Rammstein – Eifersucht
Oбойдя стадиончик, старшеклассник вышел во двор школы. Навстречу чётко и одновременно легко, невесомо вышагивал Пищек с сумкой через плечо, счастливый, как ярмарочная карусель. — Как играют, Марко? — не скрывал своей осведомлённости поляк, сам будто источая долгожданное солнце в Германии. — Как в последний раз, — деланно огрызнулся парень. — Чиллят? — великодушно улыбнулся Лукаш. Ройс лукаво ухмыльнулся: и да, и нет — они просто рассеянные оболтусы, занятые отлыниванием от разминки, капитанскими интригами и высокими шатенами, но только, упаси бог, не футболом. — Я упустил ту часть, где это всё ещё моя проблема, — устало выплыла нечаянная улыбка на осунувшееся лицо. — Ты чудо, Марко! — как всегда забавно, не в пример статной внешности, рассмеялся Пищек. — Между прочим, — вдруг прикинув время, удивился немец, сверившись с телефоном, — занятия кончились полчаса назад. Что ты... — А, покурили с Леви. И жест этот, пальцем смахнул челку. Марко привиделось, что он друга уже ударил. Прямо по вот этому лицу, которое пошло светится, и губам, которые тот виновно и так невзначай облизнул. Его либо сейчас стошнит, и это далеко не фигура речи, либо ноги окончательно изменят — подкосились, как будто по коленной чашечке прилетело. — Да что ты говоришь, — процедил непривычно низким голосом Ройс, и это звучало кровожадно. — Ну, да, — радостно поддакнул Пищек, как та тупая блондинка в старомодных фильмах, никогда не понимающая, что уже в опасности. — Понравилось? — на секунду слащаво улыбнулся ему Марко, вновь взяв под прицел тяжёлого взгляда исподлобья. Не мог же он спросить напрямую "хей, Лукаш, а у вас с Леви "покурить" тоже равно "взять за щёку" или вы прям с сигаретами, дымом?.." — Ты ведь помнишь, что я давно завязал, — игриво перевёл глазами влево-вправо товарищ. Что же ты этим сказать пытаешься, Лукаш, зачем топишь себя? — Именно, — Ройс действительно звучал раздраженно, не желая помогать в признании. Если Лукаш не прекратит смотреться таким довольным котярой... Ему почти физически больно. Как посланный олимпийским богом знак свыше, подул ветер в сторону Марко, и он ощутил слабый сладковатый запах дыма. Иронично, стало легче дышать. Он вновь поглядел на Лукаша: просто чересчур красивый в своей жёлтой футболке, здоровый и выспавшийся. К такому не великого ума дело приревновать. Особенно когда второй день, по ощущениям седьмой, бродишь глазами по потолку по ночам и откручиваешь бесконечно назад: хорошо, дал бы себя погладить... Но нет. Марко ни за что не хотел, чтобы у них с Робертом было так — через силу, принужденно и с его нежеланием. Итого, что Ройс мог бы и хотел бы сделать иначе, чтобы вернуть всё на место? Ничего. — Да, чёрт попутал! — небрежно махнул рукой Пищек. — Не иначе, — повёл плечом, ощутив необъяснимый холодок по лопаткам, немец. Он до сих пор отходил от того, что заподозрил Лукаша в... Фу, господи, даже в мыслях стыдно перед ним. — Роберт... Вы давно разошлись? Он поехал домой? — Да нет, — прекрасный поляк быстро вытащил телефон на беззвучном, и Ройс заметил мельком, что на экране вызова красовался Хуммельс. — Пошёл куда-то. А, точно: в Старбакс намылился, вроде. — Ты не игнорируй Матса, — со страстью перехватил его руку, убирающую телефон обратно в карман, Марко, — он там, наверное, один уже заколебался. У двенадцатиклассника гора с плеч упала, когда Пищек оказался не у дел, а статус "соперник" закономерно миновал, и теперь он малодушно источал благородство. Ему было невозможно, чертовски стыдно и жаль, минуту назад он хотел бить Лукашу морду за мнимые амуры с Левандовским. — Ой, сомневаюсь, — хитро покачал головой парень. Сто процентов, Хуммельс уже разносит Шмельцера в какую-нибудь настолку, а Марсель вспоминает, что ни одна девица никогда в жизни его так не расстроит, как треклятый Матс. Ройс распрощался с другом так быстро, как смог. Сердце пело, кроссы дарили неповторимую легкость, волосы были чистые, даже прыщ на виске вчера почти прошёл, а немец летел исправлять свои ошибки. Подумав над открытой вкладкой интернет-магазина, горделиво сжав губы, закрыл и её. Слава богу, над ней не надо долее мучиться и маково краснеть при одной только мысли о предстоящем процессе покупки... Нет. Он отыщет Леви, закажет свой любимый Флэт уайт и распишет так же вдохновенно, как себе в мыслях, что они ещё совсем юные и всё впереди, и некуда им спешить. В квартале от гимназии находился хиленький супермаркет с широким ассортиментом дешёвых сладостей к чаю, газировок, почему-то средств от комаров и одноразовых дождевиков. В пристройке рядом с ним располагался Старбакс, цены в котором были далеко не по-бедному, но студенты все равно облюбовали его и исправно оставляли здесь часть карманных денег. Подойдя к кафе, Марко совершил ошибку, проявив лучшие шпионские качества: решил сперва высмотреть Роберта, чтобы подготовиться морально и не искать глазами в зале, и прильнул носом и лбом к стеклу. Перед глазами расцвели розы, как в сёдзе начала двухтысячных, ведь немец увидел своего Роберта. Старшеклассник небрежно плавной походкой от высокого бедра плыл от кассы, по пути ловко — каков завоеватель — захватив один сахар. Вот так они периодически вместе и пропивали карманные: Ройс заказывал латте или Флэт Уайт, Леви — капучино на кокосовом молоке или эспрессо, такой же жёсткий и ортодоксально правильный, как он сам, и они... Розовые волны воспоминаний Марко нервозно и резко разбились о странность, которой он сперва не придал значения, хотя и отметил. Левандовский не пил с сахаром — вот вообще ничего... Парень опустил испуганные карие глаза, залипнув на двух стаканчиках со знакомым привлекательным лого на фоне молочного худи Роберта. Всё вокруг и его внутреннюю речь как будто поставили на слоумо: Марко замечал и проговаривал про себя всё очень чётко и ясно, но заторможенно. Успевая прийти к глубокомысленным и далеко идущим выводам. Как снятый с паузы, Левандовский вдруг победно и расслабленно ухмыльнулся, пройдя к почти крайнему справа столику. Ройс чуть глаза не сломал, вжимаясь лицом в витрину и пытаясь разглядеть правый угол. Как ревнивая и — впервые за миллион попыток — уличившая мужа в неверности жена-неврастеничка из черно-белых детективов. По большому счету, догадываться было не о чем. Матс развлекал Шмелле, Лукаш ушёл раньше, а Мюллер полдня разорялся, что сразу после занятий бежит на очередную подработку — как обычно с Томасом, ничего серьёзного, так, пара часов чисто для здоровья кошелька. Так Роберт и с ними дружил — громко сказано, довольно самобытно, а других "друзей" и в помине не было. Точнее, имелся один — переминался на похоледевших в июньскую жару ногах и пытался убедить себя, что то, что он сейчас увидит, ни в коем случае не должно сломать его. Ведь Марко уже понял. Леви сказал что-то и поставил кофе на столик перед незнакомой девушкой, та тут же пошутила в ответ, и они оба рассмеялись... Нет, вообще-то, Марко знал её — видел давно на паре-тройке совместных фото в инстаграме Роберта. Она изменила цвет волос и сегодня была почти не накрашена, чуть более загорелая, но Ройс вызвал в памяти общие фотки с мастерством детектива. Или же сталкера. Но лучше о подобном не задумываться. Марко явственно, как будто наблюдал себя со стороны, ощутил, как что-то глухо разбилось вдребезги. Стараясь не упасть от накатившей слабости, он смахнул рукой кружку кофе. Где-то внутри. Она, эта знакомая незнакомка, показалась Ройсу — нет, она была — настолько ухоженной; не банально хорошенькой, но с выверенными чертами, даже через стекло Старбакса от неё веяло чистотой почти воздушной и уходом за собой. А губы, губы... Отчего-то немец прицепился к её губам: мягкие, нежные, влажные без блеска. Бабушка надвое сказала, что там немец мог бы разглядеть с такого расстояния и ракурса девушки вполоборота, но только он почувствовал, как теряет самообладание от зависти. Совершенно не к месту, зазвонил телефон. Марко негнущимися пальцами выковырял его со дна рюкзака. Это Пищек. Понадобилось несколько мгновений, чтобы старшеклассник почувствовал, что брать трубку страшно, душно, невозможно. Дважды моргнув, Ройс закапал экран, и теперь по фотографии Лукаша растекалась мокрая дорожка. Марко едва не задохнулся от ужаса, чувствуя, как краснеет лоб и глаза, всё лицо горит, а горло схватило спазмом. Отдавая себе здравый отчёт лишь в том, что у него есть пара секунд, немец схватил рюкзак под мышку, уперся глазами в телефон, вжав шею в плечи, и влетел в Старбакс. Удачно, что Пищек сам устал дозваниваться, потому что сбросить Марко уже не догадался бы. Сортиры находились в дальнем конце, и из-за толкучки у кассы пробежать Ройсу пришлось за сáмой спиной поляка. Вздох болезненного облегчения, что молодые люди были так увлечены свиданием — это было оно, можно не шифроваться перед самим собой, Марко всё-всё понял, — что Роберт не почувствовал его присутствие. Марко казалось... Левандовскому его должна была выдать поступь, дыхание, неуловимый запах, присущий только и лишь ему, Марко Ройсу... Как чýдно, что это так и осталось игрой его паранойи и страха встречи лицом к лицу сейчас. В их Старбаксе стояло две мужских туалетных кабинки против трех в дамской комнате, и у немца не было особого выбора: ему повезёт, и одна свободна; обе заняты, и придётся ждать очереди, что не хочется думать, чем обернётся. Марко как истый везунчик влетел таки в приоткрытую дверь сортира, тут же повернув ручку изнутри на красное, опустил крышку и сел на унитаз. Он так крепился, так перебарывал себя эти мгновения от порога кофейни. Ройс бросился в слёзы, как в солёное море со скалистого обрыва. Пытался быть тише, и гортань сдавило, а из него хоть бы хны лилось навзрыд. Марко не помнил никого до Роберта — ни одну, в кого был бы влюблен, хотя в средней школе очаровывался кем-то новым каждую весну. Сейчас только у Ройса открылись глаза: он с куда большим рвением думал этот чертов год об экзаменах, чем о том, что творит со своей жизнью. У Роберта всё это их оголтелое время был кто-то — и если не "легитимная" пассия, то те, кому он оказывал преференции. Мюллер, сам не догадываясь о своей роли, стал мессией для Марко и снова и снова предпринимал попытки образумить парня бесстыдными сливами шур-мур поляка. И куда шли все скабрезные истории и подсчёты "трофеев" Леви? В спам. Немец уплывал в свои мысли, фигурально затыкал уши и прятался. Чтобы потом притвориться, что не слыхал ничего и с незапятнанным чувством собственного достоинства бежать, подмахивая хвостиком, по зову прозрачной улыбки в туалет гимназии. Куда он Левандовскому? Двое пубертатных ментальных инвалида. Ройс ведь осознавал, что всегда удовлетворенный, честолюбивый взгляд Роберта менялся от одних неуёмных, усердных и бездарных движений губами. Он был так нужен ему, только когда дело доходило до тела Леви, которому тот не мог противиться. Поляк чисто давал пососать ему, пользуясь в прямом и переносном смысле, а Марко ждал ответности. За что купил, за то и продаёт. Неожиданно за ручку подергали. Ройс всхлипнул, силясь угомониться, чтобы не стеснять незнакомцев, и не смог проглотить ком в горле. — Да какого чёрта? — против любой мольбы Марко, чертыхнулся за тонкой перегородкой Леви. Только он зашёл в соседнюю, немец вышел, поспешно утирая костяшками глаза. На выходе из сортира снял с ворота футболки солнечные очки и нацепил на нос. Перепроверил вкладку с заказом: так странно, Марко помнил, что срок хранения истекает завтра, а он сегодня. Значит ли это, что он прав, решаясь?.. Не осмеливаясь даже представить, сколько раз сгорит со стыда, и молясь, чтобы кассир не бросилась озвучивать содержимое посылки. До чего же несправедливо — Матс сейчас был с Марселем. Это Марко нуждался в том, чтобы жевать сопли, надрываться и уставать от собственных рыданий, городить обиженную околесицу, а на спине тёплая ладонь, веские поглаживания и "расскажи мне, что чувствуешь". Почему же Хуммельс не мог просто найти и спасти его? Утешать и давать советы, выслушивая не по первому разу с начала и до конца историю коварства и вероломства афериста Левандовского. Да потому: Ройс с неспокойным сердцем полагал, что самообладание друга не вытянет то, чем обернулась их с поляком дружба за неполный год. И... Марко с ужасом представлял, насколько грязным и бездушно дешёвым его найдёт Матс, когда услышит о "любви", уместившейся в туалетной кабинке гимназии. Перед дверью пункта выдачи заказов немец был невероятно близок к тому, чтобы развернуться и сбежать — хотя, конечно, он выбрал самый отдаленный, к которому он навряд ли прибегнет ещё когда-то, но... Вся затея показалась сырой, сущим бредом, но колоссальных масштабов безумия, и себе дешевле отменить заказ в личном кабинете и вернуть деньги. В конечном счёте, были и куда более бюджетные варианты, но Марко начитался, что это мало похоже и не даст нужного понимания, а права на косяк у него не было. Входи уже, чертов гений, в худшем случае выкинешь деньги на ветер. За прилавком его дружелюбно поприветствовал мужчина-кассир. Блестяще. Ещё и мужчина. В полуобморочном, Марко назвал код заказа.***
Солнечный зачин кончился, и после полудня подоспевшие облака накрапывали время от времени. Кай, в укороченной джинсовке, почти открывающей талию, поверх серой футболки, никуда не торопясь, шагал по школьной парковке, истошно вздыхая сам с собой. Занятия кончились. Десять минут назад. Он едет домой, где у него достаточно дел, и это приятные заботы, которым он отводил бы больше времени. Но. На душе тоскливо. Так чужеродно, непонятно и пусто удаляться от здания гимназии, где до сих пор в окошке второго этажа его личным маяком светлеет белокурая голова Юли. Хаверц ловил себя едва ли не на панических атаках, если вдруг проводил время не с Брандтом без серьёзных оснований. Сейчас бы ехать вдвоём на мопеде, как плюшевого мишку во сне обхватив друга, так пускай хоть тропический дождь поливает. Но вместо этого Кай, как какой-то глупый взрослый, разумно и взвешенно оставил Юлиана позади и почесал на остановку. А автобуса ещё ждать: последний они благополучно прохлопали, пока перешептывались, стоя обнявшись, о своих планах на остаток дня. Тут некстати шатену вспомнилось, как он, чуть не слюнявя воротник брандтовой рубашки от долгого-долгого монолога тому в шею, ухитрился таки закинуть рафаэллку Юлиану в приоткрытый рюкзак. К щекам Кая сладко прилило. — Ну, привет. Киммих, уже давненько надвигавшийся на Хаверца, стал для последнего сюрпризом на пути. Из-за рассеянности одноклассника или чего другого, но Йозуа поглядывал беспокойно-изучающе, наклонив голову. У парня была трудно переводимая физиономия, будто он досмотрел всю вторую половину "Тропиканки" за день. — Чего это тебя так мажет? — пристально поглядев, показательно сложил подкаченные руки на груди блондин. — Что? Глупости, — противореча каждому своему слову, Хаверц бесстыдно счастливо потупил глаза, как котёнок, обхватив плечо. Его окрылило смущающее понимание, что мысли о его славном Юли читались кричащей надписью на лбу. — Ну да, ну да, — не отводя упертых водянистых глаз, медленно проговорил парень. — А курточка-то по фасону. Чтобы голубизну глаз подчёркивала? — Йозуа фамильярно, но ещё в рамках приличий, заботливо поправил отворот его джинсовки. Каю отчего-то захотелось рассмеяться, но цель беседы он понимал не очень, так что даже не стал исправлять Киммиха насчёт цвета глаз. Во всяком случае, он не успел соорудить ответ, удовлетворяющий его привычной растерянной манере общения с мало знакомыми ребятами. — А это ты домой? Один? А не грустно одному? — настолько чуднó было от Йозуа слышать о таких материях, что Хаверцу показалось, тот произносил фразы как заученные чужие. — Я не один, — даже физически ощутив, как краснеет от собственного испуганно-возмущенного тона, покорно склонил голову шатен, упрятав пáлящие его пристыженность и социальную невстраиваемость глаза. Да, он едва мог выстрогать в голове коротенькую пустую фразу в общении не с Юлианом, и всё же жалость удивила и унизила его: Хаверц с Брандтом был как на элитном курорте, не нужны ему толпы поклонников вокруг. А взгляд парнишка потупил, самоуничижительно опомнившись: навряд ли Юли хочет такой огласки, и нечего дровишек направо и налево подбрасывать, раздражать его друзей — ставить самого Юли в трудное положение. — Да-да, — снова туманно протянул блондин, — Кай "Никогда не гуляю один"¹ Хаверц. Фанат Ливерпуля, чёртов предатель нации. Пространная ни к селу ни к городу отсылка к футбольному гимну, и ресницы Кая запорхали. Другой на его месте уже взвыл бы "Чего ты хочешь от меня, Йозуа Киммих? Сознавайся и проваливай! ". Но Кая это не раздражало: он не умел выходить из себя, тем более с посторонними, совсем чужими ему людьми. Их слова и телодвижения входили в Хаверца как нож в подтаявшее масло, не задерживаясь и не оставляя следов ни в душе, ни на теле. Так и сейчас, молчаливым ягнёнком теряясь от хромых подкатов Йозуа, он был пассивно не против и не за. — А Хлоя Ридель, ну, та кобыла из одиннадцатого, чья фанатка? Что-то она совсем не ходит на наши матчи, — парень сделал плавный шаг в ту сторону, в которую Кай собрался уже ускользнуть от него. — Да, ей не интересно, — невинно покачнул плечиком десятиклассник, глазом не моргнув от нелестного обращения к девушке. В пушистую в завитках голову прилетела отличная идея. Вспомнились трогательные в своей ненавязчивости, уступчивости уговоры-просьбы Брандта не уплывать так далеко и надолго, постараться побыть и открыться перед ребятами, а там, глядишь, и понравится. Обеим сторонам. Юлиан сильнее всего, казалось, желал, чтобы Кай наконец был принят его окружением и одноклассники полюбили его, как он сам, — всей душой. Рассеянный с недавних пор полузащитник Боруссии внутренне протестовал против того, чтобы делить жизнь на "с Каем" и "без Кая". Прав был Кевин, в порыве весёлости ляпнувший, что Брандт был дружелюбным, как сытый наигравшийся лабрадор. Вопрос, правда, только ли в этом было дело. — Хлоя, — на эндорфине мечтаний, как Юли обрадуется его попытке, и что та даже может оказаться удачной, заговорил Хаверц в сверкнувшие глаза напротив, — ко мне домой часто ходит. Решив, по-видимому, не предавать классику, Киммих вылупился на Кая совершенно ошарашенным и, что главное, непостижимым для последнего образом. Шатен никогда не мог понять, ни что этот парень думает, ни что чувствует, и по накатанной стушевался, сразу же потеряв на сквозняке все мысли для продолжения беседы. Как маленькому, сильно-сильно захотелось к Юли и спрятать от слишком чужих, непонятных, себе на уме глаз невротично трясущиеся пальцы во влажной ладони друга. Парнишка стыдился и не понимал, зачем, за что организм так предаёт его каждый раз: порой ещё тряслась губа, дёргалась шея. — Какая, к фигам, Хлоя? — не вдруг найдя свой диапазон, сорвался голос Киммиха. Пушистые брови взбешенно и хмуро всползли вниз к переносице. — Ридель, ты сам её упомянул, — разочарованно, что каждая его попытка похожа на пытку, и немного испуганно — Кай скромный мирный парень, он не хотел сделать ещё хуже, — выжал шатен. Мог только догадываться, кто же из них дурак и проштрафился, что разговор не клеится, хоть и склонялся к кандидатуре Йозуа. — Она моя... — Хаверц, — в силу всей подростковой ломки голоса рявкнул неуспокоенно Киммих, — ты приколист или?!.. У пораженно дышащего через рот парня не нашлось слов, а это, как заметил бы Марко Ройс, уже что-то да значило. Очень, очень многое. Вообще, у Киммиха появлялось всё больше и больше вопросов, природа которых оставалась для Кая загадкой. Мальчишка молча зажевывал свой непонятный позор и чувствовал себя мелким и незначимым, возвышаясь на полголовы над колючим ерепенистым Йозуа. — Кончай! — завопил наконец со страшными глазами блондин. — Кончай мне тут улыбаться, — но зажатый морально и физически Кай не улыбался и секунды, его руки нехорошо холодели и сырели под напором Киммиха, — кончай вообще всё! Йозуа в каком-то оглушенном отчаянии предостерегающе замахал и развёл руками. Нездоровая и необъяснимая краснота лица одноклассника заставила Хаверца передернуться. — Хорошо, хорошо, Йозуа, но что... — долговязый паренёк сдержал вздох, когда загорелые пальцы властно сомкнулись на его предплечье, — что я?.. — кровь клокотала в ушах, будто отовсюду шла ритмичная агрессивная музыка, а растерянность привычно лишила Кая дара речи. — Ты у меня зубы по асфальту собирать будешь, — Киммих придернул его на себя, почти роняя себе на грудь, как вовлекая в танец. Шатен в первый раз за всю нервотрепку под видом разговора коротко зашипел, щелкнув зубами: близость этого парня ему совершенно не нравилась, а вольность обращения доводила до видимой дрожи. — Обещай, Хаверц, я к кому обращаюсь, паскуда ты этакая, что прекратишь! У Кая в панике не на шутку закружилась голова. Вконец не понимая, чем заслужил такие эпитеты, парень поздно понял, что пора выпутываться. Дёрнул плечо, но с места не сдвинулся, невзирая на преимущество в росте: Хаверц посещал спортзал реже, чем его мучитель. — Пусти, — вовсе не планируя звучать так, пролепетал Хаверц, ощущая стыд от бесспорного физического доминирования Йозуа. Он искренне бултыхался в ситуации и путях решения, до последнего не веря, что придётся идти на конфликт с Киммихом. — Мне... не нравится, — десятиклассник мямлил, не говоря по сути, и будто упрашивал прекратить изнасилование. — Что тебе здесь нравиться должно?! — вскинулся, ловя ртом воздух, раздраженный. — Герой-любовник! Какого черта, ты ведь даже не футболист... — в сердцах запричитал, безумно глядя себе под ноги, Киммих. — Почему ты?!