Однажды язычник, решивший изучать Тору, пришел к Шаммаю и сказал ему: «Я обращусь в иудаизм, если ты расскажешь мне всю Тору, пока я стою на одной ноге». Шаммай прогнал его прутом. Когда этот человек пришел к рабби Гиллелю, тот обратил его в иудаизм, изрекши свое золотое правило: «Не делай соседу того, что ненавистно тебе: в этом вся Тора. Остальное — толкования. Теперь иди и учись».
— До четверга? — Угум. Арсений уже собирается переступить порог, но Антон в последний момент ловит его за руку, притягивая обратно и прижимая к себе — и оставляет на губах короткий, но чувствительный поцелуй, как печать; потом на шее — но без следов, потому что «Антон, так уже давно никто не делает, мне потом на сцену в три слоя это все замазывать». Но Антон не дурак, поэтому прекрасно понимает, что театр тут ни при чем. Театральный грим способен скрыть следы пыток и прирастить отрубленный палец, и Антон просто в очередной раз молчит, глядя, как Арсений накидывает на плечи пальто и торопливо сбегает вниз по лестнице, потому что лифт не работает. Он спешит, и это очевидно: Руслан только что прислал сообщение, что через час будет дома. «Кошка, купить чего-нибудь из еды?» — все еще видит Антон перед глазами, потому что зачем-то заглядывает Арсению через плечо, пока тот печатает ответ, и кривится. Кошка — какое глупое и странное обращение, Антон никогда бы не стал так кого-то называть, да и услышав по отношению к себе, он бы сильно удивился. Но Арсению нормально. Иногда Шастун забывает, какие даты стоят на первых совместных фото Арсения и Руслана в отмеченных в инстаграме, но в такие моменты обязательно вспоминает, и у него буквально руки чешутся сделать какую-нибудь глупость. Добрый вечер, а вы знаете, что вашего парня потрахивает другой? Добрый вечер, а вы попробуйте как-нибудь вернуться домой внезапно; добрый вечер, я диспетчер. Это желание обычно быстро пропадает, и Антон списывает его на обыкновенную обиду — ну, за Арсения; Арс действительно нравится Шасту, и он искренне не понимает, как тот может позволять с собой вот так обращаться, терпеть это невнимание и полнейшее равнодушие. Благими помыслами сильно долго тоже прикрываться не получается, и в глубине души Антон понимает, что элементарно ревнует: несмотря на офигительный (без преувеличения) секс, постоянное внимание, свиданки и цветы (да, пусть и не такие огромные букеты), Арсений все равно каждый раз исправно одевается, проверяет шею, чтобы не было ничего лишнего, и возвращается к Руслану. И ревность эта горькая, по-детски обидчивая, даже злая — в таких порывах Антон курит прямо в комнате, пока работает, и держит телефон подальше от себя, чтобы не искушаться и не написать что-нибудь Руслану в инстаграм. Или не скинуть фото — одного такого и без подписи было бы достаточно; Антон несколько раз фотографирует Арсения, пока тот засыпает после секса, так, чисто для себя, чтобы смотреть, когда заскучает. Но это, конечно, было бы совсем низко — Антон не идиот и не подонок. Он просто ревнует, как и всякий обычный человек на его месте, и пока эта ревность жрет только его самого. В февраль Антон входит в цейтноте, потому что помимо работы в «Модерне», где все заняты постановкой «Нирваны», у него есть свои проекты, и это помогает отвлечься: впервые в жизни он, пожалуй, правда верит в принцип, что работа — лучшая таблетка от всего. Компания выигрывает тендер на создание маркетплейса, и их команде светит долгосрочная работа с очень недурной оплатой, и Антон не может не радоваться, даже если с учетом дежурств в «Модерне» свободного времени становится катастрофически мало. — Антоха, пойдем сажать картоху, — в видеочат в Дискорде, про который Антон давно забыл, загружая игру, влетает Макар, и Шастун едва ли не подскакивает в кресле. — Че такой унылый? Опять про свою кралю думаешь? Пошли на тусу! Илья Макаров все-таки удивительный человек: с учетом того, что личную жизнь они обсуждают крайне редко (ну не тот формат дружбы), и Антон всего один раз позволил себе поныть про Арсения, зашифровав его как «занятую девушку», Макар все равно помнит и догадывается — пусть Антон и не ноет в прямом смысле этого слова, но недовольным или загруженным выглядит часто. Как и сейчас — видимо, настолько задумался, пока ждал игру, что опять погрузился в мрачное состояние, которое на его подвижной роже написано всегда огромными буквами. Тупо баннер — Я СТРАДАЮ. — Какая еще туса, Илюх, мы вот с тобой вроде в одном месте работаем, а у тебя откуда-то есть на это время, — зевает Антон и проверяет крякнувший уведомлением телефон. Арсений пишет, что приедет вечером, и Шаст напоминает себе купить что-нибудь вкусное им на ужин вроде вока. — Ну чего там, говори. — Да сборная солянка просто. В чате потока недавно кто-то предложил арендовать дом на выходные, присмотрели, посчитали все, и прям неплохо вышло. Там много наших будет, Витька, Аркаша, Нина, ребята из параллельной группы, Ирка Кузнецова. Понятное дело, что никто не будет против, если кто-то захочет с собой кого-то взять, потому что тогда по бабкам за дом меньше выйдет, если распилим. Короче, тебя в чат добавить? — Да давай, — пожимает Антон плечами, думая, что это будет неплохое развлечение; Арсений вряд ли пойдет с ним, потому что это пятница, да и там явно все останутся на ночь. Шаст пролистывает участников чата и кивает, потому что знает всех, а Ира Кузнецова ему в университете даже нравилась, когда они учились на бакалавриате, но встречалась тогда с одним из его друзей. — А что по еде и выпивасу, как закупаться? — Шут его знает, потом решим. Так что у тебя с настроением? Антон задумчиво смотрит на круглое бородатое лицо, из-за румянца и щек всегда добродушное, и внутри себя невесело хихикает, потому что Макару бы в психологи податься — такому всегда все хочется рассказать из-за его максимально не осуждающего вида. Даже если он пропустит все мимо ушей и из потока сознания услышит только два слова, ничего не подскажет и ничем не поможет — людям ведь иногда нужно просто выговориться. Вывалить и откреститься от всего, что льется изо рта и головы. — Илюх, давай не будем об этом, — только вот Антон ничего рассказать не может, потому что помнит прекрасно пусть и сказанную вскользь, но предельно ясную фразу Макара про одиннадцать мудаков из десяти. А самое забавное, что Илья ведь и тогда не особо вдавался в сюжет — просто логично выдал прописную, самую простую истину, которая, возможно, вообще никак не связана с его мнением. Макар выдал, а Антон запомнил, и ему было бы насрать, будь он тупым. Мозг заставляет думать, и это все чаще раздражает. Антон не рассказывает Илье ничего, потому что уже слышит, как ебано это все будет звучать: короче, помнишь занятую девчонку, которая мне нравилась, и я все думал, что делать? Теперь мы трахаемся, но она все еще живет со своим мужиком, и я ревную, потому что он уебок, который ее недостоин, и вот это все уже продолжается месяц, и я не понимаю, что со всем этим делать. Арсений приезжает к нему в четверг вечером после театра — Антон в этот день не дежурит в «Модерне», потому что туда пробуют второго капельдинера на смену; немного уставший, но эта усталость ему удивительно идет, делая еще красивее всеми этими тенями под глазами, легкими морщинками и сухими бледными губами. Антон наблюдает за ним, уже почти обжившимся в его квартире, и думает, что именно за эту красивую усталость (или усталую красоту) он тогда и зацепился в первый раз, столкнувшись на выходе из театра и выбив из рук букет цветов. Наверное, уже тогда для Антона все было ясно; у него так всегда — в голове перещелкивает мгновенно, и он может какое-то время не осознавать своей симпатии, но она рождается именно в первый момент. Уже тогда для него было ясно, что он об Арсении теперь будет думать, а сейчас ясно, что с Арсением нужно бы поговорить, но пока Антон не решается. В конце концов, какое право он имеет? Да, они спят, да, они нравятся друг другу безумно, и Антон, наверное, даже влюблен, но он не чувствует в себе какой-то элементарной свободы сказать — слушай, может, хватит тебе уже с твоим Русланом? Я все понимаю, привычка, время, привязанность, но ты же и сам мучаешься, и всех мучаешь, почему бы не прекратить все это? Мы ведь вырастаем из людей, из друзей, из отношений, и нужно уметь вовремя заметить это и отпустить — и себя, и человека. И если ты из Руслана своего вырос — почему все еще в нем прячешься? Арсений рассказывает что-то, не замечая, что Антон, занятый своими мыслями, не слушает его — моет руки в ванной и умывается, переодевается; уже сам заглядывает в холодильник, прикидывая, что нужно купить, и устраивается на диване, делая доставку продуктов. И все это такое спокойное и почти бытовое, словно он живет здесь не первый год, и у Антона внутри от этого осознания щемит, скребется противно, потому что с утра Арсений снова уедет — или даже посреди ночи, если Руслан напишет, что будет ночевать дома. Арс сказал, что у них какой-то загородный форум, и им для конференций сняли половину турбазы: каждый день ездить долго, поэтому Руслана не будет три или четыре дня. Антон не знает, нахуя он все это помнит, и не понимает, почему Арсений верит в эту чушь, все еще цепляясь за Белого — хотя нет, понимает. Положа руку на сердце, прекрасно понимает, что у Руслана Белого есть деньги, хорошая должность, комфорт и стабильность, а Антон в этом месяце радуется хорошему куску от проектов, а в следующем, возможно, не радуется. Как карта ляжет. Арсений рассказывает еще что-то, пока по рецепту пытается приготовить макароны в сырном соусе, и жалуется, что в бешамеле не растворяются комочки; Антон молча забирает у него лопатку, чтобы продолжить мешать, и понимает, что им нужно поговорить — иначе все эти сомнения так и будут съедать их обоих. — Слушай, а давай сходим куда-нибудь, — говорит он вместо этого; да, ссыкун, потому что права в себе не чувствует, хотя ебаные права — это ебаный конструкт, это все люди придумали. — На концерт какой-нибудь, сейчас же вон комиков полно, поржать можно. Глянем, че там на афише.ру? — Да можно просто в стор сходить и не ждать ничего, там же каждый день кто-то есть, — Арсений ойкает, когда вместо сыра проезжается по терке пальцем. — Да блин. — Стор это что? — Антон тянет к себе руку Арсения и прижимается губами к пальцам. — Ну хватит себя уродовать. Вообще нужно было уже тертый заказать, умник. — Сам умник. Стэндап-бар это, там лампово, мне очень нравится, — Арс вздыхает, сбрасывая сыр в соус и предупреждающе перехватывая запястье Антона, чтобы мешал быстрее. — Можем сходить, э-э-э… Через пару недель, сейчас в театре немного поуляжется с репетициями. В пятницу, например, я вроде должен быть свободен. — Окей, как скажешь. И разговоры обычные, и вечер ни к чему не обязывающий, и Антон все-таки расслабляется, отодвигая все эти мысли на задний план: в конце концов, он обычно верит, что в жизни все равно все будет так, как задумано, что бы ты ни делал — обычно так думают фаталисты, но Антон скорее просто ленивый.***
стэндап стор, пятница, 28 января 18:12
Бебур шмыгает носом, поправляя шарфик на шее — даже тут скорее дань моде, нежели то, что в баре действительно холодно; с отоплением тут все в порядке, да и публика греет, но шарфики — это стильно, особенно, если они от «Берберри». Он делает одним пальцем грустное «блямк» на синтезаторе и вздыхает, поднимая глаза на притихшую аудиторию. — А че, вы ждете, что сегодня будет музыкальный монолог? — Резонно спрашивает он, поправляя круглые очки. — Не, я не умею, я только тему из «Гарри Поттера» сыграть могу. И собачий вальс. Так что инструмент тут не для меня, но у меня есть история… Я брал частные уроки игры на фортепиано, потому что моя на тот момент девушка просто обожала, когда мужики умеют играть на чем-то, кроме нервов и понтов. А я так хотел ей нравиться, что реально начал заниматься, а когда выучил эту тему из Гарри Поттера, потому что она тоже его любит, то пришел к ней весь такой с цветами и не успел и слова сказать, как она такая «слушай, Андрюш, нам лучше расстаться, я думаю, у нас ничего не выйдет». Я вот до сих пор считаю, что она натальную карту посмотрела или че вы там делаете обычно. Бебур делает второе грустное «блямк» и хмыкает, подкручивая что-то в микрофоне. — И я понял, что ни один человек, если это не мама, не заслуживает того, чтобы уродоваться ради него на занятиях с учителем по фортепиано или логопедом, — блямк, блямк. — Тем более, если я знаком с этим человеком три секунды. А вы там хрен знает, сами разберетесь, не маленькие. Может, надо было с козырей зайти? Ну, деспасито, например, научиться играть?стэндап стор, пятница, 4 февраля 18:41
— Но с логопедом, кстати, прикольно было, — Бебур ходит по сцене взад-вперед, пока не находит удобное место по одному ему понятным критериям, и садится в уголок, свешивая ноги вниз. — Я пошел к логопеду, когда мне было двадцать один, потому что нужно было готовиться к камеди-баттлу. Тогда мне казалось, что для того, чтобы достичь успеха, я СРОЧНО должен перестать картавить, но на втором занятии понял, что мне лень. Лень произносить правильно, понимаете? Мне не трудно, я нормально произносил все эти звуки. Мне было лень, и я подумал. Бебур слезает со сцены, просит у первого столика налить водички из графина, придирчиво осматривает плавающий там лимон и кивает. — Какого хрена я вообще должен над собой работать? Пусть любят такого, как есть. Выдрочиться успею всегда. Если не полюбят — значит, не мое, и что теперь, обосраться, что ли?***
Арсений чистит зубы, замечая, что десны опять кровоточат, и думает, что с актерами, видимо, та же песня, что и с писателями: лучшие произведения пишутся в горе и печали, а лучшие постановки ставятся тогда, когда периодически хочется залезть в петлю. Не то чтобы Арсения посещают суицидальные мысли, просто он устает на репетициях настолько, что едва волочит ноги — Бебур говорит, что ему бы еще желательно жрать чуть чаще, чем раз в сутки, зато худрук не скупится на странно большое количество похвалы. Хотя тут ладно, их взаимодействие с Лазаревым на сцене действительно настолько в хорошем смысле напряженное и иссушающее — как и должно быть между создателем и его выдуманным другом-антагонистом — что выползает Арсений со сцены тоже иссушенным. Только уже и смысл не такой хороший, и мысли все чаще не туда и не те. В нем столько всего невысказанного и спрятанного, что часть он сглатывает вместе с кровью, когда чистит зубы, а часть генерирует в сценическую игру — высказывается там, на сцене, там же выплескивает все, вываливает из себя в словах и жестах, иногда дерганных и судорожных; его тени под глазами видны даже с последних рядов, и Дима шутит, что такими темпами и грим не понадобится — Арсений в ответ устало улыбается, сидя в гримерке с закрытыми глазами, и не отвечает ничего. Сцена становится для него единственным способом и шансом выговориться, потому что она точно не осудит — Арсений иногда отходит от реплик, меняет их и дополняет, вкладывая одному ему понятный посыл, и художественный руководитель удовлетворенно наблюдает за всем этим, и Арсу не сложно сыграть раздор, потому что у него у самого внутри кровавое месиво влюбленности, вины и раздражения. И это всегда лучшее состояние для того, чтобы творить, и худшее — чтобы жить жизнь. И буквально впервые за годы в театре его роль в постановке сразу рождается такой, как нужно, когда не надо себя ломать и перекраивать, не надо каждую секунду следить, не выпал ли из роли, не споткнулся ли; и сцена уже и главный друг, и главный враг, потому что и там Арсений тоже теперь не кто-то другой, а он сам. И на сцене уже от себя не сбежишь, да что ж такое. Поэтому когда Антон предлагает сходить на концерт, Арсений счастлив буквально до жопы, потому что наконец-то на сцене будет не он. Крамольная мысль для актера, но работа над премьерой действительно выматывает, как никогда, и он все не может найти причин — это же не первый раз, когда они всей труппой вкалывают так, что имен своих не помнят, но впервые это настолько сильно отражается на состоянии. И он не хочет связывать это с тем, что теперь любой его приход домой больше похож на возвращение в общагу: все со всеми вроде как живут, но никто ни с кем не общается, и все это больше напоминает какое-то скупое вынужденное сожительство. И то, что раньше давало силы, теперь отнимает их тоже, и Арсений не дурак, чтобы не видеть, что Руслан старается это как-то изменить — прикоснуться, поговорить, вывести хоть на какую-то эмоцию, на нормальный разговор, и эти попытки заставляют Арсения только больше в себе замыкаться, потому что он боится. И причины этого страха настолько очевидны, что становится печально: почти в тридцать шесть лет, когда в базовых настройках уже должна быть какая-то условная взрослость, попасть в такую ситуацию и оказаться вот таким — — Очконавтом, — Бебур по-грузински громогласно хлопает ладонью по столу и как-то странно сверкает левым глазом поверх оч(ка), и Арсений едва ли не подпрыгивает на диване в страхе, что озвучил что-то из своих мыслей. — Таким очконавтом он оказался, что быстро свалил колбаской по Малой Спасской. И между прочим, он ну раза в два меня больше, только я не пальцем делан, я б ему и в бухом виде навалял. — Не хочу расстраивать твое эго, но вполне вероятно, что свалил он не от тебя, — резонно отвечает Руслан, подвигая Арсению коробку с последним кусочком пиццы. — С тобой же Дедищев был. От него и я бы тоже предпочел уйти. Тихо и интеллигентно. Они в кои-то веки собираются посмотреть футбол, и Арс тоже соглашается, чтобы не вызывать подозрений, и теперь сидит и без особого интереса наблюдает за бегающими по полю фигурками — кошке и то было бы интереснее, она хоть лапой по экрану возить может, а ему даже этот вид развлечения недоступен. Бебур и так часто говорит, что Арсений странненький, а в этом случае точно вызвал бы неотложку — хотя, положа руку на сердце, неделька в стационаре дала бы возможность отдохнуть (проблема только в том, что не от самого себя). Бебур в красках и в деталях описывает все истории, которые успели произойти с ним за то время, что они не собирались вместе, и Арсений меланхолично осознает, как быстро летит время, если остановиться и глянуть со стороны. Казалось бы, проходит аж больше месяца, а так-то — всего лишь пять выступлений в сторе и сто восемьдесят три захватывающие истории, где Андрей Бебуришвили всем навалял (или ему наваляли). Арсений слушает с невольной улыбкой, потому что Бебур сам по себе такой — с ним сложно не улыбаться, даже если настроение не то — и дожевывает кусочек пиццы. На его историю с едой и футболом пишет Антон, и Арс читает короткое «хочу с тобой» и пять плачущих смайликов все с той же улыбкой, только теперь уже осознанной. Хорошо знать, что в этот момент кто-то думает о тебе — и хочет оказаться рядом; Арсений давно не читал ничьи сообщения с улыбкой, а сейчас читает и даже не боится быть пойманным, потому что Руслан смотрит на экран телевизора. Топ-5 шокирующих доказательств, что даже после тридцати пяти есть жизнь. Арс вспоминает про запланированный на пятницу поход в стор и покусывает губу, потому что из-за постоянной занятости умудряется упустить, что Бебур теперь каждую пятницу дает там монологи — обычно он смотрит все новости в его инстаграме или в аккаунте стора, но в последнее время обращает там внимание только на отметки из аккаунта «Модерна» и на Антона. — Слушай, а ты теперь прям каждую пятницу там? — Спрашивает Арс ненавязчиво, потому что не хотелось бы светиться с Антоном перед Бебуром, но они уже все распланировали, и в очередной раз переносить хочется меньше всего. — Ну, в смысле, с этими трусами. — Сам ты трусы. Да, часов в шесть обычно отстреливаюсь и сваливаю, потому что Янка мандеть начинает, если я там просто так торчу без выступлений. Арсений мысленно благодарит Андрея за то, что тот настолько болтливый и выкладывает даже то, что у него никто не спрашивал; значит, можно просто прийти часам к восьми и не беспокоиться, что их может увидеть кто-то из знакомых. С другой стороны, ну что особенного, если Арс придет с коллегой или другом, все-таки в консервативном обществе мужская пара редко воспринимается именно как пара — скорее просто друзья, которые пришли на концерт или выпить. Ничего предосудительного. Вопрос только в том, что Бебуришвили прекрасно осведомлен про Арсения и Руслана, а еще с большой вероятностью видит, что они отдалились друг от друга — и с учетом наличия причинно-следственного мышления может сделать какие-то выводы. Арсений пока не готов даже к этому, хотя иногда ему грешным делом кажется — если уж им с Русланом суждено расстаться, то пусть он узнает обо всем как-нибудь со стороны, они некрасиво поскандалят, но зато это все быстро закончится. Чем не вариант? Иногда Арсений чувствует настолько иссушающую усталость от этих секретов, что был бы не против такого исхода без его прямого участия. Да, некрасиво, но жизнь за пределами инстаграма в целом часто не очень красивая. — Русик вот был, а ты не был, придешь? — Заебал, скройся, — Руслан толкает Бебура локтем, и тот, кекнув, действительно встает, глянув на телефон; подхватывает пачку сигарет с пледом и идет на балкон, по пути отвечая на звонок. Раз уж взял сигареты и чем накрыться, чтобы не замерзнуть, то наверняка планирует разговаривать долго, и тут вариант только один — обсуждать с Айсаром очередной материал. Бебур закрывается на балконе, и начинается реклама в тайм-ауте — пиццы у них больше нет, и даже нечем занять рот и руки; Арсений уехал бы, если бы это не вызвало вопросов, но ему даже сбросить особо не на что, да и Антон писал, что поедет на какую-то вечеринку с бывшими одногруппниками, поэтому нет смысла дергаться. Руслан с минуту гоняет по телевизору каналы в поисках хоть чего-нибудь на время тайм-аута, но в итоге бросает пульт и вздыхает, допивая вино на донышке бокала. — Иди ко мне, кошка, — зовет он негромко, и Арсений поднимает глаза от телефона, фокусируясь долгие несколько секунд; Руслан вытягивает руку по спинке дивана, открывая объятие, и жест этот настолько привычный, что вызывает буквально рефлекс, и Арсений, помедлив, садится ближе и кладет голову на его плечо. Они молчат, и Руслан обнимает его одной рукой, едва ощутимо поглаживая, и Арсений прикрывает глаза — это объятие привычно пахнет почти выветрившимся, выученным до последней ноты парфюмом, пеной для бритья и кондиционером для одежды, который они используют уже года три, потому что он не вызывает аллергии. В этом объятии спокойно и привычно, несмотря на состояние и настроение, потому что это Руслан — даже для чувственно наивного Арсения кажется глупостью ждать, что разум и сердце способно настолько быстро вычеркнуть человека, который так долго был существенной частью жизни. — Ты знаешь, что не в моих правилах ебать тебе мозг и пытаться насильно вытащить, что с тобой, — все так же негромко говорит Руслан, и Арсений выдыхает едва заметно, но глаз не открывает. — Знаю, что я отдалился в последнее время, но эти проекты скоро закончатся, и все будет, как обычно. Но я вижу, что с тобой происходит что-то, Арс. Арсению противно от самого себя, потому что он чувствует себя самой грязной псиной, которая отбилась от общей шавальни и пошла валяться в не засохших грязевых лужах — такие собаки обычно еще белые или светлые, потому что у них, видимо, вместе с набором хромосом, определяющих фенотип, идет еще хромосома, которая отвечает за любовь к грязи. Руслан разговаривает тихо и успокаивающе, не прекращает гладить Арсения по плечу, и от этого изнутри поднимается ком тошноты, от которой хочется позорно и по-детски разреветься — в конце концов, никто не заслуживает существовать внутри обмана, и Арсений не хотел бы, чтобы это однажды произошло с ним, но тут вся статья. Вообще это то ли Бог Моисею сказал, то ли Моисей Богу (а может, и скорее всего, это было где-то в другом месте, но у Арсения по истории религии всегда была твердая тройка) — не делай ближнему своему ничего из того, что ты не желаешь для себя, так что Арсений очевидно где-то обосрался. С другой стороны, хуй с ним: Арсений не верит в плохую карму, если это касается его самого. — Просто в театре жопа, за месяц мы должны полностью все поставить, — Арс неподвижным взглядом гипнотизирует экран телевизора. — Уже в середине марта премьера. Элементы байопика всегда идут хреново, особенно в театре, потому что есть вон образ живого человека, и все чего-то ждут, и у всех ожидания какие-то. И переигрывать приходится, и перекраивать… Летучек иногда больше, чем репетиций. И пиздячек тоже. Только вот влились недавно. Арсений выдает все, как на духу, и на секунду кажется, что происходит откат к заводским настройкам: он бесконечно рассуждает про театр, Руслан гладит его по плечу, они обсуждают работу, что купить на ужин и что больше не надо брать туалетную бумагу с персиковой отдушкой, потому что от нее уже тошнит. Бебур эмоционально спорит на балконе, они пьют вино из одного бокала, когда лень идти за вторым, и последний кусочек пиццы всегда достается Арсению — Руслан никогда его не трогает. — Но ты помнишь, Арс, — Руслан на мгновение прижимается губами к его виску и тут же отпускает. — Если тебе что нужно или что-то случилось — лучше расскажи. В большинстве случаев я могу помочь, если знаю, что происходит. — Знаю, — помедлив, отвечает Арс. — Как-нибудь. Если что-то будет не так, я расскажу. И он ловит себя на мысли, что было бы спокойнее, если бы он тайком взял кредит, разбил машину или потерял телефон, подрался с кем-нибудь и был поставлен на учет в полицейском участке, да даже случайно засветил фотки члена в интернете, и они разошлись бы тиражом по всей его аудитории — хуй с ним, было бы не так противно, тем более, что член у него нормальный. Да, не особо большой, но в современном мире вообще-то и на смену дубинкам и саблям давно пришли карманные пистолеты с глушителем. — Если я когда-нибудь скажу, что Айсар мой друг, — Бебур хлопает балконной дверью так, что с внешнего подоконника падает вниз ворона. — Напомните мне, что он сосет, потому что забраковал мой монолог про геморрой.***
В преддверии четырнадцатого февраля любой монолог и любая обкатка материала максимально тематическая, как на подбор, и Арсений уже примерно представляет, что они будут слушать, когда придут в стор — у него нет никаких проблем с этим праздником, потому что для него это обычный день, но все равно неуютно. Они и с Русланом нечасто празднуют, обходясь просто рестораном или ужином дома, и тем более не дарят подарков — а цветы для Арсения всегда атрибут театра и сцены, и Белый это тоже хорошо знает. С Антоном они тоже особо ничего не обсуждают, и Арсений надеется обойтись без неловкостей — всегда хуево, когда ожидания и действия не стыкуются, но для этого нужно как минимум поговорить, а у Арса вообще в последнее время складывается впечатление, что работать ртом он сейчас может только на сцене. Они занимают столик ближе к середине зала, несмотря на то, что уже почти восемь, и Арсений помнит, что Бебур уже должен был выступить и уехать; его нет в расписании и в афише, потому что это вроде как длится всего минут десять, поэтому Арс не особо переживает о встрече — заказывает им с Антоном по бокалу «белого русского» и в ожидании выхода Щербакова идет покурить, пока Антон отвечает на звонок по работе. — Арс, хочешь в спа-отель на неделе? — Руслан звонит без приветов, и Арсений аж брови поднимает. Пусть даже даты не оговорены, но заход понятен. — Оксанка тут притащила какой-то буклет и ходит пищит, что они с мужем в восторге, были на выходных. Я могу взять отгул. — Тебе охота бабки тратить? — Хмыкает Арсений, думая, что это реально первый раз, когда Руслан пусть и в обход, но намекает на четырнадцатое февраля. — Извини, не заметил, когда мы стали бедными. Арс одергивает себя, потому что в последнее время мыслит их с Антоном категориями: они объективно не могут позволить себе того, что может позволить Руслан, и Арсений не успевает переключиться. Он все чаще в магазинах смотрит не только на этикетки и КБЖУ, но и на цены, выискивая среди белых ценников желтые, и уже гораздо лучше знает марки российских вин, которые почти не отличить от Франции и Испании, если не доебываться. А еще теперь он знает, что если разбилась тарелка, то стильный однотонный набор можно собрать в «Фикспрайсе» и не ехать для этого в «Кюхенлэнд». За билеты в стор платит Антон, а за напитки — Арсений. — Хорошо, я, конечно, не люблю твою Оксану, но раз им прям так понравилось, то давай, — говорит Арсений, стараясь звучать, как ни в чем не бывало; в конце концов, он любит такие приблуды, релакс и пиздить оттуда ароматические свечки, потому что у каждого русского человека есть условная коллекция с ворованными из общественных мест ништяками. Арсений вот любит свечки, и это еще достаточно безобидно — Андрей, например, пиздит красивые столовые приборы, поэтому однажды поранил себе ляжку, когда пытался утащить вилку. — Ну хорошо, тогда заброню, а ты где сейчас? — На фоне слышно, как Руслан клацает по клавиатуре. — В сторе. Ходил глянуть, что там Бебур по пятницам делает, и решил остаться на Щербака, — отвечает Арсений, щелчком отбрасывая окурок в урну. — Так что часам к одиннадцати приеду домой, еда там есть какая-то. — А, ну ладно. Я тоже примерно к этому времени. Арсений возвращается в зал уже тогда, когда представляют Щербакова, и садится рядом с Антоном, пробуя свой коктейль — он обычно его не смешивает, потому что для него так вкуснее и красивее, а у Антона он уже стоит перемешанный цвета кофе три-в-одном; Шаст незаметно гладит Арсения по бедру под столом, глядя вопросительно, мол, все ли в порядке, и тот кивает, подпирая рукой голову и обращая внимание на сцену. Руслан уже явно звонить больше не будет, он на работе, а Андрей давно выступил и уехал, поэтому Арсений успокаивается и получает удовольствие: наконец-то на сцене кто-то другой, и все, что требуется лично от него — это слушать и внутри себя решать, смешно ему или не очень. В случае с Щербаковым смешно почти всегда, так что им повезло, что они попали именно на его материал, и судя по реакции Антона, он доволен тоже. — Арс, покажи мне, где тут туалет, — шепчет Антон ближе к середине выступления, и Арсений согласно кивает, потому что тоже думает об этом с момента, когда ему начинает натирать линза в глазу; в перерыве туда будет очередь, а если сходить сейчас, то потом как раз можно сбегать в курилку и не париться ни о чем. Арсений по стеночке незаметно ведет Антона к туалету и надеется, что не забыл взять с собой кейс от линз, чтобы снять или хотя бы покапать капли поверх — он всегда дико нервничает, когда происходит что-то такое, потому что глаза очень чувствительные, и заразу он туда заносит на раз-два. И пока Антон уходит в кабинку, Арсений шарит по карманам, со вздохом облегчения достает кейс и крошечный тюбик с раствором, чтобы промыть силикон. — Тебе помочь? — Спрашивает Антон, когда выходит помыть руки и видит, как Арсений, высунув язык, пинцетом тщательно осматривает линзу. — Да, — Арсений вздыхает и поднимает на него глаза, улавливая ласковую улыбку; улыбается невольно в ответ и протягивает пульку с раствором. — Я сейчас буду держать ее над раковиной, ну, линзу, в смысле, а ты на нее полей со всех сторон аккуратно. Когда Арсений заканчивает со всеми манипуляциями и с облегчением вставляет линзу обратно, Антон осматривает его покрасневшие глаза и кончиком большого пальца аккуратно вытирает с внешнего уголка влагу — то ли раствор, то ли слезинка, то ли вода после умывания; Арсений от этого жеста замирает и не двигается, впитывая это восхищение во взгляде Шаста. — Ты красивый такой, — шепчет Антон и на мгновение прижимается к его губам, вроде и желая сразу отстраниться, чтобы их не заметили, но тут же воровато углубляя поцелуй, на который Арсений не может не ответить — они не виделись несколько дней и в стор пришли порознь, и Арс тоже соскучился, а поэтому позволяет себе обнять Антона за шею и этот поцелуй продлить. Дверь в туалет открывается, и они отскакивают друг от друга, как ошпаренные — но кажется, все равно не успевают; Арсений чувствует, как у него сердце едва ли не поднимается к горлу, потому что вошедшего человека он поначалу не видит, стоя ко входу спиной, но в отражении большого в пол зеркала замечает знакомый клетчатый шарфик, а уже после этого чувствует плотное облако парфюма. «Берберри Брит Ритм», вроде. Для отрывал, для тусил, для тусеров. — Прошу прощения, господа, я посикать, — прокашлявшись, говорит Бебур и быстрым шагом проходит мимо них, явно стараясь не акцентировать внимание на увиденном, а у Арсения внутри все разом холодеет, и он даже не может сдвинуться с места; то ли линзы не так вставил, то ли перед глазами все плывет, не давая нормально ориентироваться в пространстве. За Бебуром закрывается дверь кабинки, и громкий щелчок приводит Арсения в чувство — он резко проводит руками по лицу, качая головой в ответ на вопросительный взгляд Антона, и кивает на выход из туалета, негромко прося его вернуться за столик. Шасту совершенно не обязательно знать про то, что Арсений с Андреем знакомы, и что они все вместе прекрасно знакомы с Русланом, и что это все дело начинает слишком отчетливо пахнуть керосином. Вернее, «Берберри Брит Ритм». — Иди, Шаст, я сейчас с линзой доразберусь и приду, — хриплым от напряжения голосом говорит Арсений и разворачивается к зеркалу, делая вид, что рассматривает слизистую. Антон выходит, и Арсений сжимает пальцы на раковине, отсчитывая секунды до момента, когда Андрей выйдет из кабинки. Видимо, это первый раз, когда Яна не стала мандеть на тему того, что Бебур после монолога решил остаться в баре — и сто восемьдесят первый раз, когда Арсению хочется блевануть в раковину.