Три скейта, два сердца и одно бенто

      Каору был слишком вредным, чтобы будить его стандартным для всех парочек поцелуем. А вот запахом подгорелой яичницы — что ж, это было вполне в его репертуаре.       — Ты решил спалить мою кухню? Ну, или со сковородки начать пока? — сонно поинтересовался Коджиро, протопав на кухню, и Каору вздёрнул подбородок, но почерневшую сковороду всё равно спрятал за спиной.       — Кара мне диктовала рецепт. Похоже, надо мне ещё поработать с её настройкой.       — Да ты развлекайся, тут ещё можешь, но к кухне в моём ресторане даже не приближайся, — растеряно протянул Коджиро, вглядываясь в индикатор заряда на Каре. Кажется, огонёк мигал просто издевательски, этот Google-на-колёсиках его определённо не любил. — Ладно, садись пока, я тут всё исправлю. И сковороду в раковину поставь, подумаю, что с ней сделать.       Каору шлёпнулся на стул и принялся сердито накручивать на палец прядку волос. По утрам он всегда был взъерошенный, но это придавало ему своё очарование, даже с надутой физиономией. Правда, в последние дни его что-то тревожило, хотя Коджиро догадывался. Трассу, в которую они давно превратили старую шахту, на которой тренировались многие скейтеры, несколько дней назад перекрыли, запретив доступ абсолютно всем. У владельца, главы семьи Шиндо, определённо было на это право, пусть и странно, что он вспомнил об этом бесполезном месте только сейчас. Хотя вроде предыдущий глава умер примерно год назад, а во все права вступил его сын и… Коджиро на самом деле уже запутался. И Каору что-то от него скрывал, он это кожей чувствовал!       За те несколько лет, что они были вместе, они, конечно, узнали много секретов друг друга. Коджиро знал, что Каору не любитель рассказывать о своих травмах и будет до последнего скрывать болезненный ушиб, особенно от него, чтобы он не волновался, а сам же Каору знал о его чувствительной шее и том, что, несмотря на три года учёбы в кулинарной академии, десерты Коджиро всё равно не давались. Это их тёмные тайны, их ещё много. И когда Каору задумчиво смотрел словно в никуда, покусывая нижнюю губу, это значило лишь одно — какая-то его тайна рвалась на волю, и Коджиро должен был её сберечь, иначе никак.       — Каору, ты в порядке? Эти дни ты словно сам не свой, — осторожно начал Коджиро, ставя перед ним кружку с горячим кофе, и Каору криво усмехнулся:       — Считай, у меня ломка по гонке. Нет возможности надрать тебе зад.       — И поэтому ты отомстил моей сковородке? Как коварно.       Каору тихо хохотнул, глотнул кофе, и какое-то время они сидели молча. Коджиро подумал было о том, что можно попробовать спросить снова, но Каору его опередил:       — Адам вернулся.       Коджиро растерянно замер, не найдя слов, Каору же со вздохом отставил кружку и надел очки. В них он всегда смотрелся капельку серьёзнее, и вот такие важные разговоры тоже всегда вёл с такой «защитой», словно пара стёкол и тонкие дужки придавали ему уверенности.       — Как ты?..       — Я просто чувствую это.       — Вот это поворот. Сам же вечно ругаешься, что я полагаюсь на интуицию, а теперь — чувствуешь? — попытался отшутиться Коджиро, но не вышло. Каору сделал глубокий вдох, словно решил собраться с духом, и Коджиро замер в ожидании.       — Когда он уехал, я попытался о нём разузнать. Ну, сам понимаешь, моя семья в нашем городе тут не последняя, да и информацию добывать я умею. Адам… Его настоящее имя — Айноске Шиндо, понимаешь?       — Шиндо… Твою мать! Думаешь, это по его указу сейчас закрыли доступ к трассе?       — Скорее всего. Что-то намечается, Коджиро, ну и… — Каору замялся, нервно поправил очки. — Прости. Я не мог тебе рассказать, ведь не зря же он хранил своё имя в секрете. Да я и не думал, что он вернётся.       — Я понимаю, — мягко сказал Коджиро, чувствуя, как Каору было не по себе. Но тот явно раскрыл не все свои тревоги, и Коджиро, как бы банально и избито ни звучало это сейчас, чувствовал это. Он не стал дёргать Каору вопросами, просто замолчал, сжав его ладони в своих, вместе греясь о большую тёплую кружку.       — Знаешь, что самое странное? Я же с детства бывал на всяких приёмах вместе с родителями, видел всех богатых важных шишек, но я никогда не знал, что у Айчиро Шиндо был сын. Его словно… словно не было. Может, его не считали достойным тогда. Сейчас понимаю, почему он говорил порой что-то странное, — Каору остро улыбнулся. — Думаю, он был один. И мы были нужны ему. Дерьмово всё тогда получилось. Я так виноват, — он затих, опуская взгляд, и Коджиро, не выдержав, тихо попросил:       — Каору.       — А?       — Сними очки.       — Что…       — Сними их. Тебе не нужно прятать свою боль от меня. Я… я приму её, всегда разделю с тобой.       — Знаю, дурак, — пробормотал Каору, когда он аккуратно стянул с него очки и сложил у них дужки. Глаза у Каору покраснели, наверное, он бы и разревелся тут, но всё равно упрямо держался. Он больше всего боялся собственной слабости, и Коджиро надеялся, что однажды справится с этим его страхом.       — Думаю, Адам всё равно удачливый засранец, ведь у него здесь остался очень хороший друг, который так за него переживает. Ладно, даже не один друг, я тоже вот думал, ну, как он вообще, каким скейтером стал.       Позже Коджиро был готов откусить себе за это язык с мыслью «бойтесь своих желаний». Трассу открыли через несколько дней, но попасть для неё можно было с одним условием — пройти её на скейте за определённое среднее время. Справились многие, даже несколько резвых старшеклассников, и Коджиро уже не раз задумчиво всматривался в ярко-рыжую взъерошенную шевелюру одного из них. Такого «огонька» сложно было не заметить, да что там, не только волосы у него как пожар были, у него словно глаза изнутри светились диким восторгом и интересом.       — Надо же, этот пацан не бросил скейт, — пробормотал Каору, когда они оба сбежали в тёмный тихий угол от своих фанатов, воспользовавшись тем, что Шэдоу опять устроил бардак в гонке.       — Что? — ожил Коджиро, не сразу поняв, что думали они об одном и том же.       — Ну, тот рыжий. Он же в тебя врезался в день нашего выпуска, а ты дал ему обещание, что станешь его другом. Удивительно, как ещё клятву на мизинцах не дал. Не говори, что забыл его, дедуля, а то придётся мне тебе витамины от склероза покупать.       — Зовёшь меня дедулей, а сам, вообще-то, мой ровесник, будем пить витаминки на пару, — фыркнул Коджиро, и, воспользовавшись тем, что в тени их было сложно разглядеть, встал за его спиной, провёл ладонями по бёдрам, погладил сквозь плотную ткань хакама, и Каору расслабленно вздохнул, откидываясь спиной ему на грудь, защекотал волосами по голой коже. В своём образе Cherry Blossom он частенько превращался в ядовитую на язык, но прекрасную заразу, освобождаясь от рамок статуса, и Коджиро знал, как его можно было приручить. Можно было сорваться в жаркую гонку, в которой всегда не предугадаешь, кто победит. А можно было так, украдкой подразнить, подуть в ухо и прошептать что-нибудь пошлое.       — Ты такой тихий и послушный становишься, а я ведь только к тебе прикоснулся.       — Я в любой момент могу наступить тебе на ногу, не расслабляйся и не суй свои наглые ручищи куда не… Коджиро, — совсем тихо выдохнул Каору, когда он крепко сжал его бедро сквозь ткань, а другую ладонь пристроил на ягодице.       Да, он мог наступить ему на ногу, но точно не сегодня. Не тогда, когда ему нужно было его, Коджиро, присутствие. Сегодня Адам, появившись в самом начале и задав свой злой ритм всем гонкам, устроил опасное соревнование с одним из новичков, который, придерживая вывихнутую руку, сошёл с середины гонки под свист толпы, и Каору с того момента напоминал сжатую пружину. Он нервничал, и Коджиро, будь это возможно, содрал бы с себя мастерку, накинул бы ему на голову и спрятал бы его ото всех, крепко прижимая к себе.       Но Каору за это явно бы его убил уже через минуту, слишком уж он дорожил своим вредным и независимым амплуа.       Адам же явно решил поддерживать амплуа выебистого засранца, иначе Коджиро не мог его и описать. Вычурный костюм, показательное самомнение и скрытый за яркой маской взгляд. Да, Коджиро больше всего бесило именно это — что нельзя было увидеть его глаза, он бы очень хотел посмотреть в них, когда Адам в очередной раз отказался сразиться с ними в гонке. Но если раньше он просто делал вид, что их для него просто не существует, то теперь сказал странное:       — Каждая гонка для меня — что акт любви. Насладиться ей с кем-то из вас в полной мере я вряд ли смогу. Это будет жалкое зрелище, — обронил он, лучезарно улыбаясь, и Каору зло прищурился, ничего не сказав. Да, они оба хотели увидеть, каким скейтером Адам стал — и он стал ужасающим.       И пугающе одиноким. Иногда Коджиро задавался вопросом — что же стало с Тадаши? Он вряд ли бы оставил Адама одного, не походил он на такого парня. Или же он просто бросил скейт, поэтому его не видно среди других? Адам же словно хотел кататься один, рвался вперёд туда, где никто не мог его догнать. Может, и правда бы никто не смог — многие ужасались даже мысли бросить ему вызов, и Коджиро их понимал.       — Помнишь, Адам говорил, что ищет свою Еву, думаешь, он до сих пор?.. — спросил он у Каору уже после, когда они мчались на скейтах по тихим дворам под механические комментарии Кары, которая на ходу выстраивала для них самый удачный маршрут.       — Тогда я подумал, что эта его идея — то ещё сумасшествие, но сейчас такие затеи ему подходят как никогда, — протянул Каору и задумчиво хмыкнул. — У меня… странное предчувствие. Всё кажется, что скоро появится какой-нибудь ещё чудик похуже этого нашего.       — И даже похуже нас?       — И даже нас. Боюсь представить, что тогда начнётся.       — Не боишься, ты этого ждёшь, — хохотнул Коджиро, зная, что под маской Каору припрятал предвкушающую ухмылку.       Чудик и правда появился через пару месяцев. Канадский чудик по имени Хасегава Ланга.