***
Он парил. Удерживаемый целью и направлением, словно орел, гордо рассекающий воздушные потоки подле вершины горы. Теперь же он снова вернулся к падению. Сяо Синчэнь едва переставлял ноги, чувствуя, как усталость оседает в костях. Дорога назад оказалась куда длинней той, которой они пришли сюда. «Не хватайся за все так быстро», — сказал ему Сюэ Ян, вообще-то они оба сказали, да и сам он обычно был из тех, кто вполне способен здраво оценивать собственные возможности, но не то, чтобы раньше это имело значение. Теперь же он чувствовал себя совершенно раздавленным. Судя по молчанию остальных, они тоже знатно вымотались. Он не должен был чувствовать благодарность за это молчание, но похоже тишина была максимально близким к подобию перемирия, которого все они могли сейчас достичь. Перемирия, о котором он и правда не имел права просить. Из-за его, Сяо Синчэня, ошибочных выводов и суждений, Цзычэнь потерял все, став пешкой в коварных планах мести Сюэ Яна — он потерял дом, семью, глаза, голос, разум… Жизнь. Из этого всего он сам смог искупить только одну из потерь. И стал причастен к другой. При воспоминании об этом земля снова ускользнула из-под ног — лютый мертвец, такой же, как и все, что были пронзенные его мечом. Он испытал неописуемое облегчение, что оказался там вовремя и спас своего друга от нападения монстра. Это чувство облегчения будет преследовать его вечно. Холодный пот, струящийся по его спине, сделал это утро еще холодней, ему едва удалось вовремя сгруппироваться, чтоб удержаться на ногах и не упасть. Мысли продолжали свиваться все более тугой спиралью, опускаясь ниже и ниже. Какое право он имел вмешиваться в эту справедливую месть? По какому праву, на каком разумном основании он просил иного? Теперь он не мог сказать. «Мне нужны ответы», — умолял он, как будто тот хаос в его чувствах можно привести в порядок чем-то столь простым, как вопросы. Он даже не знал, с чего начать. На какое-то отчаянное мгновение, в битве со змеями он сражался, абсолютно уверенный, что любой из них двоих окажется рядом, без колебаний прикроет ему спину, если понадобится. Эта уверенность чувствовалась как умиротворение, как любовь, как дом. Невыносимая иллюзия, заблуждение, исчезнувшее с восходом солнца, как туман, в одночасье рассеянный ярким светом. И от красоты этой иллюзии она не стала меньшей ложью. Истина не всегда прекрасна, а прекрасные слова — не всегда истинны. Он вспомнил учения, которые считал, что понимает. Теперь же он вдруг подумал, что, едва ли что-то понимал в них вообще — как и в огромном количестве других вещей. «Если ты попросишь меня снова, — он заставил себя додумать эту мысль до ее неизбежной и уродливой сути, — Если ты снова попросишь разрешения отомстить, Цзычэнь… Я соглашусь».***
Сун Лань был достаточно измотан, чтобы желать уснуть, хотя чисто технически он в этом и не нуждался. Но Синчэнь все еще выглядел бледным и опустошенным к моменту, когда они добрались обратно на ферму, и Сун Лань даже не собирался закрывать глаза и оставлять сон своего друга без присмотра. Семья крестьян была рада услышать, что опасность миновала, хотя, если по правде, их взгляды были наполнены скорее ужасом, чем признательностью, в связи с их внешним видом. И, с учетом сложившихся обстоятельств, пожалуй, даже хорошо, что Синчэнь не мог увидеть их реакцию. Впрочем, несмотря на это, им все же дали гораздо больше, чем прежде, еды и предложили остаться на столько, на сколько им нужно — а также, с некоторым неловким беспокойством, показали, где расположен колодец: на случай, если благородные заклинатели «изволят освежиться». До этого момента он даже не замечал, насколько его одежда пропитана кровью и вещами куда более мерзкими. Так что они тут же взялись смывать с себя большую часть грязи, Сун Лань выстирал свою одежду и Синчэня настолько, насколько это вообще было возможно, и даже вылил пару ведер воды на взвившегося и отфыркивающегося Сюэ Яна: в конце концов этот ублюдок все равно еще какое-то время будет вынужден находиться рядом с ними в тесном пространстве конюшни. Не то, чтобы это сильно спасло положение. Но, по крайней мере, мокрая крыса отключилась в своем углу сразу, как только они оказались внутри, и больше не шебуршала, что было крайне приятной переменой. Синчэнь обустраивался куда дольше, он то и дело нервничал, словно собирался что-то сказать, но не знал, как и, учитывая сложившиеся обстоятельства, это было несколько иронично. В конце концов сон его сморил, и теперь, несколько часов спустя, он превратился в плотную массу тепла, припавшую к руке Сун Ланя, а его дыхание стало глубоким и равномерным. Он задавался вопросом о том, почему… Сюэ Ян внезапно резко сел, и только отточенные рефлексы и железный контроль удержали его, чтоб не рвануть будить Синчэня. Широко раскрытые глаза ублюдка дико озирали все вокруг и замерли лишь тогда, когда в поле зрения попал Синчэнь, а сам босяк успокоился, когда уловил его дыхание. После этого он, казалось, внезапно заметил и Сун Ланя. «О. Точно. Ты.» — так и читалось в его взгляде. Знакомый и, к сожалению, почти неотделимый. Сун Лань дотянулся до Фусюэ и завозил его острием по полу. «Что он такое?» — О, я не собираюсь щурится на пол в этой темноте, чтобы поговорить с тобой, — ответил Сюэ Ян и, то ли из-за истощения, то ли из-за распухшего лица, слова его были медленными и невнятными. Сун Лань, не отрывая от него взгляда, снова настойчиво ткнул мечом в написанное. — Что он такое? Заноза в заднице, — все же горько выдохнул Сюэ Ян на этот раз, обратно привалившись спиной к стене. — Идти на ночную охоту спустя несколько дней после собственного воскрешения. Разве не идиот? Возможно, в этом и была крохотная толика правды, но тем не менее это был не тот ответ, которого он ожидал. В сложившемся положении, только вес спящего Синчэня мешал ему вонзить Фусюэ куда-нибудь еще и начать задавать вопросы более грубым способом. Он начертал символы на полу еще раз, более резко и глубоко расцарапывая поверхность, сверля Сюэ Яна взглядом. — Он Сяо Синчэнь, — ухмыльнулся тот в ответ, но эта ухмылка не коснулась его глаз. — Ты же не думал, что я воскрешу его просто неуклюжим куском плоти, вроде тебя? Теперь он прислонился и головой к стене, но по-прежнему не сводил глаз с них двоих. — У меня было много, очень много времени, чтобы подготовить ритуал для его возвращения, — добавил он бесцветным голосом. — Больше сотни заклинаний, ловушек и печатей, соединенных воедино, чтобы привязать его душу обратно к телу. Это самый сложный и самый мощный ритуал темной магии, который когда-либо был создан. Сложный — и хрупкий. Вот почему ему нужен отдых. Но откуда же мне знать, да? «Так он человек? Живой?» Сюэ Ян привычно пожал было плечами, но тут же вздрогнул от боли. — Такой же живой и такой же человек, каким кто-то однажды умерший может быть. В нем течет кровь. Он может дышать. Ему нужен сон и питание. Он может использовать свои техники, пока осторожно задействует энергию. Сюэ Ян тихонько хохотнул, но Цзычэнь со временем уже наловчился различать его смех — и мог с уверенностью сказать, что этот был не из счастливых. — Ты хоть представляешь себе Сяо Синчэня, вынужденного полагаться на темную энергию везде и во всем? Да даже с дюжиной гвоздей в башке, он бы нашел способ восстать и уничтожить себя. Так что… Это точно был не вариант. О, он легко мог это представить, но не мог понять, какой из образов вызывает в нем больше горечи: тот, где Сяо Синчэнь с дюжиной гвоздей в голове, или тот, где он разрывает себя на части, чтоб изгнать проклятие, бегущее по его венам. «Он поправится?» Чуть склонив голову на бок, Сюэ Ян долго безмолвно изучал спящую фигуру. — Не знаю. Надеюсь. Он уже гораздо сильнее, чем я ожидал. К несчастью, потому что этот факт позволяет ему принимать глупые решения и подвергать себя опасности. Он слегка поджал губы, словно пытаясь понять, стоит продолжать разговор или нет, но, очевидно, забота о Синчэне перевесила пренебрежение к Сун Ланю. Ну, или природная неспособность заткнуться вовремя. — Воскресить легко, — произнес он, — И любитель может заставить тело двигаться. Да даже привязать душу к телу не так уж и сложно, если под рукой правильные заклинания и инструменты. Здесь сложность в том, что его душа разорвана, — Сюэ Ян сделал паузу и Сун Лань неохотно кивнул, показывая, что внимательно слушает. — Тебе когда-нибудь ломали кости, даочжан Сун? Неа, конечно же нет, только не такому великому и могучему заклинателю, как ты. Особенность сломанных костей в том, что их нельзя восстановить сразу. Можно только приставить осколки вплотную друг к другу и надеяться, что они срастутся, как им и положено. Почти две трети всех заклинаний на нем предназначены для удержания осколков его души в одном месте. Со временем, будем надеяться, они сами срастутся во что-то целое. Но сейчас, если он продолжит нагружать их лишними эмоциями, заклинания лопнут и разойдутся. Это уничтожит его. Понимаешь? Тон его голоса был небрежным, но он узнал этот слишком серьезный взгляд черных змеиных глаз. «Что с ним произойдет?» Улыбка, которую он получил в ответ, выглядела скорее злобной гримасой, чем беззаботным весельем. — Если заклинание рухнет, его душа треснет на части и рассеется. И не только в этом воскрешении, вообще рассеется. Никакого перерождения, никакого превращения в небожителя, ничего. Он будет окончательно уничтожен и все, чем он есть и был, перестанет существовать. Сун Лань почувствовал, словно Шуанхуа снова вонзился в его грудь, и все его существо от кончиков пальцев и до макушки разом занемело. Сюэ Ян встретил его взгляд своим напряженным. — Да. Возможно, эти знания помогут тебе в следующий раз удержать его от глупых поступков. Он слушает тебя. Убеди его или выруби, если придется. Да, он разозлится, но он будет живой, чтобы злиться. Смерть — это не его выбор. Он хотел бы возразить, сказать, что Синчэнь — единственный, кто может делать выбор за себя, но по сравнению с тем фактом, что он мог просто исчезнуть, раствориться без права на перерождение, все его возражения были бессмысленны. «Что ему нужно?» Сюэ Ян долго смотрел на него в тишине расфокусированным взглядом, жуя окровавленную нижнюю губу. — Ему нужно помнить, что такое жить. Хотеть жить. Он разорвал свою душу, потому что не хотел, чтоб его возвращали. Ему нужно заново учиться хотеть возвращаться. Он, наконец, разомкнул зрительный контакт, повернув голову так, чтобы уставиться в потолок. — Душа очень переменчивая вещь. Сложно убедить духовное осознание снова запереть себя в плоть, если оно уже однажды из нее вышло. Близость к смерти или к мертвым может снова подтолкнуть его за грань, ты уже видел это на днях у могилы той девицы. Когда он огорчается или думает о том, почему он… Все эти плохие воспоминания о прошлом. Тебе стоит быть внимательным. Ты же видишь это по его лицу. Сун Лань вспомнил то тревожно-тоскливое выражения скорби на чужом лице, успокаиваемое глупыми разговорами про рассветы, и удручающую тишину, прерываемую глупыми шутками. Возможно, это была вовсе не преднамеренная попытка их выбесить своей болтовней — возможно, это было нечто гораздо большее. «Что ему нужно?» — повторил он, постучав дважды острием Фусюэ над своими словами, чтобы привлечь блуждающий взгляд Сюэ Яна. Тот фыркнул, словно насмехаясь над его вопросом. — Мне что, правда нужно объяснять тебе такие вещи? Разве не ты однажды был его другом? Ему нужно быть счастливым. Не смотреть назад, не вспоминать о потерях и смерти — идти в новые места, делать новые вещи, заново открывать интересы. Вспомнить, ради чего он спустился со своей горы изначально. Совершать случайные добрые дела для недостойных людей, медитировать на живописных вершинах, выплескивать дурацкие философские размышления на ничего не подозревающую окружающую среду, что-нибудь такое, не знаю. Развлекаться. Убивать монстров, почему нет, если он будет в этом осторожен. Ты что, действительно никогда не задумывался о вещах, которые стоят того, чтобы жить, даочжан Сун? Это печально, правда. Сун Лань ощерился на словах «был однажды его другом», но Синчэнь все еще спал, прислонившись к его руке, поэтому было не так уж и сложно уступить соблазну напасть. «Что насчет тебя?» Сюэ Ян мысленно пролистал перечень своих ухмылок и остановился на темной и жесткой: — А что насчет меня? «Ты и правда веришь, что можешь принять участие в этом его путешествии?» — О, даочжан Сун, — хохотнул Сюэ Ян, — Может, мне стоит спросить или ты можешь? Разве это не ты был тем, кто принял пожертвованные им глаза, а затем велел ему исчезнуть и никогда больше с тобой не встречаться? Ты ведь тоже часть этих темных воспоминаний. Что ему нужно, кто ему нужен и когда… Это ему решать. Не тебе. «И не тебе». Сюэ Ян просто пожал плечами — очевидно, от старых привычек сложно избавиться — и Сун Лань увидел, как разорванные огрызки его правого плеча откровенно сдвинулись так, как не должны были. — Мы можем только подождать и посмотреть, разве не так? — Сюэ Ян еще больше откинул голову назад, безжизненно съезжая в свой угол, и Сун Ланю потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что он либо отключился, либо снова уснул. Возможно, и умер, если бы Сун Лань был чуть более везучим. Оставив Фусюэ на полу, но по-прежнему удерживая рукоять в легкой доступности от ладони, он уставился в бледное лицо Синчэня. Красные пятна вновь просачивались сквозь повязку на его глазах. «Все, что тебе нужно, — подумал он про себя совершенно беспомощно. — Я дам все, что тебе нужно. Хотел бы я, чтоб ты сказал мне, что тебе нужно»***
Сюэ Ян проспал весь день и большую часть следующей ночи, а проснувшись, с большим облегчением пришел к выводу, что Сяо Синчэню хватило ума сделать то же самое. Он смутно вспомнил, как ночью велел Сун Ланю взять на себя свою толику ответственности за этого неусидчивого человека и, как оказалось, бесполезный головорез и правда принял все его слова близко к сердцу. Он мастерски симулировал необходимость отдохнуть, чтобы удержать Сяо Синчэня от слишком быстрого возвращения в путь. Как выяснилось, его каменное лицо все-таки кое в чем было полезным — он, хоть и сквозь зубы, но все-таки мог врать. О чем, кстати, теперь забывать не стоило. Они ушли без особой на то причины — что-то там про злоупотребление гостеприимством и доставление неудобств другим — направляясь «куда-нибудь». Семья, казалось, выдохнула с облегчением, увидев, как они уходят — неблагодарные сукины дети — и Сюэ Ян наградил их в ответ самой безумной и кровожадной ухмылкой, которую только смог достать из своего арсенала. Выражение их лиц, сменившееся со смирено-испуганного на испуганное до мокрых штанов, стало настоящей отрадой для его глаз. По дороге, уводящей прочь от города И, они шли очень медленно — хотя бы для того, чтобы Сун Лань имел возможность постоянно хватать ладонь Сяо Синчэня и тыкать в нее пальцами. Эта причина приводила Сюэ Яна в бешенство, но вот другая, к сожалению, себя оправдывала. Запасы его Ци достигли отрицательного значения еще несколько дней назад, и с тех пор он держался исключительно на одном упрямстве. А без Тигриной печати — или уже исчерпанных резервов, хранящихся в мертвецах города И — необходимой для восстановления сил и энергии по желанию, становилось все трудней избавляться от навязчивой слабости в конечностях и невыносимой болезненной агонии в плече. Ну, по крайней мере, долбанные птицы наконец-то запели, солнце стало теплым, но не жарким, а шаги Сяо Синчэня снова обрели былую легкость. Лучше. Намного, намного лучше, чем серое опустошенное тело в гробу, недвижимое и безжизненное. Все, все что угодно было лучше этого. Сун Лань снова взял Сяо Синчэня за руку, выводя знаки, и тот слепо склонил голову, сосредотачиваясь, а затем вдруг мягко рассмеялся. — Да, я помню… Звучит красиво. Хотел бы я это увидеть. Что-то в этой нежной улыбке едва не заставило Сюэ Яна пересмотреть выводы, сделанные мгновение назад: Сяо Синчэнь, безжизненно спавший в этом гробу, по крайней мере, принадлежал только ему. Каждая венка в его теле разрывалась неистовой черной яростью, желая убить, разорвать на мелкие кусочки бесполезный, жалкий полудохлый труп Сун Ланя. Ему стоило это сделать давным-давно, когда у него была возможность — если бы марионеткой этот уродец не был таким полезным, его полное упокоение было бы сплошным удовольствием. Прикончить его за то, что он посмел заставить Сяо Синчэня улыбнуться вот так, за то, что поделился воспоминанием, в котором его, Сюэ Яна, не было. Но даже возникни у него такая возможность сейчас… Он носил душу Сяо Синчэня возле своего сердца две тысячи семьсот девяносто три дня. Все это время он применял бесчисленные заклинания, ловушки, ритуалы и духовные познания, которые только мог найти — и ни разу не получил ответа. Ни разу. Сун Лань подержал его руку у гроба всего несколько минут. И Сяо Синчэнь проснулся. Не сложно представить, что случится с его душой, если Сун Лань вдруг исчезнет. Наблюдать за тем, как они шагают бок о бок, так идеально подходящие друг другу, было сродни наблюдению за тем, как Сяо Синчэнь снова ускользает из его рук, истекая кровью в пыль. Уходя туда, куда он сам не сможет пойти следом, ни разу не оборачиваясь, не отвечая на его отчаянные окрики. Последние искры умирающей Ци прогорали в его груди, упорно имитируя невыносимые душевные терзания. Под ребрами жглось так сильно, что на какой-то миг он почти поверил, что все еще способен испытывать такого рода боль — после целой вечности, потраченной на то, чтобы вырезать из себя даже намек на подобную слабость. Смешно! Впрочем, на этот раз последняя вещь, которую ему сейчас хотелось бы сделать — это посмеяться.***
Они шли медленно, никуда не спеша — так же, как и тогда, когда они впервые отправились вместе в дорогу. Было проще просто идти в дружеской тишине, нежели пытаться заговорить, но время от времени, отмечая что-то, что Синчэнь мог бы оценить, Сун Лань брал его руку, чтобы рассказать об этом. В конце концов, он отдал ему свои глаза — и смотреть вместо него это было наименьшее, что Цзычэнь мог дать взамен. Поначалу, когда физическое прикосновение было неприятным, это было несколько не естественно, особенно при попытке говорить и идти одновременно — но Синчэнь начал выжидающе улыбаться каждый раз, стоило ему только взять его за руку. А когда нужные иероглифы оказывались слишком сложными, и им приходилось остановиться, чтоб сосредоточиться, он даже немного посмеялся — печально и нерешительно, но уж никак не разочаровано во взаимных усилиях. Они ушли не слишком далеко в тот день, потому что двигались медленно и часто останавливались. К моменту, когда они сошли с дороги, чтобы разбить лагерь на небольшой полянке у тропы, Синчэнь даже проявил нетерпение, желая поскорее взяться за простые задачи — разводить костер, ловкими движениями рук раскладывать большие камни в аккуратный круг, тереть ветку о ветку, чтобы разжечь огонь. Иными словами, те самые простые вещи, которые раньше были их второй сущностью. «Я соберу больше дров», — написал он, потому что ловкие руки или нет, но позволять слепому человеку болтаться в лесу в поисках деревяшек было бы в высшей степени непрактично, так что он предпочел бы увидеть Синчэня отдыхающим на месте стоянки. В одиночку. «Этого я беру с собой», — добавил он, и Синчэнь кивнул, несколько смутившись тем фактом, что они все время избегали разговоров об этом нежеланном дополнении к их узкому кругу общения. Сюэ Ян хранил блаженное молчание, все-таки уловив определенный намек в том, как Сяо Синчэнь упорно игнорировал все его попытки завязать разговор, и большую часть дня дулся в тишине. «Сюда», — вывел Фусюэ на относительно ровном участке земли, и Сюэ Ян бросил на него потемневший хмурый взгляд. Тем не менее, у него хватило ума безропотно двинуться следом, так что необходимость тащить его насильно отпала сама собой. — Ты мог бы развязать меня, и я бы помог это тащить, — наконец, сказал он, после долгого наблюдения за тем, как Сун Лань собирал сухостой. Очевидно, ему стало скучно. Сун Лань, естественно, проигнорировал его предложение. — Тебе все равно придется это сделать, — продолжил Сюэ Ян и его голос обрел знакомую манерность и раздражающую расчетливость. — Мне надо поссать. Так что, если ты не собираешься протянуть мне руку помощи, то… Цзычэнь ощутил, как сильно сжимает челюсти, и попытался расслабить лицо — большую часть своей взрослой жизни он сражался с монстрами и убивал бесчисленное множество демонических существ. Но ничто из них не могло сравниться по уровню раздражения с Сюэ Яном, одно только присутствие которого уже вызывало в нем невыносимый зуд до самых костей. Быстрый оценивающий взгляд только подтвердил догадки — ублюдок смотрел на него, сощурив глаза, оценивая эффект от своих слов, просчитывая следующее действие в этом спектакле. — Что, нет? Ты правда собираешься меня оставить вот так? Связанного и беспомощного? — он усмехнулся, обнажая клыки. — Вот так, значит, благородные господа заклинатели обращаются со своим пленником! Оу… Или, может, тебе просто нравится наблюдать за тем, как я стою здесь перед тобой, униженный и беспомощный, вынужденный ссать на себя, пока ты смотришь, да? Ты мерзавец, даочжан Сун. Сун Лань на короткое время прикрыл глаза, делая глубокий вдох скорее по привычке, чтоб успокоиться. Синчэнь, вероятно, очень расстроится, если он умрет — повторил он про себя несколько раз, словно мантру. —Даже если это будет выглядеть, как очень паршивый несчастный случай. «Я тебя привяжу», — яростно выцарапал он на ближайшем дереве, земля здесь была слишком неровной. Не смотря на мелкие уступки, он не был готов снова бегать за проклятой змеей, чтобы обратно связать. «И если попытаешься бежать, я разрублю тебя пополам». — Конечно, даочжан Сун, — Сюэ Ян очаровательно усмехнулся, каким-то образом все еще сохраняя облик того невинного подростка, которым они встретили его впервые. — Я буду паинькой. Скрипнув досадливо зубами, Сун Лань вытащил еще один кусок веревки, ловко связывая ее в удавку, украдкой представляя, как делает это для совершенно иных, гораздо более радикальных целей, а не для обычного безобидного поводка, и накинул, затягивая, петлю на шею Сюэ Яна. Вполне удовлетворенный, он, наконец развязал узлы, освобождая его, сожалея, что не затянул их еще туже, когда была возможность. Судорожно разминая затекшую руку, больше похожую сейчас на крюк, Сюэ Ян повернулся к нему лицом и, по-детски совсем, широко распахнув глаза, уточнил: — Как насчет небольшой приватности, м? Он отвернулся, едва сдерживая отвращение, сжав в руке поводок, когда вдруг почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. — Замри. Его кости вмиг окаменели, застыли на месте, он не мог сделать ни малейшего движения, как бы отчаянно не сопротивлялся связывающему заклинанию. Сюэ Ян снова ступил в поле его зрения, со смесью раздражения и притворной жалости на лице, нанося еще несколько импровизированных талисманов, созданных из сухих листьев и его крови, на нерушимое тело. Он встряхнул головой, скидывая ошейник и поводок к своим ногам. — Ты такой хороший, добрый человек, даочжан Сун. Однажды это тебя погубит. Сюэ Ян коротко потрепал его по щеке, а затем исчез, направляясь обратно к костру, где ждал их Синчэнь — абсолютно беззащитный.***
Сидя у огня на широком бревне, он вытряхивал сосновые иглы из собственного ботинка, когда услышал торопливые приближающиеся шаги — раньше, чем ожидал услышать. Что-то с ними было не так… — Сяо Синчэнь! Он застыл от звуков этого голоса, осознав, что именно было не так с шагами — не хватало еще пары ног. — Сюэ Ян? Где Цзычэнь? — А, где-то потерялся. Не волнуйся, он скоро опять появится, причем в самый неподходящий момент. Он всегда так делает. Синчэнь тут же вскочил с места, не в силах побороть ощущение, словно произошло нечто плохое, но рука, появившаяся из ниоткуда, дернула его за рукав так резко, что вновь заставила сесть. — Ну куда же ты босиком, даочжан? — короткий самодовольный смешок. — Не уходи. У нас еще не было возможности нормально поговорить с тех пор, как ты вернулся. — Мне нечего тебе сказать, — выдавил он в ответ, поспешно натягивая ботинок обратно. Где-то прямо перед ним — слишком близко — раздалось недоверчивое фырканье. — Вот как. Три года вместе, еще почти восемь порознь — и тебе нечего мне сказать? — Ни единой мысли, которую я когда-либо хотел бы озвучивать. — Так тем более, даочжан! Вскрой эту рану, заставь ее кровоточить. Лучше прочистить все сразу, чем оставить гноиться, ты ведь знаешь это! Он снова попытался встать, но ощутил чужую руку на своих коленях — должно быть, Сюэ Ян присел или сам опустился перед ним на колени, опираясь о его бедро. Сяо Синчэнь отпрянул, и Шуанхуа молниеносно оказался в его руках, вставая между ними, словно преграда. Сюэ Ян мягко выдохнул — скорее тоскливо, нежели обижено или испуганно. — Отойди от меня, — произнес Синчэнь, к счастью куда более ровным и твердым тоном, чем его рука, сжимающая рукоять меча. Его сердце колотилось в предвкушении уже знакомого потока спутанных эмоций в голове, но вес чужой ладони, послушный приказу, исчез, хоть постороннее присутствие все еще чувствовалось живым теплом непозволительно близко. — Или что, даочжан? — голос Сюэ Яна действительно казался заинтересованным в его ответе. — Прирежешь меня? Убьешь? Он потерялся в круговороте между «да» и «нет», кровоточащих в его голове одинаково болезненно, и когда чужая рука коснулась лезвия Шуанхуа, опуская преграду, разделяющую их, меч едва не выскользнул из его ослабевших пальцев. — Ты бы вообще колебался, даочжан? — промурлыкал Сюэ Ян. — Прежде чем сделать мне больно? Или ты бы наслаждался? Это то, чего ты хочешь? Возможно, это заставило бы тебя чувствовать себя лучше. Сюэ Ян сейчас был так близко, что он без труда чувствовал жар его тела даже сквозь одежду, его дыхание на собственном лице, а его голос был таким бесконечно изголодавшимся. — Я не получаю наслаждения от причинения вреда, — процедил Сяо Синчэнь. — Я не… — …не такой как я? — его смех звучал словно беззаботный смех Чэнмэя в начале, а заканчивался безумным хохотом Сюэ Яна. — Это ведь всегда было твоей бедой, да, Сяо Синчэнь? Ты такой хороший, ты настолько хороший, что готов разорваться на части, лишь бы остаться хорошим, но… Я видел, как ты сражаешься, видел, как ты убиваешь, я знаю, как выглядит настоящая кровожадность. Так что хватит сдерживаться! — Это не… Хватит… — ему стало холодно, резкая тревога начала расползаться под ребрами, а Цзычэня все еще нигде не было. Воздух перестал поступать в его легкие, как бы отчаянно он не пытался его вдохнуть. — Ты можешь вырезать свою месть на моих костях, если хочешь, — произнес Сюэ Ян и что-то с его голосом стало катастрофически не так. — Я позволю. Вырезай все, что хочешь и, если после того, как ты закончишь, еще что-то останется, мы сможем начать все сначала. Все снова будет так, как должно быть! Этот голос был совершенно сумасшедший, переполненный отчаянием и тоской. — Разве ты не знаешь? Вот так это и происходит, так принято в мире, даочжан, если кто-то ранит тебя, ты ранишь их в ответ, но во сто крат сильнее. Ты ранил меня, поэтому я ранил тебя, но так сильно, я ранил слишком сильно и… Теперь снова твоя очередь! Нет. — Это мое сердце, — острие Шуанхуа сдвинулось в сторону, он чувствовал, как крепко сжимает его Сюэ Ян, но еще чувствовал дрожь, проходящую по всей длине лезвия меча. — Если ты хочешь, чтобы все закончилось быстро. Острие вновь сдвинулось, оказавшись под углом. — Здесь мои глаза. Я задолжал тебе их, так ты сказал, верно? Когда говорил о течении событий и о том, как потерял свои. Забирай! Шуанхуа сдвинулся снова, опустившись. — Или вот. Здесь ты ранил меня в тот день, помнишь, когда я вернулся домой с продуктами… Ты встретил меня на пороге и проткнул мне живот… У меня здесь шрам. Я оставил его, — на мгновение его сумасшедший голос смягчился. — Одна из последних вещей, которые ты мне подарил. Конфета и этот шрам… Возможно, тебе стоило воткнуть свой меч глубже, я ведь даже не догадывался, что ты тогда сдержался. Почему ты сдержался, даочжан, почему ты просто не прикончил меня? И ничего бы из этого не произошло бы! — Пожалуйста, остановись, — он попытался это произнести, но не был уверен, что получилось, потому что губы в миг онемели. Меч снова сдвинулся. — А тут мое горло. Какая поэтическая справедливость! Тебе даже не придется марать руки, если не хочешь. Просто отвернись на мгновение, этого хватит, не так ли? Стоит просто отвернуться на мгновение и… Сюэ Ян по-настоящему плакал, что казалось абсолютно невозможным, его голос дрожал так сильно, что слова вырывались наружу рваными покореженными осколками. Его рука выпустила лезвие меча и неуклюжей четырехпалой хваткой потянулась в рукав, чтобы сжать запястье даочжана. — Просто…сделай это. Сделай, что должно, что нужно сделать. Исправь это, ты же можешь, ты знаешь, как… Наконец, Сяо Синчэню удалось разжать ладонь, позволяя Шуанхуа упасть, и он ощутил, как судорожно вздрогнула чужая рука, когда тот звякнул, достигнув земли. — Перестань… — попытался он в последний раз, но лишь надтреснутый стон вырвался наружу. Его губы покрылись привкусом крови, его собственных слез. Похоже, то единственное, чего хотели оба и Сюэ Ян, и Цзычэнь — то единственное он не мог им дать, независимо от того, насколько сильно должен был, и насколько сильно должен был хотеть этого. Он чувствовал себя невесомым, ураган, разбушевавшийся в черепе, был таким сильным, что он не мог понять, говорил ли Сюэ Ян что-либо еще. Что, скорее всего, было благословением. Однажды там, на Горе, у него была маленькая чайная чашка — эдакая красивая, но хрупкая фарфоровая безделушка — которую он по неосторожности уронил. Несмотря на падение, она по-прежнему выглядела целой, но в следующий раз, когда он налил в нее горячей воды, она, мелодично позвякивая, начала пропускать капли, проявляя этим все трещины одновременно. Тем не менее, даже тогда, она была целой, лишь потрескивала кое-где, и рассыпалась на сотни осколков только тогда, когда он прикоснулся к ней, попытавшись взять в руки. Ревущий ураган в голове достиг наивысшей точки, настолько оглушающей, что переходил в гулкую тишину — и в этой тишине он без труда мог слышать, как его сердце издает такое же мелодичное позвякивая, проявляя все трещины одновременно. «Если ты не понимаешь, как работает этот мир, то не стоило сюда приходить!» Он вдруг удрученно подумал, что и правда не знает. Думал, что знает, но не знает, хотел знать — но не знал. «Возможно, мне и правда здесь не место» Он позволил урагану поднять себя и унести прочь — прочь от цепкой, хватающей его руки, от отголоска чужого голоса, который то и дело выкрикивал его имя так отчаянно, словно это был единственный оставшийся звук во всем мире. В мире, который ему не суждено было познать.