***
Куйчжоу не особо изменился с тех пор, когда он в последний раз здесь появлялся — все те судьбоносные годы назад. Именно здесь он наконец-то уловил хоть какие-то слухи о том, кого искал так долго. Старые, искаженные и весьма условные в своей правдивости слухи о слепом заклинателе в белом, несущем завернутый меч на спине. Именно они подтолкнули его, сходящего с ума от надежды, броситься сломя голову в город И — в город, где его ждала смерть. Сун Лань бросил короткий взгляд на идущего рядом, и его руки непроизвольно дернулись от привычной уже обиды на чужую кровожадность. Сюэ Ян сейчас выглядел совершенно диким, с растрепанными в небрежном узле волосами, застывшей на лице бешенной улыбкой, больше напоминающей оскал и с сузившимися до щелочек глазами. Всем своим видом он демонстрировал готовность вонзить клыки в глотку этого мира, рвать и метать до тех пор, пока сама Вселенная окровавленным кулем не свалится к его ногам. Синчэнь шел молча, то и дело прикасаясь к его руке на каждом шаге — и эти касания правда усмиряли гнев, успокаивая. Толпа в городе была шумной, хоть они и предпочли двигаться по самым спокойным закоулкам, избегая крупных улиц и площадей. Несмотря на повязку, скрывающую добрую половину лица, Синчэнь выглядел напряженным и уставшим. — Хочешь остановиться и передохнуть? — спросил он, и озадаченный Синчэнь повернулся к нему, невольно выныривая из своих размышлений. — Не в этой части города,— зашипел Сюэ Ян прежде, чем Синчэнь нашелся с ответом, и это были его первые слова, сказанные после того, как они пересекли черту города. — Если, конечно, не хочешь, чтоб все твои мирские пожитки исчезли к моменту, когда ты придешь в себя, причем голый и побитый, в самом глухом переулке. — Оу. Нет, — тут же ответил Синчэнь слабым голосом. — Нет, давайте не будем останавливаться. Мы вполне можем пройти чуть дальше. Но в этот раз он задержал руку в прикосновении, и Цзычэнь без лишних вопросов сжал ее, чтобы помочь Синчэню справиться с перегрузкой его ощущений. Его сердце перевернулось в странном, почти живом кульбите, когда он ощутил, как рука в его ладони коротко, но все же сжалась в ответ. Раз или два им все же приходилось возвращаться к более оживленным улицам, когда более новые с виду здания внезапно преграждали иную дорогу: в такие моменты Сюэ Ян впивался в эти стены настолько яростным взглядом, словно само их существование было невыносимым оскорблением. — Нам нужно пересечь главную улицу и несколько базаров, чтобы попасть в лучшие части города, — наконец констатировал он, вопреки сжатым зубам умудряясь процедить эти слова. — Как думаешь, справишься, даочжан? — Да, — заверил его Синчэнь, кивнув с решительным видом. — Все будет хорошо, если идти не слишком быстро. В отличии от них двоих, Сюэ Ян, казалось, хотя бы понятие имеет, куда идти, и поэтому, несмотря на уже ставшую было привычной настороженность, Сун Лань позволил ему вести их, одной рукой придерживая Синчэня, а второй накрывая рукоять Фусюэ, готовый при первых признаках неприятностей пустить его в ход. Едва они вышли на улицу, как люди тут же начали накатывать волнами со всех сторон, и он попытался повернуться под таким углом, чтобы быть живым щитом для Синчэня, защищая его хотя бы от основной мощной толчеи. Вероятно, угрюмое рычание Сюэ Яна тоже играло свою роль — не один прохожий, бросив взгляд на убийственное выражение его лица, тут же отскакивал, уступая им дорогу. Впрочем, даже не смотря на все приложенные усилия, в момент, когда они все-таки пересекли многолюдный лабиринт рыночной площади и, наконец, оказались в более спокойной обстановке глухой улицы, Синчэнь тут же несколько покачнулся, выглядя совершенно измученным. Цзычэнь повернулся к нему, чтобы спросить, не нужно ли остановиться на отдых, и временно упустил контроль за ситуацией, не заметив, что происходит до тех пор, пока не стало слишком поздно. Мальчишка, уличный попрошайка, врезался в них и, схватив Сюэ Яна за пустой рукав, тут же протянул ладошку, будто надеялся, что сможет что-то выпросить — а в следующее мгновение из-за мощного подзатыльника этот ребенок уже оказался в грязной канаве чуть дальше. — Какого блять хуя ты делаешь, а? — рявкнул Сюэ Ян, замахиваясь рукой, будто снова собирался ударить. — Ты хоть знаешь, что может произойти с мелким крысенышем вроде тебя, которые клянчит деньги у незнакомцев, а? Хочешь оказаться изнасилованным и выпотрошенным в темном переулке? Уебок! Проваливай отсюда, пока я не оторвал твои уши и не скормил их тебе же! Он обозленно пнул ребенка и тот, взвизгнув от ужаса, бросился прочь еще до того, как его подошва снова коснулась земли. — Что, во имя небес, здесь происходит? — воскликнул Синчэнь, наконец отходя от первоначального шока, даже Сун Лань вытащил Фусюэ резким движением, желая воткнуть его острие куда-нибудь туда, где Сюэ Ян точно почувствует. — Что ты творишь? — снова переспросил Синчэнь, шагая в его сторону с совершенно ошарашенным видом. Сюэ Ян повернулся к нему, и усмешка на его лице ни на миг не дрогнула, весь его вид просто вопил о жестокости. — Даю уроки! Эти маленькие уличные блохи хуже грязи на людских ботинках! — фыркнул он, презрительно кивнув в сторону сбежавшего мальчишки. — Чем раньше он начнет бояться, тем лучше. Сун Лань ощутил, как мир темнеет в уголках его глаз, его собственные зубы обнажились, а рука сжалась на Фусюэ до неудержимой дрожи, и ему пришлось приложить немало усилий, чтоб удержаться в сознании. Синчэнь рядом выглядел так, словно собирается взорваться праведным гневом или развалиться на части прямо сейчас, так что Цзычэнь понимал: сейчас он ему нужен больше, чем когда-либо. С почти нечеловеческим усилием он поборол ярость, затолкал ее обратно и вернул контроль своему разуму. — Если ты еще когда-нибудь навредишь ребенку, — произнес он ледяным тоном. — Я снесу тебе голову, не позволив и с места сойти. Сюэ Ян просто хмыкнул, глядя попеременно то на лезвие Фусюэ, то на него самого, совершенно не раскаиваясь в содеянном. Синчэнь снова сделал шаг в его сторону, и один только взгляд в его лицо заставил улыбку Сюэ Яна померкнуть — на долю секунды — чтобы затем стать резче в самих уголках его губ. — Это было непростительно, — сказал Сяо Синчэнь едва слышно, но губы его сжались в остром приступе ярости. Будучи атакованным с обоих сторон, Сюэ Ян просто зашипел, его лицо исказилось в усмешке, больше похожей на агрессивный оскал. — Ну так погладь их по головке, даочжан, угости сладостями и дай денег! Скажи им, что мир добрый! Ты пойдешь дальше, довольный собственным поступком, и никто не станет винить тебя, когда кто-нибудь из них однажды подойдет не к тому человеку и окажется задушенным в подворотне ради чужой забавы! — он выровнялся, его глаза не хорошо сузились, а губы искривились в жестокой ухмылке даже тогда, когда Синчэнь заколебался. — Бродяги с подобной философией ущербны настолько, что я готов снова и снова преподавать им урок! Пусть скажут спасибо, что все еще могут дышать! Он бы выглядел отлично, извиваясь на лезвие Фусюэ — остаточное негодование шипело в ушах Сун Ланя, все еще пытаясь его соблазнить на подобное, вне сомнений, благородное деяние. Синчэнь долго молчал с совершенно непроницаемым выражением лица, затем качнул головой, всем своим видом выражая подавленность. — Давайте найдем место для отдыха. Мне нужно сесть. Улыбка Сюэ Яна тут же исчезла, он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но не успел проронить ни слова, когда кончик лезвия Фусюэ оказался прямо у его губ, выводя едва заметный кровавый порез вдоль его рта. Он смерил Сун Ланя ледяным взглядом, но ему хватило ума промолчать и тем самым сохранить свой уродливый язык в рабочем состоянии еще на какое-то время. Он судорожно дернул головой, предположительно указывая лучшее из возможных направлений и Сун Лань, презрительно отвернувшись от него, осторожно потянулся к руке Синчэня. К счастью, Сюэ Ян просто следовал за ними в крайне выразительном молчании, и никаких больше эмоциональных взрывов не возникало. Но Сун Лань все равно держал Фусюэ наготове, пока они шли к более просторным и чистым улицам. Синчэнь был подозрительно тихим и унылым, а его рука ощущалась холоднее льда. Цзычэня все еще сбивал с толку тот факт, что его спутник после всего произошедшего по-прежнему был способен удивляться и расстраиваться, когда Сюэ Ян проявлял свою истинную мерзкую сущность. Он очень надеялся лишь на то, что случившееся будет последней каплей, последним проявлением, которое Синчэню нужно, чтобы окончательно разорвать связь с болезненными и неправильными привязанностями из прошлой жизни. Иногда гниющий участок плоти нужно срезать полностью, чтоб позволить ране по-настоящему затянуться — и Сун Лань чувствовал себя чертовски готовым начать, наконец, процедуру срезания.***
Оживившийся лютый мертвец притащил Сяо Синчэня в приличный чайный дом одной из лучших частей города. Улицы здесь были настолько далекими от доков и затхлой вони дохлой рыбы, они были настолько незнакомыми и чужими, словно это был другой город — совершенно другой и точно не Куйчжоу. Сюэ Ян почти позволил себе в это поверить, когда оказался в окружении внимательных официантов, снующих туда-сюда с едой и ароматным чаем. Признаться, он бы с радостью в это поверил, чтоб получить хоть короткую передышку в своих тревогах. Но мышечная память, вопреки всему остальному, так легко сдаваться не желала — она вынуждала его готовиться к атаке в любой момент, скользила вдоль враждебно сжатых челюстей и отзывалась агрессивным напряжением в руке так, что боль доходила до самого локтя. Он старательно поднял свою чашку и опустошил ее, удерживая руку неподвижной, пытаясь не дать ей дрогнуть или пролить хотя бы каплю, но эти усилия лишь заставляли его пальцы сжиматься в судороге сильней. Ничего, эти пальцы уже получили свой урок. — Я тут думал, — вдруг сказал Сяо Синчэнь тихим и серьезным тоном, отставляя пустую миску в сторону, после того, как они закончили свой ужин в гнетущей тишине. Он взял свою чашку с чаем обеими ладонями, выглядя при этом таким сосредоточенным, напряженным и решительным, словно какое-то полубожество, сияющее в белизне своих одежд — такое чистое и такое неуместное в столь неприглядной изнанке мира. Сюэ Ян краем мысли осознал, что Сун Лань тоже повернулся к этому свету, так же неспособный устоять перед ним, как и он сам. — Меня всегда учили, — продолжил Синчэнь. — Что живя с истинной целью, следуя по пути великого Дао, мы должны быть сострадательными и милосердными, противостоять соблазну, быть благосклонными к слабым и беспомощным. Творить благие дела, столкнувшись с нуждающимися, делать мир лучше на протяжении всего пути своего следования, — Сун Лань одобрительно кивнул, соглашаясь, а Сюэ Ян был достаточно великодушен, чтобы воздержаться от едкого комментария, ограничившись лишь непроизвольной презрительной усмешкой. — Но этого недостаточно, верно? — Синчэнь несколько нахмурился. — Недостаточно просто предоставить мимолетную помощь тем, с кем мы случайно сталкиваемся, чтобы потом заявить, будто мы что-то изменили. Это просто… Акт самоудовлетворения. Эгоизм. Это позволяет нам думать, будто мы что-то изменили, но на самом деле не меняет ничего. Они оба уставились на него, и он поднял голову так, словно мог ответить им тем же, тень какого-то разочарования промелькнула там, где его брови переходили под повязку на глазах. — Ты сказал мне так однажды, — продолжил Синчэнь, и Сюэ Ян на какое-то мгновение потерял дар речи, обнаружив, что не в силах отвести глаз от этого слепого взгляда. — Ты сказал, что больше всего ненавидишь тех, кто изображает из себя праведников и добродетелей. Наивных идиотов, которые притворяются, будто делают мир лучше, выполнив парочку добрых деяний. Людей, вроде меня, полагаю. — Сяо Синчэнь, это не… — он наконец выиграл в сражении с собственными, упрямо сжатыми челюстями, пытаясь сказать хоть что-то. — Но ты не был не прав, — перебил его Сяо Синчэнь, резко качнув головой. — Синчэнь, — произнес Сун Лань и да, технически это звучало как имя, но интонацией несло в себе смысл, больше напоминающий фразу «какого хрена?» — Я думаю об этом довольно много. Просто не могу перестать. Я пытался учитывать это и в Тяньчжоу, когда помогал той девочке, я хотел сделать что-то большее, чем одноразовая помощь — вот почему я предложил ученичество, чтобы внести изменения, которые действительно будут важны, которые действительно будут иметь значение, я пытался сделать что-то большее, а не просто отмахнуться кошелем с деньгами. Я хотел не чувствовать самоудовлетворение от того, что решил проблему, которая через несколько дней снова возникнет. Но этого все равно недостаточно. — Погоди,— сказал Сюэ Ян, совершенно сбитый с толку тем, как Сяо Синчэнь, едва вырвавшись из одной темы для разговора, тут же с головой нырнул в другую. — Сяо Синчэнь, погоди, неужели ты правда… Нет. Послушай, в тот день — это не было чем-то настолько глобальным или… Нет, я не… Я просто пытался тебя разозлить! На окраине сознания возник призрак разговора семилетней давности, который он правда, п р а в д а не хотел воссоздавать в своей башке — только не сейчас, только не здесь, он не хотел повторять это воспоминание снова и снова, до сокрушившего его душу умозаключения. — Нет, не пытался, — сказал Сяо Синчэнь, и единственным, хоть и слабым, утешением для Сюэ Яна сейчас было по-прежнему озадаченное лицо Сун Ланя, столь бесцеремонно выпавшего из сути разговора несколько отвратительных предложений назад. — Это ты тогда разозлился. И эти слова были едва ли не самыми честными из тех, что ты мне сказал в тот день. Он не мог подобрать слов, будучи зажатым в тиски между воспоминаниями о последних резких словах, брошенных им в лицо Сяо Синчэня, и этим безжалостным Куйчжоу, городом с острыми зубами, способным пережевать любого, кто хоть чуточку слаб — пережевать и выплюнуть раздробленные останки костей его пальцев. — Я пытаюсь понять, — медленно вмешался Сун Лань и, наверное, впервые в жизни он испытал облегчение от того, как этот холодный и властный даос бесцеремонно прервал их разговор. — Что ты собираешься сделать? — Я не знаю, — он качнул головой, а затем поднял ее, будто ожидая каких-либо предложений. Лицо Сяо Синчэня в этот момент приобрело выражение среднее между беспомощностью и унынием. — Я не знаю, но я хочу сделать больше. Мне нужно сделать больше. Этот второй шанс был мне дан, чтобы искупить все деяния, свершенные мною — может быть, этот второй шанс дан всем нам. Я хочу иметь возможность говорить детям, вроде того малыша, которого мы встретили сегодня на улице, что мир может быть и добрым. Я хочу сделать его добрее для них. Сюэ Ян уставился на него, на это открытое и искреннее выражение лица, и издевательский насмешливый хохот, зарождающийся в глубине его тела, вдруг застрял на полпути, превращаясь в нечто иное, в то, что он не хотел показывать, поэтому предпочел подавить. — Сяо Синчэнь, — он вложил все силы, чтобы звучать презрительно и надменно, но голос, вырвавшийся из его глотки, все равно оставался предательским-ласковым, поэтому ему оставалось лишь надеяться, что Куйчжоу не услышит эту непозволительную слабость. — Ты не можешь изменить то, как устроен этот мир. Это не здоровенная гора, скрытая облаками — это настоящий мир. Он жесток и порочен настолько, что сжирает слабых заживо. Такой он, этот мир. — Я выбрал этот мир! — Сяо Синчэнь вскинулся с таким непреклонным и суровым видом, что Сюэ Ян почти отпрянул от него. — Я отказался от всего, чтобы жить в нем, изучать его пути, делать его лучше. Не тебе говорить мне, каким жестоким этот мир может быть. И да, это ранило, отозвалось болью в животе, аккурат под шрамом от Шуанхуа. Сяо Синчэнь качнул головой, наполовину отворачиваясь от него, выглядя задумчивым и отстраненным. — Я знаю, это не просто, вершить настоящие перемены. Вероятно, это даже невозможно. Но разве это означает, что я должен смириться и принять все таким, какое оно есть — жестоким и порочным, как ты говоришь? Что же мне делать тогда со своей жизнью здесь, если я не могу следовать своим собственным целям? Даже Сун Лань в какой-то непростительно долгий момент выглядел так, словно никак не может сложить в кучу правильные слова — и не только потому, что монета по прежнему толком не держалась на месте в полости его мертвого рта. «Нужно достать эту чертову серебряную нить», — отстраненно подметил Сюэ Ян в собственных мыслях, тут же забывая об этом. — Я согласен с тобой. Разумеется, согласен. Но истинный путь заключается в том, чтобы действовать здесь и сейчас, а не строить далекие, недостижимые цели. Все великие деяния начинаются с малых — обычное сострадание подобно семени, брошенному в опустошенную землю. Мы это семя, мы всегда им были. Что же еще ты хочешь сделать? — Перемены это неизбежное, естественное состояние Вселенной, — Сяо Синчэнь непривычно уклончиво улыбнулся. — Почему бы им тогда не быть переменами к лучшему? В учениях не говорилось о том, что нельзя направлять перемены в верном направлении. Мягкое прикосновение реки точит даже самые острые камни. И мы можем прорубить для нее каналы. Что-то очень похожее на восхищенную улыбку осветило надменное безжизненное лицо Сун Ланя, и тут же исчезло, уступив деловитости. — Не могу не согласиться с тобой. У нас мало что есть кроме нашей решимости. С чего начнем? Можем остаться здесь, если хочешь, вернемся к нашей старой мечте. Возьмем этих детей в ученики. Этого ты хочешь? Едва Сюэ Ян услышал слова «останемся здесь», как мир перед его глазами стал черным как смоль и холодным как смерть, горло сжалось, не в силах сделать и глотка воздуха. Сяо Синчэнь, оставшийся в Куйчжоу навсегда — единственный человек, без которого он не мог обойтись в единственном месте, где он не мог бы остаться. Он отстраненно заметил, как вспыхнули смущением щеки Сяо Синчэня. — Я думал, ты уже и забыл об этом. «Нет. Нет-нет-нет,— подумал Сюэ Ян, — и в жопу этот претензионный чайный дом за то, что несмотря на такую дохуя высокую цену, подает откровенно прогнившую пищу, иначе с чего бы ей пытаться теперь выбраться наружу из его кишечника прямо по пищеводу вверх, словно какие отбросы, собранные на заднем дворе? Есть тысяча причин, почему ты не можешь здесь остаться, и я скажу и покажу тебе каждую, едва придумаю, как не солгать. Ты не можешь. Я не хочу, чтобы ты остался!» — Но это была и моя мечта, — сказал Сун Лань с той мерзкой почти-улыбкой на лице, отдающейся эхом через речевой талисман. —Это все еще моя мечта. — В этом городе расположено бесчисленное множество храмов и несколько представительств разных сект, — ухмыльнулся Сюэ Ян, и Вселенная одарила его последней милостью, позволив сделать голос ровным по звучанию и совершенно не предвзятым по интонации. — Но, разумеется, ваша будет иметь решающее значение! Вы, вне сомнений, наберете с десяток-другой учеников, и это будет настоящий прорыв в борьбе с несправедливостью этого мира! Мне прям до смерти любопытно, как вы собираетесь проводить отбор тех, кто заслуживает вашего спасения? Будете выбирать тех, кто бросается в глаза? Или самых слабых? Или как в игре — помнится, тебе всегда везло с вытягиванием соломинок, Сяо Синчэнь. Волшебный миг единения, который делили между собой эти даоши, был благополучно разрушен, и они оба повернулись к нему, один колеблющийся, а второй разъяренный. Он расхохотался, игнорируя то, что почти переходит грани разумного— ну и к черту, пусть звучит так, словно он опять слетел с катушек, это даже лучше. — Можете сесть на порог и бросать крохи несчастным бродяжкам, как делают другие благочестивые монахи. Те, кто достаточно силен, чтобы воровать и драться, придут за халявной едой, а те, кто слишком слаб, чтобы противостоять им, продолжат умирать от голода на улицах, никем не замеченные. Но, вне сомнений, вы очень быстро скопите свои заветные три тысячи добрых дел, достигнете бессмертия и будете весьма довольны собой! Растерянный взгляд Сяо Синчэня, возникший после его вмешательства в разговор, исчез, вместо возник другой, который Сюэ Ян не мог толком расшифровать до тех пор, пока Синчэнь не заговорил — а едва он заговорил, Сюэ Ян мысленно выругался так смачно, как только мог. — Я очень рад, что ты так вовлечен в это. Пожалуй, я с радостью выслушаю все твои конструктивные предложения. Ебаный вызов. Вот же ублюдок, а. — Какие такие предложения? Вроде заваливания местных властей прошениями о том, чтобы оставляли побольше теплых навозных куч к зиме и поменьше запирали крытые сады или что? — Теплое безопасное убежище, — спокойно кивнул Синчэнь, будто бы и не заметив сопутствующей насмешки и откровенного шипения. — Хорошая мысль. Безопасные места для тех, кому некуда идти. Места, позволяющие отдохнуть, поесть, восстановить силы. Возможно, включающие в себя медицинскую и духовную помощь. — Почему бы не построить их из нефрита и золота, раз уж ты взялся за это! — зарычал Сюэ Ян. — Нефритовые и золотые дворцы для обездоленных в каждом сраном городе этой сраной империи! Невероятно, но губы Сяо Синчэня дрогнули в довольной усмешке. — Ну, что-то вроде того. Я про приюты. С нефритами и золотом, пожалуй, придется немного подождать. Сун Лань бросил на него сердитый, но, к удивлению, совершенно согласный взгляд, прежде чем снова повернуться к Синчэню, сводя брови к переносице. — Подобная затея… Она потребует немалых ресурсов, административного и политического вмешательства. Это весьма благородная цель, но я не уверен, что вижу пути ее реализации. Сяо Синчэнь снова нахмурился, отвел длинный рукав одежды и потянулся к давно-забытой чашке, чтобы сделать глоток едва теплящейся ароматной жидкости. — Знаю. Возможно, мы сможем писать петиции, прошения о поддержке, как сказал Сюэ Ян. Люди вроде Ван-дайфу и Ву-дайфу все еще помнят нас, легенды о нас. Может, нам удастся использовать эту выдающуюся репутацию для достижения влияния, которого хватило бы, чтоб начать. Сюэ Яну очень хотелось уточнить, что он говорил с сарказмом, и что обращения за благотворительностью к сильным мира сего можно было бы отправить прямиком на помойку, минуя перевалочный пункт в виде стола какого-то толстосума — потому что вне сомнений, именно на помойке это прошение и окажется. Но какая-то мелкая упрямая мысль все же начала зудеть в глубине его разума — она была такой неугомонной и такой навязчивой, что он никак не мог ее подавить, как ни пытался. — Великие секты завистливы и сварливы, — заметил Сун Лань, едва ли не впервые в жизни выдавая разумные вещи. — Они никогда не интересуются помощью из благотворительности, зато охотно начинают плести интриги, когда ощущают пренебрежение собой. Мы хотели избежать вовлечения подобных людей не без причины, помнишь? Влезать в их дела опасно. — Богатые и сильные мира сего хотят, чтобы люди страдали и подчинялись, — рассеяно произнес Сюэ Ян. — Наступая на других, подавляя их, они становятся богатыми и сильными — и именно поэтому они такими остаются. Он мог практически видеть, как собираются воедино частицы в голове у Синчэня, словно колесики и шестеренки, встающие на свои места в этом духовном компасе глубоко внутри, мазки печатей выравнивались, горели жизнью — и это было подобно наблюдению за самым высоким деревом во время грозы, когда знаешь наверняка, куда именно ударит молния в следующий раз. Сяо Синчэнь, с непозволительным выражением уныния, опустил голову, так и не получив никакой поддержки. Существовала тысяча, сотня тысяч причин, почему это была наихудшая идея, которую только можно вообразить, риски слишком велики, от подобной идеи за версту веяло потенциальной катастрофой. — Но ведь должно же быть хоть что-то, что мы можем сделать, — произнес побежденный их доводами Сяо Синчэнь. И это действительно вот так просто решило их дальнейшую судьбу. Потому что и правда: кое-что, что они могли сделать, все-таки было. — Да ну ебаный же стыд, — в сердцах выругался Сюэ Ян. И сдался.***
— У меня есть друг, — сказал Сюэ Ян, его лицо стало серьезными, а глаза вспыхнули так, словно он готов был окрасить кровью каждое слово, вырывающееся из его рта. — Который мог бы воплотить вашу тупейшую по своей нелепости затею в жизнь. Сун Лань уставился на него во все глаза, а сидящий возле него Синчэнь резко вскинул голову от удивления: — Что? Губы Сюэ Яна по привычке дернулись, словно попытавшись сложиться в подобие ухмылки, но в глазах его не было никакого веселья. — Ты хочешь изменить мир, значит, должен знать, кто держит его в руках. Минуя сварливые кланы с сектами, можно обратиться напрямую к высшей силе. И, о да, ему это точно придется по вкусу! Он сожрет это с потрохами, говорю тебе! Благотворительная затея, исходящая в качестве предложения от легендарных Яркой Луны и Легкого ветра, и от Снеж… Ну, чего-то там, кем ты являешься — это же прекрасный предлог великодушно протянуть руку помощи и облегчить страдания сирым и убогим, не так ли? Это же… Бля. Он чокнется от восторга! Это же как его проект со Сторожевыми башнями, только куда более альтруистично! — Верховный Заклинатель? — недоверчиво переспросил Сун Лань, когда разбросанные частицы информации в его голове наконец соединились в общую картинку. — Ага, —подтвердил Сюэ Ян, потянувшись, чтоб сделать глоток из собственной чашки, но внезапно выяснив, что она довольно давно опустела, продолжил крутить ее на месте кончиком пальцев, не в силах усмирить свою неусидчивую натуру. — Ляньфан-Цзунь. Цзинь-Цзунчжу, Цзинь Гуанъяо. Мой старый приятель. — Тот самый Ляньфан-Цзюнь, который хранит головы в качестве сувениров, — резко уточнил Сун Лань, постепенно складывая в общую картинку и тот факт, что «Ляньфан-Цзунь» и тот самый «талантливый друг» Сюэ Яна, если верить его словам в городе И, один и тот же человек. Разумеется, день и без того был тревожным, но это озарение все еще вызывало сильное беспокойство. — Ммм, да, — засмеялся Сюэ Ян, но в его глазах по-прежнему не было и намека на какое-либо веселье. — Это он. Ох, блядь. Получается, что мне придется написать ему письмо с извинениями за то, что сдал его, да? Очень-очень вежливое письмо с очень-очень красивыми словами раскаяния и сожаления. Этот человек относится к своим обидам куда ревностней, чем любой из тех, кого я знаю, включая меня. — И ты утверждаешь, что этот человек… Думаешь, он поможет нам? — перебил его Синчэнь слабым голосом. — Эй, я не говорю, что это хорошая идея, — заявил Сюэ Ян, и тут Сун Лань едва ли не впервые, хоть и на короткий срок, но все же согласился с ним. — Но, что самое мерзкое, эта идея вполне может сработать. Он любит чувствовать себя нужным, любит ощущать, что помогает самым несчастным в мире, и затем любит купаться в их благодарном обожании. Ну и, ты сам это сказал, вы же легенда. Так что тот факт, что вы протягиваете ему руку помощи и предлагаете совершить вместе такой проект — особенно сейчас, когда праведный Хангуан-Цзюнь выяснил в городе И его маленький грязный секрет… Сун Лань вздохнул, раздраженно потирая глаза рукой. — История же пишется сама по себе, верно? Его единственный шанс отвлечь людей от этих отвратительных обвинений — выполнить грандиозный акт милосердия. А ваш единственный шанс воплотить желаемое — заручиться поддержкой высших чинов. Это вполне себе может сработать. Сун Лань уставился на темного заклинателя, пытаясь обнаружить на его крысиной мордахе признаки потенциального предательства или скрытых умыслов, хоть и прекрасно осознавал, что этот говнюк не позволит другим заметить на своем лице ничего, кроме того, что он считает нужным. И, если верить этому умозаключению, то именно сейчас он хотел, чтобы окружающие заметили взвинченное разочарование, что по меньшей мере было странно. — Впрочем, это звучит довольно рискованно, — предупредил он, зыркнув в лицо Синчэню, которое, казалось, пребывало в глубокой задумчивости. — Ты сказал, вы убили Чифэн-Цзуня вдвоем, — с запинкой произнес Синчэнь. —Разве нет? То обезглавленное тело, спрятанное под… Нашим… Это место же было нашим домом! Последняя реплика прозвучала совершенно внезапно, причем до чертиков обиженно, и Сюэ Ян, ощутимо вздрогнув, открыл рот, будто хотел как-то оправдаться, но Синчэнь раздраженно качнул головой, пресекая все попытки. Склонившись вперед, прилагая почти заметные усилия, чтобы сосредоточиться на основной задаче, он, вне сомнений, пытался оправдать сомнительные средства достойными целями. — Если Верховный Заклинатель стоит на грани обвинения в убийстве, чем он сможет нам помочь? — напряженно спросил он. — Зачем ему это? — Нет, видишь ли, именно поэтому он и поможет, — возразил Сюэ Ян и, к сожалению, Сун Лань был вынужден признать, что это имело смысл. В этом была вся суть политики, и в этом заключалась причина, по которой он никогда не переваривал все эти политические игры великих кланов и сект. — С него всегда все как с гуся вода, но как только пыль осядет, а какой-нибудь бедный засранец возьмет всю его вину на себя и будет казнен, когда все это закончится — Ляньфан-Цзюнь наверняка будет очень ласковым другом для того, кто оставался с ним во все эти тяжкие времена испытаний. Идеально же, правда? Они обдумывали эту мысль довольно долго — и на протяжении всего времени тишину нарушал лишь скрежет донышка маленькой чашки, которая то и дело кружилась на поверхности стола, подталкиваемая чужими толчками. — Думаешь, это сработает? — тихо уточнил Синчэнь, словно спрашивал нечто особо важное у того, кому искренне доверял и от кого ждал такой же честности в ответ. — Думаю, да, — неохотно ответил Сюэ Ян, по привычке закатывая глаза. — Это огромный риск, возможно, слишком огромный. Я не могу ничего гарантировать, потому что он вроде как друг, но у него все еще достаточно власти прикончить нас всех по щелчку пальца, если ему вдруг захочется. Но, если идея придется ему по душе и он согласится… Да, полагаю, это сработает. Иначе я бы не предлагал. Сун Ланю очень хотелось вмешаться, опротестовать это, напомнить Синчэню, почему давным-давно они приняли решение так рьяно держаться в стороне от политики кланов. Но озвученное в подобной последовательности и в таком ключе решение действительно казалось шансом, что выпадает раз в жизни. Ну, или раз на две жизни, в данном случае. Возможность после всех их страданий воплотить нечто стоящее, заставив при этом силы зла хотя бы раз им помочь засадить опустошенную почву семенами добра. После еще одной долгой паузы, Синчэнь наконец кивнул, его лицо исказилось в слишком знакомом выражении решительности, и Сун Ланю ничего не оставалось, кроме как с беспомощной любовью и безнадежным смирением принять тот факт, что теперь уже ничто не сможет сбить его с намеченного курса. — Тогда мы попытаемся. — Нам нужно будет написать письма, — болезненно скривился Сюэ Ян, — Самые тошнотно-сладкие, льстивые письма, которые только можно вообразить. Надо сделать наброски обращений, используя самую масштабную лесть, какая только существует в природе, затем обрисовать идеи в грандиозных слововыражениях, надлежащих к разделу сентиментальной благотворительности. Если мы отправим письма вниз по реке, они дойдут до Цзиньлинтая через пару недель, аккурат к большому собранию заклинателей — лучшее время, чтобы представить затею вроде этой миру ослепленных яростью заклинателей, дабы переключить их внимание на что-нибудь, кроме убийства. И как только он увидит эти письма, уверен, он не сможет устоять. Синчэнь кивнул. — Цзычэнь, не мог бы ты заняться написанием? Кажется, я не практиковался в каллиграфии целую вечность. Он был очень близок к тому, чтобы автоматически ответить, что все в любом случае будет хорошо, прежде чем уловил шутку — и то, потому что Сюэ Ян хохотнул, теряя концентрацию настолько, что кружащая чашка выскользнула из его рук, разбившись о пол. Когда официанты возникли рядом, чтобы убрать осколки, Синчэнь одарил их самой располагающей улыбкой на свете, извиняясь за произошедшее, и попросил принести чернила, бумагу и еще один чайник чая. На еще одном чайнике чая дело не закончилось —дневной свет снаружи угасал, вокруг зажигались фонарики и свечи, прогоняя тени по углам, а в помещении становилось все меньше и меньше гостей. Стопка заметок, набросков карт и первоначальных черновых вариантов писем неумолимо росла до тех пор, пока не осыпалась на пол. В какой-то момент он отчаянно настаивал на том, что медицинская помощь слишком бедным для визитов врачей не подлежит обсуждению, но по-детски совсем напыжился, когда они оба в унисон возразили, что сильных мира сего не пронять подобными вещами, и что если они хотят протолкнуть свой проект, то необходимость вытащить выгоду с этой сделки на поверхность является первостепенной задачей. И тогда Синчэнь попросил прислугу подготовить им комнату на ночь, потому что стало очевидно: в сложившейся обстановке они едва ли так быстро отсюда уйдут. Внося время от времени резкий, но до раздражающего рациональный вклад, Сюэ Ян вновь пытался писать левой рукой, но его кропотливо выведенные символы по-прежнему больше напоминали каракули необученного ребенка, чем нечто, пригодное для отправки во дворец пионов. Сун Лань предполагал, что он делает наметки своего личного письма к их предполагаемому благодетелю, поэтому с яростной решимостью в мыслях пообещал себе не дать ему отправить ничего, что предварительно не было проверено им самим на предмет хотя бы намека на грязное предательство. Но Синчэнь улыбался — он буквально сиял этой улыбкой так, как сиял еще до Байсюэ и Благословенной горы, до всех этих долгих лет боли. Оживленный, он жестикулировал, торопливо озвучивая одну мысль за другой, как делал это давным-давно под открытым звездным небом. Строить мечту вместе. Сун Лань ощутил, как его сердце сжалось от сожалений, опасно пробудившейся надежды и любви — от любви больше всего. Но тревожило иное: он знал, что стоит ему лишь поднять глаза, как он увидит слишком знакомый взгляд, будто черное потрескавшееся зеркало, отражение его собственных чувств, эхом отдающееся на лице Сюэ Яна. Он знал это и потому не отрывал глаз от клочка бумаги перед собой. — Думаю, это все. Мы, конечно, можем пройтись по письму еще несколько раз, но если заполнить миску до краев, она лишь без толку расплескается. — Ну-ка, дай глянуть, — Сюэ Ян потянулся через стол, выдернув письмо из его рук. Приподняв бровь в ответ, Сун Лань безэмоционально стащил его письмо взамен, чтобы проверить его на следы ужасного заговора с целью убийства. Он был почти разочарован, когда не обнаружил в нем ничего, кроме слащавых, подхалимских извинений, как Сюэ Ян и обещал. — Ну? — нетерпеливо спросил Синчэнь. — Выглядит достаточно хорошо, — задумчиво протянул Сюэ Ян, продолжая скользить взглядом по тексту. — А-Яо настолько умен, что ему не нужно читать всю эту длиннющую чепуху полностью, чтобы сложить два и два. Титулов и лести вполне достаточно для наживки, а потенциальной пользы достаточно для крючка — о, он найдет сразу три дюжины способов, как использовать это себе во благо, едва откроет… Но что он выберет из этих трех дюжин — это отдельный вопрос. Он опустил письмо и сощурил глаза, ожидая возражений, но Сун Лань все еще был слишком зациклен на этом «А-Яо», чтобы хоть как-то прокомментировать его слова. — А вообще… Знаете что? А вот что. Нам надо отправить копию этого письма еще и в Гусу. Лани всегда были такими праведными, им понравится быть частью чего-то подобного. Цзэу-Цзюнь тоже дружит с Верховным Заклинателем, и он будет счастлив узнать, что ты жив и здоров, а еще что ты работаешь с Ляньфан-Цзюнем над такой великой целью. Он мог бы стать отличным союзником. Сун Лань мог с уверенностью сказать, что в этих его словах был сокрыт какой-то смысл, но какой именно он так и не смог разгадать. Ему не оставалось ничего, кроме как наблюдать со смутным разочарованием за тем, как Сюэ Ян преобразовывает его идеальную каллиграфию своим уродливым почерком, добавляя несколько символов и вычеркивая парочку остальных взамен. — Ну вот. Теперь готово. Перепиши это заново, только чисто, красиво и аккуратно. Улыбка Синчэня стала еще шире, и в его энтузиазме появился почти детский восторг. — Я схожу принесу нам еще чая, пока ты закончишь, — сказал он, изящно поднимаясь. Они оба улыбнулись ему в ответ, не сговариваясь, но едва он исчез из зоны их слышимости, как Сюэ Ян прекратил улыбаться и наклонился вперед, слишком близко и слишком дискомфортно для Сун Ланя. — Чтобы не произошло после, не доверяй Цзинь Гуанъяо, если он окажется рядом с ним, — произнес он низким и мрачным тоном, его голос в этот миг был таким же едким, как и дым от костра. — Если ему предоставить хоть половину шанса, он опутает руки и глотку своим блядскими струнами и заставит его дергаться, как марионетку. Сун Лань прищурился, усилием воли заставив себя не отпрянуть подальше. — Ты же сказал, он твой друг. — «Друг» — это крайне размытое понятие, — Сюэ Ян даже не улыбнулся, сверля его раздраженным взглядом. — Он политик. Он использует людей, и ему наверняка понравится использовать его. Ты же знаешь, какой Сяо Синчэнь, он сразу же предложит использовать себя в качестве преимущества, если будет думать, что тем самым спасает людей. Использовать до саморазрушения. — Как его использовал ты? — он не смог сдержать это горестное замечание, и улыбка снова вернулась на уста Сюэ Яна, своеобразным щитом легла на то, что как Сун Лань понял, было честностью. — Верно! Ты ведь не позволишь этому случиться снова, правда, даочжан Сун? Однажды ты уже отрекся от него. Не позволяй злу этого мира вновь уничтожить его, пока будешь дуться, повернувшись к нему спиной. Это было больно, но также это было правдой, так что он наконец отпрянул, выравниваясь и холодно глядя перед собой, словно желая установить определенную дистанцию. Сюэ Ян понятливо усмехнулся. — Думаю, мы все это заслужили, — Синчэнь прервал их тихую перепалку, приблизившись к столу с огромным подносом в руках. Сун Лань смог уловить перемену в лице Сюэ Яна только потому, что продолжал на него смотреть в этот момент — ошеломление, отвращение, а затем нечто весьма близкое к ужасу. Затем он с диким рычанием вскочил на ноги, его лицо исказилось маской ярости, он ударил по столу, вынудив еще кипу бумаг упасть на пол. — Думаешь, это смешно? — зашипел он подобно демону, и Синчэнь непроизвольно оступился, сделав шаг назад, едва не уронив блюдо с разнообразными пирожными, которое держал в руках. — Хочешь исправить всю несправедливость этого мира за один вечер? Бросаешь лакомства своей верной собачонке, а? Они все на миг замерли, Сун Лань был слишком поражен, чтобы двигаться, Синчэнь выглядел так, словно получил пощечину, а Сюэ Ян буквально рычал по-звериному. Затем он развернулся и, словно разбушевавшийся ураган, унесся прочь в сторону снятой ими комнаты. Синчэнь начал медленно оседать на колени у стола, словно из него разом вышибли весь воздух, нашаривая вслепую место для подноса. Сун Лань торопливо отобрал его из дрожащих рук и поставил на стол. — Ты как? Все в порядке? — Я сделал что-то не так? — спросил Синчэнь дрожащим голосом. Сун Лань отставил свой гнев на Сюэ Яна и не возвращался к нему целый вечер, несколько удивленный тем, что тот способен вести себя подобающим образом и даже вносить свою лепту в праведные намерения, но вот сейчас он снова вернулся к мысли о том, что ублюдку все-таки не обойтись без меча в кишках. — Ты ни при чем. Он весь день напрашивался на скандал. Полагаю, наемнику из Куйчжоу не так уж и тепло у родного очага. Синчэнь поднял на него взгляд слепых глаз, уставившись так ошарашено, что он и сам едва сдерживался, чтобы не спросить, что же все-таки сделал не так. — Куйчжоу. Сюэ Ян из Куйчжоу. Я…Я забыл. Чэнмэй же не… — его ошарашенное выражение лица сменилось откровенным раскаянием. — О…О, нет. Кажется, я только что сделал нечто ужасно жестокое.***
Ответом на его стук в дверь была сплошная тишина, и на один ужаснейший момент, он допустил мысль, что Сюэ Ян ушел, действительно ушел, чтобы выплеснуть свой смертоносный яд на все живое в пределах улиц Куйчжоу. Он постучал снова, а затем все же открыл дверь, внезапно испытав желание убедиться в этом наверняка, прежде чем паниковать. — Сюэ Ян? Снова лишь тишина, но в этот раз он мог различить дыхание, яростное и неровное. Он сделал несколько неуверенных шагов внутрь, и облегчение от того, что Сюэ Ян все же здесь, заменилось опасением того, что Сюэ Ян здесь, и с ним, вот таким, нужно как-то поладить. — Ты в порядке? — спросил он. Чэнмэй никогда не был хорош в извинениях: он не умел ни говорить их, ни принимать. Но он был очень хорош в обидах — и Сяо Синчэню очень не хотелось, чтобы он обижался, только не сейчас, когда они подошли так близко к…Он не знал наверняка к чему. К разделению чего-то общего. Невозможное для них троих сплетение душ, возникшее, едва только мир отвернулся. Все еще тишина. — Мне очень жаль, — и ему правда было очень жаль. — Я не подумал. Я не хотел тебе причинить боль. В ответ раздался горький смешок, от которого он едва не отшатнулся, но под видимой обозленностью прослеживалось нечто глубоко несчастное. Уличные блохи, грязь под ботинками, дети и их маленькие пальчики — всего лишь расходный материал в этом мире. — Сюэ Ян, — он попытался было снова, но был прерван гортанным рыком. — Не надо, — еще несколько рваных вдохов. — Не разговаривай со мной сейчас. Я могу тебя ранить, если ты случайно ранишь меня. А я не хочу этого. — Тогда я не буду, — произнес он со странным облегчением, потому что, честно говоря, такой исход казался ему наилучшим вариантом. Он отступил на шаг. — Мы сможем поговорить позже. Я просто хотел убедиться, что ты в порядке. Снова тишина. — Я… Пожалуй, я спущусь вниз и помогу закончить Сун Ланю письмо — возможно, это займет немного времени. Мы постараемся тебя не разбудить, если ты будешь спать, когда мы придем. Есть что-то, что я могу для тебя сделать? — Да. Просто уйди, — тихое шипение, вызвавшее непреодолимую и непозволительную сейчас улыбку от того, насколько знакомо звучал этот ответ. В конце концов, как бы ему не хотелось думать, что это не так, но Сюэ Ян не был таким уж незнакомцем. Он кивнул и вышел за дверь, почти готовый ее прикрыть. — Насчет сегодня… То, что ты предложил, то, что мы все начали строить сегодня… Это очень важно для меня. Спасибо. В ответ в прерывистом дыхании образовалось нечто, по ощущениям, ужасающе хрупкое и он, прекрасно зная, как легко любое проявление слабости у этого человека превращается в угрозы и вспышки насилия, не стал испытывать судьбу и плотно закрыл за собой дверь. Прильнув на мгновение лбом к деревянной поверхности с другой стороны, он решил, что после сегодняшнего, ему наверняка позволено прикоснуться к этой горестной привязанности, не смотря ни на что существующей в его сердце. — Спокойной ночи, Сюэ Ян, — выдохнул он и повернулся, чтобы уйти. В этот миг ему отчаянно хотелось сделать мир лучше для всех детей, но особенно — именно для этого однажды чудовищно сломленного ребенка.