Курение, или Опыт, разбивающий сердце

Хабиб – Грустинка Клава Кока – Сладкие мальчики алёна швец – курение убивает

В столовой гимназии Юлиан медленно, скрупулезно и по третьему разу обводил список продуктов, которые мама сказала прикупить. Минут через двадцать съездит за братом: заберёт на мопеде, чтобы тот не ждал автобуса. Подперев кулаком щёку, тоскливо, по-собачьи кинул взгляд надежды за окно в другом конце зала: ах, как жаль, что они с Каем вдруг стали такими деловыми, всем им с кем-то надо нянчиться. А съездили бы сейчас к Сигнал Идуна Парк: друг бы сзади обнимал крепко, наваливаясь острым подбородком на плечо от наслаждения или усталости — Хаверц легко утомлялся, почти от всего. Они вдвоём погуляли бы неспеша-неспеша по округе, укромно запрятанной в здоровой свежей зелени, помечтали бы, как через неделю пойдут на Боруссия-Вольфсбург — этот тур они пропускали, команда играла на выезде. От всех этих хороших мыслей стало слишком плохо. Брандт в очередной раз пожалел, что отпустил Кая. Хотя не мог не, его ждут дома... Чтобы вылезть из беспочвенных загонов и мыслей по кругу, Юлиан встал пройтись до фонтанчика с водой. — Юли, я с тебя умираю, — довольно расхохотался Заби. Уже минут десять с огромным любопытством наблюдал, сидя через три стула, закинув ногу на бедро, за грустными и голодными, как у мечащегося по клетке тигра, глазами товарища. Брандт и думать забыл о его присутствии, а сейчас прошёл и вовсе как мимо тени. Ему было о чём потревожиться, — стало быть, чем себя занять, — а Марсель сам предложил свою компанию и увязался от нечего делать. — Чего тебе? — сотворил на ангельски светлом личике что-то совершенно лисье, прищурившись игриво, Юлиан. — Тебе лишь бы хи-хи, Заби, — сыто вытер краем рукава капли с подбородка. — Уж чья бы корова мычала, — закатил пиратские, как подведенные карие парень, вальяжно перекинув руку через спинку стула. Чуть вызывающая манера и громкий голос ни капли не смутили Брандта, это же был их Марсель, все привыкли и не видели в таких выражениях умысла. — На тебя тоже как найдёт, не остановишь, — хмыкнул, видимо, задумавшись, стоит ли обличать Юлиана вслух, в чьей компании его лыба прямо нестираемая. И такая разная. — Пфф, — как дразня его, усмехнулся блондин, в шутку сделав жест "болтаешь". Повёл бровями чуть игриво, как один он, казалось, и умел — и вот в этот момент друзья готовы были уже что угодно простить, таяли. Бледно-розовый свитшот и светло-серые джинсы не согласовывались с ещё недавно крайне удрученной физиономией, но сейчас Брандт светился. Лёгкая улыбка, лёгкий нрав, большое сердце — он был классным парнем, в очередной раз про себя отметил Забитцер. — Нет, да я к тому что это за совершенно ужасная цепочка? — потряс перед собой растопыренными ладонями, чтобы не оставить сомнений в своём негодовании, Марсель. — Ты что, из Backstreet boys? Последнее было выкашляно с шутливым нервным смешком. Юлиан флегматично спустился взглядом вниз по своему бедру, где от кармана джинсов назад тянулась серебряная цепочка. — Да ладно, — широко, до ямочек на розоватых щеках, улыбнулся парень, ничуть не смутившись. — А мне так нравится. Классно. Брандт никогда — не оправдывался, не доказывал, не наседал, не поучал и не парировал. Ему, как правило, отвечали взаимностью, попадая в зону действия нежного сияния полуулыбки и расслабленного, нетвёрдого и смешливого, по-настоящему очень уверенного голоса. Его не ломало наличие второго мнения. Да и за последний год он прошёл курс, понятный даже для тупых, "Твои вкусы довольно специфичны", или почему что-то невероятно прекрасное на твой взгляд окружающие могут отторгать месяцами. — Понял-принял, — фыркнул деланно горделиво Марсель. — Из меня стилист, ты знаешь, как из Патрика центрнап. Похохмить над попытками Шика из параллели второй год подряд попасть в школьную команду стало уже добрым ритуалом. Сердобольные товарищи советовали ему упростить задачу и пробоваться хотя бы на смежные позиции — парень мог в правого вингера. Но Патрик готов был газон есть за позицию центрального нападающего, хотя с Фолландом в обойме был Лёву на ней вроде не нужен. — Ладно, бывай, — шустро пробежавшись глазами по пришедшему сообщению, быстро сменил курс Забитцер. — Уже, Заби? — по инерции выразил сожаление воспитанный Юлиан, сложив светлые брови домиком. — Соскучиться не успеешь. До завтра, — Марсель дружелюбно толкнул его кулаком в плечо. Брандт шутя пошатнулся, ловко перехватив друга за запястье. — Паршивец, — прошипел восторженный Забитцер, выдерживая зрительный контакт сероватых искрящихся глаз. Когда был вдохновлен, Юлиан всегда выигрывал в дружеских соревнованиях. Отпустив Марселя, парень вернулся за стол, незнамо отчего глубоко вздохнув. Проверил мессенджеры: Марко дня два как не писал, и пускай Брандт не претендовал на роль друга первого плана, обычно Ройсу не составляло труда присылать ему приличную кипу шуточек и ворчания. Вспомнив, что у двенадцатиклассников сейчас экзамен за экзаменом, Юлиан поскучнел, но сам отправил сообщение старшему товарищу: фотку взлохмаченного, неуложенного Хаверца, занявшего бóльшую часть кадра, в красной футболке, облепленной желтыми травинкамм. В нижнем углу фото красовались яркие на солнечном свету глаза Юлиана и розовые ямочки на щеках. Вы: Он говорил, развлечемся, за городом круто. На деле мы раскидывали сено. Брандту хотелось послать что-то забавное, вызвать реакцию, но, уже нажав "отправить", он почувствовал, как сильно просчитался. Кай на этом снимке... не казался ему смешным. Во всяком случае, не в первую очередь. Ясная улыбка, глубоко распахнутые, вопреки солнцу, глаза. Тёплый и близкий, такой домашний с неуложенной копной надо лбом, что или завыть от коктейля чувств, или разрыдаться впору. Брандт стал покусывать пухлые губы, прекрасно чувствуя, к чему более расположен. На него могло нахлынуть, даже когда он в моменте глядел на друга, так чего сейчас удивление строить, когда наедине с собой происходит короткий подсчёт, сколько часов им не увидеться. В большинстве ситуаций Юлиан умел и считал нужным брать себя в руки, вот и теперь решился прервать сладкие страдания — Кай уже уехал, наверняка, но завтра они вместе пойдут в гимназию от предпоследний остановки. Блондин растрепал лёгкие волны цвета льна, ощутимо пройдясь ногтями по тут же порозовевшей коже. Царапнул по дну рюкзака, а среди тетрадок зашуршал-забелел цветок гибискуса. Юлиан, тая почище кокосовой начинки, любовно и со смыслом повертел, помял между пальцев рафаэллку, вне сомнений, тайком подкинутую Хаверцом. Порой он заставлял Брандта краснеть — заботливый и нежный, как девушка, — только это румянец растерянности напополам с обожанием. Юлиан, самодовольный и окрыленный, с ухмылкой на пол-лица, закинул рафаэлло в рот, прикидывая, что вот сейчас бы мог чмокнуть благодарно Кая в щёку, соберись зайчишка-Хаверц с духом подарить конфету лично. Шатен бы намусоливал потом липкую щёчку краем рукава, но Юлиан-то знал бы, что в этом нет ни капли брезгливости. Если бы он был Марко, то знал бы: в тот момент, когда у тебя над плечом порхают бабочки, а в глазах плещется море, всё пойдёт по параболе. Но Брандт не мог похвастать и половиной бесценного удручающего опыта Ройса, испробовавшего уже многие аттракционы, включая небезызвестную "польскую комнату отчаяния". Почти не обратил внимания на Тимо Вернера, поборовшегося со стеклянной дверью и вбежавшего в столовую. Брандт практически прямо глядел на него, мирно дожевывая рафаэлло, и не видел робкого ужаса в маслянистых глазах. Как будто Вернера кинули на миссию, которой он страшился и к которой не представлял, на какой кобыле подъехать. Тимо несколько раз коротко подступился к столу, за которым сидел Юлиан, отдернув протянутую к нему руку как от горячей плиты. — Тимо-о-о, — пропел, ничего в общем-то этим не подразумевая, Брандт. — Юли, — ошалело от еле сдерживаемо страха, как перед наказанием, пискнул друг. Блондин ожидающе поднял бровь, поправляя браслет из тёмно и светло-коричневых крупных бусин на запястье. — Что же это я... — пробормотал вконец потерявшийся и, казалось, разочаровавшийся в себе парень с широким открытым лицом. — Скорее, Юли! Лишь когда Вернер за руку, как строптивый щенок, вздернул Юлиана со стула, потащив к выходу, десятиклассник очнулся от своих дневных мечтаний. — Попридержи коней, Тимо, — нахмурился, из своих облачно-кудрявых мечт втянутый в какую-то суету. — Да что с тобой! — Брандт нетерпеливо, но осторожно высвободился из рук Вернера, отпрянув и тихо недоумевая в стороне от него. Тимо, всю дорогу бегом сюда мучительно думавший, как сообщают то, что он хотел сказать, только теперь осознал, что и забыл, в общем-то, это "что-то" сообщить. Парень до комичности медленно обернулся у двери, вжав шею в плечи, почти не рискуя смотреть в спокойные серые напротив. — Юли, — милое свойское обращение прозвучало уже так часто, что с этого раза у Брандта от тревоги волосы на затылке встали. — Я честно не знаю, — друг будто стремился спихнуть с себя какую-то ответственность, — и не уверен, что у нас есть время... Йозуа и Кай... Как так вышло, я не знаю, — отлично, спасибо, Юлиан уже понял, что Вернер напуган и не при чём, — но они поцапались. Подрались, — Тимо, с золотым сердцем добрый мальчик, пересилил себя и поднял упрямые карие прямо на Брандта. — Киммих его побил, Юли. Десятиклассник стоял напротив друга с таким выражением, как будто ему надо повторить ещё раза три. Другой на его месте — и Юлиану даже думалось, что он это и делает, — устроил бы тираду, вспыхнул, а он молча кричал в себя. Казалось оторванным от правды, далёким от реальности, что что-то настолько ужасное, грязное могло коснуться Кая... Брандт ощутил то, что было чуждо ему всю жизнь, — раздражение. Прямо сейчас его выводила из себя виноватость Тимо, робкие взгляды, это наступившее молчание; то, что Вернер вообще здесь. Что он тут делает?.. — Тимо, так почему ты здесь? — Юлиан, побелев от злобы и разочарования, подбежал к однокласснику, в сердцах схватив за плечи. — Ты оставил Кая?! — Нет, — поморщился, замотав головой, Вернер. — Да, Тимо, да! — отчаянно воскликнул Юлиан с огромными глазами. Одним движением отпихнул парня в сторону, распахнув дверь, и вылетел в коридор. — Где? — из последних сил сдерживая раздражение и почти гнев на амёбность и, как ему казалось, равнодушие друга, крикнул через плечо. — На парковке, — сокрушенно потупил глаза Вернер. — Не несись так, Юлиан! — решился таки окликнуть. — Там Марко. Брандт ушам не поверил. Пускай это отчего-то прозвучало как признание, но у него будто узел на душе развязался. "Извини", — сжал до скрипа зубы, зажмурившись, перемахивая через последний марш и понимая, что потерял голову. Не должен был, но как тут — Кай же... его же... да что Киммих себе удумал?!.. Юлиан в одночасье осознал, что такое "состояние аффекта": резко бросило в жар, голова едва не закружилась, а что он сам выкинул бы, окажись здесь причина его страхов, не трудно было представить. Это был абсолютно, совершенно не Юлиан Брандт, но он был как никогда близок именно к этому. Десятиклассник уже вприпрыжку бежал по парковке, приближаясь к героям разыгравшейся таинственной и на первый взгляд бессюжетной драмы. Едва завидев Ройса, с чувством выдохнул и тревожно сжал кулаки: тот-то уж точно на правах старшего и крутого — так ему казалось — парня вставил Киммиху по первое число. И обезопасил Кая — это главное, не в первую очередь — вне очереди. Эта убежденность в гулко стучащем сердце заставила его иррационально замедлить шаг, когда он лучше рассмотрел сцену, которая разворачивалась перед ним. Марко, в неловкости сохраняя последнюю дистанцию, поглаживал Йозуа по лопаткам, дав парню уложить подбородок себе на плечо. Что до Киммиха... Двух смыслов быть не могло, хотя Юлиану и хотелось бы. Одноклассник рвано вздрагивал, задыхаясь и беспрестанно подергивая головой. Марко, заметив Брандта, нервно нахмурился, немного, почти бессознательно отодвинув от себя Йозуа. — Юлиан, — процедил как застанный врасплох, подловленный на измене Марко. Увёл взгляд. Судя по порозовевшим щекам блондина, неуместной одышке через испуганно приоткрытый рот и мерцающий в попытке разобраться взгляд с одного на другого, Брандт здесь не мимоходом. Отлично, Вернер отыскал его и всё передал. Юлиан, вопреки его ожиданиям, — хотя, чего греха таить, он ожидал именно этого — смотрел застекленевшими глазами и прохлопал что-то коротко губами, не издав ни звука. — Там, — указал себе за спину Ройс, прочитав неизбежно "Кай". Брандт спешно и рассеянно кивнул, но благодарно хлопнуть Марко по плечу не осмелился: на него, уже не прячась на груди Ройса, с красным лицом и посеревшими задумчивыми глазами пялился Киммих. Беззастенчиво. Непонятно. Юлиан метнулся к остановке, за которой на ярком чистом газоне виднелись длинные худенькие ноги в почти родных светлых узких джинсах. Глупо было сомневаться, что Хаверц слышал Марко и прекрасно догадался, кто так нёсся к нему через полпарковки. Блондин замер в двух шагах, когда Кай чутко вскинул глаза на него. Практически вдоль переносицы начинала розоветь небольшая царапина; шевелюра смотрелась вызывающе потрепанной, как после бурной ночи. Шатен перестал тупо, медленно, тщательно елозить ладонью по серым следам на спинке снятой джинсовки. Как будто по нему велик проехался или его валяли... Брандту вспомнилось дикое выражение этого быка, Йозуа, и "как будто" отпало само собой. Кай униженно опустил глаза, подтянув острые плечики к самым ушам. Сам эти три минуты как молитву твердил, хоть бы и поскорее бы Юли пришёл, а теперь не мог и слова из себя выжать. Конечно, Юли — заботливый, понимающий, отзывчивый, волшебный... Но даже для него всё произошедшее — слишком постыдно, пошло и жалко. Его, Кая, теперь ещё и позорно отмутузили, как девчонку. Просто по глупости, ни за что; всего лишь потому, что Хаверц возбуждал мысль — "с этим так можно". На этом точка, наверное. Если бы парнишка понимал, что Юлиан видел, читал каждую такую мысль в уголках плеч, сдерживаемых вздохах, упрятанных милых глазах. И желал, и не мог решиться коснуться, чтобы не навредить, не оскорбить и не ранить друга: он сейчас так чувствителен и безоружен. До тех пор, пока не набрался храбрости единственный раз в жизни побыть с Каем эгоистом. Брандт решился ради себя: оставлять мальчишку с этим наедине, в разбитых чувствах было пыткой; зачем ему руки, если в них не может найти утешение Кай Хаверц, Юлиан не понимал. — Кай, пожалуйста, скажи, что с тобой всё в порядке, и я отстану! Бросившись на колени рядом, протараторил блондин. Зажмурившись от страха и собственной наглости; обхватив худенькую фигурку с трепетом, деликатно, как аромат парфюма эфемерно. — Ничего, — сердце Юлиана застрекотало чаще от быстрого ответа, — не болит, — шатен попытался помотать головой, но только опустил подбородок на его плечо. — Уже не болит. Кай не Железный Отто, и он не смог. Поднёс ладонь, торопливо прикрыв ею глаза, утопая в своей ничтожности, душевной слабости и падении перед Брандтом. Вот если бы не подвернулся, как супер-герой, эффектный Марко Ройс, он бы вообще выжил? Прямо сейчас Каю казалось, что он такой слабак и плакса, что умер бы от второй пощечины. — Кай, — Юлиан суматошно пригладил курчавые волосы, воздушно мазнул губами по виску, вообще ни в чём уже не отдавая себе отчёта. — Юли, тебе не стоит... — испуганным зверьком округлил почти высохшие глаза парень, юрко выглянув из-за плеча в сторону Ройса в отдалении. — Ох, чёрт, — охнул Брандт, малость отрезвленный суеверным страхом в ломающемся голосе. Развернул полупьяно косящего туда же, раздраенного Хаверца к себе, взяв его щеки в ладони. — Что произошло, Кай? Что? — обеспокоенные, требовательные и чистые глаза на смешном расстоянии. — Я... — Юлиан постепенно выдохнул, собираясь с духом: ему важно было, чтобы друг отнесся к его словам серьёзно. — Я не отвернусь от тебя, но твоё молчание разбивает мне сердце. Брандт не юлил. Морально он уже приготовился — как мог — принять любой ответ, даже претящий лично ему. Кай — чудесный, интеллигентный и невозможно добрый, как лесной зверёк, парень... Но, ходят слухи, в тихом омуте черти. Только блондин и думать не думал ставить на Хаверце крест, перебирая, как камень за пазухой, контроправдание: у него никаких чертей не водится, разве что черт попутал. Нечего таить: в классе отношение к Каю было несносным, что сработало в лучших традициях реверсивной психологии. Чем сильнее друзья пытались отвратить Брандта от него, выдавить новенького из коллектива и голубоглазого поля зрения, тем явственнее Юли понимал, насколько же Кай покрывает все его жизненные потребности и как же много он теряет, отдаляясь хоть на полдня. Брандт не шел никому наперекор, не вступал и в конфронтацию. Он имел только две траектории — к Хаверцу и рядом, бок о бок с ним. И был этим скромно, стало быть, неподдельно счастлив. Шатен приопустил длинные прямые ресницы, отбросившие тень на смуглые щёки. У Брандта всё развернулось внутри, обожгло напалмом нерешительности и сомнений Кая, ушедшего, казалось, в глухую оборону. — Оказывается, он ревновал, — тёпленьким дыханием пролетели слова Хаверца по запястью. Когда натянутая до бесконечности хилая ниточка порвалась, Юлиану было не до шуток, но и не до рассуждений. Как же тяжело сейчас ему давались хорошие мысли о Киммихе, из-за которого улыбчивого очаровательного Хаверца перемкнуло уже и с ним, и он за чертовы пятнадцать минут без Брандта превратился в разобранное нечто. — Тебя? — блондин покраснел растерянно. Лживо. Истерично. Он отмороженный, с кем гуляет его хваленое самообладание, или отчего Юлиан брякнул это. — Ко мне, — не обратив ни малейшего внимания на, безусловно, вселенский позор друга, Хаверц наклонил голову ещё ниже, потянул пальцами прядь, выпрямляя. — Хлою, — исправил невозмутимо и печально, на автомате. Ладони Брандта неверно дрогнули, но он поборол внезапный порыв выпустить Кая — не так просто и спешно. Всё неверно, неправильно. — Ну и что это за чушь? — без агрессии, миролюбиво, однако с фальшивым спокойствием проговорил блондин. Он знал, о чём говорил друг. Кроме внезапной роли Киммиха. По крайней мере, он понимал известную ему ситуацию, как её преподносил Хаверц и... Кай бы поделился, не стал скрытничать... Это не могло быть полуправдой... — Юли, — запричитал себе под нос, малость заложенный, шатен, — Хлоя — нет. Ты ведь знаешь, мы не друзья даже! — задохнулся возгласом, когда, по-видимому, снова накатили воспоминания о способах Йозуа залечивать душевные раны. — Что он сделал тебе, Кай? — с усилием отчеканил каждое слово Брандт. Проницательные добрые глаза обратились темно-серыми, как небо над Дортмундом. У парня челюсть подрагивала от нервного напряжения, он откровенно страшился услышать то, что было понятно и на глаз, словами через рот. Но считал, что должен, иначе и быть не может: не прочтя вдумчиво эту страницу Кая, он не сможет дочитать произведение, теряясь в улыбках и сюжетных решениях автора. Юлиану, может, судьбой предначертано знать все потаенные печали самого доброго сердца, которое только отзывалось на его свет. — Просил прекратить, — горько вздохнул Хаверц, понурив голову. — Оказывать знаки внимания Хлое? — пухлые губы сжались с болью, Юлиан прищурился, чтобы парнишка не заметил, как блестят его глаза. — Да, — самоуничижительно усмехнулся невеселый Кай, спрятав голову между коленей. — Потом... Завалил и... — вопреки опасениям Юлиана, друг сомневался не в нём — можно ли довериться, — а в себе — как бы не развести мокрое дело, окончательно потеряв лицо перед Брандтом. —... и стал поддушивать. Я ничего не смог ему сказать, — Кай вцепился как кот ногтями в разнузданные кудри, зажмурившись и проморгавшись от жжения в глазах. — О, нет, — вспыхнули от накатившего ужаса осознания и гнева за друга щёки Брандта. Взгляд машинально начал шурудить по шее Хаверца в поисках следов, оценивать степень покраснения. — Йозуа, ты больн... — он был ангелом, раз после отвратительного открытия и пугливых ужимок Кая мог ещё звать его обидчика по имени. — Нет же, Юли! — вдруг почти зло прервал его друг. Он оперся на руки сзади, нелепо отползя чуть в сторону от Брандта, и оттуда сверкая непримиримыми глазами. — Это я, я сам язык проглотил. Он напирал недолго, а потом просто елозил мной, как половой тряпкой, по асфальту, — речь парня звенела и явно была подготовлена горячечными минутами между произошедшим и долгожданным появлением Юлиана. — Так перепугался, отупел. Мне показалось, что, если Киммих решился на подобное, значит, он имеет право. Юли не глядел — по крайней мере, какие-то мгновения не мог прямо, — на друга. Как же он ошибся. Кай был так плохо приспособлен к жизни в обществе, так замордован первыми месяцами горячайшего приема и от природы настолько тих, скромен и дружелюбен, что истрактовал всё неверно и попал под влияние. Всё-таки. Брандт видел теперь ясно, что не должен был слушать мягких, уютных уговоров, в которых Хаверц ластился и просил не тревожиться о нём. Не хочет он звать ребят в гости, правда. Вот даже Кевина или Вернера, честно-честно. И Лёву знать, что стесняха Кай из десятого просто чудесный атакующий полузащитник, — это знали его одноклассники и школьные кубки из предыдущей гимназии — точно не надо. Парень не желал приходить и портить, забирать чужое, на что-то претендовать и в итоге снова подвергаться критике, видеть неприязненно закатанные глаза и ощущать холод. А в команде быть чужим нельзя — невозможно. — Я даже не боролся, — покачал головой, сурово осуждая себя, Кай. — Только пытался сказать ему, что Хлоя мне не нужна, я всего лишь помогаю, — десятиклассник закусывал то щёку, то нижнюю губу, краснея и бледнея перед другом. — И этого достаточно, — непоколебимым, натянутым голосом негромко оборвал его Юлиан, измучившийся болью Хаверца. — Ты объяснил, а он просто, — блондин цокнул, — должен был, — костяшки сжатого кулака порозовели, — прекратить, — он поднял убежденные и бесконечно верящие в парня напротив глаза. — То, что ты не начал драться с ним, не делает тебя ни слабаком, ни виноватым, Кай. — О, нет-нет-нет, — вдруг о чем-то догадавшись, выпучил огромные глаза Хаверц. — Не делай только ничего ему, Юли. Не подходи! Он... Ненавязчивый загар разом как сошёл с подурневшего от тревоги парня; его начало потряхивать от одной мысли, что что-то подобное его "разговору" с Йозуа может произойти и с Брандтом. Который всегда вступался за друзей, интеллигентно, но настойчиво гасил конфликты и тяжело переживал разногласия в коллективе. — Киммих с собой не в ладах, — доверительно прошелестел Хаверц, опустившись на колени и прильнув к самой мочке уха Юлиана. — Он.. Расплакался, пока бил. Это была какая-то детская истерика. Брандт посмотрел не него грузно, прямо, не скрывая свои истинные чувства за формальными взглядами и позами. — Ничего я ему не сделаю, — в сердцах горячо выдохнул блондин. Это было бессилие. Какой-то неперебесившийся Отелло осмелился поднять руку на Кая, догадался даже подумать о нём плохо, не зная ровным счётом ничего, — ни о самом Хаверце, ни о них с Хлоей. Юлиан не лелеял надежду как-то ответить Киммиху той же монетой, только не потому что последний был неприкасаем. Это просто были не его, Брандта, методы. — А до его истерик мне нет дела, — всё-таки не вытерпел и досказал, что на душе лежало, парень. Задумчиво покачал головой и прикрыл глаза — чтобы друг не увидел, сколько в нём может быть ненависти. Это не прозвучало ни желчно, ни надменно: Йозуа не оставил за собой никакого права на малейшее понимание и участие Юли. Кай и был его Хлоей Ридель, и, проводя аналогию, становится очевидно, что требовать снисождения было бы по меньшей мере двулично. Брандт поднял глаза и по свежей посмотрел на друга. Сизое небо, захиревшая от этого атмосфера и свежий слабый ветерок сделали всё окружающее таким враждебным. Искаженным, несправедливым к его чудесному мальчику. — Ты не должен сидеть здесь, Кай, — десятиклассник эмоционально и чисто потянулся к нему, поцеловав звонко в лоб. Хаверц принял тёплый поцелуй с благодарностью, невозмутимо, как если бы это было привычно между ними. — У тебя кто-то есть дома? — Все на работе. На учёбе, — слабо, просто чувствуя, что должен ради Юлиана это сделать, попытался улыбнуться Кай. Брандт, кивнув, поднялся, став быстро что-то набирать. Отправив, заботливо протянул руку до сих пор греющему газон Хаверцу. — Хорошо. Зайдём в Старбакс, что-нибудь попьём и поедем к тебе, — жестом призвал друга отозваться, и шатен вложил свои пальцы в его ладонь. — Не надо, Юли, — очевидно, но по-детски упорно, наивно заставил себя сказать это, а не "да!", Кай. В виноватом смущении отвернулся. Продолжив мять белые пальцы в своей руке. — Я же не потерял голову. Я всё помню. Тебе надо ехать за братом, — вздохнул, не удержавшись, тяжко и жертвенно. Помедлив, разжал ладонь, как будто выпуская плюшевую лапу любимой игрушки перед сном. — Ну и? — совсем не обеспокоенно, мягко пожал плечами Брандт. — Яннис не младшеклассник, и он уже согласился поехать один, — блондин потряс телефоном с только что закрытой перепиской перед Хаверцом. — Он в тебе души не чает, Ка-а-ай. Он говорил от сердца, что сам чувствовал, но брат в действительности любил Кая, ждал его приходов и, кажется, смотрел на него через призму обожающего взгляда Юлиана. Все домашние уже смотрели, слыша о Хаверце, рассматривая его хорошести и поступки и так и сяк благодаря скрупулезной, нежной одержимости старшего сына им. Кай поджал губы, чуть ли не зло сведя соболиные гибкие брови. Брандт знал это выражение, хотя сталкиваться с ним, на счастье, приходилось всего раз-два: друг сдерживал захлестывающие эмоции, ходя по грани слёз. Из парня вырвался короткий писк, и вот он уже прильнул всей худющей фигуркой к светло-розовому свитшоту, который был как подогретый, потому что под ним билось сердце Юли. Тому подумалось, это был возглас обиды — справедливой — или же обычной человеческой усталости от стресса. Но Кая переполняла нежность и чувство безграничной привязанности к Юли и никому, никогда больше. К своему огромному нежеланию возвращаться к вопросу и неохоте снимать чуткие руки Хаверца с покатых плеч, блондин вынужден был покинуть их импровизированное гнездышко за остановкой. И идти сейчас на Йозуа с Марко, судя по — разными муками — измученным лицам, давно его заждавшихся. — Юлиан Брандт, ты там его на войну что ли провожал, — едва десятиклассник подошёл, притянул его за локоть и прошипел еле слышно Ройс. Вообще-то, обыкновенно Марко был милейшим парнем и таких манер за ним не водилось, пронеслась так и не закрепившаяся мысль в светлой голове Юли. Парнишке и присниться не могло, как отвратно, тошно и завидно Ройсу было, — в последнее время стало, — глядеть на их идиллию. Они с Юлианом очень похожи как люди, а высоченный темноволосый Кай похож... Это могли бы быть мы с тобой, чертов лживый пшек. — Ваш Киммих тут нежно влюблен. Оказывается, — зло от нервов и осознания некой ответственности за происходящее тут, на правах старшего, успел шепнуть Марко, пихнув друга локтем. — Кто бы знал ещё, — буркнул Юлиан, оборачиваясь к однокласснику, на диво терпимо переносившему их сплетнические переговоры вполголоса в двух шагах от него. — Ю-юлиа-а-ан, — не дожидаясь особого приглашения, выступил перед Ройсом Киммих, прихватив Брандта за кофту. — Хоть ты скажи, только, черт побери, мать твою, не ври! — нерадиво потушеный фитилёк снова зажегся. Он и не прикладывал усилий, чтобы быть милым: личное и что к телу ближе стояло первым. — Мне Ройс уже все мозги изнасиловал, но этот и маньяка оправдает! Брандт сдержал приступ брезгливости, лишь поморщившись, но Йозуа не ослабил тиски и напор. Совсем не алло. — Он не кадрит её? — встряхнул Юлиана опять начавший загоняться одноклассник. — Нет, он влюблен в неё?! — А ну-ка, — вопреки разнузданному поведению Киммиха, вообще-то, никуда не уходивший Марко сжал того за запястья. Парень, даже будучи не в себе, настойчиво игнорировал присутствие и понижал авторитет Ройса. Как он надеялся. — Ты придурок, — изможденно приопустил подопухшие веки Юли,— Киммих, — в эти слова он не вложил ни грамма себя или эмоций. Йозуа банально не заслуживал ни второго, ни тем более первого. — Что ты знаешь об этом? — блондин попытался отдалиться, закусил губу, не уверенный, что стоит говорить следующее. — о Кае? — Да ничего, — огрызнулся недовольный, заколебавшийся и, кажется, осознавший, как сильно проштрафился, Киммих. — Но ты, бля, подумай, что я видел — из раза в раз! Чирикали на перемене, Ридель даже разок забегала к нам специально — к Хаверцу этому гребаному, — кучу раз уезжали вместе... Он даже не спортсмен, на кой чёрт он кому нужен?! Юлиан, претерпевая огромный и нехороший соблазн, размеренно выдохнул сквозь зубы. Закатил скептично глаза, отведя. Йозуа, наивно полагая это маскулинным, демонстрировал всю шаткость своей позиции, неуверенность в девушке и неуважение к ней же при полнейшей обсессии на идее встречаться с Хлоей. А ещё Брандт, владея не бурлящей ревностью и низкой культурой, но скучными для Киммиха фактами, знал, что "куча раз" — это два. Он был в курсе деталей каждого. Юли переоценил одноклассника: Киммиха всё никак не попускало, и блондин решительно передумал говорить с ним начистоту, только бы не пачкать имя Кая в этих душе-не-спасительных прениях. Хлоя Ридель не являлась интересом Хаверца ни в одной из романтических плоскостей. Но общие дела у них, конечно, имелись. Обеспеченная семья имела счастье поддержать страсть детства Кая. Юлиан был, естественно, по первости крайне удивлён, меньше всего готовый к такому сценарию — ослики. Не стоит и напоминать, что подобная роскошь поставила бы паренька на недосягаемую ступень для и без того плохо переваривающих его одноклассников, до сих пор безуспешно отвоевывавших Брандта. Хаверц страшился жутко такой перспективы, сильно стеснялся и даже Юлиану не знал, как объясниться за свои две длинноухие мечты. Он не хотел красоваться в короне ни в чьих глазах. Вот-вот должен был появиться третий ослик, но по каким-то причинам семья посовещалась и пришла к выводу, что третий — слишком, не потянут. Надо отдавать. Папа Кая предприимчиво озадачил состоятельных друзей и вскоре нашёлся покупатель — Маттиас Ридель. Хаверц знал Хлою только со слов отца, не приглашал на свои детские дни рождения и не глядел вместе мультики, и то, что они регулярно видятся в школе, стало для него новостью. Первым порядком, парень пообщался с девушкой сам, осторожно убедившись, что отдавать ослика сюда стóит. Последние две недели Кай вплотную взялся за обучение Ридель деталям взаимодействия с животными, их питания, лечения, ухода. — Нет ничего, — глухо уронил Юлиан. — Они и не друзья даже. К черту Йозуа. Сделанного не вернуть, а Брандту лишь этого было бы достаточно. Он не собирается ни оправдывать Кая, ни оправдываться за него, ни утешать бразильский сериал в уме Киммиха. — Но ведь, ведь... — с расстройства выпустил потный уже от его ладоней брандтов свитшот. — Бога ради, Йозуа! — стоявший чуть поодаль, сложив руки на груди, Марко страстно махнул рукой. — Ты никому не дашь забыть, что наворотил, да? Наговорил и наделал на жизнь вперёд, — Юлиан по старому чутью заметил, как Ройс включил первую капитанскую. Как будто вставлял своему полузащитнику в раздевалке после матча за ненужную глупую жёлтую или сокрушался за недостаточную отдачу и создание моментов, пускай и в выигранном матче. — Разговор окончен, а тема закрыта, — тоном очень строгого старшего брата подытожил Марко. — Все поняли, Йозуа? Киммих, ничего не ответив, кисло усмехнулся, не способный, — во власти маленьких собственнических бурь и какой-то немотивированной нелюбви к бывшему капитану, — выжимать извинения. И не за что особо: Хаверц был куда виноватее, по его представлениям. Но нытика, только и умеющего что ресницами хлопать, ринулись защищать "хорошие мальчики". Конечно, чтобы выглядеть рыцарями. Сегодня Йозуа был однозначно неисправим.