Заточение II

Глава 14.1. Возвращаясь к тебе, я вернусь от тебя.

      Надломленный цветок гортензии одиноко стоял в стакане с водой, припав к стеклянной стенке, чуть согнувшись над столом. Небольшая, уютная кухонька была освещена золотистым светом из лампы. В доме стояла такая же тишина, что и на улице. Тишина одиночества, тишина молчания — тяжёлого и невыносимого. Молчания, которое невозможно прервать. Потому что ни одни слова не смогут что-то изменить, исправить, излечить. Молчание кажется очень уместным. Как при молитве, как в память перед усопшим. Тишина не пугала. Пугало лишь то, что однажды она будет прервана.       Вода в чайнике закипела. Рейвен залила стеклянный заварник кипятком. Кухню окутал до боли знакомый аромат того самого улуна, которым их угощал в тюрьме Финн. На миг показалось, что Луна окунулась в прошлое. О как бы хотелось сейчас оказаться в нём. Время, в котором Луна не знала столь жестоких разочарований. Время, когда любимые не предавали её. Реальность, увы, не идёт на компромиссы. Настоящее бесповоротно, а прошлое безжалостно напоминает о том, что когда-то было всё хорошо, добивая осознанием, что так больше никогда не будет.       Рейвен беспокойно ходила по кухне, распаковала пачку печенья, аккуратно выложила их на тарелку. Её пальцы едва заметно подрагивали. С виду спокойная, внутри она была очень взволнована. А Луна почему-то была пуста. Она не чувствовала напряжения, гнева или боли. Не чувствовала радости, ни предвкушения, ни желания скорее поговорить. Луна зашла в её дом без разрешения и просто села за кухонный стол. Рейвен сразу засуетилась, изображая гостеприимство, которым встречают званных гостей. Никто из них и слова не проронил. Словно между ними ничего не произошло, словно они просто решили встретиться. Но эта спокойная обстановка была буквально пропитана напряжением. Луна чувствовала себя такой уставшей, что казалось она вот-вот свалится без сил и провалиться в сон.       Поставив две чашки на стол, Рейвен наполнила их чаем. Луна смотрела на её руки, держащие чайник, вспоминая как они пахнут. Как детство, как мама, как тёплый июньский день. Её руки пахнут самыми тёплыми воспоминаниями, самыми важными, бережно хранимыми сердцем. Её руки пахнут сорванной гортензией. Приготовив всё для чаепития, Рейвен села за стол. Их молчание продолжалось. Такое размеренное и спокойное для Луны, и такое волнительное, тяжёлое для Рейвен. Луне так нужны были ответы. Но когда она нашла Рейес, когда девушка сидит с ней рядом, ответы ей уже были не нужны. Как много они смогут изменить? Вряд ли хоть что-то смогут. Но ответы теперь потребовались Рейес. — Кто напал на тебя? — Тебе это, правда, интересно? — сухо произнесла Луна.       Ответом стало тиканье часов, эхом отбивающиеся от стен в тишине. Рейвен тонула в своей беспомощности. Чувство вины едва ли давало ей говорить. Она сжимала кружку, опустив взгляд на свои руки. — На свадьбу собиралась меня пригласить? — Ох, нет, — жалобно простонала Рейвен. — Потому что нет никакой свадьбы? — жёстко отчеканила Луна безжизненным холодным тоном. — Нет, никакой свадьбы нет, — сразу же подтвердила девушка. — Просто хотела сделать мне больно? — Не хотела.       В голосе Рейвен было столько страданий. Она поникшая и поблекшая, сидела перед Луной, почти что бесцветная. На прежнюю Рейес не похожа ни капли. Почему всё так изменчиво? — Ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила Луна. — Нет, нет, не хочу. — Тогда тебе есть, что ещё мне сказать? — Мне очень жаль. — И это всё? — разочарованно фыркнула Луна.       Рейвен отрицательно покачала головой, не скрывая своих слёз. Тяжело выдохнув, девушка встала из-за стола, и тихо произнесла: — Я сейчас.       Она ушла в другую комнату. Луна испугалась своего одиночества, пусть и кратковременного. Словно что-то страшное может произойти в эту самую минуту. Что-то страшное внутри неё. До полного осознания только сейчас дошло, что она сейчас сидит на кухне Рейвен, говорила с ней, видела её. Только сейчас её сердце стало наполняться неистовой болью. Хотелось закричать: «Вернись! Почему ты снова покидаешь меня!» И дальше молчать ей прямо в глаза, и дальше безумно её ненавидеть.       Рейвен вернулась, держа что-то в руках. Она положила лист бумаги на стол перед Луной. Луна увидела перед собой медицинское заключение, проходилась по тексту глазами, намертво зацепившись об одну единственную строчку: «Диагноз: Клапанный порок сердца. Необходима трансплантация». — Что это? — зачем-то спросила Луна, хотя прекрасно всё понимала, но словно бы не могла во всё это поверить, надеялась, что это не смешная шутка, издёвка. — Я умираю, — спокойно ответила Рейвен, размеренно, смиренно. — И поэтому ты решила сбежать от меня? Чтобы я даже не узнала о твоей смерти? — Да. Я не хотела, чтобы ты это видела. Чтобы ты снова пережила это, как тогда с матерью. — А то, что я должна иметь право выбора, в голову тебе не приходило? Тебе не кажется, что это слишком жестоко? Почему ты решаешь за меня? — Да потому что иначе мне тяжелее! Ты не думаешь о том, как тяжело подыхать, видя как тебя любят, как любимый человек страдает! Умирать, когда никого нет, когда не за что в этой жизни держаться, легче. И да, я решила, что я имею право выбирать, как мне умереть!       Луна осеклась, успокоилась. Шок, раздражение, горечь тяжёлым комом осели в лёгких. Её в клочья рвала ярость на весь мир за то, что это с ней происходит. Снова. Но смерть матери было легче принять, ведь родители и должны уходить раньше своих детей. Но не Рейвен. Они ещё не успели пережить совместные радости, жизнь на двоих в маленьком доме, скандалы по пустякам. Они так много не успели. — Приняв меня в свою жизнь, ты больше не можешь распоряжаться ею так, словно эта жизнь только твоя. Если хотела быть полноправной собственницей, нужно было оставаться одинокой. — Я думала, что всем так будет лучше, — всхлипнула Рейвен. — Прости меня.       У Луны едва ли были силы на эмоции или на слёзы. Она не могла до конца осознать тот факт, что Рейвен серьёзно больна, что ей, может быть, осталось жить совсем недолго. Луна не могла в это верить. Это сдерживало её отчаяние, которое было бы очень уместно в такой ситуации. Так же в ней ещё теплится вера на то, что Рейвен ещё можно спасти. — Почему ты себя заранее хоронишь? «Необходима трансплантация» — разве это не решение? — Если я доживу до своей очереди. Сердца не растут на деревьях. Лишних ни у кого нету. — Продвинуться в очереди чуть вперёд есть шанс? — Луна уже судорожно обдумывала все варианты. — Это стоит таких денег, и за всю жизнь не собрать. А мои дни теперь сочтены. Мне и сама операция не по зубам. — Сколько? — Операция со всеми обследованиями и последующим лечением, в моём случае, до пятисот тысяч долларов. Если надо быстрее, сама понимаешь, в разы больше.       От названной суммы волосы становились дыбом. Только сейчас Луна поняла, насколько дорога человеческая жизнь. А жизнь Рейвен для неё совсем бесценна. Только теперь её жизнь в материальном плане стала слишком дорога. Луна опускается перед девушкой на колени и берёт её руку в свои. Рейвен чуть вздрогнула, посмотрела на Луну влажными от слёз глазами и горько улыбнулась. — Никакие деньги не спасут твою жизнь, если тебе она будет ненужной, — тихо проговорила Луна. — Спрятавшись ото всех, ты лишила себя мотивации бороться за свою жизнь и обрекла себя на единственный печальный исход. Скажи мне, ты и правда решила так просто сдаться? Твоя жизнь принадлежит не только тебе, когда тебя кто-то любит. Ты правда хотела лишить жизни и меня? — Нет, — дрогнувшим голосом сказала Рейвен, и крупные капли слёз рухнули на её лицо. Луна протянула к ней руку, собрала пальцами слезинки с её щёк. Сердце рвалось на тысячи осколков, но Луна стойко держала эту боль в себе, не позволяя ей выйти наружу. Чтобы Рейвен не было тяжелее. Чтобы она увидела поддержку, веру, надежду на лучшее, а не жалость и сочувствие. Рейвен нужно было вернуть к жизни уже сейчас, потому что она умерла раньше, чем остановилось её сердце.

***

      Тёмную комнату освещал лишь тусклый свет экрана телевизора. Девушки встречали ночь в объятиях друг друга. Луна обнимала Рейвен, прижимая к себе её спину, дыша запахом её волос. Рейвен держала руку девушки у себя на животе. По телевизору шёл фильм с незамысловатым сюжетом и глупыми проблемами героев. Но это именно то, что сейчас было нужно — отвлечься от тяжёлой реальности на что-то простое и обыденное, на историю, где люди бояться признаться друг другу в любви, устают на своей однообразной работе и жалуются друзьям на бытовые проблемы. Когда-то Луна жила так же. И сейчас по этому времени очень скучала. Но тогда в её жизни не было Рейвен, потому не жалела, что всё сложилась именно так, а не иначе, и то, что Луна не жалуется на работу и на непонятки на личном, а обнимает свою девушку в маленькой комнате, не зная как долго она ещё сможет её так обнимать. Лучше уж короткая жизнь с Рейвен, чем длинная и беззаботная без неё.       После тяжёлого разговора девушки больше не о чём не говорили. Обе были морально выжатыми, уставшими. Объятиями они могли сказать друг другу гораздо больше. Перед сном они долго целовались. С упоительной нежностью ласкали друг друга, забыв об усталости, об боли, о тревогах. Они смотрели друг другу в глаза в полумраке, пока сон не укутал их в своих ласковых объятиях.       Днём солнце ярко освещало кухню из больших окон. На столе стоял завтрак, который Рейвен с гордостью презентовала своей девушке: — А вот и моя проклятая яичница. — Я так долго ждала этого момента, — с улыбкой сказала Луна. — Ну ты же хотела травиться моей едой. Вот пожалуйста. — Очень хотела, — ответила Луна и отправила в рот долгожданную еду. Вполне было вкусно. Рейвен добавляла туда какие-то специи, с которыми Луна ещё никогда ничего не готовила. — М-м, мне нравится. Вот это ты наколдовала.       Рейвен ярко улыбнулась, не отрывая от девушки глаз, и сказала: — Я так долго мечтала об этом. Сидела одна на этой кухне и мечтала о том, какого бы это было, если бы ты была рядом со мной. Сейчас понимаю, какая это была глупость, скрываться от тебя. — Зато я пораньше из тюрьмы вылезла. — Ради меня? — Ну ради кого ещё? Для того, чтобы отыскать тебя и надавать тебе по твоей прекрасной заднице. — И почему этого ещё не произошло? Моя задница жаждет твоего праведного гнева, — усмехнулась Рейес. — Сейчас я подкреплюсь, наберусь сил и тогда тебе уже не уйти от ответа. — Ты будешь вершить правосудие в этом милом халатике? — Рейвен стрельнула игривым взглядом на бежевый банный халат, в котором Луна сидела перед ней, ведь её вещи стирались в стиральной машине. — М-да, не латексный костюм, — усмехнулась Луна.       Покончив с едой, Луна задумчиво пила кофе, глядя в окно. И как только получилось, что она снова рядом с Рейвен, встречает с ней утро на одной кухне и так беспечно шутит? Ведь смирилась уже с тем, что Рейвен в её жизни больше никогда не будет, ненавидела её и кляла. Но жизнь в который раз совершила резкий поворот. И с виду, всё так хорошо, пока не задумаешься. — Тебя выпустили досрочно по причине болезни? — спросила Луна, вспомнив, что по этой же причине вышла она сама, только под липовыми справками. К сожалению, у Рейвен справки были настоящие. — Да. — Ты уже тогда решила утаить от меня свою болезнь? — Я надеялась, что смогу вылечиться, пока ты в тюрьме, и тебе просто не придётся всё это пережить. Но появились трудности. Всё не так просто. А тут меня стали засылать этими фотками с Хоуп. Я злилась, что мне тут плохо, а ты там счастлива. Хотя я ведь сама выбрала тебе не говорить, ты была не виновата. И всё-таки я думала об этом. Что ты забываешь обо мне рядом с ней. Что возможно забудешь когда-то окончательно. И будешь счастлива без меня. Но какая же я была дура. Прямо сейчас я это понимаю. Я злилась, мы отдалялись. И я думала, что всё идёт к своему логическому финалу. Но духу не хватило расстаться с тобой, глядя в глаза. Была слишком слаба для этого. Не верила, что смогу. — Надеюсь, теперь ты не будешь от меня что-то скрывать и уж тем более убегать от меня? — Ты говорила, что готова терпеть меня импульсивной, — с мягкой улыбкой сказала Рейес. — Но недооценила степень твоей импульсивности. В этот раз она очень зашкалила пределы моего терпения.       Рейвен стала выглядеть виноватой. Протянула к девушке руку и коснулась её лица, вымолив: — Прости. Больше подобного не повторится. Я сама так счастлива сейчас, что ты снова со мной. Я об этом уже и мечтать не могла.       Почему-то Луна отреагировала на её слова очень жеманно. Испытуемый трепет она оставила глубоко внутри и не показала его за сдержанным видом. Ей было непросто так скоро перестроиться. Ведь ещё вчера Луна ненавидела её, была уверена в том, что Рейвен она нахрен не сдалась, почти смирилась с этой мыслью. А теперь Рейвен снова нежно касается её, со слезами на глазах говорит о том, как сильно нуждалась в ней. И Луну сковало ощущение нереальности происходящего. Страх, что Рейвен снова может поступить так же. Можно ли верить ей, когда она говорит о любви с такой искренностью, а потом исчезает, обесценивая тем самым все сказанные ею слова? Луна верит ей сердцем, а разум всё ещё отказывается принимать изменчивость происходящего, не желает быть доверчивым.       Рейвен опустила руку и с грустью спросила: — Ты сможешь простить меня?       Луна смотрела в её глаза бесконечно долго, и уже успела уловить в них страх. — Я люблю тебя. И это не повод делать мне больно, — строго произнесла Луна. — Если ты это и впрямь поняла, то я готова простить тебя. Я ушла из болезненных отношений не для того, чтобы к ним вернуться. Выбирая тебя, я была уверенна, что с тобой будет по-другому. — Ты права. Мы должны быть друг с другом одним нерушимым целым, и тогда мир не сможет сломать нас. Делить горе и радость на двоих. Мы не должны повторять прошлых ошибок, если не хотим возвращаться к прошлому. Я это, правда, поняла. И я тоже очень люблю тебя.       Луна смягчилась и взяла девушку за руку. Рейвен вымученно улыбнулась, спустилась на пол перед ней и поцеловала её в оголённое колено. Луну уколола столь терзающая её сердце нежность, и она погладила волосы Рейвен. Сколько Луна пережила для того, чтобы сидеть здесь и снова чувствовать её поцелуи на своей коже. Столько же и эмоций она испытывала при всей своей внешней сдержанности.

***

      Исследовав шкаф в поиске одежды из того что есть у Рейвен, Луна находила лишь очередной провал. Луна была повыше Рейвен, чуть шире её в плечах и бёдрах. Всё же она нашла широкую футболку и уже растянутые домашние шорты, полностью оголяющие её ноги и едва ли прикрывающие ягодицы. Девушка вышла так к Рейвен и поймала её задорный смех в свою сторону. — Тебе нужна новая одежда. — Когда ты планировала выкинуть эти шорты? — Они ждали этого момента, — усмехнулась Рейес. — Где ты остановилась? — У Харпер. Но у неё моих вещей нет. Я ещё не забрала их у Беллами. — Тогда это повод заехать за обновками. Ну или навестить твоего бывшего. — Обновки — хорошая идея, — оценила идею Луна, сразу же отметая второй вариант. — А свои вещи ты когда собираешься забрать? — Заберу. Потом. — Ты вроде собиралась меня с ним познакомить, — напомнила Рейвен с улыбкой. — Думаю, что сейчас не совсем время для этого. Он какой-то взбешённый. Но я бы с удовольствием познакомила тебя с Миллером и Фло. — Это кто? — Миллер — друг Беллами и всего человечества. Фло — его девушка, и тоже очень крутая. — Было бы очень интересно познакомиться с твоим окружением. Но и со своим мне тоже надо повидаться. Боюсь представить, что думает обо мне Харпер. С Эхо и Эмори тоже надо бы объясниться, — Рейвен помрачнела, вспомнив о подругах. — Только Финн знал? — Частично. Знал, что больна, но насколько всё серьёзно — нет. — Вы, и правда, больше не общаетесь? — Почти. Он приезжал иногда, конечно. Но я и его старалась держать на расстоянии. А у него и без меня есть чем заняться. Его жизнь бьёт ключом. Он даже играет в рок-группе. И меня звал на концерт, но я никуда не хотела выходить. Ему давно было пора сбросить этот утяжеляющий балласт, которым я для него всегда была. Вот он это и сделал. — Благодаря ему я нашла тебя. — Я знаю. Только он знал, где я. И я ему очень благодарна. Он, как всегда, делает по-своему, и всё становится только лучше.       Девушки гуляли по торговому центру. Рейвен с беззаботным довольным лицом протягивала Луне одежду, которую выбрала для неё. Луна охотно примеряла всё, что ей всучила любимая девушка. Надела на себя даже яркий жакет, усыпанный блестящими стразами, для того чтобы Рейвен могла вдоволь позабавиться с её вида. — На тебя, что не надень, всё отлично смотрится, — делилась она. — На вешалке тряпьё стрёмное, а на тебе сидит как на богине. — Даже тюремная форма? — усмехнулась Луна, игриво выгнув бровь. — Даже она. Но лучше никогда её больше не надевай.       Обходив большую часть магазинов, девушки выбрали пару комплектов для Луны и ветровку для Рейвен. Луна оплатила все покупки со своей карты, на что Рейвен немного повозмущалась для приличия, но всё же позволила себя побаловать. В одном из магазинов Рейвен схватила черную шляпу и надела её на голову Луны, после чего её взгляд загорелся восторгом. — О бог мой! Я ещё не видела человека, которому шляпы шли больше, чем тебе.       Луна, только глядя в эти глаза, готова была носить, что угодно. Выходила она из торгового центра уже в шляпе, вместе с довольной Рейвен под руку. Рейес потащила девушку в своё любимое кафе, рассказывала ей обо всём на свете и выглядела такой счастливой. От прежней потухшей девушки, какой Рейвен была на своей кухне, не осталось и следа. Вечером они гуляли по городу, по освещённым улицам и паркам, зашли в кино на первый попавшийся сеанс. Их первое свидание на свободе прошло великолепно. Несмотря на сложившиеся обстоятельства, Луна чувствовала себя легко. Она будто не верила в смерть. Не чувствовала её приближения. Луна не могла до конца осознать, что это может с ними случиться. В ней горела надежда, что Рейвен будет рядом ещё очень-очень долго, они встретят старость, будут ворчать друг на друга по пустякам, но заботиться друг о друге до конца жизни.       Гуляя по ночной набережной, девушки остановились, глядя на воду наслаждались их совместной тишиной. После Луна нашла в телефоне ту самую песню — их песню, песню их свидания на крыше. Музыка оживила улицу, и Рейвен растерянно глянула на Луну. Луна протянула ей руку, приглашая на танец, и девушка охотно согласилась, не произнеся ни слова. Они обнимали друг друга, покачиваясь в такт мелодии. Они проникали в друг друга, сцепились так крепко и нежно. Волосы Рейвен чудесно пахли, и Луна закрыла глаза, чтобы мира вокруг не замечать. Проходящие мимо них люди глазели на девушек, смущались или улыбались. Но девушки не видели и не слышали никого вокруг себя. Они были сейчас на высоте тюремной крыши, совершенно одни, полностью отданы друг другу. Несоответствие реальности с их мироощущением не волновало ни одну из них. Чувства сильнее сознания, а сладостная иллюзия казалась правдоподобнее всего, что с ними сейчас происходит — всего, что может произойти.

***

      С самого утра Луна уже возилась на кухне с тестом для пирога. Она ломала голову, что могла бы подарить Беллами в день рождения, и не смогла придумать ничего лучше, чем испечь ему пирог, который всегда для него пекла в его праздник. Этот пирог она всегда готовила вместе с матерью, потому хорошо умела его печь, несмотря на её нелюбовь к готовке. Рейвен, любящая поспать до обеда, тоже поднялась с постели пораньше, чтобы провести время с Луной и помочь ей. Вот Рейвен на кухне была совершенно беспомощна. Действовала по инструкциям Луны и всё время косячила. Луна не раздражалась, а только больше с неё умилялась. И вот укладывая персики на верхушку пирога, Луна вспомнила, как когда-то готовила этот пирог вместе с Джоном, и решила добавить его фирменный штрих, выложив персики в форме члена. Рейвен, увидев это, рассмеялась, а после того, как Луна отправила пирог в духовку, серьёзно удивилась: — Ты его таким и подаришь? — Да. Так всё и задумано. Однажды на днюху Беллами я пекла пирог вместе с Джоном, и пока отвлеклась, Джон вот так интересно украсил пирог и отправил запекаться. Ты бы видела моё лицо, когда я его вытащила из духовки. Я от смеха полдня отходила. — Ты готовила пирог для Беллами вместе с его любовником? — Вот так вот вышло. В моей жизни вообще полно идиотских историй, — усмехнулась Луна. — Поэтому я хочу сделать подарок Беллами в благодарность за то, что вытащил меня из тюрьмы, терпел мои пьяные выходки после и побеспокоился обо мне в больнице. Так что пирог ему за то, что он хороший человек, а член из персиков — за то что изменял мне, скотина.       Рейвен рассмеялась, после подошла к столу макнула палец в муку и облизнула его. — Бывшему ты, значит, пирог испекла, а мне нет, — обиженно произнесла она. — Сейчас всё будет. Для тебя я приготовлю самый вкусный пирог, ягодка, — с улыбкой сказала Луна и коснулась пальцем её носа, оставив на нём след от муки. — Выложишь мне из персиков вагину? — Эй, ты даёшь мне невыполнимую задачу. Я не кулинарный художник. Это член изобразить много умений не надо. Потому его и рисуют чуть ли ни на каждом заборе. — Ты так быстро сдалась? — насмешливо воскликнула Рейвен и сыпанула горстью муки Луне в лицо.       Луна хмыкнула, вытирая глаза, после чего собрала горсть муки в ладони и тоже швырнула ею в девушку, громогласно провозгласив: — Не дождёшься!       Девушки со смехом, как малые дети, устроили битву мукой, не думая о том, сколько им потом понадобится времени на уборку. Луна стиснула неугомонную Рейвен в объятиях, намереваясь выиграть этот бой, и поцеловала её губы. В одно мгновение из соперниц они превратились в самых нежных любовниц. Рейвен стянула топ с тела Луны, стала опускаться поцелуями по шее к ключицам, после до груди. Мягкие губы Рейес обхватили стоящий сосок, она игралась с ним языком, очень аккуратно прикусила зубками. Волны мурашек побежали по телу. У Луны появилось желание искусать её всю. Но сейчас Рейвен взяла доминирование в свои руки. Она стянула с Луны одежду, небрежно отбросив в сторону. Спускаясь поцелуями по животу, Рейвен развела бёдра Луны шире, подлезла ближе, удобно расположившись между её ног, целовала и ласкала языком половые губы, хватала губами клитор, посасывала его и оттягивала губами. Она была нежной и пылкой. Луна несдержанно постанывала, крепко вцепившись руками за край кухонного стола. Рейвен словно было всё мало. Она опустилась на пол, потянув за собою Луну, не отрываясь от неё. Луна даже едва ли не упала, но всё-таки сумела сохранить равновесие, коротко рассмеялась. А Рейвен едва ли что-то замечала. Она легла на пол всем телом, самостоятельно усадив Луну на своём лице. — На полу твёрдо, — побеспокоилась о ней Луна сквозь истому наслаждения. — Какая заботливая, — усмехнулась Рейвен. — Я чувствую муку на языке, которую ты собрала с моего лица. Теперь твоя вагина как сладкий пирожочек.       Луна засмеялась, а после вновь выгнулась и застонала, чувствуя её нежные губы и ласковый язык, её руки, крепко вцепившиеся в бёдра, её дыхание, опаляющее кожу. Всё-таки он трахнулись на кухне, как Рейвен когда-то обещала.

***

      Спустя пару дней девушки решили выбраться в люди. Луна познакомила Рейвен с Миллером и Фло, вместе с ними ещё было несколько друзей Фло — такие же общительные и неординарные. Рейвен быстро влилась в компанию. По-другому быть и не могло. Миллер и Фло выглядели как что-то единое, как продолжение друг друга, несмотря на то, что они не миловались при друзьях, не касались друг друга толком, но даже из далека можно было понять, что они вместе. И в то же время она выглядели свободными и ни от кого независимыми, они не были тенью друг друга, они были разные и одинаковые.       Фло быстро разговорила Рейвен. Та уже рассказала и про тюрьму, и про школу, про свидание на крыше тюрьмы с Луной. Фло одобрила. Она явно предпочитала такие свидания больше, чем классические походы в кино или ресторан. А когда Фло поддержала разговоры о компьютерах и машинах, глаза девчонки-механика загорелись сумасшедшим огнём, и их друг от друга уже было не оторвать. Луне было отрадно наблюдать довольную Рейвен. Было приятно видеть, что с Фло они нашли общий язык. — Фло, давай погоняем? — предложил высокий паренёк с полностью забитыми татуировками руками. — Хочешь поглядывать на мой зад, пока будешь волочиться за мной? — Я именно поэтому даю тебе фору, — усмехнулся он. — Ты просто не можешь меня догнать, Корин, — с насмешливостью и лёгким чувством превосходства ответила Фло, по-лисьи улыбнувшись. — Реванш? — с ответной улыбочкой предложил Корин. — Я тоже хочу прокатиться, — сказала Рейвен с мгновенно вспыхнувшим огнём в глазах.       Фло подошла к своему байку и позвала её за собой: — Запрыгивай, детка. Прокачу. А Корин хоть на новую попку полюбуется. — Ты что делаешь? — остановила свою девушку Луна. — Тебе нельзя. — Жить нельзя? Я же ещё не умерла. — Ты хочешь это исправить? — с ледяной строгостью осекла её Луна. — Я не каталась никогда. Всегда только думала об этом. Куда откладывала — непонятно. Теперь когда, если не сейчас? Я хочу жить, пока могу это делать.       Во взгляде Рейвен застыла мольба. И Луна разрывалась между желанием подарить ей эти мгновения радости и пониманием, что её сердце такого адреналина может не выдержать. Фло посмотрела на девушек и всё поняла, даже не зная всех нюансов, не зная диагноза Рейвен. — Не переживай, Луна. Я буду ехать очень аккуратно, — заверила Фло. Луна увидела в её глазах уверенность и благодарно кивнула. Рейвен с сияющей улыбкой поцеловала Луну в щёку и подошла к байку. — Надевай, — Фло передала свой шлем Рейес. — Зай, мне не нравится, что ты поедешь без шлема, — обозначил Миллер. — Да мы будем ехать со скоростью детского паровозика. Не бойся за меня, любимый, — успокоила его Фло.       Корин усмехнулся: — Значит, мой зад ты и в радиусе километра не увидишь. Смотри, не усни за штурвалом. — Зато я буду катать горячую цыпочку, пока ты будешь довольствоваться лёгкой победой в одиночестве.       Байк Корина с оглушительным рёвом умчался вдоль трассы. Рейвен прижалась к спине Фло, обхватив её руками, и Фло плавно разогналась. Они ехали не быстро, но Луна всё равно как беспокойная мамаша смотрела на них со страхом и тревогой, ей казалось это слишком быстро. Пока остальные продолжали вести увлечённые разговоры, она не сводила глаз с дороги. — Рад, что ты нашла её, — произнёс Миллер. — И тому, что не буду больше отнимать внимание Фло? — с улыбкой отшутилась Луна. — Её внимания всем хватит. Я не жадный.       Луна решила, что ей нужно отвлечься и не изводить себя зазря. Уже всё равно позволила. — Отметили днюху Беллами, как всегда, ярко и шумно? — Да, даже слишком, — ответил Нейт без присущей ему лёгкости. Он несколько помрачнел и увёл взгляд. — Я подарок ему отправила с поздравлениями. Ни ответа ни привета, — поделилась Луна с неким укором, адресованным не Миллеру, конечно. Она ждала хотя бы скудное сообщение на телефон со словом: «Спасибо». Прошло уже четыре дня. — Ему сейчас не до этого, не обижайся. — Что-то плохое случилось? — поинтересовалась она, заметив настрой друга.       Миллер долго молчал, глядя на дорогу, словно и не услышал вопроса. Нейт не любил обсуждать что-то очень личное из жизни других людей. И Луна без слов поняла — случилось. — Мы его потеряли, — ответил Миллер, когда Луна уже и не ждала.       От его ледяного тона по телу пробежала дрожь. Сердце сжалось от осознания услышанного. Она не могла уложить эту фразу в голове. Если бы Беллами был мёртв, Луна бы это уже знала, да и Миллер бы тут не веселился. Но почему-то от этой фразы всё равно веяло леденящим душу страхом, и Луна еле слышно выронила: — Что? — Ты можешь прийти к нему, говорить с ним, но ты его не найдешь, — уклончиво ответил парень.       Совсем недавно Луна видела его и могла бы сказать совсем обратное. Что он наконец начал обретать себя. Что могло случиться за столь короткое время? Она только хотела расспросить Миллера об этом, как увидела на трассе возвращающихся Фло и Рейвен. Перед ними на встречную полосу выехал автомобиль, пытающийся перегнать ехавшую перед ним машину. По всей видимости, он надеялся проскочить между машиной и мотоциклом, но это был самый безрассудный манёвр на дороге, какой Луна только видела. Её сердце сжалось в эту же секунду. Фло резко увернулась в сторону, и её байк улетел в кювет. Девушки вылетели из него на землю. Для Луны эта сцена была словно в страшном сне. На несколько секунд она окаменела. И только когда увидела, что Миллер и остальные ребята побежали в их сторону, Луна сорвалась с места и помчалась к месту аварии.

***

      Ожидание в больнице стало её личной пыткой. Девочки не сильно пострадали, руки-ноги были целы, уже хорошо. Но Луна боялась, что эта ситуация сильно повлияет на здоровье Рейвен. Луна корила себя и ругала за то, что позволила ей сесть на этот байк. Вновь купилась на её красивые молящие глазки, идиотка! Эти глазки могли сегодня навсегда закрыться. О чём она только думала?       Рейвен вышла из кабинета врача, и Луна тут же подскочила к ней. — Всё хорошо. Отделалась лёгким испугом и ссадинами. С сердцем всё в порядке. Ну, как в порядке. В общем, как и обычно. Авария не повлияла. — О боже, как я рада, — облегчённо выдохнула Луна и прижала девушку к себе. — Фло положили в палату. Врач сказал у неё сотрясение мозга. — Пошли к ней.       Девушки зашли в просторную светлую палату. Рядом с больничной кроватью Фло сидел Миллер. Они о чём-то говорили, Фло выглядела довольно бодрой, даже немного улыбалась. — Ну как ты? — обеспокоенно спросила Луна, сев рядом с ней на кровать и взяв девушку за руку. — Жить буду. Всего лишь сотряс. Через пару дней выпишут, буду снова порхать. — Всем бы такой оптимизм, — с грустной улыбкой сказал Луна. — Вы чуть с машиной не столкнулись. Тебе не страшно? — Я испугаться не успела. А после уже глупо бояться. — Жаль номера не запомнил, — посетовал Миллер. — Как-то не до того было. Но ничего, я послал на него страшное проклятие.       Фло усмехнулась: — Ну всё, будем наблюдать сегодня в полночь голого Миллера, танцующего с бубном у костра. — Я не против. Но мне нужна напарница. Я просто отлично танцую в паре, — с улыбкой ответил Нейт. — Поэтому я дождусь твоего выздоровления.       Луне было приятно наблюдать за ними и за их настроением, на которое авария никак не повлияла. Но сама она чувствовала какую-то необъяснимую тревогу. Словно опасность ещё висит над их головами.       Фло взглянула на Луну и обратилась к ней: — Прости, что чуть ли не угробила твою малышку. — Ты ни в чём не виновата. Я же видела, ты ехала медленно. А тот урод, видимо, куда-то очень спешил. — А ты в порядке, малышка? — поинтересовалась Фло у Рейвен. — Это ты у меня спрашиваешь? Когда ты лежишь в больничной койке, а я пришла тебя навестить. — За меня нечего переживать. Я вас всех ещё переживу. — Моя крутая терминаторша, — с мягкой улыбкой произнёс Миллер и обнял девушку ласковым взглядом.       Фло усмехнулась, а после обратилась к своему парню: — Отвезёшь мой байк на ремонт, пока я тут? — Обязательно. Ему тоже нужна реабилитация. — Как выпишут, надеру задницу Корину, чтобы не зазнавался.       Луна приподняла бровь в удивлении, но ничего не сказала. Фло буквально вот-вот чуть ли не разбилась, это жуткое событие ещё не успело выветриться из памяти, а они так легко обсуждают последующие гонки на мотоциклах, словно бы авария — ерунда какая-то, не стоящая внимания. Фло и Миллер в принципе создают впечатление, словно они и не заметили, что произошло. Для них всё весело и забавно. Они будто бы под наркотой, или немного психи. И Рейвен выглядела спокойной. А у Луны эта ужасная картинка застыла перед глазами, страх её до сих пор не отпускает.       Беспощадные бессмысленный мысли настойчиво лезут в голову: «Что если бы всё сложилось иначе? Что если бы они ехали быстрее?» Луна тщетно пыталась отмахнуть мысли о том, что могла бы сейчас стоять над безжизненными телами подруги и своей девушки. Девушка поёжилась словно от холода, и пока друзья вели непринуждённые беседы, вышла из палаты, предупредив их, что скоро вернётся.       Она вышла в холл, открыла окно, чтобы подышать свежим воздухом и привести своё эмоциональное состояние в порядок. За спиной послышались неторопливые шаги. — Не переживай так, — произнёс убаюкивающий голос друга. — Поезжайте домой, отдохните. Я побуду с Фло. — Тебе разве не было страшно? — спросила она, продолжая стоять к нему спиной и смотреть в окно. — Было. — И ты, действительно, позволишь ей снова гонять на байке? — Конечно, позволю. Она очень любит свой байк. Без него она — не Фло. — А с ним она может стать мёртвой Фло. — Без него она живой тоже не будет. Почему я, кто-то или что-то должен отнимать у неё её жизнь при жизни? Ты пойми, смерть приходит даже к тем, кто не выходит из дома. От неё не спрятаться и не убежать. А вот свободная счастливая жизнь начинается там, где есть опасность. Жизнь без смерти была бы чертовски скучным бременем. А я своей девушке желаю добра. Поэтому если она хочет в пекло, я пущу её в пекло, но пойду за ней следом.       Почему-то по щекам Луны потекли слёзы. Она чувствовала себя такой беспомощной и слабой. Она перед своими страхами просто никто. Беззащитный ребёнок. Стрелок без автомата. Перед смертью и перед жизнью — она крохотная пылинка, безвольно летающая в воздухе. Она словно бы очнулась от эйфорийного сна и почувствовала боль, сжимающее её сердце уже долгое время, которую она заметила лишь сейчас. И эти тиски были слишком тяжёлыми, беспощадными. Она стала своим отчаянием. Отчаянием, обезумевшим от осознания, что любовь всей её жизни медленно угасает и с каждым днём всё ближе к своей погибели. Луна вновь поверила в смерть. Видела её близость своими глазами, почувствовала её холод за спиной. Она настоящая, она существует, и она уносит любимых так безжалостно, когда ей только заблагорассудиться, даже не позволив проститься.       Тёплая рука легла Луне на плечо, и Миллер тихо произнёс: — Не показывай страху, что ты его боишься. Когда ты сама поверишь в то, что демонстрируешь, он отступит. Ему станет неинтересно. — Можно ли перестать бояться смерти любимых? — с горечью выронила Луна. — Страх оправдан, когда он — инстинкт самосохранения. В иных случаях он бесполезен. Любимых нужно просто любить, пока они рядом.

***

      Последующие дни Луна неумело справлялась с терзающими мыслями. Её эмоциональное состояние резко и бесповоротно изменилось в противоположную сторону, вывернулось наизнанку. Прежнее спокойствие покинуло её. Она чувствовала нескончаемое давление страха и накатывающегося отчаяния. Оно всё время душило её, не давало вдохнуть. Девушка крутила слова Миллера в голове, как заезженную пластинку, и мысленно соглашалась с ним, просила себя быть сильнее, быть мудрее. Потом она обнимала Рейвен, вжимала её тело в себя сильно и нежно, и её сердце готово было кричать от боли и страха потери. Луна держалась, молчала и улыбалась, внутри себя утопая в слезах и разрывая страхом себя в клочья.       «Мой инстинкт самосохранения твердит мне, я умру без тебя. Даже если останусь жить».       По ночам снилась мама. Последние дни её жизни. Её бледное, высохшее лицо. Её добрая светлая улыбка на угаснувшем лице. Маленькие огоньки неубиваемой юности и жизнелюбия в зрачках уставшей и измученной болезнью женщины полыхали до самого последнего вздоха. Она беспокоилась о своих девочках. Она оставалась мамой до самого своего конца. И она умерла на глазах своей старшей дочери. Смерть не щадит никого. Она забирает родных и самых нужных, не считаясь ни с временем, ни с любовью. Она оставляет живых с выскобленными без остатка душами. Ни крики, ни слёзы, ни мольбы её не останавливают.       Рейвен стала такой мечтательной. Она будто бы впала в детство. Словно маленькая наивная девочка встречала каждый день с улыбкой, строила планы на вечер, на неделю, на жизнь вместе с Луной — на долгую, счастливую жизнь. А Луна смотрела на неё и думала: «Вот тебя не станет, и что делать дальше? Что мне делать дальше? Жить. Как?»       Когда девушки дошли до Монти и Харпер, подруга встретила их очень эмоционально. Харпер ругалась, после горько плакала, злилась, жалобно молила. Луна стояла рядом, молчаливо наблюдая за ними, и не вмешивалась. Ей было больно видеть и слышать слёзы подруги. Они были как свои. Это и были её слёзы. Слёзы, которые она себе не позволяла. Они вырывались из неё через Харпер. Рейвен обнимала подругу, без конца успокаивала, уверяла, что всё будет хорошо, что всё не так безнадёжно. — Ничего страшного. Я выкарабкаюсь. Я всегда выкарабкивалась. Я же упрямая, ты меня знаешь. Вылечат. Куда они денутся?       Луне от этих слов становилось всё горче и горче. Словно бы её обманывают, и она так хотела верить в этот обман. Её уверяют, что есть чудо, что существуют вечная любовь и единороги, но она уже выросла из того возраста, чтобы во всё это верить. Только отсутствие веры в чудо не исключает желания того, чтобы это чудо существовало. Взрослым хочется чуда не меньше, чем детям. Им хочется того, во что они не верят.       В ночь Харпер не отпустила девочек домой. Подруги остались на ночёвку. Луна вышла на балкон покурить. Когда-то девушка стояла на этом балконе, думала о Рейвен и ненавидела её. Сейчас она ненавидела весь мир, за то что он захотел отнять Рейвен у неё. Ненависть плотно засела в ней, ела её изнутри, отгрызала стальными зубами по крошке. Луна ненавидела свою беспомощность, своё бездействие, свою скорбь. А это всё, что её сейчас составляло. Она ненавидела себя от макушки до кончиков пальцев. «Лучше бы я тебя не знала,» — думала она. Она готова было отречься от самого светлого в своей жизни, от любви и от счастья, что прежде испытывала. Ей было настолько больно, что Луна была готова отречься от самой важной части себя. И она ненавидела свои эгоистичные мысли в этот момент. Она стала своей ненавистью. Опустошенная, она вернулась в комнату. Рейвен не было, и Луна отправилась на кухню. Там на подоконнике при выключенном свете перед открытым окном сидела Рейвен, скрестив ноги у внешнего края окна.       «Она выпала из окна, — пронеслось в голове голосом Хоуп, рассказывающей про сестру. — Не знаю, как так получилось. Она сидела на подоконнике у открытого окна… как всегда, любила сидеть там.»       По нервам словно ударило током. Луна так испугалась, что Рейвен сейчас упадёт, и её не станет прямо в эту же секунду. Смерть густой тучей нависла над её головой и терпеливо выжидала момента, когда сможет загрести её в свои руки. — Встань с подоконника, — строго сказала ей Луна.       Рейвен обратила на неё непонимающий взгляд и осторожно спросила: — Почему? На улице замечательная погода, так свежо. — Ты можешь наслаждаться воздухом, стоя на полу. — Что случилось? — Я прошу тебя, Рейвен. Так сложно сделать то, о чём я тебя прошу? — продолжала настаивать Луна твёрдым и бескомпромиссным тоном. Рейвен слезла с подоконника, опустив ноги на пол, и тогда Луна незаметно выдохнула. — Ты какая-то нервная. Может, устала? — Я не устала. От чего мне уставать? У нас ведь всё хорошо. — Ледяной тон девушки настораживал Рейвен. Она могла уловить нотки сарказма, но не была в этом уверенна. — И будет. Всегда будет, — с мягкой улыбкой произнесла Рейес и протянула девушке руку. Луна подошла к ней ближе, взяла за руку, с виду успокоившись. Но не внутри. — Я только что думала, — продолжила Рейвен. — Может быть нам сыграть свадьбу?       Это заявление заставило Луну опешить на мгновение. — Ты думаешь, сейчас подходящее время для свадьбы? — А когда будет подходящее время? Нет более подходящего времени, чем сейчас. — Мы должны вкладывать все силы и деньги в твоё лечение, а не в гульки. — Для свадьбы необязательно устраивать пир на весь мир. Мы могли бы устроить тихое венчание, позвать только самых близких, или вообще никого ни звать. Только мы вдвоём. — Почему именно сейчас? — Я хочу умереть твоей женой, — с ласковой и печальной улыбкой ответила Рейвен.       Её слова ударили по самому больному. Луна отпустила её руку, нервно отшатнувшись и злостно прошипела: — Ты издеваешься надо мной? Ты думаешь, для меня это шутки? Если ты и готова сложить лапки и лечь умирать, то я не готова тебя отпускать. Считаешь, мне приятно это слышать? Слышать, что ты готова опустить руки и ничего не делать, для того чтобы остаться со мной. — О, Луна, прости. Я не хотела сделать тебе больно. Я просто подумала, что это фраза будет звучать очень романтично. Я не должна была так говорить. Конечно же, я хочу прожить всю свою жизнь с тобой в качестве твоей жены, а не умирать ею. — Ты лезешь на байк, на открытые окна, ты готова тратить оставшееся время на брачные церемонии, и тебя вообще не беспокоит то, что тебе нужно беречь своё сердце! Ведь развлечения тебе дороже, чем твоя жизнь, дороже, чем я! — Прекрати так говорить, — осекла её Рейвен с обидой и разочарованием во взгляде. — А ты прекрати вести себя так! Тебе пора начать думать о ком-то ещё, помимо себя. Наша любовь — это не романтичная мелодрама с печальным концом. Твоя смерть — это не драма из книжки. Для меня это всё реально, для меня это страшно и больно. Это не тебе потом хоронить человека, которого ты любишь. Да я бы предпочла сдохнуть вместо тебя! Может тогда бы ты хоть поняла, какого это, если так не доходит. — Перестань злиться. Я не виновата в том, что умираю. — Ты не умираешь, Рейвен! Твоя болезнь излечима. Операция может тебя спасти. Это выход. Пусть даже труднодоступный, но он есть. Ты же говоришь: «Я умираю», словно бы этого выхода нет!       Повисла угнетающая тишина. Рейвен задумалась, некоторое время молчала. А Луна выдохлась. Выплеснув всё, она ослабла. — Я отдаю себе отчёт, что надежды могут не оправдаться. Я могу вылечиться, а могу нет. Я хочу быть готова к любому исходу. И ты должна быть готова. Потому я хочу провести это время с тобой так, словно это последние дни моей жизни. И для меня только это важно. Что девушка, которую я люблю, которой доверяю больше всех в этой жизни, которая всегда честна и искренна со мной, рядом со мной. Потому даже умирать не страшно. Прими это и прости меня, если тебя это ранит.       Из-за этих слов Луна почувствовала себя самым мерзким, ужасным человеком на земле. Она не стоит таких признаний, не стоит её непоколебимой веры. Чувство вины и стыда пронзило её острым копьём насквозь. Рейвен не понимала, почему её девушки сейчас так больно это слышать, почему её взгляд измучен. Конечно, она не понимает. Она слепо верит той, кто обманывает её изо дня в день, создавая видимость своей честности. Она считает Луну достойной её и её любви. И всё это только потому, что она не знает всей правды. Потому что Луна — мерзкая лгунья. Но Луна это будет знать всегда. И даже если Рейвен умрёт, Луна не избежит ответа перед собой за эту ложь. Эта ложь станет самым жестоким оружием против неё самой. Этим оружием она сама добьёт себя. — Но это не так, — глухо произнесла Луна. — Ты очень ошибаешься на мой счёт.       Рейвен застыла в замешательстве и заметно напряглась от услышанного. — Я не могу больше молчать, — выронила Луна осевшим голосом, с болью выталкивая из себя слова, цепляющиеся за горло. — Я изменила тебе.       Взгляд Рейес наполнился болью, но она ничего не сказала, глядя ей прямо в глаза. Ни последовало никаких эмоций, лишь взгляд, режущий острым лезвием. — Когда я избила Элку и разбила её телефон, мне хотели увеличить строк и перевести на строгач. Начальник тюрьмы привёл меня в свой кабинет, запугивал и давил. А потом сказал, как я могла бы этого избежать. И я трахнулась с ним. Но не за это я каюсь перед тобой. Я тогда чувствовала себя наравне с грязью, по которой прошлись ботинками и втоптали в дорогу. Меня накрыла такая боль, стыд и чувство собственной ничтожности. Я просто позволила себя изнасиловать, грубо говоря. Я не препятствовала этому. Я умирала от отчаяния в своей постели… и Хоуп была рядом. Она обогрела и спасла. А мне было необходимо почувствовать от кого-то то, что я не грязь, а человек, который стоит большего.       По щекам Луны потекли слёзы, которых она даже не замечала. Она не пыталась выглядеть жалобной, не надеялась на понимание или искупление. Луна понимала, что не посмеет побежать за Рейвен и вымаливать у неё прощения. Ей слишком стыдно и слишком больно. И она не верит в то, что заслуживает того, чтобы Рейвен её прощала. Луна собственноручно поставила точку в их отношениях своим признанием. Но она понимала, что не может больше молчать. Рейвен ей так верит, Рейвен умирает, а что сделала Луна? Предала её? И продолжает предавать каждый день? — Ну чтож, — ледяным, несвойственным ей тоном последовало от Рейес. — Тебе с этим жить.       Рейвен пронзила её взглядом, который сказал гораздо больше, чем её слова. С виду почти безразличная она была сломлена, но стойко держала лицо. Больше ничего не сказав, Рейвен вышла из комнаты, оставив Луну одну. По комнате прошёлся грохот захлопнувшейся входной двери. Рейвен покинула квартиру, и Луна стекла по стене на пол, беззвучно рыдая в вязкой тишине.       Оставшись на балконе в одиночестве, Луна даже не могла размышлять о том, что с ней будет дальше. Больно так, что единственное, чего ей хотелось, это выбросить своё тело за пределы этого балкона. Как можно было уложить в голове, что их отношения с Рейвен нашли свой конец? Ещё такой ужасный, наполненный горечью и скорбным чувством вины. Ничто больше не станет прежним. Рейвен больше не будет ей очаровательно улыбаться, не будет прижиматься к ней и греть своей нежностью. Любовь не в силах пережить предательство. А Луна была не в силах пережить её утрату. Любовь, рождённая в стенах тюрьмы, не пережила своего освобождения. Луна вновь с упоительной радостью вспоминала о тех самых замечательных днях, которые она провела в тюрьме вместе с подругами и вместе с любимой девушкой. Вернувшись на волю, она лишь хлебнула горя и разочарования. Это был её аперитив.       На телефон поступил звонок, Луна достала телефон, не думая о том, кто мог ей звонить в такое время. И очень удивилась, увидев имя сестры на экране. — Почему ты мне не сказала, что вышла из тюрьмы? — возмущалась она. — Я ждала твоего звонка из тюрьмы. Уже начала переживать. Закидывала тебя сообщениями и звонками на тот мобильный, что у тебя был в тюрьме, но они были не доставлены, словно нет связи. Я уже позвонила Беллами, но и он не брал трубку. Я уже думала сорваться и прилететь к тебе, но наконец Беллами перезвонил и сказал, что ты уже почти месяц как на свободе. — Прости, Мэди, — дрожащим от слёз голосом произнесла Луна. — За всё меня прости. Я никудышная сестра.       Мэди перестала злиться, услышав её слёзы, но жутко забеспокоилась. В последний раз она видела сестру такой только после смерти мамы. — Что у тебя случилось? — Я давно должна была сказать тебе. В тюрьме я встретила девушку, которую всем сердцем полюбила. И она полюбила меня. Я была так счастлива с ней. Но я потеряла её.       Мэди некоторое время молчала, сбитая с толку такими признаниями. А после она спокойно спросила: — И зачем ты её тогда потеряла?       Луна громко всхлипнула, не зная, что она может на это ответить. Ведь, действительно, зачем же она её потеряла?

14.2 Смотри мне в глаза, когда убиваешь меня!

      Его губы пахнут домом. Дом пахнет им. И этот запах доводит до головокружения. Джон целовал его так безудержно, ненасытно, хоть и аккуратно, опасливо. Он совместил несовместимое. В сердце точно так же боролись несовместимые чувства. Боль разрывала на части, выжимала все чувства и слёзы. Но любовь огнём полыхала, приковывала к нему, наслаждалась им сквозь невыносимые муки. И не было сил отпустить, отстраниться, отвыкнуть. Джон цеплялся в него мёртвой хваткой и задыхался, целуя его. Но только в этот момент он по-настоящему дышал. Пока тёплые руки Беллами держат его лицо, а губы терзают изнеженной пыткой. Пока Джон дрожит от боли, от безысходности, от любви к нему. Пока Джон выдыхает ему в рот, пока пальцами скользит по его коже, в попытке собрать в руки как можно больше его тепла. Пока Джон горит рядом с ним. Пока не погас, когда он уйдёт.       Теперь это останется лишь воспоминанием. Гореть ему больше не суждено. Осталось лишь умирать во мраке, без тепла и света. Джон сидел на полу своей квартиры, думая только о сегодняшнем поцелуе с Беллами, утопая в воспоминании, и с ужасом осознавая, что этот поцелуй был последним.       Когда Октавия ушла к дому Беллами потушить костёр, Джон незаметно свалил от неё домой. После она звонила, но Джон не смог найти силы поднять трубку. Он пришёл в свою квартиру, скатился спиной по стене на пол и взорвался на части. В мыслях — их поцелуй, на глазах — слёзы, в сердце — сквозная дыра.       «Господи, как я соскучился. Останься со мной,» — пронеслось воспоминание голосом Беллами, который буквально молил Джона быть рядом.       А после озлобленное: — «Пошёл вон отсюда».       Джон замотал головой. Рыдания грызли горло. Он ронял беспомощное: — Нет. Нет. Нет.       Слова падали с его губ, закатывались в углы — безвольные, никем не услышанные. Мёртвая тишина в квартире и голодное одиночество съедали их. Джон не слышал себя, пока говорил вслух. Он лишь молил кого-то смилостивиться над ним, кого-то, кого нет в этой комнате и в этой реальности.       «Живым быть больно, но я ни за что не променяю эту боль на равнодушие. Я больше ни на что не променяю тебя!» — Его горящие глаза, мольба и поглощающая нежность во взгляде.       «У меня в голове не укладывается, что ТЫ способен на такое!» — Застывшие ярость, боль и разочарование в его глазах полыхали адским огнём.       Джон жмурится, будто пытается стерпеть боль после удара. Всхлипывает: — Нет. Он и сам не верит в то, что он мог это сделать. Это словно бы было во сне. В страшном сне. И завтра он проснётся, а Беллами снова будет ждать его и просить вернуться.       Джон снова будет разрываться из-за тяжёлого выбора. И эта ужасающая неотвратимая определённость не будет сжимать ему горло. Кажется, он сделал самый ужасный выбор из всех возможных.       «Ты бы лучше тогда пристрелил его, » — произнёс Атом голосом совести. Воспоминания сегодняшнего вечера били одно за другим. Джон не мог от них увернуться, защититься. Они били беспощадно, наотмашь.       «Нет, нет, нет! Мы не можем…» — молил Брайан. — «Он мой друг».       Голоса в голове перебивали друг друга. Словно восстали над его разумом, давили и прессовали, беспрестанно напоминая о каждом шаге, который привёл его в это самую точку невозврата. Теперь уже ничего не изменить. Джон прижимает к себе колени, хватается за голову, думает: «Мог ли я поступить иначе?» Может быть, и не мог. Поддаться соблазну, сдаться в руки Беллами и тем самым предоставить его жизнь опасности — тоже так себе выход. Но если бы он мог говорить Беллами «нет», к таким радикальным методам не пришлось бы прибегать. Одно слово могло бы спасти их обоих. Одно твёрдое непоколебимое слово. О котором Джон забывает сразу же, как только Беллами касается его, проникновенно смотрит в глаза и ласкает своей очаровывающей ложью. Секс с Брайаном хоть и стал этим самым словом «нет», только слишком разрушительным. Почему же Джон всегда дожимает себя до крайности, из которой выход только один — в отчаяние?       Звонок в дверь. Время около двух часов ночи. В такое время за ним могли прийти только затем, чтобы убить. Джон надеялся, что это пришёл Беллами для того, чтобы застрелить его. Джон готов был принять только такую смерть. Умирать, глядя ему в глаза, и просить у него прощения.       Джон через силу поднялся на ноги и отправился к двери. Он открыл её, не посмотрев в глазок. Было как то всё равно, кто к нему припёрся в два часа ночи. За открытой дверью Джон встретил того, при встрече которого в голове возникла лишь одна мысль: «Тебя ещё не хватало». — Я пришёл спеть тебе колыбельную, золотце, — произнёс незваный гость всё с тем же ухмыляющимся видом, а после зашёл в квартиру, не спрашивая разрешения. Джон закрыл за ним дверь и тяжко выдохнул. Сил на то, чтобы выносить его присутствие, которое он всё время приправляет мерзкими комментариями и жестокими издёвками, совсем не было. Роан прошёлся по комнате, а после откинулся на диван. Он, как и обычно, бросил в Джона пронизывающий взгляд. От этого взгляда всё время хотелось куда-нибудь спрятаться. — Не соскучился ещё? — Нет. — Как жаль, — ехидно ответил тот. — А я вот, признаюсь, соскучился немного. — Опять пришёл издеваться надо мной? — равнодушно спросил Джон, словно был уже к этому готов. Но на самом деле не был. — Расслабься. То была всего лишь шутка.       Боль вместе со злостью закипали внутри, жгли внутренности. Джон стиснул зубы и глубоко вдохнул, в попытке успокоиться. — Очень смешно, — сквозь зубы проговорил парень. — Ну а как мне ещё развлекаться, золотце? — забавлялся Роан. — Тем более, когда ты так ведёшься. Интересно иногда подёргать за ниточки, посмотреть, как работают рычаги давления. В моих руках есть пульт, с помощью которого я могу управлять тобой, и ты сделаешь всё, что я только захочу. Заметь, что я ещё ничего не заставил тебя делать против твоей воли. — И чего ты ждёшь? — настороженно спросил Джон. — Я ничего не жду, душа моя. Я развлекаюсь, — самодовольно высказал Роан с мерзкой ухмылкой на лице. — Ты продлеваешь мне кайф. Так бы сделал то, что мне от тебя нужно, и мне бы пришлось оставить тебя. А так мы можем с тобой видеться, секретничать. Не расскажешь, кстати, что сегодня случилось? От чего твой благоверный такой дикий был?       Джон побледнел. Что если Роан уже всё знает и просто снова издевается? Неужели у него могут быть глаза и уши везде, даже в доме Беллами? Если это так, то Брайана уже не спасти? — Ну давай, колись уже, — подначивал мужчина. — Обещаю, что не буду сильно ругаться и в угол не поставлю. По заднице бы, конечно, отхлестал. Но это пока отложим. — Обещаешь, что никого не убьёшь? — опасливо спросил Мёрфи, не понимая, что ещё он может сделать в этой ситуации. — Та-ак, — с довольной улыбкой протянул Роан, весь его вид выдавал, как заострилось его внимание. — А это попахивает непослушанием. Рассказывай, что натворил, бесёнок. — Ты дашь слово? — Ты не в том положении, чтобы с меня что-то требовать, — более строго оборвал его мужчина. — Расскажи, а я уже посмотрю на твоё поведение, или на то, как ты будешь умолять меня.       Джон опустил глаза, решаясь произнести это вслух. Скрыть это всё равно не получится. А сказав прямо, Джон может рассчитывать на то, что Роан оценит честность и пойдёт на уступки. — Я переспал с другом Беллами на его дне рождении.       Секунда удивлённого молчания, а после Роан раскатисто рассмеялся. Его приятно удивила и повеселила эта новость. После он прокомментировал: — Ну ты безбашенный. Чистое зло в ангельском обличии. С тобой страшно иметь дело. На такую жестокость даже я бы не пошёл. Я бы просто выпотрошил, расчленил, да закопал бы труп, а ты вон на какую извращённую месть способен.       Его слова проходятся по Джону очередным ударом. А его одобрение кажется мерзким, противным до тошноты. Нет, Джон определённо не хочет быть хоть в чём-то хвалёным Роаном. Его комплименты отвратительнее любых оскорблений. Его восхищение горче и презреннее тысячи осуждений, ненависти всего мира.       Роан снова насмешливо произносит: — Ну вот что же ты за человек такой? Даже когда я держу тебя на мушке, ты всё равно умудряешься ослушаться. Пацана жалко. Помрёт таким молодым ради твоей шалости. — Нет, прошу тебя, — испуганно стал вымаливать Джон. — Накажи меня, но не его.       Мужчина хмыкнул и продолжил с тем же надменным самодовольным видом: — Какой ты легковерный. Думаешь, мне заняться нечем? Ещё руки об него марать. Признаюсь, что меня давно уже никто не интересует, кроме Беллами. Чувствую, что именно на нём ты однажды проколешься. — Значит, ты его не тронешь? — Что я изверг какой-то? Тем более что казнь парнишке и Беллами обеспечит. Так что мне можно и не напрягаться, — равнодушно ответил Роан. Но вскоре в его глазах вновь загорелся пугающе опасный огонёк. — Ну ты прямо вырос в моих глазах. Под моим влиянием ты, возможно, даже станешь человеком. — Беллами мне этого не простит. Так что тебе нет смысла следить за мной. — А ты что, не умеешь приносить глубокие извинения? — усмехнулся Роан.       Джон спрятал взгляд. Ему было так тяжело удерживать эту боль внутри, но при Роане он не смел обнажать свои чувства. Рядом с ним Джон ощущал себя маленьким и беспомощным. От Роана исходила такая опасность и сила, что даже Джон — обычно всегда наглый и бесстрашный, дерзивший даже тем, кто потом выбивал из него душу — перед ним был тише воды, ниже травы. Под его пристальным взглядом Джон чувствовал себя голым. Хотелось закрыться, сжаться, спрятаться от него, не поднимать глаза, чтобы даже не встречаться с ним взглядом. — Ладно, — выдохнул Роан, поднявшись с дивана. — Чего здесь тухнуть? Поехали ко мне. Отметим то, что ты вернул свои яйца. — Я никуда не поеду с тобой, — твёрдо оборвал его Джон.       Роан удивлённо дёрнул бровью, и на его лице вытянулась насмешливая улыбка. Он подошёл к Джону вплотную на опасное расстояние, но парень и не шелохнулся. Он выглядел стойко, хоть и очень нервничал, но не показывал этого. — Неужели? — усомнился Роан. — Не хочешь выпить?       Мёрфи с гордо поднятой головой смотрел мужчине прямо в глаза, без наглости и дерзости, но уверенно и непоколебимо. Что бы он сейчас не чувствовал, он выглядел человеком, который ничего не боится, которому нечего терять. — Твоё общество мне неприятно, — спокойно произнёс Джон.       Мужчина был удивлён, хоть едва ли показывал это. Он продолжил насмехаться, но в его усмешке чувствовалась доля напряжения: — От чего же? Я-то думал ты приучен к унижениям. Или я слишком откровенен? А-а, тебе же больше нравится ложь. Извини, я не учёл.       Джон молчал и выглядел всё так же стойко, хоть и из последних сил питал своё демонстративное бесстрашие, внутренне изнемогая от презрения и нервного мандража. Черты Роана стали жёстче, и он требовательно произнёс: — Может, не будешь вынуждать меня быть с тобой менее деликатным? Иначе глубокие извинения придётся приносить мне. — Ты не тронешь меня, — ответил Джон, уверенно глядя ему в глаза. — Ты ведь держишь своё слово.       Роан расплылся в довольной улыбке с восхищением во взгляде, словно смотрел на дитя, которое он вырастил: — Как же тебе идут яйца. Не теряй их больше.       Он прошёл мимо Джона и покинул квартиру. Только после того, как он ушёл, Джон позволил себе облегчённо выдохнуть и рухнуть на диван словно обескровленному. Роан вытянул из него последние силы. Не было сил стоять на ногах и даже дышать. Желание было одно — закрыть глаза и больше никогда их не открывать.

***

      Тяжёлое утро после бессонной ночи. Самым странным после того, что произошло, было идти на работу. Так, будто бы ничего не произошло. Так, будто бы Джон вчера не уничтожил свою жизнь. Но Джон просто выполнял чёткую инструкцию под той же видимостью жизни, не зная, что делать ещё.       Весь рабочий день Джон так же выполнял лишь чёткие инструкции, старательно избегая мыслей и чувств, чтобы они не захлестнули его с головой, не лишили рассудка. Потому он был похож на робота. Даже когда с ним кто-то пытался заговорить, парень не реагировал. Пусть и раньше он был не слишком общителен, но хоть делал вид, что слышит и видит людей вокруг себя.       После работы, как по обычаю, встреча с Финном. Джон предстал перед ним таким, каков он есть — разбитым. Другим казаться не хватало сил и самообладания. — Ну и как провёл ночку? Смотрю, не выспался, — с мягкой насмешкой подметил Финн. — Да, — выронил Джон безжизненным голосом. — Было не до сна совсем. — Слушай, я всё понимаю, но насиловать себя тоже не выход. Если тебе так тяжело без него, то… — Я переспал с Брайаном, — остановил его Мёрфи.       Финн запнулся, задумался над услышанным, даже забыв закрыть рот от замешательства. — Что? — переспросил друг. — Кажется, ты в имени ошибся. В нескольких буквах. Во всех, кроме первой. — Я серьёзно. — Так. Надо это теперь как-то в голове уложить, — произнёс шокированный парень. — Как это вообще произошло? — Всё как у всех, Финн. Я утащил его за собой на второй этаж в гостевую спальню… — В смысле? Ты прямо в доме Беллами с ним трахнулся? — воскликнул Финн чрезмерно эмоциональной для него реакцией. Он был сбит с толку замешательством крайней степени. Обдумав с минуту, дав себе время переварить информацию, парень всё же продолжил более сдержано: — Я понимаю, как тебе больно, но… — Я знаю, что ты хочешь сказать — «Это жестоко», — оборвал его Джон и тяжко выдохнул. — Не понимаю, зачем? Ты же любишь его пиздец как.       «И не поймёшь никогда. Как же, мать вашу, вам всем повезло, что вы не можете понять меня! Можно я буду страдать по девке, которая отшила меня в 14 лет, а не вот это вот всё?!» — Джон закипал от злости внутри себя, но злоба не перекрывала осознание, что Финн ни в чём не виноват. Злость была адресована не Финну, она была адресована всему миру. Просто внутри было столько боли, которая топила саму себя в яде, что она сама создавала. И этот яд отравлял в первую очередь Джона. Он делал весь мир ненавистным, а всё чистое и доброе — горьким, мерзким, чуждым. — Я снова подпустил его близко. Мы целовались на веранде. И я думал, что ни за что не смогу от него оторваться. Я уже готов был на всё, чтобы остаться с ним. Понимал, что не могу я себя остановить, он снова владеет мной. Но он же убивает меня постоянно, а я всё равно лезу к нему целоваться. Я осознал, что если не могу остановить себя, то я должен остановить его. Чтобы он больше не хотел возвращать меня. Это была вынужденная мера. — Значит, ты прямо окончательно решил не возвращаться к нему? — спросил Финн, всё ещё недоумевая и сомневаясь.       «Не я решил. Это сделали за меня». Понятное дело, что, если бы не Роан, Джон бы это никогда не сделал. Он бы сегодня утром просыпался вместе с Беллами. Да, прекрасного будущего не последовало бы — Джон бы корил себя за безвольность, мучил бы себя страхом и недоверием, задыхался бы от боли от его ласковых прикосновений, засыпая вместе с ним. Но всё это кажется куда более лучшим исходом, чем то, что случилось. — Теперь уже выбор не стоит. Беллами меня ненавидит. — И как теперь собираешься жить с его ненавистью? — Не знаю, — его ослабевший голос потонул в безысходности.       Финн снова задумался о чём-то, а Джон всё мысленно терзал себя. Постоянно это делал. — Я вот одного не пойму, — вновь высказал Финн. — Как ты так легко взял и повёл Брайана трахаться? У тебя что какая-то сверхспособность есть? Как у девчонки из сериала «Отбросы», которая прикасалась к парням, и они неистово хотели её трахнуть. Джон приблизился к другу и положил ему руку на плечо, спросив: — Ну и?       Друг сделал вид, словно прислушивается к внутренним ощущениям, и невозмутимо произнёс: — Ну чувствуется лёгкий движ в штанах.       Мёрфи даже коротко усмехнулся и прокомментировал, убрав руку с его плеча: — Идиот.       Вдруг Финн сделал такое лицо, словно его озарила стоящая мысль, открывшая ему тайны мироздания. — Друг, который в тебя влюблён? Это Брайан? Ну ты даёшь! Опасный ты человек, Мёрфи. Дорогу тебе лучше не переходить. — После Финн задумался и уже более опечалено спросил: — А ты не думал о том, как подставил его? — В тот момент не думал. В тот момент я вообще ни о чём не думал. Ты не представляешь, что со мной вчера происходило. Это была ещё не изученная мною стадия отчаяния. Сейчас я сам с себя охреневаю, если честно. И не верю, что я пошёл на такое. Словно это был не я. — Ну что ж. Зато у тебя теперь есть определённость, и ты знаешь, к чему тебе нужно привыкать. Будешь учиться жить без Беллами.       Эти слова прозвучали ужасающим приговором, страшным проклятием, божьей карой и дьявольским наказанием. Навалившаяся скорбь была невыносимо тяжёлой от одной только мысли. Жить без Беллами. Точно ли жить? Волочить безрадостное существование — это не жить. Как вообще можно без него жить? Джон уже не помнит себя тем, кто не любит Беллами. Не помнит каким он был тогда. Помнит лишь то, что жизнь его была пресной, бессмысленной. Себя он ощущал пустым. Беллами его наполнил. Беллами сделал его жизнь значимой. Он стал смыслом всего. Так как можно жить без него? Без него можно только умереть.

***

      На следующий день был выходной. Джон всё ещё был как мёртвый, только боль в нём была живая. Его чувство вины было очень многогранным, Джон познал уже все грани. Одной из которых был Брайан. Джон понятия не имел, что с ним. Хорошо зная Беллами, он его так просто в покое не оставил. И Мёрфи все эти дни мучил себя переживаниями. Ему было ужасно стыдно перед ним появляться. Казалось, проще будет застрелиться. Но не появляться совсем — не выход. Джон чувствовал, что должен покаяться перед ним, вымолить у Брайана прощение, хоть и не считал себя достойным его прощения.       Не дозвонившись до Миллера, Джон пришёл к другу домой. В выходной день у него почти всегда какая-то тусня. Вот и в этот раз было много народу и шума. Так Джону было даже проще. Он сможет затеряться среди толпы. Парень не сразу смог найти Миллера среди друзей, стал его дожидаться. Так страшно было наткнуться на Блейка. Но в глубине души он очень этого хотел. Хотя бы просто увидеть его издалека. Понять, что у него всё хорошо. Хотя вряд ли.       Чтобы тревога не ела его, Джон решил примкнуть к кучке друзей, среди которых были Рэй и Уэллс. Джон подошёл к ним и вклинился в разговор: — Привет, ребята. Куда Миллер запропастился?       Парни очень странно отреагировали на его появление. Это не могло привидится. Раньше они встречали его с улыбками до ушей, активно заваливали разговорами, могли буквально насильно втянуть в свою компашку. Сейчас они лишь кинули в него беглый взгляд, ни тени радости от встречи, приветливости никакой не последовало. Они посмотрели на него, как на того, кого видеть совершенно не хотят. — Где-то в доме, — ответил только Уэллс, остальные молчали. Джон остался стоять в ступоре, не зная, как реагировать на такую встречу, хотелось провалиться под землю. И тут же друзья, не договариваясь ни о чём, уходят в сторону, чтобы даже не находиться рядом с Джоном.       Друзья словно бы одели ему петлю на шею, глядя прямо в глаза. Устоять на ногах было так трудно. Грудная клетка наполнилась тяжеленными булыжниками. Было очень тяжело даже вдохнуть. Джон оглянулся. Вокруг него было полно друзей, которые прежде его всегда очень жаловали и радостно встречали. Некоторых из них он знал дольше, чем Беллами. Все как один не обращали на него внимания, делали вид, что не замечают его, словно бы он невидимка. Иногда Джон ловил на себе их короткие взгляды, которые сразу были отведены в сторону от неловкой неудобной встречи. Никто не подошёл, не заговорил, они лишь растеряно прятали взгляды, словно бы даже смотреть на него не хотели. По своей ли воли? Ведь презрения от них Джон не заметил.       Джон стоял среди них растерзанный в клочья, истекая кровью от их жестокости. Он ведь знает их несколько лет. Пусть не был он ни с кем из них так же близок как с Октавией или с Финном, но они через многое вместе прошли. Джон почувствовал себя здесь чужим, и во всём мире лишним, словно никогда и не знал этих людей. Будто он стоит перед ними не в своём обличье, и они не узнают его.       В скорости Джон находит взглядом Миллера, и только думает подойти к нему, как тут же немеет, услышав женский смех со стороны и слова: — Беллами, ты уже забыл про меня?       Слышать его имя с чьих-то уст, знать, что он здесь — оказалось, это то ещё испытание, которое проходить не хотелось. Не видеть его, но слышать, что он совсем рядом. Бояться обернуться, встретиться глазами. Бояться последствий, что принесёт за собой эта встреча. Думал ли Джон, что когда-то он будет испытывать именно эти чувства по отношению к Беллами? Парень медленно разворачивается в ту сторону, не зная к чему себя готовить. Там был он. Стоял среди друзей, всё такой же расслабленный, уверенный, игриво улыбаясь какой-то девчонке и совершенно не глядя на Джона. — Забыть такую красотку — страшное преступление. А я не преступник, милая, — произносит он, разглядывая девчонку хищным взглядом.       Красивая, стройная девушка в полуодетом виде прижалась к Блейку, обняв его так по-хозяйски, как будто он принадлежит только ей. Он прошёлся рукой по её телу, огладив её от спины до бёдер, и смотрел на неё так, словно готов был разорвать на ней одежду и прямо здесь при всех её поиметь. Внутри разгорелась боль как от огнестрела в грудь. Всё тело заныло, забилось в предсмертной агонии. Джон не замечал больше ничего. Он видел перед собой только Беллами, который смотрит на эту девушку так же, как когда-то смотрел на него.       «Так быстро?» — беспомощно пронеслось в голове Мёрфи. Беллами говорил с этой девчонкой уже более тихо, чтобы их никто не слышал, она висла на нём, прилипнув к нему намертво. Джон смотрел на них не отрываясь, и Блейк, почувствовав чей-то пристальный взгляд, всё же посмотрел в его сторону. Его взгляд был пустой. Увидев Джона, он не проронил ни единой эмоции, всё равно что взглянул на стену. Он, как и все присутствующие, выдержал лишь короткий равнодушный взгляд, а после отвёл его и больше не смотрел в сторону парня, словно бы того и нет здесь.       Быть рядом с Беллами, зная о его равнодушии, очень тяжело. Но стать для него невидимкой, перестать для него существовать — оказалось в миллионы раз тяжелее. Джон снова наивно полагал, что больнее ему уже быть не может, и снова он убедился в обратном. Вот теперь Джон — сплошная болевая точка, выскобленная рана. Сочится, кровоточит, гноится. Душа рвётся на куски, корчится в муках и кричит. Кричит истошно, отчаянно, пронзительно, но её никто не слышит. Беллами стоит рядом и не слышит, не видит — безразличный, холодный, чужой. Как будто они друг друга никогда не знали. Как будто никогда не доводили друг друга до потери рассудка поцелуями, ласками, страстью, в которой оба горели. Как будто не касались друг друга так нежно. Как будто Беллами никогда не говорил ему: «Пусть хоть все на свете пропадут пропадом, но ты останься. Только ты и нужен».       И пусть Джон понимал, что он собственноручно сжёг этот мост. Но всё равно больно. Очень больно. От того, что Беллами стоит на другой стороне и даже не смотрит в его сторону, словно бы ему не о чем печалиться, словно бы ничего значимого и важного он не потерял. Неужели это так? Неужели ему правда абсолютно всё равно? Джон мысленно проскулил: «Посмотри на меня. Даже если хочешь убить меня. Скажи, что ненавидишь меня. Но не делай вид, что меня не существует».       Беллами улыбался этой девчонке, очаровывал её, что-то шептал ей на ухо, и она заливалась смехом. Она уже потеряла от него голову. Неудивительно. А Джон уже не сдерживал слёзы, которые растерзали грудную клетку, выдрали её клочьями. Он смотрел на Беллами, вспоминая его нежный взгляд всего три дня назад, горячий, жадный поцелуй, как он умолял Джона остаться, как твердил, что Джон ему нужен — только он и никто больше.       Мёрфи бросился к бару. Залил в себя водки. Внутри так ломало, что хотелось выломать себе рёбра и выдрать из груди сердце, чтобы не чувствовать этой невыносимой боли. Кто-то из друзей подошёл к бару, взял бутылку и ушёл к остальным, не сказав Джону ни слова. Он словно бы стал тенью. Неужели так можно относиться к живому человеку? К человеку, которого они называли своим другом. Джон с трудом проглотил ком в горле, залил его алкоголем. После вспомнил цель своего нахождения и направился к Миллеру. Хотелось поскорее свалить отсюда. Нужно только узнать о Брайане. Джон чувствовал непреодолимую тревогу, почти панический страх, пока приближался к Миллеру. Теперь он так боялся, что Нейт тоже к нему отнесётся очень холодно. Если безразличие остальных друзей ещё можно вынести, но Миллер слишком важен, Джон очень бы не хотел его лишаться.       Подойдя ближе, он увидел друга в компании высветленной блондинки с каре до плеч, стройную и высокую, с татуировками на руках. Она стояла к Миллеру очень близко. Они не прикасались друг к другу, но и без того было понятно, кем они друг другу приходятся. Джон раньше её не видел, это напрягало ещё больше. Миллер, заметив друга, приветливо улыбнулся и встретил его с искренней радостью. В его отношении к Джону ничего не поменялось. И за это Мёрфи хотелось слёзно благодарить его, падая в ноги. — Привет-привет, Джон. Рад, что ты забежал. Я как раз хотел познакомить тебя с моей девушкой. Её зовут Фло.       Джон только вспомнил, что всё ещё не познакомился с его девушкой. Ведь в тот вечер, когда с ней все знакомились, Джон нашёл своего парня в объятиях любовницы. Фло присмотрелась к Джону и произнесла: — А это тот самый Мёрфи? Ну и шумиху ты поднял, чел. Слухи вперёд тебя пришли.       Парень помрачнел, хоть и до этого не был особо светел. Миллер сказал ей, вступившись за друга: — Даже собственным убеждениям не всегда можно верить, что уж говорить о чужих. — А мне кажется, раз о нём много пиздят, значит человек он охуенный, — ответила Фло своему парню, а после подмигнула Джону.       «А она точно слышала, что обо мне говорят?» — усомнился парень.       Миллер заметил смятение Джона, как он молчалив рядом с Фло, и попросил её, окинув девушку нежным взглядом: — Зая, оставишь нас ненадолго? — Только без меня не шалить, — ответила девушка, игриво улыбнувшись Нейту. — Без тебя — ни за что на свете, — ответил ей Миллер, а после бросил на Джона хитрый взгляд. — Будем паиньками.       Фло напоследок улыбнулась Джону, что-то в этой улыбке было знакомым ему, только парень не мог понять, что именно. Девушка ушла к другой компании друзей. Парни остались одни. Тогда Джон обрёл дар речи: — Милая. А где вы познакомились? — Заехал как-то к Нине в её тату-салон. А там вот такая мастерица работает. Жахнула мне классную татуировку, и в самое сердце жахнула своим очарованием. — Ты влюбился?       Миллер слегка задумался, а после ответил: — Кто его знает. Я головы ни от кого никогда не терял. И возможно, стар уже для этого дерьма. Но она мне как недостающий пазлик. У меня никогда не было такой девушки, с которой я проснулся, а на столе стоит приготовленный ею завтрак; которая залезет в мой шкаф, перестирает и перегладит все мои вещи, чтобы я выглядел опрятно; которая бы висела на мне целыми сутками, чтобы всю свою любвеобильность на меня вылить. — А с ней так? — с сомнением спросил Джон, слабо себе представляя Фло в такой роли. — Нет. И именно это мне и нравится! — с улыбкой поделился Нейт. — Она в 15 лет сбежала из дома, она нарушала закон и угоняла от копов, она ездит на байке и делает всё, что хочет, наплевав на общественное мнение. Она сумасшедшая. И мне нужна именно такая.       Джон даже слабо улыбнулся. Он не мог припомнить, чтобы Миллер о ком-то так говорил. Приятно было знать, что хоть у кого-то всё хорошо. Но вскоре пришлось вернуться в свою реальность и вспомнить, что в ней всё далеко не хорошо. — Почему от меня все шарахаются? — спросил Джон, окинув окружающих разрывающимся от горечи и обиды взглядом.       Миллер тяжко выдохнул, заметно погрустнев, и ответил: — Никто не хочет оказаться на месте Брайана.       Ответ заставил вздрогнуть от тревоги. Джон боялся услышать ответ, но должен был. Ведь избежать ответственности, просто закрыв глаза и уши, нельзя. — Что с ним? — Не переживай. Сейчас он в порядке. — Ты можешь дать мне его номер? А лучше адрес. Я должен его увидеть. — Он не готов кого-то видеть сейчас. Тем более, тебя. Дай ему немного времени прийти в себя.       «Тем более, меня», — подумалось Джону. Стало так горько от мысли, что единственный человек, который относился к Джону с такой нежностью и теплотой, получил от своей любви лишь боль и разочарование. — Он меня ненавидит? — Брайан? — с удивлением переспросил Нейт. — Сомневаюсь, что он вообще умеет ненавидеть.       Взгляд Джона снова невольно бросился в сторону Беллами. И лучше бы он не смотрел туда, ведь там он увидел, как Беллами целует девчонку в губы, так откровенно, не сдерживая своей страсти, прямо при всех. Джон едва ли выстоял от очередного удара. Он сразу же опустил взгляд, не в силах на это смотреть. На глаза наворачивались слёзы. Смысла сдерживать себя не было никакого, ведь на него больше никто не смотрит. Кроме Миллера. — Что я натворил? — проговорил Джон, сорвавшись на шёпот, на хрип. — Ну, ты бил не для того, чтобы сделать больно. Ты бил для того, чтобы убить. Вот теперь мы наблюдаем убитого Беллами. Он таким уже был однажды. Собой так и не стал, к сожалению. — Впервые в жизни, я сделал то, что ему пришлось не по вкусу, и он не хочет даже видеть меня. Он же, сколько бы не издевался надо мной, оставался мне нужным. — Мёрфи бросил на друга взгляд, молящий о помощи. — Что со мной не так? — С тобой что не так? — усомнился Миллер. — С тобой-то как раз-таки всё в порядке. Это с Беллами нелады. Смотри, как он старается делать вид, что ему похуй. Из кожи вон лезет. Сейчас лопнет от стараний.       «Он не старается. У него очень хорошо получается». Так, что начинает казаться, что всё, что было между ними, было лишь выдумкой Джона. Словно бы Беллами никогда не был его парнем, не называл его «милым», не целовал его губы так же, как целует сейчас эту девушку на его глазах. Джон всё ещё не мог поверить, что он больше никогда не будет на месте того, кого Блейк будет целовать по ночам в своей постели. Что его сбывшаяся мечта растворилась в воздухе настолько же необратимо, как смерть. — Ты ведь тоже злишься на меня за то, что я сделал? — спросил Джон. — Я причинил боль двум твоим близким друзьям. — Вообще-то, трём, — исправил его Нейт. — Ты тоже мой друг. И я не злюсь. Скорее, беспокоюсь. Потому что ты выбрал неверную дорогу. Мне страшно за тебя, ведь неизвестно, куда эта дорога тебя приведёт, но точно ни к свету. Я надеюсь, ты изменишь траекторию. — А где? Где свет-то? В какую сторону идти? — В этом плане советовать и направлять тебя я не имею никакого морального права. Только ты сам можешь отыскать этот путь. Не ищи ответов извне, ищи их в себе.       В эту минуту совершенно необъяснимо Джон почувствовал томительную тоску, рвущую сердце, и в тоже время тепло небезразличного человека рядом. Он так скучал по Миллеру. Все эти ужасные недели, которые он провёл, закрывшись от мира, поглощённый мраком и болью. — Всё это время мне тебя так не хватало, — произнёс Джон, проникновенно глядя на друга. Голос дрогнул под натиском эмоций, и Миллер прочитал его состояние по лицу, он притянул парня к себе и крепко обнял. — Я тебе уже когда-то говорил, ты можешь приходить ко мне в любое время дня и ночи, я всегда буду рад тебе. Это не изменится, Джон. Пусть хоть весь мир будет против тебя.       Сердце больно ударилось о грудную клетку, желая самоубиться что ли. Парень выронил слёзы на дружеское плечо. Но перед Миллером плакать было не стыдно. С ним так комфортно, будто бы ближе и теплее него в этом мире никого нет. Возможно, так оно теперь и есть. Джон словно бы резко осиротел. Будто у него была любящая семья, прекрасная жизнь и дом, в который хотелось возвращаться. И в один миг смерть скосила всех, кто был дорог, дом развалился на части, оставив после себя лишь руины — осколки разбитого счастья, от воспоминаний о котором, Джон готов порезаться, сжимая эти осколки в ладонях, лишь бы не отпускать их. — Давай я принесу нам выпить? — предложил Миллер. Джон согласился, махнув головой, и Нейт ушёл к барной стойке.       Парень сел на ближайший свободный диванчик. Пытался не смотреть по сторонам, чтобы не сталкиваться лишний раз с всеобщим безразличием бывших друзей, и не натыкаться на то, как парня, которого Джон так безмерно любит, облизывает какая-то девчонка. Он хотел лишь дождаться Миллера и нормально попрощаться, прежде чем сбежать с его персонального круга ада, уготовленного для него теми, кого он когда-то считал друзьями. — Я могу сесть рядом? — послышался голос девушки.       Джон поднял взгляд и увидел Кларк. И чего ей от него надо? — Зачем? — сухо спросил парень.       Кларк не стала дожидаться разрешения и села рядом, а после заговорила с лукавой улыбкой, хоть и взгляд её совсем не соответствовал этой улыбки — уставший, почти измученный: — Выразить своё восхищение. Ещё никто так красиво не ставил Беллами на место. Жёстко, но он это заслужил.       Мысленно Джон хреначил её башкой о стену. Он так ненавидел её. Эта сука спала с Беллами три месяца за его спиной, а затем подходит к нему «поговорить»? У неё совсем нет тормозов? В голове пронеслось беспомощно злобным криком: «Выразить восхищение? Серьёзно? Да гори в аду, тварь! Пусть только для тебя одной ад начнёт существовать». Но сил выпустить эту злость не было. Кларк не стоит его эмоций. Она стоит лишь холодного безразличия. Перед ней показывать свою слабость — мерзко. — Не вижу здесь примера для гордости. — Ты жалеешь об этом? — удивилась она. — Я бы на твоём месте не жалела. Знаешь, чем он на самом деле был занят во время твоего первого концерта?       Джон закрыл глаза и зажмурился от боли, осознав, что она сейчас скажет. Отвечать уже не имело смысла, и так было всё очевидно, но девушка всё же произнесла это: — Он был со мной.       Это был контрольный выстрел в голову. Джон боялся, что сорвётся на крик. Нести эту боль в себе было невыносимо. Джон уже не думал о том, что собирался дождаться Миллера, он сорвался с места и направился на выход. Казалось, что застрявший крик в горле вот-вот вырвется, если нет, то разорвёт его на части изнутри. Он как подбитый зверь волочил свою раненую тушу в укрытие, в котором ему не спастись, но там он сможет сдохнуть без лишних глаз и злорадства шакалов.       Перед Джоном встал какой-то парень и не дал ему пройти. Джон даже не сразу смог осмыслить и осознать, кто это. Попытался обойти, но тот снова перегородил ему дорогу, двинувшись в ту же сторону, что и Мёрфи. Только тогда парень поднял глаза и увидел Кейджа. — Быстро ты показал своё истинное лицо, — с мерзкой надменной ухмылкой произнёс тот. — Долго ждать не пришлось. Строишь из себя страдальца, а сам с его другом трахаешься. Сомневаюсь, что Брайан был единственный. Собирать грязь для тебя, должно быть — привычное дело.       Да какого хрена им от него надо? Вот лучше бы Кейдж делал вид, что его не существует. Джон бросил в него безразличный взгляд, держась из последних сил, и медленно, беспристрастно произнёс, не удостоив его даже своей ненавистью (слишком много чести для этого ублюдка): — Придёшь сегодня ночью домой в свою одинокую постель и будешь размышлять о том, с кем я там трахаюсь, сколько влезет. Можешь даже поласкать себя.       После чего Джон проскользнул мимо него и чуть ли не рванул отсюда. И правда, что ад. Столько демонов собралось. Вьются вокруг него и подливают масла в огонь, в котором он горит. Будто бы он единственный грешник в этом мире.       Выбравшись на улицу, Джон не смог уйти далеко от порога. Здесь никого не было, и то хорошо. Парень достал сигареты, закурил одну, дрожащей рукой поднеся к губам. Кто бы дал ему яд более оперативного действия, Джон был вылакал его до капли. Умер бы прямо здесь. Может быть, хоть тогда Беллами посмотрит на него. Может, вспомнит, как Джон его любил. Может, хоть тогда простит.       Дверь отворилась, и кто-то вышел на веранду. Джон нервно дёрнулся, уже опасаясь любого, кто может оказаться за его спиной. Ловить очередной нож не было сил. Вся спина и так исколота. На ней живого места не осталось. Как и на самом Джоне. Встретив Атома, Мёрфи успокоился. Пусть Атом по головке сейчас не погладит, но убивать точно не станет. И делать вид, что Джона не существует, тоже. Парень встал рядом, окинул его задумчивым безрадостным взглядом. Какой-то он тяжёлый был, словно много на него навалилось за эти дни, и он едва ли вывозит. Атом был очень уставшим. И во взгляде его читалась кричащая безысходность, столько протеста и отрицания этой самой безысходности, жестокая война с ней. От этого взгляда даже Джону стало на миг страшно. Неужели он тому виной? Неужели он так сильно смог зацепить даже Атома? — Выглядишь хреново, — хрипло высказал Атом. — Спасибо, — со скрытой иронией ответил Джон. — Ты, если честно, тоже.       Атом закурил, задумался. Но очень скоро вернулся к разговору: — Я вот одного не пойму. Ты сделал всё, чтобы он тебя ненавидел, а теперь страдаешь от этого. — Я не хотел делать ему больно. — Серьёзно? — иронично усмехнулся Атом. — Поэтому ты переспал с Брайаном в его доме? Думал, Беллами этого не заметит? — Моей целью не было причинять ему боль, у меня были иные причины.       Атом вновь попытался осмыслить. Но Джон и не хотел бы, чтобы его понимали. Понять его — это прожить это же дерьмо, что прожил он. Иначе никак. И Джон никому бы такой участи не пожелал. — Октавия сказала, что ты хотел, чтобы он прекратил попытки тебя вернуть. У тебя получилось. Но что я вижу: то, что тебе стало только хуже. Этого ты и пытался добиться? Неужели то, что сейчас происходит, лучше, чем если бы ты вернулся к нему? — Атом, я уже давно являюсь его вещью в его понимании. Так было всегда. Он был уверен в том, что владеет мной, даже после того, как изменил мне, и я ушёл от него. Ему всё равно. Он был уверен, что я побешусь немного и вернусь, всё прощу ему, и всё будет как прежде. И это в нём не искоренить. Я знаю, что сам виноват в этом. Потому как с самого начала позволил ему ко мне так относиться. Но я не знаю, как это изменить. Кажется, уже никак. Мне остаётся лишь с болью оторвать его от себя. Весь вид Атома наполнился ещё большей безысходностью, словно он начинает принимать её, свыкаться с ней, или же просто устал ей противостоять. И как только он ещё не послал их всех нахуй? Наоборот, ещё пытается поддержать, помочь, что по силам. — Помнишь, я говорил тебе, что идеальных отношений не бывает, и ты назвал наши отношения с Октавией эталоном? — спросил друг и попытался собраться, прежде чем продолжит. Ему было непросто начать этот разговор. Джон на какие-то мгновения вырвался из собственной темноты, чтобы выслушать его, вникнуть в каждое слово. — Она часто сравнивает меня с Линкольном. Она вспоминает о нём, хранит до сих пор его вещи, подарки и совместные фотографии, слушает музыку, что он любил. Меня не покидает чувство, что если бы Линкольн был жив, она бы со мной никогда не была. Если скажу, что мне это неприятно, то это будет полный пиздёж. Потому что это пиздец как паршиво. Я знаю, что она меня любит. Я это вижу, я это чувствую. Но каждый раз, когда она упоминает его, я готов расползтись по швам. Я ничего не могу ей предъявить. Я не могу ревновать к мёртвому парню, это ненормально. И я не хочу ранить её, зная какая это больная для неё тема. — У наших ситуаций есть одна очень существенная разница — любовь. Просто, если бы он любил меня… — Его голос дрожал, речь обрывалась из-за того, как горько произносить эти слова вслух. Джона словно бы резали на куски ножами, а он из-за всех сил пытался не показывать, как ему больно. — … я бы закрыл глаза даже на его измены. Если бы во всём остальном у нас всё было хорошо, он бы относился ко мне по-человечески, и единственной проблемой было бы то, что он не может член в штанах удержать. Конечно, простил бы. Было бы трудно, больно, но я бы не ушёл от него. Я бы не смог. Потому дело не в том, что я не смог простить его. Просто произошедшее открыло мне глаза на его истинное ко мне отношение. А тут уже от меня ничего не зависит. Я бы и рад всё вернуть, но это уже невозможно.       Атом посмотрел на парня с сожалением и обречённо произнёс: — Пиздец, как всё сложно. Из этой ситуации вообще есть выход-то? — Я не знаю. Я нашёл только этот.       Друг опечалено выдохнул, мысленно взвесив, прежде чем ответить: — Может, ты и прав. Надеюсь, что эта дорога приведёт тебя к свободе. А вот за Беллами мне по-настоящему страшно. Ты, в отличии от него, хотя бы умеешь признавать то, что у тебя есть проблемы.       Парни оба одновременно замолчали, не найдя больше слов. Продолжать этот разговор было тяжко, начать говорить о чём-то другом — нелепо. У Джона к нему было много вопросов, но не один из них он не мог задать. Ими он только сильнее себе сердце раскурочит. Но так и не состоявшийся диалог был прерван вышедшим на веранду Блейком. — Вот ты где, — сказал он Атому, даже мимолётно не взглянув на Джона. Мёрфи же прилип к нему взглядом, словно ждал, что вот сейчас, совсем скоро Беллами посмотрит на него, хотя бы на секунду. Его сердце рвалось на части, Джон ощущал дикую невыносимую боль в каждой клетке своего тела. Казалось, он прямо сейчас упадёт в его ноги, раскрошится на кусочки с истошным криком и превратится в пепел. Казалось, Беллами и тогда бы просто прошёлся по нему ногами, не обратив никакого внимания. — Пошли в дом, — продолжил Блейк разговаривать с Атомом так, словно рядом никого нет. — Там затеяли УНО на желания. Ты должен в этом участвовать.       Атом заметил какими глазами Джон смотрит на парня, и ему стало не по себе от этой ситуации. Видимо так он пытался обозначить присутствие парня здесь, потому сказал: — Я сейчас подойду. Мы с Джоном не договорили.       Но Беллами даже не поменялся в лице, продолжая упорно не замечать Джона. Он уж точно не выглядел как человек, который пару дней назад лишился чего-то важного. Из-за потерянной собаки люди дольше горюют. — Атом, желания без ограничений. Такое нельзя пропускать, — с довольной улыбкой уговаривал Беллами. — Я всё равно для такого слишком женат, — ответил Атом.       Джон не заметил, как по его щеке стекает слеза. Прятать эмоции уже было совершенно бессмысленно. Беллами даже не смотрит в его сторону. Он стоит всего в метре от Джона и не видит, как тот поглощает его образ глазами, как срывается от обезумевшей боли на слёзы, которые просто не мог никогда показать на людях. Это сводило с ума. Хотя бы капля его тепла могла спасти, но рядом с ним можно было только замёрзнуть насмерть. — Я пойду уже, — тихо, хрипло произнес Джон и сам не узнал собственного голоса. — Слышал? Он уже уходит. Так что пошли внутрь. Нас ждёт весёлая ночка, — так непосредственно сказал Беллами, всё так же обращаясь только к Атому и говоря только с ним.       Беллами этим словно хотел подчеркнуть своё безразличие и только сильнее воодушевился, узнав о том, что парень уходит. Джона разрывало от обиды. Да, он заслужил ненависти, но не безразличия. «Так нельзя поступать. Ты же совсем недавно клялся мне в любви. Лучше бы ты прогонял меня, оскорблял, выплёскивал свою злость. Что угодно лучше, чем это».       Пусть Джон с трудом уже стоял на ногах, но откуда-то он нашёл силы, сорвался и с горечью произнёс: — К чему это шоу? Ты мог бы сказать мне всё, что думаешь, прямо в лицо.       И в этот самый миг хоть какая-то эмоция исказила лицо Беллами. Это было омерзение. Словно Беллами услышал что-то столь мерзкое, что не может (не хочет) сдержаться от её демонстрации. Он так и не обратил на него своего взгляда и холодно ответил, смотря в никуда: — Тогда мне придётся посмотреть тебе в лицо, а меня от него подташнивает. Да и говорить нам с тобой не о чем.       Что это сейчас было? Нож под рёбрами или всего лишь его слова? Джон разницу не уловил. Он дышать не мог. Казалось, изо рта течёт кровь, капает под ноги. Внутренне кровотечение от его слов казалось самым реальным из всего, что есть на этой планете. Уж точно более реальное, чем счастье, любовь и смысл жизни. Джон закрыл глаза, стиснул зубы, чтобы в голос не разрыдаться, не закричать. И зачем он вообще заговорил с Беллами? Не уж то ждал другого ответа? Может, где-то в глубине своей наивной души надеялся на это.       Как только он смог двигаться, Джон поковылял от этого дома раненым зверем. Преданной псиной, что хозяин избивал постоянно и вот только сейчас застрелил. Это были его последние шаги перед падением на землю. Когда же уже Беллами застрелит его по-настоящему? Это было бы самым гуманным его действием по отношению к Джону из всех, что он когда-либо делал. — Подожди минуту, — послышался голос Атома за спиной, который догнал парня. Джон остановился на автомате. Сейчас он бы сделал всё, что ему скажут. Он собой не владел. Он остановился, развернулся к Атому. Друг посмотрел ему в глаза с грустью и сочувствием, а после крепко обнял его. Джон задрожал в его руках, и Атом теснее сжал парня, проговорив ему на ухо: — Ты не теряйся только. И помни, ты не один. Чтобы у вас не происходило, ты всегда будешь моим другом.       Слёзы лились беспрестанно. Джон уже устал ругать себя за слабость. Похрену. Хочется сдохнуть прямо сейчас. Так пусть хоть выльет из себя всю боль перед гибелью.

***

      На улицы опустилась ночь. Финн впустил его в дом, несмотря на позднее время. Джон был у него в гостях впервые. И то прибился к нему от отчаяния. Если бы Джон остался сейчас один, то точно бы начал кромсать себя на части ножом, и отнюдь не в переносном смысле. У Финна была просторная студия, с высоким потолком и вторым ярусом, на которой располагалась зона спальни. Стиль напоминал лофт, но более уютизированный, заваленный комнатными растениями тут и там. Чего уж Джон не ожидал так это то, что Финн квартирный садовод. — Это всё привычки от мамы, — объяснялся Финн. — Она всегда много держала растений в комнате. Она по профессии ботаник. А вот папа любил животных. Но мама была против животных в доме. Так что папа меня всё время подбивал на то, чтобы мы вместе с ним устроили маме голодовку, пока она не разрешит купить нам щенка. Но с мамой бы это всё равно не прокатило.       Парень рассказывал о своём детстве легко, с улыбкой, с какой говорят о тёплых воспоминаниях. Но Джон знал, что его родители развелись, когда ему было двенадцать. Неужели это совсем не омрачает его воспоминания? Джон попытался выбраться из своей боли, переключиться, потому и спросил: — Твои родители любили друг друга? — Папа рассказывал, он от неё был без ума. Он всё время рассказывал о том, как они познакомились, с такой любовью, о том, какая она была красивая, как он придумывал план, чтобы её завоевать. Она ведь была полностью поглощена учёбой, мама всецело ей отдавалась. Но папа смог обратить её внимание на себя, смог покорить её недоступное сердце. Он сделал её своей женой, как и мечтал об этом. Он не стал затягивать с предложением руки и сердца, боялся упустить такую девушку. — И почему же они тогда развелись? — Мама так и осталась преданной лишь науке. Она, конечно, тоже любила папу. Но работа для неё была важнее семьи. Даже когда появился я. — Финн говорил об этом без малейшей обиды или осуждения. Кажется, он совсем не таил на ней злость за это. — Не поверишь, но с самого малечку со мной чаще возился папа. Он кормил меня, гулял со мной всюду, водил в детский сад и забирал оттуда, рассказывал, как устроен мир. Не то чтобы мама забила на меня, она тоже проводила со мной время, но чаще в работе. Она многому меня научила, когда я уже стал старше. — Тебя никогда не обижала её отстранённость? — Нет. Отец всегда рассказывал мне о том, что мама занимается очень важным делом, приносит большую пользу. Я гордился своей матерью. Именно папа и научил меня быть добрым к миру, относится ко всем с пониманием. Мама учила рациональности и целеустремлённости. И вот вырос я. — И что же, они развелись из-за того, что мама не любила твоего отца так, как он того хотел? — продолжил выяснять Джон. Он сейчас пытался искать ответы на свои вопросы везде. Словно бы чужая история поможет ему разобраться в себе. Хотя очень вряд ли. Может ли эта история быть похожей на его ситуацию? От части, может быть. Ведь родители Финна создали семью, в которой один любит другого почти безответно. И из этого ничего не вышло. Пусть и прожили они немало лет вместе, и даже завели общего ребёнка. — Думаю, да. Он очень долго носил чувства к ней, отказался от своей мечты ради неё, ведь мечтал уехать из США в другую страну, а она не хотела. У них вообще всегда на всё были разные мнения, и характеры абсолютно противоположные. Он — романтик и мечтатель, а она — расчётливая и хладнокровная. Он — хаос, она — порядок. Он — эмоции, она — разум. Так бывает. Кто не обжигался, тот горячо не любил. — Развод был его инициативой? — Они сказали мне, что это было общее решение. Но я понимаю, что если бы папа не был готов отпустить её, этого бы не случилось. Она бы вряд ли стала что-то менять. Её всё устраивало. По началу, мне было непросто. Но они так редко проводили вместе время, когда были в браке, что я принял их развод не так тяжело, как другие подростки в подобной ситуации. Я словно понимал, что это однажды случится. Они оба были мне родителями, но едва ли были мужем и женой друг другу.       Джон не мог не задуматься: такое будущее ждало его с Беллами? Сейчас уже нет смысла думать об этом. Но Джон не может. Словно всё никак не осознает, что это конец. Что на будущем с ним поставлен жирный крест, обмотанный колючей проволокой под высоким напряжением. — Постоянно убеждаю себя в том, что он это заслужил. Но не получается… — начал внезапные откровения Джон. — Не получается у меня спокойно относиться к тому, что я причинил боль человеку, которого люблю. Пусть даже он делал мне больно сотни раз. Я бы не хотел. Я чувствую себя так паршиво. Хотя опять же от всей этой ситуации я страдаю больше, чем он. Я всего лишь задел его самолюбие. Пусть это и больная для него тема. — Теперь пути назад не будет. Осознаешь это? — А он был? Куда вёл этот путь? Вернуться к человеку, которому на меня глубоко похуй — что это за ценный путь, который я потерял? — Ты прав, — согласился Финн, обдумав. — Такая тупость. Я ведь всё понимаю! Понимаю, что я оборвал то, что должен был оборвать. Что я всё равно не нужен ему, и теперь он оставит меня в покое, не будет мучить, но..... По-прежнему я вспоминаю его и так хочу быть рядом. Это такой долбоебизм, я знаю! Можешь даже не комментировать. Это болезнь, расстройство, похуже чем трупаков видеть. — Нет, Джон. Это нормально. И ты абсолютно нормальный. — Правда? — с горькой иронией усомнился Мёрфи. — Если это нормально, то я боюсь представить, что тогда ненормально. — Было бы странно, если бы ты свои чувства мог выключать по щелчку пальцев. Если бы любовь сразу же исчезала, как только что-то идёт не так, люди кругом друг от друга отворачивались бы. Люди никогда не держались бы друг за друга, и нихрена бы из нас не вышло. Плутала бы по миру кучка никому ненужных одиночек в поисках своего несуществующего идеала. — Он же так как-то живёт, — с болью выдохнул Джон и сглотнул тяжкий ком, прежде чем продолжить. — Знаешь, чем он был занят, когда не пришёл на наш первый концерт? Он был с ней. — Мудак, — выругался Финн. Джон с удивлением посмотрел на друга. Впервые он слышит от него оскорбление в чей-то адрес. Финн мог нечто такое сказать в качестве шутки или для простого обозначения, но никогда не говорил это с такой искренней злостью. — А ещё по его милости меня все стороной обходят. Я общался с этими людьми несколько лет, а теперь они меня все избегают. Понятное дело, что я бы и сам с ними часто видеться не смог, потому что Беллами всегда где-то рядом. Но это решили за меня! Я будто бы резко перестал существовать, стал пустым местом. Это так унизительно. Если бы не ты, мне бы вообще не к кому было идти. — А как же Октавия? — С ней я не могу, как с тобой. У неё свои заботы, семейная жизнь, в конце концов. А ещё она сестра Беллами, а её муж — его лучший друг. — Джон закрыл глаза, глотая слёзы. Сколько ещё их? Сколько ещё будет вот так больно? Месяц/ год/ десять? — Он был для меня всем миром. Мир рухнул, и я потерял всё. И всех.       У него, правда, ничего не осталось. Он лишний в этом мире. Чужой среди своих. Бездомный, осиротевший, обескровленный. Джон знал, что без Беллами будет именно так. Но реальность оказалась ещё хуже самых страшных представлений.       Сейчас самыми жестокими были не мысли о его убивающем безразличии, а тёплые воспоминания, в которых Беллами такой родной и ласковый, в которых он заставляет Джона смеяться, в которых заставляет вздрагивать и таить от его откровенных прикосновений, в которых отчитывает Джона за то, что тот боится ему себя навязать. В которых он: «Сейчас же вернись ко мне и обними меня», «Ты самый лучший человек, которого я встречал в своей жизни», «Если ты вдруг оставишь меня, то я боюсь и представить, что будет со мной». Не существовало лезвий более острых, чем воспоминания о том, каким он был Беллами нужным. Память как будто издевалась. Вспоминалось всё. Даже все самые незначительные с виду моменты, абсолютно обыденные, ничем особенным не примечательные, но в них он был нужен Беллами — и каждая секунда из этих воспоминаний становилась ценней всех сокровищниц мира.       «В какой-то из дней Беллами почему-то не слишком торопился на работу. А вот Джон, как раз наоборот, спешил к Монти на свой персональный урок по программированию. Он метался по дому, собираясь, стараясь ничего не забыть. Беллами стоял у стены и наблюдал за парнем с ухмыляющимся видом. — Вот это скорость. Это к кому ты так разогнался? — Вообще я иду к Монти… — ответил Джон, не выбираясь из своих мыслей. После проговорил самому себе: — Ноут здесь, так что ещё? — А Монти тебя теперь бьёт за опоздания? — насмехался Блейк. — Нет. Мне ещё нужно успеть Октавии тетрадь с конспектами отвезти. Где она? —       Парень покрутился вокруг себя, проскальзывая по комнате сосредоточенным взглядом, и, встретив её на столе, успокоился: — А, вот где. — Ещё интереснее. Ты у неё секретарём подрабатываешь? А у меня не хочешь, значит, — с ироничной обидой произнёс Беллами. — Она вчера её на репетиции вытащила и забыла. Я заметил и забрал, когда она уже ушла. Ей сегодня очень нужны эти конспекты. Я обещал завести на перерыве между лекциями.       Параллельно Джон надевал чёрное пальто. На улице был конец февраля. Это самое пальто было принудительно всучено Блейком ещё перед началом зимы. А лёгкая кожанка, в которой Джон до этого и ходил даже в лютые минуса, была так же принудительно изъята. Беллами очень многое в его обиходе поменял. И Джон привыкал жить по-человечески. — Ну Октавия молодец, — небрежно произнёс Блейк. — Главное, найти себе бесплатного посыльного.       Джон ненадолго остановился, чтобы бросить в Беллами неодобрительный взгляд. — Язычок острый подточить не об кого? Мне не сложно ей привезти. Монти же меня не бьёт за опоздания. — После глянул на время и сразу же спохватился: — Всё, мне пора. — Стоять! — остановил его Блейк в шуточно приказном тоне. — Ты ничего не забыл?       Джон с пару секунд обдумал, после приблизился к парню, накрыл его губы своими, ласково целуя. После того, как он отстранился, Беллами с усмешкой произнёс: — Спасибо, конечно. Но я про конспекты. — Чёрт! — выругался Джон и бросился к столу, где осталась тетрадь с лекциями. — Спасибо! Октавия бы меня убила, если бы я забыл её. — Вообще-то она первая забыла её, — продолжал насмехаться Блейк. Мёрфи спрятал тетрадь в сумку, рядом с ноутбуком, и вновь направился на выход из дома. Но всё, как и всегда, не так просто. — Прощальный поцелуй не засчитывается, так как ты вернулся, — сказал Беллами.       Джон знал, что с ним препираться бесполезно, проще сделать так, как он просит. Подходит к Блейку, снова целует его, но в этот раз Беллами задержал поцелуй, прижал к себе парня так, чтобы тот не смог отстраниться. Джон не любил долгие поцелуи с Беллами перед выходом за то, что мотивация уходить стремительно угасала, хотелось остаться, не отлипать от его губ. Прошло больше полугода постоянности этих поцелуев, а Джон всё ещё не мог реагировать на них спокойно.       Парень попытался оторваться и проговорил Блейку прямо в рот: — Я очень спешу. — Я знаю, — как всегда незаинтересованно и самодовольно ответил тот. — Ну Беллами.… — жалобно простонал Джон сквозь поцелуй, но был сражён, лишён любых сил к сопротивлению. Беллами так любил его задерживать, упивался своей властью над бедным влюблённым парнем, наслаждался его покорностью и чувственностью. И, если честно, Джону всё это нравилось. Даже его несносный характер. И то, как он брал Джона без разрешения, когда ему вздумается. У Джона в принципе мало что спрашивалось, Беллами делал как считал нужным, но всё что он делал в итоге шло Джону во благо. И ему нравилось чувствовать то, что наконец-то кто-то взял ответственность за его жизнь на себя, ведь сам тащить это бремя Джон очень устал.»       Задуматься только, насколько эта жизнь полна противоречий. То, что ему так нравилось, стало его убивать. Джон сам позволил относиться к себе именно так. Потому что ему это было необходимо, ему казалось так он нужен. Но Беллами перешёл черту, заигрался своей властью, уже не думая о том, как он разрушает человека, который его так безрассудно любит. Почему же Беллами не мог вовремя остановиться? Он ведь и так получал от этой власти очень много, Джон добровольно ему всё это отдавал. Зачем было перегибать палку и уничтожать всё? Ведь в этих отношениях каждый получал то, что хочет. У них была своя своеобразная гармония, пусть и для нормальных людей далеко неприемлемая и непонятная. Но это неважно. Главное, что они были счастливы. Настолько, насколько это было возможно. После всего, что они пережили, та гармония, что у них была — воспринималась как лучшее из того, на что они могли бы рассчитывать.

***

      Ранним утром парень с трудом поднял тяжёлые веки. Почесал переносицу, сморщившись от головной боли. Нужно было срочно найти аспирин и залить в себя полведра воды. Немного оклемавшись, он почувствовал, как онемело плечо, и то, что на его плече спит девушка. Он небрежно скинул её с себя на постель, но та даже не проснулась, лишь сонно заворочалась. С другого бока к нему прижималась вторая девушка, закинув на него ногу. Беллами спихнул и её, а после поднялся с кровати и отправился на кухню. Выпив залпом два стакана воды один за другим, Беллами тяжело выдохнул и выругался на своё похмелье. После закинул в себя аспирин, принял холодный душ, оделся, сделал кофе и сел за работой перед ноутбуком. Вот так он и жил последнее время. Как бы он не напивался по ночам, с утра до самого вечера он уходил в работу. Закончив дела, он уходил к друзьям, в бары, пил и цеплял девок. Он не позволял себе и на минуту остановиться. Его мозг должен был быть занят или работой, или выпивкой и похотью. Больше ни о чём другом он думать не должен. Ни одна другая мысль в голову проникнуть была не должна. Беллами сам решает, о чём он будет думать. Даже собственные мысли он держал в порядке под строгим жёстким контролем.       Спустя некоторое время послышались неторопливые шаги. Рядом появилась сонная девушка, села рядом и смотрела на Беллами, который не отрывался от своего ноутбука. Недолго помолчав, она заговорила: — После бурной ночки ты с раннего утра сидишь за работой? Ты что, робот?       Беллами криво усмехнулся: — Самый настоящий. — А я с самого начала заподозрила неладное. Таких идеальных парней просто не существует.       Эта фраза вызвала в нём раздражение. Девчонка была либо тупая, или же считала тупым его, пытаясь очаровать его своей лестью и что-то с него поиметь. Беллами оторвался от дел и взглянул на неё, впервые обратив внимание на её лицо. Вчера её лицо его как-то не особо интересовало. Внешность её была посредственная, может и миловидная, но ничем не цепляющая. А общее впечатление о ней говорило о том, что она скорее корыстная, чем тупая. — А ты далека от идеала, — равнодушно произнёс Блейк. — На троечку. Может даже, не на самую твёрдую.       По всей видимости, девушка не слишком оскорбилась, она лишь удивлённо повела бровью, но ответила довольно беспристрастно: — Может проведёшь переаттестацию? Без Рейны я понравлюсь тебе больше. — Рейна — это? — спросил Беллами, не особо заинтересованно. — Она спит в твоей спальне сейчас, — ответила девушка с насмешливым упрёком. — Не помнишь уже? — Вряд ли «уже», — усмехнулся парень. — Мы разве знакомились? — Конечно, да! — Интересно. И как это я запамятовал? — иронично произнёс Беллами. — Меня зовут Элоди, если интересно.       Блейк посмотрел на девушку, всем видом демонстрируя как ему этот разговор скучен, и ответил: — Неинтересно. Поболтать с тобой тоже не могу. Дела. Так что буди подружку и отправляйтесь по домам. — Мы живём в общежитии. Студентки, — поправила его Элоди с насмехающейся самодовольной улыбкой, совершенно не торопясь уходить, обиженно хлопнув дверью. — Мы об этом тебе уже говорили. И как ты только живёшь с такой дырой в голове? — Чего ты хочешь? — Всего-то прийти сегодня ночью к тебе домой и трахнуться с тобой. Только вдвоём. — И нах тебе это? — Понравился, — ответила Элоди, игриво улыбнувшись. — Ты, если так хочешь, можешь прийти сегодня ночью, но вряд ли я буду дома. — Это будет очень глупо с твоей стороны. Зачем напрягать свою задницу и искать чего-то, когда охренительная девушка сама к тебе придёт? — Уже неинтересно. — Заблуждаешься. Я понравилась тебе. Ты просто пока об этом не знаешь, — произнесла Элоди, очаровательно настаивая на своей собственной версии происходящего. Беллами улыбнулся, посмотрев на неё уже более заинтересованно. Она оказалась не так проста. Та ещё стерва. А стервы всегда его заводили. А сейчас его завело нечто другое. То, что она возомнила, что сможет им играть. — Если честно, мне больше понравилась твоя подружка, — сказал Беллами, самодовольно улыбаясь. — Ты же не против будешь дать нам с ней шанс? Вдруг из этого что-то выйдет. — Ты даже имя её не запомнил, — с недовольством напомнила девушка. — Я как увидел её, забыл обо всём на свете. — К сожалению, у неё уже есть парень. — Вообще отлично. И чего это он к нам вчера не присоединился? — В тебе её привлёк только кошелёк. Она надеялась развести тебя на бабки. — А ты прямо-таки влюбилась в меня с первого взгляда? — усмехнулся Беллами. — В тебя может и нет, но вот в твой упругий пресс и властный нрав очень даже, — ответила она, скользнув по парню соблазнительным взглядом, и прикусила губу. — Забавная ты, — ответил Беллами и встал со своего места. — Но говорить я больше не могу. Уезжаю на работу. Буди подружку, и чтобы через десять минут вас тут не было. — А что насчёт сегодня? — поинтересовалась Элоди. — Давай не будем портить прекрасное впечатление друг о друге и разойдёмся ещё до того, как начнём друг друга ненавидеть? Удачно добраться до общежития. И займитесь учёбой.       Беллами отправился на второй этаж. Он переоделся, стал собираться в офис. В окно заметил отъехавшее такси от его дома. Наконец, свалила. В скорости и Беллами нацелился уходить из дома, но его остановили какие-то звуки со стороны спальни. Парень направился туда, вошёл в комнату и увидел ту самую Рейну. Она дёргала рукой, которой была прикована наручниками к кровати, и возмущалась из-за этого: — Что за хрень? Отпусти меня, грёбаный ты маньячелло!       «Какая же ты зараза, Элоди,» — насмешливо пронеслось в голове Блейка. — Привожу к твоему сведению, что мы не использовали вчера наручники, — спокойно ответил он. — И что они делают на мне? — Какой хороший вопрос.       Девушка недолго задумалась, пытаясь сориентироваться во всём, что сейчас происходит, и что-то для себя прояснить. Она успокоилась, и уже более сдержанно спросила: — Где Элоди? — Уехала. И я вообще-то думал, что с тобой.       Рейна нахмурилась в непонимании. Она, и впрямь, была красивее и ярче своей подруги. Её розовые взлохмаченные волосы рассыпались по загорелым плечам и спине, слегка прикрыв обнажённую грудь. Светло-карие глаза были почти золотыми, а лицо украшали милые веснушки. — Ничего не понимаю. Она оставила меня здесь? — Я тебе больше скажу. Я не пристёгивал тебя к кровати. И когда я покидал спальню, наручников на тебе не было. — Вот же дрянь! — выругалась девушка, всё осознав. — Подружка у тебя отбитая, — с улыбкой произнёс Беллами. После открыл прикроватную тумбу, в которой и лежали его наручники, чтобы достать ключи, но их там не оказалось. Но это было ожидаемо. — Зачем ей это? — Ну по всей видимости она рассчитывает прийти сегодня вечером и расстегнуть тебя. — Что?! — воскликнула Рейна. — Она ёбнулась? — Она очень хочет трахаться, — насмешливо ответил Беллами. — А я тут при чём? — Ну это ты уже у неё спросишь. — Я что буду ждать её здесь до вечера прикованной? — Нет, конечно. Наручники несложно вскрыть. Эта аферистка недоделанная не подумала об этом.       Беллами вернулся в рабочий кабинет, взял обычную скрепку и вернулся к прикованной девушке. Пришлось недолго повозиться. Параллельно он рассказал о разговоре с Элоди. — Вот же пиздаболка! Я не говорила ничего подобного, и парня у меня нет. Нахрена было лгать? — Её цель была ей важнее дружбы с тобой. Люди, в принципе, не слишком дорожат друг другом.       Щелчок, и рука девушки была свободна. Рейна потёрла её, размяла кисть, поблагодарив Блейка за помощь. Беллами одарил девушку внимательным взглядом, а после он загорелся дьявольской идеей, решив поделиться ею с девушкой: — А ты не хочешь проучить её?       Рейна недолго думала, после чего уточнила: — Есть предложения?

***

      Время было почти одиннадцать. Небо совсем потемнело, ночь опустилась на улицы. Беллами в это время обычно охмуряет очередную жертву. Сейчас же он дома, сидит и ждёт, когда «охренительная девушка» сама придёт к нему, как того очень хотела. И она всё-таки пришла. Беллами впустил её в дом с восхищённой улыбкой. И она почти влетела в дом с отличным настроением и бутылкой вина в руке. — Ты упёртая девица. — Я всегда была целеустремлённой, — ответила Элоди, не скрывая своего самодовольства. — Жаль, цели берешь какие-то мелкие. — Не прибедняйся. Член у тебя вовсе не маленький.       Беллами рассмеялся: — Остроумна и изворотлива. Теперь ты определённо меня заинтересовала. Может, пойдём и отстегнём сначала твою подружку, чтобы нам с тобой никто не мешал. — Я разберусь с ней. А ты пока открывай вино и разливай по бокалам, — произнесла девушка, подойдя к нему ближе и проведя ноготками по его шее. — Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, — с улыбкой ответил Беллами и бросил в неё очаровывающий взгляд. И как только Элоди ушла на второй этаж, Блейк направился следом за ней.       Элоди зашла в спальню и подошла к прикованной подруге. Рейна, увидев её, тут же возмутилась: — Ты ебанутая совсем? Что ты творишь? — Рей, ты мне подруга или кто? Могла бы и войти в положение. Ты же видела его. И дом его с дорогущим авто тоже видела. Я, если что, всё компенсирую, только не бухти громко. — Да как ты так можешь? Я весь день тут провела в испуге. Ему вообще было плевать на то, что я здесь. Сказал, будем ждать тебя, и ты меня освободишь. Я вам не игрушка какая-нибудь! Я живой человек!       Элоди освободила девушку. Рейна изобразила, что её рука очень затекла, и что ей очень больно шевелиться. Актриса из неё вышла неплохая. — Вот, я освободила. А теперь мухой отсюда и не мешай! Потом сама мне спасибо скажешь.       Рейна посмотрела на девушку с отвращением и холодно спросила: — Ты конченая? — Закрой рот и уходи! Мне сейчас не до разборок с тобой. Или думаешь, это так просто находить лохов, которых можно развести на ту вкусную еду, которую ты тоже со мной ешь, на косметику, которой ты тоже пользуешься и всеми этими побрякушками? Без меня у тебя бы вообще ничего не было. Так что молча уёбывай и жди, когда я вернусь. Беллами молчаливо усмехался с их разговора, стоя за стеной и всё прекрасно слыша. — А ты не думала, что однажды с тобой могут поступить точно так же, как поступаешь ты? — сухо спросила Рейна, как будто интересовалась лишь между прочим, а не отчитывала подругу. Беллами оценил её самообладание и холодный подход. Кажется, ему повезло с напарницей. — Ты меня кармой надумала пугать? — злостно усмехнулась Элоди. — Когда это ты в индуизм ударилась? — Если ты творишь любую дичь, что приходит тебе в голову, значит автоматически позволяешь делать тоже самое по отношению к себе. Раз ушла за грань морали, не возвращайся, когда тебе станет плохо.       Элоди раздражённо фыркнула: — Ты что, угрожаешь мне?       Блейку надоело находиться за кулисами, и он вышел прямо на сцену. Рейна перевела на него взгляд. И тогда Элоди поняла, что Беллами находится за её спиной. Она медленно обернулась и несколько опасливо взглянула ему в глаза. После она вернула взгляд на подругу, в ожидании объяснений. Рейна произнесла ледяным тоном: — Сегодня я — твоя карма.       Не задерживаясь ни на секунду после этих слов, Беллами схватил Элоди, прижал к кровати, заломив ей руки за спиной. Рейна помогла надеть на её руки наручники, пока парень держал дёргающуюся девушку. — Отпустите меня! Чёрт возьми, что происходит? — Услышала ответы на свои вопросы? — спросил Беллами у Рейны, полностью игнорируя Элоди. — Да. Думаю, ты тоже, — ответила та. — Ах ты мелкая дрянь! — завопила Элоди. — Предательница! Мерзкая шлюха! — У-у, — насмешливо промычал Беллами. — Веселье только начинается.       Проезжая тёмные одинокие улицы, они покинули город, свернули с шоссе в лесополосу. Рейна сидела рядом с Беллами на переднем сидении, а связанная Элоди была на заднем и занервничала ещё сильнее, увидев куда её везут. — Вы чего? Куда вы меня везёте? Простите меня! Прошу, простите. Я. я… я не хотела, — девушка заикалась от страха, её речь сбивалась, голос подрагивал. — Стоило засунуть ей кляп в рот, — безразлично подметил Блейк, на что Рейна насмешливо хмыкнула. — Рей, милая, ну пожалуйста. Ты же не сделаешь со мной ничего, правда? Я поняла, что была не права. Я не должна была с тобой так поступать. — Поздно ты осознала, — ответил за неё Беллами. — И осознали ли, очень большой вопрос.       Остановившись, Блейк вытащил из машины Элоди. Та кричала, пыталась сопротивляться. Парень прижал её к дереву, Рейна вытащила из багажника верёвки, привязала подругу к стволу у ног, на талии и плечах. Беллами стянул узлы потуже, чтобы девушка точно не могла высвободиться. Они с Рейной сработали как настоящая преступная банда, которая работает друг с другом уже много лет. Элоди не уставала молить о том, чтобы её освободили, уже сорвалась на слёзы, на жалобные мольбы. — Доброй ночки, — пожелал ей Блейк с фальшивой доброжелательностью, после чего направился в машину, и Рейна вслед за ним.       Как только Рейна села в машину, Беллами тронулся вперёд. Вокруг темная лесополоса, деревья ветками скрывают небо, не пропуская лунного света. Освещает дорогу лишь свет от фар, видимость всего два метра перед автомобилем. Спустя пару минут Рейна подала голос: — Постой. Ты правда оставишь её там на ночь? — Не я, а мы, — безразлично бросил Блейк. Его глаза сверкнули зловещим холодом. — Но мы договаривались просто её припугнуть. Нельзя её там оставлять. — Она оставила тебя, а мы не можем? — Но не в лесу же ночью. — А в доме незнакомого парня, прикованной к его кровати. Как-то это тоже звучит не совсем безопасно.       Девушка недолго задумалась над его словами, а после продолжила: — Я понимаю. Но я так не могу. Давай вернёмся. — Не горю желанием, — отказал Беллами.       Рейна удивлённо посмотрела на него, надеясь на то, что он шутит, что сейчас он посмеётся и развернёт машину. Но он был холоден и безразличен, смотрел на дорогу, даже не думая останавливать машину. — Ты же это не серьёзно? — настороженно спросила девушка. — Я всегда говорю серьёзно, — обнадёжил её парень. — Останови машину! — твёрдо приказала она. — Ты слышишь? Остановись!       Беллами нажал по тормозам, плавно остановился. После чего расслабленно откинулся на спинку сидения, демонстративно показывая то, что не собирается больше ничего предпринимать. Рейна смотрела на него с напряжением, словно ожидала от него, чего угодно, и теперь несколько побаивалась его. — Если хочешь вернуться за ней — вперёд. Никого не держу, — ровно произнёс он. — Ты хочешь сказать, что я должна пешком до неё дойти? — удивилась Рейна. — Ну ты же хочешь её освободить. Я делать этого не собираюсь. — Мы далеко отъехали. Потом ещё до города километров тридцать. Двум девушкам ночью. — Вот и я не понимаю, нахуя оно тебе надо. Могла бы поехать со мной, и мы бы с тобой провели охренительную ночь вместе. Ты слишком горяча сегодня, детка.       После этих слов Беллами обвёл девушку голодным взглядом, проведя рукой от её колена выше по бедру. Рейна всматривалась в его глаза, надеясь найти в них хоть немного сочувствия, но находила только холод, абсолютное отсутствие человечности, словно бы перед ней робот, а не живой человек. — Как ты так можешь? — Вот только не надо тут святыню изображать! — раздражённо осадил её Блейк. — Ты сама помогла привезти свою подругу в лес и привязала её к дереву. А теперь пытаешься перекинуть всю ответственность за это на меня. — У всего должна быть грань. — А кто границы устанавливает? Ты? — Беллами, прошу тебя, — умоляюще произнесла Рейна. — Давай вернёмся за ней. Прошу тебя. Не ради неё, ради меня. Пожалуйста. — Я тебе всё сказал. Либо ты идёшь за ней, либо едешь со мной. Выбор за тобой.       Она смотрела на парня, пытаясь уложить всё это в своей голове, справиться с шоком. Он был непреклонен и твёрд, потому она и не сомневалась, что он говорит более, чем серьёзно, и правда не собирается возвращаться за Элоди. — Да катись ты к чёрту, конченный ублюдок! — злостно прыснула Рейна и вышла из машины. Как только она захлопнула за собою дверь, Блейк завёл машину. Девушка испепеляла его злостным взглядом и громко крикнула: — Сгори в аду! — Встретимся там, солнце, — с усмешкой произнёс Беллами, хоть она и не могла этого услышать. Но ему и не интересно было продолжать с ней диалог, он нажал на газ и поехал дальше, оставляя девушку на дороге. Ему, и правда, было плевать. Сердце не ёкнуло ни на секунду. Так как сердца у него больше не было. Он снова вырвал его и выбросил. С ним слишком больно жить. Без него как-то проще, безопаснее. Без него ещё можно выжить в этом ёбанном мире.

***

      Приехав в бар, в котором отвисали друзья, Беллами сразу же залил в себя виски. Срочно нужна была доза обезболивающего, пока мозг не принялся за старое: думать, вспоминать, анализировать. Пока что этот ритуал был необходим. Нужен был тотальный контроль своего разума и чувств. Чуть позже всё это можно будет делать без алкоголя, жить как раньше. И больше Беллами уж точно не позволит себе быть так от кого-то зависимым. Теперь он не будет задумываться над моралью. Незачем. Всё равно его все видят бесчувственной тварью. Вот теперь он стал бесчувственной тварью. Теперь это клеймо полностью оправдано. Пусть смотрят все, кто его ставил. Пусть смотрят и содрогаются от ужаса. Пусть прячутся, плачут, молят о помиловании. — И вот я трахаю её в рот, влезает прям полностью, девка еле дышит уже, а я долблю её, — рассказывал парень по имени Тоби. Беллами его едва знал, чему был безмерно рад сейчас. Тот пытался хвастаться перед друзьями тем, как он потрахался, словно ему лет пятнадцать. Неужели больше хвастаться нечем? Хотя друзья его только больше подстёбывали. — Так ты ей заплатил? С тобой за бесплатно трахаться никто не горит желанием? — спросил Рэй. — Не в этом дело. Просто шлюхи-то профессионалки. Каков шанс, что простая девка тебе так отсосёт? Они фифы сейчас такие.       Парни громко рассмеялись с него, а Беллами уже едва ли сдерживал желание ему врезать. Раньше бы он тоже просто жёстко стебанул его и посмеялся вместе с друзьями, но почему-то сейчас он раздражался с каждой мелочи. — Закрой свой рот, или я сейчас из тебя профессионалку сделаю, — злобно произнёс Беллами, глядя на парня. Друзья громче закатились смехом, а Тоби насторожился от такой агрессии. — А что тебя так обижает? Или ты такой ярый защитник шлюх? — спросил тот, пытаясь говорить уверенней, чем ощущал себя. — Нет. Просто так мерзенько пищишь под ухом, что захотелось тебе въебать. — Так-так, ребята. Давайте не будем тут мордобои устраивать, — попытался сгладить ситуацию Рэй. — Ты лишаешь нас зрелищ, Рэй, — усмехнулся Уэллс. — Как всегда, на самом интересном месте.       Беллами тоже было жаль, что их прервали. В нём возгорелось острое желание кого-нибудь отпиздить. Давно он не испытывал чего-то подобного. Может, стоило найти себе жертву, об которую можно почесать кулаки? В скорости он нашёл жертву. Но не ту, об которую можно почесать кулаки, а ту, которую можно полапать, прижимая к стене, проникая в неё пальцами. Он зажимал новую девчонку, руками блуждая по её телу, срывая с её губ поцелуи, властно проникая в её рот языком. Он был уже так возбуждён, что не собирался тянуть эту девушку до дома, собирался уволочь её в какой-нибудь безлюдный угол. К счастью, девушка была для этого достаточно беспринципна. Просто идеальна для такого же беспринципного парня.       Чьи-то руки потянули его за плечи, отрывая от девушки. Беллами увидел перед собой рассерженную Кларк. Прижатая им девушка тоже была не слишком рада вмешательству: — Хули лезешь?       Кларк и не удостоила её взглядом, проигнорировала девушку и произнесла, глядя Блейку в лицо: — Ты совсем охренел?       Беллами расплылся в насмешливой улыбке и состроил невинность: — Не понял суть претензии. — Не понял? Объяснить? — злостно высказала Кларк. — Ты мне не жена и не моя девушка, чтобы что-то предъявлять. — Я вот не пойму, на кой чёрт ты ищешь кого-то, принципиально избегая меня? — Ну, может, чтобы позлить тебя, — издевательски произнёс Беллами. — М-м. Считаешь, выглядишь круто, когда прыгаешь по койкам? — осуждающе спросила девушка. — Ну что ты за человек? Если соскучилась, так и скажи. Зачем бубнеть-то? — самодовольно произнёс Блейк. — Ну хочешь, присоединяйся к нам? Примем как родную. — После он обратился к той девушке, которую только что зажимал у стены. — Ты же не против?       Девушка скривилась, глядя на Кларк, и грубо ответила: — Не. Она стрёмная.       Беллами громко рассмеялся, а после с наигранным огорчением сказал Кларк: — К сожалению, ты не понравилась моей малышке.       Кларк бросила в него разъярённый взгляд и резко влепила по лицу громкую пощёчину. Беллами в ответ посмотрел на неё демоническим взглядом, улыбаясь, как маньяк, поймавший жертву. Он тут же забыл про ту, что недавно облапывал, грубо схватил Кларк, с силой впечатал её в стену и захватил её губы поцелуем, подчиняя и вынуждая. Она попыталась оттолкнуть его. Злая, дикая. Царапалась, била его в грудь, хватала за горло — неистово, безжалостно, не играя, а почти что пытаясь убить. Но тем самым только больше заводила его. Он лишь сильнее хватал её, сжимал, не думая о том, что ей может быть больно. Она упрямая и гордая, не разрешала себе даже пикнуть от боли. Ей было проще сдаться, прекратить сопротивления. И как только она это сделала, Беллами затащил её в туалет. Он трахал её по-животному. Не жалея, не думая о ней, не даря хоть каплю ласки, хотя бы выжатой для видимости. Он словно насиловал её, только она была совсем не против. Она громко стонала, совсем не думая о том, что они находятся в баре в общественном туалете, не думая о том, что их могут слышать. Она сходила с ума от наслаждения, хватала его за волосы, впивалась в него зубами, ногтями, клялась перерезать ему горло, если он остановится. А Беллами лишь резче, жёстче, глубже вдалбливался в неё.       Кончив, он небрежно спихнул девушку на унитаз. Она была обессилена, и даже не пыталась подняться, лишь пыталась отдышаться. Блейк застегнул ширинку прямо перед её лицом и с довольной улыбкой произнёс: — И всё-таки ты самая охуенная. Затрахал бы тебя до смерти. — А кто мешает? — с улыбкой ответила она. — Сам таскаешься с второсортными шавками, когда Я самая охуенная. — Я исправлю это недоразумение. — Если я не буду против, — кокетливо произнесла девушка. — О, нет, дорогуша. Твоего одобрения мне не требуется, — сказал Беллами, закинул девушку себе на плечо и потащил в свою машину.

***

      Солнце было ещё чрезмерно щедрым на тепло. Лето медленно подходило к своему концу, но это едва ли ощущалось. Это лето было самым прекрасным в жизни Джона, если исключить последний месяц. Ещё месяц назад, Джон держал его руку, бродя босиком вместе с парнем по берегу в Исландии, и любовался его улыбкой, чувствуя себя так, словно бы его обнял весь мир и согрел своим теплом. Как так получилось, что ещё месяц назад Джон чувствовал себя самым счастливым человеком на планете, а сейчас он уже устал бороться с ежедневным желанием сдохнуть. Он и сам не понимал, зачем он всё ещё противостоит этому желанию. На что он надеется? Что когда-нибудь всё изменится? Очень глупо этого ждать. Теперь уж точно глупо.       После того, как Беллами зажимал какую-то девчонку на его глазах, а после сказал, что от Джона его тошнит, разве может жизнь повернуть в лучшую сторону? Единственный исход, в котором Джон может ещё продолжать жить, это сойти с ума. Превратится в одного из этих странных дурачков бомжеватого вида на улице, просящих подаяние и бездумно улыбаясь. В таком состоянии ничего не страшно, не больно, не одиноко. Можно было бы завести себе ростовую куклу, поверить в то, что это Беллами и обнимать его круглыми сутками. Зато этот Беллами точно не уйдёт от него, не найдёт себе кого-нибудь лучше, не станет произносить ранящих слов.       Как бы Джон хотел вернуться в то ужасное время, когда он был глубоко несчастен в одиночестве, никого не любя. Если бы он знал тогда, как он был в то время счастлив. Одиночество было переносить легче, когда оно было настолько обыденным и привычным, как естественная среда обитания. Но после того, как Джон узнал, как бывает иначе, возвращаться к этой среде было слишком тяжело. И зачем вообще он когда-то стремился к тому, чтобы познать счастье? Не думая о том, что потеряв его, жизнь станет невыносимой пыткой. Хоть и ко всему привыкаешь, но как-то не очень хочется привыкать к пытке.       Джон стоял перед кабинетом психотерапевта и нервно перебирал пальцами. Вот он уже дожил до того момента, когда сам приходит к мозгоправу. Всю жизнь боялся терапии как огня и избегал её, а теперь сам рвётся на неё попасть. Жизнь потеряла свою ценность, потому и все страхи потеряли свою силу. Не так он себе представлял бесстрашие. Не думал что оно приходит, держа за руку безысходность. Наконец парень решился войти в кабинет. Перед этим он созвонился с Джахой, тот согласился его принять в это время. — Извините, что не записался на сеанс, — Джон чувствовал, что готов провалиться сквозь землю от стыда. — У меня просто нет денег. — Ничего страшного, Джон. Меня очень радует, что ты сам захотел прийти ко мне, — произнёс Джаха всё тем же добродушным тоном. И ведь никогда его тон ни казался натянутым, показушным. Джаха искренне был очень доброжелательным, ну или очень уж искусно притворялся. С ним всегда было спокойно и легко. Иногда, беседуя с ним, Джон невольно задумался, какой бы была его жизнь, если бы Джаха был его отцом. Уж точно лучше той, что он сейчас имеет. — Если честно, я пришёл к вам не просто так, — робко признался парень. — Я хотел попросить вас, выписать рецепт на антидепрессанты.       Джаха внимательно посмотрел Джону в глаза и спросил: — Вернулись галлюцинации? — Нет, — честно ответил он, поджав губы. — Вернулось желание сдохнуть.       Психотерапевт посмотрел на парня с пару секунд, осмысливая его слова, а после уточнил свои домыслы: — Вы расстались с Беллами?       За Джона ответил его пропитанный отчаянием взгляд. Они ведь не просто расстались, они уничтожили друг друга. Всё гораздо хуже, чем просто расставание. Надеяться на то, что хоть кто-то из них в дальнейшем сможет построить здоровые отношения, не приходится. Они точно уже не решат свои внутренние проблемы, не смогут кому-либо доверять, полюбить после этого. Они и без того были далеки от нормальности. Теперь им и подавно не выкарабкаться. — Прежде чем выписать тебе антидепрессанты, я должен провести с тобой беседу и выяснить, правда ли они тебе нужны. Таковы правила. — У меня правда совсем нет денег. — И не нужно, Джон. Я готов выслушать тебя как твой друг.       От этого выражения Джон смутился. С одной стороны, это было очень трогательно, но с другой, совсем не лестен тот факт, что над ним уже даже психотерапевт сжалился. — Но зачем вам это? Мы ведь не друзья. — Хороший доктор в первую очередь заинтересован в помощи пациенту, а не в получении с него прибыли. — После чего Джаха указал рукой на кресло и предложил: — Присаживайся.       Отказываться было неловко. Всё-таки не часто посторонние люди проявляют такое участие и протягивают руку помощи. В последнее время от него даже большая часть друзей отвернулась. А ещё Джону нужны были антидепрессанты, уж на них одна надежда. Может хоть тогда у Джона просто не останется сил на то, чтобы страдать       Парень сел в своё кресло. С щемящей грудь ностальгией вспомнил то время, когда сидел в нём, уговаривая себя торчать на этой терапии ради Беллами. И после этой терапии приходил домой, где Беллами его обнимал и спрашивал, как у него прошёл день, лучше ли он стал себя чувствовать. Что ж, сейчас ему это вовсе неинтересно. Значимость Джона в его жизни в миг стала равна горстке пыли под ногами. И кабинет Джахи тоже был одним из напоминаний о том, что когда-то было иначе. — Я не знаю, о чём говорить, — сказал Джон, растерянно пометавшись взглядом по кабинету. — Скажи первое, что приходит в голову.       Скользнув взглядом по столу, Джон остановился, всмотрелся, сразу заметив, что что-то не так. Чего-то очень не хватало, и эта потеря была очень заметной. Картинка из прошлого так не соответствовала той, что была сейчас перед глазами из-за этой маленькой детали. — Где лиловая подставка для ручек?       Джаха коротко улыбнулся и ответил: — К сожалению, она разбилась. — Вам нужно купить такую же, — твёрдо настоял Джон, словно бы это единственное что его сейчас так остро волнует. — Отличная идея, — оценил предложение мужчина. — Тем более, раз она тебе так понравилась.       Джон отвёл взгляд в сторону, осознавая что от этого разговора не убежать. А ещё постепенно понимая, что убегать от него и не хочет. Полностью смирившись с этой мыслью, Джон только открывает рот, как эти слова сами собой вырвались наружу: — Я потерял его.       Сколько тоски и обречённой боли содержали эти слова. И пусть он произнёс эти слова тихо, они взорванным снарядом оглушили всю комнату. Казалось, если Джон закричит, то не услышит собственного крика. — Чувствуешь за это вину? — Джаха стал более сосредоточен на беседе. — Да, — открыто признал Джон. — Хоть он первым предал наши отношения, пренебрёг мной и уничтожил меня. Но я почему-то виню себя за то, что-о... ответил ему тем же. Я поставил крест на нашем с ним будущем. И хоть я в него уже не верил, но осознание, что именно я поставил этот крест, убивает меня. — Значит, ты до последнего надеялся на то, что у вас всё может наладится. Ты хотел остаться с ним, несмотря на то, что он предал ваши отношения? — Моё самоуважение хромает, — с горькой насмешкой над собой произнёс Джон. «Или даже гниёт заброшенным паралитиком и ссытся под себя,» — дополнил он мысленно. — Не ругай себя. Ты серьёзно относишься к человеку, с которым вступил в отношения. В этом нет ничего предосудительного. — Но я жил с человеком, который никогда не скрывал того, что не любит меня. А я просто пытался не думать об этом. Так ведь быть не должно? Скажите, ведь нормальные люди не вступают в такие отношения? — Нормальных людей не существует. Это я тебе как психотерапевт говорю, — усмехнулся Джаха. — Ты можешь вспомнить, чем Беллами тебе понравился? Чем-то же он тебя заинтересовал, и ты решил остаться с ним.       В данный момент у Джона даже не было сил, чтобы сопротивляться копанию в его голове. Он всегда был несносным пациентом, с трудом шёл на откровения, противился говорить обо всём, что касается чувств к Беллами, бесился или закрывался. Сейчас он был готов душу наизнанку вывернуть, показаться шрамами наружу, только потому что сил не осталось больше прятаться. Да и смысл прятаться, защищаться, когда сама жизнь теряет свою ценность? — С ним я чувствовал себя как будто в безопасности, — ответил Джон, копаясь в собственных воспоминаниях. — Тогда я так устал от всего, мне было очень тяжело самому справляться со всеми проблемами. Только с ним я мог почувствовать себя спокойно. Будто бы он может защитить меня от всего мира. Хотя это было совершенно не так. Ведь ему это было нахрен не нужно, он и не пытался меня ни от чего защищать, даже не интересовался мной. Он просто относился ко мне как к вещи, а я надеялся, что я ценная вещь, что меня не выбросят, а спрячут и никому чужому в руки не дадут. Когда он позвал меня жить к нему, уверял, как я ему нужен, я действительно поверил, что я ценная вещь. Иногда даже казалось, что я что-то большее, чем вещь. Но он всё же выбросил меня. — Ты не готов расстаться с ролью «вещи», если это означает расстаться с Беллами? — Я попытался это сделать. И я добился своего, а теперь хочу обратно. Я избавился от ошейника, который так тёр и давил. Я стал свободным, а потом заскулил из-за отсутствия этого самого ошейника. Я не знаю, что мне делать с этой собачьей преданностью к нему. — Когда ты понял, что больше не любишь отца? — спросил Джаха с таким видом, словно бы в голове он вырисовывает какую-то схему со стрелочками, или собирает вопросы с упорядоченных полок в подсознании, прекрасно ориентируясь с какой полки взять следующий вопрос. — Когда повзрослел и осознал, что я не нужен ему и никогда не был. — Когда ты осознал, что не нужен Беллами?       Джон усмехнулся краем губ, но это не было улыбкой. Действительно, интересная параллель, состоящая из двух противоречий. И как только люди умеют понимать себя? — Я с самого начала это знал. Но почему-то надеялся, что однажды может что-то изменится. Я понимаю, к чему вы клоните. Но почему равнодушие Беллами меня не останавливает? Если бы я был мазохистом, это бы проявлялось не только по отношению к нему, ведь так? — Ты нашёл спасение в своей любви, как в безопасном укрытии. Ты слишком устал от одиночества. Даже несмотря на то, что его не было рядом, ты всё время держал его в своей голове, в сердце, и у тебя появлялся смысл, за что сражаться. Тебе просто нужна была мотивация жить, и ты её нашёл в нём. Мечта делает людей сильнее. — И что можно сделать, когда смысл жизни становится основной причиной для желания суициднуться? — с горечью произнёс Джон.       Джаха задумался на несколько секунд, смотря куда-то в Джона. Взглядом словно проникал под кожу. — А что бы тебя сделало по-настоящему счастливым? — Если бы он любил меня. — Но ты сам к этому не готов, — уверенно заявил Джаха. — Ты не веришь в то, что тебя могут любить и отвергаешь любые возможности. Потому что это непривычно для тебя. Всё непривычное пугает нас. И мы противимся тому, что нас пугает. — Ну а как можно поверить в это, когда мир в тысячный раз доказывает мне обратное? — Вера — не плодоносное растение, которое растёт только в благоприятных условиях. Истинная вера рождается вопреки. Ты ждёшь, что кто-то докажет тебе, что ты стоишь любви. Но никто не способен это сделать, пока ты сам не поверишь в это. — Очередной замкнутый круг? — с горькой иронией хмыкнул Мёрфи. — В который ты сам себя загнал. И выйти из него тоже в твоих силах.

***

      Последующие дни проходили будто в полу осознанном состоянии. Джон существовал словно бы на автопилоте. На работе он пытался думать только о работе, забывая о том, что он человек. Он не отвлекался на обед, не уходил на перекуры, забывал даже о естественных человеческих потребностях. Словно робот садился за свой рабочий стол перед компьютером и почти не откликался. Только благодаря Майе — той самой девушки в офисе, которая с ним общалась, и чьё имя Джон наконец запомнил — на его столе иногда появлялся кофе, который она любезно приносила. Джон хоть тогда отвлекался от работы, чтобы поблагодарить её. Это и всё взаимодействие с коллегами, что он себе позволял. Джон не пытался себя обмануть тем, что он ничего не чувствует. Он чувствовал очень много. Просто из-за всех сил пытался отвлечься на что-то, что его не убивает. А его убивало всё, о чём он думает — все мысли и воспоминания. Потому он старался меньше быть собой, меньше думать, меньше быть человеком. Скрыть факт своего существования от самого же себя. Но, к сожалению, он знал, что он придёт домой и будет скулить от одиночества. Потому хотя бы на работе он пытался перестать существовать как Джон Мёрфи. Пытался стать просто офисным безликим планктоном. Ощущать себя никем хоть какое-то время — это уже сравни раю в последнее время. Единственное успокоение, которое он может себе позволить. — Рабочий день окончен, — напомнила Майя, собираясь уходить, но остановилась, заметив Джона на рабочем месте в уже опустевшем безлюдном офисе. — Я немного ещё задержусь, — ответил он, не глянув в её сторону.       Девушка не спешила уходить. Она осталась на месте, немного постояла и помолчала рядом с ним. После она всё же заговорила, и в её голосе слышалось лёгкое волнение: — Джон, можно тебя… — Она сбилась, но решила тут же взять себя в руки и твёрдо произнесла: — Ты не против поужинать со мной сегодня?       Наконец Джон отвлёкся от компьютера и впервые посмотрел на неё как на живого человека, а не вскользь, так же как на кулер с водой. Он был сбит с толку её неожиданным предложением, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать тот факт, что она на него, оказывается, запала. Как вообще можно запасть на ходячего зомбака, каким он является всё то время, что она его знает? — Послушай, Майя. Я бы с удовольствием, правда. Но в моей жизни сейчас… — Он даже не знал, какие слова подобрать, чтобы всё объяснить. Ему было так неловко отшивать её. Она была довольно милой, и именно поэтому пусть держится от него подальше. — В моей жизни всё сейчас сложно и запутанно, и я не в лучшей форме. В общем, сейчас совсем не подходящее время для того, чтобы мы узнавали друг друга ближе. — Кэнди, — произнесла девушка с заметным разочарованием на лице. — Что? — переспросил Джон, не поняв, о чём она. — Меня зовут Кэнди, — ответила коллега, резко развернулась и тут же ушла, не попрощавшись.       «Твою ж мать,» — выругался про себя Мёрфи. Вышло очень некрасиво. Ему не хотелось её обижать. Но вряд ли кто понимает, что ему просто очень сложно концентрироваться на чём-нибудь; с каким трудом он вообще заставляет себя жить; как всё вокруг ему неважно и неинтересно, и с этим он ничего не может поделать.       Уходя из офиса вместе с Финном, Джон думал о том, как ему придётся вернуться в свою пустую квартиру, и как сильно он этого не хочет. Что ещё больше угнетало, так это то, что завтра суббота. Его ждёт два ужасающих дня выходных. Может ему устроиться на вторую работу? Правда, он чувствовал себя очень уставшим. Как бы он не старался косить под робота, работая на износ, он не перестал от этого быть всего лишь человеком из крови и плоти. По ночам он плохо спал, несмотря на усталость и даже приём антидепрессантов. Его нервное истощение было сильнее всего. — Как день прошёл? — Кэнди пригласила меня на ужин сегодня. — Кто такая Кэнди? — спросил Финн, нахмурившись, пытаясь сначала отыскать ответ на этот вопрос, порывшись в своей памяти. — Ну Майя, — пояснил Джон. — А-а. Та, что часто просит тебя помочь ей и приносит тебе кофе? — Да, она. — Так её зовут Кэнди? — Получается так. — Но ты назвал её Майей, и ужин отменился? — с усмешкой уточнил Финн. — В целом, да. — Ну так ты никогда никого себе не найдёшь, пока не будешь запоминать имена людей. — Я никого себе не найду, пока не забуду одно единственное имя, — уверил его Джон. — Я всё равно бы не пошёл на свидание с ней, будь она Кэнди или Майей, или ещё кем-то. Я больше не собираюсь разрушать жизни людей, только потому что моя жизнь разрушена. — На свиданки ты ходить не хочешь. Значит, пошли со мной в бар, по пивку бахнем. — А ты почему не с кем не встречаешься? — спросил Мёрфи, впервые об этом задумавшись. — Или ты всё ещё по своей Рейвен страдаешь? — Я по ней уже много лет не страдаю. Мои чувства к ней переросли это. — Такое возможно? — спросил парень с нескрываемой надеждой. — Да. Правда, на это можно угробить немало нервов и времени.       Джон задумался о том, что ждёт его через несколько лет. Забудет ли он Беллами, или же, как Финн, привыкнет к эти чувствам и не будет так сильно мучиться из-за них? Или же спустя года, он всё ещё будет вспоминать те тёплые моменты, когда он был счастлив рядом с любимым человеком, его сердце будет обливаться кровью от воспоминаний, даже когда Беллами уже будет с кем-то другим. Стало больно от одной только мысли, что он однажды услышит о том, что Беллами живёт с какой-нибудь девушкой, или собирается жениться на ней. Когда-нибудь ведь услышит. Беллами не умеет быть один. Может быть, и Джон сможет с кем-то начать отношения, но будет чувствовать, что находится не с тем человеком. Но привыкать нужно уже сейчас. Смиряться с тем, что Беллами больше не приедет к его дому, не позвонит, а при случайной встрече будет делать вид, что Джона не существует. Интересно, спустя года, Беллами сможет простить его и будет хотя бы просто здороваться с ним? Или он теперь всю жизнь будет ненавидеть Джона? — Так ты не ответил на вопрос, — продолжил допрашивать друга Джон, пытаясь избежать собственных мыслей. — Почему ты ни с кем не ходишь на свиданки? — С чего ты взял, что не хожу? — Ты никогда не рассказываешь ни о ком. — Да нечего рассказывать. Это просто приятное времяпровождение, не более. Никакой тебе там крепкой связи и чувств. — А если для них всё иначе? — Эх, Джон. Поверь, в мире очень много людей, которые вообще любить не умеют. — Везунчики, — прокомментировал парень, устало выдохнув. — А сейчас у тебя есть кто-то? — Ты есть, — непринуждённо ответил Финн.       Джон бросил в него хмурый взгляд и спросил: — Как это понимать? — Да шучу, — ответил Финн, вытянув ребяческую улыбку. — Романтической связи у меня сейчас ни с кем нет. А больше всего времени я, действительно, провожу с тобой.       От этого стало несколько неловко. Джон почувствовал себя конченным эгоистом. — Я тебя не обременяю? — С ума сошёл? — воскликнул Финн. — Ты иногда как скажешь. Ты меня не обременяешь. И мне, может, это даже нравится. У меня, может быть, комплекс спасателя.       Джон насмешливо хмыкнул: — То, что я неудачник, ещё не значит, что меня можно высмеивать. — А кого же тогда можно высмеивать? — И то верно, — ответил парень, усмехнувшись. — И как ты можешь быть неудачником, если тебе так повезло с таким другом, как я? — продолжал отшучиваться Финн, без устали пытаясь хоть немного поднять настрой Джона.       Но у него вряд ли получалось. В какой-то степени только он ещё и держал Джона на плаву. Без Финна Мёрфи, возможно, уже давно бы сдался. Но и сейчас он стоит на грани. С каждым днём, всё яснее осознавая то, что Беллами в его жизни больше не будет, Джон всё ближе и ближе подходит к этому краю. Мысли о суициде стали постоянными. Джон так часто не думал об этом даже когда был психом. Теперь он часто задумывался о том, что его ждёт, и он не видел света, не верил, что свет когда-нибудь будет. Впереди его ждёт только боль — бесконечная. Потому с каждым днём ему всё тяжелее уговаривать себя остаться. Вот он уже даже сходил к Джахе, начал принимать антидепрессанты, сам не зная, на что он надеется. Ведь в этом нет никакого смысла, когда нет мотивации жить. В прошлый раз ему помогла терапия и препараты только потому, что у него была цель, он делал это ради Беллами, ради их совместного будущего. А сейчас спасать себя незачем. — Завтра же выходной, — напомнил Финн. — Как смотришь на то, чтобы смотаться на природу? Я позову некоторых своих друзей, заодно и познакомлю тебя с ними наконец. Там все хорошие ребята.       Мёрфи передёрнуло от одной мысли завтра куда-то ехать, да ещё и видеться с людьми. — Если честно, я к такому не готов. — Ок. Давай тогда вдвоём. Есть у меня одно место… — Нет, Финн. Поезжай завтра с друзьями, развейся, отдохни от меня наконец. Я не ребёнок твой новорожденный всё-таки. — А ты что собираешься делать завтра? Пялиться в стену и убиваться воспоминаниями? Ты же понимаешь, я этого допустить не могу. — Нет. Я пообещал Октавии провести с ней время.       Финн приятно удивился и с одобрительной улыбкой ответил: — Это хорошо. Она наконец перестанет меня допрашивать каждый день о твоём самочувствии.       «Вот же чёрт! Это что придётся, действительно, с ней видеться?» — подумал про себя Мёрфи. Ведь он планировал просто отмазаться от Финна и провести этот день в одиночестве.

***

      От бесконечного морального истощения и приёма антидепрессантов Джон был таким уставшим, что едва ли доживал до ночи. Правда, и ночью покоя он не видел. Сон его был беспокойный. Утром было тяжело подниматься с кровати. Джон открывал глаза и не сдвигался с места долгое время. Он прирастал к постели. Бесцельный. Пустой. Забытый.       Джон мог так подолгу лежать и вспоминать его губы. Его руки, касания, приятные слова. Его: «Доброе утро, милый». Парень скользнул рукой по пустующей стороне кровати. Под ладонью ощущалось лишь бездушное холодное одеяло. Когда-то Джон протягивал руку и чувствовал тепло его тела. Парень провёл по одеялу нежными касаниями пальцев, представляя что касается Беллами. И попытался забыть о том, что к нему сейчас наверняка прикасается так кто-то другой.       Проносились воспоминания, одно за другим. О Исландии: как они бегали босиком по песчаному берегу, поднимались на вершину вулкана, как они сидели в лучшем пабе Рейкьявика, пили пиво и Беллами держал его за руку. О том, как они играли в снежки, когда ездили на Новый Год в горы, и как Беллами бросал своих друзей, поднимался на крышу к Джону, чтобы провести с ним время наедине, посмотреть на звёзды, прижимая к себе. И каждое тёплое приятное воспоминание так больно резало по сердцу. От этой боли было тяжело дышать, и хотелось кричать что-то несвязное и отчаянное. Но сил не было даже на это.       Поднявшись с постели, Джон дотянулся до пузырька с антидепрессантами и высыпал в ладонь одну капсулу. Он застыл, безнадёжно глядя на эту капсулу, прекрасно понимая, что не поможет ведь. До чего же всё это бессмысленно. Как и вся его жизнь. Джон высыпал всё содержимое из пузырька в руку. Капсулы заполнили всю ладонь, и парень мысленно произнёс: «Поможет только так». Кажется, это правильная доза. Только эта ему поможет. Раз и навсегда избавит от мучений.       В эту самую секунду Джон уже решил окончательно. Сколько раз размышлял о смерти последние дни, но решился так внезапно. Джон не знал, как это происходит при отравлении. Быстро или медленно, мучительно ли. Но ему было всё равно. Знал только, что смерть наступает в результате паралича дыхательных мышц или резкого снижения артериального давления. Скорее всего, это будет мучительно. Но вряд ли будет мучительней, чем Джону сейчас.       Он подумал о том, что люди часто оставляют кому-нибудь письмо с последними словами, где извиняются или благодарят, где любят или ненавидят. И с горечью осознал, что ему некому оставлять предсмертную записку. Всё, что бы он хотел сказать перед смертью Беллами должно умереть вместе с ним. Беллами это не нужно, он не захочет читать нелепые слова раскаяния и безумные признания в любви от оледеневшего трупа парня, которого когда-то не выпускал из своих рук по ночам. Ему эти слова либо сделают очень больно, либо будут неприятны и безразличны. Ничего из этого Джон не хотел. Он бы хотел уйти из этой жизни так, чтобы Беллами об этом даже не узнал. К сожалению, это невозможно.       Джон обращает пустой взгляд в стену, представляя перед собой Беллами, рисуя его в своём воображении, по памяти вырисовывая каждую веснушку на его лице, и произносит в его холодные, но такие красивые глаза: «Прости, но я без тебя не могу». Было до ужаса больно так уходить. Зачем вообще явился на этот свет — непонятно. Отмучиться и сдохнуть в одиночестве? Это и весь его путь? Был ли смысл хоть в чём-то в его жизни? Хоть в чём-то, помимо любви к Беллами, о которой Джон даже сейчас не жалеет. Прямо сейчас он ощущает, как он рад, что он так кого-то любил. Даже несмотря на то, как это всё закончилось. И несмотря на то, что это привело его в этот ужасный момент.       Как только Джон хотел проглотить свою персональную дозу препарата, зазвонил дверной звонок. Парень упёрся безнадёжным взглядом в стену, мысленно всё на свете проклиная: «На кой чёрт ты пришёл прямо сейчас? Кто бы там не был. Нельзя было прийти немного позже?» Можно было, конечно, не открыть, но если за дверью трезвонит Октавия или Финн, они разнесут весь дом, найдут его тело и не дай боже ещё откачают, да спасут. Придётся потом терпеть жалость с их стороны ещё и по этому поводу. После этого они уже точно от него не отлипнут, будут жить с ним круглосуточно. И вот как объяснить друзьям, что умереть ему очень уж нужно? Даже если Джон попытается, его точно не поймут и не поддержат.       Настырный звонок в дверь повторился, после чего в дверь начали стучать. Джон обреченно выдохнул и отправил все капсулы обратно в пузырёк. Аккуратно, чтобы ни одной не потерять, в надежде позже закончить начатое. После он побрёл до двери и открыл её. На пороге стоял Финн и был совершенно невесёлым, словно бы всё видел через стену. — Почему ты не поехал с друзьями? — растеряно спросил Джон. — Передумал, — сухо ответил тот и зашёл в квартиру. Джон чувствовал, что настроение у его друга было поникшим и безрадостным. Таким Мёрфи его ещё не видел, потому немного насторожился и отправился вслед за парнем. Зайдя в комнату, Джон увидел сидящего на кровати Финна, который крутил в своей руке пузырёк с капсулами и рассматривал его. Мёрфи только сейчас осознал, что стоило его убрать с глаз. Его удивило, как Финн рассматривал этот пузырёк, внимательно изучая, а взгляд друга выражал какую-то бескрайнюю тоску, словно бы он обо всём догадался. — Почему ты здесь? — спросил Джон.       Финн глубоко выдохнул, оторвав взгляд от пузырька и посмотрев другу в глаза: — Я звонил Октавии. Она сказала, что ты ничего не говорил ей про встречу.       Мёрфи неловко опустил взгляд. Неприятно быть пойманным на лжи. А Финн ещё говорил об этом без малейшего осуждения или недовольства, он просто был расстроен. И было в нём что-то беззвучно молящее. Словно бы он одним взглядом просил Джона остановиться. — Что плохого в том, что я хочу побыть один? — Ну хотя бы в том, что в данный промежуток времени это небезопасно для тебя, —       Финн демонстративно поставил пузырёк на прикроватный столик. Джон сел на кровать рядом с другом, обдумав всё произошедшее. Если бы Финн не пришёл, Джон бы сейчас задыхался, проводя свои последние секунды жизни. Может быть, зря он завёл себе друга? — Ты много времени со мной проводишь, — устало сказал Мёрфи. — У тебя же никого, кроме меня нет. Да и мне ни с кем больше быть не хочется. — Тебе кайф возиться с нытиком? — Джон. Тебе пора вылазить с этого. Пойдём на репетиции. Будем давать концерты.       Мёрфи обессиленно выдохнул, мечтая лишь о том, как побыстрее вздёрнуться. Это уже не жизнь, это сплошное насилие. Продолжая цепляться за эту жизнь, он лишь издевается над собой изо дня в день, и с каждым днём издевательства становятся всё извращённее и невыносимее. — Я не хочу, — выдохнул он еле живым голосом. — Ничего не хочу. — Вот поэтому и надо, — спокойно, но уверенно произнёс Финн.       Джон медленно завалился на кровать, словно бы постепенно лишился сил. Он так не хотел оставаться здесь. Ужасно не хотел продолжать эту жизнь. Финн лёг рядом. Он смотрел в его лицо с пониманием и сочувствием, которое не тяготило, а словно бы держало за руку. — Давай попробуем? — мягко уговаривал Финн, исключив из своей интонации даже малейшее давление. — Просто попробуем. Если не получится, ты всегда сможешь к этому вернуться. Смерть от тебя никуда не уйдёт, поверь. Она будет ждать тебя.

***

      Кругом воцарился мир неоновых вывесок. Весь бар ими облеплен. Мир громкой музыки, алкоголя, красивых и легкодоступных девушек. Беллами сам не замечал, как он после знакомства так скоро оказывался рукой в чьих-то трусах. Куда девался тот промежуток между? Блейк не запоминал, что там было, о чём они говорили. Девушки клевали на него быстро. Кто на деньги, кто на харизму. Для Беллами все они были одноцветные, однолицые. На Кларк он снова забил. Ему нравилось её бесить. Потому он иногда вспоминал о ней, приезжал к ней пьяным, девушка шипела на него как змея, он бесцеремонно хватал её, она гнала его, била, душила. Но он всё равно получал своё. Уходил от неё посреди ночи, не оставаясь на утро. От этого она тоже очень злилась. И Беллами снова забывал о ней на несколько дней, трахая других.       Он снова торчал в одном из баров, растворяя свои мысли в этом шуме. Спасаясь от покоя, бежал прямо в смерч, чтобы разорвало на части. Всё лучше, чем слушать тишину и собственные мысли. Но куда бы он не бежал, как бы старался не чувствовать, что-то гноилось внутри него, разлагалось, отравляло трупным ядом. От того иногда хотелось уничтожить весь мир. Не уходить же самому, оставляя всех этих выблядков жить счастливо. У Беллами словно бы была своя важная миссия — отравлять мир своим присутствием. И он очень добросовестно подходил к исполнению своих обязанностей.       Какой-то пацан, проходя мимо, случайно цепанул Блейка плечом, и немного пролил ему под ноги часть своего коктейля, который держал в руках. Беллами посмотрел на него так, что голос того даже немного задрожал. — Бля, сорян, Беллами.       Это оказался Тоби. Беллами вспомнил их недавнюю перепалку. Он тут же улыбнулся, сыграв дружелюбие, но взгляд прожигал парня до костей. И, кажется, Тоби чувствовал это и ощущал себя неуютно под этим взглядом. — Ничего страшного. Куда так несёшься? Неужели, впервые тебе засветил бесплатный секс? — Ой, да ладно тебе. Не подумал я тогда, что это может тебя как-то зацепить. — Зацепить меня? — усмехнулся Беллами так, словно бы его это искренне веселило. — Что меня могло зацепить? Твоя ничтожность?       Тоби уязвлено посмотрел на Беллами и попытался высказать максимально спокойно, хоть и невооружённым глазом было видно, что его это задело, и он просто побаивался Блейка. — Не понимаю, от чего такая враждебность в мою сторону? — Никакой враждебности, — продолжал играться с ним Блейк, как кошка с мышкой. — Ты не обижайся за тот случай. Я зря быканул. Убогих же обижать зазорно так же, как инвалидов и стариков. Признаю, это было некрасиво с моей стороны.       Парень опешил, пристально вглядываясь в собеседника, попытавшись осознать сказанное в свой адрес, а потом с непониманием негативно спросил: — Почему это я убогий? — А что ты из себя представляешь? Кучка гнилого дерьма, из всех сил пытающийся поднять самооценку за счёт рассказов друзьям о том как ты нюхал кокс, трахал шлюх и подтирал долларами задницу. — Я не понимаю, какого хуя ты ко мне доебался? Не я же трахал твоего шалавливого гомика. Так что срывай свою злость на тех, кто его там уже успел выдрать во все щели.       Взгляд Беллами в миг влетел в парня острым ножом, разрезая его на части. И в считанные секунды Блейк с размаху врезал тому в челюсть. После он ударил его с ноги в живот, и Тоби упал на пол. Из-за громкой музыки и веселья никто сразу даже не обратил на них внимания. Беллами сел сверху на парня, валяющегося на полу, и нанёс ему несколько сильных размашистых ударов по лицу. Но вскоре его схватили и оттащили от пострадавшего. Лицо Тоби истекало кровью, а сам он без посторонней помощи не смог бы подняться на ноги.       Блейка силой вытянули на улицу. И только тогда он увидел, что это был Атом. Он выглядел злым, не отрывал от друга осуждающего взгляда. — Что у вас случилось? — спросил друг. — Ничего не случилось. Повздорили чуток, — равнодушно ответил Беллами. — Повздорили чуток? Ты избил его в мясо блять? Не пойму, чем Тоби-то мог тебе насолить? — Выбесил, — ответил Блейк так небрежно, на похуй.       Атом смотрел на него так, словно бы пытался всмотреться куда-то вглубь него и наконец понять, что с ним происходит. — Ты же понимаешь, что это нихуя не аргумент, чтобы так избить человека? — Атом, не лечи.       Друг безнадёжно выдохнул и уже более спокойно спросил: — Ты правда ночью вывез девушку за город, привязал к дереву и оставил её там? — Правда, — безразлично ответил Беллами. — Тоже выбесила? — Типа того. — Блять, я реально не понимаю, что с тобой происходит! — выругался парень. — Я знаю тебя пол жизни, но даже я в ахуе с того, что ты творишь. Не знаю, зачем ты строишь из себя морального урода, я то знаю, что ты не такой. Совсем не такой. Я тебя знаю, Беллами! — Открой глаза! Я никого не пытаюсь из себя строить. Возможно, я наоборот перестал притворяться. Может быть, попытки быть хорошеньким всегда проваливались, потому что я дерьмо по натуре? Не знаю, как всем, а мне нравится быть дерьмом. Это прям моё. Чувствую себя как рыба в воде. — Блейк говорил это с весёлой насмешкой, то ли стебался, то ли просто упивался собственной ебанутостью. — Это всё не смешно, — не поддержал его настроения Атом. — Это уже давно совсем не смешно. — Брак сделал тебя душнилой. Расслабься уже и позволь расслабляться другим. — Избивать людей до полусмерти и привязывать девушек в лесу — это ты называешь «расслабляться»? — Это весело. Ты просто пока не догнал, — продолжал открыто забавляться Беллами, демонстрируя то, что ему абсолютно плевать, и совесть его ушла в запой. — Прекрати всё это! — Атом всё продолжал призывать друга к благоразумию. Он порою бывает таким наивным. — Кому и что ты пытаешься доказать? Самому себе пытаешься доказать, что тебе сейчас охуенно? — Да мне и есть охуенно! — уверенно опровергал Беллами. — Вот не поверишь, прямо сейчас охуенно! Я больше нихуя никому не должен. Я наконец свободен и доволен жизнью. И меня всё более, чем устраивает. — Сам хоть веришь в этот пиздёж?       Беллами раздражённо выдохнул, закатив глаза, и спросил: — Что тебе от меня надо? — Тебя надо — адекватного. Но, видимо, без Джона ты совсем кукухой едешь.       Блейка переклинило от упоминания его имени. Кол, всаженный в сердце, дал о себе знать. От прежней весёлости не осталось и следа, взгляд Беллами похолодел, остервенело сверкнув от злости. — При чём здесь он? Он мне нахуй не нужен. Я могу всё сам, слышишь? И мне для этого нахуй никто не всрался. — Ну да. Оставь эту ложь для своего самоутверждения. Мне зачем ты это втираешь? — Это ты нахуя приебался? Что ты от меня хочешь, скажи? Я же измучил Джона. Он бедненький настрадался из-за меня. Вот я и оставил его в покое. Он ведь этого хотел. И ты этого хотел. Что опять не так?! Вам всё не так! Отъебитесь от меня, правильные люди!       Беллами оставил Атома на улице и вернулся назад в бар. Но на пороге его встретил Уэллс, который собирался выходить, и увидев Беллами, сказал ему, усмехаясь: — Мы все валим отсюда к Кейджу. Ты тут наделал шуму. Сейчас копов ещё вызовут.       Все друзья со своей тусовкой перебрались в дом Кейджа, и прихватили с собой несколько девчонок из того бара, с которыми успели познакомиться ещё до того, как их друг стал размазывать пацана по полу. Для них словно бы ничего особенного не произошло. Все продолжали веселиться, общаться, флиртовать друг с другом. Один только Атом выглядел не таким уж и весёлым, периодически поглядывая за Беллами, словно беспокойный папашка. Октавия рядом с ним была тоже мрачной, но никуда не встревала. Морали не читала, и на том спасибо.       Беллами быстро нашёл новую жертву. Этой самой жертве было как-то до лампочки на то, чем прославился за сегодня парень, нашёптывающий ей на ухо ласковые признания, бесстыдно очаровывая, мысленно уже раздевая её. — Ты это говоришь, только потому что хочешь меня трахнуть? — с игривой улыбкой произнесла она.       «Ну, конечно, я хочу тебя трахнуть, догадливая ты моя! Не влюбился же я в тебя с первого взгляда.» — А ты разве не этого же хочешь? — со скрытой усмешкой спросил Беллами. — Может быть. Но сначала я хочу, чтобы ты достал мне с неба звезду. — Ты же уже в курсе, что звезда слишком большая для того, чтобы поместится в твоих руках? — сказал Беллами с таким снисхождением, будто бы говорит с пятилетним ребёнком. — А ты достань ту, что поместится, — ответила девушка и многозначительно посмотрела на него.       Беллами потерялся в попытках понимать, чего она хочет, и спросил напрямую: — Ты хоть намекни, чего ты хочешь. — Ощущений, сравни тем, что испытывают со звездой в руках.       Блейк хмыкнул и с улыбкой уточнил: — Упоение или драйв? — Можно всё и сразу. — Тогда сейчас садишься ко мне в машину и едешь со мной на вечеринку в ад. У меня есть пригласительные, — наказал ей Беллами с демоническим блеском в глазах.       После он взял её за руку и уверенно направился на выход. Он шёл так быстро, что она за ним неслась вприпрыжку и от эмоций верещала во всеуслышание: — У-а-у! Мы поехали кататься!       Атом тут же подскочил к ним и обеспокоенно спросил: — Беллами, ты куда? — Отдыхай, дедуль. Впечатлительных нытиков не принимаем в нашу тусовку.

***

      Беллами снял спорткар, и привёз пищащую от восторга девушку за город, в открытое место для дрифта. Только вот была у этого места особенность — и это извилистый спуск по пути к трассе. Этот путь с крутыми поворотами, обрывающийся на несколько метров вниз, был не просто опасен, а крайне опасен. Там висело несколько знаков, предупреждающих об опасности и о рекомендуемой осторожности на дороге. Шёл мелкий дождь. Он ухудшал видимость, ровно как и слабое ночное освещение непопулярной дороги, которую все нормальные водители объезжают стороной. — Дрифт? Здесь? — удивилась девушка. — А это не опасно? — Ты же хотела острых ощущений. Без опасности их не бывает. — Только хотелось бы после этих ощущений ещё выжить. — Ну я же буду с тобой. Или я похож на смертника?       Девчонка бросила в него горящий огнём взгляд. Она улыбалась как дьяволица, и возбуждённо произнесла: — Тогда какого хрена мы ещё стоим?       Беллами сверкнул сумасшедшей улыбкой: — Вот это моя девочка.       Как только они направились от обрыва к спорткару, то на площадку с рёвом заехал автомобиль, который наскоро припарковался. Из машины вылетел Атом и угрожающе направился в сторону Беллами. — А ну стой! — крикнул он и подлетел к ним ближе. — Ты в своём уме? Ты собрался съезжать? — Да что ты не отлипаешь от меня сегодня, дружище? Езжай с женой домой и проведи уже эту ночь с удовольствием. — Беллами, ты съедишь с этой дороги только через мой труп, понятно тебе?! — грозно выдвинул ему угрозу друг. — Очень страшно, — усмехнулся Блейк.       Из машины вышла Октавия. Она неторопливо подошла к парням, но не вмешивалась в разговор, лишь стояла рядом с мужем. Её лицо не выражало никаких эмоций, она не пыталась отговорить его и, по всей видимости, не слишком парилась по поводу происходящего, была лишь беспристрастным сторонним наблюдателем — незаинтересованным лицом. Беллами ждал от неё обвинений или демонстративного презрения, но последовало лишь равнодушие, что было неприятней, но и не слишком задевало. Плевать, что она думает, и как к нему относится. Ему не нужна её поддержка. Уже очень давно не нужна. Научился обходиться без неё. — Ты же понимаешь, что это верная смерть? — продолжал Атом. — Там днём даже адекватным опасно ездить, а ты собрался в ночь на скорости спускаться. Что за извращённый способ самоубийства, я не понимаю? — Заебал нудить, честное слово. Тебе если нянчиться не с кем, заведи себе ребёнка. А меня уже поздно воспитывать. Я делаю то, что хочу. Тебя ничего делать не заставляю. Вот и ты, будь добр, сделай тоже самое. Займись своей жизнью, а от меня отъебись!       Атом посмотрел на девушку, что стояла за спиной Блейка, и сказал ей: — Я бы на твоём месте не стал доверять ему жизнь.       Блейка уколола эта фраза от друга. Ведь сам Атом доверял ему свою жизнь не раз. — Вот, значит, как? — со сдержанной злостью проговорил Беллами.       Атом протянул руку девушке и подозвал её к себе. Растерянная девчонка сделала так, как он говорит, и пошла к Октавии, спрятавшись за спиной Атома. — А ты видел в каком ты состоянии? — упрекнул его друг. — В нормальном я состоянии. Я трезв. — Но с головой не дружишь. Я знаю, тебе плевать сейчас на всех и на всё. Ты готов угробить не только себя, но и других людей. Своей жизнью распоряжайся как хочешь, но тянуть за собой других я тебе не дам. Ты, если хочешь — езжай. Я уже не знаю, как тебя вразумить. Я здесь бессилен. И заебался уже с тобой нянчиться. Ты, и правда, уже взрослый дядька. Делай, что хочешь! — Спасибо тебе великодушное, — язвительно произнёс Беллами, совершив насмешливый поклон. После он отправился в свой спорткар. Атом остался стоять на месте как прибитый, с безысходностью глядя ему вслед.       Беллами сел в автомобиль, даже не задумываясь о том, что он собирается сделать. Он уже решил, что поедет на «верную смерть», и никто его не остановит. Это было всё равно что самоубийство. Только здесь чуть побольше шансов выжить, чем после выстрела в голову. Беллами нравилась эта русская рулетка. Отдать себя в руки судьбы и пусть она решает, сдохнуть ему или продолжать мучиться. Ему нравилось то, что шанс сдохнуть очень высок. Выжить сегодня будет каким-то чудом, а в чудеса Беллами уже давно не верит. Мысль о том, что он может сейчас разбиться насмерть, придавала лишь больше драйва, доводила до какого-то ненормального экстаза. Наконец всё будет кончено. Ни перед кем не надо нести ответ. Особенно перед собой. Не нужно день за днём нести бремя жалкого бессмысленного и болезненного существования. И похрен, для кого он хороший, а для кого — конченный ублюдок. Всё закончится сегодня, прямо сейчас, буквально через пару минут. Он чувствует внутри себя такое воодушевление, будто бы собирается не разбиться, слетев с обрыва, а взлететь над городом, как в каком-нибудь фантастическом фильме, и парить над миром, пересекая ночные облака.       Как только он решает завести двигатель, дверь в автомобиль отворяется и на пассажирское сидение садится Октавия. Беллами бросает на неё безучастный взгляд, она молча смотрит на него. — Что ты делаешь? — первым прерывает молчание Беллами. — Тоже хочу прокатиться, — отвечает она ровным голосом.       Её ответ ввёл в ступор. Беллами напоминает ей: — Это опасно. — Но ты же едешь. Потому еду и я, — с прежней невозмутимостью произносит Октавия, хоть глаза её были наполнены плохо замаскированной болью. Она выглядела готовой к поездке, не собиралась выйти или переубедить его.       Блейк выпускает злостную усмешку, а после строго высказывается: — Думаешь, так ты сможешь отговорить меня? — Я не собираюсь отговаривать тебя.       Тут послышался грозный голос Атома с улицы, который только заметил, куда пропала его жена: — Октавия, живо выйди из машины! — Если не нажмёшь на газ сейчас, он бросится под колёса, но не пустит нас, — говорит девушка.       Беллами заводит автомобиль и резко жмёт на газ. Спорткар с громким рычанием срывается с места, и грозно мчится вперёд, как дикий хищник за добычей. Они неслись прямо к обрыву, постепенно набирая скорость. Беллами понимал, как только они съедут с ровной безопасной площадки на спуск, то назад дороги уже не будет. Развитие событий будет только одно — лететь с обрыва и разбиться. Другого будет не дано. Октавия напряглась, как только обрыв становился всё ближе. Беллами ждал, когда она не выдержит и начнёт умолять его остановиться, попросит выпустить её из машины, и тогда он сможет спокойно продолжить своё путешествие на тот свет без балласта. Но девушка молчала. Она, и правда, не собиралась его останавливать. Она твёрдо решила умереть вместе с ним, если он не захочет остановиться. Октавия лишь зажмуривает глаза, чтобы ей не было так страшно, но она и звука не проронила. И у самого спуска Блейк всё-таки жмёт по тормозам. Машину заносит в сторону, но она успевает остановиться перед обрывом. Как только двигатель заглох, Октавия открывает глаза и удивлённо смотрит на брата. — Мы не едем? — Нет, — отвечает он. И девушка с облегчением выдыхает. Она выглядит испуганной, побледневшей, нервно истощённой.       Беллами сам не понимает почему остановился. Только что он был готов угробить вместе с собой ту девчонку из бара, и плевать ему было на то, что он отнимает чью-то жизнь. Октавия давно не является для него важной. Порой он даже ненавидел её. Но именно она сейчас стала причиной его остановки.       Они оба выходят из машины. Атом стоит на большом расстоянии от них, но казалось, что даже отсюда видно, как он поседел. Как хорошо, что он был далеко, иначе бы он просто убил их на месте. — Я вас обоих ненавижу! — прокричал им Атом во всё горло, чеканя каждое слово. Он был злой, но, казалось, готовый свалиться с ног от перенапряжения. Это ощущалось даже по его интонации.       Октавия посмотрела на брата и рассмеялась. Её смех был как у сумасшедшей. Именно такой смех, какой и должен быть у той, кто только что попрощалась с жизнью, готовясь умереть, но чудом осталась жива. Были в этом смехе и боль, и сумасшедшая радость на грани отчаяния. Беллами, глядя на неё, тоже залился точно таким же смехом. И её смех стал ещё громче. Октавия уже чуть ли с ног не падала от переизбытка эмоций, а смех из неё лился вместо крика, который остался где-то внутри неё.       Атом недоуменно пялился на них, не имея сил сдвинуться с места. У него даже сил на злость больше не осталось и он обречённо выкрикнул: — Да пошли вы!