Левая рука Шквала

Клаустрофобия отчего-то вдруг свернул с тропинки и скрылся за деревьями. Терин робко позвал его, но, не дождавшись ответа, приготовился защищаться. — Чего же ты хочешь на самом деле? Сюрикен хлопнул плашмя по уху и упал под ноги. Телекинетик принялся в панике озираться. Второй скользнул по шее, лишь взлохматив шерсть, но и тогда вождь Лазурных Бликов не смог найти берсерка. И лишь когда его подбородка коснулся кончик метательного ножа, белый ёж сумел выскользнуть из смертельных объятий и оскалился, безуспешно пытаясь испепелить взглядом черно-зелёного, что коварно ухмылялся новому союзнику. — Каждый из этих ударов мог кончиться для тебя смертью. Как ты ускользнул от последнего — тебя предупредил Покой? — Никто ни о чём меня не предупреждал! — рявкнул телекинетик, — Если это была шутка — то она не удалась! — О, нет, — улыбнулся Клаустрофобия, — мы так не шутим. Мы так здороваемся. И запомни эту улыбку: она означает «хватит» только если ты обнажил все четыре клыка. Терин смутился и присмотрелся к губам соперника. — А если только два? — А это значит — «развесели меня». — И чего ты от меня хочешь? — телекинетик попятился от коварно улыбающегося берсерка. — Покажи мне, что значит твое имя. И ещё… Я хочу знать, сколько стоит твоя жизнь, — ножи звякнули в его руке. Терин судорожно сглотнул. — Имя? Показать? Как??? — Сражайся, — выдохнул Клаустрофобия, отправил в полёт один из ножей и исчез за деревом. Белый ёж перехватил его и принялся озираться, готовый обратить против врага его же оружие. Второй нож не заставил себя ждать — упал с ветки одного из деревьев по соседству, промахнувшись на каких-то три сантиметра. С тем же интервалом — чуть меньше секунды — третий нож прилетел с другой стороны, и Терин продолжал ловить их, пока на дереве поблизости не раздался недовольный возглас: — Сражайся, я сказал! — Одиннадцать ножей? Не комплект, — протянул телекинетик и нацелил их на полезшего в рукопашный бой берсерка. Тот легко уворачивался или отправлял их точно в кусты ударами кастетов. Подобравшись вплотную, он прижал острие шипа к шее противника. — И что, ни одного трюка? Тебе жизнь совсем не дорога? — Наша магия не предназначена для сражений! — оскалился вождь Лазурных Бликов. Клаустрофобия отвёл задумчивый взгляд. — А я слышал, что у вас есть маги, не уступающие по силе лучшим из стражей. И, кажется, как-то раз пересекся с самым сильным телекинетиком во всём Мобиусе. И ты всё равно утверждаешь, что в бою ваша магия бесполезна? — Не утверждаю, — отмахнулся Терин и прикрыл глаза, — просто для честного боя она совсем не годится. Клаустрофобия лишь краем глаза заметил промелькнувшую мимо крупную тень и принялся озираться, но заметил подвох только когда ему на голову упал клочок жухлой травы. Он изумлённо поднял взгляд и, увидев высоко над головой огромный валун, отшатнулся назад. Камень последовал за ним и снова завис точно над головой. Берсерк недовольно рыкнул и принялся петлять между деревьями, но сбить его даже на крутых поворотах не удалось. Лишь спустя пять минут, когда он потянулся за конфетой, в лесной глуши раздался возглас «попался», камень утратил голубое сияние, но не упал на выдохшегося ежа, а улетел в сторону от удара о зыбкий голубой диск. — Я же сказал, не высовывайся! — рявкнул боец на зелёного ежонка, повисшего на спине у белого. — Зато я его поймал! Сам! — улыбнулся мальчишка лет восьми, наконец убрал нож и спрыгнул. Телекинетик облегчённо выдохнул и пригладил взлохмаченную на шее шерсть. Клаустрофобия указал пальцем в сторону города и рявкнул на мальчишку: — Домой. Бегом, марш! Тот обречённо выдохнул «прости, отец» и бросился бежать в указанном направлении. — Такой малыш, а уже — боец? — растерянно выдохнул Терин. Берсерк недовольно фыркнул и зыркнул вслед сыну. — Потерпел бы ещё минуты две — и заслужил бы право называть себя взрослым. Дурак. — Право называть себя взрослым? — телекинетик изумлённо уставился на черно-зелёного ежа. — Если кто-то способен сразить взрослого ежа в одиночку, то имеет право говорить со взрослыми берсерками на равных, и к нему прислушаются, даже если это — младенец. Если бы ты не изменил траекторию падения камня — не уверен, что мне удалось бы выжить. Ты заслужил это право. Твоя жизнь, может, и не дороже обычного, но вряд ли будет стоить меньше, чем пол-ляма. Так что иметь с тобой дело позорно не будет. — Значит, вот, что тебя беспокоило, — нахмурился Терин, — что вождём Лазурных Бликов могут избрать ни на что не годное ничтожество? Разочарую, я и без этого звания — не последний ёж в нашем клане. Потеря сына отняла у меня мужество и волю к жизни, но ум и гордость всё ещё при мне. Клаустрофобия задумался. — Проблема не только в мужестве или гордости. Тот, кто не знает цену жизни, кто не способен убивать, не имеет права отдавать приказы. Ты снова и снова говоришь, что они сами сделали тебя вождём… Если среди них не нашлось лучшего лидера, чем ты, то у меня плохие новости: берсерки никогда не признают равными тех, кто вверяет свою судьбу ежу без печати Тьмы. Терин оскалился. — Что мы с Покоем характером не сошлись — не моя вина, я не могу себе позволить доверять существу, которое впервые вижу. Лазурные Блики выбрали меня, потому что знают, что я не стану рисковать зря. И дело не только в том, что я — трус. Я несколько лет преподавал алхимию, и знаю, что такое — риск. Знаю, что жизнь может стоить даже меньше цента. Жизнь моего сына стоила так мало… — телекинетик замолчал и закрыл лицо руками, с трудом удерживаясь от слёз. Клаустрофобия нахмурился. — Никогда не слышал о твоём сыне, значит, его смерть — вряд ли наша вина. — Нет, не переживай, — горько усмехнулся вождь телекинетиков, — вина была только его. Ну и, может, немного моя. Алхимия… Его жизнь забрал Тьма. Берсерк задумчиво потёр лоб. — Каждая сделка с Ним имеет цену. Высокую цену. Либо он пожелал слишком много… Терин отрицательно покачал головой. — Нарушил условие… Нарушил пропорции. Какие-то жалкие четверть грамма вещества стоили ему жизни. Не думаю, что хоть кто-то на Мобиусе разменял свою жизнь дешевле, чем он. Клаустрофобия опустил голову. — Тогда странно, что Покой не даёт тебе своего покровительства. Ты подходишь Ему, но Он всё равно тобой недоволен… Очень странно. Возможно, дело в том, что ты не можешь справиться со страхом. Покой не желает иметь дело с импульсивными личностями. Только тот, кто способен отринуть эмоции, может заслужить Его поддержку. — Отринуть эмоции? — горько усмехнулся Терин, — Вы что, все так делаете? Раз не больно, то всё в порядке, и будь, что будет? Берсерк кивнул. — Частое заблуждение. Многие так делают, но и исключений много. Большинство так сильно жаждут покоя, что готовы жертвовать здоровьем, чтобы воплотить иллюзию. Я не из таких, просто мне повезло с генами больше, чем многим. Я в состоянии удерживать равновесие без серьёзных затрат. Меня намного сложнее вогнать в ярость или апатию, чем большинство моих собратьев. Но не обольщайся: если меня взбесить — церемониться я не буду даже с тобой. — Понял, — хмуро кивнул телекинетик, — ярость и апатия? Кажется, я слышал, что их вы называете чашами весов… Они легко управляются препаратами, если не дожидаться сильного перевеса. — Ни один берсерк не примет таблетки из рук телекинетика, — оскалился Клаустрофобия. — А из рук алого ежа? Берсерк задумался. — Возможно… В зависимости от ситуации. Мы предпочитаем обходиться без лекарств. Во-первых, нам действительно трудно рассчитать подходящую дозу, даже внутри расы генетические различия слишком велики. Таблетка, которую один проглотит и не заметит, другого может убить, будь они даже единоутробными братьями. И во-вторых, для приёма лекарства нужно подобрать правильное время. Ошибка всего в пару часов фатальна. Именно поэтому, когда вы задаёте вопросы о семье и о привычках, мы реагируем неадекватно: этой информацией можно воспользоваться не хуже, чем любым другим оружием. Ни один из нас не простит такого любопытства, даже если это — всего лишь проявление вежливости. Терин задумчиво кивнул. — Ещё одно табу… И много у вас их? Почему вы не пользуетесь именами? Они тоже под запретом? — Конечно, — Клаустрофобия натянуто улыбнулся и повёл его к выходу из леса, — им мы пользуемся только дома, в кругу семьи. Есть у нас одно суеверие на этот счёт, поэтому мы стараемся менять имена не меньше двух раз за жизнь. Те, кто сегодня получил чёрные полоски, заслужили не только новый статус, но и новое имя. Оно должно отражать излюбленный приём. Мы поможем подобрать правильное, обычно это не занимает много времени. Белый ёж опустил голову. — А я? Ты хотел посмотреть, что значит моё имя… Что ты увидел? Берсерк усмехнулся. — Ничего особенного! Не переживай, — добавил он, заметив, как приуныл телекинетик, — знаешь, я тоже получил новое имя поздно. Отец всё никак не мог его придумать — говорил, что такие, как я, тысячами гибнут у него на глазах каждый год. Говоришь, у тебя есть ум и гордость? Этого недостаточно, чтобы выжить среди нас. Отец всё твердил, что я должен найти в себе хоть что-то ещё прежде, чем мне исполнится четырнадцать. Повезло, что мне удалось потянуть время… Иначе у Шквала было бы на одного телохранителя меньше. Терин удивлённо хмыкнул. — У вас ум совсем не ценится? Почему? — Это слишком затратно. Две минуты размышлений стоят нам столько же энергии, сколько три минуты боя. Это просто невыгодно… Непозволительная роскошь. Только те, кто добился высокого положения другими методами, могут себе позволить размышлять и планировать. Только когда я понял, что мобианец может сразить сам себя, если напугать его достаточно сильно, я смог сражаться наравне со взрослыми. Я сам нашёл себе имя, хоть и поздно — никто не заметил, что я специально задержался на миссии. Белый ёж почесал затылок. — Задержался специально? Зачем? — Потому что сразу по возвращении отец должен был представить меня хозяину. В четырнадцать берсерк может сам распоряжаться своей жизнью. И должен поступить на службу городу. Не будь у меня нового имени — мне бы не дали и шанса на выживание. Терин скрипнул зубами. — В Чёрном Кастете дети обязаны работать с четырнадцати? Почему Шквал ни слова об этом не сказал?! Клаустрофобия отмахнулся. — О, нет, ты не так понял, не в Чёрном Кастете. Это — чисто наше правило. Да, отбор жёсткий, но только так мы можем быть уверены, что пацан не сдохнет в первый же день после того, как высунется из города. Потому это правило и не осталось в прошлом, а поддерживается до сих пор, в отличие от нескольких других. К примеру, когда-то четырнадцатилетний юноша был обязан владеть всеми доступными в городе видами оружия. Даже если и не иметь, то хотя бы уметь ими пользоваться. Да, наш клан предпочитает ближний бой, но если пацан не смог освоить арбалет к этому возрасту — его пускали в расход при первой же возможности. Когда мы слились с кланом Сияющего Копья, со временем это условие перестало быть обязательным. А Шквал вообще поднял этот возраст до шестнадцати. Да, слегка неприятно, что эти два года Он не признаёт юнцов взрослыми, зато смертность снизилась, даже за эти несчастные пару месяцев это очевидно. Единственное, что смущает нас всех — он принял вас в клан на точно таких же условиях, на каких мы вошли в состав Сияющего Копья. Шквал должен был понимать, какое это для нас оскорбление, но всё равно повторил все те условия слово в слово. Не разочаруй его. Не сможете поравняться с нами хоть в чём-то — мы вам это припомним. Терин нервно сглотнул под хмурым взглядом Клаустрофобии. — Условия ведь… Чудовищные… Почему вы на них согласились? Берсерк горько усмехнулся. — Это был единственный способ сохранить жизни той горстке ежей, что остались в живых после уничтожения Ржавого Кастета. Сияющее Копьё часто помогало нам в битвах, да и они у нас армию нанимали не так уж и редко, вот наши предки и решили вступить в их клан. На тех самых условиях. Чудовищные, говоришь? Кажется, мой дед говорил, что они и мечтать не могли о более лояльном отношении. Всё-таки где берсерки — там смерть, даже сотня зелёных ежей способна уничтожить что угодно, а их было около пятисот. Если бы их не сковали теми условиями — город бы не продержался и недели. Хаос у нас в крови, и совладать с ним непросто. Усмирить голос крови удается только под страхом смерти. Радует только, что наваждение мимолётно, и порой удаётся его переждать. — Но разве так говорят не про стражей? — Как? — покосился на него берсерк. — Что Хаос у них в крови… Клаустрофобия презрительно фыркнул. — У них — в нервах, а в крови — у нас. И эти две формы хаоса несовместимы настолько, что полустраж-полуберсерк — самая редкая и самая разрушительная комбинация. В их руках ломается что угодно и от их присутствия любая гармония рассыпается прахом. Даже среди нас они считаются психами и от них без колебаний избавляются при первой же необходимости. Если же у бедолаги от розовой ежихи рождается фиолетовый ежонок — он обречён на самоубийство задолго до совершеннолетия. То, что у отца извергается вовне, у малыша бушует внутри, и любящее материнское сердце всё делает только хуже. Шквал вырвался из этой неизбежности только потому, что его семья погибла, и сам Бог смерти хотел его прикончить. Так что не путай неупорядоченность с хаосом: этого тебе ни один берсерк не простит. Неупорядоченность творил Тьма, она напоминает стекло. Разбивается при малейшей неосторожности на твёрдые осколки и годится в дело только после переплавки. Хаос творил Иблис, и он похож на пламя свечи: танцует при малейшем движении воздуха и, если дать ему волю, может поглотить целый город, а то и не один. — Так вот почему нам не удается комбинировать заклинания, — хмыкнул Терин, — если Хаос и Неупорядоченность несовместимы — они не могут друг друга усиливать. — Они друг друга разрушают, — кивнул Клаустрофобия, — Смерть гасит Жизнь, а Хаос уничтожает Порядок. Можешь себе вообразить, каково это, когда кровь разъедает плоть, а плоть отравляет кровь? Ходят слухи, что вся семья поголовно может свихнуться после рождения такого полукровки. Поэтому тот факт, что Сияющее Копьё принимало в свои ряды представительниц Молота Любви, сыграл решающую роль в нашем выборе. Не будь их — наши предки предпочли бы смерть. Терин задумался. — А как любящее материнское сердце вообще может кому-то сделать хуже? Клаустрофобия недовольно дёрнул ухом. — Малыш пытается ей подражать — а это для него фатально. Только если отцу удастся переключить его внимание на себя — он сможет научиться жить в этом кошмаре. Но что-то я давно не слышал, чтобы взрослого фиолетового ежа видели где-то кроме нашего города. То ли остальные берсерки образумились, то ли стражи или Молот Любви об этом прознали… Хотя, судя по твоей морде — стражи до сих пор ничего не подозревают. Белый ёж смущённо кивнул. — А я должен держать это в тайне? — Это — не тайна, — улыбнулся берсерк, — но вслух о таких вещах у нас говорить не принято. Это как если бы вы за завтраком обсуждали технику чистки зубов. Смущает. Каждый сам решает, с кем ему провести остаток жизни, и если насчёт межвидовых браков ещё можно было бы поржать потихоньку, то за расы базара нет. Нас даже бело-зелёная пара не удивит, хотя мы только-только заключили перемирие. Так что не вздумай спрашивать берсерка ни о семье, ни о привычках, ни о интересах. Тебя могут заподозрить в сборе компромата, а у нас это — серьёзное обвинение. Терин горько вздохнул. — А как я пойму, что диалог зашёл не туда? — Он замолчит. Белый ёж недоуменно уставился на черно-зелёного. — И не бросится на меня с оружием? — Не сразу, — усмехнулся Клаустрофобия, — сначала он будет пытаться понять, чего ты хочешь на самом деле. То есть, молча стоять и смотреть на тебя во все глаза. И только если поймёт, что ты действительно лезешь, куда не надо, и пытаешься выудить информацию, которая может представлять либо ценность, либо опасность — тогда уже схватится за оружие. И только в том случае, если ты будешь настаивать, он захочет от тебя избавиться. Просто не проморгай момент убедить его, что ты хотел спросить совсем не это, и никто с оружием на тебя не полезет. — Вот как, — телекинетик почесал затылок, — понятно… То есть, мимику берсерка совсем нельзя упускать из виду? — Конечно, — кивнул черно-зелёный ёж, — мы часто жестами выражаем то, что нельзя словами выразить. Не могу сказать, что жесты какие-нибудь особые, но только при условии, что берсерк действительно хочет сказать тебе то, что вслух произнести нельзя, он будет повторять жест до тех пор, пока ты не поймёшь. В остальных случаях скорее всего ты ничего не заметишь. Терин растерялся. — А вы вообще между собой разговариваете? — Конечно, — Клаустрофобия удивлённо хмыкнул, — вообще-то мы — те ещё болтуны, если ты до сих пор не заметил, просто возможность потрепаться от души выпадает весьма редко. Информация дорого стоит, знаешь ли. — Кстати об этом, — телекинетик нахмурился, — разве ты сам про себя не рассказал кое-что опасное пару минут назад? Берсерк коварно ухмыльнулся. — Во-первых, эта информация не может причинить мне вреда, потому что оставить кого-то в дураках — наша излюбленная забава. Судить за это подростка странно. Более того, отец очень мной гордился за этот проступок. А во-вторых, кто тебе сказал, что это — правда? Я мог сочинить тебе сказку чисто ради того, чтобы ты думал, что у тебя есть на меня компромат, и расслабился. Но ты не так прост, я даже рад, что уболтать тебя с первого раза не вышло. Будет повод заглянуть к тебе в гости. Вождь Лазурных Бликов настороженно уставился на него. — А что у берсерков значит «зайти в гости»? Клаустрофобия снисходительно усмехнулся. — Смысл буквальный, не переживай, просто ты принадлежишь Шквалу лично, поэтому я сам должен узнать, кто ты такой на самом деле. Не думаю, что у вас в городе много мест для личной беседы, так что придётся зайти к тебе. К тому же я по природе — шпион, и мне не нравится бывать в людных местах. Я и сам не в восторге от лидерства над этими балбесами, так что если оно само не упадёт мне в руки — добиваться не буду. Тебе в любом случае придётся выстраивать приемлемые отношения с каждым из нас, но добиваться действительно хороших отношений ты должен будешь только с одним берсерком. Завтра я скажу, с кем именно. Едва покинув самую чащу леса, Клаустрофобия наконец разглядел красное пятно на плече у телекинетика и провёл по чуть влажной шерсти пальцем. — Он тебя ранил? — Где? — удивился Терин, — А, это — не моя кровь. Но кто ранил его? — Я, — нахмурился берсерк, — забудь. Это — его проблемы, а не твои. — За что ты ранил ребёнка?! — возмутился белый ёж. — Я его предупреждал. Это — тренировка. Если хочет следить за мной — пусть станет тенью, тогда возражать не буду. Если погибнет — уж лучше от моей руки, чем в плену. Но сегодня он справился гораздо лучше, чем я ожидал, а у меня совсем не будет времени его наградить, я даже не уверен, что домой успею зайти… Придётся что-то придумать. Погоди-ка, а ты можешь дать ему разрешение посетить ваш город? Вместе со Шквалом, разумеется. Он планирует к вам заглянуть через неделю, свиты будет мало, не бойся. Телекинетик задумался. — Всё так внезапно… Мне всё это придётся обсудить на совете, но не думаю, что один малыш-берсерк будет для нас проблемой. — Благодарю, — улыбнулся черно-зелёный ёж и кивнул на заметно поредевший лес, — вот и пришли. — Так как двенадцать берсерков могут поместиться в одной квартире? — напомнил белый. — Во-первых: четыре жилые комнаты. Во-вторых: в каждой комнате либо по одному окну, либо по два, количество строго одинаковое, иначе подерёмся. В-третьих: большая кухня и просторная прихожая. Кровати можно четыре, можно больше, но одеял обязательно двенадцать. В идеале на последнем этаже, хотя ещё лучше было бы — на единственном, но не думаю, что это возможно. Напиши мне все адреса, которые подходят под это описание, заселяться будем на закате, так что предупреди сразу всех хозяев, что на две недели квартиру мы у них отожмем, и возврат в целости и сохранности не гарантируем. Но если сломаем стену, пол или крышу — ремонт за наш счёт, можешь так и передать. Мебель скорее всего заменим, но это на месте будем смотреть. Терин поджал уши. — А если такой квартиры не найдется? Клаустрофобия вздохнул. — Значит, займем две двухкомнатные и сломаем между ними стену. Так что — ищи. Телекинетик кивнул и хотел протянуть руку, чтобы пожать на прощание, но запоздало вспомнил, что у берсерков так прощаться не принято, и виновато улыбнулся. — До вечера! Черно-зелёный ёж только махнул рукой и, убедившись, что вождя Лазурных Бликов встретили собратья, молча скрылся среди деревьев.