Нас больше чем один. Конфликт колец

Холодные промозглые стены давили и сковывали разум, редкие капли в мертвой тишине, отдающие эхом, смешивались с отрывистым хриплым дыханием. Тсунаёши, забившись в угол вместе с матерью, грелся о её горячее тело. Женщина, периодически кашляя старалась обнять измотанного ребёнка. Казалось, будто горло нещадно скоблил безжалостный зверь. Воспалённые глаза слезились. Уже третий день она чувствовала себя плохо и её радовало только то, что Тсунаёши в отличии от неё обладал более сильным здоровьем. Он сейчас жался к ней, стискивал своими маленькими кулачками её тонкое ситцевое платье и забылся в беспокойном сне. Нана прошлась глазами по серой каменной кладке с редкой плесенью и устремила взгляд наверх, где было маленькое окошко, через которое пробивался тусклый свет пасмурного осеннего неба. Они здесь около недели. Со старого ржавого крана сорвалась очередная капля и устремилась вниз, точно в дыру в полу, которая источала слабое зловоние отхожего места, вентиляция здесь отменная, такая, что на улице явно теплее. Еду три раза в два дня приносил человек укутанный в плащ и с тканевой черной маской на лице. Во время каждого своего прихода, незнакомец бросал липкий злорадный взгляд в сторону пленников. Нана постоянно чувствовала, что под маской он улыбался, видя их плачевное состояние. Женщина терпела, стиснув зубы, понимая, что если еду станут приносить ещё реже, то её ребёнок может не выжить. Она молча терпела, благо тот человек всегда молчал, только смотрел. Горло резко запершило и она, склонив голову и отвернувшись от Тсуны, закашлась в новом приступе мокрого кашля, что гулко отражался от стен. Тсунаёши под её боком заворочался, но изморенный страхом не проснулся. Женщина прошлась худой трясущейся от тремора рукой по его макушке. - Емицу... - сорвалось с её губ обречённое, но наполненное затаённой надеждой слово, а в голове вспыхнуло видение мужа. Шипяще выдохнув сквозь зубы, она теснее прижалась к сыну и укутала его поплотнее в изъеденный молью плед. Нана прикрыла глаза, что начинали болеть ещё сильнее. Она знала, что её муж не простой человек. "Шахтёр." - она верила в эту ложь, специально, закрывая глаза на множество несостыковок и недосказаностей. Огнестрельное оружие которое он смог провезти в страну, где его нет ни у кого из гражданских. Раны, нанесенные уж точно не куском отколовшегося камня и случайно задевшего его. Он был кем угодно, но точно не шахтёром. Любовь действительно зла, раз она решила связаться с таким человеком и смотреть сквозь пальцы на все странности. Вот только эта любовь привела её в камеру вместе с её маленьким хрупким сыном. Она не жалеет, что влюбилась в Емицу, но ей горько что она решила притвориться той кого он жаждал увидеть: кроткой, доброй и беззащитной домохозяйкой, что постоянно с трепетом ждёт его дома в любое время. Возможно ей стоило надавить, расколоть или на худой конец выучить элементарные трюки самообороны и может быть тогда она смогла бы отбиться и спасти хотя бы сына. Она ненавидела себя за собственную глупость и веру во всё хорошее. Ведь вокруг всё тихо и спокойно - это же где то там далеко что то плохое происходит и нас не коснётся, не так ли? Мысли продолжали течь вяло и она стала проваливается в дрёму, сквозь которую всё продолжала слышать звон капель в мертвой тишине. Тсунаёши, вслед за матерью, угревшись, сам начал тихонько проваливаться в сон. Он уже так устал, беззвучно плача смотреть в маленькое окошко наверху, улавливая лишь маленький клочок неба, и на угасающие день за днём глаза матери. В них горела решимость, до сих пор как и в первый день, но теперь она казалась укрытой пеленой безысходности и животного страха. Первые три дня он плакал навзрыд, и затихал, только после того, когда кто-то ударял чем-то тяжёлым по единственной железной двери, что-то громко крича, на непонятном для него языке. От страха он не мог связать ни одного слова, заикаясь на каждой букве. Мать трепетно прижимала к себе, приговаривая, что всё будет хорошо и папа их спасёт. Не сегодня - так завтра. И так день за днём. Потом Тсунаёши перестал вовсе произносить звуки. Слышны были только влажные всхлипы, но сейчас не было даже на это. Он так устал от холода. Тсунаёши резко распахивает глаза, когда слышит громкий скрип петель. Их камера открылась. Тсуна устремил свой взгляд на металлическую дверь, когда несколько огромных мужчин заходят внутрь. Они подходят ближе, мать стискивает его сильнее, смотря во все глаза на них. Тсунаёши непроизвольно всхлипывает, зажмуриваясь и пряча лицо на её груди. Его резко дёргают, прямо вырывая из хрупких рук, и отбрасывают в дальний угол камеры. Тсунаёши вскрикивает и непроизвольно распахивает глаза во всю ширь, ощущая растекшуюся по всей спине боль. Нана дёргается к нему, пытаясь вырваться из рук двух мужчин, но ей преграждает путь третий. Они что-то говорят ей, но Тсунаёши не может разобрать ни слова, всё затмевает гул в ушах. Сердце сильно стучит, будто пытаясь вырваться наружу. Он даже не осознаёт, когда его поднимают и крепко сдерживают. Его отрезвляет подкатившая к горлу тошнота. Он видит как его мать бьют наотмашь по щеке. Её глаза наполнены слезами, а с уголка губ пошла кровь. Тсунаёши вздрагивает, но его стискивают сильнее. - Не рыпайся! - Как сквозь вату слышит он. - Начинайте с этой сукой, пусть полюбуется, что мы своих обещаний не бросаем на ветер! Тсунаёши просто не осознаёт, что сейчас происходит. Внутри будто что-то начинает вскипать и бушевать, стараясь вырваться наружу. Внутри всё сжигает яростное пламя, что не может вырваться из хрупкого тела. Мужчина сдёрнул платье с матери под её громкий вскрик. Она посмотрела прямо на Тсунаёши, по её щекам ручьём стекали слёзы безысходности. - Не смотри! - Вскрикнула она. Тсунаёши тут же зажмурился, но его сильно тряхнули. К горлу подкатила новая волна тошноты, он попытался отвернуться, но его перехватили и повернули голову прямо на мать больно сжав подбородок. - Смотри, ублюдок. - Прямо прорычали ему в ухо. А потом. Через некоторое время всё охватывает синее Пламя.