Три скейта, два сердца и одно бенто

      Новость из Японии о смерти господина Айчиро была внезапной и даже выбивающей из колеи. За несколько лет, что они с Айноске учились в Америке, жизнь более-менее вошла в ровный ритм, и Тадаши нравились одинаковые и в целом пустые дни, в которых по вечерам ему была уготована роль тихой тени, когда Айноске уходил с новым скейтом и возвращался посреди ночи, иногда прихрамывая или стирая кровь с ссадин — не все американские скейтеры сразу становились ему по зубам. Он никогда не говорил, куда идёт, но с Тадаши у них была договорённость — тот мог отследить местоположение его телефона. Просто в целях безопасности, ничего более.       Просто кивок головы по утрам, ничего более. И Тадаши, наверное, привык — быть «ничего более», чем просто слугой. Отличная роль, в которой единственный бунт — тренироваться кататься на скейте, когда Айноске не видит. Рядом с ним Тадаши не мог даже встать на доску, ноги были как из ваты.       И сейчас ноги тоже не сразу послушались, паника отдачей ушла в колени, когда на следующей день после смерти отца Айноске после учёбы не вернулся домой. Даже за скейтом, словно изменил ежедневному ритуалу, и Тадаши дрожащими пальцами кое-как провёл по экрану телефона, включая нужное приложение и надеясь, что Айноске не отключил GPS. Но маячок верно горел на экране, показывая, что хозяин телефона находился не в самом приличном клубе, где время от времени полиция устраивала рейды и вытряхивала из карманов обкуренной молодежи кокаин и марихуану. Тадаши, не раздумывая, помчался туда на машине, успев по пути нарушить парочку дорожных правил. Ему наверняка выпишут хороший штраф, но лучше так, чем Айноске вляпается в какую-нибудь неприятность.       В клубе было душно, шумно и до рези в глазах ярко-темно. Когда силуэты ломаются в светомузыке, когда в толпе легко затеряться и потерять самого себя. Айноске не подходило такое место — он был для него слишком ярким. Тадаши заметил его сразу же, прищурившись и пройдясь взглядом по неоновым стенам.       Да, Айноске был… слишком. Это слово описывало его сейчас до кончиков пальцев, которыми он зарывался в светлые волосы отсасывающего ему парня. Тут всем было всё равно, кто кого раздевал в тёмных углах, но Айноске у всех на виду вбивался в чужой рот с настолько правильным видом, медленно облизывая губы, что нельзя было возмутиться. Им можно было только любоваться, и пока другие делали это украдкой, Тадаши глядел на него во все глаза, стараясь запомнить каждую чёрточку, каждую крошечную эмоцию. Да, когда Айноске возбуждён, у него темнеют глаза, он так об этом и думал, а вот то, что румянец на скулах делает его таким трогательным — Тадаши этого и не знал. Но эта нежность обманчива, Айноске со всей силой давил ладонью на затылок елозящего на коленях парня, наверное, уже доставал членом ему до глотки, и Тадаши сам синхронно с Айноске облизнул губы, прежде чем протолкнуться к нему через танцующую толпу.       Тот, заметив его, тут же уставился ему в лицо, самодовольно вздёрнув подбородок, и Тадаши спрятал подрагивающие руки в карманы куртки. Такому Айноске, встрёпанному, возбуждённому, который, закатив немного глаза, кончил прибалдевшему парню на лицо и тут же оттолкнул его от себя, когда тот потянулся за прикосновением, было сложно сопротивляться. Хотелось самому упасть на колени прямо тут, слизать с его члена чужие прикосновения и зацеловать сильные бёдра. Тадаши едва справился со своим голосом, когда подошёл к нему и быстро спрятал горячий член Айноске в боксеры, а после застегнул на нём джинсы.       — Думаю, на этом достаточно, господин Айноске. Мы возвращаемся домой.       — Ну надо же… А если я хочу остаться здесь, — вальяжно протянул Айноске, повисая на нём и утыкаясь носом в его щёку. От него пахло сладкой выпивкой и душной травкой — всё-таки успел покурить какую-то дрянь.       — Думаю, здесь вы хотите получить только пару венерических заболеваний и отравление каким-нибудь коктейлем. Здесь я отвечаю за ваше благополучие, и эти ваши желания не учитываются, — пробормотал Тадаши, крепко хватая его за ладонь и таща за собой почти в прямом смысле — ноги Айноске заплетались, наверное, только потому он и не сопротивлялся. В трезвом состоянии вырвать ладонь у него бы не составило труда.       Но зато он с удовольствием снова повис на Тадаши, когда они вышли из душного клуба, а прохладный ночной воздух сразу царапнул кожу.       — Да я просто потрахаться хотел, а ты, Тадаши? Хотел бы мне там отсосать вместо того парня? Давай, возьми ответственность за моё желание, а…       — Хорошо, можете себе подрочить тут на заднем сидении, пока мы возвращаемся. Или поблевать в пакет, если пожелаете, — вздохнул Тадаши, заталкивая несопротивляющегося Айноске в машину и на пару секунд прижимая ладонь к его горячему лбу, стирая выступившую испарину. Айноске в этот же миг закрыл глаза и доверительно затих, и Тадаши какими-то нереальными силами заставил себя оборвать это прикосновение и сесть за руль.       До особняка они доехали быстро, и Тадаши уговорил парочку сонных слуг не поднимать шум, что хозяин просто перебрал. Айноске же за время поездки банально уснул на заднем сидении и сейчас выглядел ещё более помято. Его немного трясло, когда Тадаши вытащил его из машины и помог одну руку закинуть себе на плечо.       — Я прямо слышу твои мысли, ты думаешь, что я придурок, — кое-как, запинаясь в словах, горячо выдохнул Айноске ему на ухо, пока они медленно брели на второй этаж, где была его комната, и, что ещё лучше, ванная.       — Конечно, так и думаю. Вы, господин Айноске, просто катастрофа.       — И меня сейчас вырвет, — совсем беспомощно признался Айноске, и Тадаши аккуратно подтолкнул его к унитазу.       — Знаю. Не стесняйтесь.       — Да пошёл ты, — выдохнул Айноске, чудом не ударяясь лбом об ободок, и Тадаши успел поймать его за ворот, а потом опустился рядом, придерживая под грудь, и Айноске зло всхлипнул, прежде чем вцепиться обеими ладонями в унитаз.       Его рвало сильно, протрясывало крупной дрожью, а бледность расползалась по щекам, и Тадаши аккуратно гладил его по спутанным волосам. После смыл воду и усадил притихшего Айноске спиной к стене, а сам намочил первое попавшееся полотенце. Ему самому надо было унять дрожь в руках — на самом деле Тадаши понимал, что по-хорошему надо было бы и вызвать врача, но телефон был где-то в куртке, которую он скинул в прихожей, а оставить Айноске хоть на секунду сейчас он не мог.       — Сейчас станет полегче, думаю. Из вас вышла часть той дряни, что вы там выпили или выкурили, надеюсь, с остатками организм справится, но мы завтра всё равно… — бегло начал Тадаши, вытирая бледное лицо Айноске влажным полотенцем, но тот вдруг его перебил:       — Отец… Он перед отъездом мне сказал, если я тут не снаркоманюсь и не сдохну в канаве, может, от меня будет толк. Даже не знаю, справился я или проебался, — вяло хохотнул он, и Тадаши, вздохнув, расстегнул на нём рубашку и аккуратно прикоснулся полотенцем к голой груди.       — Вы всего лишь немного оступились сегодня. Это не страшно. Вы очень сильны, господин Айноске. Я бы сдался, будь я на вашем месте.       — Ты и на своём месте сдался, — холодно произнёс Айноске, и Тадаши опустил взгляд, не желая смотреть ему в лицо — уже в голосе слышался усталый укор. Айноске хотел выцарапать и вытащить из него то, о чём он не хотел говорить, и лучшим выходом сейчас было бы уйти, аккуратно обрубить эту связь и эту близость, к которой сегодня из них никто не был готов.       — Вам нужно поспать. Давайте я помогу вам подняться…       — Я сам,— Айноске оттолкнул его ладонь, но его все равно качнуло в сторону, когда он встал на ноги, и Тадаши успел ухватить его за плечи до того, как он ударился об угол. Айноске не стал сопротивляться, позволил себя придержать, пока чистил зубы и тщательно полоскал рот, и Тадаши даже решился помочь ему раздеться, когда помог ему дойти до кровати.       Айноске вяло забрался под одеяло, натянул его до подбородка и кинул на Тадаши усталый взгляд.       — Слушай, ты…       — Я останусь приглядеть за вами, хорошо? — первым предложил Тадаши, дав ему возможность не произносить вслух столь жалкую просьбу, и Айноске слабо кивнул, прикрывая глаза. — Но сначала схожу за водой? Думаю, вы захотите попить.       Ему ничего не ответили, и Тадаши тихо выскользнул из комнаты, спустился за графином, набрал воды, немного расплескал и нерешительно замер перед дверью, когда вернулся к комнате. Айноске уже спал, когда он тихо зашёл внутрь, и Тадаши выключил свет, оставляя лишь слабую настольную лампу. Он поставил графин рядом и осторожно подошёл к кровати, опустился рядом на колени.       Спящее лицо Айноске было бледным и усталым, и сам он казался… беззащитным, если можно было его назвать таким после того, каким он был ещё час назад. Тадаши закусил нижнюю губу, сдерживая завороженный выдох, как вспомнил возбуждённое покрасневшее лицо и сильные пальцы, давящие на чужой затылок. Айноске был прав — он хотел оказаться на месте того парня, хотел покорно стоять перед ним на коленях, и это желание теплом кольнуло в паху. Тадаши помотал головой, избавляясь от наваждения.       Но сложнее было заставить себя отвернуться от спящего лица, и Тадаши затаил дыхание, потянувшись к нему ладонью. Провёл пальцами вдоль линии нахмуренных бровей и бледных скул, почти коснулся зажмуренных век — и тут же отдёрнул руку, когда Айноске что-то пробормотал во сне.       Тадаши медленно поднялся, прошёл к столу, сел на удобный стул. Лучше наблюдать издалека, как он это делал всегда, издалека сказать тихо:       — Спокойной ночи, Ай-чан.       Утро настигло Тадаши ломотой в шее, ведь он уснул, уронив голову на скрещённые на столе руки. Кровать Айноске была пуста, и на миг Тадаши даже запаниковал, но потом расслышал шум воды из ванной, а немного после — шум шагов. Айноске, кутаясь в махровый халат, принёс с собой в комнату ощущение свежести и перемен.       — Собирайся. Мы возвращаемся в Японию, — бодро заявил он, словно и не пережил сложную ночь, и Тадаши даже растерялся, замирая под опасным огоньком в его глазах.       — Возвращаемся?       — Пока политические шакалы не растащили там всё по кусочкам, я должен вернуться, — зло обронил Айноске, мотнув головой на дверь, и Тадаши на ватных ногах вышел из комнаты.       «Должен»… Айноске ненавидел это слово. И это не сулило ничего хорошего.