Я иду домой, только чтобы побыть одной, Потому что я знаю, что ты не там, И тебе плевать, Жду не дождусь момента, когда уйду, ... Это здание не мой дом. — Three Days Grace
Есть что-то невероятно успокаивающее в таком простом слове «дом», не зря же все так отчаянно стремятся его обрести осознанно или, чаще всего, неосознанно. Одно простое слово, а так много всего каждый может привнести в него. Человек, исходя из своего образа жизни, окружения и ценностей, по-разному определяет, что есть для него домашний очаг. Для кого-то необходимо место, куда можно уткнуться после длинного, ужасно нудного, нескончаемого дня и побыть в тишине от всего и всех. Просто необходимо место вдалеке от людей, где всё было бы знакомо, просто и закономерно. Для таких людей может быть неважен размер площади, новизна ремонта и люди, главное — это точка умиротворения среди всего этого безумного хауса жизни. Другие же ассоциируют дом с какими-то людьми, нежели неодушевленными предметами. Согласно таким шаблонам, родители, партнеры и дети — участники жизни, которые создают уют и гармонию. Тогда дом — это не место, а отношения, где важной частью твоей жизни является влияние определенных людей на тебя самого, то как ты общаешься, то насколько ты лёгок — всё упирается в то, насколько с тобой удобно. Не всегда это имеет положительный эффект, ведь люди не так часто хорошо влияют друг на друга. Токсичные семьи встречаются многократно, что иногда кажется, что нормальных здоровых отношений у людей попросту не бывают. Все перекладывают свои травмы, свои убеждения на других. Все стараются сделать окружающих удобными для себя, и лишь самые стойкие способны уворачиваться от вечного гнета и помнить действительно кто они есть. Но является ли одиночество выходом из плохих взаимоотношений? И как каждый должен найти свой дом? Лизе было чрезвычайно сложно определить где её место, чтобы называть домом, и насколько у неё хорошие отношения с окружающими. Она жила в Лондоне вот уже больше трёх лет, и, честно говоря, ей было непросто назвать чёткую причину её переезда, как часто это бывает: не было чего-то одного особенного, просто время, места и события сложились так в определенной точке. Тогда, во времена её переезда, всё было относительно хорошо во всех сферах её жизни, стычки внутри группы были не такими глобальными, проблем в карьере уж точно не было. Она определенно старательно бежала от чего-то другого или к кому-то другому. Лос-Анджелес подарил ей невероятную возможность, которой она, во многом пойдя на поводу у друзей, согласилась следовать. Вся ее музыкальная история была будто историей диснеевской принцессы в реальном мире. Все давалось так легко, что любой, кто увидел бы этот сюжет в кино, обязательно обвинил бы сценариста в неправдоподобности. Её же личная жизнь в противовес напоминала бесконечную череду неудач и постоянной боли и разочарований. С первым серьезным мужчиной в своей жизни она пробыла в отношениях почти три года, и разошлись так громко, что некоторые до сих пор вспоминали эту историю. Очень сложно бывает двум публичным людям разойтись не только из-за взаимных претензий, но и из-за постоянных упоминаний и напоминаний в публичном пространстве о том, что было. Скандал стоял такой огромный, что пресса бушевала еще полгода. Все движения девушки и ее бывшего партнера рассматривались под микроскопом, вся её музыка была принята через призму болезненного расставания. Это тогда так злило ее, ведь ей хотелось поскорее избавиться от любой, даже тени этого человека, не говоря о любом его упоминании рядом с именем девушки. После того, что он сделал с ней, она возненавидела его и все, что было связано с ним, но как ни странно спустя столько лет она ничего не чувствовала к этому человеку. Он был просто серым пятном в ее биографии. Лиза возненавидела Лос-Анджелес в тот год. Она приехала когда-то сюда незадолго до своего совершеннолетия просто учиться. Ее семья переехала в очередной, казалось бы, уже сотый раз, и тут они надеялись найти свой дом, но как-то так вышло, что не сложилось. Семья девушки не вписывалась в классические нормы любящих родительских отношений. Ей всегда будет не хватать внимания и похвалы от родителей. Может, поэтому она так отчаянно искала любви и одобрения в мужчинах и коллегах. Как будто одобрение каждого могло скрасить зияющую дыру неуверенности в себе. Ее семья так и не стала крепостью в ее жизни. У Карстен потом было еще несколько более-менее удачных попыток задержаться в этом городе, но все они разваливались: все мужчины в этом городе видели в ней одну выгоду, либо же они ей наскучивали своей заурядностью и откровенной душнотой. Так это ей по крайней мере казалось. Потом в ее жизни появился он. Ей кажется было где-то двадцать два, он ее младше, но при этом все его действия, слова были будто намного осознаннее и важнее, чем даже самое успешное решение в ее жизни. Он очаровал ее своей галантностью, своей открытостью, своим чувством юмора и той неуловимой энергией, которой он делился с ней. Девушка смотрела на него всегда с таким обожанием, будто это не просто мужчина в ее жизни, а в нем заложено все то, к чему она стремилась и даже не осознавала это. Сначала это была крепкая дружба, полная заботы, моральной поддержки и совместной музыки. Они так много создавали вместе, будто они и были друг для друга главным источником вдохновения, но теперь свет уж точно этого никогда не увидит. Они оба сгорели, как два мотылька, которые слишком близко подлетели к свету, который должен был ознаменовать счастье для них обоих. Все вокруг постоянно твердили, что между ними что-то есть. Достаточно было посмотреть, как они украдкой смотрят друг на друга. Все эти слухи и доводы упорно отвергались, потому что для нее он был самым важным якорем спокойствия и равновесия в этом мире. Лиза не была готова лишиться его, лишь слепо последовав своим чувствам. Они начали их романтические отношения значительно позже, пройдя множество взаимной ревности и скрытых чувств. Она начала очень много летать к нему в Лондон. Если честно, ей очень нравился этот город: он был очень европейским, а это приятно отзывалось в ее сердце. Когда она была ребенком, они с семьей очень много перемещались по Европе из-за работы отца. Девушка пожила в таком невероятном количестве городов, повидала множество архитектур и прочей культуры. Лондон же был таким безумным сборником всех колоритов, что ее разум и сердце разрывалось от восхищения каждый раз, когда та открывала новую часть города для себя. В конце концов она переехала. Нельзя сказать, что ее товарищи по группе оценили эту идею, или что компании очень понравилось, что их крупный актив ускользает из-под их прямого влияния. Она просто собралась свои вещи и переехала на квартиру в Лондоне, которую сняла по фотографиям в интернет за день до прилета в город. Она так любила этого мужчину, что совершала какие-то неочевидные для себя же самой поступки. Лиза надеялась найти в нем дом, необходимое ей тепло и поддержку. Ведь все казалось таким простым, этот человек столько лет был рядом, столько лет он был для нее домом. И все было действительно волшебно, пока в один прекрасный момент что-то изменилось, что-то, что она даже боялась для себя признавать, и она не смогла с этим смириться. Эти отношения протянули те же три года и разорвались с еще чуть ли не большим скандалом. Было так сложно разорвать эту связь, когда ты столько лет ставишь одного конкретного человека как главный элемент в своей жизни. После всего Лондон казался таким серым и пустым, больше не было этих забавных чопорных британцев, пива на ланч и веселых мероприятий с их друзьями. Лондон превратился в грустный город с открытки, который мог только веять холодными воспоминаниями и нежеланием жить. Этот город так и не стал домом. Тут лишь было здание, ее кошки и остатки бизнеса. «Боже, не дай мне полюбить мужчину снова», — отчаянно Лиззи взмолилась в один из дней, при этом отчетливо осознавая, что она влюблялась в любого приятного ей мужчину, который хорошо себя с ней вел. Когда такие проблемы в взаимоотношениях, возникает вопрос, а не сама ли ты во всем и виновата? Может, это не люди, а ты плохая? Девушка постоянно ставила себя в позицию жертвы, хотя понимала, что это неправильно. У любого конфликта есть три стороны, и она знала лишь одну из них. Как бы сильно не хотелось копаться в себе, искать всему причины и подвергать все сомнению, жизнь течет своим чередом, так каждый день она ощущала себя нормально, пока не наступало время сумерек. Темнота и ночь в одиночестве пугала ее. Было что-то неуловимое, что заставляло сердце биться быстрее, а дыхание учащаться. Лизу разъедало ощущение собственной беспомощности и ничтожества. Ничего не казалось уже важным, когда проводишь столько времени, созерцая стену с мыслями о своем существовании в этой вселенной. Кто мы есть и кем мы будем? Если у всего есть конец и всему приходит забвение, то зачем куда-то двигаться? Порой было обидно, когда рядом цвели люди и какая прекрасная жизнь у них — вот тут совсем рядом. Обида не раз могла привести в ужасное чувство зависти и даже ревности к такому понятию как успех. Иногда казалось, что ее тело просто больше не вырабатывает эндорфины, ей было плохо наедине с собой, но потом она встречалась с людьми и даже могла улыбаться. Эта дурацкая привычка прятаться в людях от самой себя не могла привести к ничему хорошему. Хотелось бы говорить, что в этот раз будет как-то по-другому, но ведь она упорно сторонит его от своей жизни. Лиза стояла перед металлической дверью с деревянными вставками и нервно рассматривала резьбу на ней. В ее руках была коробка гигантской пиццы и бутылка белого вина, которое ей посоветовали в супермаркете неподалеку. Было немного страшно стучать, потому что ей предстояло войти в дом человека, который был ей очень интересен. Ей было немного стыдно за то, что она подвергла его известному испытанию, хотя девушка прекрасно понимала, что никак уж не может нести ответственность за действия компании. Она потянула за ручку двери, которая на удивление оказалась открытой. Перед ней появилась достаточно узкая каменистая тропинка, которая вела к идеально белому крыльцу. Вокруг был идеально подстриженный ярко-зеленый газон, и еще пару каких-то кустов, которые скрывали части фундамента дома. Лос-Анджелес все же удивительное место по своему климату, какое бы время года не было: погода всегда прекрасная, в отличии от того же самого Лондона. «И часто он, интересно, не запирает входную дверь? Если я когда-нибудь не закрою дверь на все замки, то какой-нибудь журналист или безумный фанат обязательно воспользуется возможность пробраться и что-нибудь сделать такое, что… Даже думать не хочу об этом». Она постучала в дверь и ей открыли почти сразу же, как если бы он стоял под дверью и ожидал ее прихода. Ремингтон был в трикотажных шортах в полоску и без верха, а на его ногах были одеты шлепки от спортивного бренда. Он встретил свою гостью теплой улыбкой и поспешил ее обнять, что было достаточно затруднительно сделать из-за всех этих вещей в руках Лиз. Он решил ей показать свой дом, поэтому провел ее по первому и второму этажу, показывая спальни, кухню, гостиную и, конечно, рабочую зону. Девушка замерла посреди комнаты с пианино, гитарами, усилителями и проводами: это было так знакомо и так чуждо одновременно. Когда-то они также писали целыми месяцами, жили и строили «дом» вокруг группы. Лиза лишь слегка помахала головой из стороны в сторону из-за наваждения. Чуть позже они расположились в зале, где разлили вино по бокалам, открыли коробку с пиццей и включили старые диснеевские мультики на фоне. Они сидели в объятьях друг друга, время от времени поглощая пищевые продукты и продукты кинематографа. Все это безмолвие не ощущалось как неловкая пауза, скорее, как уютное времяпрепровождение, когда рядом с человеком нет необходимости говорить. Их объятья становились все ближе и ближе, Рем пробовал поцеловать девушку, с каждым разом отчаяние и отчаяние пытаясь углубить поцелуй, но девушка аккуратно не давала ему этого сделать. Ей не хотелось нарушать эту идиллию сексом, да и ее душевное состояние откровенно говоря не лежало к тому, чтобы иметь активную физическую связь. Она не хотела его тела, ей лишь нужно было его тепло и присутствие рядом. — Лиз, — задумался он что-то спросить, как тут же сменил тему. — Тебе нормально, когда тебя так называют? — спросил он безо всякой причины. — Да, все меня так зовут, — вопросительно посмотрела девушка на него. Для нее не было ясным, почему он решил задать такой вопрос. — Почему ты спрашиваешь? — Сегодня, когда… — его голос немного дрогнул, явно показывая, как сложно далось ему сегодняшнее утро, — я видел документы, там ты указана под другим именем. Я просто и забыл, хотя, кажется, об этом все знают, что это ненастоящее имя. — Да, ты прав, но меня так долго зовут Лиз, Лиза, Лиса, Лиззи, что это и стало моим именем. Теперь, когда я вижу свое имя в паспорте, у меня диссонанс в голове, будто это не мое. — Элис, — сказал мужчина с ударением на первый слог, — красивое имя. Почему ты его сменила? — ЭлИз, — поправила его девушка, сместив ударение. — Правильнее будет так. И на конце звонкий звук. — Да? Звучит еще лучше и интереснее, так почему ты его сменила? — Не было какой-то резкой причины, просто тут в Америке это звучит очень странно, и вместо Элиз меня просто стали звать Лиз, как-то так и приелось. Они оба замолчали. Девушка выжидающе смотрела на мужчину, она все ждала, что он подведет диалог и свой вопрос к чему-то, когда он наконец сказал: — Я тоже недавно сменил имя. Точнее фамилию. Я долго думал над этим и наконец сделал это. Было непривычно сначала, но затем как-то срослось. Не представляю, как тебе живется с твоим именем. — Ну, мои родители зовут меня моим настоящим или, как они это называют, полным именем. Для всех остальных я просто Лиззи Карстен. А ты прям официально сменил документы и все такое? — девушка с интересом разглядывала блондина, у нее и в голову не приходило, что «Лейт» не его настоящее. — Да, просто мы с братьями решили вычеркнуть нашу отцовскую фамилию и взять что-то взамен значащее для нас. Я взял второе имя как фамилию. А вообще Лейт — это город, который очень значим для моей семьи. — Звучит круто, — упала девушка обратно в объятья парня. — Звучит очень продуманно и интересно. Хотя фраза «вычеркнуть отцовскую фамилию» звучит пугающе, — весело продолжила она, не замечая изменений в его лице. Ремингтон замолчал, его взгляд потупился, он расторгнул их теплые объятья и сел на край дивана, когда начал без остановки пить маленькими глотками алкоголь. Ему не нужна была еда или что-то еще. Болезненные мысли и желание выговориться горело в нем, однако он знал, что некоторые вещи лучше держать при себе, а не выливать на собеседника. К тому же всегда есть шанс, что тебя не поймут, что твой опыт обесценят, это в свою очередь лишь сильнее отбивает желание чем-то делиться. — Я тебя обидела чем-то? — начала проявлять Лиз эмпатию, поглаживая его по голой спине. Под кожей чувствовались мышцы и кости. Ей было неловко от того, что она заставила его в очередной раз испытывать негативные эмоции, хотя опять же она буквально не была виновата в них. — Все хорошо, прости, — хрипло отозвался он, просто чтобы она не волновалась. Он все еще не решил для себя какую степень открытости они будут иметь. — Ты не обязан мне рассказывать, это нормально, — тихо сказала девушка ему, надеясь, что это снимет напряжение и ответственность с него. — Я знаю, но я хочу рассказать… — он развернулся к ней лицом, чтобы заглянуть в ее волнующиеся глаза своими прекрасными карими, полными боли. — Отец сотворил дерьмо, а мне теперь с этим жить и разгребать, понимаешь? Она не знала, что он точно имел в виду. Она не знала насколько все есть и было плохо, его фраза была слишком расплывчатой. Но она видела его взгляд, она слышала его интонацию, и она понимала, что это имеет огромное значение для него. Это было минным полем, где ей предстояло сыграть в игру «угадай чувства и эмоции», которую она обычно проигрывала. Для Карстен было невероятно сложно оценить тяжесть ситуации и глубину проблемы. Она с трудом понимала свои эмоции, что уж говорить про остальных, но всегда есть вариант рассказать свой опыт, через который собеседник может найти себя в нём. — Думаю понимаю, — вместо всех своих вопросов в голове ответила она вслух. Она так часто винила отца во всех своих бедах, что ей казалось, что она могла понять его. Даже слишком хорошо. — Обычно этого не говорят, но родители приносят много вреда, — продолжила она разрушать неожиданно выстраиваемую стену между ними. — Если тебе тяжело это вспоминать, то не мучай себя, пожалуйста. Не позволяй эмоциям от воспоминаний об этом человеке заставлять страдать тебя. — Кто твоя семья? — поинтересовался Лейт, ведь ему только сейчас в голову пришло, что он понятия не имеет о таких базовых вещах её жизни. — Ты правда хочешь об этом поговорить? — недоверчиво спросила она. — Ладно, если тебе будет проще открыться, то я расскажу. Мой отец военный инженер. Да, и это большая проблема. Он мужчина старой закалки, который считал, что мать должна сидеть дома и воспитывать детей. При этом он умудрялся ее попрекать за то, что она не ходила на работу. Ему было невдомек, что мама отрабатывала целую смену, работая по дому, пока он сидел у себя в кабинете и перебирал личные дела, чертежи и еще бог знает что. Для нас детей он же был просто мужчиной в доме. Чужим мужчиной. Не знаю даже. Он действительно считал, что вся его работа — это приносить деньги в дом. Конечно, когда мы были совсем маленькие, он покупал нам мороженое и водил к врачу, но потом все его присутствие — он лишь наказывал нас за проступки и все. Я не помню, чтобы мой отец разговаривал со мной, рассказывал какие-то вещи. Мы просто были ему неинтересны, да и мама не была ему интересна. Мне из-за этого сложно говорить, что я выросла в семье с отцом, потому что по факту его и не было, — она запнулась на своем рассказе. Уж точно она не рассчитывала, что будет говорить о своем отце сегодня. Ей так не хотелось говорить о нем, потому что тут же всплывали сцены с его холодным командирским тоном и абсолютным безразличием в голосе. — Сколько себя помню, всегда завидовала подружкам, у которых отцы водили их в парк, ходили за руку, играли, отвозили в школу. Это такие мелочи, но у меня их попросту не было. Слишком предательски стали подбираться слезы к глазам. Эта излишняя эмоциональность настолько достала ее, что она была готова кричать на саму же себя в гневе за то, что она такая как есть. Все эти нерешенные проблемы родом из детства висели на ней тяжелым камнем, который не давал ей был человеком, которым она хотела быть. Как много раз она обещала говорить об этом со своим психотерапевтом, и как много раз она срывала эти встречи, боясь даже произносить многие вещи вслух, потому что воспоминания накатывали болью, одиночеством и тошнотой. Ремингтон, не задумываясь просто крепко обнял ее, прижимаясь как можно ближе, потому что никакие слова не могли бы стать достаточно успокаивающими и поддерживающими в такие моменты. На мгновение ей показалось, что этот самый момент — его объятья, откровенные разговоры, весь этот город — это тот самый момент, который она запомнит и будет нести в своем сердце до самого конца. — Мой отец считал, что он единственный знает, как будет лучше, — прервал молчания блондин. — Если с ним не соглашались, то он не брезговал применять силу, чтобы показать свою правоту. Он считал, что все что делаем мы, мама — неправильно. Он подарил нам много детских травм, потом родители развелись, и он пропал из нашей жизни. С одной стороны, в моей жизни перестал существовать «плохой» отец, но и хорошей ролевой модели так и не появилось. — Мне жаль, что тебе пришлось это пережить, — лишь сказала она и крепче прижалась к его груди. Весь этот разговор нужен был им обоим лишь для того, чтобы напомнить, что люди вокруг, все, кого мы встречаем — истории их болезней и удач. Ремингтон рассказал то, что казалось ему важным, ему хотелось подарить частицу своих переживаний человеку, который становился для него все ближе и ближе. Лиззи же открыла занавесу своей жизни лишь для того, чтобы казаться человечнее, ведь весь этот её образ в индустрии давным-давно сильно тяготит ее. — Подашь мне еще кусок пиццы, пожалуйста?***
Терраса была заполнена теплым солнечным светом, который рисовал красивые картины тенью на полу. В воздухе стоял запах свежескошенной травы, все было таким влажным, отчего сразу становилось по-настоящему уютно. Атмосфера умиротворения и заземленности успокаивало сердце, было так спокойно на душе, что девушка просто остановилась в моменте и пространстве, чтобы насладиться моментом. «Это так волшебно, я как будто уже проживала все это». Мысли бежали своим чередом, пока ее тело пребывало в бессознательном положении, что позволяло мозгу расслабиться и забыть про все тревоги. Было что-то чарующее в этом солнечном моменте, полном уюта, радости и прошлого. Девушка с длинными фиолетовыми волосами сидела на диванчике, подставляя свою спину солнцу. Ее руки аккуратно и плавно перебирали металлические струны ярко-красной гитары. Инструмент излучал спокойную незнакомую струнную мелодию, которая то и дело, что сбивалась в руках девушки. — Я второй день ничего не могу подобрать, столько всего в голове, что я ни за что не могу ухватиться. Жесть какая-то, — бросила она, подняв свои карие глаза от инструмента. Она тут же вернулась к гитаре и начала с новым рывком и упорством наигрывать мелодию, тихо мяукая что-то себе под нос. Лизу охватило ужасное ощущение сожаления и ужаса. Перед ней была Пейдж, которую она не видела так долго, что их дружба ей казалось уже чем-то ужасно далеким и будто не ее. Им надо было так много сказать друг другу, так много обсудить, но чувство вины не давало девушки выдавить из себя и слова. Ее глаза показывали сильную печаль, а сердце разрывалось от боли, когда она смотрела на эту когда-то сильно знакомую картину, где они писали музыку. Пейдж же было как будто все равно, она не излучала агрессии, которую от нее ожидала Лиззи. Все стало таким нормальным, таким как было раньше. Не нужно было ничего объяснять, не нужно было просить прощения, все было прощено давным-давно, отчего на сердце у блондинки стало так спокойной, что она впервые за долгое время внезапно почувствовала себя абсолютно счастливой. — Я знаю, что тебе не нравится этот текст, но о боже. Он слишком важный для меня, поэтому я буду стоять на своем, — в шутку погрозила Пейдж пальцем своей собеседнице. Лиза ей улыбнулась. Так странно было слышать этот голос, осознавать, что они снова друзья, что больше нет никакой недосказанности. Так странно было не чувствовать себя одинокой. В воздухе запахло цветениями и странным приторно сладким, но таким знакомым запахом. Девушка снова пропала в своих мыслях, судорожно вспоминая откуда она может его знать. «Это так просто? Я просто могу быть?» — Ты так и будешь стоять у меня над душой? — снова разорвала нить тишины Пейдж. — Принеси холодного пива лучше, а еще свои мозги. Вместе мы обязательно что-нибудь придумаем. Карстен развернулась, чтобы войти в дом, его видимая комната была очень темной и сырой. В противовес террасе она казалась ужасно неуютной, туда уж точно не хотелось возвращаться. Обстановка дома что-то смутно напоминало, но вот только сама мысль чей это дом не приходило в голову. Это не был дом Лиз, это не был дом Пейдж, но девушка точно откуда-то знала полное расположенные дома, где у него кухня и где холодильник. Она прошла в необходимую ей комнату, которая точно также была залита полумраком и пахла сыростью. Холодильник стоял в одном из углов комнаты и по удивительному стечению обстоятельств точно совпадал с холодильником в нынешнем доме Лизы в Англии. Все боковые и нижние полки были заставлены банками с пивом. Тут было и классическое светлое, и классическое темное, и любимое вишневое пиво Карстен, и какие-то крафтовые образцы в единичном экземпляре. Взяв пару бутылок и тарелку с орешками, которые лежали на ближайшей тумбе, она поспешила скорее вернуться на теплую и светлую террасу. Вернувшись на свет, по телу девушки побежали мурашки. Все же контраст между улицей и домом был очевиден. Лучше умереть, чем возвращаться в такую реальность. — А вот и пиво наконец, — глаза Пейдж были подведены фиолетовой подводкой под тон ее волос, кожа была загоревшей, а на лице можно было заметить небольшое количество веснушек. Ей всегда было лучше быть такой светлой, чем, когда она была в грубой одежде с пропахшими от сигарет волосами и руками. — Ты не обижаешься на меня? — неожиданно для себя спросила Лиза. Ей было так хорошо тут, что она прямо осознанно искала подвоха. Казалось, что Пейдж сейчас встанет и зло рассмеется, а потом глядишь и сделает чего хуже, но девушка лишь удивленно спросила: — За что я должна на тебя обижаться? Сердце начало просто разрываться от жалости. Почему-то было слишком больно смотреть на старую подругу и осознавать, как много вас связывает даже спустя времени. «Я так много времени боялась налаживать контакт, а все оказалось таким простым», — пронеслось в голове у Карстен. — Боже, опять ты взяла какую-то ерунду, — раздраженно отбросила Пейдж инструмент, а затем встала и зашла в дом, намереваясь найти необходимый ей напиток в доме. Лиза в ожидании присела на один из плетеных стульев, который был устелен теплым цветным покрывалом. Очень скоро начало темнеть, а ее подруга все так и не возвращалась. Вопреки всем ее ожиданиям, подсветка в саду так и не загоралась, поэтому девушка осталась сидеть в полной темноте, пока что-то не привлекло ее внимания в кустах перед ней. Она стала максимально внимательно вглядываться в листву и ветки, но ничего не могла рассмотреть, что-то привлекало ее внимание, что-то чего она не видела и не понимала. Девушка перевела взгляд на бумаги с нотами и текстом, которые лежали на столе. Все было написано знакомыми латинскими буквами, вот только слова не собирались, а сами страницы были лишь наполнены псевдотекстом без смысла. Совсем неожиданно кто-то схватил ее за плечи и начал сильно трясти, от этого ее сердце начало буквально вырываться из груди. Лиза широко распахнула глаза и начала быстро-быстро моргать, чтобы избавить от неприятного ощущения. Она все еще не осознавала, что это был всего лишь сон, который уже закончился. Ее часто мучали слишком реалистичные ночные грезы, из-за которых она даже уже терялась, что было во сне, а что было наяву. Вместе с тем на душе было так спокойно и радостно, что оказалось неожиданно незнакомым ее телу. Ей пришлось приложить усилия, чтобы осознать, что разговор с Пейдж был ненастоящим и их отношения сложно было описать каким-нибудь одним отрицательным прилагательным. На нее напал приступ меланхолии, ей показалось, что ее следующий шаг очень логичный, но, если бы она лучше подумала и поубавила свои эмоции, она бы никогда этого не сделала бы. Лиза схватила рядом лежащий телефон на тумбочке и стала судорожно листать диалоги в мессенджере вниз в поиске необходимого имени. Да, он был тут еще, имя собеседника светилось по-прежнему — Пейдж. У девушки теперь было другое профильное фото, но номер был все еще действительным. Карстен открыла диалог со страхом, будто на нее собирался напасть страшный дикий зверь. Она не читала эти сообщения с момента, когда они были отправлены, а это чуть менее трех лет назад. В сердце уколола совесть, складывалось ощущение, что она подсматривает за кем-то, а не смотрит в свою же переписку. Собравшись с мыслями и духом насколько это возможно, не отойдя еще ото сна, она принялась писать сообщение: «Привет, прости что врываюсь в твою жизнь без разрешения. Между нами так много недоговоренностей, что мне ужасно стыдно, что так вышло. Ты была моим лучшим другом такую важную часть моей жизни, что мне ужасно жаль, что все так вышло. Прости, что была недостаточно хорошим другом для тебя». Блондинка очень быстро перечитала сообщения лишь один раз на наличие ошибок и поспешила его отправить пока не передумала. Ремингтон беспокойно закрутился во сне на кровати. Его рука обвила ее бок, когда он притянулся к ней, заняв хорошую половину ее половины. Этот жест необходимости телесной близости был таким незнакомым для Лиз, она уже долгое время не делит кровать с кем-либо. Девушка все же старалась следить за развитием судьбы сообщения. Наивно было полагать, что ответ поступит сразу же посреди ночи, может, даже Лиз надеялась, что Пейдж не успеет его прочитать и можно будет быстро удалить текст с утра, когда придет осознание насколько абсурдный и эмоциональный шаг это был. В какой-то момент сон всё же стал брать свое, и глаза девушки стали закрываться. Ее рука ослабла и телефон выпал куда-то на простыню, где и остался лежать до самого утра. Пейдж прочтет это сообщение, но Элиз так никогда и не получит на него ответа.