***
Однако всё изменилось уже очень скоро. Если быть точнее – в ту же ночь. После прошлой бессонной ночи Ифань практически сразу провалился в дрёму, но, как оказалось, даже порядком устав, нормально поспать – та ещё задача. Наверное, каждый хотя бы раз сталкивался с тем, что даже если удалось задремать, сон всё равно не глубокий – чувства осязания не отключаются, а в сознании не рождаются сюрреалистичные картинки снов, как бы не старался. Вот примерно тоже самое сейчас было с ним, но тем не менее, это в какой-то степени, в тот момент сыграло на руку. Всё потому, что в таком состоянии быстро вернуть в реальность мог практически любой шум. И как раз об этом стоит упомянуть, ведь прогнал эту зыбкую дымку сна шум приглушённого, но частого дыхания. Даже ещё не совсем понимая, что происходит, подскочил и замер, пока вслушивался в эту вязкую ночную тишину. Звук этот доносился из приёмника и Ву сразу же забыл про сон, поспешно спускаясь на первый этаж в полной темноте. Вокруг была такая звенящая тишина, что становилось даже страшно её тревожить, но сейчас это было последним, о чём хотел бы думать. Быстрые шаги босых ног всё также тонули в ворсе ковров – он настойчиво шёл вперёд, оставив позади просторный холл и двигаясь всё также вдоль стен по коридору правого крыла дома. Дверь в чужую комнату распахнулась легко и тихо, лишь немного всколыхнув тишину в момент закрытия за спиной. В панорамные окна заглядывала серебристая луна, уже ставшая полной, отчего здесь сумерки не были такими густыми и непроглядными. Ифань быстро пересёк комнату и опустился рядом с кроватью, осторожно касаясь лица Тао, лишь на половину освещённого мягким лунным светом. От этого касания он слегка дрогнул и чуть резко дёрнул головой, продолжая судорожно хватать воздух ртом. Из-за резкого скачка температуры на коже выступил липкий пот, а чужие прикосновения казались слишком обжигающими. — Тао, вы меня слышите? — тихо, но чётко спросил Ву, пытаясь привести его в чувство, и включил светильник рядом с кроватью. Тао лишь сильно хмурится сквозь сон, будто что-то мешало ему проснуться в этот момент. Ифань не знал, в чём причина, хотя и догадывался. Видеть подобное ему уже доводилось, вот почему сейчас спокойно склонился над спящим и осторожно стирал с бледной кожи блестящие бисеринки пота важным полотенцем. Контраст температур постепенно выравнивался, а дыхание становилось глубже. — Всё хорошо, Тао, я рядом, — проговаривал Ву, всматриваясь в чужие острые черты лица, что в свете лампы казались мягче. Даже сам не заметил, в какой момент в нём проснулось странное желание взять за руку и, совершенно неожиданно для себя, поддался этому порыву – откинул край одеяла и осторожно обхватил такую тонкую и хрупкую левую кисть, мягко переплетая пальцы. Именно левая рука сохранила чувствительность, пускай и не в полной мере, потому это касание не осталось бы незамеченным. Буквально через мгновение Тао слегка прижмурился и медленно открыл глаза, немного сонно глядя на сидящего рядом. — Почему... ты здесь? — хрипло и тихо спросил Цзытао, ещё даже не совсем проснувшись. Оно и неудивительно – до обычного времени пробуждения оставалось ещё часов так пять. — Вам резко стало хуже, поэтому я спустился сюда, — Ифань снова осторожно потрогал его лоб и щёки – дрожь ещё не прошла, но жар уже спал. — Ты держишь меня за руку? — с удивлением заметил Тао и вот тут Ву осознал всю неловкость, отчего смущённо отвёл взгляд. — П...простите, я... — желая наконец исправить эту неловкость, разжал пальцы и уже хотел отпустить, но неожиданно его руку сжали в ответ, не давая этого сделать. Когда же поднял взгляд, заметил в чужих глазах отчаянную мольбу, с которой в тишине прозвучало: — Можешь... не отпускать... Побудь со мной хотя бы немного, пожалуйста, – Цзытао сейчас был так похож на напуганного маленького мальчика, ищущего поддержки, лишь бы не оставаться с теми монстрами, что прятались в густых ночных сумерках тёмных уголков сознания. Ву только согласно кивнул и выключил свет, а сам опустился на пол, прислоняясь плечом к краю кровати. Их лица находились на одном уровне, а руки всё ещё сжаты в замке. В свете луны, что чуть клонилась к закату и теперь смотрела прямо в окно, заливая своим холодным белёсым сиянием, профиль Ифаня казался тонкой работой искуссного античного скульптора. Почему Тао до этого не замечал, какие же мягкие и красивые чужие черты? — Спасибо, — шёпотом прозвучало в тишине, отчего Ву слегка повернул голову и посмотрел на него. Губы слегка выгнулись в лёгкой улыбке, что в свете луны казалась немного грустной и почти тут же исчезла. — Это ведь уже не впервые, да? — вопрос как никогда уместный и тут молчать было глупо. В ответ последовал тихий вздох. — Да, хотя я и не могу этого чувствовать, это происходит хотя бы раз в месяц, всегда по ночам. Мне сказали, от этого нет лекарства. Такая вот плата за то, что остался в живых. — Одна медсестра как-то сказала мне, что фантомная боль – это когда душа бьётся в агонии, но эти муки не будут причиной смерти, ведь не материальное не может умереть. Тогда я работал в том пансионате чуть меньше месяца и впервые столкнулся с подобным, а потому растерялся и просто не знал, что должен делать. Со временем, по мере работы, я перестал воспринимать это как что-то необъяснимое и пугающее... — Ифань снова поднял взгляд и добавил: — Вам не стоит винить себя за это. Ваши родители точно бы не хотели, чтобы ваша жизнь оборвалась так скоро. — Я знаю, но... Как мне жить с тем, что они погибли по моей вине? — чужой голос дрогнул, едва не ломаясь от боли, что тяжёлым грузом взваливалась на плечи. — Ведь это я был за рулём и не смог избежать столкновения. Из-за меня... Я ведь просто хотел помочь и отвезти маму в больницу... И всё испортил... — Тао, — Ву осторожно развернулся к нему и провёл пальцами по чужой щеке, блестящей от слёз. Их взгляды снова встретились, едва вылавливая друг друга в мягких бликах слабого света. — Даже если это так, даже если за рулём были вы... Вы всё ещё человек и не способны повлиять на то, как сложаться обстоятельства. Поверьте, вряд ли ваша мама не хотела бы отдать свой шанс на жизнь ради вас. Ведь вы – её сын, кого она любит. Поверьте, я знаю, насколько сильной и отчаянной может быть любовь матери. — Мне хочется верить в твои слова, — тихо признался Тао, слегка расслабляясь от приятных прикосновений прохладных пальцев к тёплой коже, но тяжесть фантомной боли, камнем давящей на грудь, всё ещё никуда не исчезла, отчего вновь стал накатывать страх и становилось трудно дышать. — Тао, тише, — спокойно и мягко, Ифань продолжал поглаживать его по щеке, вместе с тем всё ещё сжимая руку в своей, — слушайте мой голос. Я рядом и никуда не уйду, обещаю. У вас нет причин для страха. Этот голос звучал удивительно спокойно и тепло, отчего и правда вселял уверенность. Понемногу, Тао пытался дышать ровнее и не сводил глаз с чужого лица, что было совсем рядом, чуть ближе вытянутой руки. Такие трепетные касания как будто возвращали в детство, когда мама также успокаивала после ночных кошмаров. И тем уютнее стало, когда в этой тишине Ву начал в полголоса напевать уже заученные годами слова: — My lover's got humour, She's the giggle at a funeral Knows everybody's disapproval I should've worshipped her sooner If the Heavens ever did speak She is the last true mouthpiece Every Sunday's getting more bleak A fresh poison each week We were born sick, you heard them say it My church offers no absolutes She tells me 'worship in the bedroom' The only heaven I'll be sent to Is when I'm alone with you I was born sick, but I love it Command me to be well Amen. Amen. Amen. Take me to church I'll worship like a dog at the shrine of your lies I'll tell you my sins so you can sharpen your knife Offer me my deathless death Good God, let me give you my life... По мере того, как он пел, оковы страха постепенно трещали и рассыпались – дышать становилось свободнее, а мягкий голос дарил особое умиротворение. Всего лишь один куплет и припев на английском, но этого было достаточно, чтобы дрожь наконец прошла. — Я правда думаю, что вы хороший человек, Тао, — наконец озвучил то, о чём думал в это время. — Вам стоит показывать эту свою сторону чаще. — Теперь я точно не захочу тебя отпускать, — тепло улыбнулся Тао, изо всех сил сжимая слегка подрагивающими пальцами его руку. И кто знает, возможно, как раз в этот момент Ифань осознал, что тоже не хочет отпускать чужую руку в своей. Вот только для каждого из них эта фраза имела совершенно разные значения...***
Проснулся же Ифань примерно также, как и ночью – после не глубокого сна, который продлился недолго. Хотя в этот раз по большей части потому, что заснул в не самой удобной позе. И теперь, медленно подняв голову и сонно оглянувшись, снова посмотрел на спящего Тао. Стараясь быть как можно более осторожным, высвободил руку из чужой и также тихо покинул эту комнату, направляясь в свою. Дом ещё был погружён в предрассветные сумерки, а значит никто даже не заметил его присутствия. Уже в своей комнате проверил время – 5:12. Слишком рано для пробуждения, но для полноценного сна уже поздновато. И всё же, откинувшись на подушку, Ву решил попытаться ещё немного подремать. Даже если это мало поможет. Подключив наушники, снова поставил на повтор любимую песню и прикрыл глаза. Пусть и ненадолго, но всё же расслабиться получилось, даже если это и не заменит нормальный сон. На часах было около семи утра, а значит дом уже начинал медленно просыпаться. Хотя когда Ифань спустился на первый этаж, уже успев принять душ и одеться, лишь некоторые работники сонно выходили из своих комнат. Вполне обычный день в середине недели, но... Только не для него. И объяснить, почему именно, сложно даже самому себе, но, пожалуй, всё же, это были самые противоречивые эмоции от ночного разговора. Ву остановился у окна в просторной столовой и, оперевшись спиной о стену, снова окинул взглядом помещение – что в первый день, что каждый последующий, роскошь и некая сравнительная простота этой комнаты мысленно переносили куда-то в эпоху рыцарей и королей, пышных балов и каменных замков, где было похожее убранство комнат. Эта столовая, по сути, была самой большой комнатой на первом этаже, да даже, может, во всём доме, ведь занимала почти столько же, как и зал библиотеки наверху. Здесь окна были хоть и не панорамным, как в комнате Тао, но достаточно большими и занимали аж две стены – по форме были несколько вытянутыми и сводились островерхими арками, как в упомянутых замках сказочных королей; большие и красиво украшенные мелкой витражной мозаикой под сводами арок, отчего падающие сюда лучи утреннего солнца создавали на паркетном полу красивые цветастые блики. Под потолком висело две больших и на вид хрупких люстры, которые, возможно, могли с яркостью солнца освещать этот зал по вечерам. Могли бы, но только обычно здесь больше пользовались рассеянным светом множества мелких настенных светильников, напоминающих небольшие канделябры со свечами. Большой обеденный стол стоял ближе к окнам, откуда хорошо просматривался сад, а в другой части, напротив рояля, в небольшой нише скромно располагался камин. И скорее, эта деталь здесь была более символической, как дань тем же королевским замкам, ведь здешний климат нельзя было назвать таким уж холодным, но кто знает – может когда-то этот камин и правда согревал всю эту часть дома зимними вечерами? Весь этот дом был словно одна большая иллюстрация из классики мировой литературы, осязамым воплощением роскоши и лучшего наследия эпохи рыцарей и королей. Думая об этом, Ифань снова и снова задавался вопросом, что сидел глубоко в сердце и заставлял раз за разом ловить лёгкий тремор в пальцах – возможно ли ещё сыграть на этом рояле? Никто здесь, возможно кроме Сюмина, не упоминал ничего об этом, а значит, что, скорее всего, после смерти госпожи Хуалин никто не притрагивался к этому инструменту. Но всё же, шанс, что он может звучать также, как раньше, без фальши и расстроенных клавиш, ещё был. И сегодня, прямо сейчас, это хотелось проверить как никогда. Поэтому, оглянувшись вокруг, парень пересёк комнату и приблизился к инструменту. Осторожно стянув плотную ткань, приподнял крышку и слегка неуверенно коснулся клавиш верхних октав, которые тут же тихо отозвались высокими нотами. Снова оглянулся, будто боясь быть пойманным, Крис вновь ощутил тот самый тремор в пальцах, вызванный всего лишь одним этим касанием к клавишам. Пальцы буквально сводило от непреодолимого желания вновь играть, ведь за прошедшие полгода (уже почти семь месяцев), не мог даже мечтать о том, чтобы вновь сесть за фортепиано. Ещё миг посомневавшись, пару раз сжал и разжал пальцы на руках, после чего всё же выдохнул и опустился на скамью у рояля. Уже по привычке закрыв глаза, вновь осторожно коснулся клавиш и сам улыбнулся от этого. В памяти сама собой всплыла одна из мелодий любимого композитора, которую начал наигрывать. Спокойное и слегка минорное настроение во всё ещё чистом звучании клавиш создавало особую атмосферу вокруг. Эта мелодия как нельзя лучше подходила этому утру, ведь передавала все чувства в не слишком сложных сочетаниях близких нот. Крис совершенно забывал обо всём и не замечал ничего – сейчас для него существовала лишь эта композиция и не передаваемые ощущения гладких клавиш под пальцами. Он весь превратился в слух, а всё тело стало будто одна большая струна, звенящая в мажоре от колебаний других струн. На спокойном лице застыла улыбка. Он не замечал, как вокруг него понемногу собрались все работники дома, останавливаясь у дверей столовой, чтобы послушать, не замечал и того, как с удивлением и особым трепетом следил за его движениями Лу Хань, не решаясь прервать это маленькое торжество музыки, так внезапно вернувшееся в их дом. Нет, всё это было там, в реальности, а сейчас Ву растворился в этой мелодии и этом мгновение, когда мог снова делать то, что по-настоящему любил с детства. Лишь когда приблизился к концу и на последних нотах пальцы соскользнули с клавиш, плавно завершая эту мелодию, наконец открыл глаза. И немного испуганно вздрогнул, стоило его слушателям начать восхищённо аплодировать. Это заставило немного смутиться, но когда заметил среди них Лу Ханя, то быстро и немного резко опустил крышку, пряча взгляд. — Мне не... не стоило... — говоря это, сжал дрожащие пальцы в кулаки на лакированной крышке и попытался подавить свой страх. Эта неловкая ситуация заставила всех вновь замолчать и зал погрузился в тишину. Все лишь поглядывали на Лу Ханя и это было понятно. Но... Чужая рука мягко опустилась на плечо, заставляя всё же поднять взгляд. Лу улыбался. — Ты и правда играешь необыкновенно красиво. Я давно не слышал чего-то настолько красивого. — Мне стоило спросить разрешения, прежде чем играть. — Не думаю, что тогда бы у тебя был шанс так сыграть, — заметил Хань. — Я не буду против того, чтобы снова послушать, как ты играешь. Эти слова всё же вселили уверенность и успокоили. Ифань кивнул, наконец разжимая излишне напряжённые пальцы. Возможно, всё не так уж плохо, но... Он ведь ещё не знает, что скажет Тао – по сути, это инструмент его покойной матери и после недавнего разговора такое наглое вмешательство в эту часть воспоминаний могло запросто вновь возвести между ними новые стеклянные стены, что едва успели исчезнуть этой ночью. Но, тем не менее, когда Ифань снова появился в дверях его комнаты, Тао никак не показывал своих эмоций. Как и всё время до этого. Как будто и не было того их разговора ночью и этой вольности с игрой. И хотелось верить, что это не потому, что эти действия вновь возвели между ними стены безразличия. Хотя чего Ву точно не ожидал, так это того, что, когда они остались одни в комнате, Тао вновь заговорит с ним, как и в первый день – без холода и колкостей, с чистым интересом. — Что это была за мелодия? — вопрос прозвучал тихо и спокойно, хотя от этого всё равно было не по себе. Ифань изо всех сил пытался сдерживать своё волнение и страх, отчего упорно не поднимал глаза, сосредотачивая своё внимание на застёгивании пуговиц рубашки. — Una Mattina, с итальянского – утро, — как можно увереннее ответил на вопрос. — Никогда не слышал её раньше, хотя мама очень часто играла разные произведения классических композиторов. — Потому что это не классика, — слегка улыбнулся Ву, — Una Mattina написана современным композитором Людовико Эйнауди, не таким уж популярным в отличии от тех, что постоянно пишут музыку для кино. — Почему именно эта? — их взгляды наконец встретились и Ифань смог заметить неподдельный интерес в чужих глазах. — Потому что я очень люблю работы именно этого композитора, — на его лице проскользнула улыбка от воспоминаний, — в университетском кругу меня даже стали называть Eivico (Эй-вико), сокращённо от его имени, из-за того, что знаю практически все его работы и могу сыграть любую. Или почти любую... А эта... Просто первая, которую я вспомнил сегодня и... — Я хочу ещё её послушать, — признался Цзытао и это было, пожалуй, самым удивительным, что произошло сегодня. Ву смотрел в чужие глаза и от этой лёгкости, даже теплоты слов сердце невольно замирало в груди. Но почему? Ифань ведь и до этого знал, что Тао способен быть таким, но почему-то именно сегодня, именно сейчас и именно эти слова так необьяснимо влияли на него. — Вы не злитесь на то, что я не спросил разрешения прежде, чем играть? — всё же задал этот слишком уж сильно тревожащий вопрос. На что Тао только покачал головой. — Мама говорила, что... музыка никогда не бывает неуместной, в отличии от слов. Словами можно ранить, можно разрушить мир или чью-то жизнь, и только музыка всегда действует во благо. Думаю, теперь я могу понять её слова, — на его лице застыла мягкая улыбка, пока взгляд был обращён на сад за окном. Это мгновение казалось каким-то нереальным и уж очень волнительно красивым. Особенно когда Тао вновь поднял взгляд на Ву и добавил: — Спасибо, что остался рядом и поговорил со мной. — Да не стоит, — смутился Ифань и от этого выглядел слишком мило. Желая наконец избавиться от этой неловкости, подошёл к двери и резко открыл её, вновь оглядываясь на Цзытао. Всё же, видеть такую реакцию парня почему-то было очень забавно. В итоге, они всё же покинули комнату и вновь оказались в столовой. После завтрака Тао не слишком спешил, как обычно, покинуть это помещение. Вместо этого остановился в другой части зала у самого рояля и обернулся. Крис немного не решительно подошёл ближе к инструменту и замер, едва опустив ладонь на светло-кремовый корпус, будто ждал разрешения. Тао слегка кивнул и лишь после этого Ву вновь сел за фортепиано и поднял крышку. Как и до этого, тихо выдохнул и закрыл глаза, лишь после этого опуская руки на клавиши. Уже знакомая мелодия этого утра наполнила огромный зал и эхом разнеслась по дому. Пальцы мягко и ловко скользили по клавишам, а на лице вновь расцвела счастливая улыбка. Ведь это всё равно, что дышать. Некоторые из работников дома, что были на этом этаже, даже ненадолго оставили свои дела, останавливаясь в дверях столовой, чтобы послушать эту мелодию. И тем больше было их удивление, когда они заметили рядом с фортепиано Тао. Мэйцинь, Шаньли и Юэмин, стоявшие в дверях кухни, могли заметить его улыбку, и тем сильнее было их удивление. Тао улыбался – возможно впервые за прошедшие полгода, ещё и причиной этой улыбки была мелодия на фортепиано! — Эта мелодия прекрасна, — наконец сказал Цзытао, стоило лишь мелодии стихнуть. — Но... Ты всегда играешь, не глядя на ноты или клавиши? — На самом деле я не умею читать ноты, — признался Крис, стоило лишь обернуться и посмотреть на него. — Но ведь ты играешь и очень точно, — удивлённо заметил Тао. — Я ни за что не поверю, что тебя не учили понимать нотные записи. — Ну, научить пытались, вот только я напрочь терялся во всём этом и не мог даже запомнить правильное расположение нот на линейке или различие между записями разных октав. Из-за этого учителя музыкальной школы даже сказали, что меня невозможно научить музыке. Но моя первая учительница, которая и открыла мой талант, смогла понять мой секрет и в одиночку учила меня игре на фортепиано. — И как же? — это внезапное откровение всё больше увлекало – хотелось узнать, в чём же был тот секрет. Ву улыбнулся, после чего слегка коснулся своего уха. — Вот он мой секрет. Мой слух намного чувствительнее чем у обычного человека с нормальным восприятием, но ещё я очень быстро запоминаю практически любую мелодию или слова, которые слышу. Моя учительница всё время играла для меня разные произведения по нескольку раз, а потом брала меня за руки и помогала почувствовать клавиши самому. Всего через год я смог без проблем сыграть очень сложную сонату на экзамене для поступления в музыкальную школу и те же люди, кто называли меня необучаемым, уже восхищённо аплодировали мне. Такая вот моя история. В его словах не было ни обиды, ни какой-то насмешки над теми, кто в него не верил. Весь этот короткий рассказ звучал с одним тоном, ровным и спокойным голосом с ощутимой теплотой лишь при одном упоминании той, кто верил и помог постигнуть все тайны игры на фортепиано. — Ты не так прост, как кажешься, Ифань, — Тао сам не заметил, как обратился напрямую и тем лишь больше растерялся, когда это подчеркнул сам Ву. — Вы впервые обратились ко мне по имени, Цзытао. Могу ли я считать это проявлением благодарности? — Да, — легко согласился с этим Тао. — Можешь сыграть для меня ещё что-то? — Конечно, но сперва... — Крис несколько резко опустил крышку, отчего эхо отскочило от стен. — Можете тоже ответить на один мой вопрос? — Какой? — Почему вы перестали общаться с Сюмином? — он поднял взгляд уже без тени улыбки и замер в ожидании ответа. Этот слишком личный вопрос застал врасплох и заставил почувствовать себя неуютно. Тао отвёл взгляд, заметно нервничая. — Я... Могу я не отвечать? — кажется, в этот момент они поменялись ролями и теперь Цзытао боялся сказать что-то не так. Мгновение их близости было безвозвратно потеряно. — Нет, я хочу услышать ответ, — уверенно и настойчиво отчеканил Ифань, не сводя с него глаз. Но в ответ была лишь напряжённая тишина. — Зачем тебе это знать? — наконец вновь подал голос Тао, но всё ещё не поднимал взгляд. — Потому что Сюмин не тот, кто заслуживает такого отношения к себе. Он всё ещё считает вас своим другом и надеется, что вы снова с ним хоть раз заговорите. Вы знакомы вот уже десять лет и знаете друг друга как никто другой. Ваше молчание ранит тех, кто вас любит и хочет быть с вами рядом. Но вы только отталкиваете их всех, постоянно сбегаете и прячетесь за своими стеклянными стенами, лишь бы никто не мог к вам приблизиться! И Сюмин, и Лу Хань – они никогда не покажут вам, как им больно, предпочтя глушить эту боль в себе. Они те, кто действительно знают вас и готовы быть рядом даже если это больно для них. Вам лучше меня должно быть это известно. — Я знаю... — тихо ответил Тао и его пропитанный горечью голос заставил Ву замолчать, чувствуя вину за то, что позволил себе лезть с нравоучениями. Хотя его ведь предупреждали так не делать... — Цзытао, я... Мне не стоило это говорить, простите, — Ифань опустил взгляд, чувствуя себя ужасно. Кажется, он вновь всё испортил... — Ты всё ещё прав, во всём, — только и мог ответить Цзытао, — давай закроем на этом разговор. Под отдаляющийся шум колёсиков и последующую за ними тишину Крис только выдохнул и опустил голову на свои руки, сложенные на крышке рояля. Какой же он дурак...