Нежная тишина, тенью легшая между нами, объятая холодным светом белой луны, прерывалась лишь неумолимым тихим стрекотом цикад. Нечто особо личное и мягкое вновь связало нас через года.
Се Лянь/Наследный принц СяньЛэ:
Мягко и едва слышно скрипит песок и дорожная грязь под белоснежными сапогами, аккуратным естественным образом становясь ласковой музыкой для её ушей и одинокого сердца, нежно трепещущего и замирающего в такие короткие мгновенния встречных взглядов полных понимания и теплоты. Она замирает на другой стороне улицы словно на другом берегу отрешенным и печальным взглядом наблюдая за белой фигурой что-то подбрасывающей, ловящей и одновременно подбадривающей компанию зевак обступившей её. Сузив глаза что глубоко всматривались в эту сцену до смеха нелепую и до крика боли отчаянную, глаза задававшие немой вопрос «Почему?» так и не находившие ответа. Глупая прихоть судьбы, которой она кроткими движениями преклоняла колени признавая её могущество и непоколебимость или злая, коварная задумка того кто медленно подталкивал эту чистую, белоснежную фигуру ко дну? Часто её мысли, голову, душу всё существование захватывало жгучее, невероятно горькое ощущение великой несправедливости, чувство неправильности происходящего и в высшей степени заставляющее безповоротно отказаться от жизни в мире допустившем подобное. Она искренне без вранья не понимала этого чистого, жизнерадостного и поразительно мягкого человека, иногда словно в горячке перебирая образы, воспоминания и знания пытаясь осознать что Наследный принц, некогда яркое солнце для своего королевства и есть этот молодой оборванный монах, откинувший гордость, переставший стыдиться, показывающий представления и собирающий мусор ради нескольких несчастных медьняков, считающиеся неким подобием щедрости. Губы её будто прилагая невероятные усилия все же приподнимаются и растягиваются в самой искренней и тёплой из всех возможных мнимых улыбок, а ноги уже сами пересекают это оказавшиеся коротким расстояние, что в мыслях представлялось бескрайней рекой невозможной для пересечения даже если бы воды, наполняющие её, как в сказках воспарили явив собой лишь бесконечную дорогу. Она наклоняет голову отказываясь встречать взглядом любопытные и удивленные тёмные глаза, провожающие её слегка сгорбившуюся фигуру что буквально через мгновение изящно опускается рядом с ним громко объявляя что стоит разбавить это прекрасное представление музыкой сделав его поистенне потрясающим и в довершение довтавая из-за спины музыкальный инструмент запевшим высоким голосом в её руках. Это очередная встреча, звучание пипы в бледных руках, мимолетные доброжелательные взгляды действительно скрашивало его существование. И вот солнечный шар скатывается за линию горизонта, прощаясь зажигает уже темнеющее небо золотым, огненным и нежным розовым пожаром, сливаясь с покрытой алым цветом листьев деревьев землю. Луна освещавшая солнце и постепенно встающая на его место отражала последние вспышки заката пока окончательно не поблекла оставшись небольшим блюдечком на бескрайнем небосводе. Она неспешными, практически неслышными шагами преследовала белую фигуру до того момента пока не поравнялась с ней столь близко что стоит сделать шаг в сторону и их локти начнут соприкасаться, маленькая вольность первая и последняя с её стороны. Она решила что больше не станет незримым призраком неотступно следовать за ним, оберегать и помогать любыми способами, больше не станет лелеять эти надоедливые, паршивые, но до того естественные и тёплые чувства, зная что есть ещё кто-то так же безответно хранящий, похожие на её чувства, влюблённость. — Впервые луна осенью действительно кажется мне прекрасной. — А раньше она казалась вам другой, Гу Баюэ? — Раньше никто не смотрел на неё вместе со мной. Она виделась мне обычной и лишь слегка одинокой. — Все бывает впервые в жизни. Надеюсь в следующий раз вы вновь составите мне компанию, а то ведь и мне она покажется одинокой и обычной. — Кто знает как повернётся дорога судьбы. Глядишь к следующему разу ты и не вспомнишь об этой старой женщине! — Как же я смогу поступить так грубо? Он дружелюбно улыбается поворачивая к ней голову ожидая очередную шутку или даже колкость, но получает лишь пряник в руки и задумчивый, глубокий взгляд её светлых глаз.
Цзюнь У/Владыка Шэньу:
Спокойный, ломкий звук невесомой тёмной ткани, длинно растянувшейся по плечам и водопадом спускающиеся по спине к полу, тихо шурша. Этот звук отчётливо улавливаемый в благоговейной тишине дворца всегда предзнаменовал их редкостные, но от того ещё более радостные встречи. Она всегда приходила с первым пением птиц по весне и неуловимо пропадала средь небесных улиц до первого звона колоколов. Уже невозможно сосчитать сколько он предпринял попыток задержать её хоть на ещё один день или хотя бы час, даря редкостные образцы книг, сделанные тонкой работой настоящего мастера музыкальные инструменты, но изначально было видно что вещи давно утратили ценность для неё, лишь изредко в ответ на свои усилия он получал короткое предложение о совместной прогулки по тому странному полю или об излюбленной партии в кости. Это те немногие дружелюбные шаги, которые могли лишь первое время утолить жажду разговора, жажду общения и просто нахождения рядом, те немногие действия до которых она снисходила, словно поощряла верного питомца. Он ещё помнит первую встречу, первый взгляд наглых, решительных глаз, тень что прошлась по её красивому лицу выдавая мужественную силу воли и дерзость ухмыляющийся губ. Неподкупная в своих убеждениях, высокомерная в словах, но неправильно отзывчивая в действиях и честная в отношениях к другим. Ей хватало, лишь одной просьбы, лишь одного просящего взгляда что бы слегка наклонив голову протянуть руку помощи, но в своей добросердечности она не замечала тех кто всегда молчит в своей беде даже движением не выдавая желание получить поддержку, пока это неким невозможным образом не начинает касаться его. Невообразимо проницательна при встречах, она всегда ухитрялась угадывать его настроение, желания и все равно лишь изредка пользовалась этим. И вот она снова не торопясь приходит к нему лишь тихим эхом цоканья небольших каблуков возвещая о своем присутствии. Разговоры, взгляды и редкостные встречи — все казалось ему неправильным, не настоящим, поражающим горечью собственных мыслей о возможном предательстве, равнодушие и даже презрению с её стороны в ответ на его ещё не начавшиеся действия. Он мог бы закрыть её в стенах своего дворца, стенах своего мира и больше не пришлось бы ждать милости, встречи и внимания, ведь так ничто уже не могло бы разлучить и уничтожить тёплые часы вместе. Но нельзя было так сделать, нельзя было дать ещё повод возненавидеть его. Так оставалось лишь терпеливо ждать её, сохраняя словно самое ценное сокровище мгновения встречи. Такие мгновения как сейчас. Один из немногих дней когда она озаряет его Небесные Чертоги своим присутствием сегодня отмечают Праздник Середины Осени. Успела пройти лишь официальная часть, а её фигура уже скрылась из виду, вероятнее всего отправившись в тихое место до куда ещё не добралась праздничная суета и свет фонарей. Он действительно находит её, лежащей на берегу маленького пруда вырытого в саду одного из чиновников. Бледный лунный свет, прикрытый дырявым покрывалом облаков, освещает благородные черты лица все больше делая их похожими на статуи подобно тем что стоят в их собственных храмах. Он медленно подходит, не скрывая радость что в этот раз найти её оказалось проще, а значит не придётся особенно надолго оставлять небожителей одних, опустившись рядом замечает блестящий в её руках кувшин вина, видимо взятый ещё до начала торжества. — Ого! Сам Владыка почтил своим присутствием эту старую женщину. Неужели кто-то опять начал драку или они все же окончательно достали тебя? — Не стоит быть столь категоричной, Пэй Лу. Они вполне имеют право вести себя как хотят в рамках разумного. Так и собираешься провести время праздника здесь? — К чему нарушать привычки? В этот раз я зайду на соревнования фонарей. Хочу глянуть на лицо Самодура когда обойду его. — Раз ты не хочешь «нарушать привычки», то это сделаю я. Пусть рано или поздно их пути вновь разойдутся, пока есть такие мгновения он будет наслаждаться ими даже если придется собственноручно их разрушить.
Совершенный Владыка Линвэнь/Наньгун Цзе:
Затхлый запах бумаги, бивший прямо в нос, пропитал это место насквозь, бесконечный хруст свитков и еле слишимое шуршание кисти по бумаги — все это давно для всех свернулась в комок став рутиной для многих чиновников, но для Циньли это было признаком спокойствия, умиротворения и главной ассоциацией с Ней. С ней упоительно строгой, отталкивающе безразличной, но столь прекрасной в своей увлеченностью работой, двоичности и в этих колких шутках что всякий раз вызывали улыбку и смех. Циньли никогда не понимала других чиновников, а в своей любви и вовсе переполнилась презрением к этим высокомерным выскочкам, что смели так говорить, думать и считать Её такой. Понадобилось много времени чтобы успокоить бушующее сердце, что неприятно ныло и колотилось от понимания, что есть те кто ближе к ней, те кого она считала близкими друзьями и за кого беспокоилась. Непонимание и немое принятие её равнодушности к себе ещё больше заставляло сердце разбиваться на сотни, тысячи, миллионы осколков, но то как они собирались воедино при её голосе, улыбке, просто существании проникало в самую душу такой невероятной теплотой, заставляющей метаться от нечестно полученной обиды до благоговейного трепета. Готовая идти хоть на край света, вставать даже со смертного одра лишь по первому её зову, Циньли так и не удостоилась этой чести, она уже представляла что единственной возможностью следовать за своей любовью было стать верной слугой, чиновником литературы средних небес. Уже не помня с кого момента этот строгий холодный голос стал опьяняющим, а равнодушное лицо побуждало сделать все ради улыбки на её губах, Циньли начала чаще посещать её дворец всеми силами вынуждая хозяйку поспать и отдать себе если не все, то как минимум половину свитков. Постепенно стало получаться уводить её на заслуженный отдых после просьб, обращенных к Цзюнь У, что вроде и сам считал что даже ЛинВэнь нужно передохнуть, и быть единственной компанией для неё. Эти редкие моменты будто вновь возносили Циньли до небес, что все свое время начала посвящать заботе о ней. Более того Повелитель Дорог уже смирилась что ручей так и останется холоден к льнущем цветам, а её любовь будет цвести в одиночестве все же радуя прекрасными ощущениями. Она научилась общаться с остальными членами «Три Опухоли» даже сумела подружиться с Ши Уду и забыть прошлые обиды вскоре став частым гостем эту компании. Как она могла упустить ещё одну возможность быть рядом даже если приходится делить внимание чиновницы с другими. Но рано или поздно приходится приступать к действиями, даже если действующее положение дел устраивало Циньли, до идеала было далеко. В день Праздника Середины Осени, когда многочисленные фонари уже воспарили в небо подобно тысячам звёзд осветив его и небожители начали расходиться, Циньли пользуясь толпой взяв Бога Литературы под руку бесстыдно увела её из-под носа у генерала Пэя и Водяного Самодура. Путь по которому их вела Циньли закончился небольшой усыпанной поздними цветами и яркими листьями поляной, разместившейся на заднем дворе её дворца, здесь луна ещё ярко светила и казалась вторым солнцем среди огненным звёзд. Ююань Сянхуэй отпустив свою пленницу аккуратно присела, то ли от нервозности, то ли от дурачества принялась срывать цветы, быстрыми движениями соединяя из стебли. — Неужели Госпожа Ююань Сянхуэй привела меня сюда для того чтобы поглядеть на цветы? Хоть сейчас и осень они не столь редки, и не стоят лишнего внимания. Вновь рядом звучит колючий холодный голос чиновницы, обычно отталкивающий всех, но для Циньли это была лучшая музыка. — Ох, ЛинВэнь! К чему такое малодушие? Каждый цветок прекрасен независимо от времени его цветения, и каждый достоин хоть капли внимания. Но несомненно даже самые прекрасные цветы теряют в моих глазах всякий вес рядом с тобой. — Неужели ты заразилась чем-то от Пэя? К чему эти странные речи? — О чем ты? Разве я не прямо сказала что ты прекраснее всех цветов этого мира? И в итоге не согласилась с тем что они действительно не заслуживают внимания? Она хмурится на такое заявление, а после вскидывает брови, вероятно, готовясь рассмеяться и вновь выдать какую-нибудь колкость, но не успевает и открыть рта когда Циньли резко вскакивает и порывисто обнимает одной рукой, второй же вплетает в её прекрасные, шёлковые волосы небольшой венок. — Увы, ЛинВэнь, мне не хватит, ни души, ни монет чтобы расплатиться за твою нелюбовь. Позволь мне быть рядом и стать опорой и поддержкой? И так же резко отталкивает чиновницу, как и бросилась в объятья. Пусть она равнодушна, хитра, жестока и беспощадна, но разве не в этом они схожи и потому должны держаться вместе? Пусть она не готова ответить на чувства все же принимает их, а больше ведь ничего и не надо, ведь впереди целая вечность.