Заточение II

13.1. Надломленный цветок гортензии.

« — Если никому не верить, то в чём тогда смысл? Зачем тогда человеческие отношения? — спрашивала Луна свою тюремную подругу в их общей камере. — Ты спрашиваешь, в чём смысл в отношениях с людьми, когда ты сидишь в тюрьме из-за какой-то твари, которая тебя подставила? — едко усмехалась Рейвен. — У тебя сахарная вата вместо мозгов? С виду ты не кажешься такой мягкотелой. — Пока в мире есть хотя бы один человек, которому я нужна, я не хочу думать о том, что его чувства бесполезны. Я лишь ценю хорошее отношение к себе. — А кто этот человек? Твой парень? И ты серьёзно думаешь, что ты ему будешь нужна всегда? Ты веришь в то, что спустя несколько лет ты выйдешь из тюрьмы, вы поженитесь и нарожаете детишек? Хочешь скажу, что будет на самом деле? Ты готова это услышать? Он будет ебать там какую-то девку, пока ты здесь от одиночества искусываешь себе пальцы в кровь. И может быть, ты как раз выйдешь к его свадьбе с ней. Возможно, со злости набьёшь им обоим морды, разукрасишь белоснежное платье невесты кровью из её носа — и вот тебе «идеальные» человеческие отношения: правдивые и реальные. И ты сама выйдешь отсюда совсем другим человеком. Ты поймёшь, что прежняя жизнь тебе больше не так уж и подходит. Но самое противное, что этот выбор сделаешь не ты. Ты не сможешь больше выбирать, как тебе жить. Будешь жить так, как придётся.»       О, как ты была права, детка. Словно в воду глядела. Всевидящим пророком предсказала мою судьбу. О людях судила по себе, не так ли? Презирала их? Себя ты теперь тоже презираешь? Я тебя из-под земли достану, чтобы ты ответила мне на этот вопрос. Достану, чтобы убить тебя. Без ножа и пуль. Одним лишь взглядом разорву тебя на части. Обещаю тебе, ты не будешь счастливой.

***

      Яркий свет ударил по глазам, и девушка заворочалась на постели с нежеланием просыпаться. Но эту борьбу она проиграла, открыла глаза и увидела Харпер, только что раскрывшую занавески. — Проснись и пой, спящая красавица! — бодро воскликнула Харпер. — А то полдня проспишь, я тебя знаю. — А ты лопнешь от зависти, — пробубнела Луна в ответ. — А как же! Ты от тюремного режима за считанные дни отвыкла. А я, как дура, ещё целый месяц в шесть утра подымалась.       Луна хмыкнула: — А в тюрьме каждое утро больше всех ныла, как тебе хочется ещё поспать. — Поднимайся и марш на кухню. Я там приготовила завтрак. Мы с Монти уже поели. И ты иди, пока не остыло. Я уже на работу убегаю. — Ох, ты будешь самой дотошной и заботливой мамой на свете. — Не дай боже, мне ещё одной такой детине в двадцать пять лет в рот заглядывать.       Луна коротко улыбнулась и подняла тяжёлую голову от подушки, сев на диване. Харпер подошла к подруге, наклонилась и чмокнула её в шёку на прощание, а после направилась на выход из комнаты со словами: — Ну и амбре! Алкогольвица ты, а не спящая красавица.       После того как Харпер ушла, Луна поднялась с постели и побрела на кухню. Там её ждали свежеиспечённые вафли. До чего же Харпер замечательная. На столе стояли баночки с джемом разных вкусов, бананы и орехи: пекан и очищенная макадамия. Луна сварила кофе в турке, села за стол и отметила про себя, что стала несколько хладнокровней. Совсем недавно ей было тошно от всего. Ничего не радовало. Всё-таки новообретённый стимул дал ей силы выносить эту жизнь.       До вечера она находилась в квартире всё равно что одна, ведь Монти не выходил из своей комнаты, пока работал. И Луна никогда его не беспокоила. Только сегодня она постучала в дверь и зашла в комнату, как только Монти отозвался. — Ни сильно отвлекаю? — Нет. Что ты хотела? — Ты можешь узнать местоположение человека? — Ну, не во всех случаях. Иногда, это вполне реально. — Мне бы не помешала любая информация, какую вообще сможешь нарыть.       Монти посмотрел куда-то вглубь неё и произнёс: — Хочешь найти её?       В горле встал ком от одной только мысли найти её. Продумывать план действий не так сложно, но стоит только вспомнить для чего она это делает, эмоции берут вверх. Луна выставляет напоказ лишь внешнее спокойствие, ледяное, Блейковское. Теперь-то она стала лучше понимать его.       Монти сказал, что его поиски займут некоторое время. Луна вышла на балкон покурить. Когда-то давно она рассталась с этой пагубной привычкой, когда начала встречаться с Беллами. Хоть он и не имел ничего против курения, Луна сама решила, что если менять жизнь, то полностью. Луна словно вернулась назад в то время, когда она никому не нужна, и когда никотин заменял ей эндорфины.       Неприятные воспоминания прервал телефонный звонок. Луна увидела имя Хоуп на экране. Только сейчас осознала, как соскучилась по ней, и незамедлительно ответила. — Луна, как твои дела? Рассказывай! Я всё хочу знать! — её голос был бодрым и радостным. Луна не ожидала услышать подругу такой. — Всё нормально. Я живу у Монти и Харпер. Меня здесь балуют. Трёхразовое питание, всё включено. Не хватает только бассейна. — О-у. Они решили тебя удочерить? — У них не было выбора, — усмехнулась Луна, делая очередную затяжку. — Рассказывай лучше ты. Чего такая весёлая? — Я и весёлая и напуганная одновременно. Даже не знаю, что делать. Здесь снова собираются проводить конкурс талантов. Я, конечно, понимаю, что с моим сроком и тяжестью преступления досрочным мне явно не светит, но я всё равно ужасно хочу в этом участвовать. Это так интересно!       Как было приятно вновь её слышать такой же бойкой и жизнелюбивой. Луна боялась что без неё Хоуп будет тяжко. Сердце больно защемило. Так хотелось обратно. К Хоуп, Эхо, Эмори. Вставать в шесть утра, давиться противной едой, без умолку болтать со своими девочками обо всём и чувствовать себя на своём месте рядом с ними, чувствовать себя нужной. Кто бы знал, что она будет так тосковать по тюрьме? — Это хорошая новость. Конкурс талантов — очень интересное мероприятие. Как бы я хотела быть вместе с вами в этот момент. — Ну уж нет. Лучше будь там. — С чем собираешься выступать? — Вот это самое сложное! Я не знаю, что показать. Я ведь хороша только в играх. Как я в тюрьме покажу свои навыки разработки компьютерной графики? А больше я ничего и не умею. — Так не может быть. Разве от руки ты не рисуешь? — Рисовала когда-то. Только давно. И не так хорошо, как в редакторе. — Ну у тебя есть время возродить былые умения. — Да, ты права. В любом случае, в рисовании я не аутсайдер. Порву их всех в щепки! — уверенно воскликнула Хоуп. — Вот это моя девочка! — с гордостью проговорила Луна. — Ох, Луна. Прости, что затараторила о своём, и даже не спросила. Ты что-то узнала о Рейвен?       Взглядом Луна взорвала Вселенную, но произнесла холодно, равнодушно: — Нет. — Скажи мне, ты сможешь… — девушка запнулась. — Ты сможешь стать счастливой без неё? — Нет, — сухо и твёрдо ответила Луна. Она понимала, что со временем сможет отпустить Рейвен, боль отпустит её, и она сможет построить другие отношения с новым человеком. Только она никогда не сможет никому доверять. Никогда не сможет забыть предательства некогда самого доброго и самого искреннего человека в её жизни. Выгоревшая, она сожжёт любого, кто осмелится быть с ней рядом. — Послушай меня, ты не должна думать, что все люди кругом, такие как она. Не должна думать, что ты недостойна кого-то лучше. Пока одним ты даром не нужна, для других ты бесценна. Ты сама показала мне, что мир — это не сборище равнодушных тварей. Что даже когда весь мир настроен против тебя, всегда найдётся тот, кто протянет к тебе руки, поддержит и не оставит. Ты сделал этот мир таким для меня. И только такого мира ты заслуживаешь.       Слова за сердце не цеплялись, пролетали мимо. Хоть Луна была и благодарна за поддержку, но проникнуться ею не могла. Хоуп такая светлая, несмотря на то, что она пережила. Неужели её никогда не поглощала тьма? — Хоуп, ты никогда не хотела отомстить? Отчиму. Матери. — Хотела, — честно призналась девушка, едва заметно погрустнев. — Ты что-нибудь предпринимала для этого? — Я убила их дочь, — ответила она без прежней боли, легко. — Что может быть страшнее этой мести? — Это ведь вышла спонтанно. Ты же не планировала этого делать? — Луна даже растеряла уверенность. Раньше бы она и мысли такой не допустила. Но теперь ей не казалось это такой уж необоснованной жестокостью. Когда кругом звери, очень просто в ответ оскалиться и грызть всех без разбора. — Не планировала. Но всегда желала им такой боли, чтобы они захлебнулись ею. Моё желание привело меня в тот самый момент, когда оно исполнилось. Я добилась того, чего всегда хотела, и это не принесло мне удовлетворения. Наоборот, уничтожило мою жизнь в последствии, и меня прежнюю уничтожило. Месть — это безвозвратно. Стоит сделать этот шаг и назад дороги уже не будет. А раскаяние — это не спасение. Раскаяние — жестокое возмездие для мстящего.       Луна задумалась над её словами. В ней вновь разверзлась война между той, кто она есть, и той, кем, хочет быть. И Луна не совсем понимала, кто из них требует возмездия. В основном, месть порицается обществом. Всепрощение чуть ли не вывели в культ панацеи. «Прости и будешь прощён». «Месть оборачивается против того, кто мстит». Но что делать, когда хочется отомстить себе? А прощение не является столь необходимым. Ненависть — не выход. Но что, если выходить потребности нет?       Ближе к вечеру Монти позвал Луну к себе и поделился обезнадёживающими новостями: — О Рейвен я нашёл лишь старую информацию. Ту, что с ней было до того, как она вышла из тюрьмы. Дальше — ничего. По всей видимости, у неё есть хорошие хакеры.       Луна взглянула на монитор и увидела фотографию, где Рейвен стоит в обнимку с каким-то парнем и улыбается. — А это старое фото? — Да. Это фото сделано ещё до того, как её осудили. — На него тоже не выйти? — Я бы посоветовал тебе с этим обратиться к Миллеру. У него не только своя IT-компания, но и нелегальные каналы имеются.       Вечером пришла Харпер. Они отужинали втроём под простые разговоры. После ужина смотрели фильм. Харпер часто вставляла свои громкие комментарии, с чего все смеялись. Вечер закончился спокойно. Когда все разошлись, готовясь ко сну, Луна вышла на балкон покурить. Ночью на балконе было особенно уютно. Уже чувствовалась лёгкая осенняя прохлада. Тихо, безлюдно — как в последнее время Луна очень любит. Ложилась она поздно, зависая в ноутбуке, поэтому несколько раз за ночь выходила на балкон подышать. Ей повезло, что ей досталась комната с балконом.

***

— Ну наконец-то ты ко мне заглянула, — обрадовался появлению Луны Миллер. — Твоя малышка уже соскучилась по тебе. — Ну кто же, как не ты, Нейт, смог понять чувства автомобиля, — по-доброму усмехнулась Луна. — Надеюсь, это комплимент высокому уровню моей эмпатии? — Именно он. — Я хоть и не твоя малышка, но тоже скучал по тебе, зэчка. — Я тоже, — со всей искренностью произнесла девушка. — Правда. — Охотно верю. По мне трудно не скучать, — ответил Нейт, и Луна вытянула немного усталую улыбку. — Ну как ты? Что-то ты не слишком ярко светишь для той, кто недавно покинула тюрьму. — А вот и высокий уровень эмпатии сразу же даёт о себе знать. — Так, нехорошо как-то стоя на пороге старых друзей встречать. Пошли в дом, я напою тебя кофе. А ты, если захочешь, посвятишь меня в свои заботы, ну или просто попиздим.       Миллер пригласил её в дом, по-быстрому организовал тот особенный кофе, каким его умеет готовить только Нейт. Луна не могла припомнить, чтобы она когда-либо раньше сидела в гостях у Миллера без толпы друзей вокруг. Их уединение было для неё непривычным, но вполне комфортным. Миллер умел творить не только особенный кофе, но и особенную атмосферу вокруг себя. — Когда Беллами вышел из сизо, мы так откутили его свободу, — рассказывал Нейт, ставя две чашки тёмного густого кофе на стол. — А ты вышла тихушницей. Ни слуху ни духу о тебе не было. — Моё освобождение мне не в радость, — призналась Луна, сделав глоток терпкого напитка. На языке осталось послевкусие специй и мускатного ореха. Свежемолотый, поджаренный в сухой турке, околдованный набитой рукой Нейта — кофе был восхитительным. — Потому что не с кем его разделить? — Да. Потому что оказалась никому не нужна. А была. Была нужна. — Не буду таить и ходить вокруг да около, я наслышан, что в тюрьме ты нашла себе одну очаровашку. Но глядя на тебя сейчас, несложно предположить, что ты её потеряла. — Знаешь, я ведь всегда пыталась поступать правильно, — с отравляющей сердце горечью проговорила Луна. — Пыталась быть осторожной, милостивой, всепрощающей. Я жила ради кого-то. Ради семьи. Сначала это были мама и сестра. Когда я осталась одна, их заменил Беллами. А когда и он исчез из моей жизни, его заменила — она. Наверное, я устала быть хорошей. Я больше не хочу никого прощать, понимать, любить, несмотря ни на что. Меня распирает от ненависти, от злобы. Не хочу я больше принимать удары, я хочу их наносить. И плевать, кто и что на это скажет! Я не удобная девочка, с которой можно просто скрасить время. Не остановочный пункт для перекура. Я домом хотела быть! А не временным шалашом. Почему, чёрт возьми, я грёбаный шалаш?! Сколько бы я не укрепляла стены, сколько бы не дарила уюта, давая и надёжность и тепло. Почему же меня используют только как временное укрытие?       Местами Луна срывалась на крик, не замечая собственных слёз. Крик её души вырвался на свободу так внезапно для неё самой. Она не думала, что станет об этом говорить. Но Миллер словно бы вколол в неё сыворотку правды. Может, это чудодейственный эффект от его кофе?       Миллер молчал. Ждал, когда она успокоится. Луна отвела взгляд, сделала несколько вдохов и выдохов, и ей стало легче. Луна наверняка выглядела очень истерично в его глазах, но ей не хотелось извиняться за свои чувства. Больше Луна не та малахольная дурочка. — Мало кто знает, что у меня высшее религиозное образование, — прервал тишину Миллер.       У Луна округлились глаза. Серьёзно удивившись, она даже позабыла, о чём они говорили до. — То есть как? Как ты мог основать собственную IT-компанию с религиозным образованием? — IT — это первое образование. — Но как вообще может сочетаться эти две несовместимые вещи — IT и религия? Да и как-то не слишком верится, что ты верующий. — А я и не верующий, — тон Миллера был спокойным, серьёзный, без полупрозрачной усмешки, присущей ему. — Я не верю ни в одного существующего Бога. У меня есть свой. Но я ценю и уважаю каждую религию на земле. Религия имеет огромное влияние на все аспекты нашей жизни. Куда не глянь, всё построено на ней: культура, история, политика, философия и даже наша психология — везде религия выступает в роли прочного фундамента. Для меня глубокое изучение религии дало опорную точку, на которой и строилась база самопознания и познания мира, моей роли в нём. Я научился слушать себя. Не нужны никакие психологи, когда ты умеешь слушать себя. — Ты сказал, что у тебя есть свой Бог. Кто? — Бог есть гармония с миром и самим собой. Именно это состояние, когда ты умеешь слушать себя, видеть мир и принимать его — это состояние и есть то, что я называю Богом. И сама по себе религия не имеет ничего предосудительного. Язвой религии являются люди, которые неверно трактуют её и несут своё видение в мир. От того столько непонимания её трактовок даже у большинства священнослужителей. Хотя всем известно, что этим «непониманием» движет личная выгода. Но не об этом речь. Одна из таких неверных трактовок — отрицание своей тёмной стороны, порицание Дьявола, попытки отвернуться от него и спрятать. Люди верят, что их грехи делают их плохими, что за них нужно порицать себя. Но о какой тогда гармонии можно говорить, если человек порицает себя, а вместе с тем и других людей? Отвергая Дьявола, человек отвергает и Бога. Свет без тьмы не может существовать. Чёрное и Белое должны жить в единстве. Отрицание своей тёмной стороны такое же преступление против себя, как и отрицание светлой.       «К чему он клонит? Ведь не так просто он завёл сейчас этот разговор,» — задумалась Луна. — Хочешь сказать, люди должны почитать Дьявола так же как и Бога? — Принимая обе стороны, человек постигает гармонию. Мы не можем не совершать ошибок, все мы иногда испытываем гордыню, злость, ревность, пристрастие к тому, что считается греховным, все мы любим удовольствия. Этого не нужно стыдиться и не нужно себя за это осуждать, ведь ничего, кроме неприятия и нелюбви к себе это не несёт. А когда ты принимаешь себя, ты принимаешь и весь мир, а мир принимает тебя в ответ. — С такой философией тебе надо было не в IT, а каким-нибудь гуру-просветителем, — усмехнулась девушка. — Я не любитель навязывать свои взгляды кому-то. По большей части от того, что не готов нести ответственность за неверное трактование моих слов. Ведь найдутся индивидуумы, которые послушав меня, решат, что я проповедую вседозволенность и одобряю насилие. Поэтому я говорю на такие темы только с теми, кто способен меня понять. — А ты уверен, что я способна? — Да, уверен. Есть дни, когда ты испытываешь плохие эмоции, совершаешь неправильные или необдуманные действия, но ты можешь себе это позволить, и от этого ты не становишься плохой, недостойной. Поверь, когда ты примешь себя той, кто ты есть, внутренний протест закончится, ты не будешь выносить себе приговор раз за разом, и оставишь безуспешные попытки дотянуться до планки идеала, которому невозможно соответствовать. Да и не нужно, если честно.       Луна поняла, что обдумает его слова ещё ни раз. Но сделать это прямо сейчас ей не позволили стук входной двери и появление светловолосой девушки. — А ты, смотрю, не скучаешь пока меня нет, и красивеньких девушек охмуряешь в моё отсутствие. — Ну а ты как думала? — усмехнулся Миллер. — Оставила меня без женского внимания, пришлось самому себе его организовывать, чтобы от тоски не зачахнуть.       Девушка подошла к его креслу сзади, собственнически схватила за шею и с наигранным сочувствием произнесла: — Бедненький, любимый кабелюка. — Обожаю твои нежности, — с улыбкой ответил парень, глядя на девушку сверху вниз, а после вернул взгляд на Луну. — Познакомься. Это Луна. Я тебе про неё рассказывал. Несостоявшаяся жена ещё одного кабелюки нашей компании.       Девушка обратила на Луну восторженный взгляд: — Увау! Зэчка? — Она самая, — со скованной улыбкой ответила Луна. — Я Фло, — представилась девушка и протянула руку. Луна приветливо пожала ей руку, и Фло села на кресло. — На зэчку совсем и не похожа. Как будто с Мальдив к нам пожаловала. — Спасибо. — Хочешь я тебе портак набью для правдоподобности? — Злого клоуна на всю спину, — насмешливо предложил Нейт. — Или паутину на шее, — добавила Фло. — Популярная тема у сидевших. — А ты сама набиваешь? — спросила Луна. — Да. Работаю в тату-салоне. Так что, если захочешь, забегай. Я бы твои фото вместо вывески повесила. Да чего же хороша, чертовка. — Зая, а ты тоже кабелюка оказывается, — сказал Нейт. — Похлеще тебя буду. Так что ты булки-то не расслабляй. — Уже напряг из-за всех сил.       Луна решила, что уже сейчас нужно сказать, зачем она пришла, пока они ведут диалог, который ещё можно прервать. — Мне нужна твоя помощь, Нейт. Поможешь отыскать этого парня?       Луна протянула распечатанное фото, которое Монти откопал среди удалённых файлах. То самое, где Рейвен была со своим бывшим и теперь уже снова нынешним. Фло тоже взглянула на фото и прокомментировала: — Ух, ещё одна горячая цыпочка. — Так. Вы у меня скоро уведёте девушку! — шутливо выругался Миллер. — Могу спросить зачем ты его ищешь? — Лучше не надо, — ответила Луна. — Я сейчас попробую что-то узнать. Поболтайте пока, — Миллер поднялся с места, забрав фотографию, и напоследок бросил девушкам: — И не шалить. По крайней мере, без меня. — Очень постараемся, — игриво произнесла Фло. Когда Нейт проходил мимо неё, она шлёпнула его по заднице, а после произнесла: — И правда, напряг. Не задница, а камень.       Миллер подарил ей улыбку и ушёл в другую комнату. Девушки остались наедине, тогда Фло бросила в Луну заинтригованный взгляд и с любопытством сказала: — Времени у нас валом. Готова послушать тюремные истории.       Луна очень легко рассказала Фло о том, что ей пришлось пережить. О стычках с Лексой, о том, как её пытались зарезать в душевой, о том, как она чуть не задохнулась при пожаре. С Фло было легко общаться, будто бы они знают друг друга полжизни. Она, как и Миллер, умело располагала к себе. И даже её лёгкая бестактность была уместна и совсем не раздражала. Она была интересная девушка. Внешне собой очень хороша, с высветленными чуть ли не в белый волосами, ровно подстриженными по плечи, с серо-голубыми глазами и хитроватым лисьим взглядом. Луна знала её несколько минут, а уже очень хорошо чувствовала в ней волевой, нагловатый характер, который так естественно ей подходил. — М-да, тюрьма тебя прокачала по всем фронтам, — ровно прокомментировала Фло, совсем не удивляясь услышанному. Луна привыкла к тому, что людей очень удивляют столь жуткие рассказы, но, по всей видимости, подобные ситуации для Фло обыденны. Возможно, её жизненный путь тоже насыщен подобным дерьмом. — А чем ты теперь планируешь заниматься на свободе? — Мне бы для начала разобраться с прошлым. — Прошлое тебя сожрёт, если не будешь видеть своего будущего. — Я дизайнер интерьера. Думаю продолжать. — Что-то не видно, чтобы у тебя глаза горели, когда ты об этом говоришь. — Я просто сейчас не в лучшей форме. — Вот поэтому ты должна знать, чего ты действительно хочешь, — твёрдо заявила Фло.       В этот самый момент Луна сама только задумалась. А правда, хочет ли она вообще этим заниматься? Она была на начальном этапе развития своей карьеры дизайнера, которая оборвалась тюремным заключением. За всё проведённое время в тюрьме, Луна не слишком скучала по этому делу, и сейчас она не горит желанием вновь возвращаться в это. Просто она привыкла этим зарабатывать, там ей всё понятно, хоть и развиваться в этой сфере ещё очень даже есть куда. Только мысли об этом, её не слишком вдохновляют. — Хореография, — Луна произнесла вслух сразу же, как только ей пришло это в голову. — Я об этом мечтала ещё в школе. Я хорошо ставила номера на школьных концертах. После на региональных конкурсах. Но танцы я давно забросила, по причине маминого тяжёлого заболевания, а после и её смерти. Много проблем и ответственности за сестру навалилось. Я и забыла о существовании моей мечты. Сошлась с парнем, пробовала новое, нашла себя в дизайне. А потом в тюрьме на конкурсе я поставила танец подруге, и она победила. Тогда я горела тем, что делаю. Я мира кругом не замечала, даже навалившихся проблем.       Фло улыбнулась и удовлетворённо сказала: — Вот теперь вижу.       «Она права,» — подумала Луна. — «И Беллами был прав. Я должна выбирать себя. В первую очередь, выбирать себя.» Когда смысл жизни будет не в любви и не войне, он будет в ней. И тогда она сможет жить, не очаровываясь и не разбиваясь. На мгновение от этой мысли стало легче. Только прежде нужно доломать себя прежнюю, чтобы построить новую. — Так давай научишь меня трясти булками, — воодушевлённо предложила Фло, вскочила с кресла и понеслась к бару. — Только сначала ёбнем чего-нибудь для подвижности.       Девушка разлила игристое по бокалам, включила музыку. Немного выпив, Луна стала учить Фло движениям. Девушка была способной ученицей, двигалась очень пластично, хорошо чувствовала музыку, схватывала движения на лету. — Ты занимаешься танцами? — спросила Луна. — Хип-хопом.       Девчонки увлеклись разговорами и уроками танцев. То просто дурачились, двигаясь нарочито нелепо и смешно, то вновь вовлекались в процесс. С Фло было так легко, как с самой близкой подругой. Но они знакомы не больше часа. — Покажи что-нибудь сексуальное. Такое, чтобы у Нейта член стоял как вавилонская башня, как только это увидит. — Мне кажется, с такой девушкой как ты, член у него должен стоять 24/7. — Какой сочный комплимент. Аккуратней, развратная лесбияночка. Я могу принять это за вызов. — А у вас с Миллером свободные отношения? — Нет. Но мне кажется, если бы я хотела свободных отношений, он бы дал на это добро. Знаешь, он самый удивительный человек в моей жизни. С ним я могу быть той, какой хочу быть, и не бояться осуждения. Он готов принять меня любой. Я чувствую себя с ним совершенно свободно. И когда у тебя есть такой человек, кого-то другого рядом с собой и не хочется. — После Фло добавила с игривой улыбкой: — Но если мы надумаем тройничок, ты первая, кому это предложим.       Луна звонко усмехнулась, немного удивлённая, но совсем не смутилась: — Лестно. — Интересно, какого бы Нейту было спать с бывшей девушкой его друга? — Думаю, охуенно, — утвердила Луна. На что Фло одобрительно рассмеялась, довольная таким ответом.       «Какая вы удивительная пара, » — подумала Луны, засмотревшись на Фло. Девушка искренне ею любовалась, но в этом не было ни грамма пошлости или романтической заинтересованности. Просто она была притягательна. До безумия харизматичная, необычная.       Закончив танцевать, девушки вернулись на диван, разлили ещё шампанского. Расслабленно откинувшись на диван, они общались обо всё на свете. — Что бы ты сделала, если бы Миллер внезапно бросил тебя и устроил свадьбу со своей бывшей? — Смотрела фильм «Убить Билла»?       Луна в голос рассмеялась, а после спросила: — А если серьёзно? — А серьёзно, я бы прикатила с друзьями на свадебку, мы бы устроили лютую тусовку, разъебав всё битами, и в этом кипише спиздила бы жениха прямо с его свадьбы, затолкала в багажник, привезла бы домой и трахнула б так, что он забыл бы даже имя своей никчёмной невесты. — Чёрт, это так мило, — усмехнулась Луна. — От меня так просто не отделаться. Этот парень мой, и хрен он от меня куда рыпнется.       Даже этот разговор не испортил момент. То ли Луна успешно спрятала боль даже от самой себя, то ли это чудотворное влияние Фло так на неё действует. Рядом с этой девушкой вообще возможно загрустить? Луна очень давно не чувствовала себя так, как сегодня. Так не хотелось, чтобы это заканчивалось, так не хотелось возвращаться назад в своё уныние, ведь она прекрасно понимала, что момент этой лёгкости скоротечен.       Вернувшийся Миллер, одобрительно посмотрел на девушек и их бокалы, после чего спросил: — Я успел к разгару веселья? — Разгар веселья без тебя не начинается, — с улыбкой ответила ему Фло. — Давай напоим её до беспамятства и набьем ей татуху. — А зачем напаивать? — поинтересовалась Луна. — Тебе достаточно только предложить.       Фло приятно удивилась: — Ты готова? Без шуток? — Никаких шуток. Я полностью в твоём распоряжении.       Посреди ночи они втроём завалились в тату-салон. Безлюдный салон в полумраке и ощущение, будто они совершают какое-то преступление. Криминальная романтика. Луне будто снова пятнадцать. — Нина не спалит, что здесь кто-то был ночью? — спросил Миллер. — Не спалит, — ответила Фло, а после обратилась к Луне: — Придумала, что хочешь? — Это твоя забота, — с невинной улыбкой ответила Луна. — Варианты предложить? Их много. Хоть приблизительно наметь. — Нет. Набей то, что мне подходит, по твоему усмотрению. Не показывая мне. А я посмотрю уже на готовый результат.       Фло удивлённо приподняла брови: — Ты мне настолько доверяешь? — Глядя на твои тату, уверена, я не пожалею об этом. — Да ты сумасшедшая, — с довольной улыбкой сказала Фло. — С нормальными не дружим, — усмехнулся Миллер.       Фло полазила в своих эскизах, внимательно разглядывая лист за листом. После она выбрала один из них, показала Миллеру, и тот одобрил её выбор. Луне было так интересно увидеть, что ей выбрали, но сдержалась. Фло заразила её безумием, смелостью, бесшабашностью. Луна сейчас хотела быть именно такой. — Раздевайся, — приказала ей Фло. От её повелительного тона стало как-то жарковато. Луна зашла за ширму. Сняла с себя одежду, оставила лишь бельё, а после вышла. Две пары глаз оглядели её фигуру, взглядом примеряя рисунок к её телу. — А это уже будет на твоей ответственности, Нейт, — обратилась Фло к своему парню. — Какая честь, — улыбнулся Миллер.       После чего в глазах Фло огоньком загорелась безумная идея, которой она возрадовалась, словно ребёнок. Она порылась в тумбе, достала чёрную маску на глаза и надела её парню. — Только вот так, — сказала Фло.       Миллер звонко усмехнулся. Луна стояла на месте, наблюдая за ними, как за интересным спектаклем, сюжет которого она не могла предугадать. Миллер осторожно подошёл к Луне, ничего не видя перед собой. Он протянул руку, аккуратно коснулся её запястья, пальцами провёл по её руке выше. От его лёгких приятных касаний побежали мурашки, то ли от волнения, то ли от смущения. Миллер же гладил её кожу совершенно бесстыдно, уверенно, свободно, словно бы его девушка сейчас за ними не наблюдает. Луна перевела взгляд на Фло. Та с интересом наблюдала за ними, с лёгкой игривой улыбкой на губах. Луна тоже ей улыбнулась, всё больше воспламеняясь от происходящего. Миллер прошёлся пальцами по её плечу до шеи. После он спускался по груди вниз. Его лицо было серьёзным, взгляд невозможно увидеть, сложно понять, как он к этому всему относится. Хотя как он к этому относится покажет совсем не взгляд.       Почему-то Луна не чувствовала себя дискомфортно. С ними двумя, действительно, принимаешь в себе дьявола, не стыдишься себя, своих мыслей и ощущений. С ними не хочется задумываться, что правильно, а что нет. С ними хочется жить здесь и сейчас, отбросив все понятия эфемерных норм. Нейт прошёлся по её ключицам, уделив им больше внимания, после чего остановился и сказал: — Здесь.       Он опустил руку, сделал шаг назад и снял маску. Луна непринуждённо взглянула на его лицо, Нейт мягко улыбнулся ей и уступил место Фло. Луна легла на кушетку. Пока Фло колдовала над ней, искалывая иглой её тело, Луна терпела боль, болтая и иногда попивая шампанское с Миллером. Фло была увлечена процессом, но тоже участвовала в разговоре.       Когда работа была окончена, Луна встала перед зеркалом, разглядывая рисунок под ключицей, тянущийся до плеча. Парящая в танце балерина, изящная и маленькая, словно куколка из музыкальной шкатулки. Минималистичный рисунок, тонкие линии, безликое очертание силуэта, а следом за балериной несётся огненная дорожка. Но девушка не замечает огня, идущего за ней по пятам, она несётся вперёд смертоносным танцем, ведёт огонь за собой. В этой хрупкой фигуре содержалось столько силы, она обуздала огонь, повелевала им, не боясь в нём сгореть. — Это прекрасно, — выронила из уст Луна, бездумно, на одних эмоциях. Фло, стоящая рядом, гордо улыбалась, довольная результатом и реакцией Луны. — Сколько я должна за работу? — Ты сдурела? — возмутилась Фло.       Луна улыбнулась: — Как мне тогда тебя отблагодарить? — Это твоя забота.       Луна обернулась к девушке. Они стояли лицом к лицу почти вплотную. Луна мягко прильнула к ней и поцеловала девушку в губы, и Фло ответила на поцелуй. Луна неспешно целовала её, аккуратными нежными касаниями губ. Всё это действие было исключительно платоническим, не содержало в себе ни грамма пошлости, вожделения. Миллер стоял рядом, наблюдал за ними и никак это не комментировал. Когда девчонки отстранились друг от друга, шаловливо посмотрели друг другу в глаза, Фло улыбнулась ей так мягко и нежно, а после взглянула на Миллера, притянула его к себе ближе и поцеловала его, держа Луну за руку. При этом Луна не чувствовала себя лишней, мешающей.       «К чему всё это идёт?» — усмехнулась она внутри себя. - «Мы пьяные или просто ебанутые?»       Казалось, вот-вот у неё с Миллером начнётся борьба за Фло, в которой Луна однозначно уступит Нейту, ведь они двое буквально пропитаны друг другом. Они слились во что-то одно, как две неотделимые части, как море и суша на одной планете.

***

      Утром Луна проснулась в постели между Нейтом и Фло. Осознав это, сразу задумалась: «Я чего-то не помню?» Увидела, что все спали одетыми, уволились спать в том, в чём пришли с улицы. Потом вспомнила, что ночь закончилась вполне невинно. Усмехнулась с самой себя, вспомнив все вчерашние события. Потом аккуратно сползла с кровати, чтобы не потревожить их сон. Пришла в себя, умылась и отправилась домой на своей машине. — Ну и где ты вчера шлялась? — спросила Харпер тоном мамочки. — Я провела ночь с Миллером и Фло.       Харпер озадаченно вытянула лицо и уточнила: — В каком смысле?       Луна лишь усмехнулась, но оставила подругу без ответа.       Буквально через пару дней, Миллер выследил Кайла Уика — женишка Рейвен. Он привёз Луну к ночному клубу, где в данный момент Кайл находился. Луна сидела в машине Миллера, испытывая нервозное возбуждение от предстоящей встречи с Кайлом. — Он один туда зашёл? — С парой парней.       «Хорош женишок,» — возмутилась Луна. — «По клубам шляется перед свадьбой. Или мальчишник уже устроил?» — Помощь моя нужна? — спросил Нейт. — Ты и так уже помог. Дальше я сама. — Уверена? — Уверена, — твёрдо ответила она, ледяным взглядом пронзая дверь в клуб. — Спасибо тебе. И передавай привет Фло. — Даже поцелую её за тебя, — усмехнулся парень. — Тогда с особой страстью, — сказала напоследок Луна с мимолётной улыбкой и вышла из машины.       Девушка вошла в клуб. Затерялась в толпе танцующих людей, слилась с громкой музыкой. Она проходила по клубу, незаметно блуждая взглядом по лицам, ища Кайла среди тех, кто на танцполе и тех, кто сидит за столиками. Её взгляд поймал на себе молодой парень, сидевший в кругу друзей, и игриво подмигнул ей. Это был не Кайл, потому Луна незаинтересовано отвела взгляд. А вот компания парней за следующим столиком привлекла её внимание. Луна всмотрелась повнимательнее и узнала его. Кайл не замечал испытывающего взгляда в свою сторону, он общался с друзьями, беззаботно попивая свой коктейль. Луна села за бар, чтобы украдкой наблюдать за ним. Когда бармен подошёл к ней, Луна заказала апельсиновый фреш, чтобы просто создавать видимость, что она тоже что-то пьёт. В скорости к ней подсел тот парень, что ранее подмигнул ей, и заговорил: — Привет, красотка. Скучаешь? — Как раз-таки наоборот, — безучастно ответила Луна, поглядывая в сторону Кайла.       Парень взглянул на её стакан и предложил: — Может, тебя угостить? — Спасибо, не надо. Я уже угостилась.       Пикап-мастер не отчаивался. Холодные ответы его не останавливали. — Тебе бы туда водки подлить. А то как на детском утреннике. — Тебе всё равно со мной ничего не светит, Казанова.       В ответ прозвучало банальное: — Да я же просто пообщаться хотел. — Мамуле позвони и пообщайся. Не трать моё время.       Луна снова взглянула на жертву своей слежки и увидела, что за столиком появилась пара девушек. Одна из которых сидела почти вплотную к Кайлу, он раздевал её глазами, гладил её волосы. — Вот же урод, — вылетело из уст Луны.       Парень, подкатывающий к ней, посмотрел в ту же сторону, что и она, и прокомментировал: — А, так ты парня своего выслеживаешь?       Луна уже не обращала на него никакого внимания. Её заполонила ярость. За то, что этот мудак снова предаёт Рейвен. За то, что Рейвен променяла её на этого урода, изменяющего той прямо перед свадьбой. Луна вскочила с места и двинулась в его сторону. Резко появившись возле Кайла, она отпихнула от него девушку и с силой врезала ему по лицу. У неё была тяжёлая рука, не успевший что-либо осознать Кайл отлетел на диван, получил ещё один удар по голове, но после среагировал один из его друзей, который схватил Луну, не позволив ей обрушить на него весь гнев. Кайл непонимающе взглянул на неё, придерживая себя рукой за нижнюю часть лица. — Что за…? Ты, блять, кто такая? — Ты конченая мразь! Какого хрена ты так поступаешь с ней? — озлобленно прошипела Луна. — Нахуя ты её возвращал? Чтобы угробить ей жизнь? Да я грохну тебя за неё и не побрезгую, дерьма ты кусок! — Что ты несёшь, ненормальная? — возмутился Кайл. — Ты меня с кем-то спутала. — Не прикидывайся идиотом, Кайал Уик.       Парень удивился, поняв, что она знает его имя: — Откуда ты…? Я тебя не знаю. — Зато я тебя знаю. Смотрю, хорошо поживаешь на украденные деньги, пока твоя девушка мотала за них срок в тюрьме.       Кайл побледнел. Он заметно занервничал, бросив мимолётный взгляд на друга, а после попытался сделать вид, что не знает, о чём идёт речь: — Ты перебухала? Тебе бы голову полечить. — Если ты подойдёшь к ней хоть на метр, я разорву тебя. Ты даже представить себе не можешь, с кем ты связался, и насколько я ненормальная. — Да о ком ты говоришь вообще? К кому я подойду? — Настолько нажрался, что невесту свою забыл? — Нет у меня невесты, психопатка!       В этот момент Луна сама немного засомневалась во всём. Казалось, он действительно не понимает, чего она от него хочет. — Мне напомнить её имя? — Будь так добра. А то я сам до этого момента не знал, что у меня есть невеста. Ты, я смотрю, о моей личной жизни получше меня осведомлена. — Рейвен.       Кайл немного растерялся, но после уже спокойно произнёс: — Так мы давно расстались с ней. Я её уже много лет не видел.       В этот момент Луна лишилась сил и какой-либо злости. До этого стоявшая в боевой готовности, в яростном желании разорвать его, теперь она была ослабленная, сбитая с толку. Почувствовав её успокоение, друг Кайла, что держал её, отпустил девушку, но далеко не уходил. Её сердце воспламенилось совсем другой болью, растерянной, беспомощной, запутанной. Луна словно бы стояла в чаще тёмного бесконечного леса, не понимая где она и куда ей идти. Что она должна сейчас думать? Зачем Рейвен так жестоко солгала ей? Она хотела причинить Луне такую боль намерено? Неужто нельзя было обойтись без этого? Если хотела расстаться, то зачем же делать так больно? Почему просто не сказать как есть?       Луна ничего не ответив, выскочила на улицу. К счастью, парни не стали обращаться к охране и так просто её отпустили. Она шла куда-то, не разбирая дороги. Её душили слёзы, драли горло. Луна сжимала кулаки, до боли натягивая мышцы, впиваясь ногтями в кожу. Едва ли сохраняя самообладание, она волочила своё безвольное тело, полностью подчинённое чувствами. Но эта беспощадная мука ломала её изнутри. От бессилия Луна сдаётся во власть боли без сопротивления, хватается рукой за ближайшее дерево, чтобы устоять на ногах, и разрывает пространство вокруг себя отчаянным криком.       Из небольшой группы парней странноватого вида, которые стояли неподалёку, послышалось в её сторону: — Чего горло дерёшь? — Да не трогай её. Психопатка или наркоманка какая-нибудь. — Ну так пойдём, до дурки подкинем.       Чтобы вокруг не происходило, Луна слышала лишь наполовину. Её немного подотпустило, вернулся рассудок, возможность здраво мыслить. И первая мысль, влетевшая ей в голову: за что самый любимый человек намеренно причиняет ей такую боль? Это никакому объяснению не подлежит, но оно ей нужно. Пусть даже самое нелепое, пусть самое омерзительное, хоть какое-нибудь. Но никто не сможет его дать, кроме Рейвен. А как до неё добраться? Нет не единой возможности. Есть ли хоть что-то, что может заставить Рейвен явиться к ней? Может, когда Луна будет в предсмертном состоянии? Может, хотя бы тогда та перестанет быть такой безжалостной сукой?       Луна вновь обрела хладнокровность, выпрямила спину и двинулась в сторону парней уверенной, вальяжной походкой. Представителями этой компашки было типичное быдло. Мозгов у них ноль, значит вывести из себя будет как два пальца об асфальт. Нацепив надменный вид, она заговорила с ними так, словно они не стоили даже слизывать грязь с её обуви. — Боже, не уж то таких уродов ещё рожают на белый свет? Видать, ваши мамашки настолько конченные шлюхи, что даже аборты не успевали делать.       Лица были у всех охреневшие, но один из них вспыхнул гневом сразу же, он угрожающе приблизился к ней так близко и злостно бросил ей в лицо: — Ты чо, тварь, бессмертная?       Другой парень, окинув Луну лишь пренебрежительным взглядом, сказал другу: — Не ведись. Она того не стоит. — Пошла нахуй отсюда, пока можешь ещё ходить! — прыснул ей в лицо первый и хотел было развернуться. — Правильно, слушай своего хозяина, бесхребетная жалкая псина. Язычок у тебя такой мягонький. Как раз для того, чтобы вылизывать анус своему ёбырю.       Подобный тип людей всегда остро реагирует на такие высказывания, потому Луна не могла это не использовать. Как же легко манипулировать безмозглым субъектом человечества. Парень с разворота резко ударил её по животу так, что она упала на колени. Его это не остановило. Он нанёс удар по лицу, окончательно свалив её на дорогу. Навалился сверху и продолжал беспощадно выливать свой гнев на неё так же, как если бы она была парнем. Луна выплюнула кровь, но не сделала ничего, чтобы защититься. Была смиренной бездыханной куклой для отработки ударов. Рядом стоящие парни не вмешивались, кто-то ухмылялся, кто-то мрачно наблюдал, но никто ничего не предпринимал, чтобы это остановить. Только один из них проявил не очень упорную попытку, сказав: — Да хорош. Убьёшь ещё и сидеть потом из-за какой-то шлюхи.       Луна рассмеялась как сумасшедшая. И несмотря на то, что едва ли чувствовала себя от боли, стоя на четвереньках на земле, прыснула ядом: — Твоя шалошовка-мать привила тебе солидарность к шлюхам? — Ты совсем ёбнутая, мразь? — вновь охренев, выпалил тот самый нервный тип и снова ударил её. Луна упала лицом на дорогу. Сдохнуть в её планы не входило, но может, так будет даже лучше. И кто знает, что бы дальше было, если бы другие ребята, просто проходящие мимо, не вступились за неё. Из-за Луны началась настоящая бойня. Все друг с другом передрались. Когда это закончилось Луна не смогла уследить, едва ли не проваливалась в бессознательное состояние. Но вскоре ей помогли подняться и вызвали скорую.

***

      Проснувшись в больничной палате, Луна увидела рядом Харпер и Монти. Подруга подлетела к ней в миг, как только увидела, что она открыла глаза. — Луна, ты как? Что случилось? Что за уроды на тебя напали? — Харпер, не наседай с вопросами. Пусть в себя придёт, — спокойно сказал ей Монти.       Со временем Харпер успокоилась. Луна лгала, что ничего не помнит. Друзья сидели с ней энное время, а после ушли, обещая заходить к ней, как можно чаще. Луна ждала, когда Харпер с молниеносной скоростью разнесёт весть о состоянии Луны. Скоро все будут на ушах, Рейвен тоже должна будет узнать. Харпер же всё-таки имеет с ней какую-то связь.       Через пару часов после её ухода, раздался телефонный звонок. Луна с замиранием сердца дотянулась до телефона. К сожалению, это была не Рейвен. Но тоже довольно редкий абонент. — Ну выкладывай, во что ты опять встряла? — спросил Беллами. Его тон не выражал никаких эмоций, но Луна чувствовала, что на самом деле он был обеспокоен. Иначе бы не звонил. — Я в порядке. Живая, и пойдёт. Ко мне какие-то идиоты пристали, я послала их, а им не понравилось.       Ложь Луне далась легко. Не правду же ей говорить. — Чего ты в драки лезешь, как пацан дворовой? — в его тоне послышались нотки осуждения. — Ты явно не была осторожной, как будто я тебя не знаю. — Ну чутка перегнула с посыланиями. Слишком далеко послала, наверное, — Луна попыталась отшутиться, чтобы он не так нервничал.       Блейк вымученно выдохнул и произнёс с сожалением: — Я сейчас совсем не могу навестить тебя. — Ты мне ничего не должен. — Дело не в долге сейчас, — неодобрительно процедил Беллами. — Я хочу прийти, но сегодня не смогу.       «Если бы Джон был нам моём месте, ты бы смог прийти, даже если бы был без ног, приполз бы, на руках бы пришёл,» — с горечью подумала она. — «Но это нормально. Ведь я больше не имею для тебя такого значения.» — Да ладно тебе, я тут не при смерти. Пара царапин. — Не лги мне. Монти уже поведал мне о твоих царапинах. До выписки я появлюсь. Но… Доктор тебя ещё не обследовал? — Назначили томографию. Проверить наличие внутренних травм.       Беллами недолго задумался, а после сказал: — Вроде дальше своих обязанностей нос совать не должны, но испытывать судьбу не вариант. В базе увидят, что ты смертельно больна, если проверят по факту — сама понимаешь, что будет.       Чёрт! Этого ещё не хватало. Луна попыталась успокоиться и произнесла настолько беззаботно, насколько могла: — Будем уповать на удачу? — Удача для удачливых, а нам с тобой — хрен с маслом.       Луна вымученно рассмеялась. — Вызови главного, и дай ему трубку, — приказал Беллами.       Луна не знала о чём Беллами говорил с доктором, но он снова всё уладил. Святой человек, чтобы кто о нём не думал, и чтобы о нём иногда не думала сама Луна. Скоро у него днюха. Скорее всего, Луна не будет приглашена, но она подумывала о том, чтобы хотя бы прислать подарок в благодарность за всё то, что он для неё делает.       За весь день, кто только Луну не спрашивал о её самочувствии. Звонили подруги из тюрьмы. Даже они уже были обо всём в курсе. Луне уже начало казаться, что о ней Лекса скорее забеспокоится, чем Рейвен. Она со злостью сжимала постель, топила себя в слезах. Где же она? Хотя бы одно слово. Хоть что-нибудь. Она же не на другую планету улетела. Она должна уже обо всём знать.       Но время шло, а от неё лишь холод безразличия. Рейвен и тени не оставила в её жизни, бесследно исчезла, за что-то её явно ненавидя. Уже вечером, за десять минут до окончания приёмных часов, дверь в палату отворилась, Луна вся напряглась в последней наивной надежде. Но увидев Финна, снова рухнула в беспросветную бездну разочарования. Даже её друг — не Луны, навестил девушку. Финн имел право забыть даже как её зовут, но он приходит, звонит, беспокоится. Даже он рядом.       Парень принёс невероятно прекрасный букет белых гортензий, и Луна даже сейчас не могла этому не улыбнуться. Ей было до безрассудства приятно и больно одновременно. Больно, наверное, от того, что она так не ждала сейчас от кого-то такого милого жеста в свою сторону. Всё так странно в этой жизни: некогда самый близкий человек даже сообщения не написал, а простой знакомый принёс такой роскошный букет цветов, пытаясь порадовать Луну хоть чем-то в такой ужасный для неё час. Финн сел рядом с девушкой, мрачно глядя на неё, погружённый в свои тяжкие мысли. От чего он такой грузный? — Ты же не станешь говорить, что это случайность? — Думаешь я сама себя избила? — Нет. Но ты позволила это сделать, не так ли?       «Откуда бы ему это знать?» — удивилась Луна. — «Опыт общения с психопатами?» — Я нашла Кайла, — прямо сказала она, не став тянуть.       Финн прикрыл глаза, словно услышал что-то ужасное и пытался справиться с натиском. — Нет никакой свадьбы. Она соврала или ты?       Финн не выказал удивления. А значит он был в курсе, что это ложь. И Луна не понимала, как к этому относиться. Финн выглядел так вымученно, словно что-то очень жестоко терзает его, и он из-за всех сил пытался выглядеть сдержанно. Луна ждала ответа, но Финн не мог заставить себя говорить, смотрел в никуда, ведя невидимую для неё борьбу. — Хватит всё утаивать от меня! Я хочу знать правду, какой бы она ни была! — настояла Луна.       Финн рвано, раздражённо выдохнул. Но раздражался он вовсе не на Луну, она это понимала. Парень что-то написал на листке бумаги и оставил его на тумбе рядом с больничной койкой. Луна всё ещё смотрела на Финна с непониманием. — Здесь она живёт. Пусть сама тебе всё и объясняет, — сказал Финн, после чего он встал с места, намереваясь уйти, но остановился прямо перед самой дверью и дополнил: — Рейвен просила не говорить, но эти цветы тебе передала она.       Как только за Финном захлопнулась дверь, Луна вцепилась в букет как ненормальная, прижимала его к себе, захлёбывалась слезами, словно ребёнок, упавший с качели и разбивший колени. Только её рана болела посильнее разбитой коленки, и её так просто не залечить. Подуть на ссадину и залепить её пластырем недостаточно. Но жизненно необходимо хоть немного успокоения: объятия любимой заменил аромат цветов, что она подарила. Это всё, что было у Луны сейчас.

***

      Из больницы Луну, как и предполагалось, никто не отпустил. Потому, когда совсем стемнело, девушка перекинула перевязанные друг с другом простынь и пододеяльник, привязала с одного конца к батарее, а другой конец спустила из окна на улицу. Ей самой это казалось полнейшей глупостью, словно ей пятнадцать лет и она пытается сбежать из материнского дома на вечеринку. Луна сомнительно осмотрела свою верёвку, не понимая на что она надеется. В фильмах такое вроде канает, а как на практике — Луна сейчас узнает. Повезло, что она на втором этаже, а не выше. Может даже, выберется целой.       Тело ещё болело после побоев, но Луна взяла себя в руки, стала сползать по простыне из окна. В фильмах, конечно, это выглядит намного проще. В реальности она болталась по стене, царапалась об неё, руки соскальзывали, простынь вскорости стала трещать, разрываться. Луна теперь пыталась спуститься как можно ниже, чтобы упасть с более низкого расстояния и не сломать себе ничего. И она так и сделала. Громко упала прямо спиной на землю, издала гортанный стон. Больно было так, словно она все кости переломала. Пошевелила руками и ногами, всё двигается. Долго жалеть себя не позволила, кое-как поднялась на ноги и поспешила уйти, пока её никто не хватился.       Добравшись до нужного адреса на такси, она приехала на окраину города. Глушь. Поля ближе, чем цивилизация. Тишина, слышен только рокот сверчков, где-то далеко лают собаки. Местность напоминает посёлок. На улицах ни души. Луна подошла к двери дома держа в руках один цветок гортензии, который она вытащила из букета, так как со всем букетом вылезти было бы ещё более проблематично. Цветок она зацепила за штаны, когда лезла из окна, он был сломан и беспощадно растрёпан. В общем-то так же выглядела сейчас и Луна, избитая, грязная, с порванной одеждой, хромала на одну ногу и еле двигалась.       Луна не чувствовала волнения или страха, ей вообще было не до того. Она позвонила в звонок. Дверь быстро отворилась. Как только Рейвен увидела её, так тут же шокировано ахнула: — Луна?       Луна не произносила ни слова, лишь разрывала её взглядом на части, и этот взгляд говорил обо всём, что она думает и чувствует. Он выдавал всю горечь и злость, хоть и был так же холоден, какой она сейчас казалась. Рейвен осмотрела её вид, в её взгляде отразилась отчаянная боль, раскаяние, мольба, страх. Она смотрела на Луну и не могла ничего произнести вслух, слёзы стекали с её глаз градом. Пока Луна выглядела беспристрастно, хладнокровно, Рейвен была её полной противоположностью — сплошной болевой точкой, терзаемой всеми видами боли. — Прости меня, — еле слышно выдохнула Рейвен, не найдя в себе сил сказать что-то ещё.

13.2. Я тоже могу быть бесчувственной тварью. Тебе не понравится, обещаю.

      Время протекало так медленно без него. Джону казалось, что прошла целая вечность, а не деле прошло полчаса. И так он проживал тысячу вечностей изо дня в день. Беллами постоянно напоминал о себе. Оставался невидимым призраком в пустой квартире и такой же пустой жизни Джона. Звонил, писал сообщения, не взирая на то, что Джон их все игнорировал. Не получая ответа, приходил под порог дома или встречал после работы. При реальных встречах игнорировать его было тяжелее. Джон всё больше осознавал, что Беллами не оставляет ему выбора. Он закрывает любые пути отступления, не позволяет от себя хоть немного отвыкнуть. Когда-нибудь Джон вернётся к нему, это лишь вопрос времени. И сам Джон это понимал, но хотел продержаться как можно дольше, чтобы самому себе не казаться таким уж жалким.       Без Беллами так ломало, что хотелось иногда сорваться, самому ему написать, попросить приехать. Останавливало понимание, что как прежде уже не будет. Джон ужасно скучал по тому счастливому времени, проведённому вместе с ним, скучал по самому себе — счастливому и доверчивому. Но всё это безвозвратно кануло в бездну. Беллами убил возможность вновь стать счастливым рядом с ним всего одной только фразой, ложью, что выжигала сердце.       » -… Я так не хотел делать тебе больно. Но я ебанутый. Я наворотил хуйни из-за того, что боялся признать себе, что я люблю тебя, что ты стал слишком много значить для меня». — Нет! Я не верю тебе! Я ни за что в это не поверю! — Джон твердил это как заговоренный. Он до смерти боялся, что окончательно превратится в полного кретина, что однажды проглотит эту безжалостную ложь, поверит в это, потому что так хочется в это верить. И Джон запрещает себе в это верить из последних сил и остатков самообладания.       Но что ещё лучше удерживало Джона от Блейка на расстоянии, так это не его самообладание, а Роан. Тот больше не объявлялся, но Джон почти что чувствовал его присутствие, даже когда оставался один. Словно его глаза и уши были везде, он вездесущий, прячется по-за углами, дышит в спину. Джон так хотел избавиться от его давления, но никак не мог заставить себя согласиться на содействие в убийстве Маккрири. Да и именно его запрет с кем-либо сближаться постоянно останавливал Джона вернуться к своему настоящему мучителю, страшнее которого просто не сыскать. Пока Мёрфи видел в этом только выгоду, хотя это безумие какое-то. И возможно, скоро всё обернётся иначе. Но пока он не знал, куда деваться. Он застыл в бездействии и выжидал, когда всё само начнётся рушиться.       Три отвратительных недели Джон засыпал и просыпался один. Просыпался среди ночи от беспокойного сна, искал Беллами рядом с собой, чтобы прижаться к нему и забыться, а потом вспоминал в насколько ужасной реальности находится. Джон заламывал руки, задыхался от боли, всхлипывая, взрывал тишину. Эта боль ощущалась как злокачественная опухоль, беспрестанно истязала, периодически напоминая о смертельном недуге внезапными болями, которые могли поднять посреди ночи, не давая покоя даже во сне. И конечный итог был так же очевиден, как и при страшном диагнозе — смерть.       По утрам приходилось собирать себя по частям вновь в целого человека. Упрашивать себя подняться на ноги, не думать, не вспоминать, не чувствовать, а просто встать и пойти. Делать вид, что хоть что-то имеет хоть какой-то смысл. Джон выходит из дома в блаженную утреннюю прохладу. Его сопровождает пение птиц и насыщенные краски солнца, пробивающиеся сквозь ветви деревьев на тротуары. Вскоре Джон цепляет взглядом знакомую машину и в его голове взрывается: «О, нет! Нет! Нет!» ещё до того, как он увидел её владельца. Но тот не заставил себя долго ждать. — Доброе утро, — его голос ласково окутал Джона, как тёплым воздушным одеялом, из которого не хочется выбираться по утрам. — Я спешу на работу. Мне не до разговоров, — сухо ответил Мерфи. — Я подкину тебя до работы. — Сам доберусь.       Беллами преградил дорогу собой. Такой же упрямый. Хоть застрели его. Но он и тогда бы восстал из мёртвых и задолбал бы Джона. Он сверкнул улыбкой и беспечно произнёс: — Прошу, милый. Ехать-то не слишком далеко, долго меня терпеть не придётся.       Сил и времени с ним препираться не было, и Джон сел в машину. Хотя это ведь очередной самообман? Он ведь хотел сесть в эту машину, хотел его увидеть, побыть рядом несколько минут, даже если они не будут ни о чём говорить. В идеале бы было не говорить. Джон с удовольствием бы заклеил ему рот, никогда бы его не отклеивал, чтобы не слышать его лжи, и тогда остался бы рядом. А ещё если ему прикупить пояс верности, чтобы Блейк даже в туалет сходить без ведома Джона не мог, ни то, чтобы кого-то трахнуть, вот тогда можно было бы даже вновь сойтись с ним. — Я хочу, чтобы ты пришёл завтра, — произнёс Беллами, ведя машину.       Джон прикрыл глаза, сжав веки, словно пытался справиться с головной болью. Конечно же, стоило ожидать, что Беллами будет упрашивать его прийти на свой день рождения. Ещё три недели назад, когда они были вместе, Джон заранее думал о том, что тому подарить, так как ему было всегда сложно выбирать для парня подарок — ведь у Беллами и так есть всё. Кроме сердца. Но Джон уже очень давно подарил ему своё. Видимо, не подошло. — Ты же понимаешь, что я не могу, — жалобно произнёс Джон. Только от мысли о том, чтобы прийти в дом, в котором он прожил лучший год своей жизни, просто в качестве гостя, выворачивал наизнанку. Видеть их общих друзей, делать вид, что ничего не произошло — это станет настоящей пыткой. — Мне без тебя это всё не нужно, — сказал Беллами. — Если не придёшь, я всех брошу и приеду скулить под твоей дверью, пока не впустишь меня или не прибьёшь.       Зла на него не хватало. Но в буквальном смысле. Джон вообще стал замечать, как ярость и злоба на него ослабевают. Даже когда Джон чувствует злость, он не может её вылить на парня, разорвать своим взглядом. Его воля неумолимо слабеет с каждым днём. А после каждой встречи с Беллами всё больше хочется снова его увидеть. С каждым разом Джон всё больше ощущает приближение к своему поражению. — Хорошо. Я приду, — ответил Джон, вымученно выдохнув. — Обещаешь? — Да.       Лицо Блейка посетила счастливая улыбка, такая чистая как у ребёнка. Джон не видел ещё такой улыбки у него. Внутри разгоралось раздражение от того, что он снова так легко манипулирует Джоном, радуется своей победе, и в то же время пересиливало трепетное, печальное и даже болезненное упоение от одного только вида его улыбки. — Я не успею приготовить подарок, — предупредил Джон. — И не нужно. Твоё присутствие будет самым ценным подарком.       Прошёл обычный рабочий день. Джон стал привыкать к офисному распорядку и к большому количеству коллег. Но всё равно оставался сам по себе: проявлял минимальное участие в разговорах, никем не интересовался, на вопросы отвечал скупо и сдержанно. Но это почему-то отпугивало не всех. Был молодой парень в овальных очках, который при любом удобном и неудобном случае цеплялся к Джону и болтал без умолку, рассказывая всякую неинтересную Джону хрень. Мёрфи его не слушал, даже не старался делать заинтересованный вид, но болтуна это не останавливало. Джон и имени его не запомнил. Ещё была темноволосая девушка невысокого роста, которую тоже не отпугивала его необщительность. Но может потому, что её рабочее место было совсем рядом. Она периодически просила Джона с чем-то ей помочь, хотя новеньким сотрудником был он, а не она. Ещё когда она делала себе кофе, то приносила и Джону. Но всё же она была гораздо приятнее болтливого пацана в очках, и не такой прилипалой по сравнению с ним.       Вечера Мерфи проводил с Финном, за исключением тех, когда его прогонял Беллами. Теперь Джон виделся с ним только на открытой территории, не приглашал к себе домой и сам к нему в гости не захаживал. Хоть и Финн не раз приглашал, но всё время приходилось отказываться. Чтобы не провоцировать Роана.       Финн всё время придумывал как разнообразить вечер. В этот раз парни взяли уличной еды и устроили импровизированный пикник в парке, рассевшись в офисной одежде на газоне. Летним вечером на просторной поляне главного парка нашлось много желающих устроить пикник, поэтому парни были не одни такие. Совсем скоро лучи закатного солнца опустились им на плечи, окрасили поляну и довольные лица людей вокруг в ярко оранжевые оттенки. Джон очень выделялся на этом фоне своей мрачностью. — Смотри, как красиво, — восхитился Финн, окинув взглядом поляну. — Угу, — промычал Джон, не выбираясь из своего панциря.       Финн неодобрительно посмотрел на друга и приказал ему: — Ты хоть посмотри.       Мёрфи закатил глаза и осмотрелся вокруг себя с таким видом, будто делает ему одолжение. На его лице не появилось ни тени улыбки. Ему не давали покоя мысли о завтрашнем дне. Как он вообще на это согласился? Опять эти уловки Беллами, которые срабатывают беспрекословно. — Ты сейчас где? — спросил Финн, как всегда, спрашивает, когда Джон мысленно витает где-то, почти что не находясь в реальности. — В завтрашнем дне, — обречённо ответил Джон. — Беллами пригласил меня на его день рождения. — И ты пойдёшь? — этот вопрос был практически риторический, Финн спрашивал, уже зная на него ответ. — Ничего не говори! — эмоционально оборвал его Джон, хотя его злость была направлена на самого себя, и Финн это понимал. — Я полный кретин, я знаю!       Взгляд Финна наполнился грустью и сожалением, и он беспристрастно спросил, опять, так же риторически, почти что произнёс как факт: — Так ты уже решил вернуться к нему?       Мёрфи, сбитый с толку его уверенностью, промолчал с несколько секунд, будто бы обдумывая, а после ответил, ну почти что «твёрдо и уверенно»: — Нет. — Ну как «нет»? — отбил Финн. — Ты же сам понимаешь, если придёшь к нему, то останешься. И он это понимает. Своим появлением ты дашь ему зеленый свет. Всё равно что придёшь с огромным плакатом в руках с надписью: «Главный подарок имениннику». Прибыл, собственной персоной. Думаю, он уже готовится к тому, что завтра засыпать будет не один. А точнее, с тобой. — Ты, значит, так не веришь в меня? — Да ты сам в себя не веришь. Как я могу?       «Зато я верю в Роана,» — иронично пронеслось в голове. — «Он-то меня остановит».       Они оба замолчали, каждый канул в свои тяжёлые размышления. Джон не понимал, как он должен поступить правильно в этой ситуации. Его несло сильным течением, и как бы он не пытался сопротивляться, всё равно сносило и несло куда-то, куда неизвестно. — Как ты думаешь, у меня есть шанс на нормальные отношения? — спросил Джон. — Конечно, есть. Но очень сомнительно, что с Беллами. Без него шансы значительно увеличатся. — А я не хочу никого другого, — произнёс Джон, полный безнадёжности и отчаяния. — Дай мне хоть самого хорошего человека, я же всё равно буду по этому мудаку скулить. Это не лечится.       Взгляд Финна проникал куда-то под кожу, он читал Джона между строк, и он выдал это как бесстрастное умозаключение: — Уже ищешь причины к нему вернуться. А говоришь, не собираешься этого делать.       Джон поник, чувствуя себя так ничтожно, понимая, насколько Финн прав. Эта правда как грязной тряпкой по лицу. Но с каждым днём сил сопротивляться всё меньше. Ярость утихла, а кроме неё ничто больше не может удержать от него на расстоянии. Джон уже за всё простил Блейка, а вот себя простить за это прощение не мог. Джон не мог позволить себе вернуться к нему не потому, что не простил его, а потому что боялся повторения этой истории. А в том, что она повторится, парень был уверен. Джон простил, но доверие вернуть невозможно. И это больше всего мучает именно его. Так тяжелее, в первую очередь, ему самому. Лучше бы он всё ещё ненавидел Беллами, чем снова хотел быть с ним, но понимал, что вернуться к нему — всё равно что совершить самоубийство. — Что сделало его таким? — вдруг спросил Финн. — Ты что-нибудь знаешь о его прошлом? — Кое-что. Но очень немного. Он о себе едва ли что-то рассказывает. Лишь один раз удивил меня своей откровенностью… — Джон резко прервался, сбившись из-за собственных мыслей, вспоминая тот момент, когда Блейк рассказал о матери. Джон только сейчас понял, по какой причине Блейк, не впускающий никого в свою душу, закрывающийся ото всех, ни с того ни сего решил посвятить Джона в самую охраняемую им часть болезненных воспоминаний. И это озарение было совсем неприятным. — Чёрт, даже это была очередная манипуляция, — с горечью произнёс Джон мысли вслух. — Что ты имеешь ввиду? Он выдумал слёзную историю, чтобы ты всё время его оправдывал? — Нет, не выдумал. Такое никто бы не стал выдумывать. Но он рассказал её только для того, чтобы я согласился на терапию. Я понимаю, что он делал это для моего же блага. Но сам факт, что он рассказал это не потому что хотел поделиться со мной сокровенным, а для того чтобы я сделал так, как он хочет. Иначе бы он мне не открылся. Когда я хотел что-то узнать о нём, он не пускал меня ближе дозволенных границ. Хотя из меня вытащил всё, ничего не позволил от него утаить. — Чтобы было легче управлять тобой, — подытожил его мысль Финн. — Ну, конечно! Он был единственным человеком, который знает обо мне всё. Он стал для меня чуть ли не Богом. А я для него так и остался никем. Я не стоил даже того, чтобы что-то знать о нём. Открыл только малую часть, чтобы я ничего не заметил и дальше продолжал тешить себя мыслью, что что-то значу для него, что я особенный. И я ведь, правда, оправдывал его. Когда он срывался на мне, поступал со мной гадко, я оправдывал его грубость и жёсткость тем, что он пережил такую боль в прошлом. А его сильно волновало, что пережил я, когда он срывал на мне злость? Он прекрасно знал, что у меня нет никого ближе него и никогда не было. Потому ему было плевать на меня, он делал, что хотел. Потому что знал, мне некуда бежать.       Джон едва ли сдерживал эмоции. На душе было до ужаса обидно и гадко. Неужели те слова, сказанные им в Исландии, так же были лишь средством манипуляции? Беллами уверял его в том, как сильно он нужен, а за его спиной трахался с Кларк. Это означает, что его слова ничего не значат? Он лишь хотел сделать из Джона счастливого слепого идиота, который ещё больше будет ему верить и держаться за него. Это было так жестоко. Точно так же жестоко, как тогда, когда он давал эту же ложную надежду, чтобы повесить Джона на крючок Диксона. Уже не особо удивит, если он и сейчас готов пустить Джона в расход ради собственной безопасности. Он и сейчас это делает.       Финн с грустью посмотрел на друга и произнёс: — Всё ещё хочешь идти на его праздник? — И до своего «великого» озарения не особо хотел. — Самообман, — опроверг Финн. — Если бы по-настоящему не хотел, никогда бы на это не согласился. Вот поэтому его манипуляции работают.

***

      Дом наполнялся гостями уже после обеда. К вечеру собралось уже большое количество друзей, заполнили весь двор, после гостиную. Но для Беллами дом казался пустым, пока в нём нет Джона. Блейк так надеялся, что он придёт. Он должен прийти, он ведь дал слово. Беллами не верил своему счастью, что Джон придёт. Это уже уверенный шаг навстречу с его стороны. Он уже не так яро ненавидит, не желает ему сдохнуть, не шарахается от него, как от самого страшного ужаса в своей жизни. Беллами за эти недели отравил себя бесконечно мучительными мыслями и воспоминаниями об этом. Ненавидел себя за то, что его ненавидит Джон. Сам себя беспрестанно добивал, вонзая ножи в открытую рану всё глубже, вспоминая его убийственно разрывающий крик: «Ты конченная мразь, я тебя ненавижу! Чтоб ты сдох!» Этот крик стоял в голове каждый раз, когда Беллами оставался наедине с собой, не имея возможности занять свою голову чем-то другим. Днём он растворялся в работе, но, к сожалению, ему нужно было иногда спать. Ночью все подавляемые чувства становились безжалостными, они нападали все разом и разрывали на части.       Атом торжественно вручил подарок имениннику, как всегда со слишком довольной, ехидной улыбкой на пол-лица. Он не изменял своим привычкам, каждый год дарил какую-то ненужную хрень, только бы самому позабавиться. Даже брак не прибавил парню серьёзности. — Я так понимаю, распаковывать прямо сейчас не стоит? — спросил Беллами, приняв упакованную коробку. — Смотри сам. Вдруг захочешь похвастаться всем. — Судя по всем твоим предыдущим подаркам, это вряд ли. — В этот раз подарок очень полезный. Пригодится, — усмехнулся друг. — Неужели? — усомнился Беллами. — Там резиновый мужик. Надувная женщина в прошлый раз ведь тебе не понравилась. Да и ты теперь поменял предпочтения. Пользуйся на здоровье, пока Джона не вернёшь.       Беллами раскатисто рассмеялся. — Хотел бы я посмотреть на то, как ты это приобретал. Или Октавию заслал за покупкой? — Обижаешь. Самолично подходил к выбору подарка с особой щепетильностью. — Какой же ты ебанутый. — За это ты меня и любишь, — парировал Атом, вытянув натянуто-милую улыбку. — Джон обещал прийти сегодня, — поделился радостной новостью Блейк. Его лицо буквально сияло от счастья об одной только мысли об этом. — Ничего себе! — удивился парень. — Это что получается, подарок мой тебе всё-таки не понадобится? Эх, опять прогадал! — Ничего. Оставлю как напоминание о самых паршивых днях в моей жизни. — Ну я буду очень рад, если они останутся лишь в воспоминаниях. — Я тоже, дружище. Не представляешь насколько. — А чем ты таким Джону угрожал, что он согласился прийти? С окна сигануть обещал?       Блейк хмыкнул: — Сказал, что сам припрусь к нему, если не придёт. — О да, это пострашнее будет. Жестокий ты человек.       Октавия на празднике тоже присутствовала, но к Беллами не подходила. Он иногда поглядывал на сестру, внутренне усмехаясь. Зачем вообще явилась, раз хозяин дома ей столь неприятен? Атом уговорил или из вредности? По большому счёту, Беллами было всё равно. Главное, чтобы не встревала, когда Джон придёт, и не портила им вечер. — Твоя супруга игнорирует меня, придя ко мне домой, — с усмешкой сказал Беллами. — Интересная она особа, ничего не скажешь. Надеюсь, не напьётся и не будет гневные тирады в мою честь устраивать. — Не парься. Я всё контролирую. — Мужика включил, — сыронизировал Беллами. — Её шизу невозможно контролировать. — Я с её шизой уже неплохо лажу. На твоей натренировался. Это у вас наследственное, видимо. — Да вам с Джоном нужно памятники при жизни ставить, — согласился Блейк без доли сарказма. — Только не надгробные.       Беллами пытался занять себя разговорами с друзьями, но всё время поглядывал на дверь, в ожидании самого долгожданного гостя. Смотрел на время и злился на то, как медленно идут минуты. Вскоре Блейк поймал новое лицо, но совсем не долгожданное. Волна гнева накрыла его целиком, как только она ступила на порог его дома. Беллами мгновенно подлетел к Кларк, грубо схватил её за локоть и выпроводил из дома.       Остановившись на веранде, Беллами прожёг её взглядом и злостно бросил в неё: — Ты что тут забыла? — Пришла на твой день рождения, — ответила забавляющаяся девушка. — Я тебя не приглашал. Уёбывай. — Не нужно со мной так разговаривать! — насмешливо отчитала его Кларк, вытянув самодовольную наглую улыбку. — Тебе ещё потом ко мне на коленях приползать и умолять принять тебя обратно. — Да нахрен ты сдалась?! Прошу тебя, иди отсюда, — угрожающе рычал на неё парень, мысленно умоляя судьбу быть более милостивой, и чтобы Джон не заявился прямо сейчас. — Сначала дай поздравить тебя, выпить за здоровье, — продолжала усмехаться Кларк, со всей стервозностью наслаждаясь реакцией Беллами. — Кларк, прошу тебя, умоляю, пожалуйста, уходи отсюда прямо сейчас! — Ты чего такой нервный? Джон что ли придёт?       Беллами выдержал на ней неодобрительный, проклинающий всеми существующими ругательствами, взгляд. Она поняла всё без слов, и ещё пуще насмехалась: — А у него напрочь отсутствует чувство гордости. Что ты с ним такого делаешь, что он всё готов тебе простить? В постели ты хорош, но не настолько же.       Терпение стремительно подходило к концу. Беллами нервно отсчитывал каждую секунду её нахождения рядом, желая найти способ мгновенно избавиться от неё и от риска, что Джон прямо сейчас зайдёт и увидит её здесь. Как ему потом это объяснять? — Если ты не уйдёшь через минуту, мне придётся убить тебя и закопать твой труп. — Значит, нам нужно уложиться в минуту? — Да пойми ты уже, наконец! — вымученно воскликнул Беллами, а после без злости и угроз произнёс: — Не могу я быть с тобой. Я и так уже всё потерял. Не отнимай у меня хотя бы эту возможность вернуть его. Прости меня за всё. Я — долбоёб, ты — хорошая. Что ещё? Мне на колени встать, чтобы ты ушла?       Насмешка с лица девушки исчезла. Она посмотрела на парня серьёзно удивлённая увидеть искренний страх в его глазах. Она ответила с едва ли скрытым разочарованием: — Заманчивое предложение. Но как-нибудь в другой раз. Когда кольцо мне прикупишь.       Девушка ушла, и Беллами облегчённо выдохнул. Только осталось ощущение, что по его нервам бесцеремонно прошлись катком. Тревога всё ещё стояла едкий густым дымом в лёгких. Но всё, что ему оставалось, так это вновь ругать себя. Ну а кто ещё виноват? «Какой же кретин! Нахрена вообще связался с этой шибанутой? В какой бы дурдом такую приняли?» — Так ты и Кларк пригласил? — послышался чей-то голос со спины, и Беллами нервно дёрнулся, боясь встретить за собой Мёрфи. Но к счастью, там стоял Брайан. И ведь голоса у них совершенно непохожи. Кажется, скоро Блейку самому понадобится дурдом. — Нет. Она сама себя пригласила, — бесстрастно ответил Беллами. Брайан подошёл к нему ближе и протянул сигарету. Закурив, парни молчали некоторое время. Каждый думал о своём. — А ты не хочешь с ней замутить? — предложил Блейк. — Хорошая девчонка. — Сам попробовал и теперь мне советуешь? — иронично высказал Брайан, скептично приподняв бровь.       Беллами безнадёжно выдохнул: — Не знаю, как теперь от неё отделаться.       Брайан призадумался над его словами. За эти мгновения молчания Беллами успел вновь очень соскучиться по Джону, сразу, как только тревога подотпустила его. Хоть бы он только пришёл. — Попроси Атома с ней поговорить, — предложил друг. — Она уважает его и прислушивается к нему. — Атом-то поможет. Только сначала меня четвертует, — ответил Беллами, прикурив и засмотревшись на первые появившееся звёзды на небе. — Хоть и заслуженно. — Слушай, я думаю Миллер прав, и Джон вернётся. Он сильно любит тебя. Но ты тогда хоть снова не облажайся. Пылинки с него сдувай. Цени по-настоящему. Мне кажется, он этого заслуживает. Надеюсь, всё у вас наладится.       Блейк с благодарностью посмотрел на парня. Впервые за долгое время услышав от кого-то слова поддержки, а не обвинения. Беллами уже и подзабыл как это иногда бывает нужно. — Спасибо, дружище, — ответил Беллами, положив парню руку на плечо. Хоть он не знал Брайана так долго и так же хорошо, как Атома или Миллера, но этот парень за это короткое время раскрылся как хороший человек и верный друг. Брайан заслуживает доверия и уважения. Беллами был рад иметь в своём окружении такого человека, как он.

***

      Не слишком торопясь на празднование, Джон шёл после работы до его дома пешком прогулочным шагом. Этот путь — болезненно знакомый — врезался в сердце, тугой проволокой обмотав этот тупой бесхребетный орган. По дороге Джон ругал себя за то, что согласился прийти. Финн ведь прав. Он как голос разума, которого у самого Джона почти не осталось. И Джон боялся туда идти всё больше, оттягивал этот момент, будто это как-то может его спасти.       Как и у любого пути есть пункт назначения, так и у этого, к сожалению, он был. Парень добрался до дома. Закурил на веранде, прежде чем зайти внутрь. Хотел сделать передышку, прежде чем сделать этот шаг. Снова заваливал себя бесконечными вопросами на тему «Какого хрена я здесь/ Какого хрена я творю/ Какого хрена я такой конченный?» Смысла в его самобичевании уже не было никакого. Но не грызть себя за необдуманные поступки он не мог, хоть и очень от этого уже устал. Когда он уже научится безболезненно быть собой и говорить Беллами «нет»? Хотя, возможно, или почти абсолютно точно, эти два навыка противоречат друг другу.       Глядя на серебристую луну с этой самой веранды, с которой он наблюдал её каждую ночь, а теперь вот он в этом доме гость, от чего хотелось закричать как капризный ребёнок: «Нет, это моё! Это было моё! Отдайте!» Но Джон слишком ясно понимает, так ясно, что от боли сводит скулы: «Это никогда не было моим. И никогда не будет». Место рядом с Беллами — единственная ценность, что была ему нужна. Ради этого хотелось просыпаться по утрам, хотелось жить и каждый день сражаться с собственными страхами. Ужасно осознавать, что смысл его жизни оказался эфемерным придуманным счастьем, слепой верой в наглую бесстыдную ложь. Хотя в этом есть немалая доля вины самого Джона. Ведь всё было очевидно, вполне ожидаемо. Что ещё можно ожидать, когда живёшь с человеком, продолжая безответно любить его? Для Беллами Джон — один из, и не более. Всего лишь очередная его жертва. Почему бы ему вдруг стать изменять своим привычкам? И неужели это совсем неизменно? Неужели ничего больше нельзя с этим сделать, кроме как пробовать жить без него? В эту безнадёжность Джон до сих пор отказывался верить. Всё такой же наивный придурок.       Его тяжёлые мысли прервал вышедший из дома на веранду Атом. Он не слишком удивился приходу Джона, значит знал. Но он искренне обрадовался, увидев его. — А ты чего не заходишь в дом? Он тебя всё никак не дождётся. — Ничего, потерпит, — ответил Джон с демонстративным равнодушием.       Атом прикурил, больше не сказав и слова. Их молчание было тяжёлым, наполненным тяжестью невысказанных слов. Атом не был таким же беззаботно лёгким, каким он бывает всегда. И казалось, он просто не знал, что он может сказать в данной ситуации. Джон тоже не знал. Поговорить о чём-то обыденном, словно ничего не произошло — получится разыгранный дешёвый спектакль. А о болезненном говорить не хочется. Да и что здесь можно обсудить с Атомом? Тот и сам от всего в шоке. — Не думал, что ты так скоро придёшь, — разорвал молчание Атом.       Джон тяжело выдохнул: — Я тоже не думал. — Шанс, что всё у вас образумится, всё же есть, раз ты здесь?       Мёрфи вновь обрушил на себя очередную волну усталой ярости: «Уже все видят мою никчёмность. Покажите хоть одного человека, который не будет уверен в том, что я сегодня трахнусь с Беллами». Глубокая затяжка для успокоения нервов, Джон закрыл глаза и протяжно выдохнул, вытолкнув весь дым из лёгких. Вот бы тоже самое сделать с безысходностью. — Вот скажи, я должен его простить? Вот так просто? И сделать вид, что ничего не было? — Джон спрашивал с мольбой о помощи. Один только его взгляд изнемогал от бессилия.       Неожиданные вопросы сбили Атома с толку. Он ответил с некоторым смятением: — Я не могу решать за тебя в подобных вопросах. — А ты бы простил? — Если бы Беллами мне изменил? — с шуточным удивлением переспросил Атом. — Так бы отхуярил и закатал бы в асфальт паскуду! — Не он. Например, Октавия. Тоже бы отхуярил и закатал в асфальт?       Взгляд Атома чуть потяжелел от этого разговора, но сам он остался невозмутим. Задумавшись, парень всё же ответил: — Я не знаю, как бы я поступил. — Вот и я не знаю, — обречённо произнёс Джон. Голос почти сорвался на хрип, но Джон смог сохранить лицо. По крайней мере, пока. — Если без него не можешь, то попробуй дать ему ещё один шанс. Вдруг мозги его встали на место. — Ты это как его друг говоришь? — Ты тоже мой друг, — решительно не согласился Атом. — И я нихрена не поддерживаю и не оправдываю Беллами. Мне вообще, если честно, даже жаль, что именно он попался на твоём пути. Ведь ты точно заслуживаешь того, чтобы любимый человек помогал тебе вылезти из дерьма в твоей жизни, а не наоборот. Но Беллами сам в дерьме. Потому и тебя за собою тянет на дно. — И потому ты предлагаешь мне вернуться? Считаешь, мне нужно за ним на дно? — Нет, я не об этом, конечно. Просто знаешь, я заметил такую вещь, что всё, что случается в этой ебанутой жизни, всё это для чего-то нужно. И даже дерьмо. Какой-то умный чувак сказал, что путь к свету лежит через тьму. Вот и я — не менее умный чувак, между прочим — тебе говорю, что прогресс есть только тогда, когда набьёшь много шишек. Может, это одна из шишек? По крайней мере, я бы хотел в это верить. — Это не набитая шишка, Атом. Он мне все кости переломал и шкуру наизнанку вывернул, — с болезненным надрывом произнёс Мёрфи.       Атом с печалью посмотрел на друга и ответил: — Но ты всё равно приполз сюда к нему даже с переломанными костями.       Слова острые, выточенные жестокой правдой, резали и заползали под кожу. Джон прикрыл глаза, справляясь с эмоциями. Сил не оставалось твёрдо стоять на ногах и пытаться удержать в руках осколки разбитого сердца, чтобы не падали, не звенели, не привлекали так много внимания.       Отворилась дверь, из которой появился Беллами и обратился к Атому с лёгким возмущением: — Вот где ты шляешься! Пошли уже. — Я здесь вообще-то гостей встречаю, пока ты там где-то шляешься, — с насмешливой улыбкой ответил ему Атом. Тогда Беллами посмотрел за дверь, из-за которой впредь не увидел парня, и его взгляд мгновенно примагнитился к нему. Его глаза горели нестерпимой радостью и на лице вытянулась довольная наслаждающаяся улыбка. Атом, глядя на друга, усмехнулся: — Я тебе всё ещё нужен? — Нет. Иди погуляй, — ответил ему Беллами, не отрывая поглощающего взгляда от лица Джона. Атом расплылся в улыбке и ушёл в дом, оставив парней одних на веранде. — Я так рад тебя видеть. Спасибо, что пришёл, — Беллами намертво вцепился в парня взглядом. Этим взглядом он не просто смотрел, он нежно ласкал им, прижимал к себе, ни за что не желая отпускать. Джону было сложно выдерживать этот взгляд, он пытался не смотреть, опускал глаза, но всё равно чувствовал его кожей. Мёрфи разрывался между желанием прильнуть к парню, наконец почувствовать тепло и родной запах совсем близко, и желанием вырвать ему глаза, чтобы не смел так вот смотреть и уничтожать последние остатки самообладания. — Я привык держать слово, — сухо ответил Джон. — Тебе тоже не мешало бы этому научиться.       Беллами и на секунду не поменялся в лице. Всё так же обглаживал Джона нежным взглядом и светился счастьем просто видеть его. Казалось, эту радость у него сегодня ничто не могло отнять. Мёрфи выдохнул и небрежно произнёс: — В общем, с днём рождения тебя. И обойдёмся в этот раз без пожеланий. — Джон сделал короткую паузу, сделав последнюю затяжку и потушив сигарету, под тем же внимательным взглядом Блейка, а после дополнил: — Хотя я бы пожелал тебе понять уже наконец, чего ты хочешь от жизни. — Это уже сбылось, — ответил Беллами, околдовывая своими чёрными дьявольскими глазами из-под хитроватого прищура. — Я бы себе пожелал больше никогда не терять единственного человека в целом мире, которому я нужен, и который так нужен мне. — М-м, сначала нужно найти такого человека, — ответил Джон так, будто его это не касается. Хотя чего ему стоило это внешнее спокойствие и мнимое безразличие, знает только он. Но его фальшь всё равно была очевидна. Джон — не Беллами. Блейка в выставлении напоказ своего безразличия никому не переиграть. Может, потому что его безразличие искренне? — Зачем искать? Вот он стоит сейчас перед глазами. — Я — не единственный, кто тебе нужен. Как минимум, ещё Кларк, может кто-то ещё. У тебя этот список явно гораздо обширней моего. — Хочешь, я брошу всё и всех, и мы уедем вдвоём? Мне никого не надо, если ты будешь со мной. — До первой русалки, — с сомнением выдохнул Джон. — Какой ещё русалки? — не понял Блейк. — Ну шлюхи. — Ты не любишь, когда я это говорю, но сам вынуждаешь меня твердить тебе, что я осознал, как страшно и больно тебя терять. Больше ничего не будет так, как прежде. Всё будет так, как ты скажешь. Только позволь вновь обнимать тебя по ночам, — в его глазах отражалась мольба, искренняя острая нужда, из-за которой он словно бы задыхался и молил сейчас о глотке воздуха.       От этих слов сердце болезненно сжалось, Джон снова держал свои эмоции из последних сил, что были уже на исходе. Потому он резко высказал: — Мы общаемся пару минут, а ты уже меня бесишь. Походи с закрытым ртом, если не хочешь, чтобы я ушёл. А я пообщаюсь с друзьями. — Джон направился к двери, по дороге зацепив взглядом всё ещё довольное лицо Блейка от того, что Джон сегодня будет рядом. Мёрфи раздражённо рявкнул: — И убери эту бесячую улыбку с лица! — Ну не рычи, волчонок. Я не могу не радоваться тому, что ты здесь.       «Или не можешь не радоваться своей победе. Ты ведь уверен, что я уже в ловушке», — мысленно ответил Джон, не желая больше продолжать этот диалог. Тем более, что натиск его ласкового взгляда и красивых лживых слов было так сложно выдержать. Джон зашёл в дом, за ним зашёл и Беллами. Его встретила та же привычная, родная сердцу обстановка. Джон осиротел, когда ушёл отсюда, лишился дома. Здесь он будто бы родился. Хотя от части так и было. Здесь Джон родился заново, здесь он начал жить по-настоящему.       Его встречали те же друзья, которые, как и прежде, о чём-то говорили, смеялись, пили. Джону казалось, что всё осталось прежним, только он изменился. Будто бы всё, что произошло, было всего лишь ужасным сном, в реальности всего этого не было: ни той измены в машине; ни гнусной режущей лжи из его уст; ни ужасающих, пропитанных одиночеством и острой болью из-за нехватки его тепла, ночей. Почему это не может быть просто ночным кошмаром? Пожалуйста! — Что ты здесь делаешь? — возмущённо спросила Октавия. — Не рада меня видеть? — усмехнулся Джон. — Здесь — не рада. Так зачем ты пришёл? — Меня пригласили — вот и пришёл. — Ты уже вернулся к нему? — с упрёком спросила она. — Нет. Я просто пришёл. — А когда вернёшься? — девушка выделила слово «когда», обозначив уверенность в том, что сомнений на этот счёт у неё нет, вопрос только во времени. Джон проглотил ответ, не решился на него. Тогда Октавия продолжила, обнажив свою обиду: — Ты меня три недели и видеть не хотел, а к нему ты уже приходишь домой. Хотя это он причинил тебе боль, а не я. — Прости, — тихо ответил Джон, стыдливо опустив глаза. Перед ней было неудобно. И объяснить ей такое к ней отношение он не мог. — И не уж то Финн тебе ближе, чем я? Ты с ним всего полгода знаком. Или он как друг лучше меня? — Нет, О. Я не хотел тебя обидеть. Давай мы потом всё это обсудим? — Три недели меня футболил, и говоришь «потом обсудим»?! — возмутилась она. — Просто здесь это обсуждать неуместно. Мы встретимся хоть завтра, если захочешь.       И как в подтверждение его словам, в их разговор тут же кто-то вклинился. Друзья удивлялись появлению Джона, восторженно встречали его. Никто не поднимал тему личного, ничего не спрашивал, в душу не лез, но всё равно Джона не покидало чувство напряжения от того, что все всё знают. Очень скоро Джон поймал на себе тяжёлый взгляд Брайана, но тот держался на расстоянии, только лишь поприветствовал издалека.       В какой-то момент Рэй махнул рукой и случайно разбил бутылку виски. Парень беспомощно метался по гостиной, ища чем всё это убрать. Поймав Джона взглядом, он подозвал его и спросил: — Я накосячил, не ругайся. Я приберу, только чем? Не знаю, что и где у вас тут лежит.       «У вас» — это прямо бросилось во внимание, как выделенная фраза текстовыделителем. Даже от этой мелочи боль сжала горло, стянула тугой верёвкой, приподняла на носочки. Джон постарался заткнуть свои ощущения и позвал Рэя за собой на кухню, достал салфетки для уборки и передал их парню. Сам пошёл за шваброй в кладовую. Эти, казалось бы, невинные действия так больно били осознанием того, что Джон знает каждый уголок этого дома. И хозяина этого дома он знает так же, с ног до головы его когда-то облюбовывая ночами. Джон попытался отмахнуть эти мысли, вновь подавить восставшие чувства тоски и мучительное желание вернуться в этот дом. Он передал Рэю все принадлежности, помог ему убрать. После Рэй повертелся на кухне в поисках полотенец для рук. Джон заметил, что в доме лёгкий хаос, полотенец, например, нет на месте. Парень достал их из шкафа, повесил, и Рэй, с хитроватой улыбкой поглядывая на него, вытер руки, после чего ушёл к остальным друзьям.       Мёрфи остался один на кухне, в попытках ненадолго спрятаться. К нему подошёл Брайан, не спеша прерывать его молчание. Джон смотрел на него с некоторое время с застывшим во взгляде немым вопросом, а после задал его вслух: — Ты знал?       Взгляд Брайана ответил за него. Он промолчал, но посмотрел так, что было понятно без слов. Сколько в этом взгляде было вины и глубокой печали, словно бы он нёс вину за измену Блейка на себе. — Почему ты не рассказал? — с непониманием спросил Джон. — Ты же был заинтересован в нашем расставании. — Я не был заинтересован в том, чтобы делать тебе больно, — твёрдо ответил Брайан. — Прости, если ты считаешь это неправильным. Я не знал, как будет правильно. Но я точно знал, что не хочу видеть, как ты страдаешь. Ты был такой счастливый. Я хотел сохранить твоё счастье, неважно какой ценой.       Мёрфи обдумал его слова. Возможно, он и правда предпочёл бы не знать. Ведь от Беллами всё равно невозможно оторваться, так хотя бы ему не было так хреново.       За всё это время Брайан ни разу не попытался с ним связаться. Наверняка ему это далось с трудом, но он поистине не собирался воспользоваться случаем, чтобы сблизиться и увеличить свои шансы на то, чтобы быть вместе с Джоном. Он в первую очередь думал о самом Джоне, о его состоянии в этот момент, и не хотел, навязываясь, делать ему хуже. Всё-таки Брайан был очень чутким. Как странно было осознавать, что он, возможно, лучше кого-либо понимал Джона. — Он без тебя как бледная тень себя самого, — сказал Брайан. — Я верю, что он жалеет. — Жалеет, — иронично согласился Джон. — О том, что поймался. — Ты пришёл сегодня. Значит, простил? — Я пришёл в качестве гостя, чтобы пообщаться с друзьями, выпить и уйти домой, но не в коем случае не остаться в этом доме в качестве подарка виновнику торжества и моих мучений, — твёрдо высказал Джон.       Брайан внимательно посмотрел на парня, словно всматривался куда-то вглубь него, и поделился мнением: — Такое чувство, что ты сейчас пытаешься убедить в этом самого себя, а не меня.       Джон раздражённо вздохнул и устремил беспомощный взгляд в потолок, словно искал там спасения. Все кругом уверены, что Джон его уже простил и вернётся к нему. Самое страшное, что в этом уверен и Беллами. И не перед чем теперь не остановится. Хотя ещё страшнее, что даже уверенность Джона, что этого не случится, стремительно угасает. Побыв немного в этом доме, где на каждом метре всплывает какое-нибудь воспоминание, где они были счастливы вместе. Кухня, на которой они вместе завтракали; прихожая, где Джон ласково целовал Беллами, когда тот собирался уезжать на работу; диван в гостиной, на котором они вместе умещались, один на другом, гладили друг друга и делились событиями за день; а трахались они буквально везде, куда не глянь, в любом место можно вспомнить горячий секс. Джон занимался сексом с ним около трёх с половиной лет, три года из которых любил его. Когда до знакомства с Беллами, прежние его отношения длились не больше трёх месяцев и не были никогда настолько значимыми. Джон прирос к этой любви так сильно, пустил корни, теперь не вырвать — только убить.       Вернувшись к друзьям, Джон старался слиться с толпой, стать среди них невидимым. Он никак не привлекал к себе внимание, ни с кем не пытался заговорить. Но невидимкой стать ему так и не удалось. Естественно, все уже привыкли, что Джон всегда с ними, что он в этом доме не просто гость. Они относились к нему как к хозяину дома, и из-за этого Джон тоже стал чувствовать себя им. Беллами, естественно, всё время крутился где-то рядом. Он вроде пытался не навязываться Джону, не раздражать его лишний раз, но всё время старался находиться к нему как можно ближе, словно они всё ещё вместе. Становился или садился настолько близко, что от прикосновения их разделяли буквально пару сантиметров. Теперь казалось, что это уже мучительно близко.       Спустя некоторое время Джон улизнул на веранду под предлогом покурить. С ним вышли ещё двое парней. Слушая их разговоры на фоне, Джон думал о своём. Он пережил на этой веранде летний зной и мороз, дожди, закаты, утренние туманы.       Взглядом снова зацепил крышу соседнего дома, ту самую высокую крышу, на которую смотрел каждый день с этой веранды, пока курил. Он почти собственноручно надевал на себя цепь, прикованную к этому дому. Он как преданный пёс. Жаль только хозяин его не любит. — Всё-таки мы какие-то спокойные стали. Стареем что ли? — рассуждал Уэллс. — Помните, как почти на каждой подобной тусне какая-нибудь хуета случалась? Пару лет назад на днюхе Беллами мы тачку угнали и подорвали её вместе с фейверком. А сейчас… — парень разочарованно махнул рукой. — Ну угонял тачку не ты, — с усмешкой припомнил Рэй. А после обратился к Джону с таким видом, будто его только что озарила какое-то просветление: — Это же вы тогда с Беллами вместе угнали её! Забавно получилось. Это после того случая вы замутить решили?       Слушать догадки ребят, которые и половины реальной картины не знают, было довольно иронично. Но ведь не скажешь им, что Джон с ним уже год как трахался на тот момент. И что в угнанной машине они тоже трахались. А от всего того, что случилось дальше, вообще волосы дыбом становятся. — Так, запоминаем, — шуточно наказал Уэллс Рэю. — Тачки вместе с Беллами не угоняем. А то и нас трахнет.       С этого комментария даже Джон рассмеялся, чуть не выронив сигарету из рук. В этот момент вышел Беллами, словно учуял, что про него говорят и тут же явился. Он обратил внимание, что Джон немного повеселел, задержал на нём внимательный изучающий взгляд, а после обратился к друзьям: — Можно мы тут поговорим?       Уэллс с Рэем одновременно, как будто репетировали, потушили сигареты; без лишних разговоров, даже охотно зашли обратно в дом, будто сами очень даже «за» оставить парней наедине. Джон обречённо смотрел им вслед, осознавая, что теперь он точно в ловушке. — Зачем ты их выпроводил? — Понимаю, тебе с ними веселее, чем со мной, но может проведёшь со мной хоть немного времени? — попросил Беллами и состроил такие глазки, зараза! Кот из Шрека отдыхает просто.       Прийти к нему домой на его день рождения и надеется избежать разговоров с ним было бы глупостью, потому Джон и не сопротивлялся. И пусть он не хочет этого признавать, но он ведь сам ужасно соскучился. Джон избегает встречи с ним, но сам о них беспрестанно грезит.       Джон смотрел куда-угодно, только не на него, избегая его взгляда, в то время как Беллами безотрывно смотрел на парня, и Джон это чувствовал кожей, что воспламенялась под его поглощающим вниманием. Отчаянно ища спасение от его чар, Джон попытался о чём-то заговорить: — Пацаны вспоминали, как мы однажды угнали машину. И сказали, что ты стал скучный.       Беллами по-доброму усмехнулся и спросил: — Хочешь приключений? Только скажи — я тебе их устрою. — Не сомневаюсь, — с упрёком произнёс Джон. Ну вот не получалось у него! Он и пытается просто пообщаться, не вспоминать, не злиться, но он никуда не может деться от боли, она рвёт его душу постоянно. — Ты помнишь тот поцелуй? — спросил Беллами, сделав вид, что не заметил очередной упрёк в свою сторону. — Когда машина взорвалась, из неё полетели фейерверки. Шум пиротехники, радостные возгласы друзей, все смотрели на небо, и только мы с тобой не могли оторваться друг от друга. Нам было всё равно на то, что нас могут увидеть, и на то, что вокруг происходит. Я чувствовал себя так легко тогда, впервые за долгие годы. Ты делаешь жизнь такой приятной.       Джон сглотнул ком от этого воспоминания и его признания. Появилось острое непреодолимое желание подставить уши, чтобы Беллами вновь уютно разместил на них лапшу, верить во всё, что он говорит, снова верить, что Джон ему нужен. Он помнил. Помнил каждую секунду того вечера. Как они переспали в той машине, и Беллами позволял себя так долго обнимать и целовать, что Джон захлёбывался от счастья, просто имея эту возможность. А потом тот поцелуй на улице. Впервые Беллами поцеловал его просто так, а не для того, чтобы затем трахнуть. Джон считает тот поцелуй — их первым поцелуем. Хоть и фактически это было не так, но тот поцелуй был особенным, настоящим. После чего Джон цеплялся за воспоминания о нём долгое время, как за единственную крупицу искреннего тепла от Беллами по отношению к нему. Вспоминал потом каждую ночь, проведённую без него. — Помню, — сухо ответил Джон. — А ещё я помню, как перед этим ты трахнул Луну в ванной, в которой припрятал меня.       Улыбка покинула лицо Блейка, и его взгляд наполнился тяжёлым сожалением. Джон и сам уже не хотел поднимать старое дерьмо на поверхность, снова выливать это на Беллами, но не мог остановиться. Потому что ему самому было так больно, вот он и бросался острыми словами, в надежде хоть чем-то обороняться.       Беллами опёрся спиной о стену, задумался о чём-то тяжком, прикрыл глаза и выдохнул: — Никогда не мог понять, почему ты так долго терпел меня. Ты так отличаешься от всех людей, что я когда-либо знал. Такое чувство, что только благодаря тебе этот мир ещё держится, не рухнул от злобы и алчности. К сожалению, я не могу быть таким же, как ты. Но я так нуждаюсь в тебе. Иначе я так и останусь мёртвым среди живых. — Когда ты уже прекратишь исповедоваться? Я не священник, — с показным равнодушием произнёс Джон.       Беллами посмотрел на парня, взглядом полез куда-то под кожу: — Мне не нужно отпущение грехов. Пусть Бог и Дьявол идут нахуй. Мне нужно только твоё прощение. — Ты не понимаешь, что дело не в прощении уже? А в страхе. В страхе, что ты будешь вот так раскидываться мной постоянно. Что продолжишь играть моими чувствами так, будто это бесполезная для тебя хрень. Для тебя это игра, а для меня — моя жизнь.       Беллами резко оторвался от стены, встал прямо перед парнем, уверенно взял его лицо в свои руки и парализовал его одним только взглядом, будто бы загипнотизировал. Он заявил твёрдо, непоколебимо убеждая, но с нежностью во взгляде и невысказанной острой болью, засевшей где-то очень глубоко внутри него: — Послушай, ты — моя жизнь! Другой мне не надо. Ты хочешь, чтобы я заткнулся и не ранил тебя словами, но как ты сам мне когда-то сказал, если я буду молчать о своих чувствах, это не избавит меня от самих чувств. Я всё равно не перестану любить тебя. Мы оба лишь снова потеряем друг друга, потеряем себя и наше будущее. Ни ты, ни я не будем счастливы друг без друга, ты ведь сам это понимаешь.       Сердце заколотилось как бешеное. Казалось, его сердцебиение мог услышать весь дом или даже половина города. Беллами был таким убедительным, а вновь чувствовать тепло его рук было невыносимо приятно и больно. Джон даже забыл о том, как вновь вернуть равнодушную маску, выталкивал из груди сбитое дыхание, нервно прикусил губу, глаза становились влажными. Беллами разорвал прикосновение, словно бы опомнившись, и виновато произнёс: — Прости. Я не должен был… Бля, я не специально. Прости, что позволил себе лишнее.       Джон от удивления застыл, приковав взгляд к парню. Блейк извиняется за то, что прикоснулся к нему без разрешения? Это что-то из жанра фантастики? В жизни вроде таких чудес не бывает. — Ты ведь пришёл, потому что я тебе нужен, — продолжил Беллами. — Ты даёшь мне шанс — и тут же отнимаешь. Подпускаешь к себе — после рычишь и кусаешься. И это потому, что я тебе нужен, но ты беспрестанно борешься с этим чувством. Я очень хорошо понимаю тебя, я тоже боролся с чувствами и со страхом. Когда-то давно я умер. И только с тобой я снова почувствовал себя живым. Живым быть больно, но я ни за что не променяю эту боль на равнодушие. Слышишь? Я больше ни на что не променяю тебя.       Так выглядит поражение. Джон ощущает себя полностью поверженным; крепость, что он возводил, уничтоженной; над головой уже развивался белый флаг. Вот так Беллами им управляет. Он ужасный человек, но слова его так прекрасны. И Джон всегда проигрывает, всегда сдаётся. Выходит из боя до смерти израненным, так и не произведя ни одного выстрела, только предупредительные. Он не может и слова сказать, в горле застрял немой крик беспомощности и мольбы. Джон ощущал себя так, словно добровольно сложил голову на плаху, целуя ноги палача, бесконечно любя его и моля убить поскорее. — Прости, я не хотел сегодня загружать тебя этим разговором, — произнёс Беллами, спустя недолгое молчание. — Но я так устал быть без тебя. Эти три недели для меня были бесконечными. И вот теперь ты рядом, но всё так же недоступен. А я так хочу тебя поцеловать.       «Нет! Нет! Не надо!» — жалобно заныл Джон внутри себя, но вслух так ничего и не сказал. Беллами, не встретив сопротивления, увидел возможность дожать Джона до согласия. Он приблизился к парню совсем близко, вцепился намертво в него ласковым умоляющим взглядом, поднял руку к его лицу, но не касался, лишь провёл пальцами рядом с его щекой настолько близко, что тепло от прикосновения почти что ощущалось на коже. Джона оглушало сердцебиение собственного сердца, он не мог ни двигаться, ни говорить. И всё-таки он стал паралитиком в свои двадцать один.       Эти несколько секунд длились как целая вечность. Они истязали друг друга молчанием и этим крошечным расстоянием между ними, которое оба ужасно хотели сократить, но не решались это сделать. Беллами вновь превратил своё очарование в оружие. Он был такой красивый, такой желанный, он остался бы таким, даже если бы вонзил реальный нож в Джона, тот бы и тогда смотрел на него во все глаза, думая только о его губах. Беллами произнёс бархатным томным голосом: — Можно?       Джон реально не мог ничего сказать. Впервые он онемел по-настоящему. Словно бы он разучился говорить. В голове пронеслось: «Пожалуйста, остановись», но он тут же срывается, и первым приближается, опуская свои губы на его, нежно и нерешительно касаясь их. Беллами, обычно жадно нападающий своими поцелуями, был на удивление сдержан. Он аккуратно разомкнул податливые губы, не врываясь, не углубляя поцелуй, лишь чувственно смаковал их, то проводя языком по нижней губе, то хватая её губами. Руками Беллами прижал парня к себе вплотную, удерживал его одной рукой за поясницу, так крепко, чтобы не сбежал, а вторую лёгким касанием положил на шею, ласково проводя по ней пальцами. У Джона руки дрожали, он вцепился ими в спину парня, тянулся к нему всем телом и душой.       Этот поцелуй был самой сладкой и желанной мукой. Он приносил столько боли, Джон чувствовал каждую клетку своего тела, что истошно кричала от безжалостной пытки, но он бы не смог остановиться. Ему не хватало воздуха, он разрывал поцелуй на миллисекунду, чтобы вдохнуть, потом снова ловил его губы. Хотя их поцелуй был такой размеренный и осторожный, но эмоций внутри было столько, что непослушное дыхание всё равно сбивалось. Джон простонал парню в рот, то ли от муки, то ли от наслаждения. Всё вместе перемешалось и разрывало грудную клетку от этой борьбы чувств. Беллами собрал большим пальцем слезу с его щеки, и проник языком глубже. Это был не поцелуй, а нежное убийство.       Джон оторвался от его губ, вбирая воздух полной грудью. Не в силах отстраниться от парня, остался в его руках. Беллами пронзал своим взглядом насквозь, его нежность была такой истязающей. Он обнял Джона, прильнул губами к его уху и произнёс полушёпотом: — Господи, как я соскучился.       От его голоса побежали мурашки по телу. Блейк вдохнул поглубже запах с его шеи, прикрыв глаза, и проговорил: — Останься со мной.       Сердце болезненно сжалось. Джон едва ли мог с собой совладать, чтобы не утонуть сейчас в слезах и в своей беспомощности. Беллами схватил губами мочку его уха, обведя её языком. Джон прикрыл глаза, из последних сил пытаясь держать себя в руках. В голове пронеслось истеричное: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя!» А после Джон вновь потянулся за поцелуем к его губам, будто за каплей воды среди пустыни, умирая от обезвоживания. Его губы мягкие, вкусные, тёплые. Джон хотел раствориться таблеткой у него на языке. Остаться жить на его губах. Умереть на них. Всё равно другого мира для него не существовало.       Этот поцелуй бы никогда не закончился, никто из них не смог бы его прервать, но послышался звук отворяющейся двери и чьи-то шаги, кого-то, кто вошёл на веранду. Беллами вцепился в Джона ещё сильнее, в отрицании, не желая его отпускать. Но Мёрфи вырвался и отстранился, спрятав свой взгляд от нежданного гостя. — Ой, сорян, парни, — послышался голос Миллера. — Я уже сваливаю.       Джон решил, что это единственный шанс сбежать сейчас, другого не будет, и резко остановил друга: — Не уходи. Мы договорили. — После чего сорвался с места и направился в дом.       Беллами прожёг друга недовольным взглядом и прошипел: — Блять, Нейт! — Вот это вы разговариваете, — отшутился парень. — О чём-то очень секретном, наверное. Настолько секретном, что беззвучно рот в рот слова передаёте.       Дальше Джон уже ничего не слышал, оставив парней на веранде, а сам ворвался в дом. Он был буквально растерзан. В голове застыл крик о помощи. Только кто ему поможет? Это конец. Джон уже не может ему сопротивляться. Он уже готов всё забыть, сдаться, окончательно превратиться в его собачонку, вылизывать ему руки. Что хочешь с собой делай, но противостоять Беллами уже сил нет, да и Блейк теперь точно не отвяжется. Джон развязал ему руки. Теперь Беллами чувствует его своим, и точно уже не отпустит. Но страх перед будущим с ним — полбеды, Джон вспомнил о Роане. Снова о нём вспомнил так «вовремя»! И что теперь делать? Ведь Беллами обязательно сегодня потянет Джона в постель, а после этого поцелуя он не может быть уверен, что сможет устоять. Он окончательно сошёл с ума, теряет рассудок от его тёплых слов и прикосновений. А если он попытается уйти сейчас, Беллами опять же его не отпустит. Это замкнутый круг. Он неизбежен. Ведь надеется на то, что Роан и второй раз решит проявить милость, точно не приходится.       Чёртова нужда в Беллами вспыхнула как спичка и мгновенно переросла в пожар. Джон ведь пытался уверять себя, что он не поведётся на Беллами сегодня. Он надеялся хоть на какой-то остаток разума в своей голове, но его там не оказалось. Что он может со всем этим сделать? Согласиться на сделку с Роаном, начать работать на Маккрири и вести его в могилу. На это всё нужно время, а у Джона его нет. От Беллами нужно спасаться прямо сейчас. Ведь не скажешь ему: «Подожди чуток, сейчас я наркоторговца кокну с одним бандюганом, и тогда ты продолжишь меня мучить». И почему он снова должен вляпываться в это дерьмо, снова презирать и ненавидеть себя и свою жизнь, делать то, что его вынуждают делать? И ради чего? Ради того, чтобы снова быть с Беллами? Ради того, чтобы тот продолжил его уничтожать? Почему он снова должен выворачиваться наизнанку ради того, чтобы быть рядом с Беллами, когда тот все эти жертвы обесценивает? Блейк его не ценит, не любит, и пальцем ради него не пошевелит, только пользуется его любовью, да изменяет. И ради этих отношений Джон должен переступить через себя, стать шавкой неадеквата, который унижает его, всё время грозит изнасилованием и хочет втянуть его в свои грязные дела. Почему он должен стольким жертвовать ради того, чтобы быть с человеком, которому плевать на него?       Мёрфи хотел взвыть от несправедливости и безысходности. Он был загнан в угол, прижат вплотную к краю. Он был связан по рукам и ногам, и на него неслась многотонная фура на полной скорости. Джон спрятался ото всех подальше, зажал себе рот рукой, чтобы не закричать, и заметался на месте от безудержной боли. Безысходность ставила его на колени, надевала петлю на шею. Джон не знал, что ему делать, но он точно не был готов идти на эту сделку. А это значит, что ему нужно остановить Беллами любой ценой, чтобы тот перестал его так безжалостно очаровывать. Сам себя Джон остановить не в силах. Значит, надо было остановить Беллами.       В этот момент отчаяние вело его за руку. Сам бы он на это никогда не пошёл. Джон подошёл к друзьям, пробирался через толпу. Беллами всё ещё не было среди них, и это было очень кстати. Парень поймал глазами Брайана, не задумываясь ни на секунду, чтобы не остановиться, Джон подходит к нему и зовёт за собой, взяв парня за руку. Брайан даже не спросил куда, он слепо пошёл за ним, просто потому что Джон позвал его. Даже когда они поднимались по лестнице на второй этаж, ничего не подозревающий, наивный Брайан так ничего и не спросил, пялился на парня пьяным, невинным как у дитя взглядом. Только когда Джон завёл его в гостевую спальню и закрыл за собой дверь, парень заметно напрягся и странно покосился на Мёрфи. — Что ты делаешь? — с подозрением спросил Брайан.       Джон смотрел ему прямо в глаза холодным демоническим взглядом и уверенно произнёс: — Я хочу тебя.       После он подошёл к растерянному парню ближе и вцепился в его губы своими. Брайан сразу же подался, но был таким скованным, больше позволил себя целовать, чем целовал в ответ. Но вскоре он мягко отстранился от Джона и заговорил, как заведённый: — Нет, нет, нет! Мы не можем… — Почему не можем? — ровно спросил Джон, поглощая его нетерпеливым взглядом. — Он мой друг. — Он не считает тебя своим другом, — уверенно отбил Мёрфи. — Я-то это точно знаю. Ему похрен на тебя. И на меня. Ему вообще на всех плевать. Он только пользуется людьми. И чего ради тогда мы ему что-то должны?       После он снова прильнул к парню губами, целовал его так чувственно, что руки бедного Брайана уже начали дрожать. Джон решил пустить в ход тяжёлую артиллерию, и спустился рукой по его телу, схватив парня за пах. Брайан дёрнулся от этого, словно Джон бьётся током. После он взял его за руку, убрал от себя и не отпускал, чтобы тот не вздумал снова распускать руки, и пытался остановить его: — Джон, ты… — Он проглотил слова, не мог найти в себе силы что-то говорить. Было видно каких усилий ему стоило, чтобы бороться с искушением. Он был на грани. Потому нехотя, почти жалобно произнёс: — Я так не могу. Прости. — Ты разве не хочешь меня? — спросил Джон, склонив своё лицо ближе к нему, томительно взглянув ему в глаза и приоткрыл рот, словно выжидая поцелуя.       Брайан смотрел на него, не отрываясь, как под гипнозом, и эти слова произносил не он, а его влюблённое сердце: — Хочу. Очень хочу. — А я хочу тебя, — промурлыкал Джон ему на ухо, совсем близко прижавшись к парню. — Почему люди, которые оба очень хотят друг друга, должны ограничивать себя ради кого-то?       После чего Джон стал истязать его шею беспощадными поцелуями, прикусывая тонкую кожу, оставляя заметные засосы, и делал это всё хладнокровно, как по заранее заготовленному плану, не испытывая внутри ничего, будто бы он робот, бесчувственная кукла. Параллельно Джон расстёгивал ширинку его джинс и забрался рукой внутрь, обглаживая уже стоящий член. Брайан больше не мог сопротивляться, он прижал Джона к себе, схватил его губы в уверенный, жадный поцелуй. Он целовался именно так, как должен целоваться человек, уже давно об этом мечтающий. Его член встал быстро, а вот Джон задумался, что он должен сделать, чтобы завестись самому. Брайан стал судорожно раздевать его, словно бы боялся, что Джон передумает, хотя сам только что хотел его остановить (по всей видимости, уже не хочет), и спускался поцелуями по его телу. Стянув с Джона штаны, он стал выцеловывать там всё, в то время как Джон закрыл глаза и уносился в воспоминания секса с Беллами. Должен же он был как-то возбудиться, иначе план не сработает, и это случилось, несмотря на то что ласки Брайана очень уж отличаются от ласк Беллами. Брайан нервничал и старался угодить, Беллами же всегда был уверенным, властным, напористым, даже когда проявлял нежность. Вернуться в реальность и вспомнить, что сейчас его ласкает всё же не Беллами, было больно. Джон никогда ещё не чувствовал себя так паршиво во время того, когда ему отсасывают. После Джон толкнул его на кровать, достал с прикроватной тумбы флакон лубриканта. И дальше он всё сделал сам, обмазал член Брайана, сел на него сверху и пытался не думать, выключить голову и чувства.       Когда всё закончилось, Джон по-быстрому обмылся в душе. Он особо ничего не чувствовал, словно после анестезии. Но ощущение мерзости, подкатывающее к горлу, ощущалось очень хорошо. Не от того, что Брайан ему был противен, тот наоборот был таким обходительным, ласковым. Противно было от себя. Джон чувствовал себя так, словно бы он изменил Беллами. Пусть они и не в отношениях, но ведь Джон всё равно его любит. Появилось острое желание себя уебать за содеянное, разорвать голыми руками. Вот как Беллами так легко изменяет? А потом ещё про любовь какую-то затирает.       Когда Мёрфи вернулся в спальню, увидел потухший истерзанный взгляд Брайана. Тот сокрушился от осознания того, что он натворил, истязал себя чувством вины и сожаления. Было видно, парень буквально рвёт себя на части. Джон стал одеваться, намереваясь уйти. Брайан разорвал молчание: — Что мы натворили? Он же нас убьёт. — Иди. Я здесь приберу, — произнёс Мёрфи совсем холодно и равнодушно, словно бы ему абсолютно плевать на то, что сейчас произошло, словно бы он сейчас не горит внутри себя адским огнём. Брайан поднял на него взгляд, полный замешательства и непонимания. — Ты же не собираешься ему говорить об этом? — испуганно спросил парень, который явно уже догадался о том, что стал жертвой жестокой игры. — Нет, — ответил Джон. И не придётся говорить. Он ведь сам всё поймёт.

***

      У этой ночи было приятное послевкусие, несмотря на всеобщий безумный хаос в жизни. У этой ночи был вкус его губ. Беллами закрывал глаза, вспоминая их поцелуй, до сих пор чувствуя на языке вкус губ любимого. Как давно он не ощущал это чувство. Он так давно никем всерьёз не был увлечён, ни к кому так сильно не тянулся, не получал это невероятное удовольствие от поцелуев, не становился счастливым только от того, что видит кого-то столь важного и дорогого. Кто бы мог подумать, что однажды эти чувства в нём пробудет Джон. Беллами бы никогда в это раньше не поверил. Его сердце было такое живое. Оно громко стучало, болело, сжималось от прежде не испытанного трепета. Это сердце вновь горело благодаря Джону. Когда-то холодное и каменное, спрятанное за тысячью замками, чтобы не трогали и даже не видели. Теперь Беллами отдаёт его Джону — совершенно голое и беззащитное. Джон — единственный человек в этом мире, кто достоин его видеть и держать его в руках. Беллами хотел стать таким же достойным. Достойным Джона, его любви, его доверия. И даже если для этого понадобится снова сломать себя, чтобы стать таким, Беллами сломает и сделает всё, чтобы его любимый мальчик больше никогда не плакал из-за него.       Миллер стоял рядом, курил и о чём-то рассказывал. Беллами вообще был лишён способности во что-то вникать. Он как умалишённый улыбался, глядя в пустоту, думая только об этом поцелуе. Миллер заметил, что Беллами его не слушает, и усмехнулся: — Ну что, попалась рыбка в твои сети? — Надеюсь. — То есть ваш откровенный «разговор» ещё не развеял сомнения? — с доброй усмешкой высказал Нейт. — Что-то я тебя не узнаю. Где твоя непробиваемая самоуверенная наглость, дружище? — Она причиняет боль моему любимому человеку. Потому я избавляюсь от неё, — ответил Беллами. Он чувствовал себя таким согретым после тех объятий. Он так скучал по ним. Сил уже не было существовать без его ласк и поцелуев, без его улыбки и светящихся любовью глаз. Беллами с ума сходил каждое утро, когда просыпался без Джона, и понимал, что нужно провести ещё один гребанный день без него. Сейчас он наконец-то хотя бы недолго держал парня в своих руках, впитал всё его тепло в себя, от чего сердце теперь томительно разрывалось — тоской и наслаждением одновременно. — Недавно я до смерти боялся быть зависимым. Теперь я боюсь лишиться этой зависимости, — добавил Беллами.       Миллер задержал взгляд на Блейке с очень тёплой улыбкой на лице и поделился с ним мыслями: — У меня появилось чувство, будто я встретил старого друга, которого очень давно не видел.       Беллами озадачился и с непониманием спросил: — Ты о чём? Мы видимся не так уж и редко. — В этом-то и дело. Мы часто видимся, а у меня чувство, что я давно тебя не видел, — ответил Миллер и проникновенно посмотрел на друга. А после добавил с едва ли скрытой тоской: — Я скучал по тебе.       Беллами понял, о чём он, и улыбнулся. Он и сам чувствовал, что становится прежним — тем юным безбашенным парнем, полным жизни и веры в то, что мир прекрасен. Но он не думал, что это может быть так заметно окружающим. — Жизнь охренеть какая непредсказуемая штука, — произнёс Блейк. — Кажется, категоричность — самая бесполезная хрень.       Миллер поднял бутылку бурбона, который он вынес с собой из дома, выставил пару бокалов на столике и, разливая напиток по бокалам, проговорил: — Давай выпьем за то, чтобы мы не теряли себя настоящих. — После друг протянул ему бокал и взял свой в руку, продолжив: — И за то, чтобы такие вот сверхсекретные «разговоры» у вас с Джоном были как можно чаще. Чтобы все возможные секреты между собой перетёрли, а их всё больше становилось.       Парни чокнулись бокалами и залпом залили в себя алкоголь. Беллами позволил себе надеяться на то, что совсем скоро всё изменится к лучшему. Ведь всё это время он сам портил жизнь себе и Джону. В его силах всё исправить. Для этого нужно лишь исправить себя.       Через некоторое время парни вернулись в дом. Как только Беллами появился, все снова подняли за него бокалы, облюбовав его лучшими пожеланиями. Всё это время Беллами искал взглядом Мёрфи. Без него всё казалось пустым и ненужным, Беллами особо и не слушал о чём говорят, лишь делал вид. Пока Джона не было рядом, Блейк чувствовал себя очень одиноким среди толпы своих же друзей. Выслушав очередные поздравления, он прошёлся по дому в поисках парня, но его не было нигде. Куда бы он мог деться? Из дома он не мог уйти, ведь Беллами с Миллером торчали у входа.       Спустя несколько минут безуспешных поисков, Беллами подошёл к Атому и спросил у него: — Не видел Джона? — Нет. Я его уже давненько здесь не наблюдаю. Может, ушёл уже? — Ушёл. Но недалеко. На второй этаж, — произнёс Кейдж с некоторым презрением в голосе. — И не один.       Атом хмуро посмотрел на Кейджа, и Октавия, только что не проявляющая ни к чему особого интереса, тоже взглянула на него с обострённым вниманием. Больше всего Блейка насторожило то, как об этом говорит Кейдж. Его взгляд был таким многозначным, словно он много знает, но не говорит об этом. — Что значит не один? — холодно уточнил Беллами. За ледяным тоном он прятал набирающий обороты ураган тревоги и предчувствия того, что мир может рухнуть через считанные секунды. — С Брайаном, — ответил Кейдж, глядя Беллами прямо в глаза таким взглядом, говорящим за него: «Всё правильно ты подумал». — Как вернулся в дом, сразу же подошёл к нему и утянул за собой за руку на второй этаж. Они уже минут пятнадцать не спускаются.       На лице Блейка не дёрнулся ни один мускул. Всё его тело заледенело, закаменело. И он ничего не говорил, смотрел убийственным взглядом, чувствуя, как тысячи ножей вонзились ему в плоть. — Может быть, это что-то совсем не то, чем кажется? — испуганно предположил Атом, явно находящийся в шоке от услышанного. — Нет, это именно то, чем кажется. Я всё-таки видел их, — утвердил Кейдж.       Беллами был не в силах вместить в себя всю ту боль, что сейчас ощущал. Он не мог в это до конца поверить. Мысленно себе твердил: «Это не может быть правдой». Ведь если окажется, что даже Джон способен на такое, то что тогда ждать от остального мира? Только бы это всё оказалось неправдой. Ведь если его начнёт убивать Джон, то Беллами уж точно никогда не сможет подняться.       Немного придя в себя, преодолевая невыносимую тяжесть, Беллами направился к лестнице. Он так боялся идти туда, хоть и твердил себе: «Джон бы так не поступил. Он бы не мог. Кто угодно, только не он». Но Беллами говорил это больше для своего успокоения, чем на самом деле верил в это. Прямо на лестнице он и встретил спускающегося парня со второго этажа. Джон остановился, как только увидел его, ничего не говорил и не двигался с места. — Что ты там делал? — спокойно спросил Беллами, но его растерзанный взгляд выдавал его страх. Мёрфи молча смотрел ему прямо в глаза. В этих глазах на глубине Беллами разглядел тень сожаления, но Джон пытался выглядеть наглым и невозмутимым. И всё стало понятно. Его взгляд был подтверждением. Беллами чувствовал, как всё его тело рвётся на части. — Где он? — спросил Блейк, так размеренно и тихо. На самом деле, от стянувшей его боли, у него не было сил выпустить свой гнев наружу. Он был почти парализован. — В душе, — ровно ответил Джон.       Очередной удар пришёлся ещё тяжелее, чем предыдущий. Джон подтвердил и не скрывает. Губы Беллами дрогнули в выжатой нервной улыбке, эта улыбка исказила его лицо болью. Блейк попытался проглотить ком, чтобы спросить: — Понравилось? — Неплохо.       Беллами спросил нарочито равнодушным тоном, в котором чувствовалась опасная затаившаяся ярость: — В нашей спальне трахались? — В гостевой, — ответил Мёрфи, удерживая прямой равнодушный взгляд прямо в глаза. Джон никогда с ним так не разговаривал прежде. С каждым сказанным словом разрывающая в клочья боль становилась всё неистовее и безжалостнее. До того, как она вырвется наружу и уничтожит всё вокруг себя, оставались считанные секунды, начинающие обратный отсчёт. — Комфортно было? Ничего не напрягало? — произнёс Беллами, разрывая его взглядом на части.       И всё-таки Джон сдался первым. Опустил глаза под прицелом его взгляда, не выдержав этого напряжения. В этот же момент сорвался и Беллами. Он угрожающе двинулся на парня, и Джон попятился назад, уткнувшись спиной в стену. Он весь сжался, словно ожидал, что Беллами сейчас начнёт его избивать, и он лишь смиренно ожидал своей участи, не предпринимая не единой попытки её избежать. — Скажи мне, какого хуя ты творишь? — гневно выплеснул на него Беллами, сжав его в углу, перекрыв любые пути отступления. — А что не нравится? Странно. А я думал, других угощают тем, от чего сами тащатся, — язвительно высказал Джон. Его зажатый, несколько испуганный вид противоречил той дерзости, с которой Джон огрызался. — Ты, блять, как соизмеряешь? Если ты хотел отомстить, то пожалуйста — может, я это и заслужил. Но тебе не кажется, что трахаться в моём доме с моим другом — это уже перебор?! Ты нахуя тогда пришёл сегодня? Нахуя ты позволил мне целовать тебя несколько минут назад?       Джон проглотил язык. Стоял прижатым к стене и опасливо смотрел ему прямо в глаза, в ожидании смерти. — У меня в голове не укладывается, что ТЫ способен на такое! Как ты себя чувствуешь после этого? Надеюсь, ты доволен? Хотел отомстить, сделать мне больно? Так вот смотри на меня! — Голос Беллами потяжелел под давлением ярости и невыносимой боли. — Мне больно! Мне пиздец как больно! Смотри на это — наслаждайся! Приятное зрелище, скажи?       Взгляд Джона сорвался вниз, а сам парень пытался сдержать натиск навалившихся на него эмоций, сжав руки и тяжело дыша. Беллами чувствовал себя так, словно его отхреначили с особой жестокостью, унизили, отняли всё, что было для него дорого, чтобы выбросить на помойку, а он стоит перед виновником всей этой боли и ничего не может сделать. Беллами уничтожил бы любого, разорвал на части, пусть только осмелились бы больно кусать, но перед Джоном он бессилен. Внутри такая ярость, что хочется повесить его, но Беллами стоит перед ним с выскобленной до остатка душой, не может поднять руки, не может уничтожить его словами. — Пошёл вон отсюда, — злостно прошипел Беллами, испепеляя парня ненавидящим взглядом.       После Блейк спустился в гостиную к остальным, смотрел на друзей, у которых прямо сейчас мир не перевернулся с ног на голову. Они продолжают общаться и веселиться, всё такие же довольные. А у Беллами появилось желание спалить всех их заживо вместе с собою. Он испытывал ненависть и презрение к каждому. Кто из них ещё готов предать его, как это сделал Брайан? Кто ещё готов убить его, как это сделал Джон? Беллами в каждом лице видит врага. Так, что хочется взять автомат и стрелять на поражение. Кто там говорил, что им не хватает приключений? Этот день они точно запомнят надолго. Ведь его день рождения плавно перетёк в день его смерти. А мёртвый Беллами умеет быть запоминающимся.       Блейк вышел в центр комнаты и громогласно произнёс: — Праздник подошёл к концу, пиздуйте все нахуй!       Вокруг воцарилась тишина. Никто не мог понять, что происходит. То ли розыгрыш, но слишком уж Блейк выглядел пугающе злым. Беллами гневно прокричал: — Выметайтесь нахуй! Живо!

***

      Возле ворот толпились друзья, постепенно разъезжаясь по домам. Разговоры о том, «что случилось?» не прекращались. Джон проходил мимо них, никого вокруг не замечая, полностью поглощённый моральным самоубийством. Его остановил один из друзей, перегородив дорогу собой. — Ты хоть знаешь, чего это он так резко ёбнулся? — спросил Уэллс. — Ходил весёлый, потом на тебе — кукуха поехала. В смирительную рубашку его надо?       Джон ничего не отвечал, но его взгляд выдавал всю боль и сожаление, что он испытывал. Он не знал, что говорить, лишь хотел срочно самоликвидироваться. — О, ты знаешь, — опечалено произнёс Уэллс, поняв по его взгляду, что Джон очень даже в курсе того, что происходит, и что он является тому причиной.       В эту минуту Джон почувствовал, как кто-то схватил его за локоть и протолкнул вперёд, уводя его в сторону. Это было сделано так по-хозяйски, словно бы Джона забирают собой, как свою вещь. Раньше так делал только Беллами. Джона больно ударило воспоминание об этом, а затем ещё и понимание, что больше тот так делать не будет. Вроде бы Джона раздражало такое отношение парня к нему, а сейчас так страшно этого лишаться.       Вскоре он осознал происходящее и решил хоть обратить внимание на того, кто его куда-то тащит. Это была Октавия. Она увела его в сторону, ото всех подальше. Они остались одни, и Джон только тогда заметил, что его тело лихорадочно дрожит, а к горлу подкатывает немой крик, который просто дерёт глотку, застряв там, словно вцепившись острыми когтями. — Тебе снова становится плохо? — спросила девушка, заметив его состояние. — Может позвонить Джексону? — Нет, я в порядке, — глухо отозвался он. Боль сковывала всё тело, и дышать стало трудно. Ему, и правда, становилось хреново, но он не хотел, чтобы с ним сейчас носились, помогали. Он этого не заслужил. — Это правда? Про вас с Брайаном? — Да.       Её взгляд наполнился шоком. По всей видимости, она до последнего не верила в это, и ждала совсем другого ответа. Девушка не нашла слов, просто опустила глаза сбитая с толку тяжёлым смятением. В ближайшие секунды к ним подошёл Атом, весь взвинченный, разозлённый. — Что с тобой?! — сразу же наехал парень на Джона. — Теперь и ты творишь хуйню? У Беллами научился? Хотя на такое и он не способен! Я-то думал, что ты хоть адекватный. Послал бы его нахуй, как все нормальные люди делают в таких ситуациях. Зачем так жестоко-то мстить? Он живой человек, Джон! Пусть и выглядит иногда как робот. Но так нельзя! Ты мог бы не прийти, мог вообще не общаться с ним. Но ты же сам на контакт идёшь, ты даже целуешься с ним, а потом устраиваешь охуенский, блять, сюрприз в его день рождения прямо в его спальне. Класс! Молодчина, Джон! На камеру хоть не забыл записать на память? — Атом, — мягко произнесла Октавия, в попытке его успокоить и положила руку ему на плечо. Джон стоял, опустив глаза. Напоминал ребёнка, которого отчитывают строгие родители за провинность. — Ты бы лучше тогда пристрелил его, потому что он сейчас будет уничтожать всё и всех, включая себя. Ты будто не знаешь, какой он ебанутый, — добавил Атом уже более сдержанно. После он тяжко выдохнул и обратился к своей жене: — Я буду сегодня с Беллами. Чую, грядёт апокалипсис.       Октавия кивнула и произнесла: — Я останусь с Джоном.       Атом ушёл к дому Беллами. Октавия осталась рядом, но мрачно молчала. Вокруг не было ни души. И тихо так, будто мир вымер. Так звучала тишина после взрыва. Когда выжившие — раненные, истекающие кровью — завидуют мёртвым. Невыносимая тяжесть заставила Джона опуститься, сесть прямо на дорогу, облокотившись спиной о чьи-то ворота. — Ты тоже считаешь меня мудаком?       Девушка ответила не сразу, собирая разбежавшиеся мысли в слова: — Ты поступил ужасно, но от части я могу понять, почему ты это сделал. Хотя это всё же слишком жёстко. Даже по отношению к Беллами. — Думаешь, это всё ради мести? Таким способом я могу отомстить разве что себе. — Значит, решил добить себя окончательно? — Сегодня я хотел к нему вернуться, — признался Джон надтреснувшим голосом. — Я не смог удержать дистанцию, подпустил его слишком близко. Это придало бы ему уверенности, наглости. Он и так был этого не лишён. Что я должен был делать? Я же вижу, что он мной просто пользуется. Я тоже живой человек пока ещё. Я заебался уже терпеть эту боль. Потому я не могу вернуться к нему, как бы сильно этого не хотел. — Поэтому ты сделал всё, чтобы он тебя возненавидел, — с глубокой печалью сказала Октавия, проговорив свои мысли вслух. — Он мне этого точно не простит, — подтвердил Мёрфи с разъедающим сердце отчаянием. — Надо было действовать именно так жёстко, иначе бы он никогда не отпустил меня. — Ох, боже. Как же ты запутался. Ты же будешь потом жалеть об этом, — сочувственно произнесла она. — Я уже жалею, — ответил парень.       В голове застыл лишь один образ — его злой, растерзанный болезненным криком взгляд. Даже после того, как Беллами причинял ему боль несчётное количество раз, Джон всё равно не мог простить себе тот единственный, когда причинил боль он. Видеть Беллами уничтоженным и знать, что уничтожен он Джоном — самое что ни на есть жестокая расправа. Мёрфи уже не чувствовал собственного тела, словно бы он медленно растворяется в воздухе. Зато душа разрывалась от неистовой боли. И хоть по сути своей была незрима, стала такой осязаемой, ощутимой, тяжёлой — впивалась в рёбра и ломала их изнутри.

***

      Дом быстро опустел. Бледный, словно изрезанный тысячью ножевыми ударами, окровавленный Беллами стоял на месте, на последнем издыхании пытался устоять в борьбе со смертью. Мир вокруг искажался, становился уродливым и ненавистным. Он ощущал себя так, словно весь этот чёртов дом пожирает огонь, а Беллами стоит в самом центре пожара и ждёт, когда сгорит он сам. Лишь превратившись в пепел, он избавиться от этой ужасающей муки. Беллами сорвался с места так резко, вышвырнул себя из дома на улицу, он не шёл, а летел или плыл, рассекая воздух чуть ли не со свистом. Залетел в гараж, взял оттуда топор — крепкий, огромный, хорошо заточенный. После он снова влетел в дом, так же быстро пересёк лестницу на второй этаж. Пусть хоть кто бы не успел выбраться к этому времени из дома и встретился бы сейчас ему на пути, тот бы встретил свой конец в эту же минуту. Ибо свирепая ярость Беллами была настолько обезумевшей, она размыла все границы и не знала жалости.       Он зашёл в гостевую спальню. Постель была смята, флакон лубриканта выставлен прямо на тумбе. Джон даже не попытался замести следы, наоборот, он выставил всё напоказ, не хватало только огромной надписи на стене: «Я здесь трахался с Брайаном!», но всё равно, что она здесь была, Беллами только её перед собой и видел. Резкий взмах топором, удар, и из кровати в разные стороны полетели деревянные щепки. Беллами беспощадно крушил её на части, через считанные минуты от кровати осталась только кучка разломанных досок да растерзанное постельное бельё. После его гнев познала вся комната. Беллами крушил всё, словно пытался стереть отпечаток памяти этих стен, которые видели, молчаливо смотрели на то, как его Джон отдал себя другому.       Беспощадное воображение не оставляло в покое измученную этими мыслями голову. О том, как чужие руки обвивают его обнажённое тело, касаются его кожи, лаская; как чужие губы целуют его; как Джон изгибается и вздрагивает в чужих руках. Он так долго принадлежал только Беллами, и в один момент это изменилось, стоило Беллами только отвернуться. С этих пор «только его» Джон безвозвратно исчез. Он стал другим, чужим, жестоким. А его Джон всё равно что умер. Его боль была скорбью, трауром по той любви, что безвозвратно была утеряна.       Когда Атом осторожно подошёл к нему, Беллами уже выбросил в общую кучу последние остатки ненавистной комнаты у себя во дворе, после залил всё это керосином и поджёг. Огонь сразу же охватил всё, всполохнул в небо с агрессивным рыком. Огниво отражалось в чёрных злых глазах. Беллами сам был этим огнём, он хотел спалить всё к чертям. Совсем скоро всё живое будет корчится в адских муках, рассыпется прахом по земле, и Беллами останется один, пожираемый огнём, в котором он никогда не сгорит дотла. — Костёр решил распалить? — спросил Атом так буднично и иронично, словно это поможет как-то разрядить обстановку. — Соседи этого не одобрят. Могут пожарных вызвать.       Беллами плавил огонь своим взглядом. Воздух вокруг него накалялся. Атом больше не решился заговорить. Стоял за его спиной и не вмешивался в его молчание. Беллами вспоминал последний поцелуй с Джоном. Тогда ещё его Джон, обездвиженный от переизбытка чувств, сквозь сбитое дыхание жадно и нежно впивается в его губы, плачет — Беллами ловит его слезы пальцами, теснее прижимает его к себе, словно пытается унять его боль, забрать её себе, разделить на двоих. И как только всё могло так закончиться? Джон только что умирал в его руках от любви и нежности, как одержимый за неё хватался, словно поцелуй способен излечить все его раны. Как через пару минут он мог одним махом погубить всё это, словно бы Беллами для него ничего никогда не значил? — Он думает, что может поступать так со мной и не хлебнуть за это дерьма? — проговорил Блейк, истекая злостью вместе с кровью. — Я заставлю его пожалеть обо всём. Их обоих. Не на того напали — я бью сильнее. После моих ударов на ноги не поднимаются.       После Беллами резко метнулся в сторону своего автомобиля. Атом опасливо спросил: — Ты куда? — Хочу навестить одного человечка. Уже успел соскучиться. — Так. Пахнет жареным. Я поеду с тобой. — Как хочешь. Только не вмешивайся.       Уже сидя в машине, Атом позвонил Октавии, попросил потушить её костёр во дворе. На её расспросы, куда они поехали, парень не ответил и лишь успокоил, сказав, что всё в порядке, что он всё контролирует. Беллами злобно усмехнулся: «Контролирует он». Контроль настолько эфемерен, что о его существовании можно только слагать легенды.       Беллами набрал абоненту. Тот быстро поднял трубку. — Ты где? — Беллами звучал почти что равнодушно, но на этот раз его равнодушие звучало до очевидного выжатым. — В сквере. — Жди там, — приказал Блейк и сбросил звонок. Атом не задавал вопросов. Он и сам понимал, что это случится.       Ехать до сквера было очень уж близко. Беллами решил немного «взбодрить» свой настрой перед встречей, он вытянул безумную злую улыбку и в голос пропел: — Нappy Birthday to me!       Атом опечалено посмотрел на друга, даже не зная как его поддержать, и что говорить вообще. Хотя Атом всегда находил что сказать. Он-то уж тот человек, кто не заткнётся ни при каких обстоятельствах. — Неожиданно закончился вечер, правда? — говорил Блейк, пытаясь выдавить из себя насмешку. Его весёлость была злобной и пугающей: — Джон, оказывается, умеет удивлять. А говорил, что придёт без подарка. Но преподнёс мне этот хенд-мейд, или чем он там ещё пользовался в своём творчестве. Вот ты не умеешь делать плохие подарки, как бы каждый год ни старался. А вот Джон за что ни возьмётся, всё у него отлично получается! — Что ты с ним сделаешь? — спросил Атом. — С кем именно? — Да с обоими. Смотря к кому, мы сейчас едем. — Мы едем поболтать. Я вообще-то очень общительный. Особенно, когда есть, о чём поговорить. Когда вопросов поднакопилось.       Припарковав машину возле ближайшего сквера, парни вышли на мощеную дорожку. В сквере почти всегда безлюдно, особенно ночью. Вокруг лишь частный сектор. Среди деревьев где-то в середине сквера виднелась одинокая фигура Брайана. Беллами подошёл к парню на небезопасное расстояние и вонзил в него убийственный взгляд. Брайан смотрел на него в ответ, но в его глазах можно было лишь встретить боль и сожаление. — Ну что, друг? — произнёс Беллами, спрятав угрозу за напускным небрежным безразличием. — Хорошо ты развлёкся на моей днюхе. Я так рад, что каждый гость в моём доме остался доволен вечером, некоторые даже слишком довольны. Ты же доволен? Всё понравилось?       Брайан становился всё напряженнее. Он стыдливо опустил глаза и нервно сжал руки. Отвечать он не собирался, или же не мог. Хотя что он должен был ответить? Инстинкт самосохранения велит ему молчать и смиренно ждать заслуженной расправы над ним. Но Беллами с расправой не спешил, он продолжал выливать яд на Брайана, мучить того, изводить ожиданием неизбежного. — Он хорош, не так ли? — издевательски спокойно спросил Блейк, но его всепоглощающая ярость просачивалась в голосе, была очевидна, заметна. — Может обсудим, что да как? Поделимся впечатлениями? Всё-таки у нас теперь есть такая близкая общая тема для обсуждения. — Блейк усмехался. На его лице вытянулась улыбка — пугающая, убивающая. — Давай ты начнёшь? — предложил с якобы задорным настроением Беллами. — Прости, — выронил Брайан с разбивающим его на части раскаянием. Его тихое, скромное, опасливое «прости» и больше ничего, но одно это слово было громче, искреннее и объёмнее тысячи слов извинений. Но он и не ждал прощения. Он просил его не потому, что пытался загладить вину, откосить от ответственности, а потому что эта вина была для него слишком тяжёлой и невыносимой. — Да что ты! Какие извинения, дружище? Я не злюсь вовсе. Ну захотелось тебе трахнуть моего парня в моём же доме. Ну с кем не бывает? Что я не человек что ли? Я всё понимаю. — Пожалуйста, лучше избей меня, — вымолил Брайан. — Ты же за этим приехал.       Поток иронии споткнулся о ненависть. Черты Блейка почерствели, его взгляд резал на части медленно и безжалостно. Беллами произнёс ледяным тоном: — Ну раз ты так об этом просишь.       После чего последовал удар. Затем ещё один. А затем целый ряд. Брайан смиренно принимал их все, не пытался обороняться, но Беллами это только больше бесило. — Какое же ты ничтожество. И что он в тебе нашёл? — голос уязвлено дрогнул. Беллами собрал ещё больше злости и обрушил её всю на Брайана. Он бил его без остановки. Размашисто, сильно, словно ударами топором по дереву, а не по живому человеку, которого хоть немного жаль. Его не жаль. Беллами хотел его убить. Притащить его бездыханное тело и бросить к ногам Джона. Хоть так Беллами ответит ему. Так Джон получит то, чего добивался в полной мере. Нужно было думать, прежде чем решил уничтожать человека, которого уже уничтожали, который на обороне зубы проел.       Атом стоял позади, не вмешиваясь. Он понимал, что останавливать Беллами ещё опаснее. Если он не даст гневу выйти, то будет ещё хуже. Да и остановить его невозможно. Атом стоял здесь больше для того, чтобы не позволить перейти ему грань. Это он и сделал, когда Брайан упал на землю и уже не имел сил подняться. Атом схватил Блейка и оттащил от избитого парня. — Остановись. Уже хватит.       Беллами осмотрел Брайана, согнувшегося на четвереньках, с разбитым лицом и выплёвывавшим кровь на землю, но злость всё не отпускала. Эта злость резала Беллами и убивала в первую очередь его самого. Он смотрел на Брайана и представлял его с Джоном, и он готов был сделать с Брайаном всё что угодно, рвать его на части, не останавливаясь ни перед чем, сломать ему руки, которыми он прикасался к Джону.       Под строгим взглядом Атома Блейк кивнул. На его лице не отражалось ни единой эмоции, он похолодел, словно успокоился, и тогда Атом расслабился. — Поехали домой, — уговаривал парень. — Я останусь с тобой. Помнишь, как в старые добрые? Станет легче, друг. Станет легче.       Беллами посмотрел на него и спокойно ответил: — Пошли.       Парни подошли к машине и Беллами произнёс размеренным голосом, словно бы ничего сейчас не произошло: — Сядешь за руль? Я не в состоянии. — Конечно, — ответил ничего не подозревающий друг. В то время Беллами подошёл к пассажирскому сидению, открыл дверь и сразу же залез рукой в бардачок машины. Он вынул оттуда пистолет и мгновенно рванул к Брайану уверенным быстрым шагом. В темноте Атом не увидел пистолета, но всё равно отреагировал на то, что Беллами вновь пошёл в сквер, и поспешил его остановить.       Блейк остановился возле Брайана, который ещё не успел подняться, стоял на коленях, и направил пистолет ему в голову. Глаза Брайана мгновенно наполнились немеющим ужасом. Заметивший пистолет в его руках Атом, остановился на расстоянии от Беллами, боясь, что любое резкое движение заставит того выстрелить. — Беллами, ты что творишь? — выругался Атом. — Надеюсь, ты получил удовольствие, так как это был последний кайф, который ты испытал в своей жизни, — произнёс Беллами, стеклянными глазами пронзая парня. В нём не было и тени жалости, страха, сомнения. Это был взгляд человека, готового спустить курок. — Скажи, этот секс стоил того, чтобы сдохнуть? — Прости! Прости меня, Беллами! Не убивай, — умолял Брайан, скованным страхом. Его голос словно бы не принадлежал ему. — Блять, Беллами! Опусти оружие! — угрожающе кричал Атом.       Беллами не обращал внимания на Атома. Он смотрел только на Брайана и говорил только с ним. — Ты называл меня своим другом. Так поступают друзья? — Нет. Молю тебя… — слёзно просил Брайан. — Я поступил дерьмово. Но я живой человек. У меня есть семья, малолетняя сестра, за которой я присматриваю. Родителей сейчас даже нет в городе. Прошу тебя. Она не может остаться одна. — Почему же ты не думал о сестрёнке, когда трахал моего парня? — высказал Блейк всё тем же жёстким безжалостным тоном, совершенно не смягчившись. — Я не хотел делать тебе больно. Прости меня. Я исчезну из вашей жизни, ты обо мне больше не услышишь. Прошу тебя, Беллами, — Брайан весь дрожал, а его глаза умоляющие, честные, измученные впивались в Блейка с мольбой о пощаде. Но Беллами не испытывал жалости. Ему было плевать, насколько Брайану плохо и страшно, плевать на его извинения, на его сестру, на него самого. — Извинения не принимаются, — холодно отвечает Блейк и жмёт на спусковой крючок.       Тихий щелчок. Осечка. Тишина оглушила. Ожидаемого выстрела так и не произошло. Тишину заполняло только громкое обрывистое дыхание Брайана, который, осознав, что всё ещё жив, согнулся в истеричном приступе. — Блять! — выкрикнул Атом, отходя от шока.       Беллами опустил оружие и равнодушно произнёс: — Ещё раз услышу о тебе, и пистолет будет заряжен.       После он ушёл в машину, оставив парней в сквере. Атом бросился к Брайану оказать хоть какую-то моральную поддержку. И Беллами, не дожидаясь его, тронулся с места.       Брайан достаточно глотнул последствий. Остался Джон. Но Беллами не собирался делать с ним тоже самое. Здесь уже Блейк решил проявить милость. Он даже даст Джону то, чего ему так хотелось — оставит его в покое. С этой самой минуты Джон мёртв для него. Беллами не станет к нему приезжать, не будет даже думать о нём и вспоминать. Джон исчезнет из его жизни, станет привидением, словно его нет и никогда не было. Чувства к нему Блейк пережует и выплюнет. Вышвырнет из своей жизни всё, что их когда-то связывало. Ему это не впервой. Позволил себе ненадолго поверить в то, что он снова начал жить, потешил себя надеждой и хватит. Пора спускаться с небес на землю, и вновь принимать реальность такой, какая она есть. Надежда, как и любые воспоминания о Джоне, будут похоронены где-то рядом с Джозефиной. И это кладбище Беллами не собирался никогда посещать.