Заточение II

4.1. Выход из круговорота.

      Тихий стон заполнял мрачную тишину тюремной камеры. Прикасаться к горячей чуть влажной коже девушки — это было слишком одурманивающим. Другого мира, кроме неё, не существовало. Она такая нежная и хрупкая, таила в сильных руках, в повелительных ласках. Она задыхалась от страсти, сжимала простынь, стискивала зубы, чтобы никто не услышал. Но это не портило момент. Любые ограничения только больше заводили. Плевать на всё! Пусть даже услышат надзиратели, пусть придут и позавидуют им. У них ведь так никогда не будет. Никто в целом мире не способен ощутить тоже самое. Никто другой не касается её рук и тела, никто не вдыхает аромат её волос.       Чувствовать вкус её губ и впиваться пальцами в её тело с такой силой, чтобы она и не думала ускользнуть или исчезнуть — это лучшее, что доводилось ощутить за всё время препровождение в тягостном заключении. Похрен что там с судьбой, что с ситуацией в мире, что кто-то где-то там умирает, а кто-то рождается. Плевать на равновесие, на мир или войну. Плевать на дискриминацию, на несправедливость, на предательство близких людей или на их эгоистичную любовь. Всё это осталось где-то там на затворках мира. На чьих-то кухнях и в чьих-то спальнях. Самый главный и первостепенный мир был заключён в бетонной коробке площадью два квадратных метра. И большего было не надо. Пусть всё то безумие, которым наполнена эта планета, остаётся там, за пределами этой камеры. Пусть все друг друга хоть передушат, но сюда им не попасть, и не нарушить чистую гармонию любви, что родилась здесь.       Лучи солнца пробирались и освещали весь зал. Этот день был особенно солнечным. Слишком уж до приятного солнечным. Уже ведь наступило лето. Так не терпелось выбежать на улицу и поваляться в траве. Но режим ограничивал. Теперь уже лето не казалась любимым временем года. Оно ведь только соблазняет недоступными прогулками и этим мучает. Что уж теперь в нем хорошего? — Мне уже третью ночь подряд снится пицца, — страдальчески жаловалась Эмори, ковыряя ложкой пресную кашу у себя в тарелке. — Харпер ещё перед своим уходом говорила о пицце, а я всё ещё никак забыть не могу. — Так уже четыре месяца прошло, — удивилась Эхо. — Три месяца, — поправила Эмори. — Не сбрасывай целый месяц. Месяц жизни в тюрьме — это как все три на свободе. — Ну хорошо. Три месяца. Я особо не считаю. — Свои тоже не считаешь? — поинтересовалась Луна у подруги. — Ну-у мне осталось… — задумалась Эхо. — Год и десять месяцев. — А почему не сказала два года? — ехидничала Эмори. — По твоей теории, я бы выкинула полгода жизни на свободе.       В этот момент со своим завтраком в руках подошла Рейвен и услышала часть разговора. — По какой такой теории? — спросила она и села на своё место напротив Луны. — Месяц в тюрьме равен трём на свободе, — пояснила Эхо. — Иногда он равен пяти, — сказала Рейвен. — Вот и я о том же! — влезла Эмори и после посмотрела на Эхо. — Нечего тут месяцами разбрасываться. — Если бы Харпер не отпустили, она бы ведь ещё была с нами, — рассуждала Луна. — Сколько ей оставалось? — Конечно, ещё была бы с нами, — ответила Эмори. — Всё равно бы она раньше всех нас вышла бы. Но ей бы сейчас оставалось меньше года, а у неё уже жизнь бьёт ключом. Недавно звонила, обещала скоро навестить. — Неужели? А то всё-то у неё нет на нас времени, — обиженно высказала Рейвен. — Мы должны понять её, — защищала подругу Луна. — Она и так о нас не забывает. Пишет постоянно. — Просто подумайте, что мы когда-нибудь тоже выйдем отсюда, — мечтательно произнесла Эмори. — Я и представить вас не могу без этой дурацкой тюремной формы. И что я смогу увидеть вас в обычных джинсах, футболке с тупым принтом или в красивом платье. Сейчас я могу это только представлять. — А в сексуальном белье ты нас тоже представляешь? — с усмешкой спросила Рейвен. — Могу представить, если ты так на этом настаиваешь. У меня воображение хорошее.       Мысли Эмори перешли и в голову Луны. Она тоже задумалась о том, как ей интересно увидеть девочек свободными. Любая деталь о них интересна, даже увидеть их стиль одежды, какую еду предпочитают, как они выглядят, лёжа на диване перед телевизором. Может кто-то из них любит закидывать ноги на спинку дивана, а кто-то жуёт печенье или чипсы перед просмотром фильма, а кто-то может быстро засыпает, глядя в экран. Луна знает девочек уже давно, а таких мелочей о них до сих пор не знает. Потому ей стало жутко интересно когда-нибудь это узнать. Она искренне надеялась, что всё это впереди. — А кто-нибудь из вас любит носить аксессуары, например? — спросила Луна. — Я ничего кроме серёг не ношу, — ответила Эмори. — Хотя ещё люблю носить солнцезащитные очки. Их у меня много. Каждые на особый случай. Люблю их менять. — А я вот обожаю и подвески на шее и серьги, да даже шляпы, — делилась Эхо. — Люблю майкап и разнообразные образы. И платья люблю носить, и так же джинсы с кроссовками. А ещё моя любовь — это чёрные кожаные куртки.       Луна с улыбкой слушала подругу, представляя её такой женственной и красивой в платье, а после горячей и брутальной в кожанке. Она и не думала, что Эхо умеет быть яркой и стильной. Хотя с её данными пренебрегать украшениями своей женственности было бы непростительно, но Луна почему-то думала, что Харпер больше всех из подруг любит принарядиться. — Аксессуары — это не моя история, — наконец ответила Рейвен. — Но я тоже люблю майкап. И лёгкую одежду! Особенно короткие топы с завышенными шортами — это очень удобно. Ну и большие уютные свитера зимой. — Мечтаю тебя в этом увидеть, — с нежной улыбкой произнесла Луна. — Увидишь. Уже не так долго осталось нам здесь тухнуть. Скоро вновь расцветём.

***

      В очередной день свиданий Луна никого не ждала. Она совсем потеряла связь с внешним миром. Только с сестрой созванивалась по телефону. Но приехать та всё ещё не могла, так как училась в другой стране. Нужно было ждать до каникул, которые должны были вот-вот начаться, после закрытия сессии. А больше ждать Луне было и некого. Со всеми подругами из её прежней жизни она перестала общаться. Она понимала, что больше ей не о чем с ними поговорить. Хотя бы потому что они будут не способны её понять. Луна сильно изменилась, ко многому изменила своё отношение. А они остались прежними, с теми же предрассудками. А ещё Луна поняла, что лучше подруг, чем здесь, у неё никогда не было. Поэтому ей было не жаль, что прервалась связь с теми, с кем она дружила раньше. Лучшие всё равно остались рядом с ней. — Заключённая Хилкер, в комнату свиданий.       Девушка насторожилась. К ней снова пришли тогда, когда она совсем никого не ждала. Когда-то это была Октавия. Неужели и сейчас она? Только зачем? Ей ведь не за чем больше приходить к Луне. Девушка, потерявшись в догадках, пошла за надзирательницей. Когда её привели к столу, она увидела беловолосую макушку и расплылась в счастливой улыбке. Харпер, увидев подругу, подорвалась с места и громко пискнула от радости, а после вцепилась в неё, обнимая. Луна готова была расплакаться от радости. И Харпер так открыто и эмоционально её встретила, что все остальные посетители обратили на них своё внимание, а охранники заметно напряглись. Но Харпер это явно не волновало. — Я так рада тебя видеть, детка! Ты не представляешь, насколько! — Представляю, — ответила ей Луна на ухо. — Я просто люблю-люблю-люблю тебя! И триста раз люблю! — Мисс, видите себя тише, иначе попросим покинуть вас помещение, — строго обратилась к ним охраница.       Харпер только тогда отпустила Луну и села на свой стул, и Луна последовала её примеру. — Да всё-всё, — ответила ей Харпер, а потом обратилась к подруге. — Слышала? «Мисс»! А раньше она говорила: «Заключённая», — последнее слово Харпер сказала, перекривляя строгий тон охраницы. — Да, конечно, слышала, — с улыбкой говорила Луна, глядя на светящееся счастьем лицо Харпер. Та выглядела такой отдохнувшей и свежей. Она выглядела совсем по-другому. Не такой какой её знала Луна раньше. Она была свободной, и это читалось на лице. Её глаза блестели, улыбка была такой лёгкой, а сама кожа словно сияла. — Теперь ты и в правду мисс. По-другому тебя и не назвать. — Я наконец-то смогла добраться сюда. Прости, что пришла лишь спустя несколько месяцев. Мне вообще не хотелось видеть эти стены хоть какое-то время. Да и хотелось столько всего попробовать там на свободе. Я до сих пор ещё жадно на всё кидаюсь, будь то одежда, еда или приключения. — Не оправдывайся. Я прекрасно тебя понимаю, — сказала Луна и осмотрела на подруге светло-голубой лёгкий сарафан, явно новый. — Мне так нравится, как ты выглядишь. — Ах да! Не представляешь, как за это время, пока я здесь торчала, поменялась мода! Мне так интересно таскаться по шмоткам, да даже по магазинам бытовой техники и продуктов! Всё такое другое, всё новое! Будто я десятилетия пробыла в этой крысиной камере!       Охраница шикнула и недобро посмотрела на Харпер, потому что та вела себя излишне эмоционально и громко. Подруга мило улыбнулась и постаралась говорить тише: — Мы с Монти недавно ездили в горы. Я не рассказывала, что обожаю сноуборд? Я снова встала на него спустя столько лет. Это просто удивительно! Это самые прекрасные чувства! Я так скользила по снегу, как раньше. Это до мурашек приятно!       Луна слушала её эмоциональный, наполненный детской радостью рассказ и не могла поверить тому, что все эти впечатления Харпер пережила благодаря тому, что Луна решила ей помочь. А ещё благодаря тому, что Луна сама не хотела участвовать в конкурсе и всё своё время посвятила постановке танцу Харпер. И теперь она смотрит в лицо искренне счастливой Харпер, за что сама себе благодарна. Это даёт стимул и веру в себя. Веру в то, что она может всё, надо только постараться. Главное, теперь не забывать об этом. — Ух ты. А где вы были? — спросила Луна, вырывая себя из своих мыслей. — В пределах страны. Мне ещё нужно ходить отмечаться каждую неделю. Пока у меня нет разрешения на свободное передвижение. Но вроде бы осталось всего полгода, и буду свободна, как птица! — Расскажи, как там Монти? — Монти превзошёл все мои ожидания. Он оказался даже лучше, чем я его себе представляла. И знаешь, у меня такого никогда не было, — призналась Харпер. — Обычно было наоборот. Я думала, что парень классный, а он оказывался дерьмом. У меня всё налаживается в жизни. Это точно. — Я думала, что ты сначала придёшь к Эхо или Эмори. Я не ожидала, что первой тебя увижу. — Ты всё-таки меня вытащила отсюда. И ты ничуть не менее важна для меня, чем другие девочки. Хотя я хотела сначала прийти к Рейвен. Потому что мы не очень хорошо простились с ней, перед моим уходом ругались и больше не разговаривали. Раз даже ты с ней помирилась, то и я должна. Ни вечно же на неё дуться. — Так почему передумала навестить её первой? — спросила Луна, после чего Харпер стала немного мрачнее. — Потому что мне нужно было лично тебе кое-что сказать.       Луна не на шутку испугала внезапная перемена настроения подруги. Она насторожилась и даже чуть ближе наклонила лицо в сторону Харпер. — Что-то случилось? — Я узнала от Монти… — Харпер запнулась, словно не могла подобрать правильных слов, скорее щадящих слов. — Про Беллами. Его обвиняют…. В общем, он одной ногой в тюрьме. — В чём его обвиняют?       Харпер подняла на подругу испуганный взгляд, и Луна уже места себе не находила. — В убийстве, — тихо ответила Харпер.       Луна рухнула назад на спинку стула, переваривая информацию и охреневая с неё. — Его уже почти четыре месяца судят. Доказательств у них толком нет. Да и складывается такое впечатление, что он и сам всех за нос водит. В общем, там такая мутная история. Ты веришь, что он мог? — Он мог, — хладнокровно ответила Луна. — Но он этого не делал.       Луна вспомнила их последний разговор, когда он приходил к ней с Джоном и адвокатом. Она и тогда ясно понимала, что у них что-то жуткое происходит, а сейчас поняла всё окончательно. Что же такого сделал Джон для Блейка, что тот взял его вину на себя? Он ведь мог бы сказать правду, но вместо этого сидит на месте подозреваемого. И это не просто наркота, а убийство. Он готов поставить на себе клеймо убийцы, несмотря на то, что его жизнь рухнет после этого. Что будет с бизнесом? Что будет с его жизнью? — Я ожидала, что ты будешь шокирована, — призналась Харпер. — Я шокирована, — всё так же хладнокровно-отстранённо ответила Луна. — Ладно. Будем надеется, что он выкарабкается. Иначе ему светит строгач. Мы тут ещё как у бога за пазухой. — Не приобщай. Тебя здесь уже нет. — Ах да. Я, если честно, до сих пор в это поверить не могу. По началу каждое утро как просыпалась вне тюрьмы, говорила себе: «Спасибо за то, что это был не сон».       Дальше Луна с трудом оставалась внутри разговора. Она слушала Харпер и отвечала ей, но мысли были о другом.

***

      После свидания с Харпер, Луна сразу же отправилась на склад, на котором работала, пока подруги были в прачечной. Она достала из штанов свой мобильный и набрала номер Атома. Спустя несколько гудков, парень взял трубку. — Привет, Луна. Чем обязан? — Беллами уже четыре месяца в сизо, а я об этом почему-то узнаю только сейчас, - недовольно высказала девушка. — Почему ты звонишь мне только для того, чтобы покричать на меня? - спросил Атом, состроив наигранную обиду в голосе. — Ты можешь объяснить, что происходит? — Ну, его обвиняют в убийстве Диксона. Так как Диксон ещё до смерти якобы сообщил об угрозах с его стороны. — Диксон? — удивилась Луна. — Это всё творил Диксон? Он похищал Октавию, серьёзно? — Да, и много ещё чего удивительного наделал этот выродок. — А что значит «якобы сообщил»? — Заявление с жалобой на угрозу обнаружили после его смерти. Зная Диксона, он всё подстроил. Предполагал, что его могут грохнуть, и решил подставить Беллами. — Да за что?! Что ему было надо? — от злости у Луны заканчивался воздух в лёгких, и ей становилось тяжело дышать. — Он был психом. Это и всё объяснение. Ему хотелось потешить чувство собственного достоинства. — Они не могут посадить Беллами только из-за этой недоказанной угрозы! — У Беллами есть судимость. Хоть его и оправдали по тому делу, в котором обвиняли, но там было серьёзное разбирательство, и штампик-то в деле остался. — Когда это было? Он мне не рассказывал. — Понятно не рассказывал, хвастаться особо не чем. В общем, его во второй раз несправедливо обвиняют. — Это всё, что нужно знать о судебном законодальстве, — со злой иронией высказала Луна. — Да-да, ты права, — согласился Атом, выпустив горькую усмешку. — Я могу ему помочь. Я выступлю как свидетель. Что-то же я могу сделать? — Из тебя так себе свидетель. Ты всё это время в тюрьме проторчала. — Но я знаю много. Я не могу быть совсем бесполезна. — Он до сих пор там, потому что сам того желает. Он опускает факты, которые могут его оправдать. Потому судебное разбирательство длится так долго. — Но почему? — Так надо. Беллами знает, что делает.       Конечно же, Луну радовал и даже восхищал тот факт, что Беллами всеми способами пытается спасти Мёрфи, но он сам ходит по лезвию ножа. Всё это может плохо для него кончиться. И Луна не может быть к этому равнодушна. — В данный момент, есть ещё одна очень важная задача, — продолжил Атом. — Эта ситуация с ниоткуда возникшей жалобой ясно дала нам понять, что есть кто-то, кто помогал Диксону. Именно поиском его сообщника я сейчас и занимаюсь. Мы не можем допустить, чтобы эта история повторилась. — Хочешь сказать, что Беллами, да и мы все, всё ещё не в безопасности? — По крайней мере, я не могу тебя уверить в обратном. Потому что сам я не знаю, кто это такой и способен ли он причинить нам вред. Но я не хочу ждать, когда этот тип решит возобновить то, что не закончил Диксон. — Я могу как-нибудь связаться с Беллами? У него есть телефон? — Мобильного нет. Но в сизо есть стационарный. Я договорюсь, чтобы вас смогли связать. — Хорошо, Атом. Спасибо тебе огромное, — ответила Луна, чуть выдохнув и успокоившись.       Но переживания нескоро покинули её. Луна с тяжёлым сердцем отправилась на работу, почти не слушая своих подруг, и думая лишь об одном — о Беллами. Отпустить мысли о нём было невозможно. Ей ужасно не хотелось, чтобы его постигла такая судьба. Тем более она прекрасно знает, что такое тюрьма. Но ему достанется ещё больше, чем ей. Речь ведь идёт об убийстве, а не ношении с собой нескольких грамм кокаина. Она чувствовала, что ему необходима её поддержка. Но она не могла быть рядом, не могла прийти и увидеть его. И это ещё больше угнетает. Тюрьма ей стала привычной и даже немного родной, несмотря на то, что всё равно хочется покинуть это место. Но в такие моменты, как этот, понимаешь, как сильно мешают решётки.       Дальше всё по расписанию. Обед, работа, ужин, посещения душа. До сна остаётся пара часов. Это время можно провести так, как хочется — на выбор: посмотреть телевизор, взять книгу в библиотеке, сходить в церковь или потрахаться в укромном месте, чтобы охранники не спалили. Не слишком большой выбор, но в этот раз Луна ни одним из них заниматься не собирается. Ей просто хотелось с кем-то поговорить. Она зашла в свою камеру и села на кровать в ожидании, когда её соседка вернётся. Оставалось надеется, что та тоже решит прийти в камеру пораньше. А пока Луна сидела в одиночестве, погружённая в свои мысли. — Он ведь сам так решил. Он сам решил укрывать убийцу, несмотря на такой риск, — успокаивающе говорила Рейвен, после того как выслушала подробную историю об аресте Беллами. — Да. Но это слабо утешает. — Как думаешь, Беллами любит этого парня? — Любит? — с удивлением спросила Луна. — Вряд ли. — Я бы не была так уверенна, — засомневалась Рейес. — Он всё-таки готов сесть вместо него в тюрьму. Какое безумие может толкнуть на такое, если не любовь? — У них всё сложно. Думаю, Беллами считает, что он должен Джону. Я хоть подробностей их взаимоотношений не знаю, думаю, что так оно и сеть. Наверняка, он много должен ему. — Он это делает из чувства долга? Это… я бы сказала, благородно. — В Беллами присутствует благородство. Именно чувство долга и толкает его на это. — Вы с ним чем-то похожи. — Я с Беллами? Не думаю. Я бы на такое пошла, только из большой любви. Ему же любви не нужно, — с полупрозрачной грустью ответила Луна. Рейвен сидела рядом на кровати внимательно смотрела на Луну, пока та чаще смотрела в никуда, чем на свою собеседницу. От проницательности Рейес было никуда не деться. — Сомневаешься, любил ли он тебя? — Сомневалась раньше. Теперь знаю наверняка, — не колеблясь, ответила Луна. — Он даже не пытался лгать, никогда не говорил мне о любви. Он мог говорить похожими фразами, что-то типа «Я обожаю тебя» и подобное, близкое к «Я люблю тебя», но это всё равно не те слова. Он не любил разбрасываться словами, поэтому и не говорил. С Беллами было непросто. Очень непросто. Мы смогли найти с ним общий язык, научились не ссориться, слышать друг друга и уступать. Мы были гармоничной парой. Но ради этого мне пришлось на многое закрыть глаза. Настолько, чтобы больше даже не задумываться о том, любит ли он меня. Поэтому, я могу пожелать Джону только бесконечно много терпения. — Как думаешь, у них получится? — Не знаю. Насколько я поняла, Джон сильно влюблён, а вот Беллами… умеет ли он вообще любить? В любом случае, в его силах осчастливить кого-угодно. Но он так же может разбить вдребезги в любую минуту. Потому что это липовая сказка. Отношения — пустые и бессмысленные внутри, и лишь снаружи «сказочные». Любовь в одни ворота — это не отношения. — Что ты теперь чувствуешь? — интересовалась Рейвен. — По поводу? — По поводу того, что он теперь с тем, с кем изменял тебе. Что готов сидеть за него в тюрьме, а ведь этот парень — Джон — усадил когда-то тебя за решётку. — Я простила их. Не держу никакого зла: ни на Беллами, ни на Джона. Правда, не держу. Но тот факт, что они были вместе за моей спиной, не может быть приятным. Даже сейчас это — не то, чтобы режет — колит. Факт того, что двое небезразличных мне людей так жестоко меня обманывали. Пока что я не могу относиться к этому так легко. Может понадобится время, чтобы отпустить это. Но я всё равно искренне желаю им счастья. Вот так неоднозначно всё. Я сама не пойму, что к чему. — Ты во всём такая неоднозначная, — сказала Рейвен с лёгкой улыбкой на губах. — Ты как будто всегда в подвешенном состоянии. Словно запуталась между тем, кто ты есть и кем должна быть.       Луна проникновенно посмотрела девушке в глаза и абсолютно серьёзно ответила ей: — С одним в своей жизни я определилась точно — я тебя люблю. — Ты выклянчиваешь из меня эти слова? — изображая наигранное недовольство, воскликнула Рейвен. — Ну хорошо. Я люблю тебя. И да, кстати, прекрати думать о своём бывшем. Хоть он и попал в беду, но ты не должна этим загоняться. — Да, ты права. Не будем о нём. Давай лучше поговорим о нас. — О-ох. О чём именно? — Мы говорили сегодня на обеде о том, что Харпер была бы ещё с нами почти год. И я задумалась о том, что когда-нибудь придёт время и нам покинуть эти стены. — О да! — радостно согласилась девушка. — Осталась надежда ещё на эти светлые времена! Что когда-нибудь это случиться и с нами. — Правда, я не знаю, на счёт других девочек. Выйдут они раньше меня или позже. Знаю только, что выйду раньше тебя на год. И в голове возникает мысль, а хочу ли я чтобы это время настало. Я, конечно, осознаю абсурдность этой мысли. Да, я хочу на эту чёртову свободу, хочу гулять и дышать свободно. Но я понимаю, что как только я ступлю на волю, это будет необратимо. Мне никогда не быть здесь снова вместе с вами, а мне так хорошо с тобой сейчас. — Но я буду с тобой и там. Ты сама сказала, что выйдешь раньше меня всего на год. Продержишься? — Надеюсь. — Что это значит? — с недовольством спросила Рейес. — Возможно, что не продержишься и свалишь к своему бывшему? Пойдёшь отбивать его у Джона себе обратно? — Нет, нет. Я не это имела ввиду, — начала оправдываться Луна, но её остановила вновь всплывшая улыбка на лице любимой. — Да расслабься, я шучу. Ты какая-то напряжённая-то. — Да. Арест Беллами вводит меня в беспокойство. Но это не значит, что я готова буду когда-нибудь вернуться к нему. Как я уже сказала, с ним было совсем непросто, и я никогда не променяю тебя на кого-либо. Тем более на того, кто мне постоянно изменял и никогда не любил. — Странно, почему ты тогда всё ещё за него беспокоишься? — спросила Рейвен. — Не знаю, — задумалась Луна. — Может потому что при всём при этом именно он меня поднял на ноги и сделал тем, кто я есть. Он очень помог мне, и он первый человек, который позаботился обо мне и сделал меня счастливой. Я не могу забыть всё то хорошее, что он для меня сделал. Как-то так получается, что он способен совмещать несовместимые качества. Он может быть бесчувственным упрямым эгоистом, и в тоже время он может оказаться единственным небезразличным человеком на планете и сделать всё ради того, чтобы помочь другому человеку. Пожертвовать своей свободой и репутацией, как самый недавний пример. Я всё ещё не научилась понимать его. — Ого. Мне даже стало интересно познакомиться с ним. — Когда-нибудь это произойдёт. — Ты уверенна? — удивилась девушка. — Ты готова познакомить меня с бывшим и с тем, кто тебя подставил? Так они ещё и вместе теперь. Это же жуть! Я бы скорее убила их, на твоём месте. — Я много думала об этом.       Рейвен удивлённо округлила глаза и прокомментировала: — Ты меня пугаешь сейчас. — Не об убийстве, а о них, — пояснила Луна. — Но пришла к такому выводу, какая разница, что там произошло, если все остались счастливы? Я встретила тебя, благодаря им двоим. Благодаря тому, что Джон меня подставил. Я считаю, это стоило того. — Ты сумасшедшая, — высказала удивлённая Рейвен. — Ты знала это с самого начала, — с улыбкой ответила Луна. — Так! И снова мы говорим о Беллами. Но я знаю, как тебя отвлечь.       Рейвен притянула девушку к себе и накрыла её мягкие губы своими. Поцелуй был очень откровенный. Медленная, но раскованная страсть накрыла всё тело сладостной дрожью от кончиков пальцев до мочек ушей. Для Луны губы Рейвен — всё равно что манна небесная. Луне вновь захотелось дышать, выбросить из головы отягощающие мысли. Она притягивает девушку к себе ещё ближе и зарывается в неё целиком.

***

      Звонок. Время подъёма. С самого раннего утра нужно подниматься и волочить ноги до душевой, чтобы умыться и почистить зубы. Утреннее весеннее солнце проникало через окна и окрашивало своим слабым рассветно-оранжеватым светом пол и стены. Теперь солнце стало подниматься раньше, и Луна успевала его встретить перед завтраком. Там снаружи течение жизни неизменно. В то время как здесь за ней можно наблюдать только через окна, перекрытые решётками.       Но утро было самым приятным временем суток даже в тюрьме. Всё выглядело таким невинно нетронутым. Луна любила наблюдать за тем, как жизнь потихоньку пробуждается. Это как маленькая весна, которая бывает в начале каждого дня. Рядом шла Рейвен, такая сонная, но как всегда милая. — Больше всего тюрьма ужасна тем, что нужно каждый день вставать в шесть утра. Вот реально ничего здесь так не угнетает как режим, — с недовольством ворчала девушка. — А какое для тебя идеальное утро? — поинтересовалась Луна. — Проснуться в мягкой кроватке дома от твоего поцелуя и увидеть приготовленный тобою для меня завтрак в постель. Но это должно быть не раньше десяти часов дня. — Ага, понятно. Значит завтрак и поцелуи в постель после десяти. Я запомнила, — с улыбкой ответила Луна, влюблённо смотря на Рейвен. — А какое утро будет идеальным для тебя? — спросила Рейес. — Вместе с тобой.       Девушки подошли к раковинам и начали умываться. Холодная вода живительной силой освежила лицо. — Я сейчас здесь, — подметила Рейвен. — Хочешь сказать, что это утро идеальное? — Хотелось бы, конечно, чтобы мы просыпались в нашем доме. Можно же внести поправку? — Так и быть. Предоставлю тебе такой шанс. Но могла бы сказать, что рядом со мной даже утро в тюрьме кажется идеальным, — отшутилась девушка. — А можно внести ещё одну поправку? — поддержала её шутку Луна и сделала виноватое лицо. — Лимит исчерпан! — со смехом воскликнула Рейвен, брызнув в Луну водой из-под крана, и её сонные глаза наконец засияли весельем. Холодные капли полетели на лицо, волосы и руки, и Луна сильнее заулыбалась. В последнее время только так. У неё всё хорошо, когда в её мире светит солнце по имени Рейвен. — Куда-то торопишься, чмошка? — послышался голос позади. Луна обернулась и увидела, как несколько девок Лексы, среди которых Элка в их главе, прессовали новенькую. Девушка не выглядела напуганной, но было видно, что она изо всех сил пыталась выглядеть смело. — Я разве чем-то мешала тебе? — максимально вежливо, но твёрдо спросила она. — Еблом своим настроение портишь. Думаю, стоит прикрыть его моей пиздой, — презренно отвечала Элка.       Рейвен заметила целенаправленный взгляд Луны в их сторону и предупредила её: — Это не наше дело. Пошли. — Рейвен взяла девушку за руку и поспешила покинуть душевую, и Луна послушна пошла за ней. Только прессинг за спиной не прекращался и становился жёстче. Элка даже толкнула девушку в плечо, уже готовая на физическую расправу. И Луна всё же не сдержалась. — Оставь её, Элка! — крикнула она.       Девушки удивлённо посмотрели на Луну, а Рейвен безнадёжно вздохнула. — А ты что встреваешь не в своё дело? — Считаешь, ты смеешь мне указывать моё место? — осадила её Луна ледяным суровым взглядом Лексы, неспешно подойдя к девушкам совсем близко. — Не считаю. Просто ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя. Так должно быть. — Значит границы Ты уже определила? Ты не Лекса, Элка. Тебе до неё не допрыгнуть, как не старайся. И если не хочешь стремительно упасть с той высоты, что имеешь, то лучше придержи свой язык.       Девушки смотрели на неё с уважением и даже лёгким испугом. На опыте Лексы Луна показала себя человеком, с которым лучше не враждовать. Большая часть тюрьмы относились к ней с уважением — не со страхом, а именно уважением — и никто бы не решился идти против неё. — Ты не знаешь, кого защищаешь, — оправдывалась Элка. — Она убила свою малолетнею сестру. — Не нам с тобой судить её, — строго ответила Луна.       После чего та не нашла ответа и бросила вслед новенькой, перед тем как уйти: — Гуляй пока.       Элка с подругами ушла. И новенькая посмотрела на Луну с благодарностью. — Спасибо.       Луна, ничего не ответив, повернулась к ждущей её Рейвен, на лице которой застыла лёгкая ухмылка, обняла её за плечо и повела из душевой. — Погеройствовала? — по-тёплому усмехалась Рейвен.       Губы Луны растянулись в улыбке. От того сурового вида не осталось и следа. Только новенькая заключённая устремила молчаливый взгляд им в спины.

***

      Стоя у стационарного телефона, Луна наматывала провод на палец и смотрела в серую стену напротив себя. Мучительные гудки тянулись почти вечность. Девушка обдумывала, что скажет ему. Что она может сказать? Она и не знала о чём пойдёт разговор. Сможет ли она спросить о том, что хочет. Но она до одури хочет, чтобы этот разговор свершился, хочет услышать его голос. По-прежнему родной голос теперь совсем далекого человека. Человека в беде, которому помочь она не в силах, несмотря на то, что он спасал её много раз. Она чувствовала себя такой бесполезной и пустой.       Луна всерьёз задумалась, чего хорошего она сделала для Беллами за всё время их отношений, помимо того, что любила его. Она всегда думала, что этого достаточно. Но если соизмерять действиями, то он сделал для неё гораздо больше. …но не любил. Сравнялись ли бы их чаши весов? Луна была верна ему. Физически. Но она влюбилась в Рейвен, когда была всё ещё в отношениях с Беллами. Но Блейк верным никогда не был. И никого он не любил: ни её, ни Джона. Сложно понять, кто из них больше обложался. Может оба? Хоть Луна всё ещё не может об этом не размышлять, сейчас её больше волнует именно то, что она не способна быть настолько же полезной, каким был для неё Блейк. Правильно ли себя за это ругать или нет, она не может чувствовать себя по-другому. Рейвен была очень права. Луна запуталась между тем, кто она есть и кем должна быть. И это её терзает ежедневно. Гудки прервались. Луна услышала какой-то странный звук. — Беллами? — Да, это я, милашка. Хотела меня слышать? — в тот момент как на том проводу послышался бодрый голос Беллами, совсем не отягащённый, такой простой, будто пришёл только что с прогулки. Сложно было поверить, что это голос человека, обвиняющегося в убийстве, которого он не совершал.       Луна же застыла с телефоном в руках. Голос будто пропал. Она и слова не могла сказать почему-то. В горле стал ком, и слёзы медленно наворачивались на глаза. — Луна, ты здесь? — послышался слегка обеспокоенный голос парня. — Да. Ты там как? — Здесь не сказочно, сама знаешь. Но жить можно. — Только зачем, когда можно там не жить? — Забавно, но я мог бы задать тебе тот же вопрос, — Луна услышала в его словах улыбку. — Ты уверен, что поступаешь правильно? Что это того стоит? — Ты знаешь меня, как человека, который сомневается в собственном выборе? Луна, ты же знаешь меня лучше всех. — Да, но от этого понимать тебя порой не легче. — Не переживай за меня, малышка. У меня всё под контролем. — Что-то не похоже. Я себе контроль как-то по-другому представляла. — Иногда нужно сделать вид, что не контролируешь ситуацию, чтобы её контролировать. — Надеюсь, что ты и вправду знаешь, что делаешь, — выдохнула Луна, касаясь кончиками пальцев стены и задевая её ноготками. — А ты там как себя чувствуешь, зэчка? — с усмешкой спросил Беллами. — Словно две жизни здесь прожила. Но ты скоро сам поймёшь, о чём я говорю. Беллами рассмеялся, и Луне было приятно услышать его смех вновь, но в то же время бесконечно грустно. — Мне срок светит побольше твоего. — Ты только, что говорил, что мне не стоит переживать, — напомнила девушка. — Правильно, не стоит. Разве ты должна переживать за человека, который причинил тебе столько боли? — уже слишком серьёзно спросил Беллами, и Луна ощутила как весёлость его настроения резко угасла. — Возможно, и не должна, — не уверенно произнесла она. — Ты же не могла так просто простить? — поставил под сомнение парень. — Скажи то, что хотела бы сказать. — Ты конченный мудак, — холодно, совсем без эмоций откликнулась на просьбу Луна. — Доволен? — Я ожидал худшего. — Но я не могу ненавидеть тебя. Тем более, что я тоже предала тебя. И сейчас я счастлива. Как бы дико это не звучало. — Рад это слышать. Правда. — А ты? — искренне поинтересовалась Луна, понимая, что вряд ли услышит тоже самое. — Счастье нужно заработать. А я как-то всё это время копал в неправильную сторону. — Неправильная сторона — это я? — с опасением спросила Луна. — Нет, я не это имею ввиду. В этом не ты виновата, и никто-то другой. — А правильную сторону ты нашёл?       Беллами ответил не сразу. Задумался. Молчание растянулась на доли секунд. — Пока не знаю, — послышался несколько обречённый ответ. — Точно ли всё под контролем? — усомнилась Луна. — Контроль и счастье — абсолютно разные и почти никогда несовместимые вещи. — Ты любил когда-нибудь? — неожиданно для себя самой спросила девушка. — Я не про родственные чувства, не про дружбу… — Да, — прямо ответил Беллами, чего Луна тоже не ожидала. — Ты уверен, что это была любовь? — Без единого сомнения, — ответил ледяным тоном Блейк. — И кто же была это счастливица? — с прозрачной обидой спросила девушка. — Нет смысла это обсуждать. Тебя это не касается. — А кто вообще достоин быть по-настоящему тебе близким? — уже с открытой язвительностью спросила Луна. — Кем нужно быть, чтобы быть достойным самого Беллами Блейка? — Ты не знаешь, о чём говоришь. — Конечно не знаю! Ты меня никогда не посвящал в свою жизнь! Жила словно тумбочка в твоём доме! — злостно высказала Луна. — Не актуальный разговор, не находишь? — сухо ответил парень. — Мы не вместе. Я ничего тебе больше не должен. И тумбочка в моём доме стоит неподвижная, а ты всегда могла уйти. — Так ты решаешь все проблемы. Выпроваживаешь нахрен, в случае несогласия, — обречённо выдохнула Луна, сбавив пыл. — Моё право. — Может именно это и есть — неправильный путь? — Занимайся своим, милая, хорошо? — недовольно отозвался парень.       Луна выдохнула. Снова бесполезно. Глухой, как стена, которую она сейчас колупает ногтем. Но это и правда больше не её проблема. — Как дела у Джона? — перевела тему девушка. — Тебя правда это волнует? — недоверчиво высказался Беллами. — Забавно вышло, что мы оба из-за него сейчас в тюрьме, и оба по собственной воле, — с лёгкой улыбкой подметила Луна. — Ты прямо-таки хотела сесть за наркотики? — съязвил Беллами. — А ты за убийство? — Я всё равно грохнул бы Диксона. Жаль, не успел.       Луна не понимала, как относиться теперь к Джону. С одной стороны, она должна злиться на него, но её больше заботит беспокойство о нём. Возможно, это из-за последней их встречи. После того как она видела этот убитый ужасающий взгляд, его вид мертвеца в ещё живом теле — это перепрошило сознание, полностью изменило отношение к нему. Он выглядел как человек, которому паршивей всех на свете. Сложно было после такого продолжать держать на него зло. И ей правда было интересно узнать, в порядке ли он. — Я искренне надеюсь, что ты наконец обретёшь гармонию, — сказала она Блейку и попыталась вложить в эти слова максимум тепла. От его молчания прошёлся мороз по коже. Была в нём обречённая тоска и безграничная тяжесть. — Спасибо, — тихо произнёс Беллами. — За то, что умела меня принимать. И делаешь это сейчас. — Отблагодари тем, что не сядешь в тюрьму.       Беллами хмыкнул с улыбкой и ответил: — Постараюсь.       Губы дрогнули в печальной улыбке. Невидимая тоска сковала грудь. Луна понимала, что пора отпускать Беллами насовсем. Возможно, это последний их разговор. Или они встретятся вновь спустя несколько лет уже совсем чужими друг другу людьми. Это не то, чего она бы хотела. Но иначе привязанность к Беллами будет ей мешать. Её любовь ему не нужна. Не нужна была раньше, не нужна и сейчас. Она только засоряет своё сердце лишними переживаниями за него и тревогами. Пора бы переключить всё внимание на прежнюю жизнь, на новую любовь.       Пора отпустить Беллами так, чтобы больше не думать о нём. Пожелать ему удачи. И быть от него как можно дальше: и телом, и разумом. Он затягивает людей в круговорот безвыходного одиночества, из которого очень сложно выбраться. Луна чудом выбралась оттуда с минимальными потерями. Теперь осталось идти дальше, оставляя этот круговорот и всех крутящихся в нём позади.

***

      Перед глазами проносились деревья и улицы. Создавалось странное ощущения, что жизнь проноситься мимо. Так это ли на самом деле, или нужно перестать всё усложнять? Луна сидела в Его автомобиле, ехала в Его дом, жила Его жизнью. Что осталось в ней от неё самой? Неужели Беллами — стал для неё центром Вселенной? Если да, то опасно ли это? И вот как здесь не усложнять? Раздумья эти тяжёлые, но сбросить их, прекратить держать в своей голове — невозможно.       Беллами настолько нераскрытый непонятный человек. Что у него на уме, что на сердце — неизвестно, и не докопаться. Хотя Луна ведь его девушка. Беллами сам назвал её своей девушкой, привёз в свой дом, открыл ей дверь в свою жизнь. Нормально ли в таком случае не понимать своего парня? Ощущение их близости было настолько недосказанным и неявным. Были ли они близки? Такое чувство будто ничего не поменялось с тех пор, когда они просто трахались. Он по-прежнему казался чужим, когда хотелось, чтобы он был своим, родным. Но что-то мешало им, вставало между ними невидимой преградой.       Луна почти ничего о нём не знала. Он и не говорил о себе. Мог рассказать что-то неважное, что случилось с ним в этот день. Прошлое остаётся в потёмках неизвестности, будущее — утаённой загадкой. Надолго ли Луна в его жизни? Что если не навсегда? Луна была не уверена, что сможет вернуться к той жизни, в которой нет Беллами. Что же должно произойти, чтобы заставить её отлипнуть от него? Она часто чувствовала себя одиноко, хотя он был рядом. И не сказать, что он относился к ней безразлично. Он заботился о ней, интересовался ею, и реально слушал её, а не только делал вид. Но всё это как будто с холодом, как участливая беседа с малознакомой приятельницей, которой он пытался помочь. Но не более, но не любимой девушке. Любимая ли она вообще? Любил ли он кого-либо? Прошлое — прочерк. Беллами всегда отмахивается общими фразами, да и только. Насколько он добр? Насколько он честен? На что способен? Есть ли у него душа? Он был хорошим, но от него словно бы веяло мёртвостью, пустотой. Луна не понимала своих ощущений. Она точно любила его. Но почему же она его так не знала? Возможно ли это совместить? — Выглядишь печальной, — подметил Беллами, иногда поглядывая на девушку. — А ты никогда таким не выглядишь, — ответила она, продолжая смотреть в окно. — Что? — не понял парень. — Ты это к чему?       Луна почти что полгода прожила бок о бок с этим человеком, и ни разу не видела грустным, не слышала от него и слова, что его что-то беспокоит. Но так ведь не бывает. Не бывает, что человек всегда всё хорошо. Просто Беллами не готов делиться этим с ней. Он создаёт видимость, что всё отлично, но это нагло выставленная прямо в лицо ложь. Луна слишком не дура, чтобы принимать её за чистую истину. — Скажи, я нужна тебе? — внезапно спросила Луна. Этот вопрос давно уже посещал её мысли, но только сейчас он осмелилась озвучить его, или может просто устала от его истязаний. — Была бы не нужна, ты бы здесь сейчас не сидела, — ответил Беллами, усмехнувшись краем губ. — Ты можешь ответить на вопрос? — серьёзно допытывала Луна, обратив на него прямой взгляд. — Нужна. — Ты любишь меня? — Милая, давай дома об этом поговорим, а не в дороге. — Что мешает тебе ответить сейчас? Я жду лишь твоё «Да» или «Нет». — Потому что многогранность нашей речи на позволяет так скудно отвечать на подобные вопросы, — продолжал усмехаться Беллами. — Мне не нужно твоё чёртово красноречие, Беллами! Мне нужен ответ! — сорвалась на злость девушка. — Тебе что плохо со мной? — уже чуть более раздражённо ответил Беллами, но держа эмоции под строгим контролем. — Я хочу знать о тебе, а не опять говорить обо мне. — Мне с тобой замечательно. Тогда что у нас не так? — Ты ответил не тот вопрос, который я задавала. — Я спросил тебя, в чём проблема? Почему мы вообще это обсуждаем сейчас? — Потому что я хочу знать! Какие ещё причины нужны для этого? — Как минимум то, что ты несчастна в отношениях. Это так? — Мне достаточно той, что я не чувствую того, что реально нужна тебе! — Просто от того, что я не баюкаю тебя сладкими речами? Это доказывает то, что ты не нужна? — То, что ты не можешь сказать мне это прямо сейчас — доказывает! — Правда? А тебе не кажется это глупым — делать из меня другого человека? Я вот не пытаюсь сделать так, чтобы ты плясала под мою дудку. Ты говоришь о том, что хочешь, и как хочешь. С чего ты взяла, что со мной будет иначе? — То есть ответить мне на простой вопрос — это плясать под мою дудку? Если ли смысл тогда в наших отношениях? — Понятно, — обречённо произнёс Беллами, внезапно свернул с дороги и повернул в другую сторону. Какое-то время Луна молчала, хоть и не понимала, куда они направляются. Но вскоре автомобиль выехал за город, и Луна не могла не спросить парня: — Куда мы едем? — Искать ответы на твои вопросы, — раздражённо рявкнул Беллами.       Вид из окна был — лишь поля да деревья. Спустя сорок минут поездки солнце стало опускаться к земле. Луна следила, как постепенно оно становиться всё ниже, ждала прекрасного небесного пожара, после чего солнце скроется из её поля зрения совсем. Казалось, что её жизни уготовлена такая же участь.       Куда везёт её Беллами она и представить не могла, а ответа от него сейчас не добьёшься. В данный момент ей вообще ничего не хотелось. Только увидеть закат, а после можно хоть умереть — ей уже всё равно. Не хотелось ни кричать, ни плакать, ни что-то уже выяснять. Кажется, выяснять ничего уже и не нужно. Всё и так стало предельно понятно. Беллами свернул с трассы, и дальше они поехали в сопровождении скопища густых деревьев.       Как раз в самый пик небесного пожара Беллами остановил автомобиль возле небольшого лесного домика. Луна с интересом рассматривала его из окна автомобиля, но не решалась выйти на улицу. — Приехали, — сказал Беллами и тут же вышел из машины. Луна последовала его примеру. Как только она вышла в лицо ей ударила волна воздуха, насыщенного запахом травы и свежести. Этот воздух был до головокружения чистым. Хотя это место было всего в часе езды от города, но в это было сложно поверить. Девушка заметила, что Беллами пошёл к крыльцу дома, и направилась за ним.       Внутри её встретил простой, но очень уютный интерьер. Дом был полностью из дерева и имел обилие больших окон, вид из которых выходил на просторную зелёную опушку, окружённую густым лесом, и больше ничего не было видно — только зелёный ковёр и небо. Комната была одна, но просторная: в ней умещалась небольшая кухня, обеденный стол, диван, книжные полки и маленький уютный камин. Луна заприметила круговую лестницу в середине комнаты, и поднялась на ней на верх. Второй этаж был полностью занят компактной спальней, из которой был выход на балкон. Луна открыла стеклянные двери и вновь очутилась в сказке, в которой прекрасно всё. Этот воздух, этот вид, этот дом — здесь всё идеально. О таком Луна всегда только мечтала. В её глазах стояли слёзы счастья, просто от того, что она находиться здесь, что она видит всё это.       Девушка смотрела на эту красоту, проводила последний лучик заката, и только тогда заметила, что Беллами стоит сзади. За всё время почему-то не проронил и слова, тоже смотрел на небо. — Что это за место? — Хотел сделать тебе сюрприз. Но торжественно это сделать как-то не получилось, — ответил парень. — Это теперь твой собственный лесной домик. Я знаю, что ты очень любишь залипать в таких местах. Сюда ты сможешь приехать в любое время, отдохнуть здесь, перезагрузиться.       Луна распахнула свои большие глаза на Беллами, потеряв дар речи, да и конструктивной мысли. — Так я показываю, что человек мне важен, — дополнил Блейк. — А не пустыми словами.       Девушка вновь расплакалась и обняла Беллами. Он прижал её к себе и погладил по волосам. Луна была уверена в одном: о ней никто никогда так не заботился. За всю свою жизнь она привыкла заботиться о болеющей матери, о младшей сестре, а о себе даже сама забывала позаботиться. Она не привыкла, что о ней так думают, и уж точно не была готова к тому, что специально для неё сотворят её персональную сказку. Но теперь на этой планете существует человек, который думает о ней. Луна могла только о таком мечтать когда-то. И сейчас переполняют слёзы вымученного вымоленного счастья. Счастья, которое создал для неё Беллами.

***

      После разговора с Беллами по телефону Луна возвращалась на рабочее место. На сердце было тяжко, в голове куча грузных мыслей. Самой было сложно разобраться, от чего ей было так тяжело. Беллами был когда-то не просто близким человеком, а самой важной частью её жизни и её самой. Поэтому было непросто оторвать его от сердца. Хоть она и давно уверенно в своей любви к Рейвен, Беллами остался по-своему дорог. Её чувства к нему просто изменили форму, но не потеряли своей силы. Но это вновь только её проблема. Оно и верно. Каждый сам в ответе за свои чувства. Разве кто-то должен за них отвечать? Луна побрела со своей неловкой печалью наедине, пока её не остановил чей-то голос. — Луна?       Девушка обернулась и увидела ту самую заключённую, которую не так давно спасла от издёвок Элки. — Чего тебе? — Хотела сказать, — неуверенно, слегка нервничая продолжила заключённая. — То, что про меня говорят не правда. Я никого не убивала. — Ага. Здесь все невинные сидят, — с сухой недоверчивостью отбила Луна.       Глаза девушки наполнились разочарованием и обречённостью. Она была так молода, с ровной чёлкой на лбу и светло-карими глазами. Сам взгляд, проникающий куда-то под кожу, слишком взрослый для её возраста. У некоторых людей взгляд с самого детства настолько осмысленный, словно бы за плечами прожито сотни лет. У Джона был такой взгляд. Только в его взгляде больше тоски и даже безысходности. Хотя у этой девушки на данный момент так же. Может быть из-за её сходства с Джоном Луна всё-таки решила немного смягчиться и произнесла: — Мне в общем-то похрен виновата ты в чём-то или нет. Это тебя устроит?       Луна развернулась и уже хотела уйти, но девушка попыталась не пустить её: — Меня Хоуп зовут. — Мило, — незаинтересованно ответила Луна. — Я знаю, что то, что ты заступилась за меня, совсем не показатель того, что ты хочешь общаться. Просто ты пока единственный человек здесь, который сделал для меня что-то хорошее. Мне кажется, что если бы ты пообщалась со мной, то возможно бы нашла в моём лице интересного собеседника. Мне вот говорить здесь не с кем. Но если нет, то всё равно спасибо за то, что выслушала и не послала.       После этих слов Луна вдруг вспомнила себя. Ещё год назад она так же была одинока здесь, докапывалась до Рейвен, пытаясь понравиться ей, подружиться. И вот, что из этого получилось. Их знакомство из обоих привело в светлую сторону. И однозначно, оно спасло Луну в тот момент. Луна почувствовала, что этой девушке — Хоуп — тоже нужно некое спасение. В её глазах, в её голосе читалось одиночество, тоска, покинутость целым миром. Луна вновь обернулась к девушке лицом, а та уже собиралась уйти в другую сторону. — Ты книги любишь читать? — спросила Луна.       В глазах Хоуп загорелся маленький огонёк надежды, и она почти что радостно ответила: — Да, конечно, люблю. — Тогда увидимся в библиотеке сразу после рабочего дня. Теперь уже Луна тронулась с места, ловя спиной довольную улыбку счастливой Хоуп.

4.2. Тихий размеренный крик из прошлого.

      Ничего не исчезает бесследно. Переворачивая страницу, забывая прошлое, отпуская людей, прощая ошибки, в том числе и свои, ничего всё равно не исчезает бесследно. Можно сто раз измениться и тысячу раз переиначить свою жизнь, изменить себя, своё окружение, свои принципы — но то, что твоё, как прилипнет к тебе, с болью отдерёшь да выбросишь, всё равно оставит отпечаток. Беготня от себя к себе — бессмысленная затянувшаяся издёвка над самим же собой. Но прекратить этот бег очень трудно.       В заточении у Беллами было много времени, чтобы задумываться о своей жизни. О пройденном пути, о том, куда он привёл, и куда ещё приведёт. В прошлый раз, когда он находился в подобном месте, Беллами особо не мог трезво рассуждать — рассудок опьянела сильнейшая в мире боль. Он был серьёзно ранен, больше чувствовал, чем думал. Ему было плевать на прошлое, и уж тем более на будущее.       Он не мог не вспоминать о том периоде своей жизни в этот раз. Эффект дежавю сработал. Обычно Беллами старался чаще уводить свои мысли к Джону. До сих пор непросто поверить в то, что такой человек как Джон так сильно влюблён в него. Блейк, конечно же, в это верит, даже прекрасно теперь видит, не слепой. Но это звучит как миф, нереальная сказка. Джон — который не любит открываться и сближаться с кем-то; который скорее пошлёт тебя нахуй, чем проявит хотя бы малейший намёк на заинтересованность; который в принципе своём колючий, язвительный, циничный. Как он может быть тем же самым человеком, который пришёл однажды в дом Беллами, с совершенно убитым растерзанным взглядом, наполненным болью, горечью и отчаянием, и признался в своих чувствах, в убийстве Диксона и в желании умереть? Люди бывают слишком многогранны. Беллами и раньше подозревал, что нихрена не знает, что там происходит на душе у этого парня, и что есть там что-то спрятанное, надёжно укрытое ото всех вокруг, но не мог и представить, что нечто подобное.       Его мир перевернулся. В какой-то степени, это даже странно. Беллами никогда особо не волновала чья-то любовь. Вполне возможно, что он бы послал и Джона с его чувствами, если бы не узнал о них именно в тех обстоятельствах, в которых собственно узнал. Но всё сложилось именно так, что проигнорировать было просто невозможно. Беллами был так резко сброшен с привычной ему дистанции, остался совсем один, нахрен никому не нужным, и тут приходит Джон со своей любовью, которая не требует взаимности и вообще ничего. Он был настолько вымучен и сломлен, что ему просто хотелось умереть. Но перед этим он пришёл к Беллами, чтобы спасти его. Даже при полном отсутствии желания жить, он думал о благополучии Блейка до последнего. Именно это не может оставить равнодушным даже самого жёсткого и бесчувственного человека.       Июньское солнце парило в небе так высоко. На улице было совсем тепло. Беллами вобрал воздух во все лёгкие, не желая его выпускать. Садился в сизо он ещё, когда на улице были минуса, а выходит в дружелюбный день летнего пекла. У ворот встречал Атом. Всё так же, как и несколько лет назад, когда Беллами покидал сизо полностью оправданным. — Посидел и хватит. Пора работой заниматься, а не сидеть на заднице без дела, — так же произнёс Атом с довольно улыбкой. — Надеюсь, ты последний раз произносишь эту фразу. — А я как на это надеюсь, дружище! — громко высказал Атом и обнял Блейка. Беллами захватил его в тесные долгие объятия, так что даже Атом удивился. Он впервые видел друга после комы без решёток и охраны, и его захлестнула сильная радость от встречи. Беллами слишком долго скучал по нему, да и по всем, кому только можно в этом мире. — Эй, ты что забыл, что у меня есть девушка? Твоя сестра, между прочим.       Беллами разжал объятия и рассмеялся: — Ты всё такой же придурок. Вот уж кого и могила не исправит. — Так я всего-то на недельку в кому слёг. Чего мне меняться-то?! — Обожаю твой оптимизм. «Всего-то»! — Рад видеть тебя вне тюремных стен, — признался Атом. — А я рад оказаться вне этих стен, — с улыбкой сказал Беллами. — Как там Джон? — За пять лет ожидания? Свихнулся и повесился. — Не смешно, Атом, — отчитывающе посмотрел на него друг. — Ну ладно, шучу я. Он уже нашёл другого. Не тебя же ему придурка сидеть ждать все пять лет. — Придётся убить этого «другого» и снова загреметь в тюрьму. Ну что за непруха-то, а! — М-да. Поэтому хорошо, что прошло всего четыре месяца, а не пять лет, а то этим бы всё и кончилось. Лучше поспеши домой. Он всё тебя никак не дождётся. У него выдержка побольше, чем на три месяца. — Это радует, — ответил Беллами, игнорируя нежелательные отсылки Атома. — В целом, он в порядке? — Да. В порядке. В конце концов, сам скоро убедишься. Или может позвонишь? — Нет. Сделаю сюрприз. Сегодня суббота. У него как раз выходной. По выходным он дома? — Он всегда теперь дома. Когда не на работе, конечно. — На него это не похоже.       В предвкушения встречи Беллами уже едва ли сдерживался от нетерпения. Ему так сильно хотелось увидеть Джона, будто бы в действительности их разделили на пять лет разлуки. Хотя по ощущениям так и было. Время в заключении уж слишком сильно замедляется. Если обычно жизнь пролетает так, что не успеваешь её заметить, то тюрьма — это отдельное измерение, где время течёт по-другому. — Скис и затух, — прокомментировал Атом. — В общем, разжигать тебе огонёк надо. Только не спали дотла опять, ок? — Какие-то странные намёки от тебя пошли.       Парни сели в машину. Атом сел за руль, чтобы подвезти Беллами к дому, и нажал на газ. — Хочешь ты или нет, — начал Атом. — Но в начале я отвезу тебя к Октавии. Извини, но я обещал. — Если сама Октавия желает меня видеть! Как я могу отказать? — с сухой насмешкой ответил парень, глядя в окно автомобиля на дорогу. Видов улицы за четыре месяца ему тоже не хватало. Вроде бы ничего не поменялось за это время, но всё кажется таким другим — будто новым, несмотря на то, что ничего вокруг не изменилось. — Она говорила тебе? Про предложение руки. — Говорила. — Что думаешь? — Ждёшь моего благословения? — усмехнулся Беллами. — Вы взрослые люди — сами решайте. Я буду рад, если вы сможете построить гармоничную семью. — Твоё отношение к Октавии заметно изменилось, — подметил Атом. — Так это вроде нормально. Ей то уже не пятнадцать. — Я не об этом. Ты часто спрашивал про Джона за эти месяцы. А за Октавию ни разу.       Беллами об этом даже не задумывался. Он, конечно же, вспоминал о сестре, но не обзавёлся искренним интересом о её делах. Возможно, выработалась привычка того, что её дела его не касаются. Или же тот разговор, после которого он отпустил Октавию из своего плена, глубоко задел его. Он не держит на неё зла, но отношения не могут быть прежними. Сложно представить, что такого должно произойти, чтобы они вновь, как и прежде, были родными друг другу. Такая огромная пропасть между ними двумя образовалась, и после примирения не срослась. За все четыре месяца она позвонила лишь однажды, и разговор вышел вялым. Они чаще молчали, говорили немного об Атоме или Джоне, и о том, что пришлось пережить. Это всё — что их связывало. Кровного родства словно бы не существовало. Но от этого не было даже тоскливо. Только в голосе Атома звучали прозрачные нотки лёгкой тревоги. Наверное, Атома их отношения беспокоили больше, чем Беллами или Октавию. — Тогда ты говорил, что тебе необходимо отказаться от всех привязанностей, чтобы победить Диксона. Но Диксон мёртв. Теперь же в этом нет необходимости. — Больше это ни необходимость, а просто данность, — сухо ответил Беллами. Атом многозначительно промолчал, слегка нахмурившись. Беллами продолжал изучать проносящийся мимо пейзаж за окном, глубоко не задумываясь о теме обсуждения. — Это звучит ужасно, — вскоре ответил Атом. — Наверное. — Я думаю, вы станете ближе. Как забудете всю эту хрень, что между вами случилось, и всё будет как раньше. — Всё может быть, — ответил Беллами, особо не веря в это, а просто из нежелания дальше вести этот диалог. — А как с Джоном общались всё это время? — сменил тему Атом, чувствуя, что разговор идёт в никуда. — Довольно скованно. Ограничения мешали и присмотр со стороны охраны. Ещё он мне казался разбитым, подбодрить его не получалось, как бы я не старался. А разговорить Джона о его самочувствии невозможно, ты же его знаешь. — Беллами, хотел бы предупредить тебя, — слишком серьёзным для него тоном сказал Атом, что весь его вид мгновенно потерял прежнюю лёгкость и беззаботность. — Не причиняй ему боли. Если не уверен, что сможешь, то лучше отпусти и не мучай его. Не поступай с ним так, как с другими. Потому что Джон этого заслуживает меньше кого-либо. — Не понимаю, почему ты лезешь в мои отношения? — строго оборвал его Блейк. — Не твоё это дело, не думал? — Не совсем согласен с тобой. Он мой друг. — Друг, — с усмешкой повторил Беллами. — До того момента, пока я тебя не попросил присмотреть за ним, тебе было похрен на него. — Да, вот именно! — согласился Атом. — Ты сам попросил меня позаботиться о нём. Почему я должен прекратить это делать? — Значит, теперь наше с тобой общение не может быть прежним? Ведь мне теперь с тобой нельзя быть полностью откровенным. — Нет. Ты можешь. Но я не могу делать вид, что мне похуй на него. Я знаю о том, как ты важен для него. И знаю, что у тебя к нему чувств нет, как и к Луне не было. Я видел, как ты любишь. Потому я знаю, о чём говорю. — И что ты хочешь от меня? Чтобы я переосмыслил всё, приехал сейчас к Джону и выставил его из дома, раз я его не люблю? Так будет, по-твоему, гуманнее? — Просто скажи мне, ты хотя бы думаешь о том, чтобы остаться с ним, или ты временно его пригрел, планируя позже найти кого-то другого? — Я не знаю, — честно ответил Блейк, после чего повисла тяжёлая тишина.       Зелёные деревья за окном не кончались. Беллами всё ждал, когда уже появиться оживлённые улицы, дома и люди, чтобы ощутить энергию своего пробуждения, словно бы от долгого сна. Разговор о Джоне отяжелели путь. Атом больше ни о чём не спрашивал, только грузно смотрел на дорогу. — Я не собираюсь его бросать, — всё-таки продолжил Беллами. — Но и гарантировать долговечность наших отношений я не могу. Сам знаешь, какие крутые повороты бывают в жизни. Я не могу их предвидеть. Знаю только, что на данный момент, мне никто другой, кроме него, не нужен. — Пока что этого достаточно, — ответил Атом, скрывая грусть в голосе. — Дальше будет видно.       Беллами, в самом деле, не мог заглядывать далеко в будущее. Он и сам понятия не имел, какого это жить с Джоном, получиться ли у них сосуществовать вместе, как семья, а не как просто любовники. Это ведь далеко ни одно и то же. Блейка и самого пугал тот факт, что он может в один момент понять, что Джон не тот человек, с которым он готов пройти путь длинною в жизнь, и тогда придётся оставить его, после всего что тот пережил из-за Беллами. Но ведь со всеми это может случиться. Как-будто кто-то другой даёт гарантии. Беллами бы с удовольствием дал бы эту гарантию и самому себе, если бы мог.       Хотя вряд ли Атом сомневается в будущем с Октавией. Так же, как и Беллами не сомневался с Джози. Но что дала ему эта уверенность? Она не стала опорой или защитой для их отношений. Искренняя наивная вера в вечную любовь лишь ненадолго пригрела его, а после реальность поразила своим нечеловеческим мёрзлым холодом — таким что до сих пор невозможно ничем отогреться. Беллами изменился, и обратно наивным придурком ему уже не стать. Не сможет он любить, но ведь сможет вновь сыграть видимость этой любви, сможет создать свою идеальную семью и без риска быть опять уничтоженным. Но стоило бы конечно ожидать, что с Джоном будет всё по-другому. Он совсем не похож на Луну, с ним будет сложнее.

***

      Будучи на пороге своего дома, Беллами был изрядно взволнован. Он столько раз уже в своей голове обдумал, как встречает Джона. Всё то время, пока он был у Атома дома и общался с Октавией, он сгорал от нетерпения отправиться домой и увидеть парня. Он скучал так сильно. Каждую ночь засыпал с мыслью о том, как не отпускает Джона из своих объятий, целует его губы, шею и ключицы. Он вспоминал вкус и запах его кожи, о его сбитом дыхании и стонах, и от этого уже можно было сойти с ума. Слишком много думать о Джоне вредно, нужно принимать его каждый день, как таблетку. Стоит пропустить четыре месяца, и уже ломка.       Беллами неслышно открыл дверь и вошёл внутрь дома. Внутри было так тихо, что было слышно, как у Блейка колотится сердце от приятного волнения. Он прошёлся по комнатам. Ощущения, что Джон здесь живёт, абсолютно не было, и это даже напрягало. Ни одной вещи его нигде ни лежало, и вообще дом был в идеальном в каком-то необжитом порядке. Будто бы его обманули, что Джон живёт у него дома, а на самом деле парень не провёл тут и дня.       Наконец послышался звук напора воды из кухни, и доказали обратное. Беллами направился на кухню. Там был включен свет и Джон возился с посудой. Парень его не видел, и Блейк хитро улыбнулся. Он решил не окликать парня и медленно приближался к нему. Не успел он подойти совсем близко и коснуться плеча Джона, как тот, почувствовал его приближение и дёрнулся в сторону в испуге, когда увидел Беллами. Всего несколько миллисекунд Беллами ждал от него удивления, радости, да чего угодно, но не застывшего ужаса в глазах в перемешку с острой пульсирующей болью. Этот взгляд мгновенно напряг, а остатки былой радости от встречи тут же улетучились. Джон отпрянул назад, не сводя безумного взгляда от Блейка, стал тяжело дышать и судорожно водить руками по столу. Беллами не успел и заговорить, как Джон схватил со стола нож, как только смог его нащупать рукой, и направил его на Беллами, с совсем не шуточной готовностью напасть на него прямо сейчас. — Джон, спокойно! — воскликнул Блейк, подняв обе руки перед собой.       Он смотрел в глаза парня. Перед ними словно накрыта пелена. Сложилось такое чувство, что Джон не понимает, кто стоит перед ним. Он смотрел на Беллами, как на врага, или даже на монстра, которого до одури боится. Блейк готов был поклясться, что прежде никогда не видел столь чистого неподдельного ужаса в глазах, как видит сейчас. У Джона дрожали руки, но он крепко сжимал нож в руке, и не сводил взгляда с Беллами, застряв в нерешительности. Он не убегал, но и не нападал. Он просто смотрел в глаза, словно бы обдумывая, что ему делать дальше. Взгляд совершенно безумный, жуткий, от него по телу пробежалась дрожь. — Джон, это я — Беллами. Посмотри, это я, — стал успокаивать его Блейк мягким голосом, медленно, почти незаметно приближаясь к нему ближе. Сам опасался, был наготове, что в любой момент Джон нападёт на него с ножом. — Положи нож, пожалуйста. Это я. Видишь? Я — Беллами.       Джон шарахнулся назад, заметив, что Беллами приближается к нему. Рука, держащая нож, готова была лопнуть от напряжения, разорвав вздутые вены. В глазах ничего не мелькнуло, словно бы слова Беллами не долетали до него. Джон был настолько напуган, забивался в угол, следил за каждым его движением, сверля безумным от страха взглядом из широко распахнутых глаз. Он совсем не моргал и очень часто дышал. От одного его вида стало так страшно за него, словно бы Беллами ощутил его страх на своей шкуре. Он не знал, как действовать, что делать. Просто импровизировал, и пытался убедить Джона опустить нож. — Послушай меня, это правда я. Я не причиню тебе вреда. Джон, милый, просто опусти нож, прошу тебя. Я не оставлю тебя больше, честное слово. Поверь мне, Джон.       Даже у Беллами стал подрагивать голос. Слишком тяжело было оставаться безразличным в этот момент. И это почти сработало. Глаза Джона наполнились слезами. Хоть страх никуда не делся, и нож он так и не опустил, но готовность к нападению стала заметно исчезать. Беллами подошёл чуть более уверенно и протянул к нему руку. Джон нервно отпрянул назад, испугавшись его руки, как огня. Блейк поверить никак не мог, что это происходит на самом деле, а не в каком-то дурацком сне. — Всё хорошо, слышишь? Я не сделаю тебе ничего плохого.       Джон стал больше прислушиваться к словам, и Беллами, воспользовавшись потерей его концентрации внимания, подошёл ещё чуть ближе и аккуратно коснулся щеки парня. Тот вздрогнул от прикосновения. Беллами разжал руку Джона, хоть и с трудом, забрал нож и отбросил его в сторону. После чего крепко прижал парня к себе и заговорил возле его уха: — Всё хорошо. Я рядом. Я всегда теперь буду рядом. Прости меня, Джон.       Беллами нежно гладил парня по спине, чтобы успокоить его. Мёрфи сначала неуверенно обхватил его тело дрожащими руками, а потом впился своими объятиями в него и открыто зарыдал. Беллами был ошарашен, полностью сбит с толку абсолютным непониманием того, что здесь происходит. Он шёл домой с полной уверенностью, что весь ужас остался позади. А был встречен так, будто он сам - и есть этот ужас.       Потребовалось несколько минут, чтобы Джон пришёл в себя. Беллами отвёл парня в гостиную и усадил на диван. — Я принесу тебе воды, ладно? — произнёс Блейк парню на ухо и аккуратно поцеловал его в висок. Джон никак не реагировал, только беспрестанно смотрел на Беллами. Парень быстро набрал воды в стакан и понёс его в гостиную. Его мозг атаковывали вопросы — целая армия. Но ответов самому было не найти. Невозможно было даже представить, что сподвигло Джона на такую реакцию. Его состояние очень пугало и приводило в шок. Самое странное, что буквально несколько дней назад Джон был в порядке. Глядя на него сейчас, так и не скажешь.       Мёрфи был словно бы прибит к дивану и за время отсутствия Беллами даже не шелохнулся. Как только Беллами зашёл в комнату, Джон поднял глаза и больше не отрывал своего взгляда от него. Блейк всунул стакан с водой в руки парня, и тот сделал несколько тяжёлых медленных глотков. После того как Джон допил, Беллами помог ему отставить стакан на стол, после чего сел рядом с парнем на диван и взял его руку в свою. Джон всё так же внимательно рассматривал Беллами, словно бы не совсем верил своим глазам и ждал, когда Блейк исчезнет.       В доме царила жуткая тишина. Джон ни слова не проронил, только смотрел, впитывая Блейка взглядом. Беллами и не знал, что с этим делать. Он взял лицо парня в свои руки, незаметно изучая его реакцию. Джон будто бы всё ещё чего-то боялся, только теперь гораздо лучше контролировал свой страх и не давал ему взять над собой вверх. Беллами аккуратно коснулся его губ. Не углублял поцелуй, просто покрыл его губы своими, пустил живительный ток. Потом снова заглянул ему в глаза и заметил, что что-то у него получилось. Джон немного поменялся. — Всё позади. Я вернулся к тебе, как и обещал.       Взгляд Джона забегал по его лицу. Он перестал бояться, он был всего лишь растерян. — Тебя оправдали? — Да. — Но как? Кого тогда обвинили? — Давай позже это обсудим, — ответил Беллами и заправил прядь волос Джона за ухо, пробежавшись ласковым взглядом по его лицу. — Я бы хотел узнать, что с тобой происходит. Беллами снова взял руки Джона в свои и поймал его взгляд. Джон явно был не готов говорить. — Джон, тебе придётся рассказать мне всё как есть, — с мягким напором убеждал его Беллами. — Ты встретил меня с ножом, поэтому я должен знать, что сейчас с тобой было. — Я вижу его… — полушёпотом произнёс Джон, а дальше почему-то не смог говорить, словно что-то мешает ему сказать. На глаза парня снова нахлынул страх и боль. — Кого? — пытался уточнить Беллами. — Диксона, — ответил Джон.       Блейк сначала подумал, что ослышался, но тут же вспомнил, как выглядел Джон, встречая его, и всё встало на свои места. — Что значит, ты видишь его? — Я вижу его постоянно. Он говорит со мной. Он приходит в один и тот же сон каждую ночь. Он почти всегда рядом. В реальности и во сне. Я уже не могу. — Давно это происходит? — Я не знаю. Я уже сбился со счёта. С момента как тебя посадили прошло, может, недели три. — Почему тогда ты говорил мне, что у тебя всё хорошо? — А должен был сказать, что я конченный психопат? — Джон, ты не должен был молчать об этом! — мягко отчитал его Блейк. — Я не мог сказать, — жалобно признался Мёрфи.       Беллами и так понимал, что не имеет права винить его. Он не может ждать от Джона безропотного доверия и открытости, после того какие взаимоотношения у них были. Блейк понимал, что доверие он должен ещё заслужить. Поэтому он просто обнял парня за плечи и прижал к себе. Джон сейчас выглядел непривычно слабым, как напуганный ребёнок, которому нужна защита и чья-то поддержка. Настораживало то, что это Джон может быть таким. Кого-угодно Беллами мог бы представить в таком состоянии, но не Джона. Этот парень всегда умел держать лицо, даже наглую физиономию, если это нужно, но выглядеть слабым — к нему как-то даже не клеиться. Именно это и пугало. Это значило, что всё куда серьёзнее, чем можно себе представить. — Чего ты испугался, когда я пришёл? Ты видел вместо меня Диксона? — спросил Беллами. — Нет, — выдохнул парень прямо ему в шею. — Я увидел тебя.       И тут Беллами понял, что Джона напугал не образ Диксона, не что-то, что померещилась. Он так испугался самого Беллами. Блейк слегка отстранился, чтобы посмотреть в глаза Джона. В его глазах застыл вопрос, поэтому Джону пришлось дополнить свой ответ. — На днях я говорил с тобой по телефону рано утром. — Меня пускали к телефону только после обеда. — Именно, — подтвердил Джон. — Я слышал то, чего не было, и видел то, чего не было. Я видел и тебя… мёртвым. — Ты понимал, что это всё нереально? — Понимал. Но от этого, кажется, только хуже… от понимания. Я будто бы свихнулся наполовину. — А сейчас? — продолжал разъяснять для себя Блейк. — Ты уверен в том, что я — настоящий?       Прежде чем ответить Джон посмотрел на Беллами и всё же ненадолго задумался. — Я знаю, что это ты. Ты теплее моих галлюцинаций. Обычно, они меня хотят уничтожить.       От этих слов у Беллами в горле ком встал. Ему стало до невыносимости жаль Джона. Он, наверное, никогда и никому так не сочувствовал. И теперь он понимал, насколько сильно его ответственность возросла перед Джоном. Он должен был вытащить парня из адовой пучины, иначе тот там просто захлебнётся. И это действительно так, чуть ли ни в самом прямом смысле. Джон реально погибнет, если Беллами не сделает всё возможное и невозможное для того, чтобы спасти его. Назад уже дороги нет. Беллами возлагает на себя эту ответственность.

***

      Как только парень пришёл в себя, Беллами вытащил его прогуляться. Он пытался отвлечь Джона от дурных мыслей, разгрузить его. И вроде как получилось. Джон стал выглядеть лучше, а самое главное более здоровым. Но тёмная тень глубокой печали, похожей на скорбь, засела внутри него, и её можно было уловить в его взгляде. Беллами повёл Джона на игру. Там была одна из самых сильных атмосфер. Энергия спортивных состязаний и громкие возгласы болельщиков кого-угодно собьют с собственных мыслей и вовлекут совсем в другой процесс. Это и правда помогло. Иногда на лице Джона можно было даже встретить улыбку. Беллами периодически следил за ним, чтобы уловить каждое его настроение, и был полностью удовлетворён результатом. Этот шум, от искреннего переживания болельщиков за игру, или же их радостные возгласы за каждый забитый гол, всё это уносило бурным потоком в совсем другой мир, их энергия захватывала и почти что насильно вытягивала из панциря собственных проблем. Здесь хотелось лишь следить за игрой, и стать со всеми присутствующими в зале одним живым организмом — негодовать и радоваться вместе с ними. Всё решает один единственный мяч на поле. А больше ничего и не нужно.       После они зашли в кафе и сделали заказ, параллельно обсуждая игру. Беллами заказал бургер, ибо очень соскучился по ним за поганые четыре месяца отвратительной еды. Джон взял что-то с мясом и овощами, съел пару ложек, а дальше только ковырял ложкой. — Не вкусно? — спросил Беллами. — Давай закажем что-нибудь другое. — Нет, нет, это вкусно, — запротестовал Джон. — Просто я не особо голоден. — М-да? Мы так-то давно не ели, — с сомнением спросил Беллами, уплетая свой бургер со зверским аппетитом. А после протянул его к Джону и стал уговаривать: — Смотри какой красавчик. Укуси его.       Джон с улыбкой помотал головой, отказываясь. — Да попробуй ты его, не треснешь от одного кусочка! — настоял Блейк.       Мёрфи сдался и аккуратно откусил кусок. — Ну как? Вкусно?       Джон утвердительно покачал головой с набитым ртом. — Может, будешь?       Мёрфи снова молчаливо отказался. И Беллами продолжил есть со словами: — Ну как знаешь.       Джон почти всё время молчал. Только смотрел на Беллами таким тёплым поглощающим взглядом. А говорить то ли не мог, то ли не хотел. — У меня такое чувство, будто бы меня держали там почти год, — говорил Беллами. — Время в заточении так замедляется. Так что я сейчас так жаден до всего. — Это были самые долгие четыре месяца и в моей жизни тоже, — признался Джон, пряча взгляд в кружке с кофе. Всегда, когда он говорил о чём-то цепляющем, он уводил взгляд. Попытка спрятаться и не показать свои чувства — избавится ли он когда-нибудь от этой привычки? — А что-то хорошее за это время с тобой происходило? — поинтересовался Беллами.       Джон поднял взгляд, задумался, потом на его лице дрогнула горькая усмешка. Словно он пытался вспомнить что-то хорошее, но не вспомнил. И всё же что-то произнёс: — Мы смотрели фильмы с Октавией и Атомом, когда они ко мне приезжали. С ними было уютно, и я был не один. Ещё когда мы приезжали к друзьям, меня веселил Миллер. Он был очень милым. Стал больше внимания мне уделять почему-то. — Он знал, что тебе нужна поддержка. Миллер — отличный друг. На него можно положиться. Из всей толпы знакомых и друзей, я могу доверять только Атому, Монти и Миллеру. Остальные может тоже неплохи, но мы недостаточно близки. — А в каких отношениях ты был с Диксоном? — прозвучал твёрдый уверенный вопрос, будто ранее скованности и не существовало в его словах. Беллами внимательно посмотрел на парня прежде чем ответить. Не потому что задумался над ответом. Больше привлекла внимание резкая перемена в Джоне. — Я мог положиться на него во всём, что касается работы, и он меня никогда не подводил. Но друзьями мы никогда не были.       На это Джон ничего не ответил. Лишь немного нервно осмотрел поверхность стола, а потом свои руки, усердно делая вид, что эта тема разговора его не особо волнует. Но он стал как открытая книга. Разница от прежнего Джона заметно ощутима. — Может, расскажешь подробней, что Диксону было от тебя нужно? — попросил Беллами. — Раз мы начали этот разговор. — Тоже, что и от остальных. Хотел поиздеваться, — ответил Джон без особого энтузиазма начинать этот разговор, но Беллами это не остановило. — Но только тебе он показался лично. — Мне всегда везёт больше всех, — с горькой иронией ответил Мёрфи, крутя кружку кофе в руках. — Ты расскажешь? — повторил свой вопрос Беллами, глядя прямо на парня. — Он не пытался шантажом заставлять меня действовать. Как, например, тебя, угрожая жизни Октавии, заставлял выбрать, кто должен умереть. Он просто сказал, что затеял всё ради того, чтобы я тебя убил. Он сказал, что меня не придётся заставлять это сделать. И то, что игра не закончится, а люди продолжат умирать, пока я не закончу всё это. — Своего рода, тот же шантаж, — прокомментировал Беллами. — В общем, да. Моё решение только не было ограничено временными рамками. Его условием было молчать о нём, выполнять какую-то хрень, типа принести наркоты, и проводить с ним время. — Как проводить время? — со скрытой насторожённостью спросил Блейк. Он, конечно же, предполагал секс, так как основания предполагать это у него явно были. — Мы просто говорили. — И только? — уточнил Беллами.       Джон вернул ему взгляд и коротко ответил: — Да. — О чём говорили? — Я бы не хотел вспоминать эти разговоры. В основном, он пытался навязать мне свою идеологию. — Мне до сих пор непонятно, — продолжил Беллами. — Каков был у Диксона основной мотив? Это была не просто игра. У него была цель, и эта цель — не просто потешать своё эго. Вполне возможно она как-то связана была с тобой. Он относился к тебе по-особенному. Ты ему нравился.       Взгляд Джона несколько изменился. Он был удивлён услышанному, или тому, что об этом знал Беллами. — С чего ты это взял? — спросил парень. — Видел, как его взгляд меняется, когда речь заходила о тебе. Он считал, что ты лучше многих; чище, чем кто-либо из нас. Возможно, он был прав. — Как ты это понял? — Я много анализировал. У меня было много свободного времени в последние четыре месяца.       Говорить про письмо Диксона, оставленное Джону, Блейк не стал. Решил, что так будет лучше для Джона. Его нужно держать как можно дальше от Диксона, чтобы тот больше не имел никакого влияния над ним. Диксон и так его не отпускает, и продолжает мучить даже после своей смерти. Так же он хотел уберечь Джона от возможного обострения чувства вины из-за убийства. Беллами хотел, как можно меньше травмировать его, тем более сейчас, когда психическое здоровье парня и без того на грани. — Ты не знаешь, от чего у него было к тебе такое отношение? Я думал, что вы не виделись раньше, чем на моём дне рождения. — Так и было, — подтвердил Джон. — После мы виделись всего пару раз. Встречал его случайно на улице. Хотя, скорее всего, неслучайно, просто я думал иначе. — В ночь, когда ты считал меня мёртвым, тоже случайно встретил его? — Да. Я был очень пьян. Он начал говорить о тебе, я его заткнул и позвал на крышу. — Зачем?       Беллами впитывал каждое сказанное им слово, пользуясь случаем, когда Джон не может увильнуть от ответа и спрятать своё внутреннее состояние. Блейку нужна была осведомлённость во всём, что касалось Джона. — Не знаю. Меня просто поволокло. А уже там, стоя на крыше, появилось внезапное желание сделать шаг, после которого бы всё закончилось — для меня закончилось. — Говорил Джон об этом спокойно и равнодушно, просто был погружён тяжёлыми воспоминаниями. — А он начал читать стихи. Я почему-то передумал. На меня нахлынула злость, потом истерика. Он остановил меня не так, как это сделал бы другой. Он не отговаривал, не пытался оттащить от края крыши — он прочёл стихи.       Джон говорил, а у Беллами холод прошёлся по коже. Джон хотел умереть. Беллами до сих пор об этом не знал. Не знал и то, что если бы не Диксон, то Джон был бы сейчас мёртв. Не думал никогда, что будет за что-то так благодарен Диксону, невзирая на всё, что тот сделал. — Ты хотел умереть? — повторил Беллами, скорее риторический вопрос. — Если тебе будет от этого легче, это был не первый раз, когда я хотел умереть, — ответил Джон. — Помимо тебя, у меня в жизни были и другие проблемы. — Не успокаивает, если честно. — Давай прекратим говорить о Диксоне. — Не был бы он всё ещё актуальной проблемой, я бы согласился, — опроверг Блейк. — Я хочу знать, что он хочет от тебя сейчас.       Во взгляде Джона снова промелькнул страх. Не настолько масштабный, как при их первой встречи, но всё же. Он не хотел говорить об этом, но заставил себя ответить. — Тоже самое, чего хотел живым.       После этих слов в его глазах застыл немой крик о помощи. Ужасающий и рвущий в клочья. — Ты боишься, что однажды выполнишь его волю? — непринуждённо спросил Беллами. — Нет! — с резким напором опроверг Джон. Это была даже яростная уверенность, и снова он поменялся так внезапно. Беллами не замечал за ним такого поведения раньше. — Скорее он может свести меня с ума или даже в могилу, но никто и никогда не заставит меня убить тебя! — Сегодня утром ты встретил меня с ножом, — напомнил Беллами. — Беллами, пожалуйста… — умоляюще произнёс Мёрфи с дрожанием в голосе. — Я верю-верю, — успокоил его Блейк. — Давай только придём к соглашению — ты мне тоже верь. Рассказывай каждый раз, когда видишь его или чего-то боишься. Всё мне рассказывай. Ты меня понял? — Да, — ответил Джон. Но Беллами не был уверен в том, что тот действительно готов всем делиться. Зная Джона, трудно представить, как он подходит и начинает говорить о том, что его тревожит. Пока Беллами был удовлетворён его согласием, но расслабляться не собирался. — Ты мне скажешь, как ты вышел? — спросил Мёрфи. Его кофе оставил следы по стенкам чашки, от постоянного её колебания в руках, но оставался нетронутым уже на протяжении нескольких минут. — Как только Атом пришёл ко мне в сизо после комы, мы с ним говорили о том, что оба полностью уверены в том, что Диксону кто-то помогал. И этот кто-то остаётся угрозой. Мы о нём ничего не знаем, а у него все козыри на руках. В любой момент можно ждать того, что мы вновь окажемся в подобной ситуации. Я этого допустить не мог. Мы всё это время искали его. Атом был моими глазами и руками на свободе. И в итоге, мы его нашли. — Что вы с ним сделали? — задал вопрос Джон, слушавший до этого каждое слово с острым вниманием. — Ничего. Как только мы нашли его, тот сам предложил взять вину на себя. Без каких-либо угроз или пыток. Атом ничего не успел сделать.       У Джона округлились глаза, и он застыл от удивления и непонимания. Даже перестал крутить кружку, руки будто бы окаменели. — Почему? — только и спросил парень тихим голосом. — Мне и самому это интересно, — признался Беллами. — Но он ни слова не говорил больше. Молодой совсем парень, и о нём ничего неизвестно. Я его до этого ни разу не видел. Да и какой-то личной заинтересованности я в нём не увидел. Может, Диксон просто ему платил. — Думаешь, деньги бы его побудили взять на себя вину за убийство? — скептично высказал Джон. — Это, конечно, не вяжется. Может, он просто сумасшедший. Или испугался. Хотя страха я в нём не заметил. Он выглядел настолько равнодушным весь судебный процесс, будто неживой. Но мне важно только то, чтобы нам больше никто не угрожал. — Ты уверен, что это так? — Я больше ни в чём не уверен, — ответил Блейк с едва заметной безнадёжностью в голосе. До этого он вообще никаких эмоций не показывал, поэтому Джон стал слушать ещё более внимательно. — На данный момент, я сделал всё, что мог. И я охренеть как устал от этой борьбы. Я просто хочу жить обычной человеческой жизнью и знать, что мои близкие в безопасности.       Беллами коснулся руки Джона, и тот откликнулся на прикосновение, дрогнув. Беллами смотрел на него с упоением и думал о том, как же он скучал по этим губам; по его наглому взгляду, от которого теперь и след простыл; по прядям волос, спадающим на бледное лицо. Беллами так скучал, что сложно было держать себя в руках.

***

      Когда полная луна уже красовалась высоко на небе и заглядывала в окна, Беллами прижимал парня к постели в своей спальне, прямо-таки сгорая от вновь обретённой возможности целовать его губы, проникая в рот языком, и касаться его голого тела, чувствовать жар кожи, как его дыхание учащается. Даже сквозь неукротимую пылающую страсть, нельзя было не заметить, как истончало и исхудало бледное тело Джона. Беллами на ощупь это ощущал, исследовав повелительными ласками, ощупав его чуть ли ни с ног до головы. Останавливаться не было ни сил, ни желания. Джон был таким присвоенным и прирученным. Он реагировал на каждое прикосновение, всем телом подавая знаки о том, как ему приятна, как ему необходима близость Блейка. В этот раз было не так, как всегда. Это была тягучая до терпкости густая нежность. Это была раскованная спокойная ласка, которая длилась и длилась — бесконечная. Они срывали друг с друга поцелуи, как оголодавшие птенцы пищу из клюва матери. Беллами был готов поедать Джона поцелуями, целиком поглотить в себя и никогда не выпускать. Джон уже дрожал только от того, как руки парня скользят по его телу, упивался поцелуем с долгожданным нетерпеливым трепетом. То руками зарывался в волосы, то цеплялся за спину с нежной и одновременно крепкой хваткой.       Казалось, что в целом мире нет никого более мягкого, тёплого, нужного, чем Джон. Сколько бы прекрасных девушек ни побывало в постели Беллами, скольких бы он так ни прижимал в своей постели, он точно никогда не сходил с ума от переполняющей затмевающей рассудок страсти. Появилось похожее чувство, похожее на головокружение, на окутанный сладким туманом разум. Это что-то на грани безумия, на грани самой реальной эйфории из возможных. Зачем кто-то употребляет наркоту, когда есть Джон Мёрфи? Хотя это добро принадлежит только Беллами. Только ему позволено трогать парня, собирать языком вкус его кожи, проникать внутрь, наслаждаясь одним только видом на то, как тот извивается от его ласк, как стонет и закусывает губу. Беллами не торопился, затягивал ласку, останавливаясь, задерживаясь в нём, то продолжая. Беллами настолько не спешил, чтобы прочувствовать всё, чтобы ничего не упустить. Он доводил Джона до срыва, до громких стонов. Исцеловал, искусал всю шею, плечи и ключицы. Снова возвращался к губам и целовал их сквозь сбитое дыхание, сквозь вырвавшийся стон от резкого толчка внутрь Джона. В голове никаких мыслей, целого мира не существовало. Был только Джон. Только он и нужен был.       Джон быстро вырубился. Не удивительно, Беллами высосал из него все силы. Этот парень выглядел очаровательно даже когда спал. Блейк прижал его к себе поближе, не уставая наслаждаться прикосновениями к его коже. До сих пор в голове не укладывалось, что Джон любит его. Этот парень, который казался таким своеобразно диким и независимым. Всегда казалось, что Джону вообще люди не нужны, что он всегда сам по себе и его это устраивает. Теперь этот парень любит его. Это всё ещё немного удивляло. И Беллами дико заводила сама мысль об этом. Даже удовольствие от секса стало лучше, будто бы многограннее, насыщеннее. Беллами смотрел на Джона теперь как на что-то истинно своё. Джон целиком и полностью принадлежит ему. Не только телом, но и сердцем, разумом, всем, что у него есть. В этом был свой первозданный кайф. Такой, будто бы Беллами покорил целый мир, а не одно беззащитное сердце.       Утром Джон ушёл на работу раньше, чем Беллами проснулся. Ему было теперь дальше добираться до места работы, чем было от своей квартиры. Беллами, проснувшись, принял душ, по-быстрому выпил кофе и помчался в офис. Он был завален работой по горло. Так, что забыл про обед. Но для этого у него был Атом, который запёрся с сэндвичами прямо в его кабинет. — Рад видеть твою задницу на этом кресле снова, — с широкой улыбкой громогласно заявил Атом и плюхнул еду прямо на рабочий стол. — Еще бы. Тебе ведь больше не придётся выполнять мою работу, — ответил Беллами. — Мог бы уже и нанять кого-то вместо себя, если и дальше собираешься в тюрягу попадать. — Не-не, надеюсь, в последний раз.       Атом усмехнулся и, проглатывая кусок сэндвича, спросил: — Как дома встретили? — Я бы сказал… — Беллами сделал короткую паузу, обдумывая какие бы слова подобрать. — Не совсем так, как я ожидал. Вернее, совсем не так, как я ожидал. — Это как? — Ну то, что при виде меня он за нож схватится, ожидать никак было нельзя. — Шутишь? — спросил Атом, не до конца осознавая ситуацию, но уже ей удивляясь. — А у меня так плохо с чувством юмора? — серьёзно ответил Беллами. — Он побледнел, был жутко напуган. Смотрел на меня как обезумевший от отчаянного страха. Схватился за нож, чтобы от меня им защищаться. Я и не знал, что делать.       Атом прекратил жевать. Глаза его полезли на лоб. Он немного обдумал всё, ещё раз осознал, что это не шутка, а потом спросил: — Так что с ним было-то? Нервы сдали? — Боюсь, это кое-что похуже нервного срыва. Он видит Диксона. Тот с ним говорит, доводит его. Помимо того, он видел и меня, говорил со мной по телефону, в то время как меня даже к телефону ещё не подпустили. Я вернулся домой так внезапно, потому он не ожидал меня видеть. — Он сходит с ума… — с глубоким сожалением произнёс Атом. — А мы не заметили. — Джон хорошо умеет скрывать то, что его гложет. Я уж как никто другой это знаю, — попытался поддержать его Беллами, чтобы друг не чувствовал себя виноватым. — Мне иногда казалось, что он ведёт себя странно. Но я и не подумал, что всё может оказаться так серьёзно. — Что именно тебе казалось странным? — уточнил Беллами. — Последние недели он стал ещё более замкнутым, я бы даже сказал погружённым в себя. У него была притуплённая реакция на всё, он словно бы зависал, будто бы находился наполовину в этой реальности. Но он мог внезапно переключиться из притуплённого состояния в нервное и даже агрессивное. Потом так же резко мог поникнуть. Его бросало из крайности в крайность. Я всё списал на стресс. После убийства, да и из-за того, что ты в тюрьме, и он чувствовал за это вину. Да и в принципе своём он стал нелюдимым. Даже со мной и Октавией он почти ни о чём не говорил. Сложно было завести с ним разговор. Мы пытались развлечь его фильмом или насильно вытаскивали с собой к друзьям, с которыми он тоже не общался. Сидел в уголке сам, пока кто-либо не подойдёт, но на контакт ни с кем не шёл. Например, мне Брайан рассказывал, что Джон разозлился, когда тот просто спросил о его самочувствии. — Почему ты всё это не рассказывал мне, пока я был в сизо? — строго отчитал его Беллами. — Я же просил тебя всё о нём рассказывать. — Тебе и так там было несладко. Не хотел тебя нагружать. Да и повторюсь, что ничего серьёзного в этом не увидел. Это была нормальная реакция на всё, с чем ему пришлось столкнуться. Я надеялся, это просто пройдёт. — Но всё это могло бы закончиться очень плачевно, ты же понимаешь? — Скажи я тебе об этом, как бы ты ему помог?! Там, будучи в сизо, — опроверг Атом с некоторым нападением или защитой. — А я и так не забивал на него. Приезжал каждый день, даже предлагал пожить ему у нас. Я делал всё, что было в моих силах, чтобы поддержать его. — Да. Извини, — согласился Беллами. — Я должен благодарить тебя вообще-то. — Октавия постоянно за него переживала. Словно чувствовала, что что-то не так. А я её лишь успокаивал. Думал, драматизирует. У девушек чуйка лучше работает, сколько раз убеждаюсь! А всё равно как дурак, всё к своей логике пытаюсь приравнять.       Атом отчитывал уже сам себя, а Беллами вновь задумался о том, что Джону пришлось пережить в одиночку, и что он никому и словом не обмолвился. Он привык, что до его проблем никому дела нет, что со всем он должен справляться сам. Сложно будет его переучить от этого. Но сложности Блейка не пугают. Больше пугает то, что он в этой ситуации практически бессилен. — Что ты планируешь делать? — вырвал его из размышлений вопрос друга. — Пока наблюдаю. Но думаю, что нужна будет помощь специалиста. — Он не согласится, — уверенно заявил Атом. — Я уговорю. Ты же не сомневаешься во мне, правда? — Перед психиатром придётся честно говорить о своей боли. Он этого не умеет. — Я знаю. Надо будет — научим.       После Беллами посмотрел на свой обед, завёрнутый в бумажный пакет, и попросил секретаршу принести две чашки кофе. Атом молчал, о чём-то хмуро задумавшись. Видимо, пытался всё уложить в своей голове. Когда кофе уже стоял на рабочем столе, Атом сел на кресло возле стола и взял свою чашку в руки. — Он хотел умереть, — сказал Беллами. — Когда думал, что я мёртв. Он хотел сойти с крыши. И если бы не Диксон, его бы не было с нами. — Да. Я знаю, — мрачно ответил Атом. — Он сказал тебе? — Диксон. — Я как всегда узнаю всё последним, — сетовал Блейк. — Я тогда узнал о его чувствах к тебе. Джон просил, чтобы я ни в коем случае не раскрывал его тайну. Так что прости — я не мог.       Джон просил, чтобы он ни в коем случае не раскрывал эту тайну Блейку. От этой фразы повеяло скованным оттаянным страхом. Джон, наверное, больше смерти боялся, что Беллами это узнает. Настолько, что решился сказать об этом, только перед тем, как уже собрался распрощаться с жизнью. Он не был готов жить дальше с разоблаченностью своей тайны. Поэтому Джону некомфортно сейчас жить с открытостью своей тайны. Он постоянно находится в нервном напряжении, боясь каждого шороха, словно остался абсолютно голым, и его окружают враги ножами в руках.       Странно было даже представить. Беллами не мог уложить это в своей голове, как всё это время, когда он просто приезжал к Джону, вдоволь развлекался и наслаждался им, а потом уезжал домой, на время забывая и не думая о нём снова, в то время как для Джона было всё иначе. Наверняка, в его жизни происходил лютый пиздец, и для него «развлечения» Блейка дорогого стоили. Но он всё равно их допускал. Пускал в свой дом, в свою спальню, в своё тело. Позволял вообще всё. Несмотря на свой вздорный несносный характер, он становился мягким. Иногда пытался бороться, огрызался и посылал Блейка к чёрту, но всё же сдавался. Эта борьба ему была не по зубам, потому что победителем он быть и не хотел. Он хотел любви. Борьба за любовь никому непосильна, куда проще постоянно сдаваться, чем получить очередное болезненное поражение.       Вся эта жуткая хрень — лаг в башке в виде Диксона — всё это произошло с Джоном по вине Беллами. Джону приходилось всю жизнь бороться с непосильным врагом. Неудивительно, что в один момент Джону сорвало крышу, и он предпринял настолько радикальные меры. Если бы Беллами удосужился вовремя подумать о нём, если бы он не позволил себе тогда сомневаться, когда улики привели его к Джону. Он ведь почти позволил Диксону себя одурачить, он ведь чуть ли сам не стал врагом номер один для Джона. Он прекрасно осознаёт, какую боль ему причинил этим, даже слишком прекрасно осознаёт. Когда любимый человек становится самым главным врагом знакомо Блейку не понаслышке. Он и сам от этого однажды чуть не потерял рассудок.       Атом остался помочь с работой над проектами. Оба пытались не думать ни о чём дурном и заниматься делом. Это отвлекало. Беллами и не заметил этот день. На часах проверещала напоминалка о том, что уже пол шестого. Беллами собрал несколько важных бумаг и ноутбук, собираясь отправиться домой. — Ты уже домой? — удивился Атом. — Дел ведь невпроворот! — Я доделаю всё из дома. Джон в это время возвращается с работы, а я не могу сейчас оставлять его одного. — Ага, конечно, — скептично выразился друг с лёгкой усмешкой. — Работой он там будет заниматься. — Ты не понял. Я буду работать, мне просто нужно быть рядом с ним и контролировать, чтобы ничего плохого с ним не случилось. — Как с мамой, — произнёс Атом уже без прежнего ехидства, а с глубокой печалью в голосе.       Для Беллами эти слова стали почти ударом. Потому что это было то, что он сам боялся признать себе. Он вспомнил весь пережитый ужас и содрогнулся. Беллами уже столько лет делал всё, чтобы никогда не вернуться в прошлое снова. От мысли, что всё это может повторится, становилось до безрассудства страшно. — Я снова чувствую себя таким беспомощным, — признался Беллами. — Я ничего не могу сделать. Как ему помочь — не знаю. Это самое жуткое, что со мной происходило, и происходит вновь. Потому что я абсолютно бессилен в этой ситуации. Я не уберег маму. И я не знаю, что со мной будет, если я не уберегу ещё и его. — Твоё участие и внимание — это именно то, что ему очень нужно. Всегда было нужно. Так что ты не бессилен. Ты можешь намного больше, чем можешь даже себе представить. И ты можешь помочь ему, как никто другой не сможет. Мы вот с Октавией, как видишь, не справлялись.        «И мне страшно не справиться,» — подумал про себя Блейк. А ответил он совсем другое: — Значит, мне нельзя не справиться. Выбора у меня просто нет.

***

      К шести он уже стоял возле офиса Джона и поджидал его. На улице было солнечно и сказочно тепло, уже без утомляющей жары. К сожалению, не было времени прогуляться по такой погоде. Но Беллами насладился свежим воздухом, пока ждал парня около пяти минут. Джон вышел совсем безрадостным и смотрел себе под ноги, не зная о том, что Беллами здесь. Блейк окликнул его, и только тогда парень поднял на него глаза. — Что ты здесь делаешь? — Может, сам догадаешься? — с улыбкой ответил Беллами. — Карета подана. Садись, подвезу. Нам всё равно по пути. — Тебе до дома через мой офис не совсем по пути. — Не пойму, ты мне не рад? — с шуточным нападением воскликнул Блейк. — Может, я планам твоим помешал? — Нет. Просто не стоило париться. Я бы добрался сам. — Больно уж ты самостоятельный! — отчитал его парень. — Садись в машину давай, «сам»!       Джон выглядел уставшим, но всё же немного лучше, чем вчера. Он послушно сел в машину, и Беллами вслед за ним отправился на водительское сидение. Джон был молчаливым, словно бы даже не хотел о чём-либо заговорить. Потому начал Беллами: — Некоторое время я буду очень занят. Работать буду даже дома. Немного потерпишь? — Сколько угодно, — ответил Джон.       Беллами посмотрел на его удручённый вид. Взгляд совсем угас, почти безжизненный. Неужели он теперь всегда такой? — У тебя всё хорошо сейчас? — спросил Беллами, на что Джон посмотрел в его сторону и утвердительно покачал головой. — Я хоть и буду занят, ты всё равно можешь отвлечь меня в любую минуту. Если вдруг почувствуешь себя плохо, сразу ко мне. Не думай, что помешаешь мне, ясно? — Ага, — согласился Джон.       После они снова ехали в молчании, пока Беллами не стал подъезжать к ресторану. — Сейчас заедем за едой, закажем на вынос. — Я могу приготовить, — наконец подал голос Джон. — Я знаю, что можешь. Но сегодня я тебя кормлю. В другой раз ты. Не против?       Дома оба уплетали вкуснейшую лазанью. Беллами открыл вино. Постоянно пытался своим неряшливо весёлым настроением заставить Джона улыбнуться. Но как бы он ни старался найти точки соприкосновения, между ними чувствовалась непреодолимая невидимая пропасть. Словно бы два чужих человека пытаются делать вид, что они близки. Хреново выходит. Сидят друг на против друга с закрытыми ртами и закрытыми сердцами. Оба не говорили о том, что думали, скорее даже пытались скрыть себя настоящих, спрятать, не показать. Словно враги, заключившие мир, теперь делившие вместе одну постель, но по-прежнему ожидающие нож в спину.       И даже если бы Беллами захотел закрыть на это глаза, Джон не позволял это сделать, потому что сидел напротив, молчал и даже не пытался о чём-либо заговорить. Это молчание было некомфортным. Это не то молчание, в котором двое понимают друг друга без слов. Это то молчание, которым люди зарывают себя в могилу, при котором всё живое тут же умирает. Как бы Беллами ни старался избавиться от этого чувства, как бы ни пытался разговорить Джона о чём-то неважном, обсудить обыденные вещи, его попытки оставались на стадии попыток. Мёрфи настолько замкнут, отчуждён. И вроде ещё вчера он так откровенно поведал о своих проблемах, а сейчас снова закрыт. Беллами решил, что не стоит насильно вытягивать его из панциря, возможно парню нужно просто привыкнуть к новой стороне его жизни. Он ведь уже не рассчитывал, что будет жить с Беллами под одной крышей, что они будут засыпать вместе каждую ночь, говорить о делах на работе, о том, что будут есть сегодня на ужин или о планах на выходные. Раньше Джон вёл абсолютно иной образ жизни, и с Беллами близок совершенно не был. Возможно, что ни с кем не был.       На что Джон откровенно реагировал, так это на ласки. Только это ещё и доказывало, что он живой. Беллами хоть и уговаривал себя просто подняться в свой кабинет, чтобы незамедлительно приступить к работе, но глядя на Джона, сложно удержаться от того, чтобы к нему не прикоснуться. Ну а дальше остановиться вообще невозможно. Беллами удерживал парня на месте за бока, казалось, что тоньше, чем у любой стройной девчонки. Но Джон только казался таким хрупким, или был таким только в руках Беллами. Наверное, именно это всегда так в нём возбуждало. Блейк прижимал его спину к себе и с нежным напором целовал шею, покусывал мочку уха и выступающую жилку на шее. Джон вздрагивал и тихо постанывал. Он принимал поцелуи со спокойным упоением. Раньше он был более страстен, а сейчас же более чувствителен. И Блейку это нравилось не меньше. Он поимел Джона на кухне прямо после ужина.       Далее последовало менее увлекательное времяпрепровождение. Нескончаемое количество проектов, требующих проверки и одобрений. И так до самой глубокой ночи. А завтра ещё в офис на работу. Благо Беллами вполне себе может позволить туда опоздать. Все деловые встречи запланированы ближе к обеду или на вечер. В окно уже давно заглядывала ночь. Беллами времени вообще не замечал. К ноутбуку почти прирос. Джон был где-то в других комнатах, занимался своими делами и о себе не давал знать. Будто бы его здесь и не было. Но Беллами успокаивало то, что тот был в непосредственной близости, и в случае его панической атаки Беллами будет рядом в считанные секунды. Иногда он прислушивался к тому, что происходит в соседних комнатах, но оттуда не было ни звука. Неясно только — плохо это или хорошо. Беллами хотел было пойти проверить парня, но останавливался, ибо отвлекаться ему нельзя. В этом большом доме найти кого-то тихого как Джон — не минутное дело.       На часах было уже пол второго ночи, когда Беллами заметил время и решил заканчивать. Он пошёл в спальню, и пропавший сразу обнаружился. Спал себе спокойно, укутавшись одеялом. Беллами улыбнулся и аккуратно почти невесомо провёл по щеке спящего парня. Луна в своё время не особо давала ему заниматься работой из дома. Иногда заходила, могла что-то спросить или помолчать рядом, а ночью обязательно загоняла спать, не давая возможности засидеться. А Джон мало того, что ни разу на глаза не попался, так ещё и ушёл спать один. Блейка умиляла его скромность. Он был таким другим. Вообще ни на кого не похожим. Жил так, чтобы никому не мешать. Возможно, в этом и есть трагедия всей его жизни. Ему бы перестать бояться быть заметным и порой даже неудобным. Тогда может он и перестанет чувствовать себя чужим.       Уставший мозг не нарочно задумался о прошлом. Что было в планах. Ведь когда-то Беллами думал, что спустя пять лет будет вот так смотреть на уснувшую Джози, думал, что вместе пройдут рука об руку через всю жизнь. Потом это была Луна. Беллами сделал ей предложение, решил, что на ней остановится, ведь лучше ему уже не сыскать. Стоило ему подумать о том, что хочет провести с этой девушкой остаток жизни, как тут же планы рушились с неминуемой скоростью без права на восстановление. Обе попали в тюрьму, да и Джон был к этому близок. Словно проклятье какое-то. В общем, поэтому Беллами не спешил уже думать о будущем. Он не думал о том, что Джон теперь всегда будет засыпать в его постели, что тот теперь навсегда принадлежит Блейку. Он больше не верит ни во что вечное. Тем более, когда это касается людей. Беллами наслаждается моментом. Ведь на данный момент Джон рядом, и он такой мягкий и уютный. Пусть у них не всё идеально, Беллами всё равно рад возможности быть рядом с Джоном. Их не разделяют тюремные решетки. Пусть их разделяет пропасть недоверия, но на это, Беллами надеялся, ещё можно как-то повлиять.       На следующий день Беллами пришлось задержаться. Вечером была запланирована деловая встреча, поэтому Блейк не смог встретить Джона с работы. Когда он вернулся домой, Джон уже ждал с готовым ужином. Как только Беллами вошёл в дом, его встретил аппетитный запах еды. Парень как чёрт голодный, но до ужаса довольный такой встрече. В этот раз мало что изменилось. Джон такой же закрытый. На вид как всегда уставший и безрадостный. Ни сказать, что раньше он всегда был неугомонным весельчаком, но сейчас где-то глубоко внутри во взгляде читается огромный отпечаток тоски на грани отчаяния. Раньше Джон мог хотя бы выглядеть жизнеспособным. Никто, кто не знал, и подумать не мог, с чем он борется. Сейчас и знать не надо. Всё видно по его глазам. По отчётливо видимой тени печали, что искажает его черты, делает его другим. Человек, которому нужна помощь, выглядит именно так, и никак иначе.       Беллами спросил, как прошёл его день — Джон отделался общим ответом, как отвечают приятелям, малознакомым. Блейк похвалил еду, поблагодарил за заботу — ни на долю секунды на его лице не промелькнула улыбка, даже краем губ или хотя бы во взгляде. Беллами поделился событиями за день, пусть и не слишком увлекательными, а так рабочими моментами — Джон выслушал, искренне выслушал, а не сделал вид, но особо не участвовал в разговоре, ничего не спрашивал, только лишь взял ту информацию, что дали, другой не просил. Беллами решил, что ещё не время, не зачем его торопить, но всё замечал, не опускал на это глаза. — Спасибо за ужин, побежал я, — сказал Беллами. — После встречи с компаньоном нужно внести правки в проект, да и заняться остальными. А ты, как спать будешь ложиться, тащи и меня за уши, окей? Вместе должны засыпать.       Последнюю фразу Беллами произнёс с мягкой улыбкой и одарил парня тёплым нежным взглядом. Джон на это всё ещё жеманно реагировал. Он кивнул головой. Часто соглашался безмолвно. Беллами поцеловал его в щеку напоследок. Джон продолжил убирать на кухне, не прореагировав, а Беллами ушёл в свой кабинет.       Работа увлекала. Обычно забирала всё внимание. И сейчас тоже, но иногда мысли сбивали. Невольно Беллами вспоминал маму. Сравнивал её поведение с поведением Джона, анализировал насколько всё циклично, насколько сейчас опасно. Мама тоже закрывалась. Но часто выпускала пар по пустякам. Она не пыталась быть невидимой, как это делает Джон. Он даже разговаривать почти перестаёт, эмоционировать. Только тогда на футболе он выглядел чуть более живым. Беллами понимал, что нужно начать уделять больше ему внимания. Но срочно-обморочно было необходимо хотя бы несколько дней напрячься — неделю-две.       Это может быть слишком много для Джона. Стоило бы выделять хотя бы час в день на отдых с ним, помимо секса, а именно на общение. Беллами поймал себя на мысли, что это звучит так, будто он завёл себе домашнюю зверушку. Относился ли он к Джону по-другому? Может и нет. Возможно, что по-своему любил его даже, как любят питомцев. Звучит некрасиво, может даже гадко. Но на другую любовь Беллами был не способен. Джона он вообще ещё не привык воспринимать как постоянную первостепенную часть своей жизни. Мёрфи долгое время был заменой; был участником обмана, грязи, измен; был нужен, только для того, чтобы Беллами не стал рабом привязанности. А сейчас он первый, о ком Беллами думает. Первый, о ком беспокоится. Из-за кого отвлекается от важной работы.       На часах было около одиннадцати, когда Джон зашёл в кабинет. Первый раз за всё время подошёл сам, и то по просьбе Беллами. — Уже? — спросил Блейк. — Минут пятнадцать мне дай. Я заканчиваю.       Джон молчаливо зашёл и сел на край ближайшего к рабочему столу кресла. Беллами даже этому был приятно удивлён — что Джон не ушёл. — Я отвлеку тебя на пару минут? — тихо спросил Джон. — Да, конечно. Что-то случилось? — Беллами постарался скрыть своё беспокойство в голосе, но сам вопрос уже указывал на беспокойство. Но Джон выглядел озадаченным и слегка отрешённым, вряд ли он это заметил. — Я не могу перестать думать… — Джон сделал короткую паузу, словно бы ему непросто подбирать слова. И правда, уже разучился говорить. — Об этом парне… что сидит вместо меня теперь. — Джон, он совсем не невинный одуван. Он виноват в случившемся больше тебя, поверь. — Я не об этом, — остановил его Мёрфи и заговорил более уверенно. — У меня не выходит из головы, почему он это сделал. Почему он взял вину на себя/ почему помогал Диксону/ кто он такой вообще? Я хочу поговорить с ним. Ты можешь устроить встречу?       Беллами был рад тому, что Джон делится с ним чем-то. Хоть и считать это прогрессом рановато. Но сама просьба его немного напрягла. Он не был уверен, что Джону стоит видеться с этим парнем, с его-то и без того шатким состоянием. Ему бы лучше быть от этого всего подальше. Забыть, как страшный сон, и жить дальше. — Не думаю, что это того стоит, — ответил Блейк. — Он всё равно на контакт не идёт и ничего не рассказывает. Было бы хорошо, если бы ты и думать забыл о Диксоне. — В этом и дело, я не могу, — признался Джон.       Беллами задумался о сказанном, и после уточнил: — Ты его видишь? — Постоянно. — Даже сейчас? — Нет. Чаще он появляется, когда никого нет рядом. Теперь, когда ты дома, мне немного проще переносить его присутствие. Просто потому что я понимаю, что я не один в доме. — Иди ко мне, — позвал его Блейк.       Джон вроде как немного растерялся, замешкался. Потом встал с кресла и подошёл ближе к Беллами. Тот взял парня за руки, притянул к себе и усадил на свои колени. Блейк положил одну руку парню на поясницу, другой провёл по бедру. Джон был почему-то очень скованным, хоть и телом подстраивался под его руки. — Ты уверен, что тебе это нужно? — мягко спросил Беллами. — Да, — твёрдо ответил Джон, несмотря на то, что выглядел сейчас как взволнованный школьник перед экзаменом. Это так странно, что после всего того, что между ними было, после того как они перетрахались во многих местах и разнообразных позах, Джон кучу раз был связан и управляем Блейком, и тот всё же смущается, сидя на его коленях. Непонятный он человек, но это всё же сильно нравилось Блейку. — Давай так? Ты встретишься с ним один раз и поговоришь, но после этого, дай мне слово, что ты прекратишь думать о нём и о Диксоне, что ты не будешь искать больше ответы, что удовлетворишься тем, что получишь и на этом всё. Я хочу, чтобы ты остался со мной, а не сошёл с ума. Ладно?       Беллами прикоснулся к шее парня и посмотрел ему прямо в глаза. Во взгляде Джона промелькнуло живое тёплое волнение, может даже от трогательности и лёгкого страха. — Обещаю, всего один разговор, — согласился Джон.       Беллами был удовлетворён ответом и увлёк парня в нежный медленный поцелуй, от которого Джон мгновенно растаял в руках, абсолютно забыв о своём нескончаемом напряжении. Никто и никогда не выглядел настолько нуждающимся в нежности Блейка, как этот парень. Он только от одного поцелуя плавился. Отдавал всего себя Блейку, хоть на растерзание. Он очень любил Беллами. Это читалось в каждом его взгляде, чувствовалось в каждом прикосновении. Джон окончательно сдался ему. Даже несмотря на то, что он всё ещё молчит и закрывается, он как никто другой нуждается в Беллами, как никто другой готов отдать всего себя. А Беллами в ответ благодарен ему за это, и чувствует искреннюю нужду в его любви, в его присутствии. Может быть, всё же у них и правда что-то получится.