***
Босиком идти по тёплому, ещё непрогретому солнцем песку — одно удовольствие. Он как шёлковый перетекает по коже и шуршит под ногами, в нем буквально утопаешь, двигаться приходится с оттяжкой — но это приятно. Сурана торопится впереди, бодро поправляет на плече холщовую сумку со сложенным в нем пледом. Худенькая спинка — в два цвета: смуглая кожа перемежается с розоватой, потому что Сурана в первый же день на Шельфе сгорела и Шики обкладывал её местными растениями наподобие огурцов, которые отлично вытягивали жар. Потом старательно мазал специальным охлаждающим гелем. Стонущая девчонка, которой было больно даже плечами повести, замолкала и ластилась к его прохладным ладоням. Спать пришлось тоже на животе пару ночей: чтобы ей было не так тяжело, Шики перекладывал Сурану себе на грудь и подкачивал, похлопывая рукой чуть ниже поясницы, там, где кожа не обгорела. Он ещё долго посмеивался над Сури, которая в первый же день смутила забрака своим желанием позагорать топлесс. К счастью, он её уговорил хотя бы не сверкать голой грудью — так что она провалялась все утро, а затем и после обеда на животе, подставив лопатки солнцу. И вот теперь лопнувшая кожица сползла, обнажив розоватый тон, прямо в центре точёной спинки — будто из этой точки у маленькой должны были прорезаться крылья. Шики улыбнулся сам себе и своему странному ангелу-хранителю. Как сильно всё изменилось в его жизни, едва в ней появилась Сурана. Они прошли ближе к воде, но всё же решили благоразумно сесть подальше — длинные волны оставляли пену на серо-бежевом песке. Шики опустил сумку с продуктами, хрустнувшую бумажным мешком из местного ресторанчика. Сурана передала ему плед, глядя, как он аккуратно расстилает большую синюю ткань поверх песка — и девушка улыбнулась, потянулась сладко-сладко, сцепив ладошки лодочкой. Шики уже выпрямился, до того поправляя плед и стряхивая с него песок, и тут же попал в руки подруги: она словно замком обвила его шею, весело усмехаясь. — Сури, лучше помоги, — смущённо откликнулся он, мягко, за талию, отстраняя девочку от себя. В ответ была лишь обиженно выпяченная нижняя губа да нежный взгляд карих глаз, совсем щенячьих, детских. Она нарочно оказалась перед его лицом так близко, что захотелось прижаться и тепло обнять. Но Шики знал, что можно, а чего нельзя, всё же он был за неё в ответе. А потому ласково убрал её руки от своей шеи и, сев на плед, с готовностью посмотрел на девочку: — Сури, а что дальше? Она вздохнула, печально улыбнулась ему в ответ. Села напротив и поджала под себя ноги, глядя в добродушное лицо, покрытое рисунком татуировок и малозаметными на их фоне шрамами. В серо-зелёные глаза под точеными бровями. В наивную улыбку на чувственных губах. Протянула руку и потрепала его за ухом, украшенным серьгами. Атласные серые веки прикрыли глаза, и кажется, он почти замурчал. — Теперь доставай всё, что мы купили, и раскладывай здесь покрасивее. Он послушно кивнул, подтянул к себе пакеты и осторожно начал вынимать оттуда разную еду в картонных фирменных коробочках, взаправду — очень старательно размещая её между ними двумя по пледу. В широкую прорезь его свободной, в рубчик, серой футболки, темнее цветом, чем кожа, смотрели точёные ключицы и ложбинка груди. Сурана доставала из пакета салфетки и палочки для еды в бумажной упаковке, но взглядом не могла оторваться от него — сожалея, что не может просто перегнуться через коробочки, упереться ладонью в песок и прижаться губами к шее. Наверняка, подбородок он бы положил ей на голову, прикрыл бы глаза… — А дальше что? — снова спросил Шики, прерывая её мысли. Сурана нахмурилась, на секунду задумалась, вспоминая вопрос и то, как нужно на него ответить. — Дальше доставай термос. Аппетитные морепродукты в местном остром соусе были раскрыты, коробочки благоухали ароматами. Водоросли подхватывали палочками по очереди: Шики они очень понравились, а вот Сурана осталась равнодушна. Зато он заметил, что ей пришлись по вкусу щупальца октопанов, так что Шикихасса, захватив побольше розоватых щупалец с нежными присосками, протянул их подруге: — Кусай. Из его рук она бы что угодно съела, не только любимое блюдо. Улыбнувшись, Сурана неловко зачесала за ухо белоснежную прядь. — Покорми меня ещё? — попросила вдруг робко, понимая, что скорее всего он откажется. Но забрак, к её удивлению, радостно просиял, похлопал ладонью возле себя. Её не пришлось звать дважды. Взметнув белым платьем чуть ниже колена, радостно взвизгнула и бросилась к нему под бок, устроилась, приткнувшись плечом к его плечу, и с удовольствием сняла губами с палочек ещё щупальца. Прекрасно было сидеть вот так на песке, смотреть на чернеющий вдали океан, на небо, готовящееся к дождю. Девушка поёжилась, поправила бретельку на платье, проследила глазами за двумя девушками, что в открытых купальниках прошли мимо, улыбаясь и поглядывая на Шики. На её Шики. Выделенный чёрным кружевом корсет пережимал маленькую грудь, и она с досадой посмотрела на их женственные формы, думая, когда наконец тоже вырастет и оформится. Пока что ей всего шестнадцать… Поднялся прохладный ветер, впервые за столько дней — поднялся и задул, заставляя девочку поёжиться и обнять себя руками за живот и подтянуть колени к груди. Но прошла минута, и тёплые руки сгребли её. Шикихасса усадил Сурану себе на колено, тихо привлёк к своему плечу и не возразил, когда она положила на него щёку — только удивился и округлил слегка глаза. Забавно, подумала она. Он не выглядит на тридцать… Когда Шикихасса зашёл к своему отцу, лидеру клана Шикаройя — датомирских забраков с севера — в кабинет, он сразу посерьёзнел. Но Цавок-Ла даже не взглянул на него. Его внимание было полностью обращено на Сурану, которая жалась к левой руке Шикихассы, но отступать не была намерена. — Шики-Шики, — очень ласково сказал отец. — Вот и ты здесь, сынок. Давай. Садись. Есть разговор. Шикихасса с готовностью кивнул и сел на стул напротив огромного кожаного кресла отца. Сурана опустилась рядом на соседний стул… но Цавок-Ла словно и не видел её, упрямо продолжая смотреть на сына. — Посмотри, Шики, — продолжил он и подвинул к нему по столу фотокарточку, распечатанную на глянцевой бумаге. — Как насчёт нового клиента? — Я… — Шикихасса неуверенно посмотрел вбок. — Я после Корусанта немного хочу восстановиться, отец. Ненадолго. Несколько дней — и я в порядке. Просто тогда… Сурана вздрогнула поневоле и незаметно для Цавока нашла колено Шики и крепко сжала его ладонью. Ну же, милый. Скажи, как было. Просто тогда он прикрывал отца своим телом и получил пулю в грудь, чудом выжил — наверное, потому, что у забраков по счастью два сердца. Скажи, любимый. Как ты спрятался, преследуемый убийцами, в ночном клубе и там случайно встретил меня — опять. Скажи, хороший. Как мы едва улетели от этих ублюдков и я чудом успела отвезти тебя в больницу… Он молчал, смотрел вбок и мялся, как мальчишка. Здоровенный забрачище, порвать может любого голыми руками. Двери при ней выбивал с рамой одним ударом ноги. Высокий, мускулистый, но по-своему удивительно грациозный, как танцор — прекрасный пример физического совершенства своей расы. И внутренней нестабильности. По-детски он что-то промямлил про усталость… но отец бодро махнул рукой, перегнулся через стол, похлопал сына по плечу: — Ну ладно, ладно. Выполнишь заказ — и я дам тебе денёк на… — Денёк?! — фыркнула вдруг громко Сурана и резко нахмурилась. Юная мандалорка была пусть и молода, даже слишком, но кровь в ней кипела горячая. Она стиснула крепко колено Шикихассы, повернулась к нему. Узкая ладонь легла ему на подбородок и щёку, и девушка нежно, куда нежнее всех на этом свете, обратилась к нему, глядя в испуганные серо-зелёные глаза: — Малыш. Выйди на минуту. Я хотела переговорить с господином Цавоком. … Шикихасса не знал, о чём и как они говорили. Но когда через минуту Сурана вышла, она сообщила, что у среднего сына Цавока-Ла официальный отпуск. Три недели на курорте Шельф в секторе Набу. И пусть он просто соберёт вещи и ничего не спрашивает… Сидя в объятиях Шикихассы и вспоминая это, она думала, как странно получается. Он достаточно силён, чтобы защитить её сейчас от ветра, непогоды и холода, и так слаб, когда предстоит сказать отцу «нет». Зевнув во всю мощь клыкастой пасти, он встряхнулся и покрепче перехватил девчонку у себя в руках, обвивая её рукой, как кольцом, и думая, не замерзнет ли она. Других проблем сейчас у него не было.***
Вечерами Шельф преображается. Зажигаются огни, загораются фонари и светодиодные палочки, которые служат влюблённым безопасными светильниками. Шикихасса знал, что Сурана что-то долго копается в своём чемодане, но понимал — ей же надо прихорошиться. Вечерами на Шельфе все прихорашиваются. Снимают удобные одёжки, надевают что-то покруче плавательных легинсов или шорт. Становятся соблазнительными, манкими, яркими. Шики как был в своей свободной бежевой футболке, так и остался. И в простых бежевых же брюках. Только серьги золотились в ушах, да эластичная коричневая портупея перехватывала туловище на мощной груди и по плечам. Он выделялся из числа прочих так, что поневоле обращал на себя внимание — этим, а также своим непосредственным поведением. Тем, что в баре у танцпола присел за столик, отодвинул от него стул, развалившись на нём и сунув руки в карманы брюк, и скучающе ждал свою девочку, думая, как красиво бархатом отливает ночь на океане там, поверх голов окружающих. А потом среди них же увидел её. Белое платье до колен по смуглой коже струилось, как молоко по кофейной гуще. Тонкую талию подхватывал кожаный коричневый пояс, по ногам и бедру слева ниспадала длинная бахрома. Волосы она красиво уложила, и даже губы накрасила. Шла мимо разумных, вся бело-коричневая, молоко с кафом, его Сурана, и заставляла взгляды липнуть к ней. А ведь ей всего лишь шестнадцать. Она шла навстречу Шики, который всё ещё сидел — руки в карманах — на своём стуле и улыбался только ей, не отводил глаз, такой большой, красивый и тёплый, абсолютно её. Остановившись, заложила за спину руки и скромно уточнила: — Так тебе нравится? Он открыл рот и попытался что-то сказать. Но сразу не вышло, и он задумался, кивнул и снова попробовал похвалить. Сурана с умилением смотрела на него, то сереющего, то бледнеющего, и улыбнулась: — Своди меня на ужин. Но это было не лучшей идеей, ведь на ужине девочка выпила немного игристого — и её очень быстро развезло. Она сидела против Шикихассы и хихикала, пьяная от его близости, вечера и своей юной красоты. Шики встревоженно хмурился и глядел на неё с опаской, потихоньку убрав вино подальше от девочки и слушая, как она то заливается смехом, то взахлёб что-нибудь рассказывает, путаясь в словах. А то перегнулась вдруг через стол. Налегла животом на него. Отодвинула моллюсков в своих рубашках — и вдруг притянула молодого Шикаройя к себе за ремень портупеи, хрипло шепнув в его губы: — Шики. Я тебя хочу. Словно небо упало. Шикихасса рванулся вбок, затем назад, но побоялся её оттолкнуть, а потому прихватил обе руки своими. Она игриво толкнулась носом в кончик его носа, и забрак ощутил на своих губах её дыхание. — Поцелуй меня. Упаси Сила! Ей всего шестнадцать. Девчонка просто выпила и не знает, чего хочет, но что хуже того, сам Шикихасса тоже хочет этого — и боится, потому что смять её губы своими, вжать в себя, донести до их маленького домика и там разложить на постели, накрывая своим телом, он хотел в глубине сознания. Но на поверхности всем, чего он хотел, было другое. — Сури, — робко улыбнулся он, погладил её по щеке ладонью. — Сури… давай не здесь. Давай не сейчас. Ну пожалуйста. — Но я хочу! — надула она губы и умоляюще приткнулась к его шее, вдруг целуя. — Я хочу и мне всё равно, кто и что скажет! — Мне не всё равно, — шепнул он виновато. — Сури, пожалуйста. С этим жалобным, полным вдруг отчаяния «пожалуйста» она мигом протрезвела. Отстранилась, нахмурилась, опустилась на стул. Какая же она дура…***
Ну какой же он дурак. Накрыв её плечи своей курткой, он медленно бредёт за девчонкой по ночному пляжу, любуясь на звёзды — но не видя толком ничего, кроме её понурой спины и ботинок, пинающих песок под ногами. Волны медленно, раскатисто шумят. Вдали виднеется отмель. Хотел бы Шики как-нибудь туда сплавать — но далековато было, а вот теперь, в отлив, до неё рукой подать. Он вдруг посмотрел вновь с океана — на подругу. Прошла секунда — и Шикихасса подхватил её со смехом на руки, заставляя девушку завизжать. Закинул на плечо, придерживая за ноги, и пока не передумал сам, вошёл в холодные волны. Фосфоресцирующая вода расступалась от каждого шага и движения его бёдер. Словно зачарованная, Сурана смотрела вниз, трезвея с каждой секундой и цепляясь за его рога. Но вот и отмель. Он поставил подругу на ноги, задохнувшись сам от смеха — и расхохотался, вдруг глядя ей прямо в лицо и слыша ответный хохот. Так они и стояли вместе, заливаясь и не в силах отвести глаза. — Я тебя люблю, — призналась Сурана, отсмеявшись, и посерьёзнела. Шики не знал, любит ли он её так же, как и она его. Он не был готов к этим словам — ни слышать их, ни тем более говорить. Но её руки, лежавшие в его ладонях, так дрожали, что он обязан был поддержать. — Я хочу быть твоей, — вдруг умоляюще зашептала она, кривя личико. — Почему нельзя?! — Потому что тебе ещё только шестнадцать, — шепнул он в ответ со всей возможной нежностью, взял в ладонь её лицо, всмотрелся в грустные черты. — Прошу, не надо… не расстраивайся… я обещаю. Я клянусь. В твой день рождения, когда тебе исполнится восемнадцать, я обещаю, что дам тебе то, чего ты так хочешь. Он говорил и не верил, что сказал. Слова сами спорхнули с губ, заставили Сурану воспрянуть. Глаза, блестевшие от слез, вдруг заволокло — и она рывком крепко прижалась к его губам своими, не раскрывая их — а просто нежно, по-детски всё ещё, но целуя. Они вернулись в три часа местного времени домой. Разделись и легли в постель. — Доброй ночи, Шики, — сонно зевнула она, устраиваясь в его руках и думая, что восемнадцать — это недолго. Потерпеть можно совсем немного. И тогда он будет только её. — Доброй ночи, Сури, — пробормотал он, уткнувшись подбородком в её белые волосы и закрывая глаза.