Комната Тсуны — проходной двор.
Здесь пахнет куревом, чем-то сладким, землей и еле различимы нотки приятного одеколона. Гокудера никогда бы над этим не задумался и не придал этому никакого значения, если бы она не оставила его одного в свой комнате. Ожидание, знаете ли, утомляет. Начинаешь думать о всякой мелочи и в этой мелочи находишь что-то такое… Возмутительное, тайное и, порой, даже удивительное. Как сейчас. В комнате Тсуны не пахнет Тсуной. Или пахнет. Ее запах, наверняка приятный, какой-то особенный, просто не может соперничать с ароматом хороших шоколадных конфет; химозной, но все еще приятной лаванды; и, конечно, с самым явным, выедающим запахом сигарет, а куда уж с ним тягаться… Но как пахнет Тсуна? Осенними листьями какого-то пряного растения, водой или может сахаром. Но Хаято не теоретик. Для таких как он после каждой теоремы в учебниках оставляют громоздкие доказательства. Он сжимает подоконник, вглядываясь в белые пылинки снега, словно в них был ответ. Белые, совсем редкие и не нарушающие, даже подходящие к тишине, что была чужда этому дому. Нана решила, что совместный поход со своими ребятишками будет хорошим досугом. Наверное, она права. И было в этой тишине — самой редкой гостье даже в ночи — что-то необычное. Был бы Гокудера таким же романтиком, как Ямамото, то решил бы, что этот момент воистину волшебен. Только смущало его одно маленькое обстоятельство. Худое, со щеками, что перестали быть розовыми еще до того, как их увидел Хаято, с россыпью каких-то созвездий едва различимых веснушек. Лицо Тсунаеши. Нет, оно было худым и отчасти бледноватым всегда, даже на старых фотокарточках. Но только недавно, когда он вошел в круг доверенных лиц, смог разглядеть в каждой улыбке, каждом мимолетном взгляде грусть, смиренность и разочарование, слабое, как огонек поздной осенью, но все же давящее весом всей земли с ее китами и черепахами. А еще иногда Гокудере казалось, что только он и входит в этот чересчур узкий круг лиц. Тсуна ставит на свой стол два стакана с соком. Апельсиновый. Сам Хаято воротил от него нос, уж слишком этот напиток горький и откровенно невкусный. Он смотрит на девушку, чье лицо такое уставшее, сонное и замученное. И таким видит идеального босса Реборн? Нет, извините, Тсуна правда идеальный босс, а еще и дочь, и друг. Ну разве что учиться так хорошо не получается. Какая-то универсальная маска для каждого. Кроме Хаято. Хотя что он о себе возомнил?! Это слишком великая щедрость для какой-то шавки из пыльных подворотен обжигающей Италии. В этот раз сок был оживляющим. Он щиплет потрескавшиеся губы, опаляет горечью рот, заставляя проснуться и посмотреть на Тсуну. Она чего-то ждала. Но Гокудера бездействует. Медленно ставит стакан на стол, снова кидает скупой взгляд на снег. Белый, укрывающий собой всех, словно мягким полотнищем, и уговаривающий заснуть. Нет-нет, не навсегда! На зиму, чтобы сбежать от проблем, чтобы переродиться. Но Тсуна, к сожалению, не феникс. «Она никто» — вырвалось бы у нее в ответ с грустной усмешкой. Хаято хватает девушку за плечо. Не резко, просто неожиданно для обоих. Её хрупкие костлявые плечи вздрагивают, но девушка знает: он ей не причинит вреда. Это уже аксиома. И как же хочется надеяться, что двоечница Тсуна не выдумала её сама. Парень слабо наклоняется к ней, прижимается к шее щекой. Так как же пахнет Тсуна? Гокудера гонит сомнения, задерживается, надеется найти опровержения и… Тсуна ничем не пахнет. Он чувствует запах травяного шампуня. Сладкого, неприятного, который взяли с полки просто для того, чтобы взять. Но это не тот ответ, на который Гокудера надеялся. Словно в задаче, полной целых чисел, получился безобразный ответ с десятыми и тысячными.Хаято распрямляется и смотрит долго. А у нее нет сил, чтобы отвести взгляд. Зачем? Этот зрительный контакт дарил желанное чувство защищенности.
За окном идет снег.
Падает беззвучно, превращается в массу из изначально уникальных, но сейчас изломанных снежинок.
Тсуна на вкус, как тот апельсиновый сок.
Горький, оживляющий, постепенно заставляющий влюбиться в себя.
В комнате пахнет куревом, конфетами, землей и одеколоном. Хаято понимает, что он снова глупо ошибся, — когда дело касалось Её, это случалось нередко — словно забыл о противном минусе. Он забыл, чтод у ш а у Тсуны — проходной двор.