Последний меч

Какие ассоциации возникают в голове самого обычного человека при слове «сталь»? Стальная воля, твердый, как сталь, прочнее стали — список этих фразеологизмов можно продолжать бесконечно, но смысл их сводится к одному — тот металл, из которого создается оружие, издавна связывается с душевной твердостью и волей. Однако никто не вспоминает, как может быть хрупка сталь без отсутствия должной закалки, рассыпаясь на тысячи осколков, и как гибка она бывает, если раскалить ее на огне. Так сталь можно сравнить с человеческой душой. Мы все привыкли воспринимать душу как что-то эфемерное, никак не влияющее на нашу жизнь, но одновременно не сгибаемое ничем, забывая о том, как неосторожным словом можно сломать жизнь, а жаром чувств — растопить самую холодную натуру. Быть может, именно потому тот, кто часто работал над сталью и наблюдал все ее метаморфозы, в древности считался и знатоком душ. И, должно быть, не случайно родство слов «коваль» и «коварство»*. Впрочем, девушка, размашистой походкой шагавшая по главной улице Киото, ни о чем подобном и не подозревала, несмотря на то, что происходила из довольно-таки древнего рода кузнецов. Ее звали Сандзё* Кохаку, и коварство, если и было ей свойственно, то лишь в незначительной степени — не в большей, чем любой другой девушке, выросшей в деревне под присмотром строгого отца и толпы старших сестриц. Волосы, собранные в высокий хвост, простая желто-коричневая юката, слишком тонкая для холодного времени года, и дзори*, а также массивный, замотанный в ткань ящик, висящий за спиной, выдавали в ней путницу. Девушка выглядела довольно усталой, но, тем не менее, изнеможение не могло пересилить ее любопытство и любознательность; она с усилием заставляла себя не крутить головой по сторонам — для того, чтобы нажить себе немалые проблемы, быть неместной вполне достаточно, особенно в Киото. Город поражал ее так же, как парой недель ранее поразил Эдо. Для Кохаку, до нынешнего времени практически не покидавшей родную деревню — самая дальняя ее поездка состояла в посещении ярмарки в городишке, который был ненамного крупнее деревни — все вокруг выглядело потрясающим, хотя девушка видела и обратную сторону всего происходящего. Услужливые торговцы в мгновения ока превращались в жестоких демонов, пинками выталкивающих из лавки тех, кто не имел достаточного количества денег. Прекрасные женщины в дорогих кимоно и со сложными прическами с завистью и злостью, прямо-таки истекая желчью, обсуждали отсутствующую «подругу». Овощи, выставленные на прилавке, при ближайшем осмотрении оказались не очень свежими, ну а юноша, внезапно принявшийся осыпать проходящую мимо молодую женщину комплиментами, оказался вором-карманником. Жизнь в крупном городе, на взгляд Кохаку, была той же, что и в деревне, всего лишь приобретала более впечатляющие масштабы. Наблюдения продолжались, но главной целью Кохаку являлся поиск гостиницы, в которой работала дальняя родственница отца. Одинокой девушке было опасно останавливаться где-либо на ночь, а так она получала хоть какое-никакое, а покровительство. Сандзё вообще считала настоящим чудом то, что она умудрилась преодолеть трехдневный переход самостоятельно, не подвергнувшись ничьему нападению. Не ее виной было то, что она была вынуждена разделиться с отцом, однако от последствий страдала именно девушка. Деньги практически сразу закончились, и что-то подсказывало Кохаку, что ее дальнейший путь будет не слишком-то легким. Зацепившись взглядом за витрину оружейной лавки, Сандзё остановилась, расчётливо прикидывая, не удастся ли продать хоть какой-нибудь из имевшихся у нее мечей. Конечно, это вызывало у нее огромные сомнения, но, как говорят в народе, пока не попробуешь, не узнаешь... Нужно пояснить, что тот самый ящик, висевший за спиной у девушки, содержал в себе три японских меча разной ценности, которые принадлежали рукам разных мастеров: обычная катана стандартной длины и прогиба, выкованная ее отцом; старая тати*, перекованная в более короткий меч опять же ее отцом; необычный меч неизвестного мастера, скрывавшегося под таинственным клеймом «Кодоку»*. Опасения Сандзё подтвердились. Не успела девушка шагнуть через порог, как почувствовала сильный толчок в грудь, в буквальном смысле вышибающий дух. Прием оказался более чем неласковым, а также вызывающим острые подозрения о не совсем чистых делах владельца лавки. — Куда прешь, женщина! Тебя сюда не приглашали, – парочка мордоворотов, появившихся из глубины магазина, угрожающе надвигались на растянувшуюся на пыльной мостовой девушку. Улица наполнилась испуганными женскими вскриками и негодующими замечаниями. Вокруг собиралась толпа, однако вмешиваться никто не спешил. Кохаку максимально быстро встала, поморщившись от легкой боли в плече. Падение прошло довольно удачно — даром что падать пришлось спиной вперед, однако синяков, скорее всего, избежать не получилось. О том, во что превратилась одежда и волосы, думать даже не хотелось, да и ситуация не располагала. Главная мысль, крутившаяся в голове девушки, настойчиво требовала у нее немедленно сматываться отсюда, что было бы самым простым способом избежать проблем. Но сначала требовалось забрать мечи – единственную надежду девушки на заработок. Ящик обнаружился в паре шагов позади. Похоже, узкие полосы ветоши, удерживавшие его на плечах, треснули, и он отлетел назад во время падения. Также развязалась ткань, и потому мечи теперь валялись прямо на земле, привлекая внимание не только девушки, но и ее обидчиков. Ну а какая реакция может быть у пары грубиянов, уверенных в своей силе и откровенно презирающих женщин вообще, не говоря уже о конкретной девушке, так некстати сунувшейся в лавку их господина? Она очевидна – во всяком случае, для Кохаку – постараться присвоить себе эти отнюдь не дешевые мечи. — Девка, как ты посмела украсть мечи у нашего господина! — Следи за своими руками! – после этих слов до девушки в очередной раз докатила волна негодующего шума толпы. Все были свидетелями, что она никак не могла быть воровкой, однако рассчитывать на помощь не приходилась. — Хорошие мечи... Зачем же такие девке? — в физической силе Кохаку с ними было не сравниться, поэтому она была вынуждена проследить взглядом за тем, как один из мужчин схватил мечи и бесцеремонно, прямо на улице, на пару с другим занялся оценкой их качеств. Вступать в перепалку с жестокими тугодумами не хотелось, но все же нужно было хоть как-то защищать свою собственность. Когда же другой из них сделал шаг к девушке, потребность сказать хоть что-нибудь сделалась прямо-таки насущной. — Последите лучше за своим господином, — слегка ехидно произнесла Сандзё, чуть ли не в ту же секунду осознав, что это была чуть ли не худшая фраза, которую она могла сказать в свою защиту. Следующие секунды были очень шумными. Смешались гневные крики, привычные звуки клинков, вынимаемых из ножен, уже ставшие фоновыми жалостливые возгласы толпы, карканье вороны и ее, Сандзё, собственный испуганный вздох. Сердцебиение мгновенно участилось, реагируя на страх Кохаку и болезненным пульсом отдавая в уши. Она зажмурилась инстинктивно, закрыв голову руками в ожидании смертельного удара стали. Но его не последовало ни спустя секунду, ни спустя пять. Кохаку с опаской приоткрыла глаза и отшатнулась, чудом не упав на землю. Ее закрыл собой невысокий мужчина, лица которого она не видела. Облаченный в лазурное хаори с белыми рукавами, он с легкостью блокировал рубящий удар сверху от нападавшего. После с грацией увернулся от новой атаки, последовавшей от второго вышибалы, и ударил того под дых рукоятью своего меча. Быстро неизвестный поверг наземь и первого грубияна. Толпа вокруг притихла и принялась перешептываться, с ненавистью посматривая в сторону оружейной лавки. Сандзё окружили самураи в таких же лазурных хаори, а их командир негромко приободрил Кохаку: — Можете не волноваться, мы не дадим вас в обиду. Пока девушка перебирала в уме сказанное, невысокий мужчина хмуро оглядывал с трудом поднявшихся на ноги и пошатывавшихся мордоворотов. Один из них презрительно сплюнул и, не скрывая своей ярости, прошипел: — Будьте вы прокляты, волки Мибу! — Ваша неприязнь учтется. Сегодня мы не будем напрямую вмешиваться в дела вашего хозяина. Девушку мы забираем с собой. Будьте осторожны: в следующий раз мы придем для осмотра вашей лавки. Волей-неволей приняв к сведению такой поворот событий, Кохаку верно истолковала жест своего нечаянного защитника. Поспешно подхватив мечи, Сандзё направилась следом за командиром патруля, стараясь не отстать. В спину ее подгоняли другие самураи. Сбежать не представлялось возможным, приходилось на сей раз мириться с судьбой. Ящик ей пришлось бросить на улице. Нужда в нем отпала столь же внезапно, что Кохаку благополучно забыла о нем еще на несколько дней. ----- — Нагакура Симпати вернулся из дневного патруля, Хидзиката-сан. Позвольте доложить. Мужчина с забранными в высокий хвост черными волосами сидел спиной ко входу и не соизволил обернуться к явившемуся Нагакуре. Стоявшая позади Симпати Кохаку даже не выглянула из-за его плеча — любопытство отступило на второй план, а вместо него появилась настороженность. Девушка не разговаривала ни с кем из патруля, поэтому сейчас она чувствовала себя еще более скованно, чем обычно. Не каждый день ее приводили прямиком к именитому они-фукутё, и ее робость была вполне оправданной. — Кондо-сан сейчас в отъезде, поэтому я привел эту девушку к вам, Хидзиката-сан. — И в чем же провинилась простая горожанка? Украла редис с прилавка старика Ибору и не заплатила? — Она путница, и несла на продажу мечи, с которыми ее задержали у оружейной лавки. Этой фразы было достаточно, чтобы пробудить в фукутё интерес. Он развернулся вполоборота и пристально посмотрел на Сандзё. У Кохаку перехватило дыхание от демонической красоты этого самурая, поражавшей воображение всякой женщины. В его руках была зажата кисеру*, из которой тонкой струей вился сероватый дым, тотчас растворявшийся в воздухе. Распахнутое кимоно с небрежно накинутым на плечи хаори и самоуверенность, сквозившая в каждом движении и слове, убедили Кохаку: перед ней действительно был замкомандира Синсенгуми. — Рассказывай, — бросил он, ожидая немедленного ответа. — А? — растерялась Сандзё, озадаченная таким равнодушным приемом. — Вы хотите узнать, что произошло в центре Киото? — Хидзиката промолчал, очевидно, посчитав вопрос риторическим. Кохаку вздохнула и кратко обрисовала ситуацию, участницей которой она стала каких-то полчаса назад. Внимательно выслушав и не перебив девушку, фукутё отрывисто приказал Нагакуре прислать сюда Содзи. Слух Сандзё царапнуло это имя, но она не могла с уверенностью сказать, где слышала его прежде. В Синсенгуми были собраны талантливые самураи, и многие из них успели выделиться так, что слава о них гуляла по Киото и его окрестностям. В ожидании прихода Содзи мужчина не говорил, рассматривая мечи, оставленные предусмотрительным Симпати на выходе из комнаты. Наконец, послышались тихие шаги на энгаве*, и в покои заглянул молодой человек, едва ли намного старше самой Кохаку. — Ты задержался, Содзи. — Простите меня, Хидзиката-сан. Сегодня была моя очередь готовить обед, поэтому Симпати-сан не сразу нашел меня. Мельком взглянув на сидевшую на татами девушку, вошедший ничего не сказал и лишь присел рядом. Тут-то Сандзё будто громом поразило. Она вспомнила, откуда знала имя этого юноши. О нем неоднократно говорили ронины, встречавшиеся на ее с отцом пути в преддверии Эдо. В девять лет он проявлял уникальные способности в кендзюцу*, в четырнадцать лет одолел своего учителя в додзё*. Его назначили командиром первого отряда Синсенгуми в столь юном возрасте из-за его уникальных способностей. Он вселял ужас в сердца противников бакуфу. Говорили, что, единожды встав на его пути, шансов остаться в живых практически не было. Его боялись не меньше, чем Сайто Хадзиме, не менее искусного фехтовальщика. «И это — знаменитый мечник, Окита Содзи? Но он же выглядит как... как женщина!» От волнения Кохаку не придумала ничего лучше, как без зазрения совести продолжать глазеть на статного молодого человека, диву даваясь его длинным волосам и абсолютной непохожести на бравых самураев, каких она встречала во время странствий с отцом. Между тем Хидзиката кивком указал на оружие, покоившееся у самых ног юноши, словно и не собираясь заводить речь о судьбе Кохаку. — Что ты скажешь об этих мечах, Содзи? – как ни в чем не бывало поинтересовался фукутё у командира первого отряда. Окита с наигранным интересом оглядел катану и тати, принадлежавшие работе отца Сандзё, и ненадолго задумался, скользнув взглядом по ножнам третьего меча. Помедлив, он взял тот в руки и ненамного обнажил сверкающее лезвие, не вынув клинок до конца, как то и требовалось. Затем он с легкостью, выдававшую давнюю привычку, снял рукоять с клинка для того, чтобы увидеть клеймо мастера. Синие глаза Содзи распахнулись от удивления, он поудобнее перехватил рукоять правой ладонью и холодно ответил: — Этот меч годится для убийства. Он будет легко резать чужую плоть, — тут обычно смелая Кохаку содрогнулась, заметив исходившую от Окиты жажду крови. Однако ее ждало не меньшее потрясение: юноша положил катану на татами и вмиг преобразился, словно сменив одну личность на другую, и улыбка украсила его бледное лицо. — Я никогда не слышал о мастере Кодоку. Хидзиката-сан, вы знаете его? — Нет, и никогда не сталкивался ранее. Пока двое мужчин переговаривались между собой, Сандзё сидела тише воды ниже травы и судорожно подбирала слова, которые помогли бы ей заручиться поддержкой этого отряда. Могла ли она открыться им, доверить правду и истинные намерения, которые привели ее в Киото? Как они намеревались поступить с девушкой, наделавшей столько шума в городе и прибавившей им хлопот? Из дум ее выдернул хрипловатый голос замкомандира: — По какой причине ты пришла в Киото? — Я надеялась встретить здесь одного человека. — Кто тот человек, которого ты ищешь? — Мой старший брат, Сандзё Акисиро. По тому, как разом напряглись лицевые мышцы у присутствовавших, Кохаку поняла, насколько болезненна была эта тема для самураев. Однако она понятия не имела, как был связан ее дорогой старший брат с отрядом, и неведение лишало ее преимущества. Первым взял себя в руки фукутё. Он заранее помрачнел, и сердце в груди девушки замедлило свой бег. Неужели никакие её увещевания не подействовали на них, и она была обязана понести наказание за то, в чем не было ее вины? — Можешь идти, не задерживайся тут. Сандзё растерялась от такого подхода, но вовремя спохватилась и осталась на месте. Ей было негде пристроиться, да и название гостиницы, равно как и имени работавшей там родственницы девушка не знала. К тому же, в Киото было небезопасно. Не лучше ли было бы ей... найти покровительство у Синсенгуми? — Простите мою неучтивую просьбу, но нельзя ли мне остаться в отряде? — Что? Теперь пришла очередь мужчин диву даваться храбрости и безрассудству девушки. Могли ли они когда-нибудь подумать, что к ним в отряд явится такая особа и попросит немыслимое по меркам традиций, которым уже не одна тысяча лет. Войти в их обитель было невозможно так легко, как это, верно, виделось Сандзё. Хидзиката успокоился первым и даже рыкнул на это наглое заявление: — Нам не нужны лишние рты. — Прошу вас, — Кохаку успела осознать, как важно ей было принять помощь от Синсенгуми, — позвольте мне остаться с вами! В знак уважения она простерлась на татами в глубоком поклоне, выражая всю смиренность к своему будущему в отряде. Но и такие уговоры не подействовали на Тосидзо. — Девушке не место среди самураев. Ты снизишь наш боевой дух. — Я не буду вмешиваться в дела отряда. — Любопытная женщина — шпионящая женщина. Хочешь сказать, тебя не подослал к нам Тёсю-хан? — Верьте мне, я умоляю вас! — Так сильно желаешь находиться в обществе одних мужчин? — губы Хидзикаты искривила снисходительная усмешка. — Не побрезгуешь черной работой? — Нет, — быстро отреагировала Кохаку, не совсем понимая, к чему клонил замкомандира. — Я готова выполнить любую задачу, какую мне поручат. — Хорошо. Тогда ты принята на работу в Синсенгуми. Содзи, отведи ей комнату. — Где именно, Хидзиката-сан? – скрывая изумление, деловито уточнил юноша, которому было не впервой сталкиваться со скорыми и, как правило, правильными решениями фукутё. Тосидзо коротко взмахнул кисеру и указал в неопределенном направлении. — Рядом с кухней, где раньше жила наша последняя прислуга. Отныне она займет ее место, — не обращая внимания на шокированную собственной удачей девушку, Хидзиката задал последний вопрос. – Как твое имя? — Сандзё Кохаку, – едва слышно пролепетала она, не в силах сдержать бурю эмоций. — Кохаку, запомни одно: из Синсенгуми никто не уходит добровольно и живым. Машинально кивнув, Сандзё, покосившись на замкомандира, забрала свои мечи, получив от него одобрительный, но по-прежнему безразличный взгляд, после чего бросилась догонять вышедшего на энгаву Содзи. Некоторое время они шли, не переговариваясь: девушка с восторгом созерцала снег, еще не сошедший с земли, и с какой-то грустью думала о том, что февраль близился к концу. Окита замер возле очередных сёдзи и доброжелательно улыбнулся своей спутнице. — Вот и твоя новая комната, Кохаку-сан. Располагайся. Если возникнут сложности, позови меня — кухня находится за углом. — Конечно. Я вам очень признательна, Окита-сан, — поклонилась Сандзё и, неимоверно счастливая, заглянула к себе. В помещении царил полумрак, но даже сквозь него девушка осталась довольна уютной и пустой комнатой в шесть татами. Кохаку спрятала мечи в шкаф, решив позже найти им достойное применение. Там же она обнаружила чистые спальные принадлежности. Там скопилось немного пыли, но это дело можно было запросто поправить. Сандзё предпочла бы заняться этим несколько позднее. А сейчас она приблизилась к стене, служившей преградой между ее комнатой и кухней и, не сдержавшись, приложила к ней ухо. Веселый треск огня и методичный стук ножа о деревянную поверхность мигом пробудил в ней аппетит. Девушка поерзала на месте и уверенно кивнула самой себе. Сегодня она не намеревалась отсиживаться у себя, ей следовало зарекомендоваться среди членов Синсенгуми. И, кажется, первый шаг к тому она была готова сделать. — Может, стоит навестить Окиту-сана? Помочь в приготовлении обеда... Должна же я как-то отблагодарить его за доброту. Тихонько рассмеявшись своим же мыслям, Кохаку на цыпочках направилась к кухне: надо же было удивить прославленного мечника своим неожиданным визитом. ----- * Существительное «коварство» произошло от глагола «ковать». Первоначально «коварство» означало мудрость, умение. У многих других народов эти два слова так же связаны: например, «handicraftsman» (слово, которым первоначально обозначали кузнеца) и «craft» в английском языке. В японском языке подобной связи нет, но т.к. в данном случае эта игра слов использована просто как средства выразительности, то прошу простить данную неточность. Сандзё — фамилия древнего рода кузнецов. Дзори — сандалии из соломы или бамбука. Тати — длинный меч, обычно обладает большей длиной и прогибом, чем катана. Кодоку — вид ядовитой магии в японском фольклоре. Кисеру — курительная трубка. Энгава — открытая галерея, огибающая с двух или трех сторон японский дом. Кендзюцу — искусство владения мечом. Додзё — место для всякого рода тренировок (в боевых искусствах, в кендзюцу, в медитации).