Заточение II

      Невероятные зелёные холмы, чёрные пляжи, голубые лагуны, темпераментные гейзеры, величественные водопады, затаившие мощь вулканы — всё это окружало их последние дни. В этой стране хотелось родиться и никогда не покидать её пределы. Прожить всю жизнь в этом маленьком уголочке планеты тихой беззаботной жизнью. Здесь был совсем другой мир — новый, чистый, до безрассудства прекрасный. Старый мир остался где-то на затворках. Такой несовершенный по сравнению с этим, нежеланный и ненужный. Здесь дышалось легко. Вся боль и переживания остались в прежнем мире, здесь этого не было. Здесь можно было почувствовать себя полноценно счастливым, никогда даже не вспоминая, что было когда-то иначе. Здесь были бесконечные прогулки, ужины у костра, бег босиком по безлюдным пляжам. Здесь светило самое яркое и тёплое солнце — улыбка Джона, практически не сползающая с его прекрасного лица. Остальное было таким незначительным на фоне его счастливых голубых глаз. Ничего не омрачало эти мгновения.       Ветер обдувал лицо и путал волосы. Широкая улыбка Джона, словно путеводитель к счастью, манила к себе, магнетически притягивала. Парень убегал от Беллами по песку, прямо в одежде забегал в море по колено, зачерпывал воду в ладони и выплёскивал на него, смеясь. Беллами уверенно прорывался к нему, приблизившись, хватал его в руки и поднимал на себя. Джон не мог больше ему ничего сделать, он был повержен, но смеялся без остановки. — Сейчас я кого-то окуну в воду, — шуточно угрожал Блейк. — Не надо. У меня нет сменной одежды. И вода холодная. — Потому ты полез в воду по колено? Очень разумно, — иронично прокомментировал он. — Ты ведь тоже, — подметил Джон. — Ты мне не оставил выбора.       Вернувшись к берегу, Беллами поставил парня на песок, и тот сразу поцеловал его в губы. — Подмазываешься? — усмехнулся Беллами. — Твоя школа, — с игривой улыбкой ответил Джон.       И каждый божий день был наполнен невероятным блаженством. Это было чем-то нереальным, больше похожим на рай. На Земле такого быть просто не может. Беллами стал сомневаться, что дело было именно в месте. Дело было в Джоне. В том, что на этом острове нет больше никого, кроме него. Они никого здесь не знали, никто не знал их, только они вдвоём были друг у друга. Беллами будто бы нашёл свой настоящий дом и принял своё истинное обличие. Он здесь почему-то не мог или не хотел прятаться, выглядеть равнодушно непоколебимым и держать эмоциональную дистанцию от Джона. Он был собой, постоянно окутывал парня взглядом словно тёплым одеялом, тащил его за собой всюду, откровенно касался в любой момент, где бы они не находились. Ведь рядом был человек настолько родной, что ближе и нужнее него никого быть не может. А Джон словно бы чувствовал это, светился от нескончаемой радости, смотрел на Беллами, будто бы только-только в него влюбился, а не прожил с ним целый год под одной крышей.       Впервые за столько лет Беллами чувствует себя так легко, словно с сердца сняли тиски, словно он впервые вдыхает воздух полной грудью, не чувствуя боли. А воздух пахнет Джоном, его волосами, его кожей. Воздух вокруг него буквально был пропитан им. Ничем другим Беллами бы и не хотел дышать. Он теперь Джона с рук почти не выпускал, прижимал к себе, подолгу обнимая, врастая в него, венами, нервами в него проникая, и боялся отпускать. Словно бы этот рай окажется сном, он проснётся, а Джона рядом нет — его унесло злое течение последствий, жестокая волна торжествующей справедливости. Казалось, она поджидает уже за поворотом. Но Беллами был безмерно счастлив, что у него есть хотя бы эти минуты. …пока Джон ещё ничего не знает.       Уже поздним вечером выйдя из душа Беллами застыл в приятном удивлении. Комната была окутана полумраком, вокруг стояли горящие свечи, на столе бутылка вина с бокалами. Беллами улыбнулся, хоть и не видел виновника сей романтической атмосферы, но вскоре почувствовал руки, прижимающегося к его спине парня. — И когда ты только успел это устроить? — Я очень способный, — ответил Джон. — Хотя в отеле это устроить не так уж и долго.       Они вели лёгкую беседу, выпили по бокалу вина, после чего Беллами подошёл к парню, усадил его на стол, снял с него футболку и стал покрывать его плечи нежными поцелуями. Торопиться с ласками не хотелось, Беллами хотел прочувствовать парня, его гладкую кожу, пахнущую чем-то родным и тёплым, чувствовать её под своими пальцами и губами, втянуть запах его кожи в себя. — У нас ещё осталось вино, — напомнил Джон.       Беллами оторвался от поцелуя, посмотрел на бутылку, стоящую на столе, и его глаза игриво загорелись огоньком. Он взял бутылку в руки и стал выливать остатки вина на тело парня ниже шеи, обволакивая его красной жидкостью, а после снова прильнул к нему губами. Он стал собирать капли терпкого напитка с его ключиц, плеч, груди, спустился до живота, параллельно снимая остатки одежды. Джон податливо подстраивался под поцелуи, изгибаясь. Его дыхание волнительно сбивалось от ощущений. Беллами спустился жаркими поцелуями ниже живота, целовал его член, обхватывая губами, лаская его языком. Беллами спускался поцелуями по бёдрам, искусал его ягодицы, возвращался по телу выше. Парень томительно стонал, сжимая пальцами край стола, и после Беллами уложил его спиной на твёрдую поверхность, закинул его ноги себе на плечи, касался губами его лодыжки, прижимая ногу парня к своему лицу и смотрел на него так, словно хочет съесть его целиком. Он вошёл в него, и комнату оживил несдерживаемый сладкий стон.       Беллами протаскал парня на себе по всему гостиничному номеру, поимел его везде где только можно, сгибал и подстраивал под себя, полностью владея им и управляя. И Джон был так к этому приучен, готов был принимать любые формы для него. Гибкость его тела сводила с ума. Беллами раньше и подумать не мог, что парни могут быть такими гибкими, пока не встретил Джона. А силуэт его тела был таким утончённым и изящным, хоть и оставался мужественным. Джон не напоминал девушку, но для парня всегда был очень пластичным. Видимо, именно это когда-то привлекло Блейка, который никогда ранее на парней и не заглядывался. — Какой ты всё-таки гибкий, — поделился впечатлениями Беллами после секса. — В тайне от меня гимнастикой или растяжкой занимаешься? — Пф, — насмешливо фыркнул Джон. — Ты каждую ночь меня растягиваешь — вот и вся моя «гимнастика». — Так ты от природы такой? М-м, как же мне повезло тебя встретить. Кто там встречи организовывает? Вот спасибо тому чуваку, что свёл тебя со мной. — Какому чуваку? — Ну, если Бог есть на свете, то у него в подчинении должен быть такой чувак, который отвечает за сплетение судеб тех или иных людей. И вот он увидел тебя и подумал: «Какой сексуальный парень! Он обязательно должен быть с Беллами!»       Мёрфи вслух рассмеялся: — И как такое в голову тебе приходит? На небесах есть чувак, который решает, кто с кем будет трахаться что ли?       Беллами не без удовольствия наблюдал за парнем. Его смех беспощадно привораживал к себе. — Мне и не такое в голову придёт, чтобы тебя повеселить. А ты не помнишь, как попал в нашу компашку? — Одни знакомые познакомили со своими знакомыми. Как-то так. Так я познакомился с Атомом. А Атом уже познакомил с тобой. — Точняк. Атом и есть этот чувак. Это он людей сводит. У него там какие-то свои связи есть.       Джон усмехнулся, а Беллами с горечью подумал: «Только лучше бы он никогда меня с Кларк не сводил». Ведь сам Атом когда-то поспособствовал их знакомству, даже несмотря на то, что Беллами был с Луной на тот момент, а потом ещё выражал недовольство по поводу измен. Но Блейк постарался отогнать мысли о Кларк, чтобы хотя бы в эти драгоценные моменты с Джоном не портить тревогой о возможных последствиях. — Не, ложная тревога, — произнёс Джон, задумавшись. — Наоборот. Это ты меня с Атомом познакомил. Мы с ним как-то и не контачили особо. Только с тех пор, как ты ебанулся и в голову себе шмальнул. — О чёрт! — выразился Беллами, вспомнив то жуткое время. То, как он назвал имя Джона психопату-убийце, обрекая его на смерть. Как мысленно прощался с ним, обнимая в своей постели, думаю, что больше никогда его не увидит. Тогда та нежность, забота, обезумевшая нужда друг в друге были для них обоих в новинку. Из-за чего Джон был таким неосторожным, почти что оголял свои чувства перед Беллами, не имея сил их прятать. Но Блейк всё равно не заметил, не придал этому значения, только сейчас понимает, что всё было почти на поверхности. Беллами почему-то и мысли не допускал, что Джон может его любить — этот своенравный колючий дикарченок. Потому и в упор не видел. А теперь этот парень стал совсем своим — ручной и к ласке приучен, даже когда кусается и шипит, то совсем по-другому, теперь в его глазах всегда отражается любовь.       Беллами, отдавшись воспоминаниям, смотрел на парня и думал: «Господи, как же мне повезло, что ты у меня есть. Не ушёл, не бросил меня, даже когда я бил очень больно. Не человек, а ангел во плоти». — Так кто нас всё-таки познакомил? — заинтересовался Мёрфи, копошась в собственных воспоминаниях, но так и не находя ответа.       Блейк впитывал его глазами, окутывая тёплым ласковым взглядом и так беззаботно улыбаясь, глядя на него, тихо ответил: — Судьба.       Джон проникновенно посмотрел на Беллами. Удовлетворенный ответом, он прильнул к парню ближе, вжавшись лицом в его шею, сплёл их руки у Беллами на животе. Блейк почувствовал его улыбку, а после лёгкий поцелуй на своей шее. — А что ты подумал обо мне при первой нашей встрече? — спросил Джон. — Ничего не подумал. Я не обратил внимания на тебя. — После Беллами хмыкнул и добавил с усмешкой: — Вот это я лоханулся, если честно. — Значит, внимание на меня обратил только на балконе Монти? — Тогда да. Тогда нельзя было тебя не заметить. Внимание на себя обратить ты умеешь. Даже не знаю, что с нами было бы, если бы ты не был таким ебанутым и не решил мне по приколу отсосать. — Ну или если бы ты не был таким ебанутым, и не решил бы ворваться ко мне в квартиру и заставить трахаться с тобой, — иронично отбил парень. — После твоей выходки на балконе я как-то и подумать не мог, что ты окажешься анальным девственником и будешь строить из себя недотрогу. — Вообще-то я не был анальным девственником. — Вот как значит? — с наигранным удивлением сказал Беллами, ласково поглаживая спину Джона пальцами. — Тогда рассказывай, как это было. — Это было задолго до тебя. И это даже стыдно вспоминать. Самый отвратительный и позорный секс в моей жизни. — Рассказывай давай. Мне интересно, — уговаривал Беллами. — Мне тогда было лет 16. Я часто бывал на вписках. Убивал время, развлекался как мог. И вот там мы с этим типом познакомились. — У типа имя есть?       Джон насмешливо хмыкнул и ответил: — Наверняка, есть. Только мы с тобой его уже не узнаем. — Ты даже имени его не узнал? — усмехнулся Блейк. — Узнал. Но я уже не помню. Нафиг надо в памяти держать. — Ладно. Меня более чем удовлетворяет этот ответ. Давай дальше. — Ну вот мы с ним зависали вместе у друзей. Наверное, раз третий его в жизни видел в тот вечер. Под конец вечера нас осталось четверо. Потом один ушёл спать в другую комнату, второй ушёл за пивом в магазин и долго не возвращался. Он тогда так и не вернулся, кстати. Вот мы с Типом одни остались. У него рот не закрывался, он всё время о чём-то рассказывал, я в основном кивал головой, смеялся с него. Иногда он дичь какую-то несусветную нёс, но я пьяный был, поэтому мне нормально было. И вот как-то плавно он перешёл к теме однополого секса. Спросил у меня, было ли у меня — я сказал «нет». Он спросил: «А хотел бы попробовать?» Я подумал, стебётся. Мы до этого на многие темы говорили так же якобы «серьёзно». Я в шутку и говорю: «Это что, предложение?» И он меня засосал. Я чисто от скуки решил пососаться с ним. Всё равно своей болтовнёй уже утомил меня. — Надеюсь, со мной ты не по этой же причине спишь? — усмехнулся Беллами.       Джон хмыкнул от смеха, а после продолжил рассказывать: — Ну он сначала щупал меня, обжимал. Потом я чувствую, что у него стоит. Подумал: «Ни хрена себе, как далеко это заходит». И он отрывается от меня и говорит: «Давай я отсосу тебе, а ты мне дашь себя трахнуть?» Если честно, я до сих пор не знаю, на какой хер я согласился. Решил поэкспериментировать, наверное. Я вообще к этой идее на похуй отнёсся. Не так что: «О, а интересно попробовать», а как-то так: «Ну ок, давай». Чисто как одолжение. Ну и лучше бы я этого не делал. Потому что это был такой пиздец. Отсасывает он так же хреново, как и трахается. В общем, это было лишь пиздецки больно, и не хрена неприятно. Но я решил потерпеть. Обещал же человеку.       Беллами закатился смехом с последней фразы и усмехнулся: — Вот это ты серьёзно относишься к договоренностям с малознакомыми типами. — Ну не смейся, — попросил Джон, смутившись. — А ему понравилось? — Ему-то понравилось. Он потом полночи не затыкался об этом. У меня спросил — я сказал: «Сойдёт». Чтоб не обидеть. А в голове было лютый мат. Короче с тех пор я стал избегать его, и мы больше не виделись. — Больше не было у тебя парней? — Нет. Я решил, что ну нахрен такие эксперименты. — О, так тот минет на балконе ты делал впервые? — приятно удивился Блейк. — Да. — Ни хрена себе. Так это врождённый дар? Какой ты у меня талантливый мальчик.       Джон смутился и толкнул парня в плечо: — Заткнись.       Блейк давил широкую улыбку на лице, прижал парня к себе поближе, и произнёс: — Мне льстит, что только я вызвал у тебя такое желание. Неужели, правда только ради прикола? — Ну, — Джон задумался, прежде чем ответить. — Не совсем. Просто ты приглянулся. Но сделал я это больше ради прикола. Чтобы посмотреть на реакцию, поиздеваться. И я, если честно, думал, ты остановишь меня и пошлёшь нахрен. — Ты лез ко мне в штаны, ожидая, что я пошлю тебя нахрен? — уточнил Блейк, удивляясь с этого странного парня всё больше. Но в то же время Беллами нравились все его странности. — И как бы ты тогда выкручивался, интересно, если бы я тебя послал? — Не знаю. Об этом поразмыслить я не успел.       Узнавать о его прошлом было интересно. Тем более, что у Джона оно такое насыщенное. И не удивительно, ведь этот парень взбалмошный сумасбродный чудак. Он мог пойти на многие безумные вещи просто от скуки. — А что ты там говорил по поводу того, что я тебе приглянулся? — с самодовольной улыбкой спросил Беллами. — Хрен я тебе, что расскажу. Твоё эго и так крышу поднимает.       Блейк рассмеялся и погладил парня по обнажённой спине, глядя на него и в сотый раз ловя себя на мысли, какой же он красивый. — А тебе правда так не понравился секс с ним, или ты говоришь это для моего спокойствия? — поинтересовался Беллами с лёгкой улыбкой на лице. — Правда. Я ведь потому и не хотел тогда спать с тобой, когда ты без разрешения заявился ко мне в квартиру, чтобы меня трахнуть. — Джон с этого усмехнулся и дополнил: — Когда-то я не хотел спать с тобой. Замечательное же было времечко. — Вот как! — воскликнул Блейк, ухмыляясь. — Моё замечательное времечко, наоборот, началось после того, как я встретил тебя. — Не надо говорить так. Это не правда. — Ещё какая правда, — возразил Беллами. — Ты ведь так охренительно отсасываешь. — М-м, — чуть разочарованно промычал парень. — Только поэтому? — Ну теперь не только поэтому, конечно. Я говорю про то время, когда у нас только всё начиналось. Сейчас я живу как у бога за пазухой. Мне с тобой так повезло. Не припомню, чтобы с кем-то другим мне было лучше, чем с тобой.       Джон бросил удивлённый взгляд на парня в ответ на его откровения. В его глазах так отчаянно забилась радость — необузданная, слишком живая, слишком горячая. Не уж то до этого самого момента Джон сам этого не понимал? По всей видимости, Беллами ещё более чёрств и внешне холоден, чем сам о себе думает. — Знаешь, я… Я тоже… — Джона переполняли эмоции, и он не мог подобрать слова. После он взял себя в руки и произнёс так сдержанно и небрежно, пытаясь спрятать свою сентиментальность: — Я тоже люблю тебе отсасывать.       Беллами искренне рассмеялся: — Ахаха. Ничего себе признание. Но я это заметил.       От его смеха волнение Джона чуть спало, и он смог говорить более открыто: — А ещё я люблю ночные разговоры с тобой. Когда мы лежим в постели, и ничто нас не отвлекает друг от друга. Я так люблю, когда ты смотришь только на меня. Последнее время мне не хватает твоего внимания. Я понимаю, у тебя много работы, есть свои дела. Мы как с Мексики вернулись, всё что мы делали вместе — так это занимались сексом. И я не жалуюсь, мне нравится наш секс. Но я очень скучаю. Каждый день я с нетерпением жду ночи, потому что тогда смогу провести с тобой время.       От его слов защемило сердце. Беллами снова вспомнил о том, каким мудаком является. С Джоном он об этом как-то забывает. Глядя в его любящие глаза, невозможно поверить в свою ничтожность. Ведь Джон бы его так тогда не любил.       Последние месяцы Беллами специально избегал близкого общения с Джоном. Старался меньше с ним видеться, меньше знать о том, что у него происходит. Своё неистовое желание быть с ним рядом он старался заглушить, приезжая к Кларк, трахая её, срывая свою злость в сексе с ней. Джону говорил, что много работы, и тот верил так, словно его никогда не обманывали. Джон не пытался даже вмешиваться, требовать или выпрашивать к себе внимания. Беллами только сейчас узнаёт, как ему было трудно, как он скучал. За это его охватывает боль и стыд. Хоть рви себя на части голыми руками. — Я услышал тебя, милый. Обязательно, исправлюсь. Даю слово, — произнёс Беллами, скрывая за беззаботным тоном мучительную бойню, на которой он сам себя казнит. — Даже если это незаметно, ты мне важнее работы. И ты можешь отвлекать меня в любое время. Подходишь и говоришь, что тебе нужно внимание. Понятно тебе? — Ну не могу я так. Ты же меня знаешь. Ты когда занят, я не решаюсь к тебе подходить. Я боюсь быть навязчивым. — Джон, ты мой парень! — воскликнул Беллами отчитывающим тоном. — Ты имеешь полное право быть навязчивым! Имеешь право доставать меня, что-то требовать от меня, бесить меня, да что угодно со мной делать! Можешь даже прибить меня, если захочется, я разрешаю!       Мёрфи расплылся в счастливой улыбке и прижался к парню ближе, покрывая его плечи нежными, почти невесомыми поцелуями. Блейка всё ещё не отпускали навязчивые мысли, посылаемые чувством вины и страхом всего лишиться. Беллами обнял парня по крепче с мыслью: «Надеюсь, тебе никогда не захочется прибить меня». Джон доказывал это своими поцелуями. От них так тепло, кожа загоралась под его губами. Беллами коснулся рукой его лица, проведя пальцами по щеке, задел губы. Парень поцеловал кончики его пальцев. — Может быть оба займёмся делом, которое нам так нравится? — с игривой улыбкой предложил Беллами, мечтая уже вырваться из грузных мыслей, искупаясь в его любви. Только Джон способен его спасти.       Мёрфи загорелся довольной улыбкой. Не проронив ни слова, он стал целовать упругую грудь парня, постепенно спускаясь губами по его телу всё ниже. Джон смаковал его тело, как что-то очень вкусное, одурманивающее разум, как что-то очень необходимое, важное, любимое. Беллами вновь забывает о том, кто он есть, о том, через что ему пришлось пройти, и через что ещё предстоит пройти. Джон снова спасает его. Этот свет — единственное солнце в его мире.

***

— И вот туда мы должны спуститься? — испуганно произнёс Джон, глядя в расщелину ледника. Высота была приличной. При одном взгляде вниз внутренности скручивались в жгут. — А я ведь совсем недавно начал любить жизнь.       Беллами усмехнулся: — Не бойся. Я же с тобой. Так что если помрём, то вместе. — Давай ты один туда спустишься, а я тут тебя подожду? — Нет, милый. Без тебя умирать мне будет скучно. — Ну это ведь ты по всяким скалам лазаешь, как человек-паук. А я так не умею. — Мы сюда зачем приехали? — произнёс Беллами, смотря парню прямо в глаза и очаровывая его взглядом. — Чтобы быть вместе каждую секунду и делать всё вместе. Ты ведь сам хотел больше проводить со мной времени. — Я это хотел до того, как ты стал уговаривать меня спуститься в ледник.       Беллами рассмеялся и подбодрил его: — Не прикидывайся. Ты смелый. И готов идти за мной, куда угодно. Я это знаю.       После спуска в ледник и тяжёлого восхождения Джон почти не мог двигаться, но впечатлений было столько, что хватило бы на половину жизни. К вечеру боль в теле стала ещё более ощутима. Каждый миллиметр тела, каждая мышца ныла при любом движении. Беллами перенёс эту нагрузку легче, ведь из-за своей сидячей работы, он много уделял время спорту в свободное время, в том числе занимался и альпинизмом. Для Джона же это восхождение было мало того, что первым, так ещё и по леднику. Казалось, это в разы усложняет подъём, хоть и по скалам он никогда не лазал, сравнить не может, но Беллами сказал, что даже ему это восхождение далось нелегко. Джон из последних сил заставлял себя двигаться, с трудом выбрался из душа и дополз до кровати. Он плюхнулся животом на постель рядом с Беллами и устало проговорил: — Сегодня в постели я буду бревном. Но ты сам виноват.       Блейк усмехнулся: — Не буду я тебя трогать сегодня. Я что, изверг какой? — Ох, боже. Впервые меня радуют эти слова.       Беллами с пару секунд задумался, а после приблизился к парню, склонившись над ним, и заговорил: — Ну или всё же потрогаю. Но так, что ты точно не будешь против. Расслабься и получай удовольствие.       После этих слов, Джон почувствовал, как сильные руки сжали плечи и начали осторожно массировать их. Джон даже с наслаждением простонал. Беллами разминал мышцы осторожно и плавно, то сжимал чуть крепче, то мягче, и медленно спускался руками по спине всё ниже. Несмотря на боль в теле, это был невероятный кайф. Джон только осознал, что никто прежде не делал ему массаж. Что и неудивительно, ведь ни с кем он так близок не был. — Не больно? — спросил Беллами. — Немного, но всё равно очень приятно, — промычал Джон в подушку. — У тебя природный дар массажиста? — Это не моя заслуга. Это ты вдохновляешь и вызываешь желание помять тебя. — Беллами постепенно спустился ниже поясницы и принялся сжимать ягодицы. — Вот здесь я подзадержусь немного.       Мёрфи хмыкнул от смеха, всё ещё расплываясь от удовольствия. Беллами перевернул парня на спину, снова начал с плеч, промассировал руки, затем грудь, бока, спустился по бёдрам. После он лёг ниже, закинул на себя его ноги и стал массировать стопы. Джон всё чаще постанывал от удовольствия, от чего Беллами довольно улыбался. — Всё время как ледышка, — произнёс Беллами и растёр стопы парня ладонями. — В душе пол холодный, — зачем-то оправдался Джон. В нём проснулось столько эмоций и чувств от неожиданной заботы Беллами, что в себе удержать было сложно. Но вскоре он вообще забыл, как дышать от замешательства. Беллами склонил лицо, пытаясь обогреть его ноги своим горячим дыханием, и оставил лёгкий поцелуй. Джон зажмурил глаза, чтобы сдержать слёзы. Он сам не понимал, что с ним происходит. Внутри словно всего затрясло, хоть и снаружи он оставался спокоен. И впервые в его жизни слёзы были не вызваны болью, а от переизбытка чувств любви и от неожиданности или непривычности такого отношения к нему. Джон прожил всю жизнь нахрен никому ненужным, не видел ни от кого любви и бескорыстной нежности, а от Беллами всего этого и подавно не ждал.       Джон не знал, как реагировать, как относиться к такому, но он чувствовал, что отношение Беллами к нему значительно поменялось. Всё-таки за весь год их совместной жизни Беллами больше всего уделял ему внимание только во время секса. За исключением того периода, когда вытаскивал его из депрессии, спасал от безумия. Но как только психическое состояние парня стабилизировалось, Беллами уже не так много уделял ему трепета и внимания. А тут он промассировал всё его тело и выцеловывал ноги. Кажется, такие вещи делают обычно из любви. По крайней мере, Джону так хотелось в это верить, хоть и сам этого боялся. Боялся, что он просто обманывает себя, что кормит себя ложной надеждой. Но боятся было уже поздно, его сердце разрывалось переполненными эмоциями, очень разными, намешенными в кучу.       Закончив с массажем, Беллами лёг рядом, потянулся поцеловать Джона, но заметил его слёзы и всерьёз насторожился: — Что такое? Я что-то сделал не так? — Нет. Нет. Всё хорошо, — ответил Джон, пытаясь найти слова, которыми он мог бы объясниться. — Прости. Я просто идиот. — Не смей оскорблять моего парня. Только я могу это делать, — с улыбкой отшутился Беллами, пытаясь разрядить обстановку, но сам всё ещё был обеспокоен. Он обнял парня, аккуратно прижав к себе и произнёс на ухо: — Всё хорошо. Всё теперь у нас с тобой будет хорошо.       Джон не мог смирить чувство, что он тоже должен что-то сделать для него. Потому что это он всегда пытался отдавать всё своё тепло тому, кого любит, чтобы заслужить своё место рядом с ним. Когда он этого не делает, он чувствует себя некомфортно. Словно вышел из магазина с чем-то ценным не расплатившись. Потому Джон забил на боль во всём теле, он стал ласково целовать любимого в шею, спускаясь рукой по его торсу прямо к паху. Но Беллами перехватил его руку и проговорил парню на ухо с доброй насмешкой: — Куда лезешь своей шаловливой ручкой? Сказано же было отдыхать. — Я тоже хочу сделать тебе приятно, — прошептал Джон. — Поверь, ты и так много делаешь для меня каждый день. Это я не сполна отдаю тебе взамен. Пора исправлять эту ситуацию, — Беллами нежно поцеловал парня в висок, а Джон кутался в его объятия с головой. После голос Беллами обрёл слегка печальные нотки: — Может тогда ты не будешь плакать из-за проявленной к тебе заботы и чувствовать, что ты что-то должен за неё.       Сердце вздрогнуло от этих слов, и новая порция слёз рухнула на лицо. Джон вообще не мог понять, что происходит: то ли он спит, или нечто подобное действительно возможно в его жизни? И когда это Беллами стал так хорошо разбираться в том, что чувствует Джон? Может ему стало по-настоящему важно, что на сердце у парня? Или у этой страны особенные флюиды?

***

      Стоя на высоком холме и глядя на необъятные простирающие просторы, кругом не души, и весь мир как на ладони, они стояли к друг другу вплотную и едва ли могли дышать от переполняющего чувства прекрасного. Беллами прижимал Джона к себе со спины, касаясь щекой его виска. Они стояли одни на отшибе мира, и не было ничего более романтичного, не было ничего более интимного, чем это уединение. Беллами чувствовал, как прикасается к нему не только телом, но и душой, переплетая их души во что-то единое. — Джон, я хотел, чтобы ты знал… — произнёс Беллами, стараясь подобрать нужные слова. — Я чувствую себя так, будто бы у меня за спиной выросли крылья. — На таких холмах, созерцая их величие, я тоже чувствую себя так воодушевлённо. — Нет, я сейчас не о месте говорю. Я чувствую это уже на протяжении некоторого времени. Чувствую, как за спиной выросли крылья. Такие огромные и мощные. А я волоку их по дороге и боюсь летать.       Джон устремил заинтересованный взгляд прямо ему в глаза. Он готов был ухватиться за каждое слово. Его искреннее внимание было таким очаровательным. Беллами этим чарам всё больше сдавался. — Я не такой, каким ты меня видишь, — продолжил Блейк. — Я вообще не подарок судьбы, я знаю это. И ты знаешь. Мало кто способен меня терпеть, но ты это как-то умеешь. И ты не даёшь мне скатиться вниз. Благодаря тебе я стою здесь, я не скатился в ненависть, ярость — в эту самую бездну, из которой так сложно потом выползать. Всё это время не я тебя спасал, а ты меня. И если ты вдруг оставишь меня, то я боюсь и представить, что будет со мной. — Белл… — произнёс Джон, глядя так чувственно и проникновенно, нежно коснувшись ладонью его лица. — Я не оставлю тебя. У меня, кроме тебя, даже нет никого. Посуди сам, я бы был один в этом мире, если бы не ты. Я никогда не оставлю тебя.       Джон был немного обеспокоен, но в то же время тронут до глубины души. Несколько удивлён и растерян, но чувствовалось, как он загорелся от этих слов, стал увереннее и счастливей. А Беллами готов был на месте погибнуть, глядя в эти бескрайние чистые глаза. Ему хотелось по кусочкам себя разобрать за то, что он не умеет быть достойным этой чистой любви, что он пачкает её своей грязью.

***

      Сидя на кухне за чашкой кофе, Джон с Беллами рассказывали друзьям о поездке, в красках делясь впечатлениями, Октавия восторженно слушала, а Атом выглядел несколько отстранённым. Обычно у него рот не закрывается, но в этот раз не было его комментариев, шуточек, не было даже привычной атмосферы лёгкости и весёлой непринуждённости, которую он создавал вокруг себя. — Надо бы и нам посетить этот остров. От одних только ваших рассказов мурашки по коже, — произнесла Октавия. — А как прошло ваше свадебное путешествие? — спросил Джон. — Не столь разнообразно, как ваше, но провели мы его очень романтично. Чего только стоил секс под водопадом, — с улыбкой поделилась Октавия и игриво взглянула на своего мужа. — И то, как нас застукала парочка туристов пенсионного возраста, — усмехнулся Атом. — Они нам явно позавидовали. — Так вы там аниматорами для пенсионеров подрабатывали? — насмешливо спросил Беллами. — Или же это старички опытом поделились? — Ну если бы там был ты, обязательно поделился бы, — сухо ответил Атом. В его голосе прозвучало недовольство и даже какое-то осуждение, и в то же время он даже не взглянул на Беллами. Блейк в ответ бросил в друга беглый взгляд с кривой усмешкой на лице, проигнорировав его выпад. — Атом, ты чего разбубнелся-то? — отчитала его Октавия. — Ничего. Просто его опыта на всех пенсионеров хватит. — Тебя это так задевает? — бросил ему Беллами, невозмутимо ухмыляясь. — Нет, не задевает, — с пассивной агрессией прыснул Атом. — Просто при чём здесь опыт-то? Есть люди, которые не хотят быть круче всех, им не надо доказывать свою охуенность. У них другие ценности — постоянство и надёжность. Не все хотят быть охуенным Беллами Блейком, представляешь?       «Что происходит?» — пронеслось в голове Джона, но он молчаливо наблюдал за ними, с таким же не понимаем, как и Октавия. — Ты женат неделю, какое постоянство? — продолжал насмехаться Беллами. — Чуток попозже будешь своим постоянством кичиться. — Считаешь наш брак временным? — злостно высказал взбесившийся Атом. Казалось, он был на грани от того, чтобы вцепиться в лучшего друга и врезать ему. Джон ещё никогда не видел Атома таким злым. Тем более, по отношению к Беллами. — А ну стоп! — приказным тоном осадила их Октавия. — Что с вами такое? Вы что поругались? — Нет, просто ненавижу, когда он выёбывается, — успокоившись, сдержанно ответил Атом. — Да вы из-за хуйни какой-то сцепились! — Выйду, покурю, — бросил Атом и вышел на улицу.       Беллами допил кофе и в скорости тоже вышел из комнаты. Оставшись наедине с Джоном, Октавия поинтересовалась у него: — И что это с ними? — Джон пожал плечами, и девушка снова высказалась: — Они весь день странные. То вообще не разговаривали друг с другом, потом сцепились непонятно из-за чего. Атом же в своём ненаглядном Беллами души не чает. — И на свадьбе он был зол из-за чего-то, — припомнил Джон. — Ты о чём? Нормальный он был на свадьбе. Очень даже довольный и счастливый. — Это да, но когда мы ушли с Беллами в машину, то Атом его позвал куда-то, и выглядел взвинченным. — Когда это было? — Вечером. Беллами сказал рабочий вопрос обсуждали. — Атом на собственной свадьбе о работе парился? — Ответственный он у тебя, — ответил Джон, скованно улыбнувшись. — Так ладно, ну их в пень! Ты расскажи, чего ты так светишься? С твоего лица весь день дурацкая улыбочка вообще не сходит. Признавайся, влюбился в кого-то? — по-доброму насмехалась Октавия. — В того же самого. По триста раз на дню, — с улыбкой ответил он. — Я тебя таким видела только когда сидела прикованной к кровати, а ты к нему на свиданку мчался. Что тогда как придурок счастливый выглядел, что сейчас.       Джон и впрямь ощущал себя таким счастливым после этой поездки. Он снова окунулся с головой в самое настоящее счастье, которое вообще никогда не рассчитывал уже ощутить. Беллами уделил ему столько внимания. Даже отложил ради него свою обожаемую работу, захотел уехать, чтобы провести время только вдвоём. На Беллами это вообще не похоже. Чаще он с Джоном просто трахается в перерывах между своей работой. Могут иногда провести время вместе, но в последнее время это было слишком нечасто. В Исландии Беллами был вообще другим — таким внимательным, чутким и даже нежным. А после тех его откровений на холме, Джон по-настоящему почувствовал себя ценным для него. — Этот остров просто невероятный. — Только ли остров? — насмешливо усомнилась Октавия, будто видит парня насквозь. — И Беллами, — признался Джон с замиранием сердца. — Он невероятный, удивительный. Он оказался таким замечательным. За столько лет только сейчас это узнаю. Такое чувство, что за одну неделю поездки, он стал мне роднее, чем за все годы, что мы с ним знакомы.       Когда-то Мёрфи нарекал Беллами самым ужасным человеком, даже несмотря на то, как безумно любил его. Теперь он сам удивлялся тому, как легко он говорит о том, какой Беллами замечательный. Хотелось кричать об этом, чтобы весь мир услышал и пересмотрел о нём своё мнение. Пусть все посмотрят на Джона. Каким счастливым он смог стать рядом с Беллами. Такое под силу только самому лучшему, самому замечательному человеку на этой планете. — Я чувствую себя так легко. Наверное, так должны чувствовать себя влюблённые. Мне столько времени на это понадобилось. — Вот видишь, — произнесла довольная подруга. — А ты на себе крест ставил. — После всего, что со мной было, мне было сложно привыкнуть, что у меня может быть всё хорошо. Сложно перестроиться. Ибо всю жизнь я прожил в каком-то кошмаре. Если бы не Беллами, я мог в нём и остаться. — А как же я? — с шуточной обидой спросила Октавия. — А ты меня отшила, — с сухой иронией напомнил Джон, и девушка громко рассмеялась.

***

      На улице стояла духота, солнце беспощадно обжигало своим жаром, благо крытая веранда создавала тень. После Исландии к такой температуре нужно было привыкнуть. Беллами закурил вместе с Атомом. Они оба молчали. Атом был не расположен к общению. Было даже как-то непривычно видеть его таким. — В Исландии, конечно, не так жарко, — Беллами специально заговорил на отвлечённую тему с таким невозмутимым видом, будто бы между ними ничего не произошло. Атом не отвечал, напряжённо смотрел куда-то в сторону, а Беллами с этого лишь забавлялся. Он продолжил издеваться над другом с нескрываемой ухмылкой на лице: — Слетай со своей женой. Советую. Там столько водопадов, затрахаться можно. Для крепости брака полезно. — Ну что ты клоуна из себя корчишь? — рявкнул Атом. — А что опять не так, дружище? Я вот Джона в романтическое путешествие свозил. Тебя это устраивает? Прости, что с тобой заранее не посоветовался. Ты же теперь контролер моей личной жизни, как-никак.       Парень бросил в Беллами неодобрительный взгляд и произнёс: — Лучше бы ты советовался со мной перед тем, как спать с Кларк. — Ты поаккуратнее с выражениями. Думай о том, где и что ты говоришь, — с хладнокровной строгостью наставил Блейк. — Ну если даже ты не особо заботишься о том, чтобы быть осторожным. Она близка мне и Октавии. Она всегда будет перед глазами маячить. А ты её трахнуть решил! Ну мозги у тебя остались ещё? Это Джона легко было спрятать, даже когда он был на виду, перед самым носом Луны. Но с Кларк такое не прокатит. И ты должен это понимать! Не маленький мальчик уже! — Я с ней расстался. — Расстался? — удивился друг, а после заметно повеселел. — Ну вот и правильно! Только впредь, если твой жезл потребует разнообразия, ты хоть доставай его при ком-то, кто в наших кругах не вертится. — Это ты мне только что изменять разрешил? — усмехнулся Беллами. — Запретить-то я тебе не могу. Но лучше бросай ты это. Ты ведь сам говорил, что никто так охуенно не трахается, как Джон. — Это так, — согласился Беллами. — Кларк ты тоже уже мозги вынес? — Конечно. Она пообещала, что не станет хвастаться связями с тобой, ибо хвастаться особо нечем. — Давно с ней говорил? — Вчера только. Но она не сказала, что вы расстались почему-то. — Она меня даже не оскорбила? В аду гореть не пожелала? — Нет, она была спокойна. А что такое? — насторожился Атом. — При нашей последней встрече она, кажется, была готова меня разорвать на части. — Беллами, я прошу тебя! Скажи мне, что всё это не закончится очередной хернёй. Из кожи вон вылези, но чтобы Джон никогда об этом не узнал. Если надо, то я прикрою тебя. Все твои легенды зазубрю и готов буду их подтвердить. Только пускай Мёрфи живёт уже себе спокойной жизнью.       С одной стороны, Беллами был рад тому, что Атом так печётся о Джоне. С другой, ему становилось паршивей от мысли, что Атом печётся о его парне больше, чем сам Беллами. — Я даже не знаю, как к этому относиться, — признался Блейк. — Ты готов помогать мне только ради Джона? Мне кажется, или мой парень уводит у меня друга? — Нет, конечно. Да и делаю я это ради всех нас. Просто нам так хорошо вместе. В смысле, всем нам — вчетвером. Мы как одна большая, дружная, ебанутая семейка. Вот с Луной, ты знаешь, я так не контачил. Да и Клэр не нашла общего языка с тобой и твоей девушкой. Её вообще большинство моих друзей бесили. А теперь у нас так получилось всё складно: Джон с Октавией — закадычные друзья, Джон и мне очень быстро стал нечужим человеком. И вот эта гармония между нами — она охуенная. Мы очень тесно стоим друг к другу, уже как единое целое. Но есть в этом и минус: если произойдёт какой-то сбой, если хотя бы один из нас «заболеет» — то пострадают все. — Пока что болен я, — с грустью произнёс Беллами. — Главное, чтобы болезнь была излечима.

***

      После Исландии всё вернулось на круги своя. Прекрасное свободное чувство осталось на острове. Беллами вернулся домой, ощутил, как старая тяжесть вновь навалилась на уставшие плечи. Глупо было ожидать, что этого не произойдёт. Беллами совершает ошибки, когда тревога загоняет его в угол, а после эти ошибки не дают ему спокойно жить, следуют за ним по пятам и терзают, терзают без остановки. Джон, кстати, из острова вернулся другим. Его глаза сияли, и он так часто улыбался, мог подолгу любоваться парнем, совсем не скрывая этого. Он стал откровеннее, проще, счастливее. И от этого было даже тяжелее. Беллами, конечно, же рад был его видеть таким, сам на него залипал, подолгу не мог оторваться. Но это его и пугало. А ещё давящий груз ответственности, который будто бы возрастал с каждой его улыбкой, с каждым любящим взглядом.       «Почему же ты забыл, что я полное дерьмо, и что мне доверять нельзя? Ты не верил никому, почему же сейчас ты так слеп?» — Беллами старался не думать, прижимал его к себе, целовал без остановки. Беллами целовал человека, которым не раз пренебрегал, которого предавал и которого столько раз обманывал. Беллами целовал человека, который его желания ставил выше своих, который пожертвовать готов был всем ради него, который любит его так, что о ком-то другом даже думать не станет. И почему же тогда Джон научился ему доверять, а Беллами нет? — Миллер приглашает к себе завтра вечером, — оповестил Беллами парня, погрязшего в работе за ноутбуком. — Отлично. Завтра я свободен. — Собирается знакомить нас со своей новой девушкой. — Со своим новым «хобби»? — иронично подметил Джон. — Никто не знает, во что это может вырасти. Иногда хобби становится смыслом жизни.       Мёрфи задержал на нём взгляд, наполненный замешательством и смятением, не ожидая нечто подобное услышать от него. Беллами тут же опомнился, сделал непринуждённый вид, будто бы и не заметил, и продолжил свою мысль в своей бесстрастной сухой манере: — А иногда интерес перегорает. Пока не попробуешь, не поймёшь твоё или нет. — А год — это уже что-то значит? — поинтересовался Джон, подарив всё своё пылкое внимание в ожидании ответа на этот вопрос.       Беллами вспомнил о том, что было с ним и Джози, спустя год их отношений, и с холодной злой усмешкой высказал: — Пф. Год? Спустя год можно осознать, что вообще нихрена для человека не значил.       Джон замолчал, но и стука по клавишам не последовало. Тишина вырвала Беллами из грузных размышлений, и он заметил, как Джон смотрит в монитор, но думает о своём. И тогда до Беллами допёрло, что Джон спрашивал о их годе, который они провели вместе.       «Вот же чёрт!» — выругался на себя Блейк. Он не мог подобрать слова, чтобы выбраться из этой ситуации. Потому он лишь мягко коснулся его руки. Джон вернул взгляд. Не было в нём той боли, какая сочилась из парня в те моменты, когда он чувствовал себя Блейку ненужным. Была лишь лёгкая грусть или озадаченность, близко к сердцу Джон не принял эти слова, как сделал бы это раньше. И Беллами понять не мог: хорошо это или плохо? Вернее, хорошо ли это для него? Джон просто стал больше ему доверять, или ему становится похер? — Я говорил не о нас, — пояснил Беллами. — Я понимаю, — спокойно ответил он. — Это было бы слишком жёстко даже для тебя. — Даже для меня? — усмехнулся Блейк. — Ну разве это секрет, что ты немного, ну вот «совсем чуть-чуть», чёрств, как залежавшийся сухарь? — Смотрю, ты сегодня щедр на комплименты.       Джон невинно улыбнулся, и Беллами притянул его к себе, увлёк в чувственный медленный поцелуй. — Ну как тебе целоваться с залежавшимся сухарём? — насмешливо спросил Беллами. — Боюсь представить, чтобы ты делал со мной, если бы не был сухарём, — с улыбкой ответил парень, довольный и разнеженный. — Обглодал бы заживо, — ответил Блейк и вернулся к мягким податливым губам. Он постепенно отдалил Джона от ноутбука и приблизил его к себе, зарывался в него, занимая всё его внимание своей страстью. Но их прервал звонок на мобильный Джона. — Поздновато для звонков, — подметил Беллами, не желая отпускать парня из рук, но тот выкрутился и дотянулся до телефона. Беллами остался на диване смотреть на то, как Джон ходит по комнате из одной стороны в другую, разговаривая по телефону. — Привет, Финн, — с радостной улыбкой поприветствовал его парень. Услышав имя Финна, руки Беллами произвольно сжались в кулаки. Он снова попытался убедить себя, что совсем не ревнует, и эта довольная звонком улыбочка на лице Джона его совсем не злит. Беллами попытался выдохнуть и мысленно выругался на себя: «Какого опять хрена?» После успокоил себя доводами о том, что Джон ни разу не предавал его доверия и пиздец как любит его. Это ведь Беллами, по мнению Джона, самый охуенный, а не этот чёртов Финн. — Завтра? Да, я смогу.       «Сможешь?» — мысленно спросил Беллами и приподнял бровь. — Договорились. Обещаю, приду без опозданий. Тем более, мне есть, что тебе рассказать. Давай, до завтра.       Как только парень отложил телефон, Беллами с ледяной строгостью спросил его, словно подозреваемого на допросе: — Что тебе есть рассказать? — Ну как? За наше путешествие впечатлений я испытал больше, чем за всю жизнь. Приятных, по крайней мере. — Завтра мы к Миллеру собирались, — едва ли скрывая недовольство, напомнил Блейк. — Ах да! Но у меня планы поменялись. Мне нужно на репетицию. Я и так много пропустил. Да и с Финном мы давно не виделись. — Ну да, как так долго без Финна? Так мучить себя нельзя.       Джон посмотрел на парня с замешательством и снова сел рядом с ним на диван: — Белл, ну не обижайся. Ты же видел, как у меня получается. Всем своим успехам в музыке я обязан Финну. Впредь же я отменил все запланированные репетиции, чтобы улететь с тобой в Исландию. — Извини, что испортил тебе планы. — Ну, Белл! — Джон попытался подкупить парня ласковым взглядом, взял его за руку и оставил нежный поцелуй на щеке. Ну как после этого на него можно злиться? — Я же ненадолго. Да и ты будешь не один, а с друзьями. И неужели ты не хочешь немного отдохнуть от меня после поездки? Мы же в течение недели каждую минуту вместе провели. — Это значит, что ты хочешь отдохнуть от меня? — спросил Беллами, приподняв бровь, уже просто издеваясь над парнем, а не упрекая.       Джон сначала опешил, а после стал эмоционально оправдываться: — Нет! Ну пожалуйста, прекрати! Ты же знаешь, что это не так. — Знаю. Но чуток сомневаюсь. Тебе придётся постараться, чтобы развеять мои сомнения, — с игривой улыбкой произнёс Беллами, и тогда Джон расслабленно улыбнулся и обнял парня, обвив руками его шею. — Обещаю, после репетиции устроить романтический ужин. Как в Исландии. — Для ужина будет поздновато. — Ужин может состоять только лишь из вина. Главное, атмосфера. — И продолжение сей романтики в спальне. — Ну как без этого? Октавия же завтра замуж не выходит? — насмешливо бросил Джон, и Беллами прыснул от смеха. — Чувствую, нескоро я смою с себя этот позор. Даже поездка в Исландию тебя не задобрила. — Да, тебе придётся постараться, чтобы очистить свою запятнанную репутацию. — Не переживай. Я буду трахать тебя, даже когда мы состаримся.       Мёрфи бросил в него взгляд, сияющий ярче, чем северное сияние. Он был счастлив и будто приятно удивлён услышать то, что будет нужен Беллами всегда. — Подойдёт. Это всё, что мне нужно.       Джон очаровательно улыбнулся. От его улыбки воздух в комнате стал согретым. Беллами засмотрелся на него, утонул в ощущениях. Джон стал таким открытым. Вспомнить только, каким он был год назад, а после взглянуть на него сейчас — два разных человека. Он с каждым днём будто бы расцветал, становился ярче, прекраснее, счастливее. А Беллами с каждым днём чувствует себя всё уязвимее. Чувствует, как пропадает, глядя в эти голубые глаза. Раньше бы Беллами просто загрёб бы Джона к себе, раздел и трахнул его. Сейчас же он, сам себе не веря, просто наслаждается, глядя на улыбку парня, и ему не хочется ничего, только бы видеть эту улыбку.

***

      У Миллера собралось много людей. Всё те же лица. Впервые Беллами почувствовал себя здесь неуютно. И скорее всего, не из-за отсутствия Джона, а из-за то, что тот с Финном. Волна ревности неумолимо накрыла его вновь, глупо было это отрицать. И какого, спрашивается, чёрта? Ведь он уже отпустил это, он доверился Джону, дал ему слово, что всё будет нормально, что он не против. Беллами самого пугала мысль о том, что он может вновь сорваться. Он этого допустить не может. Он не хочет больше поступать так с Джоном, ругаться с ним, запирать его в свою тюрьму. Ведь свободным он так прекрасен.       Воспоминание о той жуткой ночи схватило его за горло, и Беллами подошёл к бару, чтобы залить это алкоголем. Сейчас всё хорошо, незачем возвращаться к болезненному прошлому. Друзья то и дело спрашивали о том, где Джон. Блейка уже начали дико раздражать эти вопросы, хоть и виду он не подавал. И когда прозвучал очередной вопрос от Миллера, Беллами выцедил на него долю негодования, чисто по-дружески. — Джона ты где потерял? — Да, твою ж мать! Мы с ним сиамские близнецы неразлучные?       Миллер лишь усмехнулся: — А что, ему скучно с тобой стало? — Беллами выдохнул, направив напряжённый взгляд куда-то в пустоту. И тогда Миллер продолжил: — Что-то ты совсем не в настроении. Джона и ночью что ли не было? — Тогда бы я пригласил вас на его похороны, — сухо ответил Беллами. — Хоронить будем в Мексике, — невозмутимо обозначил друг. — Там это как-то повеселее проходит. — Молодожёны не приедут? — спросил Блейк, заметив, что Атома и Октавии нет среди гостей. — Сказали, не приедут. Вдруг бейбика делают? Станешь дядей. Может, тогда повеселее станешь.       Беллами задумался о будущем, которое их ждёт. И сам не мог себе его представить. Он, правда, при всём желании не мог его себе нарисовать. Вот даже будущее Атома и Октавии он чётко видел. Пусть приблизительно, ведь всё изменчиво, но он видел их рядом друг с другом — это было будто бы неизменно, нерушимо. А вот собственное будущее размыто. Он настолько не уверен в завтрашнем дне, и даже в сегодняшнем. Всё казалось таким шатким, что может рухнуть в любую минуту. Всё потому, что он не мог верить даже самому себе. И как он только так живёт? Никому вокруг не веря. Даже самому себе не веря. Ведь когда-то у него были цели, желания, планы. Сейчас же всё пустое, ему самому ненужное. Кроме Джона. И именно это его пугает. Ведь либо это сломает его, либо он сам всё сломает. Это необратимо, и не может закончится по другому. Беллами не верит, что он проживёт спокойную счастливую жизнь. Это будто бы не его путь. Его тот, который ведёт прямо в ад по битому стеклу и раскалённым углям. — Я изменял ему, — неожиданно для себя признался Беллами.       Улыбка с лица друга стёрлась. Миллер уже серьёзно посмотрел на него, но не капли не удивился. Хотя вряд ли вообще кого-то может удивить этот уже предсказуемый сценарий. — Я знаю. — Интересно, откуда? — спросил Блейк. — Я просто хорошо тебя знаю. — И что ты, тоже считаешь меня ублюдком? — Тоже? А кто ещё? Ну кроме Джона, естественно, если он уже в курсе. — Не в курсе, к счастью. Атом знает. — Ах, Атом. Ну он впечатлительный. Ты же его знаешь. — Да, знаю. И он никогда так обо мне не отзывался. Я даже его умудрился разочаровать, — с горькой усмешкой сказал Беллами. — Почему решил исповедаться? Неужели совесть объявилась? — Миллер по-тёплому насмехался, без грамма осуждения, как в общем-то он всегда делает. — Наверное, я старею, — отшутился Блейк. — А ты старость с кем собираешься встречать? — Надеюсь, что не доживу до неё. — Отлично. Похороны в Мексике всё-таки не заставят себя долго ждать.       Беллами рассмеялся, невзирая даже на тяжесть в сердце от этого разговора и от своих размышлений. — Я Джона бросать не собираюсь, если ты об этом. Но не уверен, что это к лучшему для него. Я не могу дать ему то, что он заслуживает. Я могу дать только иллюзию. А она, как правило, всегда рассеивается рано или поздно. Видимо, ты был прав, когда сказал, что наши отношения обречены. А я как дурак, как всегда, решил, что я могу всё. — Эй! — одушевлённо произнёс друг, положив руку ему на плечо. — Ещё ничего не кончено. Все совершают ошибки, но не все это вовремя осознают. А там уже, главное, поглубже закопать жмурика.       «Меня больше пугает то, что это не последняя моя ошибка,» — пронеслось в голове Беллами, но он не стал больше грузить друга своими проблемами. — Ты его любишь, — произнёс Миллер словно очевидную данность. — С чего ты это взял? — со всей невозмутимостью спросил Беллами. — Думаю, объяснения будут излишни. — Может, я просто привык к нему. Или вообще просто тащусь от того, что он любит меня. — Одно интересно: это ты до сих пор обманываешь себя или пытаешься обмануть меня?       Беллами усмехнулся краем губ и сделал обжигающий горло глоток виски: — Себя уже обманывать нет смысла. Я из всех сил старался, но это просто насилие над собой, и только. Просто хотел понять, насколько ты уверен. Хотя, ты всегда уверен в том, о чём говоришь. — Джон очень необычный человек. Мне кажется, его любить не так страшно. — Мне всё ещё страшно, — признался Блейк и его голос гулким эхом раздался из глубины засевшей в нём тревоги. — Потому что считаешь, что недостоин такого отношения? — уточнил Миллер. Беллами уже даже не удивлялся тому, что тот смотрит в него как в открытую книгу. — Я хуёвый человек, Нейт. А он замечательный. — Ты хочешь быть хуёвым человеком, но ты им не являешься.       «Уже не хочу. Но это уже не изменить. Остаётся только прятать от Джона. Чтобы уберечь его.» Говорить об этом становилось слишком тяжело, и Беллами увёл тему в другую сторону. Они разговорились на отвлечённые темы, пока не подошёл Брайан, озирающийся по сторонам, будто что-то потерял, и не спросил у Беллами: — А Джона нет что ли?       Беллами с Миллером посмотрели друг на друга и рассмеялись, а Брайан растерянно смотрел на друзей, не поняв причину их смеха. — Джон решил сегодня отдохнуть от твоей рожи, — сказал Миллер Брайану. — Так и передал: «Брайана б глаза мои не видели». — Тогда уж скорее от моей рожи он решил отдохнуть, — сказал Беллами. — Так я не пойму, нет его? — уточнил Брайан. — Я уже думал, он в туалете надолго засел. Думал, может помощь какая нужна. — Какую ты помощь ему в туалете собрался оказывать? — засмеялся Миллер. — Ну знаешь, друг с противорвотными таблетками на вечеринке всегда в приоритете. — О, ты тогда далеко от меня не отходи, — произнёс Беллами. — Я планирую нажраться сегодня как скотина. — А это безопасно? — со всей серьёзностью спросил Брайан. — Для кого? — уточнил Блейк, сбитый с толку вопросом. — Для мира, — Брайан не сдержал улыбку.       Беллами тоже усмехнулся. Брайан вроде бы шутит, но попал в точку, и сам наверняка того не понимает, насколько он прав. — Если уж я стану так опасен для мира, ты легко можешь стать супергероем. Есть одно стоп-слово, чтобы меня остановить. Просто скажи: «Мёрфи». Поверь, я сразу переключусь.       Чуть позже Беллами отбился от друзей и ушёл на улицу курить в одиночестве. Алкоголь совсем не способствовал хорошему настроению, всё было как-то пресно. Эта внутренняя ощутимая пустота была такой отвратительной. Она переносилась тяжелее, чем боль, гнев, тоска. Хотелось поймать уже с ней резонанс, начать исчезать как физическое тело с лица Земли, ни за что больше не отвечать, чтобы его действия не несли последствий, чтобы его гнилую душу больше никто не полюбил.       Воздух был прогрет солнцем, хоть оно уже давно спустилось за горизонт. Приятный летний вечер оставался незамеченным. Беллами было попросту похрен на всё. Он находился в своих мыслях, неспешно покуривая сигарету, которую в очередной раз спёр у Джона ещё утром. Его мысли прервало неожиданное появление Кларк, которая подошла и села рядом, как ни в чём не бывало. Она безмолвно попросила сигарету, Беллами так же безмолвно поделился с ней. Она закурила. Они и дальше молчали. Так, будто бы между ними ничего никогда не было: ни страсти, ни ненависти.       Первой молчание прервала Кларк: — Ты сегодня один. Видимо, Джон нашёл себе компанию получше. — В отличии от меня в данный момент, — сухо отбил Блейк. — Однажды ты можешь осознать, что у тебя не осталось больше выбора. — Нравится, когда тебя выбирают из-за отсутствия выбора? — Хватит язвить. Недостаточно яда на меня выплеснул? — беззлобно высказалась Кларк. — Я не виновата в том, что ты не можешь хранить верность. И можешь не стараться делать вид, что это не так. Тебе не идут притворства. Лучше уж не соответствовать идеалам, зато честно.       Беллами не испытывал злости к ней. В общем-то, ему не за что злиться на неё. Она права. Всё это время своей грубостью и равнодушием он лишь держал её на расстоянии, но она почему-то всё липнет и липнет снова. — Я тогда тоже вспылила, — начала объясняться Кларк. — Столько проблем навалилось, а с тобой я расслаблялась. И тут ты решил расстаться, непонятно почему. Кстати, почему? — Очевидно, потому что наша связь — эта угроза моим отношениям. — Я осознала. Та выходка на свадьбе больше не повторится. — Ещё Атом знает. — И что? Он свой. — Только больно мнительный. — Так это из-за него? Уж не думала, что ты так под него подстраиваешься. Казалось, ты уже большой и самостоятельный мальчик.       Она будто бы пыталась чем-то зацепить его. Возможно, хотела добиться от него каких-то эмоций, распалить огонь. Она-то уж знала, что Беллами можно аккуратно разозлить, и тем быстрее совратить. Но Беллами ни на что не реагировал. В данный момент, будто бы всё проносилось мимо него. Его ничем нельзя было зацепить. Разве можно зацепиться за пустоту? — И где же Джон? — На репетиции. — Значит, хорошо проводит время. Без тебя. Со своим другом, — она говорила медленно и беспристрастно. В интонации не было издёвки, но Блейк её чувствовал. — Слышала от Октавии, они не разлей вода, и Джон его просто обожает. — Беллами не реагировал, и она решила добить: — А ты уверен, что они не трахаются?       Блейк нервно усмехнулся, но ответил совершенно флегматично: — У тебя ничего не выйдет, провокаторша хренова. Не пытайся кусать, если зубки не выросли. — Ты думаешь, я этого хочу? — спросила Кларк с утаённой грустью в голосе. — К тебе иначе не подобраться. — Ко мне не надо подбираться. Мы расстались, — напомнил Беллами всё тем же незаинтересованным ровным тоном, как и весь разговор с ней. — Мы могли бы забыть об этом. Хотя бы на сегодня, — Кларк ласково коснулась рукой его плеча и проникновенно посмотрела на Беллами, без ухмылки и притворной игривости.       Беллами разорвал прикосновение, сбросив её руку со своего плеча: — Посмотри, сколько здесь парней. Ты по-любому не останешься без внимания. — Ты тоже мог бы не остаться без внимания, — мягко ответила девушка. — Ведь нет в этом мире честности. Я так её искала. Но все только пользуются друг другом. Была и я когда-то «самая нужная и любимая», и стала никем в одночасье. Потому что всегда есть кто-то лучше. Кто потом становится нужнее и любимее. И я поняла, что не хочу больше быть кому-то нужной. Хочу быть лишь себе нужной. И для себя одной быть лучшей из лучших. — Это пройдёт. Скоро ты поймёшь, что и себе ты нахрен не нужна, — ровно ответил Беллами. После чего встал с лавки и направился к бару, оставив девушку в не очень уж гордом одиночестве.

***

      Прежде чем музыка заполнила репетиционную студию, её заполняли разговоры двух друзей, которые давно не оставались вдвоём и были рады увидеть друг друга. Октавии с ними не было. Она иногда пропускала репетиции, тогда Финн просто гонял Джона. — Я прямо рад за тебя. Думаю, Исландия — дивное место. Ты от того так светишься? Я уже начинаю подумывать, что там тебя инопланетяне перепрограммировали.       Джон в очередной раз улыбнулся. Самому было непривычно так часто улыбаться, словно он с катушек съехал. — Дело не только в этом. Дело в Беллами. У нас давно уже всё хорошо, но только сейчас я чувствую себя как-то легко… не сомневаясь. Да, вот! Я перестал сомневаться в том, что действительно нужен ему. Это такое охренительное чувство.       Парень закончил фразу широкой искренней улыбкой, по-детски непосредственной. Финн смотрел на друга в лёгком замешательстве с несколько секунд, а после прокомментировал: — О чём я и говорю. Куда это делся хмурый, вечно бубнящий «Это не твоё дело», Джон? Был пацан, и нет пацана.       Мёрфи рассмеялся, немного смутившись. А Финн продолжал с удивлением наблюдать за ним, как помешанный учёный за редким явлением. Всё ему хотелось приметить и все изменения изучить. — Давай о тебе уже, — сменил тему Джон, пытаясь избавиться от смущения. — Что у тебя нового? — Пока ничего. Но на днях собираюсь к отцу в Китай полететь. — Как? Насовсем? — испугался Джон. — Не. На неделю. Нельзя же совсем забросить своего старика. Родители, знаешь ли — цветы жизни. Их если не поливать периодически, так и засохнуть могут. — Ну не знаю. Мой отец сам себя поливал, — небрежно высказал парень.       Финн звонко усмехнулся: — Ну есть и такие виды растений.       Парни взялись за гитары. Пальцы скользили по струнам, Финн задавал аккорды, поправлял, потом они повторяли одну и ту же мелодию по нескольку раз, иногда переговаривались, смеялись. «Давай со словами,» — предложил Финн и достал пару микрофонов. Джон не замечал времени, когда репетировал с ним. Процесс увлекал, да и с Финном было так легко. Сейчас даже странно представить себе, как бы Джон жил без него. И как он жил когда-то без него. Сейчас Джон понимает, что ему всегда не хватало кого-то вроде него. Кого-то, кто заполнил бы пустое место в сердце, некогда принадлежавшее Джасперу. Впервые за столько лет кто-то так чётко вписался туда, словно бы это место ждало именно его.       Зазвонивший телефон заставил парней отвлечься. Джон взглянул на экран своего мобильного, и увидев имя Октавии, не мог не удивиться, даже немного насторожиться. Она знала о репетиции и не стала бы отвлекать без надобности. Джон отставил гитару и отошёл в другой конец студии, предполагая, что разговор может оказаться личным. — Ты сейчас где? — прозвучал строгий голос девушки. — На репетиции. Это ты у нас прогульщица, — отшутился Джон. — А Беллами? — Он у Миллера. — Бросай всё и дуй к нему. — Зачем? Мы тут ещё не закончили. — В другой раз закончите. Сейчас же поезжай к Беллами! — Джон уловил нотки злости в её голосе. — Что-то случилось? — растеряно спросил парень. — Там Кларк.       Джон немного задумался, не улавливая того, что от него хочет Октавия, и произнёс: — Вероятно. — Не «вероятно», Джон. Она там!       Девушка бросила трубку. Джон простоял с несколько секунд в ступоре и смотрел в стену, обдумывая её слова. Всё же его уже поедала тревога. Хоть и думал о том, что Октавия вновь просто нападает на брата, подозревает его и не доверяет ему. Но её уверенный голос, твёрдая интонация сразили бы любую уверенность. Сомнения, страх сами собой полезли под кожу. Джон обдумывал, что ему делать. Спокойно продолжить репетицию он не сможет, мысли взорвут ему мозг. Если он позвонит Беллами, поговорит с ним, попросит встретить его, он всё равно не сможет избавиться от сомнений. Зато это будут лишь сомнения, верно? Он не узнает того, чего всегда так боялся узнать. Мёрфи горько усмехнулся тому, что стал размышлять как Луна. Эта чёртова ловушка Беллами? Но если он поедет туда без предупреждения, как настаивала Октавия, он сможет избавиться от сомнений. Либо же убедится, что беспокоиться не о чем, либо осознает, каким конченным наивным идиотом был. Всё-таки ничего нет хуже страхов и сомнений, он это уже на себе испытал. Не хотелось бы снова к этому вернуться.       Финн заметил, как Джон помрачнел, как о чём-то тяжко раздумывает, не шевелясь с одной точки уже некоторое время. — Всё в порядке, Джон? — Мне нужно уехать. — Что-то серьёзное случилось?       Мёрфи головой был уже где-то не здесь, и он отрешенно ответил: — Надеюсь, нет.

***

      В доме Миллера играла громкая музыка, в этот раз было много незнакомых Джону людей. Какая-то рыженькая совсем юная девчонка улыбнулась ему и попыталась его зацепить рукой по дороге, но Джон просто увернулся, не прекращая взглядом искать Беллами, но всё никак не мог его найти. Но зато он нашёл Миллера и направился к нему. — Ох, кто пожаловал! — обрадовался ему появлению Нейт. — Решил всё-таки побаловать нас своим присутствием? — Не могу найти Беллами. Не подскажешь, где он? — Да он уехал уже. Тухлый какой-то сидел, без настроя. Вот пораньше и смылся. — Куда уехал? — Домой, наверное. Ты набери его. Вон какую прикольную штуку изобрели, — Миллер потряс смартфоном в руке. Он был таким, как и всегда, с лёгкой беззаботной улыбочкой на лице, но всё равно Джону казалось, что что-то не так. Чувство тревоги так просто не заглушить. Оно теперь голосом Октавии проедает плешь. Джон посмотрел в сторону двери, что ведёт во внутренний двор. Там Беллами всегда парковал машину, потому Мёрфи направился туда, проверить стоит ли там машина. Но на половине пути ему преградил дорогу Брайан, он был тоже доволен увидеть Джона. — Тебе штрафной за опоздание! Пойдём выпьешь со мной. — Позже. Мне нужно выйти. — Отговорки не принимаются, — твёрдо возразил Брайан, схватил Джона и поволок за собой.       Мёрфи пытался высвободиться, но Брайан держал его мёртвой хваткой, потому парень попутно стал возмущаться: — Да отпусти ты меня! — Пока не выпьешь со мной, не отпущу.       Подобное поведение Брайану вообще не свойственно. Он такой робкий с Джоном, так долго боялся признаться в симпатии, прикасаться к нему позволял себе только пьяным, и то очень осторожно и опасливо. А тут он так настырно тащил Джона и был как-то натянуто весел, словно бы он пытался быть не собой, а кем-то другим, и ему это давалось непросто. Но Джона его поведение не сбило с толку, оно лишь напрягло, ещё сильнее сдавило горло. — Он там с ней? — требовательно спросил Джон, пронзительно глядя на друга. Брайан остановился и растерянно посмотрел на Джона, даже как-то виновато, словно бы это он сделал что-то не так. Боль мгновенно захлестнула Джона, словно после выстрела в сердце. Он отбросил руки Брайана, тот уже и не пытался его удержать, будто силы внезапно покинули его.       На улице было темно и тихо, вокруг не души. Джон спустился по лестнице и зашёл за угол. Освещение было хреновое, сложно было что-то разобрать, но оно ему было и не нужно. Теперь какая-то потусторонняя сила вела его, он бы нашёл Беллами хоть с закрытыми глазами, по запаху. До него долетал лишь тусклый свет фонаря с главной улицы и от небольшого плафона во дворе. Но он рассмотрел движение двоих в машине. В эту самую секунду его словно огромным копьём пригвоздило к асфальту, разорвав плоть пополам. Они так страстно целовались, возможно, уже трахались, или уж точно собирались. Беллами жадно хватал её губы в требовательном напористом поцелуе, скользил губами по телу к груди, а она тесно прижималась к нему, словно боясь упустить и пыталась зарыться в него куда-то поглубже. Видеть это было ужасающе больно, но Джон не мог пошевелиться от этой тяжести, всё тело сковало и безжалостно изводило от боли. А что он должен делать? Что он должен в этой ёбанной ситуации делать? Хотелось разве что залить машину керосином и поджечь.       В какой-то момент Кларк заметила чей-то силуэт. Казалось, её взгляд был устремлён прямо на Джона. В сердце острым кинжалом вонзилось воспоминание, как Беллами когда-то привёл её в дом, зажимал у стены, раздевая и целуя, совершенно забыв о том, что Джон находится в его доме. Тогда она тоже посмотрела на Джона, они встретились взглядом. Она была испугана, Джон — уничтожен. Ничего удивительного, просто в этот раз, по всей видимости, Беллами снова забыл о его существовании.       Мёрфи нашёл в себе нечеловеческие силы оторваться, сделать шаг, развернуться и уйти. Он не пытался бежать, да и сил не было, хотя очень хотелось исчезнуть. Всё вокруг него перестало существовать. Он ничего не слышал и не видел, шёл как по наитию куда-то, куда не зная, не думая об этом. Его так медленно и мучительно разрывала боль. Ничего кроме неё не было. Даже каких-то мыслей в голове, хоть каких-то мыслей. — Подожди, — голос Беллами за спиной резанул по сердцу. Он попытался удержать Джона, остановился перед ним. Джон, как только увидел его, с размаху врезал ему по лицу. Удар был настолько крепким, что Беллами отшатнулся в сторону, едва ли устоял на ногах, а из его губ хлынула струйка крови. Он быстро вернул взгляд на Джона, в нём была обречённость, внутренняя борьба с собой, которую он точно проиграет, или уже проиграл. Джон снова развернулся и хотел было свалить, пока Беллами не нагнал его и не остановил, прижав к себе обоими руками со спины так, чтобы тот не смог вырваться. Джон яростно пытался отбиться, избавиться от его рук, но никак не мог, и тут его захлестнуло, он не смог сдержать эмоции и закричал. Это был пустой крик эмоций, надломленный, дрожащий от слёз. После Джон обмяк в его руках, обессилив, вздрагивал всем телом, рыдал, извивался от боли, словно его тело скрутили грубыми жгутами, пульсирующими током. Беллами его не отпускал, вцепился так крепко, прижав парня к себе, и ничего не говорил. А Джон не мог остановиться, отдался своим эмоциям на растерзание, отдался Блейку, позволяя доломать себя.

***

      Рассекая улицы ночного города, Беллами ехал очень аккуратно, так как в его крови было достаточно алкоголя, но разум пьяным не был, он почти мгновенно протрезвел. Хоть и желание разогнаться и расхреначиться в аварии было огромным, но Беллами не мог себе это позволить, так как в машине был ещё Джон. Он молчал всю дорогу, не подавая никаких признаков жизни. Не кричал, не плакал, не обвинял. Как только Джон успокоился, то стал безвольным, безжизненным — никуда не бежал, позволил усадить себя в машину, ни слова не произнёс. Словно бы в нём не осталось и малейших сил хоть что-нибудь решать.       Точно так же он пошёл в дом. На нём не было лица, сама душа словно бы покинула его тело. Он сидел на диване и просто смотрел в стену пустым взглядом, ничего не предпринимал, не пытался заговорить. Беллами помнил его таким, когда тот пошёл в тюрьму к Луне и был готов признать свою вину. Беллами с ужасом осознал, что вернул его назад. Назад к тому, с чего они начинали. Внутренности разъедало от боли и отвращения к самому себе. От невозможности что-либо исправить или хотя бы попросить прощения. Любые слова сейчас теряют силу. Самый тяжёлый момент, когда так виноват перед дорогим человеком и не можешь найти слов в своё оправдание. Беллами ничего тяжелее не испытывал.       Он ушёл на кухню. Обессилено сполз по стене на пол. Накатывало отчаяние. Абсолютное непонимание, что делать дальше. И всё же его больше волновало состояние Джона. Если бы он только мог забрать всю его боль на себя, хоть какую-то часть. Его молчание пугало больше слёз и криков. О чём он молчит? Почему позволил привести себя домой? Его вид, как будто его всего уже выпотрошили и он просто ждёт, когда его добьют, словно призрак из прошлого. Ужасающего прошлого Джона, из которого Беллами силой вытаскивал его и сам же окунул его туда снова. Поднял его на вершину, а после вытолкнул с её высоты.       Через энное время Беллами вернулся к парню и увидел ту же картину. Тот не сдвинулся с места, словно уже был мёртв. Беллами не мог спокойно смотреть на него, и не мог что-либо изменить. Он тихо подошёл к парню, сел возле него на пол, чтобы видеть его глаза, но не приближался слишком близко, чтобы не отталкивать этим. Слова застревали комом в горле. Эта боль даже физически ощущалась. Как много хотелось сказать, но эти слова так бессмысленны, они сейчас ему не нужны. Вряд ли Джону вообще сейчас нужен Беллами. Только почему-то он не шарахается от него, не отталкивает, вообще никак не реагирует, словно бы его и нет. — Я совершил непоправимую ошибку, — начал Беллами. Слова были тяжёлыми, он едва ли мог их проговорить. — Не из-за того, что мне хотелось спать с кем-то ещё, не из-за того, что мне нужна она. Было бы всё так просто. У меня хуёвое оправдание. Я так не хотел делать тебе больно. Но я ебанутый. Я наворотил хуйни из-за того, что боялся признать себе… — Беллами запнулся, перевёл дух, какими-то силами стараясь сдержать нахлынувшие эмоции. — Я не мог смириться с мыслью, что… Чёрт! — Эти слова резали горло изнутри. Эта боль была не эфемерной. — Что я люблю тебя. Что ты стал слишком много значить для меня.       В этот момент Джон направил на него взгляд, словно внезапно ожил, пробудился ото сна из-за пары последних фраз. Он пронзил Блейка яростным ненавидящим взглядом, словно бы пытался разорвать его на части глазами, а после громко озлобленно прокричал не своим голосом: — Пошёл нахуй!!!       Он вскочил с места и выбежал из дома в доли секунд. Беллами словно парализовало. Он не знал, что и думать, не то чтобы делать. Он услышал вымученный крик на улице, и тогда ринулся туда. Джон был на себя не похож, он сидел на коленях на земле и кричал так, словно его плоть разрезают на куски. Как только Беллами сделал пару шагов к парню, тот резко вскочил, выставил руку вперёд, пронзал убийственным взглядом и угрожающе закричал: — Стой! Не подходи! Не подходи ко мне! Иначе, я клянусь тебе, я убью тебя! Ты конченная мразь, я тебя ненавижу! Чтоб ты сдох!       Его голос срывался от гнева и боли. Отчаяние на грани безумия. В его взгляде был целый мир, пропитанный болью, сломленный жесточайшей войной. Впервые в жизни слова о ненависти звучали так искренне с его уст. Беллами остановился и беспомощно посмотрел на парня. Все нервные окончания, каждую клеточку скрутило от неописуемой отчаянной муки. Вряд ли в его жизни может произойти что-то ещё более ужасное, чем слышать эти слова от Джона. От Джона! От парня, который любил его как ненормальный. Это и Беллами вернуло назад. Всё это так напоминало тот миг, когда кричала Октавия, узнав о смерти Линкольна. Тот самый миг, с которого вся его жизнь начала необратимо рушиться, превратилась в нескончаемый ад, воспоминания о котором до сих пор разрывают его на части. Неужели это повторяется?       Откуда-то рядом с Джоном появилась Октавия, она взяла его за лицо, прижала к себе. Она сама была в ужасе. Она всё слышала. Такой дикий страх в глазах сестры Беллами не мог припомнить. Девушка увела Джона за собой в машину, а Атом остановился возле Беллами, глядя на него. В его взгляде почему-то не было осуждения. Может от того, что он видел каким разбитым был Беллами, и то, как на его покрасневшие глаза наворачиваются слёзы. Но Атом ничего не говорил, просто смотрел. Видимо, тоже не мог найти слов. — Иди уже. И без тебя тошно, — произнёс Беллами, не глядя на друга, а после развернулся и ушёл в дом.       С улицы было слышно, как машина отъезжает от дома и в считанные секунды звук растворился в воздухе. Этот звук — последнее, что осталось после Джона. Ничего больше не осталось. Только ужасающе громкая мучительная тишина. Дом в мгновения опустел, и эта пустота давила, ложилась на плечи мёртвым грузом. Беллами внезапно ощутил, как ему всё это ненужно. Вообще ничего ненужно. Ни этот дом, ни эта жизнь, ни шанс что-либо исправить. В голове стоял его крик. То, с каким ужасом Джон его сторонился и проклинал. Было лишь острое желание застрелиться. Потому что жить дальше уже не имеет никакого смысла.       Беллами подошёл к столу и увидел на столе незажжённые свечи, бутылку вина и пару бокалов. Он вспомнил о том, что Джон обещал устроить ночью романтик. Видно, он подготовил заранее, чтобы быстрее всё организовать. И теперь это был очередной удар под дых. Беллами уже не мог выстоять эти удары, собственные мысли загнали его в угол и хлестали со всех сторон, пока не доведут его до последнего издыхания. Блейк резко схватил бутылку вина со стола и метнул её в стену. Она с громким звуком разлетелась на осколки, а на стене остался красный кровавый след. Остановиться уже сил не было. Беллами отчаянно крушил всё, что попадалось под руки. Вся кухня была в стеклянных осколках, Беллами бил кулаками по поверхностям, не замечая, как осколки проникают глубоко под его кожу. Яростный крик заполнил тяжёлую тишину, и всё вокруг вспыхнуло острой убийственной болью, словно адским огнём.       Спустя время, когда эмоции выжали все силы до последней капли, Беллами сидел на полу кухни вокруг осколков, с сочащимися кровью руками, не в силах подняться. Реальность трещала по швам. И теперь уже ничего с этим не сделать. Внутри вырыта яма, истерзана в клочья душа. А они говорили, что у Беллами нет души. Тогда что это сейчас так корчится от внутренней агонии? Лучше бы этой грёбаной души никогда и не было. Может тогда бы он так сильно никого никогда не любил, и не разбивался насмерть, спотыкаясь через эту любовь.

***

      Осознание было настолько затуманено болью, что сложно было ориентироваться в пространстве и хоть что-то понимать, что происходит вокруг. Джон лежал на кровати, едва ли мог пошевелиться, его дыхание было таким оглушительным. Что с ним происходит? Где он вообще? Что-то с ним сейчас происходит, что-то за гранью его сил и стойкости. Кажется, что-то было с телом. Будто бы его толпой сейчас избивали, а после выбросили на дорогу захлёбываться кровью. Только спустя время он осознал, что задыхается. Воздуха категорически не хватало. Джон так часто тяжело дышал, словно бы в лихорадке, словно бы его лёгкие окаменели.       «Что это? Блять, что это?» — Джон сам не мог понять своего состояния. Словно что-то происходило без его ведома. Или это просто уже его организм сдаётся? Он больше не готов столько выносить, и уже готов умереть? Всё тело горело от совсем уж реальной сжатой где-то у солнечного сплетения боли и разносящейся импульсом по венам вместе с кровью. Это был нервный приступ. Теперь и такое он пережил? Он прямо почувствовал, как его тело частично немеет. Он уже не мог шевелить левой рукой, ощущая будто у него место руки вата. Отлично, осталось стать паралитиком в 21 год.       Пространство всё ещё сильно искажённое, неясное, затуманенное. Джон только слышит своё тяжёлое дыхание. Но откуда-то со стороны, может с другой комнаты, Джон услышал голоса. Они принадлежали Атому и Октавии. Наверное, он сейчас у них. Джон помнил их лица, как что-то из последних воспоминаний, что мелькало перед его глазами. — Может быть дать ему те успокоительные, что ты принимаешь? — слышался сквозь пелену голос Атома. — Они слишком слабые для такого. Звони Джексону, пусть он срочно сюда едет.       После слышался голос Атома откуда-то издалека, смысл слов не долетал до Джона, только звук. Но вскоре Джон почувствовал лёгкое прикосновение мягкой руки. — Джон, слышишь меня? — тихо спросила Октавия. Он слышал, но отвечать не хотел или не мог. Казалось, что говорить будет ещё тяжелее. Он за всю свою ебанутую безжалостную жизнь ни разу не испытывал такой боли. Будто душа и тело воссоединились и теперь вместе его изводили.       Октавия, не дождавшись ответа, чуть позже ушла. Снова раздались голоса из соседней комнаты: — Как он вообще узнал? — Я сказала.       Тяжёлый выдох и: — Зачем? — А должна была прикрывать Беллами, как это делал ты? — Да при чём здесь Беллами? Посмотри на Джона! Чего ты добилась сейчас? Вот он знает правду, ты рада? Как он с этим жить будет? Он уже однажды полез прыгать с крыши. Как ты думаешь, повторит ли он это снова, когда ему будет очень хреново? Или думаешь, он не свихнётся, ведь у него «никогда» не было проблем с менталкой? — Хочешь сказать, в этом я виновата, а не Беллами? — Да какая будет уже разница, кто виноват, когда его не станет?! Ты ведь была там! Ты слышала, как он кричал.       Девушка всхлипнула и произнесла дрожащим от слёз голосом: — Атом, мне страшно. Я не могу это из головы выкинуть. Прямо стоит перед глазами. Я и подумать не могла, что он сможет такое сказать ему. — Иди ко мне. Успокойся, милая. Мы его не оставим.       Состояние боли не проходило. Джон уже едва ли что-то мог слышать и осознавать. Воздуха будто бы всё меньше. Голову так сдавливало, что она была готова расколоться на части. И всё это продолжалось, пока не послышался голос Джексона — знакомого-медика и друга Атома. Тот сделал Джону укол в вену, после чего парень в скорости стал проваливаться в сон.       Яркий свет бил по закрытым векам, но поднять их было всё равно не под силу. Спустя энное время борьбы, Джон смог проснуться. Он лежал в одной из гостевых комнат в доме Атома. Первой мыслью было: «Беллами здесь нет. Господи, как хорошо, что его здесь нет!» Пусть бы он даже умер, но никогда больше не появлялся. Джон не мог даже думать о том, что снова его увидит. И от одной этой мысли бедное сердце снова болезненно сжималось.       Как он мог? Почему он так поступает? За что? Джон не мог всего этого понять. Он мог простить ему многое, даже измену через муки и боль мог бы простить, но не то, что тот сделал после. Так бессовестно манипулировать его чувствами. Хотя о какой совести может идти речь, если это касается Беллами? Совести у него нет. Но хоть какая-то доля уважения к Джону должна была быть. Но видимо, в нём вообще ничего святого не осталось. Пусть бы он был самым мерзким и отвратительным человеком на свете, но оставался при этом честным. Он перешёл все границы. Он не хотел спускать Джона с цепи, хотел сделать из него свою марионетку, и ради этого даже не побрезговал самой гнусной ложью.       Какой же ошибкой было довериться ему, открыть свои чувства, показывать ему изо дня в день, как сильно Джон нуждается в нём. Для Беллами пользоваться людьми и их любовью в порядке вещей. Будто бы Джон этого не знал. Знал, но всё равно позволил себя одурачить, поверив в то, что с ним Беллами так не поступит. Как же жестоко теперь приходится расплачиваться за свои слабости. Боль согнула его пополам, Джон подтянул ноги к груди, обхватил свои колени дрожащими руками и зарыдал. Не было сил справляться. Не было желания хоть что-либо предпринимать, становиться сильным, выбираться из этого всего.       Прошло много времени, прежде чем Джон привёл себя в чувство. Он с трудом поднялся с постели, физических сил было столько же, сколько и моральных — полное опустошение. Джон вышел из комнаты, в гостиной встретил хозяев дома. Октавия подорвалась с места, увидев его. — Джон, как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросила она. — Замечательно, — холодно ответил Джон. — Я хочу домой. — Куда домой? — попыталась уточнить девушка. — У меня один дом. Только ёбаный ключ у Беллами остался. Помогите забрать его. Я сам не могу. — Думаю, тебе лучше пожить пока с нами…       Октавия не договорила, потому что Джон резко, даже злостно оборвал её: — Я не буду жить с вами. Если только вы не собираетесь на цепь меня посадить.       Его взгляд был убийственно холодный, раздирающий насквозь. Девушка опешила и бросила испуганный взгляд в сторону своего мужа. Атом выглядел бесстрастно, но слишком мрачно. Он выдохнул и ответил: — Я съезжу, заберу ключ.

***

      Время было около полудня, Беллами не спал всю ночь, но утром бегал по дому как ошалевший, собрал все осколки на кухне, долго вытаскивал их со своих рук, перебинтовал ладони до запястий; носился по комнатам и доставал вещи Джона, клал их на видном месте; то бесцельно метался, будто что-то искал; сделал две чашки кофе, в одной не было сахара, как Джон любит, поставил её на столе напротив себя и просто смотрел в пустоту. Он нервно перебирал пальцами, руки так часто были напряжены, что местами кровь просачивалась сквозь бинты. Внутри было чувство, что сейчас он услышит неторопливые шаги, спускающиеся со второго этажа, увидит сонное лицо Джона, парень сядет за стол напротив, и они обсудят планы на день. Беллами возьмёт его холодные руки в свои, отогреет своим теплом, будет смотреть в его бездонные голубые глаза, на его смущённую улыбку. Джон от его прикосновений всегда становится таким спокойным, умиротворённым. Как и любой человек, который чувствует себя дома, на своём месте. — Мы собираемся выступать снова. Ты придёшь? — спросит он. — Я приду куда угодно, где будешь ты. Можно я всегда буду там, где ты? Я нигде больше быть не хочу.       В горле встал ком. Беллами с трудом его проглотил, и сделал вид, что ничего не происходит. Будто бы всё под контролем. Он держал лицо перед кем-то, кого нет. Словно в любую секунду кто-то ворвётся, увидит его слёзы и злобно скажет: «Ты же сам виноват. А теперь жалуешься. Всё так — как ты хотел. Наслаждайся теперь.» Проще спрятаться, показаться безразличным, проще: «Всё так, как я хотел», чем голова, покорно сложенная на плахе, без устали повторённая мольба, никем не услышанная, никем не воспринятая всерьёз.       Кто-то вошёл в дом, Беллами вздрогнул всем телом и прислушался, надеясь услышать до боли знакомые шаги. Но даже не оборачиваясь Блейк понял, что пришёл не Джон. Он сделал абсолютно беззаботный вид, обернулся и увидел Атома. Тут же вскочил с места и с натянутой, наигранной бодростью произнёс: — О, Атом! Уже соскучился? Поедешь со мной? — Куда? — спросил друг, подозрительно поглядывая на него. — Мне нужно в одно место. Можно сказать, прогуляться, проветриться. — Не думаю, что тебе можно в таком состоянии за руль. — Да ладно тебе, — фыркнул Блейк.       Атом схватил его за локоть и смерил его строгим взглядом: — А ну-ка дыхни.       Беллами посмотрел на него с неодобрением и уже спокойно произнёс: — Зачем ты приехал? — Джон хочет забрать ключ от квартиры. — Он что, собирается один жить? — Запретить мы ему это не можем. — Я могу. Скажи, что я ключ не отдаю. Сам он за ним вряд ли придёт. — В его состоянии лучше так не делать, чтобы не усугублять. Поверь, я знаю, о чём говорю. Он настроен решительно. — Что с ним вчера было? Он хоть разговаривал? — Блейк надеялся, что Джон проклинал его всеми возможными словами, но не замалчивал свою боль. Иначе ему будет тяжелее, если он вновь в себе замкнётся. — Нет. Он был не в себе. Его трясло как в лихорадке, он не отвечал на вопросы, никого вокруг себя не замечал. Пришлось вызывать Джексона. Он что-то вколол ему, и только тогда Джон заснул.       Боль сжала горло. Беллами ощущал её на физическом плане. С силой сжал кулаки, пытаясь хоть как-то сдержать её. — И после этого ты просишь отдать тебе ключ от его квартиры? — Пойми, если ещё и мы с Октавией начнём давить на него, это точно плохо кончится. Он настроен очень категорично. Если не дадим ему то, чего он хочет, тогда он от нас всех свалит куда-нибудь, где хрен его кто сыщет. С заботой тоже нужно быть поосторожней, чтобы не задушить ею.       Беллами немного обдумал и согласился с Атомом. Он поднялся на второй этаж, нашёл ключ в его сумке, посмотрел на вещи парня, разложенные по спальне: его одежда, брошенная Блейком на кровати, его одеколон на тумбочке. Беллами с силой сжал ключи в ладони, раны на руке зашипели, словно в них сыпанули солью. Ощущение, будто прямо сейчас отрывают самую важную часть от сердца. Так хотелось за неё ухватиться, сжать со всех сил и никому не отдавать, но нужно найти в себе силы отпустить и добровольно отдать её. Только где взять эти силы? Беллами чувствовал, как с каждой секундой он потухает и чахнет, как от смертельной болезни в очень ускоренном темпе.       Он вернулся к Атому, не слишком торопясь. Он смотрел на ключи и на телефон парня в своих руках по дороге, не желая расставаться с любой частичкой Джона. — Вот ещё телефон его забери, чтобы на связи был, — беспечно произнёс Беллами и протянул телефон Атому. Друг задержал взгляд на его забинтованных руках. — Что с руками? — У меня была весёлая ночка, — Беллами отвечал так беззаботно и энергично, но было в этом что-то ненормальное, истеричное. Чувствовалось глубокое терзающее отчаяние в его действиях, хоть это и было тщательно скрыто. Но Атом будто кожей чуял эту фальшь, его это пугало, настораживало. Он всматривался в друга внимательным взглядом, обдумывал каждое его действие, судорожно пытаясь понять, что с тем происходит. — Ты что-то принял? — осуждающе спросил он. — Только если всю жестокость этого ебанного мира. — Только не надо! — оборвал его Атом. — Ты с этим миром заодно. — Вот я об этом! — с безумной улыбкой ответил Беллами. Его улыбка больше была похожа на болезненную гримасу. — Начало положено. Не успею досчитать до трёх, и все камни полетят в эту сторону.       Атом с горечью наблюдал за другом, и словно застрял в тупике, не зная, что делать. Беллами взмахнул руками, хотя ему активная жестикуляция была вообще не свойственна, и воскликнул: — Мне уже пора.       Беллами вышел из дома и сел в машину, Атом стоял рядом и обеспокоенно засыпал вопросами: — Скажи хоть, куда ты? Когда вернёшься? Мы поговорим? — Его голос звучал так взволновано, словно бы Атом боялся того, что Беллами вообще не собирается возвращаться. — Я пока не знаю, — ответил Блейк через открытое окно автомобиля. — Что значит не знаю, Беллами? — Я позвоню. Ты за Джоном приглядывай. — Беллами закрыл окно и нажал на газ.       Вокруг была тишина и такая простая красота перед глазами. Беллами сидел на небольшом холме того небольшого городка, который когда-то посещал вместе с Джоном. В этом месте они сидели вместе, Джон был взволнован. В то время он переживал, что никогда не будет нужен Беллами, боялся ему доверять, но так хотел быть рядом. — И часто ты так людей меняешь? — спрашивал Джон. — Джон, всё это к тебе вообще никак не относится. Я не был нужен тем людям так, как нужен тебе. В ответ они получили тоже самое. — А что в ответ получу я? — Не то, чего ты заслуживаешь, — произнёс Беллами вслух, не думая даже о том, что кто-то может услышать его. — Как же мне жаль, что наши пути однажды пересеклись. Мне жаль, что ты выбрал именно меня. Не нужно тебе было идти за мной. Меня беспрестанно тянет на дно. И тебя я унёс туда за собой.       Рядом было ужасающе пусто и тихо. Не было его глубокого взгляда, прикосновений его руки, он ничего не сказал. Это убийственное одиночество — острая нехватка того, кто стал таким родным — ощущалось на уровне смерти, такое холодное, безжалостное, неминуемое.

***

      Всё это время Джон проторчал в той же комнате, что проснулся. Равнодушно смотрел в окно, уже привыкнув к не унимающейся боли внутри. Он услышал, что Атом вернулся, и тогда поднялся с постели, вышел из комнаты, но услышав разговор, остановился на лестнице. — Будь, что будет! Честное слово, мои силы не безграничны! Наверное, и не должен я в это вмешиваться. Да и что я могу? У меня своя личная жизнь есть вообще-то. — Да что случилось? — пыталась выяснять Октавия. — С этим придурком ещё что-то происходит. Просто пиздец какой-то! Прихожу, он носится по дому, как ебанутый. Энергичный какой-то слишком, хотя вид замученный и безумный. Будто реально кукухой поехал или употребил что-то крепкое, хуй его, но он умотал куда-то, сказал надо ему там куда-то. Да куда ему в таком состоянии?! На него смотреть было страшно. Господи, ну я нянька ему что ли?! Сколько можно-то а!       Джон осторожно заглянул за стену. Атом был весь на нервах, Октавия пыталась его успокоить, массируя ему плечи. — Джон тоже меня пугает. Пока тебя не было, он совсем не говорил со мной, как бы я не пыталась хоть о чём-то спросить, об отвлечённом, не затрагивая вообще болезненных тем. Он закрылся от меня, ушёл в комнату и не вылезает. Полный игнор, словно меня не существует. — С Джоном хоть понятно. А вот с Беллами что? Он-то чего ёбнулся? — Он не мог, и правда, что-то принять? — Да хуй его знает, что он там мог! Я уже не за что не берусь отвечать. Я тут осознал, что нихуя я его не знаю. Он даже со мной настоящим не бывает. Да он и с собой настоящим не бывает. Потерялся где-то тот Беллами, которого я всегда знал. Хуй теперь знает, где его искать.       Желание сорваться и сбежать стало ещё непреодолимей. Джон спустился в гостиную, собравшись с силами, и привлёк к себе внимание: — Ключ у тебя?       Атом указал на стол, где лежали его вещи: — Забирай. — Мы отвезём тебя? — спросила Октавия у парня. — Сам дойду, — твёрдо отказал Джон, резко схватил ключи и телефон, а после быстро ушёл из дома, больше ничего не сказав.

***

      Его встретила абсолютно пустая квартира. Здесь ни осталось больше мебели, кроме кровати. Когда-то Джон так всё вокруг себя ненавидел, что хотел уничтожить себя и всё, что могло бы о нём напоминать. Сейчас то же чувство. С ним он покидал это место, с ним и вернулся. От чего убегал, к тому и пришёл. Для чего был этот круг? Почему в его жизни одни только круги? Сколько бы он не пытался изменить траекторию, он всегда возвращается в исходную точку. Будто бы на нём лежит родовое проклятие быть всегда одиноким, каким всю жизнь был его отец. А кто был до отца Джон и не знает. Он не знает своей семьи, кто у него был, а может быть, есть. Всю жизнь надеялся, что сам создаст свою семью. И вот что у него получилось построить. Отношения, ради которых он готов из кожи вон вылезти, чтобы удержать своё место рядом, а в ответ его лишь втаптывают в грязь.       Квартира насквозь пропахла пылью и одиночеством. Джон вернулся в свою старую обитель. В своё чахлое жалкое существование. Джон в нём почти замуровался. Он не выходил из квартиры, только иногда за сигаретами и алкоголем, только этим и питался, ни с кем не общался, не отвечал на звонки от Октавии, от изнеможения много спал, в перерывах между истериками. Воспоминания о Беллами издевались над ним. Им помогали размышления, попытки разобраться, что он опять сделал не так. Хотя главной его ошибкой было повестись на Беллами, довериться ему. Он ведь всегда был таким. И Джон это знал лучше, чем кто-либо другой. Он вспомнил, как на вечеринке у Миллера, когда Луна была с ними, беззаботно общалась с друзьями, не подозревая о том, что творилось в соседней комнате. Беллами прижал его к стене, развёл своим коленом бёдра парня, целуя и лапая его, везде где только можно. « — Тебя совсем не смущает, что в доме твоя девушка? — тогда ещё Джона это удивляло. — Даже заводит. — С тобой можно только трахаться. Не дай боже тебя любить, — с усмешкой высказал парень.       Беллами взглянул на него хищным самодовольным взглядом, чёрные глаза в полумраке выглядели завораживающе и одновременно пугающе. Джон застыл, разглядывая его лицо, столь очаровывающее, подчиняющий себе взгляд, коварную ухмылку на чертовски манящих губах. Он как демон-искуситель, хоть и знаешь, что он тащит за собой в ад, но остановиться невозможно. — А тебе со мной и нужно только трахаться. Не дай боже тебе меня любить.       После Блейк опускает Джона перед собой на колени, Джон подчиняется, на время забывает о том, что он тому нахрен не нужен. И вспоминает об этом, сразу после того, как Беллами застёгивает ширинку на своих штанах и уходит к своей девушке. Вот так вот просто: воспользовался и забыл. Джон постарался забить на мерзкое самоощущение, на сдавливающие грудь эмоции. Он встаёт и идёт к остальным, делать вид, что у него всё хорошо. Встречает взглядом Беллами, мило воркующего с Луной. Как тот аккуратно обнимает её рукой, они о чём-то говорят, улыбаются. Наблюдать за ними было очередным мучением, но Джон не мог оторвать от них глаз, в надежде убедить себя в том, что ему похрен на Беллами. И сколько бы он не пытался, всё равно лишь рвал себе душу в клочья. К нему подлетел Брайан, что-то сказал ему, но Джон застрял в своих мыслях, ничего вокруг не замечая. Брайан позвал его, и парень пусть не сразу, но отозвался: — Что? Извини, я прослушал.       До этого весёлый парень, заметив что-то во взгляде Джона, сам мгновенно погрустнел и произнёс: — Может, я принесу тебе выпить?» — Блять, — прохрипел Джон и скрутился так, будто бы это воспоминание ударило его вниз живота. Он обнимал себя руками, сжимая кулаки до неприятного натяжения. От осознания, что история повторилась, только теперь он был на месте Луны, хотелось застрелиться. Он вспомнил, как Кларк сплавила Джона на заднее сидение машины, чтобы сидеть рядом с Беллами. Чёрт, ведь она была в Мексике с ними. Беллами не был рядом всегда. От этой мысли болью стянуло скулы, Джон зарычал сквозь зубы. Слёзы вновь потекли из глаз. Когда же это закончится? Неужели только тогда, когда сердце совсем перестанет биться?       На второй день его добровольное заточение постарались нарушить. В дверь стучали и звонили, Джон как лежал в постели, глядя на стену, так и лежал, не шелохнувшись. — Джон, открой! — послышался крик Октавии за дверью. — Открой сейчас же! Я буду ломиться в двери, пока ты не откроешь, или соседи не вызовут полицию, и тогда тебе придётся выйти, или тебе вышибут двери!       Её ничего не останавливало. Она продолжала ломиться в дверь, стучать и кричать. Джон безнадёжно выдохнул и открыл ей дверь. Девушка ворвалась в квартиру. Джон, ничего не сказав, пошёл в комнату, она увязалась за ним: — Давай поговорим с тобой? — Нет, — отказал парень без единой эмоции, выбившийся из сил. — Тогда я просто останусь рядом. — Нет. Я открыл тебе, чтобы ты успокоилась. Хотела меня увидеть? Увидела. Теперь уходи.       Парень указал на дверь. Говорил холодно, безразлично. Октавия стояла на месте растерянная и измученная. По одному только её виду было видно, как она извелась за эти дни. Уставшая, морально выжатая, осунувшаяся от горя и тревоги. — Закрываясь в доме и ни с кем не общаясь, ты себя только в могилу загоняешь. — Мне похуй, — так же сухо отбил Мёрфи. — А мне нет! — возмутилась она. — Ты бы не оставил меня в такой ситуации, почему я должна?       Джон вымученно вздохнул, попытался смягчиться, хоть так уже надеялся быть услышанным: — Если я дам слово, что не покончу с собой в ближайшие дни, этого будет достаточно, чтобы ты не приходила? — Этот уговор уже пугает меня. — Просто дай мне время. Сейчас я не могу. Я не могу кого-то видеть. Тем более, тебя. — Меня? — удивилась Октавия. — Может тебе нужен кто-то другой? — Мне никто не нужен! — произнёс Джон, наполнившись убивающей злостью. — Слышишь? Никто! Я устал от вас всех! Я никого не хочу видеть! — Это прямая дорога к сумасшествию! Переживать боль в одиночку нельзя.       Парень злостно усмехнулся: — Дорогая моя, я всю жизнь переживаю боль в одиночку! Для меня это привычное состояние. Мне не нужны помощь, сопереживание и вообще чьё-то присутствие. Меня это душит. — Ну а мне как быть? Я не могу вот так бросить тебя! — Она подошла ближе, взяла его за руку, посмотрела ему в глаза с нежностью и любовью, пытаясь спрятать своё дотошное беспокойство. — Послушай, мы не будем о нём говорить. Хочешь, вообще говорить не будем? Включим фильм, выпьем, включим музыку — что угодно. — Ты не понимаешь, да? — горько усмехнулся Джон. — Конечно, ты не понимаешь. Тебя всегда любили. Все и всегда думали о тебе, беспокоились. Ты даже на секунду представить не можешь, каково это быть мной. Ты избалованный любовью, глупый ребёнок, который думает, что любую проблему можно решить музыкой или разговорами. Но почему-то, когда умер Линкольн, ты ни включила музыку и ни стала танцевать, ты просто съебалась ото всех на три года!!! А от меня-то ты чего хочешь?!       Он выплеснул на неё это со злобой и бездушным холодом. Словно он ненавидел её вместе с целым миром. Её взгляд наполнился острой обидой и болью, глаза заблестели от влаги: — Это жестоко, Джон. Я-то в чём виновата? — Поэтому иди отсюда, бога ради. Я ужасный, злой и жестокий. Держись от меня подальше.

***

      Сложно припомнить, когда Беллами в последний раз приезжал к этому дому, хотя когда-то делал это часто. Он припарковался и вышел на знакомую улицу. Погода была сказочной. Солнечной, но для лета даже не жаркой. Он бы сейчас мог везти Джона куда-нибудь на море, предварительно выслушав его недовольства по поводу того, что Беллами опять не предупредил заранее. Так всё могло бы быть, но он вынужден топтаться у входа в его подъезд, морально готовя себя к тяжёлому разговору, скорее всего с закрытой дверью. Сам жутко боялся, словно идёт на мучительную кару, а не увидеть любимого. Хоть мучительная кара свершалась над ним теперь каждую секунду, он всё ещё не привык к боли. К ней невозможно привыкнуть, как и к отсутствию Джона в его жизни. — Стой, Беллами! — остановил его голос Атома за спиной. — Не подходи к нему. — Ты что следишь за мной? — с недоброй усмешкой произнёс Беллами и обернулся к другу. — Ну а что делать, если у тебя своей головы на плечах нет? — Серьёзно собираешься меня не пускать к нему? Притормози, Атом. Ты уже перегибаешь. — Я настоятельно прошу тебя оставить его в покое. Хотя бы на время. Ради него же и прошу об этом. Чего ты пытаешься добиться сейчас? Только душу ему выпотрошишь. — Я хочу убедиться, что он в порядке. — Да, конечно, он «в порядке»! В таком же порядке, в каком был и ты, когда тебе Джози изменила. Или уже подзабыл какого это?!       Беллами сжал челюсть, и его решительность идти к Джону угасла. Атом был прав. Сейчас Блейк может сделать ему только больнее. Не видеть его изо дня в день становилось всё тяжелее, но какого сейчас Джону? Об этом нужно думать в первую очередь. — Ты же говорил, что прекратил встречаться с Кларк. Напиздел? — Я не хочу искать себе оправдания. — Да уж постарайся! — настоял Атом. — Потому что мне вот непонятно, чего ты всё это время добивался. — Мне было легко с ней. — А с Джоном пиздец как тяжело? — Нет. Когда я был с Луной, мне было легко с Джоном. А потом это была Кларк. С ней я чувствовал психологическую защищенность. — В чём прикол? В том, что есть запасной вариант? — В самом существовании запасного варианта. На самом деле, я не собирался им воспользоваться. Мне не нужна Кларк или кто-нибудь ещё. Просто от осознания, что вариант есть, спокойно. — Но ты же понимал, что это не может длится вечно, — продолжал отчитывать его Атом. — И я предупреждал тебя, что с Джоном, как с Луной, не получится. Ты сказал, что понял. Я поверил тебе. А ты и меня наебал. — Скорее, себя, — горько усмехнулся Беллами. — Мы расстались с Кларк. Потом я решил в последний раз почувствовать эту лёгкость. И этот раз стал реально последним. — Ты собирался изменить в последний раз и тут же попался? Кого ты обманываешь? Не было бы это последним разом. Не Кларк, так появилась бы другая. — Хуй его знает. — Так зачем ты тогда собираешься его вернуть? Чтобы снова изменять ему? Добивать, так до конца, так? Вот допустим, он простит тебя. Что вполне ожидаемо, ведь ты просто так не отъебёшься. Вот найдёт он снова в себе силы вернуться к тебе, а ты по новой будешь его уничтожать? К этому ты стремишься? — Я точно могу сказать только то, что не могу без него. — Конченный эгоист, — безнадёжно выдохнул Атом. — Я сам очень хотел бы сказать, что этого больше не повторится. Но кто мне сейчас поверит? Чтобы я сейчас тебе не ответил, ты обвинишь меня во лжи. А я и сам уже не знаю, когда я лгу. Есть одна стопроцентная правда, в которой я ни на секунду не сомневаюсь, Джон — самый важный для меня человек. Я не могу отпустить его. И ни за что на свете не отпущу. Хочешь избавить его от меня — стреляй мне в голову. Только мёртвым я за ним не поползу. — Бедный парень. Угораздило же его с тобой связаться. — Думаешь, если я оставлю его в покое, он будет счастлив? — По крайней мере, у него появиться шанс, что когда-нибудь ему перестанут причинять боль.       Беллами тяжело выдохнул, из последних сил держа лицо, не давая эмоциям вырваться наружу. Внутри он был сломлен. Но он так не привык это показывать. Эта броня намертво приросла к нему, как бы она не усугубляла, как бы тяжело не было её нести, избавиться от неё он не мог. Атом очень даже прав, хоть так это сложно признать. Отпустить Джона было бы гуманнее по отношению к нему, исчезнуть из его жизни, дать ему шанс на нормальную жизнь. Беллами так хотел бы этого для него. Но он не понимал, как это сделать. Отпустить его — было равносильно самоубийству. Проще убить себя, чем отпустить его. Это было выше его сил, Беллами понимал, что не сможет, он будет возвращаться к его порогу снова и снова. Джон был той самой слабостью, которую побороть он был не в силах. Как он только себя не ломал, чего только не заставлял себя сделать, он был способен на многое, на что никто другой был не способен. Но отпустить Джона, попробовать жить без него — здесь он бессилен. — Что с тобой было вчера? — поинтересовался Атом, не переставая беспокоиться о нём, даже когда был зол. — Нервный срыв. — Не уж то совесть? Или просто сбесился, что всё пошло не плану? — Мне не настолько похрен на Джона, как ты думаешь. — А насколько тебе не похрен? Шкала какая-нибудь имеется? Не помешала бы для общего понимания того, что там в твоей душе происходит. А то по-простому, по-человечески тебя уже сложно понимать.       Из подъезда вылетела Октавия, она была мрачнее тучи, а увидев Беллами, так ещё сильнее озлобилась и остервенела. Она угрожающе приблизилась к брату и прошипела: — Если ещё раз приблизишься к нему, я тебя разорву!       Выражение лица Блейка тут же поледенело, будто он говорит с чужим, абсолютно безразличным ему человеком. С Атомом он вёл разговор совсем по-другому. — Рви. Можешь начать прямо сейчас.       Октавия разочарованно посмотрела на него и ответила: — Тебе плевать на него, плевать на меня, плевать вообще на всех. В твоём сознании осталась единственная ценность — это твоё эго. — Ты это знала. Так чем ты так разочарована? Ты же и так сама об этом всем твердила. — Я поверила в то, что ты изменился. — Ну это ты уже сама себя одурачила. — Ты видишь? — обратилась Октавия к своему мужу. — Вот кого ты постоянно защищаешь и выгораживаешь. Вот за кого ты грудь рвёшь. А ему и на тебя ведь похуй. Думаешь, нет? — Это не так, — ответил Атом. — Господи, Атом! — поразилась девушка. — Да как ты можешь оставаться таким наивным? — Так же, как и ты можешь оставаться слепой из-за своих обид и гордости. И я не выгораживаю его. Просто я хочу понять человека, а не нападать без суда и следствия. Хорошо, что ты не на судью учиться пошла, а только на криминалиста. — Атом так уверенно защищал друга перед Октавией, хоть и сам его не понимал и не поддерживал. Очевидно, что дискуссии на эту тему стали основой всех их последних разговоров дома.       Блейк окинул их насмешливым взглядом и равнодушно произнёс: — Развлекайтесь.       После чего он сел в машину и уехал. Про себя он думал: «Плевать, кто и что думает, кто любит, а кто ненавидит. Мне только одно мнение важно. Только ему я и буду что-то доказывать».

***

      Собственный дом казался чужим. Когда-то Джон просыпался в этих стенах каждое утро. И всегда был один. Это был его образ жизни, привычный, годами отработанный, навязанный бессилием и смирением. Как же быстро Джон отвык от него. Теперь кажется, что это не его, никогда ему не принадлежало и не могло принадлежать. Это жизнь какого-нибудь несчастного, никому ненужного парня, а Джон ведь уже не тот, он ведь обрёл своё место. Он не мог поверить, что когда-то он сидел в этих комнатах, скулил от поглощающего всё живое одиночества, надеясь на то, что к нему приедет Беллами, не подарит тепла, не поинтересуется, не скажет ласковых слов, а просто приедет — абсолютно чужой, равнодушный — но приедет, и Джон будет этому рад. Когда-то же он довольствовался меньшим. Но Беллами показал ему большее, окунул его в сказку, исполнил мечты, и взял за это непомерно большую цену.       Уже третий день Джон не покидает квартиру и ни с кем не общается. Комнаты заполнились пустыми бутылками из-под алкоголя, которые скопились за всё это время. Кругом был бардак, Джон ничего не замечал, сутки напролёт погружённый в себя, утонувший в беспросветном отчаянии. Октавия после последнего разговора отстала. Теперь он никому не нужен в этом мире. И хорошо. Это то, чего он хотел. Только ему всё так же паршиво. А кто сказал, что исполненные желания делают нас счастливыми?       Беллами за это время ни разу не дал о себе знать. Джон поймал себя на мысли, что его это задевает. Да, он не готов его видеть, это было бы слишком тяжело. Но мало того, что из-за него Джон буквально горит в аду, так Блейку ещё и плевать на это. Неужели он собирается просто исчезнуть и преспокойно жить себе дальше? Неужели он ничего даже не скажет? Хотя бы что-то банальное и никчёмное, что все говорят, хотя бы из вежливости и самого мизерного уважения. «Может обиделся?» — саркастично произнёс про себя Джон и тут же громко рассмеялся от этой мысли во весь голос. Смех его был жуткий: безумный, пропитанный болью. Смех закончился, и оставил после себя ощущение, будто горло изнутри насквозь растерзали.       «Я тебя люблю», — пронеслись в памяти его слова. Острая боль пронзила всё тело с головы до ног. Джон громко всхлипнул, извиваясь в очередном болезненном приступе. Вынашивать эту боль было невыносимо. Тысячи мелких осколков поселились в его грудной клетке, изрезали все внутренности и при малейшем телодвижении впивались в незатянутые кровоточащие раны.       Придя в себя, Джон сполз с кровати на пол, закурил. Рядом с кроватью стояла переполненная пепельница. Джон попытался подумать о будущем, о том, что он будет делать дальше. Но он не хотел. Ничего не хотел. Он собрался замуроваться в квартире до конца жизни, людей в неё не пуская и бед не зная. Останутся только он и его никчёмное существование. Зато никто не будет больше лгать, никто не сделает из него живую игрушку, никто не будет испытывать на прочность его сердце.       На улице уже стемнело. Джон вышел за сигаретами, в этот раз даже купил что-то из еды, хотя не был уверен, что станет это есть. Вернувшись домой, он обнаружил, что дверь в квартиру была открыта. Джон решил, что просто забыл закрыть её. В его состоянии это было бы неудивительно. Да и воровать у него нечего, можно было и не закрывать. Но как только Джон вошёл внутрь и захлопнул за собой дверь, стало как-то не по себе. Словно бы в квартире был кто-то ещё. Диксон? Вернулся и начнёт снова глумиться? Его ещё не хватало для полноты ощущений. Джону ведь без него слишком «хорошо» живётся.       Парень оставил пакет на пороге и прошёл в комнату, морально готовя себя вновь противостоять своему сумасшествию. В пустой тихой комнате голос звучал очень громко, хоть и говоривший сказал в полтона: — Прекращай столько курить.       Это был не Диксон. Низкий баритон с хрипотцой, пугающе знакомый. Джон увидел его силуэт у окна, высокий рост, крепкая спина, широкие плечи, длинные тёмные волосы. У Джона всплыла догадка о том, кто это, но он не мог уложить её в голове, это казалось полнейшим абсурдом. Мужчина медленно развернулся, и Джон застыл в парализующем ужасе. В голове забилось куча вопросов в такт вырывающемуся из груди сердцу. Было непонятно зачем он здесь, но одно было ясно совершенно точно — теперь Джона ждёт ещё одна жесточайшая расплата.

Глава 11.1. Назад в одиночество.

      Безвольно лежащие на столе руки со сбитыми в кровь костяшками привлекали внимание девушки, что недобро цепляла их взглядом. Она сидела напротив будто чужая, без прежней теплоты во взгляде, хмурая, рассерженная. Этот взгляд резал без ножа, но Луна оставалась невозмутимой, словно каменная стена. Но внутри истерзанная в клочья. Внутри безмолвная боль сжигала беспомощное сердце в пепел. — Я же просила тебя ни во что не встревать. Зачем ты её избила? — А я просила тебя отвечать на мои звонки и сообщения, — сухо ответила Луна. — Ты опять хочешь поругаться? — А ты не можешь говорить со мной, не ругаясь? — Объясни мне, что ты за человек? Так сложно спокойно досидеть свой срок и выйти? Выйти ко мне! — Мне бы не помешало знать, что ты меня ждёшь там.       Глаза Рейвен вспыхнули злостью, которую она едва ли сдерживала, Луна же была холодна. — Что ты имеешь ввиду, Луна? При первой же ссоре ты во мне сомневаешься? И это ты называешь отношениями?       Луна поддалась вперёд и её голос наполнился острой обидой: — Нет, дело не в ссоре, а в тебе. Ты мне не отвечала, ты не была рядом, когда была мне так нужна. Я должна была со всем расхлёбываться сама, а теперь ты ещё и недовольна этим. Где же ты была, милая? Ты оставила меня разбираться с этим в одиночку! — Да я просила тебя не разбираться! Вообще в это не лезть! Я разве просила тебя что-то решать? Мне плевать было на эти фото, я не хотела, чтобы ты вообще пыталась что-то выяснять! — Не плевать тебе на эти фото! Ты раздражалась, мы всё реже говорили с тобой, потом мы разругались, ты пропала на несколько дней. Это значит твоё «плевать»? Я сделала всё, чтобы не потерять тебя, чтобы всё у нас было хорошо. А ты даже не сообщение ответить мне не могла.       Рейвен безнадёжно выдохнула, сжав губы, и чуть поубавила свою злость: — Я не хотела продолжения нашей ссоры. Не хотела со злости наговорить тебе обидного. Я же не думала, что ты встрянешь за это время. — А я бы хотела услышать обидное. Хотела. Это лучше, чем не слышать ничего. — Только жалеть потом об этом буду я, а не ты. — Я влюбилась в тебя такую. Я принимаю тебя импульсивной. Но я не готова принимать тебя равнодушной. — Я не равнодушная, Луна! — обижено осекла её Рейвен. — Я знаю, — сказала Луна и протянула руки по столу к девушке. Касаться к ней было нельзя, но Луна хотела показать лишь своё желание к ней прикоснуться. — Но ты казалась мне такой, и это очень тяжело. Находясь здесь, в этом зверинце, среди людей, которым всё равно, так хочется осознавать, что где-то там тебя любят. Ты же знаешь, каково это.       Рейес протянула руки в ответ, аккуратно, едва ли весомо коснулась кончиком пальца её мизинца. Это единственное прикосновение, которое они могли себе позволить. Даже это не могли, но нарушали правила. Стоит кому-то заметить, они лишаться даже этой малости. Но они так крепко держались друг за друга глазами. В глазах Рейвен блеснули сдерживаемые слёзы. А сердце Луны обливалось кровью, как в тиски зажатое. В памяти проносился вчерашний вечер. К сожалению, ничто не может спасти её, исправить содеянное. Луна должна была сказать Рейвен правду, но она не понимала, как она может это сделать. Неужели у неё хватит духу? Как можно, глядя в глаза, любимому человеку сказать о своём предательстве? О том, что она предала их любовь? — Что теперь будет дальше? — опечаленно спросила Рейвен, глядя на девушку с безнадёжностью. — Они добавят срок? — Нет. Я отделалась предупреждением. — Серьёзно? — удивилась она. — Ты уже не первый раз встреваешь в драку.       Взгляд Луны потяжелел. Она понимала, что должна сказать сейчас. Но от одной только мысли стягивало горло. Эти слова непомерно тяжелы, их не вытолкнуть. — При Элке нашли телефон. Ответственность за драку тоже на ней. — Ты прямо везучая, — со счастливой улыбкой произнесла Рейвен, облегчённо выдохнув. — Любимчик судьбы, — ответила Луна, тщательно скрыв иронию в интонации. — Раз всё само так удачно завершилось, давай и мы оставим обиды в прошлом? Я не хочу ссориться с тобой. Ты и так далеко, ссоры нас отдаляют ещё сильнее. Мы очень друг другу нужны. Это самое важное. На остальное плевать. Мы переждём эту разлуку и всё с тобой выстоим. И когда ты выйдешь, мы снова будем рядом друг с другом. Никто больше не сможет помешать нам любить.       Луна едва ли удержала слёзы, её губы задрожали. Она осознала, что не сможет. Она ни за что не сможет сказать ей. Проще было убить себя сразу, без таких нечеловеческих мучений. Любящий взгляд Рейвен обволакивал теплом и лаской, она обнимала и целовала её этим взглядом. Только этот взгляд и есть весь её смысл жизни сейчас. И если она лишиться его, то что ей тогда остаётся? Жестокий бездушный мир?

***

      За весь день Луна не говорила с Хоуп наедине. Они встречались за едой вместе с девочками, говорили на отвлечённые темы. Хоуп выглядела особенно довольной и улыбчивой, но она и намёка не подала о вчерашнем. Луна же была грузной, ей тяжело было полноценно участвовать в разговорах, поддерживать шутки подруг. — Слышали, Элку на строгач перевели, — оповестила Эмори, всегда узнающая обо всех новостях первая. — Поближе к Лексе. Теперь Элке будет удобнее подлизывать ей задницу, — стебанулась Эхо. Эмори в голос рассмеялась, да и Хоуп усмехнулась. Одна Луна сидела серая, сливалась со стеной. Эхо глянула на подругу и произнесла: — А ты чего кислая сидишь? Ты вообще легко отделалась. — Это да, — согласилась Эмори. — Твоей везучести любая позавидует. — Завидовать нечему, — ответила Луна. — Завидовать нечему вон той вот бабе, — Эхо указала в сторону одной из заключённых, что в свои тридцать частично облысела и была лишена нескольких зубов. — Грохнула мужа, что её пол жизни пиздил. И ничего вон, сидит, улыбается, во все те зубы, что остались. — В таком случае, мне можно позавидовать только в том, что у меня все зубы на месте. Спасибо, подбодрила, — иронично высказалась Луна. — И волосы, — добавила Эмори. — Смотри какие у тебя локоны пышные. — А ещё у тебя есть мы, — с улыбкой произнесла Хоуп. Луна старалась на неё даже не смотреть, но девушка этого не замечала. — Точно. У той беззубой нас нет, — усмехнулась Эхо. — А это упущение похлеще потерянных зубов, — поддержала Эмори.       Подруги пытались поддержать и развеселить Луну, как могли. Только они о многом не знали. Они и представить не могли хотя бы на малую долю, что она пережила за вчерашний день, и как он разделил её жизнь на «до» и «после».       Благо работала Луна теперь отдельно от подруг, и ей не приходилось прятать своё состояние от девочек на протяжение всего дня. Луна прятала слёзы меж книжных полок, билась в одинокой истерике на полу. В памяти проносилось: кабинет начальника тюрьмы, его спущенные штаны, мерзкие стоны; ночь с Хоуп в одной постели, её ласковые руки и мягкие губы; любящий взгляд Рейвен, лёгкое касание её мизинца и её сообщение: «Я уверенна в том, что ты меня не предашь. Несмотря на то, что меня ни раз предавали!» Её это терзало каждую секунду, не давая продохнуть. Это были самые изощрённые пытки, в карцере, что она сама вокруг себя построила, в который сама себя загнала и дала плеть в чужие руки, подставляя спину.       Уже поздним вечером Луна зашла в камеру. Её встретила лучезарная улыбка Хоуп. Она вспорхнула с кровати, словно бабочка, и подлетела к Луне. — Наконец-то мы остались одни, — обрадовалась Хоуп. — Я весь день хотела поговорить. — Я тоже хотела поговорить, — прервала её Луна. — Всё что было вчера ночью — было ошибкой. Ты должна забыть это раз и навсегда.       Её улыбка испарилась, но девушка сохранила беспристрастное лицо. — Я никому не скажу, — ровно произнесла она.       Луна под тяжестью осела на кровать, словно её ноги подкосились, и она не смогла больше держать себя на весу. Слёзы подступили к глазам, сжимали горло. — Я предала её, Хоуп. Как я могла? Я же так люблю её. Я очень люблю её. — Голос, пропитанный болью, содрогался, Луна подняла полные слёз глаза на подругу, молящие о помощи: — Я самая настоящая тварь, да? Самая настоящая.       Хоуп села рядом с ней, взяла её руки в свои, и произнесла, глядя в глаза: — Ни в коем случае. Ты самый прекрасный человек, что я встречала. Ты — человек. Все люди проявляют слабости, совершают ошибки, это не делает их тварями. — Я предала её, — с горечью и болезненным сожалением твердила Луна, упрямо себя ненавидя. — Она дала мне своё безоговорочное доверие, а я её предала. А ещё я слабачка. Я не смогла ей признаться. Я тварь и слабачка. — Луна, не надо! Не надо ей признаваться. Я ни за что никому не расскажу, и никто ничего не узнает. Она не узнает. Мы унесём эту тайну в могилу. — Я буду знать. Я буду смотреть ей в глаза, зная что предала её. — Я разделю эту боль с тобой. Ведь я тоже виновата.       Луна посмотрела в её чистые невинные глаза, искреннее страдающие, проживающие чужую боль, словно свою. Луна всматривалась в её глаза с несколько секунд, охваченная смятением. — В чём же ты виновата? — Рейвен приняла меня как подругу. И ты приняла как подругу. А я перешла черту. — Ох, Хоуп, храни Господь твою прекрасную душу.       Девушка положила голову на плечо Луне, сжала её руки покрепче. — Всё наладится. Вот увидишь, скоро дышать будет легче. Любая боль проходит. — Но оставляет след, — слетело с губ Луны, она обняла девушку за плечо. — Прими эти шрамы, как вторую кожу. Я сама стараюсь это делать. — Получается? — Пока пытаюсь, получается.       Говорили они или же вместе молчали, но Луна чувствовала, что не одна. Хоуп была рядом — такая родная, такая понимающая. Она думала в первую очередь о Луне, она держала за руку, она согревала словами, ласкала добрым участливым взглядом. Без неё бы Луна не выкарабкалась.

***

      Проносились недели одна за другой. Становилось легче. Луне стало проще видеться с Рейвен, не разрывая себя напополам чувством вины и стыда перед ней. Но так же легко, как прежде, тоже не было. Наверное, уже никогда и не будет. Эта тяжёлая ноша останется с ней надолго.       Но со временем их отношения стали приобретать странные обороты. Они уже созванивались не каждый вечер, Рейвен могла подолгу не читать её сообщения, благо свидания она не пропускала. Луна в этот раз отнеслась ко всему спокойно. Ей не хотелось вновь ссориться. Да и чувство собственной вины теперь тормозило чувство собственничества. Луна смирилась, решила, что должна дать любимой больше свободы, не привязывать к себе насильно. Хотя Луне очень не хватало её порой, но это чувство стало таким привычным и постоянным. Ей всегда не хватало Рейвен. И это не должно ложится грузом на плечи Рейес. Луна вроде как привыкала к тому, что Рейвен становится всё меньше в её жизни. Главное, что она есть. И главное, что будет.       Только в один из дней свиданий Луна прождала их встречи с самого утра, которая так и не состоялась. Осознав, что время свиданий вышло, а Рейвен не явилась и даже не предупредила об этом, Луна упёрлась взглядом в стену, не двигаясь, ничего не говоря и даже не раздумывая о причинах, не пытаясь хоть как-то её оправдать. Её накрыло отчаяние, словно что-то между ними было навсегда сломано и утеряно, словно по их любви прямо с этой секунды несётся огромная трещина. Крошится и сыпется под ноги некогда самое ценное и дорогое, что у неё было.       Перед ужином, в библиотеке, пока никого не было рядом, Луна набрала её номер, но звонок остался без ответа. Луна чувствовала себя брошенной и ненужной. Но из-за всех сил подавила в себе эти чувства, сглотнула ком обиды и боли, написала ей сообщение: «Солнце, напиши мне, как только сможешь говорить. И я снова позвоню тебе». Но Рейвен ей так и не написала.       Очередное противное утро капало за шиворот необходимостью подниматься с постели в такую рань и волочить тяжёлые ноги до умывальника. Кран громыхнул перед тем, как подать воду. Умывшись ледяной водой, Луна хоть чуть-чуть очнулась, полноценно разомкнув сонные веки. Она посмотрела в своё отражение, встретила потухший взгляд. Девушку в отражении она едва ли узнавала. Как-будто это не она. Отражение подменили на какую-то неправдоподобную ей копию. Когда-то она встречала утро с Рейвен. Девушка жаловалась на, что ей хочется спать, а Луна любовалась её ворчливой хмурой физиономией. Они могли обрызгать друг друга водой, заигравшись как дети, по шутке подраться, Рейвен больно кусала её за плечо. Однажды у Луны даже остался синяк, который долго не проходил, и Рейес так мило извинялась каждый раз, как натыкалась на него взглядом. С ней глаза Луны горели живым огнём. А сейчас она видит в своих глазах лишь усталость и глубокую печаль. — Зато у тебя все зубы на месте, — произнесла Луна своему отражению.       Выйдя из душевой и проходя по холлу, Луна заметила небольшое столпотворение. Там стояло несколько охранников, а позади них с десяток зевак. Это привлекло внимание Луны. Где есть столпотворение, там обязательно что-то происходит. Потому Луна решила присоединиться к всеобщему любопытству. Она подошла чуть ближе и тогда уже смогла рассмотреть, как из камеры вынесли тело девушки. Она лежала на полу, ничем не накрытая. Как только Луна приблизилась один их охранников стал отгонять любопытную толпу: — Ну что встали? Идите! Здесь смотреть не на что.       Заключённые начали неохотно расходиться, и тогда Луна смогла рассмотреть мёртвую девушку. Она выдохнула от того, что это лицо ей незнакомо. Но всё-таки её сердце наполнилось необъяснимой тяжестью. Эта девушка была так молода. Наверняка, ей не было и двадцати лет. Она была ужасающе бледной, губы сливались с белизной лица, её веки были полуоткрыты, и на Луну был брошен пустой безжизненный взгляд. На шее девушки остался след от удушения. Повесилась или кто-то задушил. Луна вновь посмотрела на её лицо и вспомнила о том, что всё-таки видела её раньше. Просто не заметила, не запомнила. А теперь это воспоминание так чётко всплыло в памяти, словно кадры фильма перед глазами. Ещё пару дней назад Луна видела её в библиотеке. Девушка читала книгу и то плакала над ней, то улыбалась. Луна не была этому удивлена. В тюрьме видеть подобные эмоции — совсем обычное дело. Странно сейчас то, что не так давно это был живой человек с эмоциями и чувствами, а теперь это бездыханная пустая оболочка, лежащая на полу. Луна смотрела на её лицо с тяжёлой горечью, словно бы знала её и не уберегла. Пришли медики и унесли тело девушки. Ничего больше не напоминало о её существовании, словно бы её никогда и не было.       Только во время завтрака кругом только о ней и говорили. Правда, эти разговоры продлятся недолго. Уже через пару часов о убившей себя девушки никто и не вспомнит. Луна подумала о том, как её тело также вынесли бы из этой тюрьмы, как о ней так же пошушукались бы и забыли. — Она сидела не больше полугода, — говорила Эмори. — Соседка её сказала, что её на днях парень бросил. Сказал, не может её дожидаться. Вот девка в петлю и полезла. — Мужчины — зло, — высказала Эхо, на что Хоуп насмешливо фыркнула. — Факт. Из планеты мудаков послетались, — ответила Эмори. — Вы серьёзно? — не поддержала их Луна. — Вы что-то засиделись в женской тюрьме. — Ну не все, конечно, — объяснилась Эмори. — Но, к сожалению, в моей жизни одни козлы и попадались. Кроме одного. Он был хороший, но опять же — батя его ёбаный мудак. — Но ты всё же рассталась с этим хорошим? — с иронией спросила Эхо. — Да. Я как дура трусливая тогда поступила. Решила, что пока это он хороший, а потом станет как его папаша. Кругом меня были уроды, вот и не поверила я, что он другой. Потом я об этом очень жалела. Но надеюсь, что у него всё хорошо. Если он остался таким же, то надеюсь, что он нашёл достойную ему пассию. — Ты и теперь жалеешь? — Нет. Теперь-то я в тебя, засранку, влюбилась, — Эмори стрельнула в девушку ласковым взглядом, а её лицо озарила улыбка. Эхо усмехнулась и заняла рот чаем. Взгляд Эмори едва заметно помрачнел, и она опустила взгляд, переключившись на завтрак. — Как её звали? — спросила Луна. — Кого? Суицидницу? — уточнила Хоуп. — Да. — Да кто помнит? Мы с ней не общались совсем, — ответила Эмори. — Соседка имени не называла? — Я не общалась с соседкой. Эта шумиха по всей тюрьме ходит.       «Личную жизнь все обсуждают, а имени даже не знают,» — с осуждением подумала Луна и увела отстранённый задумчивый взгляд в сторону.       Хоуп заметила печальный вид подруги и спросила: — Рейвен так и не объявилась? — Нет, — холодно ответила Луна. — Что же могло случиться? Уже больше двух недель не отзывается, — взволнованно произнесла Эмори. — Финн говорит, что она в порядке. А на вопрос: почему она не отзывается, она отвечает ему, что позвонит мне. Но только обещает. — Голос Луны был пустым, ровным, только во взгляде таилась вся боль и обида, доведённая до состояния отчаянного смирения. — И вы не ругались? — уточнила удивлённая Эхо, хотя несколькими днями ранее подруги уже это спрашивали. Девушки были в ступоре от услышанного из-за полного непонимания. — Нет. Но она постепенно исчезала из моей жизни. Кажется, теперь исчезла окончательно. — Луна ответила так же спокойно. Пусть чувствовала себя иначе. Она вообще не понимала, как на это всё реагировать, и как ей себя вести. Рейвен исчезла, не сказав ни слова. Луна изводила себя вопросами «почему?» день и ночь. Каждый раз пыталась себя успокоить мыслями, что это временно, что Рейвен вернётся и всё объяснит. Вряд ли будет просто простить её за это, но лучше уж она вернётся, чем исчезнет навсегда. — Харпер говорит, что тоже с месяц её не видела, — произнесла Эхо. — Та трубки тоже не берёт, но на смс отвечает, хоть и не особо развёрнуто. — Значит, только нам она не отвечает вовсе, — произнесла Луна. Горло сдавило сильнее от этих мыслей. Луна держалась из последних сил. Все эмоции затолкнула вглубь в тесные тиски.       Проходя вдоль книжных полок, стирая скопившуюся пыль с их поверхностей, Луна погружалась в мысли и воспоминания, от чего становилось всё тяжелее. Сегодня она отправила очередное сообщение девушке, уже ничего не спрашивая, не прося позвонить, а просто пожелала доброго утра. Но все сообщения остаются непрочитанными. Наводя порядок на полках, Луна наткнулась на книгу, что была немного выдвинута вперёд. Девушка вытащила её из стопки и ей показалось, она вспомнила, как та девушка, чьё тело этим утром вынесли из камеры, читала именно эту книгу. Луна не была в этом уверена, но чётко помнила, что обратила тогда внимание на бежевую потрёпанную обложку в её руках. С виду очень похожа на ту, что теперь Луна держала в руках. Она прочитала на обложке: «По ком звонит колокол». Сама Луна не читала эту книгу, но слышала о том, что история о трагичной любви во времена войны. В памяти снова вспыхнул образ плачущей девушки, а после её пустой безжизненный взгляд из полуоткрытых век. Луна открыла книгу, и увидела на обороте записанные от руки слова: «Мой милый мальчик, я помню ту улыбку, какую дарил только мне. Помню, что другим ты улыбался иначе. Я помню, как ты встречал меня с зонтом, когда на улице шёл дождь, а я, как всегда, его не взяла. Я не смогу жить с мыслью, что будешь так улыбаться не мне и от дождя будешь укрывать не меня. Я отдала тебе своё сердце и обратно его не приму. Я жила одним тобой. И умру с мыслью о тебе.»       В горле встал ком. Луна не заметила, как внезапно с её глаз хлынули слёзы, и она разрыдалась, срывая умиротворённую тишину. Всё это время она не плакала почему-то. Ей было так больно и тяжко, но она была словно мёртвая. Ни грамма эмоций не выплеснула наружу. А прочитав предсмертную записку незнакомой ей девушки, Луна сорвалась, рыдала не переставая, захлёбываясь от слёз. Ноги не могли держать тяжесть её тела, девушка спустилась спиной по стене, прижав книгу к груди двумя руками. И поток её слёз был не прекращаем. Ей было так больно за неё, она чувствовала её боль такой своей, такой знакомой. И незнакомая девушка становится до боли родной, а её боль, её история так понятны, словно Луна знала всё, что случилось, а не только услышанные сплетни и пару вычитанных предложений из короткой записки.       Перед сном Луна снова лежала в кровати за книгой. Хоуп обычно старалась не отвлекать её, занималась своими делами, хоть и очень уж была общительная и неусидчивая. Но иногда она отнимала долю внимания на себя, не выдерживая от скуки. — Я вот всё никак не пойму, — спонтанно заговорила Хоуп. — Что у Эхо с Эмори за отношения? Односторонние? Или может так просто кажется?       Луна не ожидала такой наблюдательности от подруги. Хотя Хоуп всегда была достаточно отзывчивой и внимательной. — Этого и я всё никак не пойму, — ответила Луна, не отрывая взгляда от книги. — Что-то новое читаешь? — спросила девушка и заглянула на обложку. — «По ком звонит колокол». Название трагичное. Читала бы что-то позитивное хоть. — «Божественную комедию»? — со скрытой иронией спросила Луна. — Да вот хотя бы её.       Луна усмехнулась с наивности подруги, которая в литературе совсем ничего не смыслит. А после отложила книгу в сторону, задумавшись, и спросила у девушки: — Та девушка, которую ты любила. Какая она? — Ну. Две руки, две ноги, всё как у всех. — Ну что-то же было в ней индивидуальное. То, что ты в ней любила.       Хоуп задумалась на какое-то мнение, а после принялась размеренно делиться своими воспоминаниями: — Её кудрявые тёмные волосы, веснушки на плечах, духи, пахнущие глубокой осенью. То, как загибала уголок на листе тетради вместо закладки; как всё время закалывала мне чёлку заколкой, чтобы та не лезла мне в глаза; её сигареты с шоколадным вкусом и любовь к крафтовому пиву; и то, как она часами могла говорить о Властелине Колец. — Ты вспоминаешь о ней? — Конечно, — ответила Хоуп и её взгляд наполнился лёгкой печалью. — Но уже без боли.       Кто-то справляется с потерями, как Хоуп. Стойко переносит все беды, задыхается по ночам от панических атак, но поднимается утром, говорит себе: «Прими эти шрамы, как вторую кожу» и идёт вперёд. А кто-то оставляет записку на обороте сотни раз перечитанной книги и становится бездыханным телом на полу. Луна не знала кем она хочет быть. Хочет ли бороться или сдаться. Хватит ли у неё сил или однажды она оставит записку. Но сейчас она не может ничего предпринять, так как почти что не существует. Она будто живёт жизнью той мёртвой девочки, забрала книгу себе, хранит её под подушкой, постоянно просматривая её последние строки, оставленные тому, кто никогда их не прочтёт.

***

      Лучи летнего солнца, проникая через окна, согревали библиотеку и окутывали её несвойственным тюрьме уютом. Луна от согретого воздуха почти засыпала, но подруга, сидящая рядом на кресле, закинув ноги кверху, скрашивала одиночество и стряхивала своим бодрым настроением. — Надо бы трахнуться в этой библиотеке, — произнесла Эхо. — Прямо вон возле отдела религии. Со школы об этом мечтала. — Ну так кто не даёт? У тебя есть связи с библиотекарем. Так что можешь притащить сюда Эмори, устроить романтическое свидание. — Романтическое свидание днём? — Да. Я как-то для Рейвен свечей напиздила и расставила на складе. Но там окон не было, — поделилась Луна и постаралась тут же выкинуть это воспоминание, чтобы оно не истерзало её покинутое сердце. — То-то же. С окнами не то. — Но Эмори и так понравится. Ты только позови её. — В тюрьме девушки неприхотливые, — с усмешкой подметила Эхо.       Луна с грустью задумалась, и снова о Рейвен. Сердце защемило болью, которую она так старается игнорировать. Девушка посмотрела на Эхо и задумалась о их дальнейшей судьбе с Эмори. Что же их ждёт за пределами тюрьмы? Неужели тоже самое, что и их с Рейвен? — Ты собираешься её бросить, когда выйдешь из тюрьмы? — задала прямой вопрос Луна.       Эхо серьёзно посмотрела на подругу и в её взгляде читалось острое недовольство: — С чего ты это взяла? — Просто спрашиваю. О её к тебе чувствах вопрос не стоит, что не скажешь о тебе. — Не лезь в мои отношения, ладно? — резко бросила Эхо. Луна опустила взгляд, продолжая заниматься поиском нужной литературы для мероприятия. Иногда она проводила вечерние лекции заключённым, на которые ходила небольшая группа девушек, больше для того, чтобы просто поболтать. Некоторых Луна вдохновляла на чтение. Спустя некоторое время молчания, Эхо вновь заговорила: — Не умею я выражать свои чувства, как это делает Эмори. А ты меня уже сукой выставляешь. — Извини. Я не хотела тебя обидеть, — произнесла Луна с сожалением. — Я понимаю. О Рейвен уже два месяца ничего не слышно. И вряд ли уже будет. Но я тоже в шоке с неё. Не такой я её здесь знала. Она так кляла Аишу за это и поступила точно так же. Кто бы мог подумать, что она такая дрянь.       Луна тяжело вздохнула и выронила с лёгким дрожанием в голосе: — Она никогда не любила меня? — Сглотнув тяжёлую слюну и выслушав молчание подруги, она продолжила. — Я просто нихрена не понимаю. Как она так могла? Я бы ни за что с ней так не поступила, а она смогла. Значит, не было никакой любви. Это была фальшь. Не могу в это верить. Только что мне остаётся?       Эхо встала и подошла к подруге. Усевшись на пол у её ног, она взяла её за руку и положила голову ей на колени. — Каждый раз как о ней думаешь, говори про себя: «Пошла нахуй». Можешь обматерить её по-жесткому. Конвертируй любовь в ненависть. Потом отпустит. — Сомнительный метод, — сказала Луна, горько усмехнувшись. — Любой метод требует усердия. Времечко ещё помотает тебя. Легче станет не сразу.       Луна проглотила слёзы, и свободную руку положила подруге на голову, аккуратно погладив в благодарность за поддержку. На душе было очень паршиво. И чувствовать поддержку, человеческое тепло и дружеское плечо, подставленное в трудную минуту, было бесценно. Немного было легче. С Эхо вообще многие трудности было проще пережить. Луна без неё, наверное, со многим бы не справилась. Её бойкий задорный характер, в который встроенные авантюризм, способность никогда не унывать самой и не давать унывать другим. Луна в который раз благодарила судьбу за то, что в её жизни всё сложилось именно так, и что она встретила этих замечательных людей здесь. Она так думала, несмотря ни на что. Несмотря даже на то, что Рейвен исчезла из её жизни. Но те чувства, что Луна испытала благодаря ней, стоили того.       Тишина библиотеки окутывала девушек. Им даже не хотелось прерывать эту блаженную тишину. Эхо давала очень много поддержки, даже когда просто молчала рядом, держа за руку. Как родственная душа, родная по крови сестра. Она держит за руку и, кажется, что чтобы там впереди не ждало, всё можно выстоять. Только минуты покоя, как правило, очень скоротечны. Ведь в скором времени в библиотеку вошли Эмори и Хоуп. Увидев девушек, они остановились, и Эмори злостно воскликнула: — Так вот как ты тут время проводишь?       Луна вместе с Эхо одновременно пришли в замешательство от её наезда. Но Эхо быстрее пришла в себя, поднялась на ноги и бросила раздражённое: — Что, блять? — Ты к ней всегда обжиматься приходишь? Может ещё и трахаешь её ради утешения?! Глаза Луны округлились, и она удивленно уставилась на подругу, не ожидая от него ничего подобного. Рядом стоящая Хоуп смотрела на девушек с печалью и молчала. — Ты что идиотка ёбнутая? — злостно высказала Эхо. — Это, блять, Луна! Она своя в доску! Она подруга моя. Ты серьёзно к ней ревновать удумала? — Да ты со мной такой нежной не бываешь! — Вышла отсюда и пошла успокоилась! — приказала Эхо. — Поговорим, когда в себя придёшь!       Эмори бросила злостный, полный обиды взгляд, но послушно вышла из библиотеки. — Ничего себе, — прокомментировала Хоуп, округлив глаза от удивления из-за сей сцены. — Зачем ты так жёстко с ней? — спросила Луна. — Ну а как?! Это уже не в какие ворота не лезет. Мы с тобой что, вчера познакомились? — Она не права, но не стоило так реагировать. Я бы посоветовала тебе самой успокоиться и спокойно всё обсудить. — Так уж вышло, что мы обе с ней импульсивные. Нам проще убить друг друга, чем спокойно всё обсудить. — Романтичненько, — произнесла Хоуп.       Эхо тяжко выдохнула и сказала: — В общем, извините, что вам пришлось в этом дерьме поучаствовать. А я пойду сейчас кое-кому мозги вымывать.       Эхо ушла, оставив девушек вдвоём. Хоуп посмотрела на Луну и поделилась своими мыслями: — Они забавные. Даже когда ругаются. — Мы что, выглядели как парочка? — уточнила Луна. — Ну немного да. Но, наверное, Эмори погорячилась. Вы же давно все дружите. Она отойдёт. Ну или Эхо гаркнет, и всё уладится. Она не дочь капитана случайно? — Ох, не знаю. Суровая леди, — высказала Луна. — Она так мне бывшего напоминает. — Флешбэк поймала? — с усмешкой спросила Хоуп. — Типа того. А о чём вы с Эмори разговаривали? — Да так. Обо всём. Она рассказывала о своей жизни до тюрьмы, и даже об отношениях с Эхо. — Рада, что вы так поладили. — Я тоже. Она милая. — Хоуп глянула на гору книг на столе подруги и произнесла: — Сегодня выходной, а ты как пчёлка. — Мне не нужен отдых. Тем более, что сегодня вечером я провожу лекцию. — Я помню. Я приду. А лучше помогу с подготовкой, если можно? — Можно, конечно.       Девушка запрыгала в детском восторге и радостно воскликнула: — Ура-Ура! Я буду организатором!       Весь день пролетел незаметно. Девушки готовились к лекции, после провели саму лекцию, как всегда, Луна заговорилась со своими слушательницами. Заключённые покидали библиотеку довольными и хвалили её: — Была бы у меня такая литературка в школе, как ты, я бы может нормальным человеком стала. — Да тут просто Луна — Человек. А у меня в школе урок вела жаба.       Луна рассмеялась и поблагодарила девушек. Все разошлись, кроме Хоуп. Подруга осталась помочь навести порядок в библиотеке. Был уже вечер, но до отбоя ещё два часа. Расставив по местам стулья и книги, Луна услышала музыку и посмотрела в сторону звука. Хоуп включила музыку через телефон и протянула ей руку. — Могу я пригласить столь обворожительную даму на танец?       Луна приятно удивилась и её лицо озарила растерянная улыбка. — Что ты творишь? Если заметят? — Хватит переживать обо всём. Ты жить когда собираешься? — подбодрила её Хоуп. Луна вложила свою руку в её, и девушка вытащила её в центр библиотеки. Играла французская песня, вздорный женский голос под ритмичную музыку делали своё дело, и ноги сами поспешили в пляс. Тело подстроилось под ритм и позволило нести себя по течению мелодии. Девушки плавно двигали плечами и бёдрами, крутясь вокруг друг друга, иногда посматривая друг на друга, обмениваясь ребяческими довольными улыбками. Луна схватила Хоуп за руку, и та покрутилась вокруг своей оси. Луна опрокинула девушку, как кавалер свою партнёршу в танго, Хоуп вслух рассмеялась. В эту секунды мир окрасился в свежие одурманивающие краски. Хотелось дышать полной грудью, танцевать и смеяться, и так легко было на сердце. Луна была поглощена этим безумием, и ей так не хотелось назад. Она и правда очень долго не позволяла себе жить. А в эту секунду она по-настоящему живая. И это что-то необъяснимое. Всего лишь танец. Танец, за который ей может так серьёзно прилететь. Но что ей было терять?       Закончив танцевать, девушки смеялись, глядя друг другу в глаза. Ощущения были необъяснимы. Словно они только что совершили что-то очень значимое, их зашкаливали адреналин и радость. Будто они только что летали на параплане, наблюдали весь мир под собственными ногами, парили над ним. В этот момент Хоуп склоняет лицо ближе и хватает губы Луны в нежный поцелуй. Луна легко поддаётся, целует её в ответ, тогда Хоуп стала увереннее, стала ближе, раскованней. Её губы и руки были так нетерпеливы. Казалось, она хватается за Луну, как за единственный поток воздуха. В её поцелуях было так много невысказанных чувств. Осознав это, Луна прервала девушку, отстранилась. — Хоуп, нам нужно остановиться. У нас ничего не получится с тобой. Я же люблю её. — Она бросила тебя, — произнесла Хоуп, неумело спрятав горечь во взгляде. — Я надеюсь, что… — Луна запнулась от тяжести этих слов. — Что не навсегда. Надеюсь, что она ещё вернётся. — Она не вернётся, — девушка сказала это так твёрдо, не сомневаясь, будто знала это наверняка. Её уверенность напугала и насторожила Луну. — Откуда тебе знать? — Она звонила мне.       Луна опешила и с её губ сорвалось беспомощное полуосознанное: — Что? — Она просила не говорить тебе. — Что она сказала? — требовательно спросила Луна. Взгляд её стал жёстче, злее. — Сказала, чтобы я была рядом с тобой и постаралась сделать тебя счастливой. Это было всё равно что выстрел в голову, и Луна взорвалась в одну секунду: — Ты лжёшь! Сука, ты лжёшь! Я тебе не верю!       Испуганный взгляд Хоуп о чём-то кричал и молил, и сама девушка стала оправдываться: — Нет. Нет, Луна. Я бы сама не хотела, чтобы это было правдой. Но, к сожалению, это правда. — Закрой рот! Я не верю тебе! Ты чёртова лгунья! Не смей ко мне приближаться!       Луна, ничего не замечая перед собой, забежала в душевую. В попытке успокоиться она начала пить воду из-под крана, не взирая даже на её противный вкус. Её всю трясло. Луна остановилась перед умывальником и посмотрела в зеркало. Оттуда на неё смотрела всё та же замученная девушка. У неё покраснели глаза, взгляд стал диким, с застывшим истошным криком. Смотреть в собственное отражение было тошно.       «Она оставила меня», — произнесла в голове Луна. После пришло окончательное осознание. Крик вырвался наружу. Разум был затуманен. Луна не понимала, что она делала. Она кричала словно обезумевшая и била кулаками стену, всё что попадалось под руки, пыталась сокрушить. Боль, сдержанная за все последние дни, вырвалась наружу мощным потоком. Теперь её невозможно было контролировать. Боль была сильнее, чем Луна.       Заключённые вокруг неё отошли подальше, шарахались и перешёптывались. В скором времени в душевую вошло несколько охранников, они скрутили Луну и куда-то поволокли за собой. Луна продолжала кричать и извиваться, всё меньше понимая и принимая реальность, в которой находится, и всё меньше пытаясь за неё удержаться.

***

      Открыв глаза, Луна встретила знакомые стены и стерильный запах больницы. Потребовалось немного времени, пока мозг окончательно проснулся, и девушка поняла, что находится в мед. отеле. Она была прикована к койке наручниками. Голова была тяжёлой. Наверняка, Луну накачали сильными успокоительными. Луна не могла вспомнить, чем всё закончилось. Как притащили её сюда, и что было дальше. Просто пробел в памяти.       Но мысли о Рейвен атаковали в миг. Били так беспощадно и бесперебойно. Что заставило её так поступить? Она как-то узнала об измене? Но она бы не ушла, не разобравшись. Она бы, как минимум, поговорила бы с Луной. Всё-таки Луна её достаточно знает. По крайней мере, надеется, что знает. Неужели она нашла кого-то другого? Она всё реже писала, могла не позвонить, и их разговоры становились всё короче. Рейвен была несколько безучастна, словно бы ей стало неинтересно. Любовь так быстро не проходит. Но видимо, Рейвен вообще не знает, что такое любовь. Могла только красиво о ней говорить.       Кто бы мог подумать, что всё закончится так? Держа её за руку и глядя в её искренние глаза, последнее о чём могла подумать Луна, так это о том, что она окажется гнусной лгуньей. Луна ради неё готова была весь мир сокрушить, идти против всех, бежать за ней в огонь, умереть рядом с ней. И что она получила взамен? Рейвен даже не посчитала нужным поговорить с ней, объявить о своём решении расстаться, глядя в лицо, да хотя бы по телефону. И Луна понимала, что не сможет найти себе место, пока что-то не прояснится. Это изведёт её. Она просто должна найти Рейвен, чтобы просто взглянуть в её глаза.       Пролежав около часа прикованной к койке, Луна всё-таки дождалась внимания к своей персоне. К ней подошла молодая медсестра с тёплой приятной улыбкой. — Вам уже лучше? — Лучше, — безжизненным голосом произнесла Луна. Такой же безжизненной она себя и ощущала. Неживой. Пустой. Никчёмной. — Может быть вы хотите поговорить с кем-то? — предложила медсестра. — Вы можете пригласить кого-то из друзей или родных. Для посещения тяжелобольных и заключённых с нервным срывом предусмотрены дополнительное время встреч. Родные могут навестить вас в любое время. Им не надо будет ждать отведённых часов для свидания. Эти слова прошлись лезвием по сердцу. Нет больше у Луны родных. Некому её навещать. Некому больше ждать. Но немного обдумав и уняв боль, она поняла, кого она бы хотела сейчас увидеть больше всего.       Луна впервые принимала посетителя в этой комнате. Здесь было уютней и тише. Ведь никого постороннего в этой комнате не было. Она и подумать не могла, что нечто подобное может быть предусмотрено в этой тюрьме. Даже вера в человечность чуть подросла.       Перед собой она увидела не совсем то, что ожидала. Она думала, он зайдёт уверенный и наглый, но Луна встретила потухший уставший взгляд, при встрече не последовало ни улыбки, ни хоть немного тепла. Он словно бы пришёл на встречу к совсем незнакомому человеку, а не к девушке, с которой прожил два с половиной года, и которой когда-то делал предложение руки и сердца. — Как твои дела? — осторожно спросила Луна. — Ты же не для этого меня позвала сюда, — Беллами сухо обозначил нежелание вести с ней диалог. — Я не могу поинтересоваться твоей жизнью? — Незачем больше.       Девушка горько усмехнулась: — Вроде бы это ты мне изменил, а ведёшь себя так, будто я тебе. — Ты позвала меня, чтобы обвинять? — с раздражением процедил Беллами, словно бы ему наступили на «любимый» мозоль. — Тогда я пойду.       Блейк сразу же поднялся со стула, и Луна удивилась тому, что он даже не пытается поговорить, хотя бы для того, чтобы узнать для чего она позвала его. Он ведь потратил время на дорогу сюда и готов уйти, не разобравшись, всего-то от пары неприятных слов. На Беллами это как-то непохоже. Он, как минимум, бы обматерил её перед этим. — Стой! — остановила его Луна. — Подожди. Я не пыталась обвинять тебя. Я просто не понимаю, из-за чего такая злоба? Мы мирно расстались. Или ты не вылезаешь из войны и слово «мир» стало тебе незнакомо?       Беллами справился с какими-то эмоциями, выстояв на ногах с пару секунд, после рухнул на стул, холодно и беззлобно произнёс: — У меня нет и малейшего желания здесь находиться, но я всё же здесь. Из уважения к тебе. Так что будь добра, прояви ответное уважение и перейди прямо к сути. Без моралей, без выяснения отношений и без притворных любезностей, пожалуйста.       Луна поняла, что бессмысленно сглаживать острые углы, и потому произнесла свою просьбу коротко и ясно, без «притворных любезностей»: — Мне нужна твоя помощь. — А-а. Так значит, когда тебе нужна моя помощь, я не такой уж и мудак? — Прекрати обороняться, Беллами. Я к тебе с миром, — выпросила Луна, пытаясь быть как можно мягче. Она понимала, что что-то не так. В некоторых своих поступках Беллами был прост и понятен. Когда всё в его жизни идёт по его плану, он доброжелателен и спокоен, вывести из себя его почти нереально, он что угодно превратит в шутку. Но когда он чувствует себя не в безопасности, он становится неподкупен, вооружён до зубов, и ему всё равно в кого и за что целиться. Ей его злоба была так не кстати, но она надеялась его хоть немного задобрить. Не потому, что хотела нагло использовать его и забить на его чувства, а потому что он всё равно не пускает к себе. Ей остаётся закрыть на это глаза и заняться своими проблемами. Девушка с мольбой посмотрела на бывшего возлюбленного и произнесла: — Прошу. Мне больше не к кому обратиться.       Блейк как-то тяжело выдохнул. Злость во взгляде сменилась прежней усталостью. — Ладно. Что тебе надо? — Я хочу выбраться отсюда. — Да? — с ироничным удивлением произнёс он. — Странно. А я-то думал, ты тут кайфы ловишь. — Не до шуток. — Мне тоже. У тебя был шанс выйти, ты его проебала. Джона я теперь не отдам. — Я и не прошу. Я думаю, есть и иные способы. Мне остался всего год. Я прошу лишь досрочный.       Блейк посмотрел на неё как на сумасшедшую, с пару секунд осмысливая её просьбу, а после иронично выронил: — Если ты не заметила, я не судья. И не волшебник. — Ты — волшебник, Беллами, — с уверенностью заверила его Луна. — Я знаю, ты можешь всё. — Я попробую разузнать, что можно сделать. Но я ничего не обещаю. Сильно на меня не рассчитывай. — Спасибо, — ответила девушка. После чего между ними возникла неловкая пауза. Темы для разговора иссякли. Луна чувствовала, что скучала, а он, как всегда, сух и холоден. А ведь когда она только села в тюрьму, он приходил к ней, смотрел тёплым ласковым взглядом, не желая с ней расставаться. Насколько он стал чужим. Ведь, казалось бы, не так давно всё было иначе. Они просыпались в одной постели каждое утро, она готовила им двоим кофе, целовала на прощание, когда он уходил на работу. Они обсуждали совместные планы на жизнь, делились новостями друг с другом, дурачились, бегая по дому как дети. Луна была с ним маленькой девочкой, была нежной и любящей, была страстной и вздорной. Она с ним ругалась, смеялась и плакала. Она думала, что жизни без него не существует. Что он уйдёт — и ей всё будет не нужно. Она любила его, и она это ясно помнит. Почему же он холоден, словно бы ничего никогда не связывало их вместе? — Почему ты сделал мне предложение? — спросила Луна. — Этот вопрос давно неактуален. — Я просто хочу знать. — Зачем ещё делают предложения? Я планировал жить с тобой. Ты говорила о детях, я уже представлял себя в роли отца. — И ты изменял мне, — с печалью произнесла она. — Да, изменял, — резко ответил Блейк и бросил недовольный взгляд. — Тебе нравится это без конца обсуждать? Ты мазохистка что ли? — Хотела понять почему? — Джон охуенно трахается, — небрежно ответил он, не заботясь о её чувствах, не стараясь подобрать ответ помягче. Тактичность Блейку в принципе зачастую была чужда, а когда он взбешён и подавно. — А я плохо? — спросила девушка с обидой. — Нет. Но суть была не в этом. — Так в чём? Я хочу понять, что со мной не так! — её голос сорвался на эмоции. — Почему люди, которых я люблю, в который раз оставляют меня?       Он посмотрел на неё более внимательно. Словно впервые за весь разговор заметил её, до этого говоря всё равно что со стеной. Но он не смягчился. Сочувствия не последовало. Он ответил так же беспристрастно: — Дело не в тебе, а в твоём выборе, в людях, которых ты выбираешь. — Я должна переложить ответственность на кого-то? — Ответственность на твоём выборе, на твоём действии. Просто себя грызть — неэффективно. Проблема не в том, что с тобой что-то не так. Проблема в том, что ты делаешь что-то не так. Ты должна любить себя больше, чем любишь других. Иначе тебя это размажет. — Я должна жить как ты? — без упрёка спросила Луна.       Беллами произнёс с вялой усмешкой: — Ох, милая, ты же нихрена не знаешь, как живу я. — Так расскажи. Я хочу знать. Всегда хотела знать, но ты не подпускал меня близко к себе, даже когда мы встречались три года и собирались пожениться. — Для твоего же блага. Быть ко мне близко — поверь, в этом нет ничего хорошего. — Считаешь, быть с тобой, любить тебя и не быть в ответ любимой — легко? — усомнилась девушка. — Не думал ты о чьих-то благах. Ты защищал только себя. — Говорю же, ты нихрена не знаешь. И не хочешь знать. Тебе это не нужно. Думай о том, что делать со своей жизнью. О том, как решать свои проблемы. Со своими я как-нибудь разберусь.       Луна вновь наткнулась на стену. Он всегда держит на расстоянии. Неважно, встречаются они или нет. И сейчас хотелось во всём для себя разобраться, провести обзор над ошибками, раз проблема в «её выборе». Луна вспомнила, как они познакомились. Его первая фраза, которой он обратил на себя её внимание. Потому она и запомнилась. Эта мысль всегда во многом помогала ей разобраться в чём-то. Всё-таки Беллами многому её научил. С ним она стала той, кто есть сейчас. — «Поинтересоваться кем-то, это значит возложить на себя ответственность, вдруг нужна будет помощь или поддержка, а на это не хватит ума или человечности», — произнесла Луна с интонацией, словно прочла чьё-то выражение вслух.       Беллами обдумал недолго, словно сам припоминая что это за фраза, которую он уже слышал. После он невозмутимо спросил: — Мне похвалить тебя за хорошую память? — Поэтому ты молчишь о себе. Всё дело в ответственности. Ты никогда не позволяешь кому-то помочь тебе. Боишься довериться, боишься, что кому-то не хватит на тебя сил и тебя бросят. Вот и тянешь всё сам. Но это тяжело. Очень тяжело. И ты становишься жёстче. Ты считаешь лучше так, чем тебя снова бросят.       В его глазах не осталось злобы. Иногда даже Беллами устаёт защищаться. Напряжение слетело с его плеч словно лёгкая шаль. И Луна увидела перед собой потерянного избитого человека. Она бы устала считать его шрамы, если бы могла их увидеть. Он носит их как вторую кожу, которая уже как сталь, потому он всё время в броне. Но в те недолгие мгновения, в которые он эту броню сбрасывает, можно увидеть его истинное нутро. Кто бы мог подумать, что оно очень доброе, светлое, по-детски наивное. Что душа его плачет от беспомощности и неистово просит лишь об одном, чтобы его смогли понять, чтобы его смогли любить. И пусть он сам делает всё, чтобы никто не видел его души, он только об одном и мечтает — впустить кого-то очень близко. Как бы старательно он не строил вокруг себя крепость, он изо всех сил желает, чтобы эту крепость кто-то разрушил. Каким бы сильным он не пытался казаться, он хочет уже наконец научиться не бояться быть слабым.       Беллами разорвал тишину, как только собрался с мыслями: — Меня всегда восхищали твой неубиваемый оптимизм и вера в людей. Я боялся, что плохо повлияю на тебя. Рад, что этого не произошло. — На самом деле, тебе не совсем уж и пофиг на меня? — с победной улыбкой сказала девушка. — Ну а зачем я здесь?       Девушка широко улыбнулась, но улыбка была горькая, выжатая с болью. Глаза заблестели влажностью от нахлынувших эмоций. — Да. Ты прав.       Может, он никому и не показывает своей привязанности, не распыляет громкие слова, зато он рядом, когда он нужен, он поможет, стоит только попросить, он поможет даже бывшей девушке, что бросила его в тяжёлый период его жизни. А та, что клялась в любви, говорила о верности, о доверии, о том, как будет её ждать, сбежала, жестоко исчезла из её жизни, не сказав ни слова. И кто ещё из них заслуживает звание бесчувственной сволочи?

***

      Луну продержали в палате весь день под успокоительными. Выписали её только к вечеру. Как раз было время ужина, есть ей совсем не хотелось, но она отправилась в столовую для того, чтобы найти подруг. За столом сидели только Эхо с Эмори. Луну они встретили одновременно радостно и обеспокоено. — И как ты только успеваешь во что-то вляпаться? — высказалась Эхо. — Я только отвернулась, а тебя уже вновь скрутили и утащили. За тобой не уследишь. — Она меня бросила. — Знаем, — ответила Эмори. — Хоуп рассказала. — А где она? — Страдает весь день. Ревёт в три ручья. Ужинать не захотела.       Луну укололо чувство вины перед ней. Тогда Луна сорвалась на неё, незаслуженно обвинила во лжи. Девушка не захотела ждать. Она оставила подруг и направилась в камеру, надеясь найти её там. Где же ей ещё реветь в три ручья, как не в своей камере?       Как только Луна вошла в камеру, на неё уставилась пара влажных глаз на раскрасневшемся лице. Хоуп выглядела в клочья растерзанной. Неужели из-за тех слов, что сказала Луна? Не могла же она вот так остро на них отреагировать и весь день из-за этого прорыдать. — Ну ты чего? — начала успокаивать её Луна, подойдя к девушке и положив ей руку на плечо. — Прекрати реветь. Я же не со зла, ты знаешь. Я верю тебе. Просто мне было слишком больно слышать эту правду. Ты не виновата. — Я виновата, — её голос был переполнен болезненным отчаянием. Луна не могла сопоставить эту боль в её взгляде с произошедшей ситуацией. Она была словно убита горем от чего-то более серьёзного, чем та ссора между ними. И Луна не могла понять, то ли Хоуп слишком загналась, то ли её терзает нечто другое. — В чём ты виновата? — Я убила её, — произнесла Хоуп дрожащими губами. С её глаз рухнули крупные капли слёз. Хоуп вобрала в себя воздух. Казалось, её душат невидимые руки. — Что ты такое говоришь? — Она сидела на подоконнике у открытого окна… как всегда, любила сидеть там. Мы с ней ругались. И она сказала мне… — Хоуп всхлипнула от тяжёлых воспоминаний. — Она сказала, что я трахалась с её папашей, что я мерзкая шлюха, которая сама совратила этого урода. Я кричала сквозь слёзы, что это её мерзкий папаша ко мне приставал, что он убил моё детство. Она заладила. Твердила, что это Я, Я,Я! — Хоуп подняла взгляд, наполненный отчаяньем: — И я толкнула её.       Смотреть ей в глаза было немыслимо больно. Луна чувствовала, как тяжелели её голова и руки. Она смотрела на Хоуп и не могла в это поверить. Хоуп уверяла, что она не повинна в смерти сестры, что её осудили незаслуженно. Почему же сейчас она говорит об обратном? — Послушай, — произнесла Луна, крепче сжав её плечи. — Ты не в чём не виновата. Она сама выпрыгнула в окно. Ты не убивала сестру. — Я виновата. О Господи! Как я могла убить её? Как? Луна прижала девушку к себе и с уверенностью произнесла: — Я не верю в это, Хоуп. Ты прекрасный человек. Ты самая добрая и искренняя девушка, которую я встречала. Ты не могла никого убить.       Она говорила об этом так твёрдо, не сомневаясь ни на секунду. Сама же не знала, что и думать. Откуда ей знать это наверняка? Но так хотелось избавить Хоуп от этой боли, от разрывающего её сердце чувства вины. Она ведь и так многого натерпелась. Зачем ей ещё и этот груз? Очередной истерический приступ накрыл Хоуп с головой, и то, что она говорит сейчас, может не иметь ничего общего с реальностью. Девушка могла лишь принять всё то, что ей внушали, за истину. А могла вспомнить то, что так пыталась забыть. Но чтобы там не произошло на самом деле, Луна хотела уберечь от этого её ослабшую психику. — Я рушу всё, к чему прикасаюсь. Держись от меня подальше, Луна. Я отпугнула Рейвен. Она из-за меня ушла. — С чего ты это взяла? — Все эти фото. Она нам не поверила. Или она поняла, что мы были вместе. — Нет, Хоуп. Она бы вылила на меня злость за это. Она ушла, потому что она трусиха. — Все кругом меня ненавидят. И они все правы, — продолжала тараторить о своём девушка, с силой сжимая свои колени. — И ты тоже. Ты тоже меня ненавидишь. — Это не так, Хоуп, — заверила её Луна. — Прости меня. Прости за то, что сорвалась на тебе. Я не хотела говорить тебе тех вещей. Я такая идиотка.       Было бесконечно больно видеть её такой подавленной. Она была словно не в этой реальности. Луна поняла, что Хоуп слышит её наполовину. Мысленно она и не здесь, словно она слушает какие-то мерзкие голоса в своей голове и верит им. Луна надеялась, что это не так, но девушка всё сильнее напоминала сумасшедшую своими повадками. Полуотрешённый тяжёлый взгляд не смотрел на Луну, вцепился во что-то невидимое перед собой. И девушка всё продолжала ненавидеть себя: — Ты уйдёшь от меня. От меня все всегда уходили. Все и всегда. Никто не может любить вечно. Любовь умирает так часто. А меня и не любит никто. Меня все ненавидят.       Луна больше не могла находить слов. У неё кончились силы. Она просто крепко обнимала девушку, не замечая, как у самой по щекам бегут слёзы. Потерянная несчастная Хоуп, словно лишённая слуха и зрения, не слышала и не видела перед собой света. Со всех сторон её окутало отчаяние, такое густое и тёмное. Она боялась протянуть руку, боялась открыть глаза. Потому что привыкла, что света нет. Она плакала, как потерянное дитя, и дрожала от страха, словно жертва в руках убийцы. Не видела, не понимала, что сама себе была убийцей. Луна прижала её крепко-крепко, плача вместе с ней от беспомощности. Её сердце разрывалась на части, разрывалось вместе с сердцем Хоуп, связанное с ней воедино одной болью.

***

      Спустя несколько дней легче не стало. Хоуп стало лучше. Она пришла в себя, они спокойно поговорили. И дальше всё пошло по привычному кругу. Только внутри всё насквозь растерзанно, и это не заживает. Ложась в кровать, перед сном Луна листала фотографии Рейвен, которые девушка ей присылала, перечитывала её сообщения, проглатывая слёзы, и вспоминала все их разговоры, даже незначительные, греющие душу воспоминания. — Я готовлю проклятую яичницу по собственному рецепту, — рассказывала Рейвен по телефону спустя три дня после своего освобождения. Тогда она писала и говорила Луне обо всём, с каждой мелочью делилась, хотела разделить с ней каждую минуту своего времени. — «Проклятая яичница» — это и есть твой рецепт? — усмехалась Луна. — Именно так. Я и готовка — просто адовая смесь. А любая еда из-под моей руки проклята, не иначе. — Моя же ты любимая ведьмочка. Я бы с удовольствием отравилась твоей едой. — Вообще, это я надеялась травиться твоей едой. — Если честно, я готовить не люблю, — обнадёжила её Луна, виновато поджав губы. — Моя младшая сестра и то это чаще делала. — Ну тогда мы будем трахаться на нашей кухне. Должно же быть у неё какое-нибудь применение. — Это, конечно, хорошо. Но потом мы захотим есть. И кто будет нам готовить? — Заведём дочь? — предложила Рейвен. — А что если она пойдёт в нас? — с усмешкой парировала Луна. — Ну тогда мы будем обречены не тратить время на готовку и наслаждаться свободным временем друг с другом, просто заказывая еду из кафе, — с напускной насмешливой трагичностью произнесла Рейвен. — Мы переживём это, — поддержала её ироничное настроение Луна.       Снова утро. Ещё один бессмысленный день впереди. Всё кругом было прежним, словно ничего не изменилось. Но так было для всех вокруг. Не для Луны. Как только Рейвен ушла вся жизнь пошла кувырком. Жить с каждым днём становилось всё страшнее. Одиночество съедало по кусочках, рвало, сгибало, выворачивало наизнанку. Ему нельзя было сопротивляться. Оно всем весом наваливалось сверху, тяжестью всего мира прижимало к кровати по ночам. И плакать уже не было сил. Луна высохла. Бродила, как обезвоженная, ни чувств, ни эмоций не выражая. Всё слабее с каждым днём. Всё ниже, меньше и прозрачнее становясь. — Есть вариант досрочного освобождения по причине тяжёлой болезни, — говорил Беллами, сидя напротив девушки в комнате свиданий. — Я уже обо всём договорился. У тебя будет справка и липовые анализы. — И меня отпустят? — Всех отпускают, и тебя отпустят. — А если узнают? — Узнают — посадят. Но ты и так сидишь, — сказал Беллами, и Луна согласилась, криво усмехнувшись. Но после Блейк решил немного её подуспокоить: — Ты не одна такая, кто выходит под липовой справкой. Главное, потом копам в пьяном виде не попадайся. Иначе сразу же загремишь обратно. И вообще не попадайся. Первый год нужно быть ниже травы. — Спасибо тебе. Я верну все деньги, что ты потратил. — Как хочешь, — безразлично ответил Беллами. — Встречать тебя из тюрьмы я не буду, уж прости. Попроси кого-нибудь другого. За вещами сама заедешь. Они уже сложены в сумки.       Когда-то Луна и подумать не могла, что всё у них будет так. Что Беллами будет так равнодушно говорить о том, чтобы она забрала свои вещи из его дома, ведь когда-то он сам притащил её в свой дом и даже не попросил, а решил это за неё. Теперь он говорит с ней так, словно они никогда не были близки, словно они никогда не целовались, так жадно хватая губы друг друга, словно никогда не доводили друг друга до смеха, шепча на ухо глупые шутки, словно не переживали вместе минуты печали, поддерживая друг друга, словно бы они никогда не планировали провести друг с другом целую жизнь. Луне стало так тошно от этого. Она снова подумала о Рейвен. Сколько они пережили вместе, сколько было планов. Старые шрамы были вновь вскрыты. Свежая боль напоминала прежнюю и уже изжитую, воскрешая её. — Твоя машина сейчас стоит в гараже у Миллера, — продолжил Беллами. — Можешь у него забрать её. — А на моём месте стоит машина Мёрфи? — с едва ли заметной насмешкой произнесла девушка, до конца только осознав, что теперь Джон занял всё то, что когда-то принадлежало ей. И это воспринималось ею с горькой иронией. — Как-то так, — ответил Беллами. — Он ещё не сбежал от тебя? — усмехнулась Луна.       Блейк бросил в неё острый, недобрый взгляд и с безмятежностью произнёс: — Знаешь, я ещё могу отменить твоё УДО. — Да успокойся ты, — хмыкнув от смеха, ответила девушка. — Ты совсем перестал понимать шутки.       Он всё ещё был таким же напряжённым и колючим, как при первой встрече. Хоть и прошла уже неделя. Видимо, у него случилось что-то серьёзное, но докапываться было бессмысленно. — Нет. Просто юмор у меня своеобразный. Вот оставить тебя в тюрьме было бы, и правда, смешно. Я люблю, когда смешно только мне. — Тяжёлый ты человек, Беллами, — выдохнула Луна.

***

      Волокита с документами заняла ещё какое-то время. Луна предупредила подруг о том, что скоро она выйдет на свободу. Девушки со смятением восприняли эту новость, не могли позволить себе грустить, так как это была хорошая новость, но и сильно радоваться не могли. Сама Луна чувствовала тоже самое. Если бы она выходила при других обстоятельствах, то была бы вне себя от счастья. А так она не понимала, для чего, к кому она пойдёт. Там за стеной у неё больше никого нет. Рейвен её больше не ждёт. Сестра учится за границей. Беллами желает держать её на расстоянии, словно чужачку с улицы. Наверняка, чемоданы в руки сунет на пороге и даже чаем не угостит. А больше никого у неё и нет.       Здесь в тюрьме это хотя бы не так остро ощущается. Стоит только подумать, как она выходит на свободу и не знает, куда ей идти, сердце от боли сжимается. Здесь она ещё хоть кому-то нужна. Хоуп совсем поникла от тяжкой печали. С тех пор как узнала о досрочном освобождении Луны ни разу не улыбнулась, хотя она всегда была самым улыбчивым человеком этой тюрьмы. Её привязанность стала слишком глубокой. И Луна не знала, как правильно расценивать это, особенно после того, как они переспали. Они вроде бы остались теми же друзьями, но это уже была совсем не та дружба, что была в начале. Скорее всего, они отчаянно пытались делать вид, что всё осталось как прежде.       И всё-таки именно Хоуп была единственным камнем, удерживающим её здесь. Луну мучила мысль, что она бросает её. Кто, как не она, ещё позаботится об этой девчонке? Вдруг её психическое состояние вновь станет хуже? Это было страшно. Пару раз Луна даже всерьёз задумывалась о том, что откажется от досрочного и останется ещё на это год с Хоуп. Но всё же потом она прекрасно понимала, что не может. Ей был просто необходим шанс отыскать Рейвен, иначе она сама тут свихнётся.       Стоя перед дверью, за которую Луна должна выйти в ближайшие минуты и уже не вернуться назад, девушки слёзно прощались с подругой. Они обнимались, стиснув Луну в тесные объятия, не желая так скоро расставаться. Эхо с Эмори были переполнены смесью эмоций из грусти и радости, на Хоуп же почти что не было лица. Ей было тяжелее всех отпускать подругу. — Не теряйся там, — говорила Эхо. — Ты крутая. В сердце уже глубоко запала. — Потеряешься, из-под земли достанем и надерём тебе задницу, — с напускной строгостью угрожала Эмори. — Я без вас — уже не я. Запомните это, — призналась Луна, обведя подруг ласковым взглядом. У самой в глазах стояли слёзы. Её взгляд остановился на опечаленной Хоуп, и на лице Луны растянулась грустная улыбка. — Без тебя тоже. Хоть и знаю тебя не так долго, как девочек, но ты важна для меня точно так же. — Не переживай. Мы присмотрим за этой обезьянкой, — заверила Эхо, положив руку на плечо Хоуп. — Обязательно. За это я и не переживаю. — Надеюсь, ты там будешь счастлива, — произнесла Хоуп, не сводя глаз с Луны. — И я надеюсь.       Луна вновь всех по очереди зажала в объятия. Уходя, она не оглядывалась назад. Она пересекла ещё несколько коридоров. На выходе ей отдали её одежду и сумку, с которой её повязали. Переодевшись в свою одежду, Луна ощутила себя другим человеком, и пока не понимала, насколько комфортны эти ощущения. Внутри сумки чертежи её проектов, ключ от дома Беллами, телефон, духи, что он дарил когда-то. Луна отвыкла от их запаха. Она брызнула ими на своё запястье у самого выхода и вдохнула аромат. Сердце сжалось от ностальгии.       Но после перед ней открылись двери, а затем высокие ворота, и Луна оказалась за пределами забора с колючей проволокой. Кругом деревья, поют птицы, и воздух невероятно свежий. Луна вдохнула его полной грудью. Воздух свободы пах совсем по-другому. Этот бесценный вдох нельзя оценить по достоинству, пока не просидишь с несколько лет в тюремном заточении. Солнце ласково припекало голову, на улице было жарковато, но теперь для Луны не существовало плохой погоды — и холод и духота в радость, если это за пределами тюрьмы. Луна простояла так с несколько минут, просто глубоко вдыхая и выдыхая, слушая пение птиц и шелест листьев, и ни думая больше ни о чём. Сердце внутри разрывалось на части. И хоть убей, Луна не понимала, от радости оно разрывается или от тоски. Словно от всего и сразу. Хотелось и плакать, и смеяться. И Луна ничего из этого не делала, она просто дышала, сливаясь с окружающим её миром, медленно растворяясь в воздухе и становясь одним целым с ним. — Сова! — послышался радостный голос девушки, что неслась к ней со скоростью света. Она бросилась на подругу с объятиями, чуть ли не сбив её с ног. Луна крепко вцепилась в Харпер, и тепло от их встречи разливалось по рукам и груди. — Как я рада тебя видеть, — произнесла Луна. — А я-то как рада! — Харпер отлипла и посмотрела в глаза подруге своим сияющим взглядом. Вот уж кто никогда не меняется, и буквально согревает своим искренним жизнелюбием и оптимизмом в даже самый мрачный час.       К девушкам подошёл Монти и сдержанно поздоровался с Луной: — Поздравляю с освобождением. — Боже, я сто лет тебя не видела, — сказала Луна и обняла парня. — Ты и не изменился. — Азиаты медленнее стареют, — отшутилась Харпер. — Сто лет для них не срок.       Все они знали о том, что Рейвен просто исчезла, потому никто не упоминал даже её имени, чтобы не портить сей счастливый момент. И Луна была рада, что пока не приходится о ней говорить. И так было очень тяжко. Ведь она представляла свой выход из тюрьмы совсем не так. Мечтала о том, что когда будет покидать эти стены, её будет встречать счастливая улыбка любимой девушки. — А почему Беллами не приехал тебя встречать? — спросила Харпер. — Он и не должен. У него свои заботы. — Ну и пошли они все нахрен! — подбодрила её блондинка и прижала к себе за плечо. — Зато мы у тебя есть. — Пошли в машину, — позвал девушек Монти. — У тебя машина появилась? — удивилась Луна. — Это её машина, — ответил Монти, указав взглядом на свою девушку. — Я так-то с четырнадцати лет вожу. И вот на свободе уже успела пересдать на права.       Луна широко улыбнулась, обхватив обоих друзей за шею, закинув руки им на плечи, и по пути слушая эмоциональный рассказ Харпер о том, как она получала права. Они двинулись к компактному форду зелёного цвета. Луна по земле не просто шла, а словно летела. Ей казалось, там впереди её что-то ждёт. Несмотря на все обстоятельства, в эту самую минуту ей было почему-то легко.

Глава 11.2. Возвращение старых демонов.

      В комнате, практически круглосуточно проветриваемой из открытого окна, стало нечем дышать. От страха воздух стал невыносимо тяжёлым. Джон делает едва ли заметный шаг назад, хоть и прекрасно понимает, что не сможет убежать от него. Роан демонстративно взмахивает пистолетом в руке, словно игрушкой, и невозмутимо произносит: — Не советую делать резких движений.       Джон вспоминает, как он знакомился с ним в клубе, ехал на его машине к нему домой, потом тот поцелуй, откровенные ласки Роана, ещё чуть-чуть и тот бы перешёл грань от ласк до проникновения. А после он вырубился, Джон выложил героин и вышел из его дома. Тогда он был уверен, что их пути больше никогда не пересекутся, но судьба однозначно недолюбливает Джона. — Прошлый раз как-то некрасиво получилось, — говорил Роан, вальяжно расхаживая по комнате, угрожающе медленно приближаясь к Мёрфи. Джон был словно парализован, даже не мог говорить, страх сковал горло. Если Роан убьёт его, это будет самое милостивое наказание от него. Но что-то подсказывало, что Роан пришёл не убивать его, и месть будет куда изощрённее. — Ты очень ловко обвёл меня вокруг пальца, совсем как мальчишку, — продолжал монотонным голосом говорить Роан. — Никому этого прежде не удавалось сделать. Я читаю людей как открытую книгу. Но твоё очарование затмило мой разум. Я поверил в честность твоих глаз, увидел, что ты не пытаешься кем-то казаться. Впервые в жизни я подумал, что с этим парнем «трахнул и забыл» будет недостаточно. А на утро меня повязали. Целый год провёл в заточении. Обидно как-то.       Год? Да за то количество наркоты, что Джон оставил, ему бы светил чуть ли не пожизненный. Кто он такой? Одно Джон понял совершенно ясно, он перешёл дорогу слишком крутому дяде, и очень сильно разозлил его. Роан приблизился к Джону почти вплотную. Джон упёрся спиной в стену, отступать дальше было некуда. — Я вспоминал о тебе. О как часто я вспоминал, — сальный похотливый взгляд Роана скользнул по шее парня и опустился ниже. Неизвестно откуда Джон брал столько самообладания справляться с комом страха в горле и сдерживаться от дрожи. Роан провёл пистолетом по открытой шее парня и его ключицам. — У меня было много времени для того, чтобы думать о тебе. Я представлял, как грубо трахаю твою тощую задницу, пихая в твой ёбанный рот пистолет. Это всё, что мне оставалось. Я долго сидел в одиночке, и так соскучился по чужому телу. А тут ещё и такое манящее тельце решило меня наебать. Не люблю спускать такое с рук.       Его взгляд хищный и опасный остановился на лице Джона. После Роан приблизился, сократив расстояние между ними до возможного минимума. Он был немного выше и горячим дыханием цеплял щёку парня. Джон тяжело сглотнул, и только нашёл в себе силы хоть что-то сказать: — Я не хотел этого делать. Меня заставили. Я был всего лишь посыльный. Я должен был выполнять то, что мне сказали. Иначе бы меня просто грохнули. Я не желал тебе зла, я даже не знал тебя. — На кого ты работал? — Пакстон Маккрири. — Так я и знал. Но он должен был знать, что так просто от меня не избавиться. Неужели просто хотел преподнести мне такой подарочек? Вот тебе и привычки сутенёра, — Роан продолжал поедать Джона глазами, проведя рукой по его боку. Мёрфи нервно дрогнул от его уверенного прикосновения. Рваное дыхание выдавало его напряжение. Безысходность забивала его в угол и накрывала отчаянным страхом от неумолимости происходящего. Джон понимал, что ему не избежать той участи, о которой Роан грезил целый год своего заключения. Это то, чего Джон так боялся. То, что действительно страшнее смерти. И он даже не мог скрыть своей паники во взгляде и во всём своём виде. — Я понимаю, что ты всего лишь жертва обстоятельств, — с издёвкой произнёс Роан. — Ни в чём неповинная овечка, которую злые волки загнали в угол. Но однажды любая овечка будет съедена.       Роан провёл рукой по лицу Джона и спустился к его шее. Джон громко выдохнул, дёрнулся так, будто его ударили током. — Не переживай, мальчик. Так и быть, возможно, я буду чуть понежнее, раз ты ни в чём неповинен. Ну или если ты хорошо попросишь об этом. — Прости меня, — вырвалось с уст Джона надломленным испуганным голосом, хотя он и не ждал, что это поможет, но он просто не знал, что ещё он может сделать в этой ситуации. — Прошу, не надо…       Лицо Роана растянулось в самодовольной улыбке, и он ответил: — Вот так сойдёт. — После чего неожиданно отстранился от парня, подошёл к столу и достал сигарету из пачки, параллельно спросив: — Не против?       Джон не смог ничего произнести. Он остался у стены словно прибитый к ней, в полном замешательстве, не понимая, пронесло или нет. Роан сделал глубокую затяжку и бесстрастно прокомментировал: — Ну и гадость же ты куришь. Надо бы тебя подсадить на сигары.       Мёрфи стоял на месте и боялся шелохнуться. Роан скользнул по нему насмешливым взглядом, протянул к нему пачку сигарет, предлагая: — Будешь?       Он отрицательно покачал головой, не готовый к тому, чтобы приближаться к Роану, даже ради сигареты. Между ними было расстояние в полтора метра, уже достаточно комфортное, идеальное было бы в несколько тысяч километров. — Да подойди, не бойся. Не буду я тебя насиловать. Так я тебя быстро сломаю, и будет неинтересно. Твоя дерзость в тебе и заводит.       Почему-то это немного расслабило. Роан выглядел как человек слова. Да и обманывать ему не было бы смысла. Джон подошёл ближе, взял сигарету, но держал её какое-то время в руке, не решаясь зажечь. Роан открыто трахал его глазами, будто бы Джон стоял перед ним голый и даже раком, но мужчина не предпринимал ничего лишнего, кроме этого мерзкого взгляда. — Я готов замять свою обиду и отпустить тебя с миром, но у меня есть одно условие, — высказал Роан. — Какое? — прохрипел Джон, всё ещё не придя в себя после ужаса, что он только что испытал. — Ты поработаешь на меня. Совсем немного. Нужно будет выполнить всего одно маленькое поручение. — Джон выжидающе посмотрел на него и Роан холодно продолжил: — Убить Маккрири.       Несколько секунд ушло на осмысление и ступор, после чего вырвалось полу осознанное: — Что? Я… я не буду никого убивать. — Тебе и не придётся делать это своими руками. Но ты поможешь мне заманить его в ловушку. — Я уже давно не работаю на него. — Это не проблема. Вернёшься к нему, вотрёшься в доверие. Дальше будешь действовать по моей инструкции. Может, даже понравится — втянешься. — Нет, нет, — активно запротестовал Джон. — Делай со мной, что хочешь, но я не буду окунаться в это снова. — Что хочу? — довольно усмехнулся Роан. — Ты хоть понимаешь, кому это сейчас предлагаешь? Ты и представить не сможешь своим невинным мозгом всю безграничность моих грязных фантазий.       Джон снова сглотнул, сам боясь произносить это, но он звучал уверенно и твёрдо: — Мне нечего уже терять. Моя жизнь паршивей некуда, если я вернусь к этому дерьму, то на ней вообще можно крест поставить. — Поверь, тебе ещё есть что терять, раз ты всё ещё стоишь здесь, — заверил его Роан. — Обожаю эту наивность, когда люди думают, что хуже уже не будет, и что им нечего терять. Я мастер находить болевые точки. — Не буду тебе в этом мешать, — насколько мог безразлично ответил Джон.       Роан ухмыльнулся, делая последнюю глубокую затяжку, в это время Джон свою сигарету нервно измял в руке, так что та порвалась, и табак застрял в складках его ладони. — Ты меня всё больше заинтересовываешь, Джон. Овечка показывает зубки, даже когда ситуация абсолютно безвыходная. — Зачем я тебе? Ты и сам всё можешь сделать без моего участия. — Но не так изящно. К тому же, теперь это дело принципа. Без тебя ничего не начнётся, Джон. Ты теперь мой ключик.

***

      Даже после того, как Роан ушёл, воздух в комнате остался тяжёлым. Джон не мог поверить, что он ушёл. Он просто ушёл. Хоть и не навсегда. Он однозначно вернётся. И это напрягает больше всего. Джон не знает, что от него ждать. Свалился как снег на голову, и так «вовремя». Ещё долгое время после его ухода Джон чувствовал нервозное напряжение, всё тело будто напряглось в ожидании удара, тревога не отпускала, будто бы вот-вот снова на него что-то свалится. Неумолимое чувство, что темнота снова целиком поглотит его жизнь, разъедало внутренности словно азотная кислота. Ощущение, что эта темнота уже на пороге, дышит в спину, и совсем скоро поглотит его целиком.       Раздался телефонный звонок. Джон всем телом испуганно вздрогнул. Он так опасливо приблизился к телефону, будто бы тот может взорваться, и стоя на расстоянии заглянул в экран. Он увидел имя Финна. Вспомнил, что с тех пор не видел его и не слышал. С того самого вечера, после которого жизнь резко покатилась вниз. Наверняка до Финна давно уже дошли слухи, но тот объявился только сейчас. Так больно ударило осознание, что все его друзья знают. Все друзья будут смотреть на него с мыслью: «Вот этот жалкий идиот позволил смешать себя с грязью». От того никого не хотелось видеть. Лучше уж навеки остаться одному, чем ловить эти взгляды на себе.       Он ответил на звонок и едва ли узнал голос друга. Голос всегда беззаботного Финна был наполнен тревогой. — Джон, мне нужна твоя помощь. Если ты не придёшь, меня тут грохнуть обещают. А я, если честно, к этому совсем уж не готов. — Кто? — встревоженно спросил Мёрфи. — Они не расположены к знакомству. — Что они говорят? — Чтобы ты был здесь прямо сейчас. — Где здесь? — Сейчас пришлю геолокацию.       Джон молниеносно бросился в назначенное место. В голове было много вопросов. Неужели Роан начал действовать так быстро? Откуда он знает про Финна? Почему действует через него? Всё происходило сумбурно и непонятно. Страх неизвестности пробирал до костей. О том, что там ждёт и как с этим справляться, Джон и представления не имел. Но он уверенно направлялся туда, не раздумывая. Потому что Финн не должен страдать из-за его ошибок.       Почти что прибыв на место по указанной геолокации, Джон увидел перед собой бар, в котором прежде никогда не был. Джон не стал раздумывать, зашёл внутрь и стал искать друга, скользя по посетителям взглядом, пока он не столкнулся со знакомой физиономией среди толпы. Мёрфи незамедлительно отправился к нему. За одним из столиков Финн встретил его в одиночестве. — Ну наконец-то, — обрадовался ему появлению друг. — Садись, я взял твоего любимого пива.       Джон подозрительно посмотрел по сторонам: — И где они? — Их и не было. Прости.       Мёрфи пронзил его взглядом, говорящим о многом, в основном о его негодовании, но произнёс он равнодушно: — И зачем? — Иначе бы ты не пришёл. Октавия жаловалась, что ты не идёшь на контакт. Двери не открываешь и на звонки не отвечаешь. До тебя так просто не добраться. Она извелась вся в переживаниях.       Джон хотел было развернуться и уйти, но Финн остановил его за локоть и начал вымаливать: — Не уходи, пожалуйста. Прости за мой дурацкий метод тебя вытянуть из дома, но я очень хотел тебя увидеть. Ты тут нужнее. С кем же мне столько пива выпить? Сам не справлюсь.       Минутная слабость, и простые слова прорвались под кожу. Джон ощутил, как тело налилось тяжестью, идти куда-то сил не было, или же не хотелось уходить. Будто бы всё это время просто не хватало Финна. Именно его, и никого другого. Говорить с кем-то другим Джон точно бы не хотел. Парень сел за стол, и у Финна на лице растянулась улыбка. — Ты меня приятно удивил. Ты и как человек, и как друг, с большой буквы просто. Стоило заикнуться о том, что меня тут прибить хотят, ты за считанные минуты уже здесь. Даже не знаю, кому ещё я так нужен. — Это поэтому в ответ мной только пользуются? — его голос прозвучал надорванным печалью и обидой. — Я тобой не пользуюсь. Но я понимаю твоё состояние. Когда предаёт самый важный человек, кажется, что предал весь мир.       Джон тяжело промолчал. Слова застревали внутри, говорить сейчас было непросто. Поэтому он просто выпил пива из своего стакана. Финн уже идеально знал его вкусы. Почему-то в голове всплыла мысль, если бы Финн был его парнем, мог бы он поступить так же, как Беллами? Финн всё-таки выглядит менее эгоистичным, больше ценит людей вокруг себя и крепкую связь с ними. Вот почему Джон не ему отдал своё сердце? Настолько это сердце ему самому было не ценным, что он отдал его Блейку? — Это место уникальное, — отозвался Финн и обвёл взглядом окружение. — Давно планировал привести тебя сюда. Здесь столько интересных людей собирается, и все дружелюбные, открыты к новым знакомствам. Я сам здесь немало друзей нашёл. Много ребят творческих современных профессий. В общем, лучшее место для приятного и даже продуктивного времяпровождения. — Сейчас я пиво выпью и как помчусь со всеми знакомиться, — саркастично ответил Джон. — Зря ты ёрничаешь. Это правда помогает. Ты будто бы запускаешь круговорот событий, и тогда дерьмовое состояние быстрее уходит на второй план, забывается быстрее. Смена обстановки, обновление знакомств в этом главные помощники, — Финн заметил скептичное безучастное выражение лица друга. — Я понимаю, что ты меня сейчас не слушаешь. Но ничего, я сам буду запускать круговорот, а ты пей пиво, расслабляйся. В идеале, говори со мной. О чём хочешь вообще. — Что мне делать, Финн? — спросил Джон надломленным голосом, с безысходностью слепого человека, который потерялся и не может найти дорогу. — Что делать дальше? — А ты что хочешь? — Мои желания не имеют никакого значения. То, чего я хочу, неисполнимо. Мне остаётся лишь думать о том, как мне жить дальше? — Ты хочешь к нему?       Самое жуткое, что Джон даже не задумался над ответом. Слёзы почти мгновенно нахлынули, Джон не мог их сдержать и особо не пытался. В данный момент ему было всё равно на то, как жалко он выглядит. — Это нормально. Или нет, ненормально. Я не знаю. Господи, я буду любить его, даже если он насрёт мне на голову! А я ещё и восхищусь, как у него это красиво получилось. — К сожалению, когда любимые люди делают нам больно, наши чувства никуда не деваются. Нас бьют, а мы всё так же мечтаем быть рядом со своим любимым извергом. Не знаю уж, как это устроено. Но я это как никто понимаю. — Вряд ли. Рейвен не давала тебе надежду, не внушала каждый день то, как ты ей нужен, не использовала тебя. А он сделал всё, чтобы я начал ему доверять, чтобы я почувствовал себя нужным, а после отнял это у меня, изменил мне, после чего ещё и растоптал, унизил, насмехаясь над моими чувствами. — Так значит дело не только в измене? — спросил Финн, пытаясь во всём для себя разобраться, ведь знает он ровно столько, сколько ему рассказала Октавия. — Нет. К измене я был хоть как-то готов. Понимал, что это может когда-то случиться. Но его жестокость по отношению ко мне убила меня. — Что он сказал тебе? — Наплёл всякую чушь о том… — Джон даже не смог произнести это вслух. Эти слова резали его больнее любых слов злости и ненависти. — О том, что любит меня.       Финн был сбит с толку, немного обдумав, он попытался уточнить: — Так может он правда…? — Это манипуляция, Финн, — оборвал его Джон. Его голос подрагивал. — Ему удобно со мной. Так он не чувствует себя одиноко, я забочусь о нём, обожаю его, делаю всё, как он хочет. Он может трахать меня, когда ему только приспичит, невзирая даже на то, что перед этим морально растоптал меня; может послать меня, когда он не в настроении; разозлиться и свалить посреди ночи, не отвечая на звонки; избегать и отталкивать меня, а потом наплести любую херню в своё оправдание, и я в это поверю. Ему удобно иметь в подчинении влюблённого в него идиота. И когда он облажался, он боялся потерять этот комфорт, потому захотел нацепить на меня новый ошейник и поводок покороче, чтобы я и это проглотил, и никуда не делся. Вот что значило его «люблю». — Стоявшие в глазах слёзы рухнули вниз. Джон тяжело рвано выдохнул, а после произнёс пропитанным отчаянием голосом: — И это так больно. Больно осознавать, что всё это время он только играл мной, что всё это было ложью. Так мало того, он решил ещё и добить меня по самому больному. Он знал. Он всё прекрасно понимал. Я мечтал услышать эти слова, и он использовал это против меня. Он просто взял и прошёлся по моей мечте ногами, растоптал её, глумясь над ней. Я много от него натерпелся, но и подумать бы никогда не мог, что он может вот так со мной поступить.       Финн с печалью обдумал откровения друга и разочарованно произнёс: — Мне он показался не таким уж и козлом. — Он это умеет. Меня вот он смог обмануть несколько раз. Но я просто особенный олух. — Себя за это не кори. Все влюблённые — олухи. Но я считаю, что лучше быть олухом, чем кем-то вроде него. — Только хуёво мне, а не ему. — Ничего. Вылечим тебя со временем. А вот его, к сожалению, только могила исправит. — Чувствую, меня тоже. — Не говори так! Выберешься и из этого дерьма. А я тебе помогу. Если позволишь, конечно.       После этого разговора, поддержки Финна и ещё пары стаканов пива Джон почувствовал заметное облегчение. Впервые за последние три дня. Джон посмотрел на мобильный. По-прежнему ни одного звонка от Беллами. И хоть Джон всё ещё не готов был его видеть, наверное, вообще никогда не будет готов, но от его отсутствия было ещё больнее. Сложно было понять самого себя, Джон не хотел его видеть, и в то же время беспрестанно думал о том, где он и почему он не объявляется. Наверное, из-за того, что это в очередной раз подтверждает, что Беллами всегда было плевать на Джона. И как только всё бесповоротно рухнуло, ему стало неинтересно, он так легко оставил Джона позади и пошёл дальше, не обернувшись хотя бы из любопытства, даже не пытаясь позвать за собой. Потому Джон как безумный ждал его звонка, несмотря на то что не собирался отвечать, и не имел сил и стойкости говорить с ним.       Что если он больше никогда не объявится? С одной стороны, это даже замечательный исход, он больше не будет издеваться над Джоном. Но так смотрят на ситуацию здравомыслие и рассудок. А та неконтролируемая и преобладающая, даже поработившая сознание, часть Джона, что отвечает за его неубиваемые чувства к Беллами, бьётся в леденящем ужасе от одной только мысли об этом. Джон и сам боялся, что стоит только Беллами вновь объявиться, снести очередную чушь так обаятельно и убедительно, как тот это умеет, как Джон и на это закроет глаза, только чтобы снова быть рядом со своим «любимым извергом». Но в то же время перспектива не видеть его, не иметь больше возможности к нему прикоснуться, не иметь никакого больше участия в его жизни, пугала так, словно бы после этого ничего больше не останется, вообще никакого смысла жить дальше. Для Джона это было сравни тому, будто он прожил с человеком половину своей жизни, и в одночасье лишился его. Беллами он знал всего три с половиной года, но места в его жизни тот стал занимать столько, будто бы был с ним с самого начала. Он стал самым родным за это время. Как мать, как отец, как родные дети. Люди хранят в своём сердце столько любви, делят её на мужей и жён, родителей и друзей, на всех членов порой огромной семьи. А у Джона был только он. Им одним Джон и жил.       В этой тяжёлой неопределённости можно было захлебнуться. Ситуация, в которой любой исход будет ужасающим. И сам в этом всём он был разобраться не в силах. Он абсолютно не понимал, что ему дальше делать, ведь чтобы он не предпринял, ему будет паршиво.       В реальность Джона вернул парень, подошедший к их столу и поздоровавшийся с Финном. — Это мой приятель Дерек, — представил его Финн. — А это Джон. Человек и друг с большой буквы!       Дерек ему улыбнулся, они немного поговорили с Финном, в их разговоре Джон особо не участвовал. Он и в реальности этой не участвовал. Был где-то в своей. В мыслях, в воспоминаниях, что топили его. Чуть позже Финн решил сходить к бару за напитками, оставив парней наедине. — Неудачный день? — спросил Дерек. — Сбился со счёту.       Только когда они остались одни, Джон более внимательно пригляделся к Дереку. Он был молодой парень, одет стильно, в широкую футболку, по рукам рассыпалась множество татуировок, вплоть до пальцев. Джон не знал о чём заговорить, потому задал бессмысленный вопрос, ответ на который и так очевиден. Вроде, люди так делают, чтобы завязать разговор. — Увлекаешься тату? — Да. Я люблю рисовать эскизы и набивать их. Все татуировки, что ты видишь на мне, были придуманы мной. Уникальный дизайн, — с довольной улыбкой рассказал Дерек. Глаза у него загорелись. Было видно, что Джон затронул его любимую тему. — А у тебя есть тату? — Нет. Придумаешь мне эскиз? — Увау. Какая приятная неожиданность, — искренне обрадовался парень. — Я с удовольствием. Только мне нужно сперва лучше узнать тебя. Тогда я смогу нарисовать именно твой эскиз. Это дело очень индивидуальное. — У нас вся ночь впереди, — ответил Джон. На удивление, ему было проще открыться кому-то новому, чем это было год назад. Ещё час назад Джон готов был зарыться под землю и не вылазить оттуда, не готов был кого-либо видеть и слышать, а сейчас он уже сидит в баре и общается с незнакомцем по поводу эскиза, который тот ему нарисует для татуировки. И как Финн это делает? — И ты правда набьёшь тот эскиз, что я тебе предложу? — Правда. — А место для тату я тоже могу выбрать? — Это решение уже остаётся за мной. Я же должен иметь хоть какое-то право выбора. — Джон не улыбался, но Дерек всё равно понимал, когда тот шутит. И тогда Дерек улыбался за него.       Разговор только разгорелся со временем, а не погас. Дерек рассказывал о своём хобби и о своей жизни, а Джон и правда его слушал, а не просто делал вид, и даже участвовал. Финн ненадолго присоединялся, потом снова уходил. Вскоре Джон заметил, что друг общается с какой-то девушкой возле бара, и что он специально оставил парней один на один. А после заметил у Дерека заинтересованность, какую проявляют к людям, с которыми хотят развивать не просто дружеские отношения. Видимо, Финн заметил её ещё раньше и решил не мешать. Джона это всё не напрягало. Сейчас ему было так всё равно. А может даже, это было к лучшему. Когда-то Октавия советовала присмотреться к кому-то на стороне, чтобы обрести уверенность в том, что Джон может быть кому-то интересен, и что на Беллами свет клином не сошёлся. Сейчас он понимает, что зря не прислушался тогда к её совету. Хотя тогда он и не смог бы, наверное. Ведь всегда до противного был ему предан. И душой, и телом предан. И мысли допустить не мог о том, чтобы подпустить к себе кого-то ближе дозволенного. А сейчас так это было необходимо — увидеть, что в округе есть люди, которым он может быть интересен.       «Вокруг много людей, готовых любить тебя, если ты им это позволишь. — воспоминанием пронеслись слова Джахи. — Если Беллами на это будет не готов, он однажды исчезнет из твоей жизни.» Джон сглотнул тяжёлую слюну, по пути она разорвала ему горло, но Джон сделал вид, что ему не больно, продолжил общаться с Дереком, мысленно себе повторяя: «Не сегодня. Не порть себе вечер». Джон уже не мог это чувствовать изо дня в день, каждую секунду. Он должен позволить себе выдохнуть хотя бы сегодня. Хотя бы немного не думать о Беллами.       Уже глубокой ночью они разделились с Финном. Дерек вызвался проводить Джона до дома, они вдвоём гуляли по ночному городу. Парень пытался развлекать Джона забавными историями из своей жизни. Джон слушал и поражался тому, как прекрасна жизнь, когда не любишь моральных уродов. Дерек был обычным парнем, учился в институте, работал в тату-салоне. Ребёнок из полной благополучной семьи, оба родителя живут вместе на окраине города, а Дерек снимал квартиру в центре вместе с другом, поближе к работе. В детстве ходил в художку, писал стихи, хоть сейчас это дело забросил, играл в футбол и теннис. Джон слушал и не верил, что так бывает. Вот так просто, и всё так хорошо. Он был открытым и дружелюбным, как и любой человек, который не боится привязываться, которого не разбивали вдребезги тысячу раз.       Когда Дерек пытался что-то узнать о Джоне, тот не знал, чтобы он мог рассказать о себе такого, чтобы не загружать нового знакомого своими проблемами. Но Джон не мог ничего найти, как только задумывался о своей жизни, в голове всплывало предательство Беллами и ничего больше. Хотя хорошие события в его жизни были, но концентрироваться на них не получалось. Тем более, что почти все эти хорошие события связаны с Беллами, и теперь они больше похожи на издевательство. Джон рассказал кое-что, что связанно с Финном, стараясь не упоминать кого-либо другого, только ещё Октавию упоминал в качестве барабанщицы их группы. Приятными воспоминания теперь воспринимались только те, что связаны исключительно с Финном. — У тебя что-то случилось? — спросил Дерек, уже достаточно много времени проведя с парнем и начав подозревать что-то неладное в его настроении, хоть Джон и старался выглядеть бодрее. — Из-за неудачного дня такого не бывает. Печаль у тебя слишком тяжёлая. Как скорбь. — Прошу, давай ты просто не будешь обращать внимание? Я хотел бы сегодня об этом не думать. — Конечно. Расскажешь, когда будешь готов. …или не расскажешь. Тебе решать.       Они остановились возле подъезда. Джон так не хотел сейчас идти домой и снова оставаться один. Но и предлагать Дереку зайти он был не готов. Дерек мог расценить это неправильно, а Джону не хотелось бы ему объяснять, что не готов с ним трахаться. Морочить парню голову и ставить обоих в неудобное положение — такая себе перспектива. — Идеи для моей татуировки появились? — спросил Джон, оттягивая момент прощания. — Наброски вырисовываются в голове. Но я тебя так мало узнал, ты не говорил о себе толком. Так что мне нужна ещё как минимум одна встреча с тобой. Что на это скажешь? — Ну если только ради эскиза, — усмехнулся Джон, ёрничая. Дерек улыбнулся, засмотревшись на лёгкую улыбку парня, до этого за весь вечер ни разу её не уловив. — Я буду рад тебя вновь увидеть, — сказал Дерек, глядя ему прямо в глаза, и аккуратно коснулся пальцами его ладони. Джон не оттолкнул даже, глядя в эти глаза, было сложно противиться. Его взгляд был таким тёплым и нежным, словно они прожили вместе и полжизни пролюбили друг друга. Джон не понимал, как можно смотреть так на человека, которого знаешь один вечер. Но он не смутился, позволил к себе прикоснуться, и сам не отрывал взгляда от его зелёных глаз. Джон не хотел бы, чтобы это сейчас выросло в нечто большее, но и прерывать не хотел. А Дерек, словно читавший его мысли, не предпринимал ничего лишнего. Джон задумался, если бы их сейчас видел Беллами, что бы тот сделал? — Эй ты! Лапы свои грязные от него убери, если лишиться не хочешь! — прозвучал голос Беллами со стороны и резко резанул ножом по сердцу. Джон даже не сразу осознал, что слышит это в действительности. Но он видел приближающего к ним парня, чему не мог не удивиться: «Я же только о тебе подумал. Ты что, из мыслей моих материализовался?» — Кто это? — спросил сбитый с толку Дерек и разорвал прикосновение. — Не обращай внимания. Это сосед. Он только из дурки вышел, — ответил Джон бесстрастным тоном, пытаясь спрятать своё напряжение.       Беллами, который был уже совсем близко и услышал его ответ, пронзил Джона взглядом, после подошёл к нему слишком близко, на прежних правах его парня, склонил лицо к нему ближе и самодовольно произнёс возле его уха: — Этот сосед несколько дней назад доводил тебя до оргазма.       От его близости всё тело взвыло от нарывающей боли. Джон подавил эмоции и ответил настолько пофигистично, насколько мог: — Ну как выяснилось, не только меня. — Так он бывший твой? — догадался растерянный Дерек. — Временно от дел отошедший, — Беллами вложил в каждое слово максимум презрения, глядя на Дерека. Джон опешил от столь уверенного заявления. — Так что можешь пиздовать отсюда навсегда! — Беллами, иди к чёрту! — взбесился Мёрфи. — Я сам решу, кто из моей жизни будет пиздовать навсегда! В общем-то, ты уже можешь отправляться в путь. — Нет уж, милый. Я никуда не пойду. Только если вместе с тобой. — Я уже пойду, — сказал Дерек, понимая, что он здесь лишний.       Но Джон был так зол на Беллами, потому из его уст вырвалось почти произвольно: — Может зайдёшь ко мне, Дерек? — Что ты делаешь? — спросил Беллами, глядя Джону в лицо. — Пожалей пацана. Я же его инвалидом сделаю.       Парень опасливо посмотрел на Блейка, а после заговорил с Джоном так, словно рядом никого не было: — Давай увидимся, когда этот психопат уйдёт? Я сохраню твой номер.       Он достал телефон, чтобы записать номер, но Беллами выхватил его в эту же секунду, размахнулся и с силой швырнул об асфальт. Телефон разлетелся на куски под ногами, и спокойный до этого Дерек громко возмутился: — Что ты творишь? Совсем ебанутый? — Не хнычь, — насмешливо произнёс Блейк. — Дам я тебе бабок на телефон и даже сверху за моральный ущерб, только при условии, что к Джону ты и за километр не подойдёшь.       Мёрфи закатил глаза и раздражённо выдохнул: — Нет, Беллами. Ты просто дашь ему денег, без условий. — Окей. Тогда ты едешь ко мне, — продолжал Беллами, глянув Джону в глаза, не стирая наглой усмешки с лица. Джон пронзил его злым взглядом, стараясь не обращать внимание на то, как ранит очередное пренебрежение с его стороны. Беллами даже в этой ситуации, после своей измены, ведёт себя так, словно бы Джон просто его вещь. — Да хуй тебе! — высказал Дерек. — Не нужны мне твои деньги. И Джон мне понравился. Поэтому я подойду к нему ровно на то расстояние, на которое он мне позволит. — Если сможешь вообще ходить, — угрожающе ответил Беллами и хотел было подойти к парню, но Джон его остановил, оттолкнув. — Беллами, отъебись! — Буду ждать тебя завтра на том же месте, Джон, — бросил напоследок Дерек, развернулся и ушёл. Джон был очень рад, что Дерек не повёлся на провокацию, и они не подрались. Хотя казалось, что Беллами вот-вот врежет ему, а он ведь на голову совсем отбитый, когда зол. Джон это знает как никто. — На каком ещё месте? — раздражённо спросил у него Блейк. — Зачем ты пришёл? — За тобой. — Скучно стало без любимой игрушки? — в его иронии просачивалась горечь. — Джон, я конченный еблан, но без тебя мне очень хуёво. Мне никто больше не нужен в этом мире. Я очень виноват перед тобой, и готов вымаливать за это прощение хоть всю жизнь, готов поклясться, что никогда ни на кого тебя не променяю. — Ах да? Ну ладно тогда. Было и было. Поехали домой, — безэмоционально высказал Джон, даже с лёгкой небрежностью, словно ему не больно совсем. — Джон, — произнёс Беллами, моля одним взглядом не иронизировать. — Это ты рассчитывал услышать? Всерьёз думал, что твоего «извини» будет достаточно? — Я сделаю всё, чтобы было достаточно. Но я уж точно не отпущу тебя. — Да кто бы сомневался! — в голосе парня просочилась вся боль и злость, что он испытывал все эти дни. — Ты же не успокоишься до тех пор, пока всё не будет по-твоему. Ты ведь думаешь только о себе. На меня тебе похуй — так было, есть и будет. Самой большой моей ошибкой было думать, что ты не такой уж и мудак, что ты лучше, чем кажешься. Но нет, ты ещё хуже. — Я пытался быть лучше. Ради тебя. Но это было пиздецки тяжело. — Тяжело было член в штанах удержать? — злостно прыснул Мёрфи. — Тогда я думал, что это единственный правильный выход.       Джон скривился в непонимании и воскликнул: — Что ты несёшь?! — Я стал злым и раздражительным, стал на тебе срываться. Я понимал, что разрушаю тебя. — Нихуя себе! — Джон округлил глаза, удивившись его наглости. — Так это ещё и ради меня было? Ну извини, что я тебя за это благодарностями не обсыпаю! — Блять, — обречённо высказался Беллами. — Я знаю, как это звучит. И ты прав. Я несу полную хуйню, потому что эта хуйня недавно творилась в моей жизни. Я не считаю это оправданием. Но я хочу, чтобы ты знал, я очень сожалею. — Мне не полегчало, если ты этого ожидал. — Я хочу всё исправить. Я готов на всё, чтобы ты снова был рядом со мной. Может быть, правильней было бы тебя отпустить, но я не смогу это сделать. Ты этого тоже не хочешь, хоть ты и ненавидишь меня сейчас. Я и сам себя ненавижу, но без тебя я — никто. И жизнь моя без тебя ничего не значит.       Джон обессилено опустил взгляд. Его чувства рвали душу. Казаться стойким перед Беллами стало всё сложнее. Что с ним делать? Как ему противостоять? Джон понятия не имел, что он может в этой ситуации. Беллами даже сейчас в себе уверен, уверен в чувствах Джона, уверен в своей победе, что он всё разрулит, что всё будет, как он хочет. И эта его уверенность ещё больше бесит, и сильнее ранит. Как же хотелось, чтобы хотя бы один день, один грёбаный день, Беллами почувствовал, каково это не владеть ситуацией, и каково быть ненужным человеку, который для него является всем миром. Чтобы он испытал всю боль, что Джон носит в себе годами. Чтобы он попытался вот так вот стоять перед человеком, которого всем сердцем любит, а тот в ответ лишь использует его, небрежно играет его чувствами как неважной безделушкой, и подчиняет себе снова и снова. — Ты давно с ней спишь? — Не буду я тебе эти подробности рассказывать, — твёрдо отказал Блейк. — Не моё дело, да? Тогда говорить нам не о чем, раз твоя сексуальная жизнь меня касаться не должна.       Джон собрался уйти, но Беллами всё же решился ответить: — Помнишь ту нашу ссору? Тогда мы впервые ругались так беспощадно друг с другом, никто не собирался уступать. Я зашёл слишком далеко, упорно стараясь подавить тебя, потерял грань и… — Блейку было непросто произносить это вслух, подбирать слова. — И стал безжалостным к тебе. В голове была одна цель — выйти победителем. И я к ней шёл напролом. Всё началось тогда. После того случая, который мучает меня до сих пор. — Три месяца? — произнёс Джон дрожащим голосом. Его глаза наполнились слезами. — Твои друзья знали. Миллер и Брайан в тот вечер пытались не пустить меня во двор. И из-за этого же ты ссорился с Атомом? Все вокруг меня это знали. — Он произносил вслух то, что только что сейчас осознал, проглатывая слёзы. — В Мексике ты тоже трахал её, пока я был в соседней комнате? — Нет. В Мексике у нас ничего не было. — Ну конечно. А то я тебя не знаю, — отбил Мёрфи, не поверив ему. Он чувствовал себя настолько жалким и ничтожным. Грудь стянуло дикой болью, даже сделать глубокий вдох было очень сложно. Беллами осторожно подался вперёд и протянул к нему руку, но Джон отпрянул и резко возразил: — Не трогай меня! Оставь меня в покое! Будь ты хоть сейчас человечным! Ты заебал уже быть сволочью!       Джон забежал в подъезд, желая как можно быстрее испариться и не видеть его. После он дрожащими руками едва ли открыл дверь в квартиру. Зайдя внутрь, он скатился по стене на пол, не в силах стоять на ногах. Когда же это всё закончится? Сколько он ещё протянет? От невыносимости этих чувств хочется лезть в петлю.       В воспоминании пронеслась эта чёртова поездка, которая сделала его счастливей всех на этом свете. Сложно поверить, что они вернулись из Исландии меньше недели назад. Это снова случилось с ним. Только Джон почувствовал себя по-настоящему счастливым, так что хотелось радостно кричать и плакать от счастья, ничего не бояться, ни в чём не сомневаться, принимать себя всего вместе со своими слабостями и эмоциями — и это счастье продлилось так недолго. Только что он был на седьмом небе от счастья, и тут же он разбился с этой высоты, лежал на земле с переломанными костями, задыхаясь от боли.       "Такое чувство, что за одну неделю поездки, он стал мне роднее, чем за все годы, что мы с ним знакомы. Я чувствую себя так легко. Наверное, так должны чувствовать себя влюблённые люди," — несколько дней назад он говорил это Октавии с довольной улыбкой на губах, а сейчас содрогается от боли всем телом при упоминании этих слов.

***

      В окно Джон видел, как начинает светать. Уснуть он смог только после рассвета и проспал не больше четырёх часов. Проснувшись, первое о чём Джон подумал, так это о вчерашнем появлении Беллами. Конечно, о чём ещё может думать сонный невыспавшийся мозг, как не о самом терзающем воспоминании? Джон постарался откинуть эти мысли из своего головы. Как всегда, неудачно. Смирился, пошёл умываться. В зеркале встретил потухший взгляд. Смотреть на себя было неприятно. Потому что совсем недавно он чувствовал себя нужным, значимым. А теперь он зачем? Зачем он вообще нужен, если для Беллами он ничего не значит? И пусть даже Беллами не стоит такой чести, не стоит быть центром Вселенной, но он им является. Как ни крути, для Джона это так. Джон сам себе казался какой-то ошибкой, бледной тенью, забытым воспоминанием. Как весенний снег, пролетел в воздухе и растворился, коснувшись земли, так, словно его и не было. — Как всё прошло вчера? — интересовался Финн, дозвонившись до Мёрфи. — Беллами приходил. — О-у, — разочарованно протянул друг. — И что хотел? — А ты как думаешь? — Ты был не один, да? Дерек жив? — Дерек везунчик: его матом обложили и пустили в путь дорогу. А мне что делать? Он не оставит меня в покое. Я не хочу. Я боюсь вернуться к нему. Я не уверен, что я этого не сделаю однажды. — Ну хочешь я тебя подержу? — предложил Финн. — Буду кричать «Фу, Джон, фу, стоять!» — Да это не поможет, — обречённо произнёс парень. — Я что, себя не знаю? Ничего не поможет. — А с Дереком как прошло? — Неплохо. До того момента, пока Беллами не появился. — Так. Забудь на секунду о своём ненаглядном, и расскажи про Дерека, — наказал Финн, изобразив преподавательскую строгость. — Ну, меня от него не воротило — это уже неплохо. Нормальный парень, и он пригласил меня сегодня с ним увидеться. Но я не думаю, что стоит его обнадёживать. Что его со мной ждёт? Бесконечное выслушивание моего нытья? У меня ты для этого есть. — Спасибо, что ценишь меня. Но он тебе нужен, чтобы помочь избавиться от мыслей о Беллами. И для того, чтобы рассмотреть возможность на него переключиться. Может даже, у вас и не выйдет ничего, не в этом суть. Главное, чтобы ты увидел, что и нормальным типам умеешь нравиться. Друзья тут не помогут, только советами. А вот тот, кто смотрит на тебя, как на сочный бургер после месяца строгой диеты, вобьёт в тебя уверенность в себе. — И где ты этого понабрался? Ходил на тренинг «Как пережить расставание с мудилой»? — усмехнулся Джон, хоть и не развеселился совсем. — Это всё опыт. А тренером такого тренинга скоро ты будешь. Как говорится, если жизнь даёт тебе лимоны, почему бы не сделать лимонад?       Джон искренне улыбнулся. Финн своим непосредственным позитивным подходом ко всему смог хотя бы немного расслабить даже Джона. Он знал, что Финн это делал для него: подбадривал, всё сводил в шутку, не позволял унывать. Джон понятия не имел, чтобы без него делал. Как минимум, даже не поднялся бы с кровати, чтобы что-либо сделать. — Спасибо тебе, — произнёс Джон. — Спасибо за то, что ты такая заноза в заднице. И что тебя ничто не остановит от того, чтобы доебаться до меня. Я очень рад, что однажды встретил тебя. — Прекрати, я человек впечатлительный, могу и расплакаться. — Никогда не поверю. — Не переживай. Этому тебе ещё предстоит научиться. Доверие — дисциплина тяжёлая к восприятию.       Джон хмыкнул, улыбка снова посетила его лицо и в этот раз осталась на подольше. Тяжёлая туча над головой рассеялась, пропустив маленький лучик солнца, пусть и всего на мгновение. Мгновение облегчения в его случае уже огромная ценность.

***

      Поздним вечером Джон встретился с Дереком возле того же бара. Джон ожидал, что парень передумает приходить. Обдумает всё и решит с этим не связываться. Но он пришёл, общался с Джоном, как ни в чём не бывало, был так же лёгок и весел. Они недолго проторчали в баре, вышли на улицу прогуляться, погода благоволила. — Я так понял, этот парень изменил тебе? — спросил Дерек, когда они прогуливались по безлюдной улице, наслаждаясь свежестью летней ночи. — Давай не будем о нём. — Просто скажи, ты его любишь?       Джон безнадёжно выдохнул, но ответил. Не желая вводить парня в заблуждение, он сказал, как есть: — Да. Но это всё равно что извращённое издевательство надо мной. Он эгоист, патологический изменщик, моральный урод и никогда не любил меня. Я пытаюсь сделать рывок, чтобы никогда к нему не возвращаться.       Дерек недолго обдумал и неожиданно предложил: — Помочь? — Никто не сможет мне с этим помочь. — А если кто-то другой сделает тебя счастливым? — спросил Дерек, остановившись и взглянув Джону в глаза. — Это отличная помощь. — Намекаешь на себя? — уточнил Мёрфи. — По крайней мере, я не моральный урод и всё вышеперечисленное. — Никто бы в этом не признался, — усмехнулся Джон, но тут же был сбит с толку лёгким прикосновением Дерека к его щеке тыльной стороной ладони. Мёрфи не знал, как на это реагировать, но и отталкивать не хотел. Возможно, он действительно хотел почувствовать, что может быть кому-то по-настоящему интересен, наивно полагая, что это его может спасти. Но ничего, кроме этой наивной надежды, у него нет. Может быть вариант отношений, где его любят, а он лишь позволяет это делать, имеет место быть? Может быть, это действительно вытащит его уже наконец из цепких лап его самоотверженной и неоцененной любви? — Ты стоишь того, чтобы тебя ценили, — произнёс Дерек, проникая взглядом в глубину его глаз. — Запомни это и повторяй, повторяй. Ты стоишь того, чтобы просыпаться с мыслью, что ты в этом мире не лишний.       Джон до боли сжал свои руки, чтобы не разреветься перед ним. Дерек был таким светлым человеком, казалось, его света хватило бы на них обоих, и он, не жалея, источал свой свет на Джона. — Ты даже не знаешь меня, — осевшим голосом ответил Мёрфи. — Любой человек этого стоит, Джон. И мне кажется, что те, кто умеют по-настоящему любить, стоят этого больше остальных. Для таких, как ты, любовь и существует.       Взгляд Джона сорвался вниз, чтобы не выдать эмоций. Стало труднее держать себя в руках, Джон впивался ногтями в собственное тело. Дерек, заметив это, так аккуратно поднял его лицо к себе и прильнул к его губам. Он оставил лёгкий почти невесомый поцелуй и остановился, посмотрел на Джона, взглядом спрашивая разрешения на то, чтобы продолжать. Джон так не привык к подобному. Когда бы это Беллами спрашивал разрешения, а не брал его как что-то полностью своё, подчиняя себе и не давая возможности отказать? Джон одним взглядом сказал: «Можно», и податливо разомкнул губы. Дерек углубил поцелуй, но остался нежным и осторожным, словно бы опасаясь навредить ему, сделать что-то неправильное. В этом поцелуе было столько заботы, сколько не было во всей его жизни. И Джон позволил этому случиться, сам не понимая почему. Был словно бы под гипнозом. Он хотел это сделать на зло Беллами. Хоть он и не собирался говорить об этом и уж тем более демонстрировать перед Блейком. Он это делал не для того, чтобы Беллами это увидел и пришёл в бешенство. Он делал это для себя. На зло Беллами для себя. Показать себе, что он может ответить ему тем же. Для того, чтобы он мысленно мог произнести себе: «Я тебе не ручной преданный питомец, Беллами. Я тоже умею больно кусать».       А Дерек был таким для этого подходящим. Он был добрее, немного наивнее и однозначно искреннее Беллами. Он не был пропитан цинизмом и чёрствостью, уж точно не пытался извлекать из отношений только выгоду, использовать и пренебрегать кем-то. Он думал о Джоне, о его комфорте больше, чем когда-либо думал Беллами. И это всего за два вечера их общения. Потому Джон позволил ему себя целовать, поддавался его ласковым губам и лёгким прикосновениям рук. Но внутри разрасталась пустота. Джон чувствовал себя тряпичной куклой в его руках. Тело было словно из ваты, оно не чувствовало приятного тепла от его прикосновений, трепетного наслаждения от той нежности, что Дерек ему дарил. Джон чувствовал себя искусственным, ненастоящим, неспособным чувствовать чужое тепло. Внутри возгоралась обида. На самого себя. Злость. За то, как он терял голову, задыхался от ощущений, когда его целовал Беллами, даже когда тот просто открыто использовал его для своего развлечения. Как Джон вздрагивал всем телом и не мог смирить бесконтрольное желание, когда Беллами ласкал его так эгоистично, не заботясь о Джоне, не давая тепла, а лишь желая получить его всего. А как только другой человек, возможно, более достойный и более искренний, желает не только получить своё, но и отдать всё своё тепло взамен, Джон не чувствует ни-че-го.       И всё-таки, это была самая бессмысленная затея. Джон лишь чувствует себя ещё более безнадёжным. Мёрфи аккуратно отстраняется, а Дерек не отрывает от него проникновенного взгляда, всматриваясь в его лицо и любуясь им. На юном лице растянулась довольная улыбка, а Джона лишь сильней уколола мысль о том, какой он хороший. Редко о ком Джон так думает при первых встречах. Но каким бы хорошим тот не был, Джон не сможет дать ему то, чего он стоит. А ведь все этого стоят.       Непродолжительные секунды спокойствия закончились, как только Блейк появился рядом, словно почувствовал, что его игрушкой играет кто-то другой, и в миг телепортнулся. Он схватил Дерека и с такой силой ударил тому по челюсти, что парень влетел в асфальт. После Беллами схватил его за шкирку и впечатал в ближайшую стену спиной, сильно ударив того о бетон стены головой. Всё произошло так быстро, что Джон даже не сразу смог осознать происходящее. — Беллами, отпусти его! — До тебя по-другому не доходит? Тебе нужно доходчивее объяснить? — злостно прошипел Беллами Дереку прямо в лицо. — Не боишься оказаться за решёткой? — произнёс парень. С его носа стекала кровь ручьём, и взгляд был затуманен. Видно, что он получил сильный удар по голове. Беллами явно бил его, не боясь серьёзно навредить, выбросив на него всю свою ебанутость.       Блейк выпустил ядовитую самоуверенную насмешку: — Меня уже два раза пытались туда усадить. Хочешь и ты попытать счастье? — Кто ты такой? — Я страшный человек, с которым лучше не связываться. Я тебе все кости переломаю, если ещё раз приблизишься к нему. И это последнее предупреждение. — Беллами умел смотреть так угрожающе, что один его взгляд мог довести до оцепенения, заставить поверить в серьёзность его угроз и испугаться. Джон вспомнил, как Беллами однажды смотрел так на него, когда пытался проверить свои подозрения по поводу его причастия к тому, что повязали Луну. Его взгляд пронизывал насквозь так что, даже сейчас от упоминания об этом по телу пробежала волна мурашек. — Я понял. Отпусти. — прохрипел Дерек. Беллами освободил его, но не спешил отходить и продолжал сверлить его взглядом. Дерек перевёл дух и выдохнул: — Он всё равно тебя любит. — После чего парень виновато посмотрел на Джона и, глядя ему в глаза, печально произнёс: — Прости.       Джон не ответил. Его взгляд ничего не выражал: ни злости, ни сожаления, ни понимания. Потому что ничего из этого он не испытывал. Он отнёсся к этому, как к привычному сценарию, потому как всё это так ожидаемо. Дерек ушёл, слегка пошатываясь и держась за голову, и оставил парней наедине. Джон безнадёжно выдохнул и спросил: — Ты теперь следишь за мной? — Понравилось с ним сосаться? — задал встречный вопрос Блейк, направив ледяной взгляд в парня. — Ты знаешь, понравилось, — непринуждённо поделился Джон. — Оказывается в этом что-то есть — периодически менять партнёров. В следующий раз с кем-нибудь трахнусь. — Ну если тебе так нравится то, как я калечу людей из-за тебя.       Злость схватила за горло, и Джон тут же сменил тон: — Ты не можешь всех отгонять от меня. Почему себе ты позволяешь изменять мне, а я не могу даже с кем-то общаться, когда мы расстались? Я не твоя собственность.       Беллами встал прямо перед Джоном, выпрямив спину и посмотрев так горделиво, словно бы весь мир принадлежит ему: — Где поставить печать и подпись?       Джон опешил. Эти слова кнутом ударили по старым ранам. Он не смог найти слов, не укладывая в своей голове сколько в Блейке наглости и спеси, и насколько поебительски тот к нему относится. Джон смотрел ему в глаза, не скрывая своей уязвлённости, и не понимал, что на это ответить, хотелось лишь плакать, но только не перед ним. Но он нашёл в себе силы сдержанно произнести: — После этого ты рассчитываешь на то, что я вернусь к тебе? Ты даже не скрываешь своего пренебрежительного отношения.       Беллами безнадёжно выдохнул и закатил глаза, справляясь с какими-то эмоциями. Он посмотрел на Джона, и его взгляд так о многом хотел сказать, но Беллами молчал. Возможно, он не мог подобрать слова. И потому он просто резко приблизился и захватил его губы в поцелуй. Джон не оттолкнул и не предпринял никаких действий против, но не из-за того, что поддался желанию его целовать, это был акт отчаяния. Беллами обессилил его очередным ударом своего безразличия и жестокости, Джону было так больно, что на борьбу не было сил. И сейчас Беллами, снова наплевав на все свои действия, на ту боль, что испытывает Джон, творит всё то, что ему вздумается, в очередной раз обозначив, как ему наплевать. А Джон не знает, что делать, ведь бороться против равнодушия человека, которого он так любит, невозможно.       Ничего сделать здесь и нельзя. Он был связан по рукам и ногам, стянут тугой болью в груди. Ни оттолкнуть его был не в силах, ни остаться рядом. Он лишь безучастно позволял себя целовать, захлёбываясь внутренней болью. Этот поцелуй был безжалостным насилием над его любовью, мучительной пыткой, которой Джон не противился и принимал как очередную издёвку от своего личного мучителя. Он изо всех сил любил его даже сейчас. Потому так больно было это выносить, потому так трудно было это остановить. По лицу потекли слёзы, Джон уже не пытался их удержать, смирившись со своей безвольностью. Беллами коснулся рукой мокрой щеки и только тогда остановился, посмотрел в горящие от боли глаза, и сам в лице переменился. Убрал свою надменную чёрствость, в его глазах появились растерянность и сожаление. — Почему остановился? — спросил Джон так, будто бы ему едва ли хватает сил, чтобы говорить. — Можешь насильно затащить к себе домой, и даже не церемониться. Печать и подпись — лишь формальности.       Беллами съежился, как будто от холода, его взгляд потяжелел. Он прервал прикосновения и даже сделал пару шагов от Джона. Только сейчас Джон заметил в нём какие-то терзания и угрызения совести. Уверенный в себе, непоколебимый Беллами куда-то испарился, сейчас перед ним остался кто-то смутно напоминающий привычного Блейка. — Прости, — выронил Беллами, тяжело выдохнув. — Можно подвезти тебя до дома?       Находиться вновь в его машине было тем ещё испытанием, Джон не понимал почему согласился. Беллами снова влияет на него, несмотря ни на что, что тот творит? Беллами разорвёт всю душу в клочья, а после скажет: «Прости», и этого будет достаточно, чтобы сесть к нему в машину? Джон сам себя не понимал, но пытался выставить всё это как снисхождение со своей стороны. На самом деле, Беллами из него всю душу высосал, Джон чувствовал, что не может ничему противостоять. Возможно, если бы Беллами повёз его к себе домой и потащил в постель, Джон бы ничего не сделал. Чувствовал бы себя полным дерьмом, но не нашёл бы сил сопротивляться. Как хорошо, что Беллами вразумился и не пытается больше подавить его волю. Может у него всё же есть сердце? Где-то там глубоко захудалое и еле живое, но есть.       Всю дорогу они ехали в тишине. Никто не решался произнести вслух и звука. Любое слово с уст Беллами сейчас — оружие. Когда холодное, а когда огнестрельное. Иногда ядерное. Каждое его слово уничтожает Джона всё сильнее, так же его присутствие, при котором они так далеки друг от друга, а ещё сильнее его отсутствие. Весь Беллами — сплошная катастрофа всей его жизни. Чтобы он не сделал, чтоб не сказал, всё принесёт только бесконечную отчаянную муку: если будет стремиться быть рядом, или если оставит его навсегда. Любой исход кажется безбожно жестоким. Сейчас Джон понимает, что ничего раньше не знал о безысходности.       Такой привычный и уже родной запах салона его автомобиля сейчас разъедал внутренности. Джон вспоминал, сколько всего было в этой машине: их поцелуев, разговоров. А ещё здесь Беллами был с Кларк. Джон сжал руки, из-за всех сил пытаясь вытолкнуть это воспоминание из головы. И его посетила другая: может выйти из машины на полном ходу? Взглядом Джон мимолётно скользнул на перебинтованные руки Блейка. Он подавил в себе желание узнать, что случилось. Запретил себе даже немного интересоваться тем, что у того происходит. Но, чёрт возьми! Ему было не всё равно! После всего того, что сделал с ним Беллами, Джон всё ещё умудряется беспокоиться о нём.       Как только Беллами припарковался возле дома Джона, он посмотрел на парня и тихо попросил: — Останься ненадолго.       Джон хотел было проигнорировать его просьбу и поскорее покинуть машину, но дверь не поддалась, была заблокирована. Старый Блейковский трюк. — Вот же чёрт! — выругался Джон. — И чего я ожидал, когда соглашался ехать с тобой? — Я открою дверь. Останься на пару минут всего. — Да я хоть на полчаса могу с тобой остаться, пока ты двери не откроешь, — раздражённо отозвался Джон, нацелив опустошенный взгляд куда-то впереди себя, избегая зрительного контакта с Беллами.       Блейк выдохнул, готовя себя к непростому разговору. Он нервно сжимал руки, и Джон не мог вспомнить его настолько взволнованным. — Я не хотел тебя обидеть, — в его голосе прозвучало раскаяние. — И веду я себя как долбоёб не потому, что отношусь к тебе пренебрежительно. Просто я не знаю, как теперь вести себя с тобой. — Я тоже, — признался Мёрфи.       Беллами посмотрел на парня, проглатывая его образ глазами, и стал молить более уверено: — Джон, позволь мне видеться с тобой. Я не прошу возвращаться ко мне. Я понимаю, тебе очень тяжело. Но позволь просто видеть тебя. Хотя бы для того, чтобы знать как у тебя дела. — Ну конечно, просто видеть меня. А не для того, чтобы снова приручать меня к себе и контролировать, чтобы я не дай боже никуда от тебя не делся. — Джон выпустил столько горечи и недоверия в эти слова. Беллами осторожно протянул к нему руку, скорее по старой привычки успокаивать парня своими прикосновениями. Но в этот раз Джон дёрнулся и строго оборвал его: — Без рук.       Блейк послушно убрал руку, сбитый с толку, не понимающий, что ему делать дальше. — Я правда хочу просто видеть тебя. Я скучаю. — Может ещё друзьями предложишь остаться? — отбился сарказмом Мёрфи. — Нет, друзьями мы никогда не будем. Но это не значит, что я не хочу тебя видеть, как просто родного мне человека. — Я молю тебя, просто заткнись, — злостно прошипел Джон.       Беллами беспомощно посмотрел на парня, сделал недолгую паузу и произнёс: — Подумай ещё над этим. Я стою твоей ненависти, но мы всё равно друг без друга не сможем.       Джон ничего не ответил, надеясь уже раствориться в воздухе и вообще ни с чем больше не справляться. Беллами нехотя произнёс: — Я открываю дверь.       После чего он обволакивает парня прощальным цепким взглядом, не желая его отпускать. И Джон хотел быть рядом, но это было всё равно что дать своё согласие на то, что его можно не уважать, ни во что не ставить, пользоваться им, трахаться со всеми подряд. Вернуться к нему это всё равно что открыто позволить ему это делать. Будущего у них нет. И представить нельзя, что теперь им уготовлено. Так больно и страшно, а самое жуткое, что безнадёжно. Надеется больше не на что. Нечего ждать. Нечего просить у судьбы. И мечтать больше не о чем.

***

      Настало ненавистное утро. Джон так боялся снова остаться один, снова просыпаться в этой квартире, в этой постели. Боялся этой мысли, что всё безвозвратно потеряно. Но его сказка закончилась очень жестоко. В квартире до противного тихо и тревожно. Джон снова стал ненавидеть эту квартиру, свою жизнь и себя самого. А ведь совсем недавно он улыбался и был так счастлив. Беллами обнимал его, шептал на ухо что-то ласковое, и Джон думал, что этого абсолютно достаточно для счастья. Он был уверен, что он всё уже в своей жизни выстрадал, и настал черёд белой полосы, которая будет также нескончаема, какой была чёрная. Но от белых полос у него лишь обрывки — белые точки на фоне бесконечного чёрного простора.       Чтобы хоть попытаться вырвать из себя скребущее отчаяние, Джон хотел увидеться с Финном, но выйдя за порог, обнаружил бумажный конверт под ногами возле его двери. Он поднял его и в руке понял, что внутри не просто письмо, что-то более увесистое, но небольшое ждало его внутри. Джон зашёл обратно в квартиру, задумался над тем, кто может посылать ему письма, тем более кладя их под дверь. Липкое и тревожное чувство закопошилось внутри. Джон попытался нащупать предмет через бумагу, это было что-то твёрдое, холодное, тонкое и продолговатой формы. Но догадок не появилось, и Джон вскрыл конверт. Заглянув внутрь, он застыл в цепенеющем ужасе, конверт выпал из рук на пол и из него выкатился отрубленный палец. Джон не мог пошевелиться, словно его парализовало, его взгляд не мог двинуться с места. Сердце громко стучало в голове, оглушая. Ничего кроме своего сердцебиения Джон и не слышал. Даже собственных вопросов.       Немного придя в себя, Джон медленно опустился на корточки, чтобы рассмотреть. Всё тело трясло как в лихорадке. Джон осматривал отрубленный палец и к горлу подкатывал приступ тошноты. Но он забыл обо всём, как только узнал татуировку на пальце. Она принадлежала Дереку. Джон громко вобрал в себя воздух и резко вытолкнул его из лёгких, дыхание стало таким тяжёлым, давление внутри выдавливало его наружу. В глазах стояли слёзы страха, они застилали всё перед глазами, погружая мир в пелену. Джон нащупал в конверте записку и обвёл взглядом кроткое послание: «Теперь ты — моя собственность.»