Неделя спустя
Беллами был озабочен исчезновением Кларк. То, что она натворила в таверне… Должно быть её окончательно вывели из себя все те сплетни и взгляды, обращённые в её сторону. Или же, в неё попросту вспыхнула животная ярость, вызванная обращением. Как бы то ни было, ему нужно было найти Кларк раньше других. Последний раз Кларк видели в таверне, по крайней мере ему это поведали уцелевшие. С того самого момента её больше никто не видел. А если и видел, то не признается в этом по собственным причинам. У Беллами возникло подозрение, что после стычки в таверне она могла отправиться в церковь. Но, сейчас он этого уже не узнает. Из служителей церкви практически невозможно что-либо выведать. Вместо этого они проведут тебе индивидуальную проповедь с преогромным извращённым удовольствием. Странность заключалась в том, что Кларк не забрала собственные вещи из комнаты. Даже уголь и карандаши. Уму непостижимо. Что-то явно случилось и у Беллами было нехорошее предчувствие, клубясь неприятной слизкой вязкой жидкостью в груди. От беспокойства он постукивал пальцами по подлокотниками кресла, собирая мысли в единое целое. Когда в его голове родилась мысль, которую он так старался не замечать, движения его пальцев остановилось. «Могла ли Кларк уже умереть»? Смочив горло опиумом, он поморщился. Голова стала более лёгкой, комната пришла в еле уловимое движение, взгляд словно расширился и он прозрел. Какое это приятное чувство. Яд… да какой это яд! Это напиток богов! На душе в миг стало легче, на лице растянулась блаженная улыбка, он откинул голову назад, опираясь на спинку кресла, благоговейно выдыхая, закрыл глаза. Перед ним мелькали яркие краски, сплетаясь, смешиваясь в танце, образуя новые цвета. Розовый с жёлтым. Жёлтый с голубым. И… звёзды… Прекрасные звёзды, которые звали его за собой. Беспокойство отступило и он погрузился в прострацию. Наслаждаясь столь интимным моментом, объединяя тело и душу в нечто новое. Это нечто было на другом уровне, вне бренностей этого мира. Не следовало бы Беллами так налегать на этот яд… Пусть и в красивой обёртке, пусть он дарит чувство эйфории, свободы и все созерцания, но, яд есть яд… Ничего хорошего от него ждать не следует. Хотя есть ли до этого дело самому Беллами? Многие светлые умы были погублены чем-то столь притягательным, но смертоносным. Быть может они и сгинули потому, что были светлыми умами? Умами, которые понимали чуточку больше остальных в этом мире. Многие были непонятыми и не признанными. Что же им ещё оставалось. Всё это в совокупности вынудило многих на самоудовлетворение. Этим же сейчас грешит и Беллами… Если его не остановят… Боюсь что и этот светлый ум будет загублен. Беллами успел отправить своего проверенного человека на поиски трупа Кларк. Каким бы он ни был. Нужно провести её достойно в последний путь.***
Сквозь полуприкрытые веки пробивался свет. Пробормотав что-то неразборчивое, Кларк поморщилась от боли, при этом закусив губу, чтобы сдержать стон, тем не менее, закряхтев. С глухим мычанием она попыталась раскрыть глаза и подняться. Но тело не желало двигаться, как и веки не желали раскрываться. На своём лбу она смутно ощутила лёгкое тёплое касание, которое, впрочем, не продлитлось долго. Настолько оно было мимолётным, что можно было бы счесть его игрой вообращения. В месте, где бы она сейчас не находилась, витал приятный аромат имбиря и апельсина. Всё тело Кларк горело и ломило, всё это время она бормотала что-то бессвязное, видя пред собой обрывочные, мимолётные, лишённые смысла, картинки. Через занавесу звуков пробился голос, такой знакомый. Бархатом он раздался у самого уха, успокаивая, лаская, на фоне других звуков и голосов в голове Кларк. От него словно исходила яркая энергия, вселяющая надежду. Голос, заставляющий вслушиваться лишь в него, заглушающий собой всё остальное. Тем не менее, Кларк не разобрала большую часть сказанного, но среди всего обилия витающих вокруг них звуков, она чётко выделила одну фразу, которая возникла скорее образом, чем звуком: «Мне так жаль, Кларк»… Кларк ощутила горечь на кончике языка и приглушённую тупую боль в груди, от которой хотелось закрыться, чтобы она больше не была в силах тронуть её сердце. Хотя создавалось впечатление, словно эти чувства принадлежали не ей, чувства, которые она ощутила на некоторое мгновение были окутаны неплотным слоем тумана, отдаваясь в сознание Кларк лишь частичкой ощущений. Чувства, ощущения и образы начали меркнуть и плыть перед глазами. Голоса и звуки постепенно замолкали, погружая Кларк в бессознательность. Нечто тёмное и глубокое начало обволакивать её сознание. Несмотря на погружение в темноту, Кларк ощутила как в ней начала расти злоба, отдельно от её тела или сознания, выходя за её границы, поглощала последние крупицы рассудка, за которые Кларк до сих пор так отчаянно хваталась, силясь оставаться в сознании. В конце концов, неспособная противиться дальше, Кларк погрузилась в темноту, а щёлочка света испарилась. Голоса и звуки окончательно замолкли.***
Генри по обыкновению сидел в таверне за одним из столов, потягивая ром, кружка медленно пустела. Внимательно вглядываясь в лица приходящих, в них он пытался кого-то разглядеть. За всё время он успел для себя отметить то, что Кларк перестала здесь появляться, что не могло не опечалить его. Как же было приятно день ото дня видеть тускнеющее лицо Кларк, как и её болезненный, лишённый жизни взгляд. Хотя даже так она не утратила своего раздражающего высокомерия. Один из людей, которого он нанял, сгинул от рук этого сатанистского отродья. «Сцилла» — мысленно выругался он. Бедолаге не удалось уйти из жизни так просто. Она и его замучила, прежде чем тот умер. Его печалило то, что возможно он больше никогда не увидит измождённое лицо этого демона. Ведь у него ещё столько всего было в планах. Может быть ещё не поздно? Стоит ли ему отыскать Кларк? Генри плотоядно усмехнулся, потирая ладони о колени, желая избавиться от выступившего пота. Раньше Генри дорожил дружбой с Кларк. До того как та разрушила его жизнь. Теперь же он был горд собой, словно маленькое дитя, что смог довести Кларк до столь измождённого состояния. Хотя изначально он и не думал, что столь малый жест покажет столь потрясающий результат. Нет, Кларк не отделается так просто. Неужели гроза оборотней прячется где-то, поджав хвост, словно побитая собака? Уму непостижимо. Кларк должна поплатиться за всё содеянное. Он заставит её осознать собственную ошибку. Кто как не он укажет ей на проступок и наставит на путь истинный? Скользкая ухмылка сильнее расплылась на его лице, обнажая зубы. Как только перед ним кто-то плюхнулся на стул, Генри быстро опомнился, принимая нейтральное выражение лица, не желая выдавать собственного намерения. Лицемерная маска тут же была натянута. Принимая обеспокоенный и участливый вид, он обратился: — Окти, рад тебя видеть, как твоё самочувствие? Уставшие голубые глаза Октавии уткнулись в такие же голубые, но отдающие холодом глаза напротив. Выпустив усталый выдох, заговорила, складывая руки в замок на столе перед собой. — Я… Не знаю… Генри, я всё ещё не уверена… Когда я убила его и несколько дней после, во мне не было сомнений, но всё тщательно обдумывая… — она опустила глаза на свои руки, что сильнее сжались, она прищурилась, о чём-то раздумывая, — Я начала сомневаться, правильно ли я поступила, убив Линкольна, ведь мы действительно любили друг друга, и Кларк… Это ведь не она убила его. Это была я. Когда Генри накрыл её руки своей ладонью, она подняла голову, в её голубых глазах отчётливо плескалась боль, внимательно всматривалась в лицо напротив, ожидая, что тот заговорит. Показалось, словно в её глазах заблестели слёзы, которые она не решилась отпустить, расширив глаза сильнее, не позволяя тем пролиться. Этот небольшой жест не остался незамеченным Генри. — Октавия, — серьёзно начал он, — я ведь тебе уже говорил, что я всегда на твоей стороне. Мне очень жаль, что такой ужас случился с твоим возлюбленным. И так же, мне, как твоему другу, печально слышать и осознавать то, какие изменения претерпела Кларк… — О чём ты? — Перебила его Октавия, слегка напрягшись, она вытянула руки из-под ладони Генри. Этот жест разочаровал его и слегка разозлил, но он не показал и малейшего раздраждения, испытываемого им сейчас. Генри сделал паузу, пододвигая кружку с ромом ближе к Октавии, — Вот, выпей, тебе полегчает. — Внимательно проследив за тем, как Октавия осушила кружку он, смягчив выражение лица и мягко улыбнувшись, продолжил. — Вынудить тебя совершить нечто столь бесчеловечное… Зная тебя и то, как дорог тебе был Линкольн, я ни за что не поверю, что ты бы пошла на это самостоятельно. Так что, как бы печально ни было это принимать, вся вина за содеянное, целиком и полностью, лежит на Кларк. Мне кажется ты хочешь пить. Вот, выпей ещё кружечку. Приведи мысли в порядок. — Он пододвинул ближе к Октавии ещё одну кружку, та, полузатуманенным рассудком словно заметила нечто выпавшее из рукава Генри, что-то… Что это? Перед глазами Октавии начало плыть. Ей казалось, что она лучше переносит алкоголь, могло ли это быть что-то более крепкое, нежели ром? Несмотря на возникшие подозрения, она не могла мыслить здраво и её тело, словно вышло из-под её контроля, само взяло кружку и вновь осушило её до дна. Скорее всего, наутро Октавия даже не вспомнит этого разговора, хотя, несомненно, определённый эффект эта беседа даст. Но не в пользу Октавии. Словно в трансе, Октавия внемлила: — Кларк… Да… Всё это её вина. — А теперь, я думаю, что тебе следует идти домой, — мягко намекнул он, — довольно растянувшись на стуле, сидя уже расслабленно, словно он выполнил работу, которую долго откладывал. Та, словно по команде, поднялась бубня под нос: «Идти, да… Да… Мне нужно идти… Домой… Дом…». Смотря вслед удаляющейся фигуре и, после того, как двери таверны закрылись за Октавией, с лица Генри в тот же миг сошла добродушная улыбка, которую он до сих пор умело поддерживал, сменилась оскалом. «Наивная дурочка». Генри счёл, что больше ему в таверне делать нечего и как только он начал подниматься, тут же был грубым движением усажен обратно, не успев поднять глаза на того, кто посмел себя так дерзко вести, в опережение его глазам, он возмутился: — Какого дьявола ты себе позволяешь, мерзкое ничто… — Как только он встретился с зелёными глазами, он тут же осёкся, осознав то, кто сейчас стоял перед ним. Глаза суматошно забегали, а мозг начал судорожно соображать как ему выкрутиться из сложившейся ситуации. — Х-Хеда? Я… кхм, я не сразу понял, что это вы, прошу, простите меня. — Сейчас он напоминал скользкое животное, которое способно выкрутиться из любой ситуации, от этого лябязения было не менее мерзко. Лекса лишь одарила того холодным взглядам, а когда заговорила, от её тона, у Генри прошёлся холодок по спине, а волоски встали дыбом. Заозиравшись по сторонам, он попытался понять причину её визита, как много она слышала и чем ему всё это грозит. «Что же она здесь делает, тем более в такое время? Она вообще редко здесь появляется, так что же сейчас её сюда привело»? — Что за игру ты затеял, Генри? — Её пристальный холодный взгляд пробирался до самых костей. Под напором этой гнятущей атмосферы, он тяжело сглотнул. — Имей в виду, если ты и дальше будешь переходить границы, я не спущу тебе это с рук, даже в память о Костии. Ты оборотень, но отнюдь не бессмертен. И ты это прекрасно знаешь, не так ли? — Воздух словно стал тяжелее, вибрируя всё сильнее, при каждом вдохе и выдохе. Ещё немного и он начнёт задыхаться. Он схватился за горло, пытаясь сделать очередной глубокий вдох. — Я бы никогда не посмел, — задыхался он, — Как я мог бы?! Я не глупец и осознаю последствия. — Невольно его сердцебиение ускорилось, как и дыхание. Пот выступил на его лбу, а вена на шее запульсировала. Глаза горели в ожидании решения Лексы. А дыхание даже не думало приходить в норму, отдаваясь гнетущей болью в груди. Казалось вот-вот он закашляется кровью. — Что ж, тогда не забывай об этом разговоре и своём же обещании, иначе я приду не напоминать. И от меня тебе сбежать больше не получится. Генри сглотнул и быстро закивал, соглашаясь с каждой сказанной Лексой фразой. Только с её уходом, он смог нормально дышать. Паника отступила, как и боль в груди. Глаза, переполненные страхом и отчаянием, облегчённо закрылись. «Госпади, что за женщина». Тем не менее, его руки не переставали дрожать. Сейчас он был в силах лишь протереть лоб от пота тыльной стороной руки.