***
...Воскресное утро вновь возвращало ту уже устоявшуюся гармонию, где вместе с озорными солнечными зайчиками, что разбрасывали по паркету цветастые блики от витражей, в просторном зале столовой приятным эхом от стен отскакивала мелодия фортепиано. Это тонкое и такое трепетное звучание струн, казалось, задевало и те струны, что таились глубоко в душе, а сейчас дрожали от восторга в унисон мелодии. Тао наблюдал за игрой и, слегка склонив голову набок, то и дело скользил взглядом от лакированых клавиш к самому пианисту. Крис всегда оставался спокоен и уверен, когда вот так по памяти играл мелодию — тонкие длинные пальцы мягко танцевали вальс по клавишам, пока на лице теплилась улыбка. Ресницы мелко подрагивали от ритмичных движений глаз под опущенными веками – казалось, будто раз за разом, чтобы сыграть ту или иную мелодию, он погружался в сон и, подобно сомнамбуле, делал именно то, что видел в своём сне. Но, быть может, всё было куда проще или куда сложнее. Впрочем, не так это важно сейчас. Куда важнее то, что такие моменты пробуждали в одинокой замёрзшей душе. Прямо сейчас, следя за мягкими движениями и прекрасной безмятежностью, Цзытао ощущал то, чего, возможно, не чувствовал в себе никогда прежде. До встречи с Ву. Потому что именно рядом с ним, с этим притягательным и слегка загадочным парнем, чувствовал особенный трепет – как будто стайка озорных маленьких бабочек, что едва расправили свои крылышки после сна в коконе, вспорхнули вверх и облепили собой сердце точно яркий фонарь, щекоча своими мелкими лапками столь чувствительный орган. От этих странных ощущений внутри перехватывало дыхание, но от этого они не становились менее приятными и такими... Необьяснимо... правильными? Прямо сейчас слова были излишни, когда в голове правили бал мысли о том, как хочется коснуться и ощутить мягкость кожи этого прекрасного лица, зарыться пальцами в тёмные волосы и узнать на вкус эти так мило изогнутые в улыбке губы. Он совершенно забывал о том, что нагло пялился так уже минуты две, а мысли о том, что это неправильно, почему-то ушли куда-то на третий план. Это наваждение не хотелось разрушать. Хотелось продлить это прекрасное мгновение ещё примерно на целую вечность, в которой весь мир – только блеклый фон, тонущий во мраке, пока яркие лучи утреннего солнца освещают только эту комнату, только их двоих....
Вот только это мгновение всё же успело ускользнуть, стоило лишь мелодии стихнуть, а в холле раздаться шуму быстрых шагов и гулу голосов – всего через пару мгновений в зал, точно два урагана, вбежали Сехун и Лу Хань, при чём второй явно был чем-то взбешен. — Стой-стой-стой, Лу, давай всё обсудим! — попытался было младший договориться, но в итоге снова пришлось убегать, наматывая круги вокруг обеденного стола. — К чёрту твои обсудим! Я просто предупреждал тебе меня не злить, придурок! Поймаю и оторву тебе яйца, а потом повешу их на ограде! — Но я же ничего не сделал, пожалей мои бубенчики! — Ты позвонил мне в десять вечера пьяный в говно и заявил, что хочешь меня! Какого чёрта ты вообще делал в моей комнате?! — Лу, пожалуйста, успокойся, мы же можем поговорить об этом спокойно, — снова попытался остудить чужой пыл Сехун, выставив вперёд ладони. И, возможно, этот разговор бы не закончился мирно, не вмешайся кто-то из наблюдателей. — Я, конечно, дико извиняюсь, но мы вам случайно не мешаем? — наконец спросил Ифань, чем заставил этих двоих обернуться. — А, гэ, доброе утро, — неловко улыбнулся О, — а мы тут... — Ну давай, придумай отговорку! — фыркнул Хань. — Я прибью тебя в любом случае! — Может сказать им? — спросил Тао, которого эта ситуация тоже веселила. Ву многозначительно пожал плечами, облокачиваясь на опущеную крышку рояля, после чего оглянулся на дверь, у которой стоял вполне довольный ситуацией Сюмин. Ким едва сдерживал смех, когда подошёл ближе. — Доброе утро ещё раз, — поприветствовал их садовник, останавливаясь в паре метров от инструмента, после чего обернулся на виновников этого конфликта и с насмешкой обратился к ним: — Молодые люди, я смотрю, у вас мыслительные процессы не тем местом сейчас производятся. — Вы прямо как в воду глядели, — смеялся Ифань, чем даже несколько возмутило обоих. — Да о чём вы, чёрт возьми? Что смешного в том, что мы переспали? — с раздражением выкрикнул Лу, на что Ву, Цзытао и Сюмин начали громко смеяться. — С чего вы вообще взяли, что между вами что-то было? — сквозь смех спросил Ким. — А разве... нет? — растерянно предположил Сехун. — Чёрт, да хватит угарать, я серьёзно! — Вот нечего набираться, когда ты за рулём, Сехун! — ответил Тао. — Эй, вы же точно знаете, что вчера было! — выкрикнул Лу, хотя и уже не настолько злой, как до этого. — Ну, ладно, — наконец подавив смешки, ответил Ифань, — дело было как-то так: мы приехали с вечеринки и вы двое умчались впереди нас на крыльцо дома. — Это я помню, — заметил О, невзначай потирая левое ухо, — от хватки Лу до сих пор ухо болит. — Скажи спасибо, что оно всё ещё на месте! — фыркнул Хань, но после всё же неловко добавил: — И... что дальше? — Ну, ты начал громко ругаться, а Сехун полез к тебе целоваться, — продолжил рассказывать Сюмин, — я дал вам обоим по шее, потому что какого чёрта вы материтесь в одиннадцатом часу ночи!? — И... всё? — уточнил младший, всё ещё опасаясь реакции Ханя. — Всё было, когда я смог ваши туши затащить на второй этаж! Так что я придумал вам такое наказание, — довольно улыбнулся мужчина лисьей улыбкой. Но потом вполне себе серьёзно и даже угрожающе добавил: — И запомните, голуби – ещё раз будете в одиннацатом часу ночи устраивать разборки, я так мелочиться не буду. Обоих в саду за домом закопаю в качестве удобрений! Я ясно выразился? — Да, ясно, — пристыжённо ответил Сехун, после чего поклонился, — простите за шум, гэ. — Больше такого не повториться, гэ, нам жаль, — также почтительно поклонился Лу Хань, — я буду сдержаннее. — И ты, Лу, прости меня, — наконец обратился О к нему, встречаясь взглядом, — я не хотел давать тебе повод злиться. — Сехун, вот тебе уже вроде двадцать пять, а поступаешь всё ещё как подросток с затянувшимся пубертатом. Объясни мне, какого чёрта ты так напился вчера? Или ты думаешь мне так нравится переживать о том, как в таком состоянии ты доберёшься до дома, когда у меня самого, блин, температура больше моего члена?! — Как-то слишком самокритично, Лу, — неловко засмеялся младший, но буквально тут же подавил этот смех, — прости. Просто на той вечеринке встретил давнего знакомого и мы слишком увлеклись за разговором. — Ты не исправим, О Сехун, — лишь покачал головой Хань, но буквально в следующий миг вздрогнул от неожиданности, когда Сехун обнял его со спины. — Чёрт, когда ты... — Лу, но мой поцелуй не был ошибкой, это я точно помню, — горячим дыханием обдало шею, вызывая рой приятных мурашек по телу, но... Это было бы неправильно, вот почему... — Нет, — тут же твёрдо отчеканил Лу Хань, резко расцепляя его руки и отстраняясь. — Лу Хань, чёрт возьми, я люблю тебя! — выкрикнул О, отчаянно сжимая кулаки, и смотрел только на него одного, с болью в глазах и голосе, — Я не могу смотреть ни на кого другого, кроме тебя! Думал, это пройдёт, пытался строить отношения – с девушками, с парнями, но не могу перестать о тебе думать! — Прекрати, — Лу сам едва держался, чтобы не броситься в его объятия, но даже не оборачивался и лишь сильнее сжимал кулаки, говоря спокойным и тихим голосом, — хочешь, чтобы нас презирали и ненавидели ещё сильнее? Мы с тобой братья, семья, а отношения внутри семьи неприемлемы. Поэтому мой ответ – нет. Говоря это, Лу Хань чувствовал, как внутри сердце разбивается на тысячи осколков. Больно, нестерпимо больно. Ведь он всегда одновременно мечтал и боялся услышать эти заветные слова от Сехуна. Мечтал о взаимности вот уже долгих пять лет – с тех пор, как осознал свои чувства к нему, но боялся по уже озвученой причине. И пускай их родство было лишь формальностью, для него эта самая формальность, эта тайна его происхождения значила слишком многое, чтобы её просто так стереть. В зале повисло неловкое и даже напряжённое молчание, в тишине которого звук быстрых отдаляющихся шагов звучал как приговор. Это неловкое признание полностью выбило почву из-под ног и весь воздух из лёгких. Но даже так Сехун сдерживал эмоции. Едва ли не впервые ему удалось почти убедительно замаскировать своё отчаяние и желание кричать от боли за неловкой улыбкой. — Не впервые... переживу, — бросил куда-то в пустоту, игнорируя колючий ком в горле, а потом также быстро и уверенно покинул зал. — Боже, что за комедия в двух актах? — вздохнул Сюмин, потирая лоб двумя пальцами. — Почему каждый их разговор заканчивается подобными сценами? — Всё серьёзнее, чем я думал, — вздохнул Ифань, — вряд ли это похоже на комедию. Тут скорее драма. — Значит эта шутка вышла из-под контроля? — крайне неловко предположил Тао, на что его собеседники почти синхронно вздохнули. — Ладно, я всё-таки пойду в сад. Думаю, этим двоим лучше сейчас побыть наедине и остыть. Хотя как быть дальше при таком раскладе даже предположить не могу, — Ким поворошил короткие волосы на затылке и также покинул помещение. Слишком много вопросов и так мало ответов...***
Чем выше по ступенькам, тем быстрее и неровнее становился шаг, отчего примерно на втором пролёте лестницы Лу Хань раза три споткнулся и едва смог удержаться от падения. Но вот уверенность как таковая его покинула ещё там, в столовой, едва лишь стоило переступить порог зала и оставить позади того, кто смог открыто признаться и был так жестоко растоптан. Руки предательски дрожали, цепляясь за массивные каменные перила лестницы, поэтому стоило только переступить последнюю ступень, Лу буквально сорвался на бег и захлопнул за собой дверь своей комнаты на ходу. Лишь здесь дал себе слабину и медленно сполз вниз, крепче зажимая рот ладонями. Прости, прости, прости меня, Сехун, – билась в голове лишь одна мысль, которую так и не смог озвучить. Но вряд ли эти извинения могли бы сгладить этот болезненный удар сразу в оба сердца, заставляя сейчас истекать болью. Всё тело дрожало как в гарячке, пока в горле застревал колючий ком из стекла и слёз, что стекали по щекам и расчерчивали изгибы сжатых пальцев. Лишь спустя несколько минут, титаническим усилием воли всё же заставил себя кое-как подняться и пройти вглубь комнаты. Лишь дойдя до кровати, Хань бессильно упал на по-прежнему смятую постель и взял в руки своей телефон. Стеклянный пустой взгляд сквозь туман скользил по слабо светящемуся экрану, пока пальцы медленно прокручивали вниз список из треков. В последнее время он так редко стал слушать музыку, хотя это всегда помогало справиться с эмоциями. Вот и сейчас в наскоро распутанных наушниках вновь прозвучала знакомая песня на английском, что как нельзя лучше подходила сейчас под это ужасное настроение. Лу свернулся в позу эмбриона и закрыл глаза, пока бесшумно едва шевелил губами, повторяя такой знакомый текст песни: — I've got a really bad disease It's got me begging on my hands and knees So, take me to emergency 'Cause something seems to be missing Somebody take the pain away It's like an ulcer bleeding in my brain So send me to the pharmacy So I can lose my memory... I'm elated, medicated Lord knows I tried to find a way to run away... Эту песню уже очень давно слушает именно в такие моменты, когда внутри снова и снова что-то ломается в попытке быть лучше, в попытке поступать правильно. И почему каждый раз все эти "правильно" возвращаются ему ядовитыми стрелами? Видимо, его благими намерениями выстелена дорога в самое Пекло, при чём в этом адском пламени приходится гореть ещё при жизни. Как сейчас. Однако сейчас Лу Хань не знал, что в противоположном крыле второго этажа под эту же песню на повторе пытается также глушить свою боль Сехун. Младший заперся в своей спальне и, сидя прямо на холодном полу, рисовал в своём скетчбуке набросок. Резкие движения перекликались с громкими битами ударных в песне. Слёзы застревали колючими иглами в горле, пока на бумаге, штрих за штрихом, всё отчётливее проступал силуэт Лу Ханя со спины – то, каким его видел сейчас, в момент этого отказа. И тем больнее было рисовать этот любимый образ, которым и без этого пестрели страницы скетчбука, пока губы бесшумно подпевали словам песни: — I need to find a place to hide You never know what could be waiting outside The accidents that you could find It's like some kind of suicide So what ails you, is what impales you I feel like I've been crucified to be satisfied... I'm a victim of my symptom I am my own worst enemy You're a victim of your symptom You are your own worst enemy... И пускай Лу Хань не знает, но Сехун полюбил эту песню именно из-за него – потому что, каждый раз, когда уезжал обратно на свою ненавистную родину, было невыносимо больно прощаться и видеть, как где-то там внизу, за толстым стеклом иллюминатора, в облаках теряется один маленький дом и один такой же маленький человек, которого до невозможности любит, но быть с которым просто не может из-за грёбанного общества и этих глупых нравственных устоев. Это стало уже таким привычным ритуалом, что теперь, когда вся правда на виду, хочется просто исчезнуть из этого мира. Ведь знал же, что так будет – для Лу он всегда был и останется непутёвым младшим братом, которого нужно оберегать и наставлять на путь истинный. На что только рассчитывал – на чудо? Как самонадеянно. Они ведь не в сказке, а в грёбанной реальности, где признаться в любви кому-то своего пола всё ещё считается чем-то мерзким и аморальным. Лишь заштриховав этот силуэт полностью, выпустил карандаш из рук, а затем обхватил колени руками. Взгляд устремлён куда-то в пустоту, пока в ушах звенит одна и та же песня. И ведь всё же было хорошо... Видимо, в этом его главный никчёмный талант – всегда и везде всё портить... Минуты становились часами, часы перетекали в дни – уже на следующее утро Лу, как будто ничего не случилось, молчаливо спустился в холл и даже не проронил ни слова. На лице не было ни одной эмоции, ни намёка на слёзы и практически бессонную ночь, когда в привычном деловом костюме спустился к воротам и сел в машину. Ни намёка на то, какая же буря бушевала в душе. В тот день Сехун практически не выходил из своей комнаты, продолжая в одиночестве слушать музыку и делать наброски. Но даже любимое дело не могло так быстро вернуть в норму его разкрошенное сердце. Лучше никому не видеть его таким, чем заставлять своим унылым видом волноваться. Именно так он думал, в который раз слушая одну и ту же песню, пока смотрел в окно, что выходило в сад перед домом. Где-то там, в шумном городе, что виден отсюда, сейчас...
Вот почему вместо того, чтобы сразу ехать домой, попросил водителя подъехать через два часа, а сам, спрятавшись за стёклами тёмных очков, неспешно спустился по улице к уже знакомой кофейне "Primavera". В это время они даже не думали ещё закрываться, но всё же посетителей было не так уж много. Никто из них не заметил его присутствия, тогда как сам Хань занял самый дальний от кассы столик в углу. — Это ведь вы? Вы приходили к нам тогда с хорошей новостью? — неловко спросила та же девушка-бариста, останавливаясь у его столика. Лу только печально вздохнул, продолжая смотреть в пустоту сквозь тёмные стёкла очков, которые не особо хотел сейчас снимать. Это как будто бы его личная маленькая защита сейчас – чтобы никто не заметил, как медленно осыпается маленький мир внутри его щемящего сердца. Лишь один согласный кивок на эти вскользь выхваченные сознанием слова. — Вам двойной эспрессо, как всегда? — с какой-то загадочной, но сдержанной улыбкой спросила девушка, словно могла прочесть его мысли. — Да, пожалуйста, — его голос прозвучал слишком отстранённо и даже надломленно, несколько пугая своего владельца. Как хорошо, что этого никто не заметил, а та самая бариста лишь кивнула и быстро исчезла из поля зрения. Посетители, что сидели в это время за соседним столиком у окна, наконец собрались и покинули заведение под тихий звон колокольчика над дверью. Спустя ещё несколько минут пара, сидевшая за центральным столиком, также поднялась со своих мест и направилась к выходу. Вышедшая в это же время в зал девушка в яркой лиловой форме лишь негромко бросила им вслед дежурную фразу, вроде "приходите ещё", а затем приблизилась к дальнему столик и придвинула к Лу чашку с горячим доппио. — Ваш кофе, — мило улыбнулась она, но уходить почему-то не спешила. Лишь на миг оглянулась на практически пустующий зал и сама присела за этот столик, облокачиваясь и заинтересованно глядя на посетителя. — Если ты сейчас начнёшь со мной флиртовать, я просто напишу на тебя жалобу, — предупредил Хань, всё ещё отстранённо глядя куда-то мимо неё. В ответ бариста только тихо хмыкнула, опуская руки, которыми подпирала лицо. — Можете не переживать, мужчины не в моём вкусе. К тому же, вряд ли уместно флиртовать с тем, чьё сердце уже занято. — Откуда тебе знать, что оно занято? — равнодушно ответил Лу, делая маленький глоток кофе. — Я лишь предположила. Ведь если сердце разбито, значит было кому. — Послушай... — наконец взглянул на неё, вылавливая печатные иероглифы на бейджике формы, а после – и аккуратные черты юного девичьего лица. — Мин Ли, я не нуждаюсь в чьих-то советах или разговоре по душам с тем, кого совсем не знаю. Оставь меня, это явно не входит в твои обязанности. — Хорошо, я уйду, — она тут же поднялась с места, но чуть помедлила, — но ломать себя явно не выход. Вы ведь и сами это понимаете. Простите, что отняла ваше время, — Мин Ли всё же отошла от его столика, на ходу подхватывая оставленные посетителями чашки с соседнего столика, и быстрой лёгкой походкой скрылась из поля зрения. Хань лишь продолжал задумчиво пить кофе в этой относительной тишине, что лишь раз прервалась звоном колокольчика, впуская в зал припозднившегося посетителя. За окном уставшее солнце постепенно окрашивало город в золотистую палитру, приближая тем самым ночные сумерки. От терпкой горечи кофе жгло на языке и скручивало внутри, а в мозг прочно вьелись слова девушки. Конечно же он понимает, что это не выход. Но иначе просто не может. Такой уж он человек – всегда ломает себя ради других...***
Время пролетало слишком незаметно и слишком быстро даже здесь, в тишине особняка. С одной стороны, к этому уже все привыкли, но с другой – это как раз и немного пугало. Но всё же от этого никуда не деться. Как и от факта того, что ещё два дня успели пролететь также незаметно, как и все до этого. За эти два дня Лу Хань и Сехун умудрялись ни разу не пересекаться, собственно, как и сейчас. Ифань сидел на масивных перилах балкона, чуть прислоняясь спиной к стене – в его руках была всё та же книга, что и несколько дней подряд, однако сейчас взгляд скользнул поверх печатных страниц. По мощёной садовой дорожке к воротам быстрым шагом направлялся Сехун, едва ли не впервые за сегодня покинув пределы своей комнаты. И пускай сейчас по нему трудно сказать, но всё же Ву был уверен, что этот конфликт так и не решён. Как ни старайся изображать невозмутимость и спокойствие, а тех, кто знает тебя уже очень долго, так просто не обманешь. В момент, когда мысли витали где-то между миром реальным и миром книги, едва вылавливая из текста отдельные несвязные фразы, на балконе появился Тао. Ифань чуть сильнее сжал пальцы на страницах книги, но взгляд вновь невольно скользнул вверх и задержался на нём. Сложно объяснить, что именно так привлекало внимание каждый раз, как находился рядом, но факт оставался фактом — за прошедший месяц здесь, с каждым днём, Ву всё больше проникался симпатией и этим необьяснимым притяжением к Цзытао, но не спешил раскрывать это перед всеми. Пока эти чувства теплились внутри и согревали душу, было легко и просто проживать каждый новый день, а это молчание между ними было лучше любых слов. Тишина стала такой уютной, что порой нарушать её не хотелось – прямо как сейчас, в это самое мгновение, пока Тао подставлял лицо ярким лучам солнца и не замечал на себе чужой взгляд. Прямо сейчас, в лучах тёплого майского солнца, острые черты лица казались мягкими деталями центрального плана картины, где художник мельчайшими мазками самых светлых тонов своей палитры смог передать естественную красоту. Но вряд ли дело было именно во внешней красоте, хотя её трудно не признать. И всё же Ифань видел нечто другое – что-то, что трудно уловить глазами, но можно ощутить сердцем, и это что-то было важнее. Едва осязаемое чувство уюта каждый раз возвращалось рядом с Тао, и это было так правильно. — Знаешь, даже не верится, что успел пройти месяц, — его голос прозвучал тихо и очень уместно, отчего не было некомфортно от потревоженной тишины, а милая улыбка, что появилась в лучах солнца, стоило лишь взгляду раскосых тёмных глаз скользнуть в сторону Ву, заставляла сердце пропустить удар. — Ифань, ты ведь останешься здесь работать и дальше? — Конечно останусь, — почему-то этот вопрос и то, как был задан, заставили смутиться и спрятать улыбку за развёрнутой книгой. Нельзя не признать, что этот месяц стал едва ли не глотком свежего воздуха и сейчас покидать это место работы совершенно не хотелось. — Я уже не впервые вижу у тебя в руках эту книгу. О чём она? — О том, как юноша влюбляется в мужчину, понимая, что нравиться могут не только девушки, — совершенно невозмутимо ответил парень, хотя его внимание уже давно было далеко от происходящего в книге. Он не поднимал глаз, потому что немного боялся. Боялся чужой реакции на близкую себе тему, но одновременно запретную в обществе, как и всегда в такие моменты. Да, он давно уже не подросток, но всё же... — Считаешь, это правильно? Правильно любить кого-то своего пола? — эти вопросы звучали тем же тоном, что и до этого, и в них не было явной ненависти, как это обычно бывает в таких разговорах. Ифань плавно закрыл книгу, держа её одной рукой, пока второй опирался на перила балюстрады, глядя куда-то вдаль. — А для вас это неприемлемо? — Я спрашиваю не потому, что считаю это неприемлым, а потому, что хочу это понять. После всего, что произошло, я уже ни в чём не могу быть уверен. Даже те, кого я знаю всю жизнь, сейчас словно чужие люди для меня. Но я не хочу их терять. Вот почему... — Цзытао, — наконец обратился Ву, заставив обернуться, а когда их взгляды встретились, также спокойно продолжил: — когда я впервые играл здесь, вы сказали, что музыка никогда не бывает неуместной. С любовью тоже самое. Это чувство сложно объяснить, но легко понять – любовь многолика и в этом прекрасна. Не имеет значения, кого ты любишь, важно лишь то, что ты чувствуешь к этому человеку. Разве то, что рядом с этим человеком уютно и хорошо, может быть неправильным лишь потому, что отличается от привычного понятия любви в обществе? Любовь – это не только между мужчиной и женщиной, а нечто намного больше. — Ифань, — после недолгой паузы решил ответить Тао, — я хочу переубедить Лу Ханя. — Думаете, дело только в родстве? Что если у него нет никаких чувств к Сехуну? — Даже если Лу очень хороший актёр и может подделать свои эмоции, я слишком давно его знаю. Может раньше я не придавал значения тому, как важен для него каждый приезд Сехуна, но это не значит, что это так незаметно. Лу так хочет казаться замкнутым и сдержанным, что его самого же выдают все эмоции. Думаю, настоящую любовь всё-таки невозможно скрывать или подделать. Рано или поздно... — ...всё тайное становится явным? — закончил эту фразу Ифань, снова встречаясь с ним взглядом. — Хорошо, я помогу вам. В эти слова хотелось верить, но оба понимали, что этой веры мало в той непростой задаче, которую нацелены выполнить. ...Лу Хань размеренным шагом спускался в холл здания, где оставил ключи от кабинета и вскользь попрощался с некоторыми сотрудниками, прежде чем вышел на улицу. Именно здесь его заставило ненадолго притормозить пришедшее сообщение. Всего один взгляд на экран и брови чуть дёрнулись вверх от удивления, но всё же Хань быстро спустился к ожидающему на парковке автомобилю и сел на заднее сидение, привычно отчеканив ехать домой. В это же время на другом конце города от такого же звука уведомления проснулся Сехун. Не сразу поняв, что и как, слегка щурился и потирал затёкшую шею – кажется, он успел задремать под музыку в своих наушниках, пока думал обо всём на этой богом забытой парковке в салоне своей машины. Ещё пару минут понадобилось, чтобы посмотреть то самое сообщение, что разбудило его, и вникнуть в него, а после повернуть ключ в замке зажигания и наконец выехать на дорогу. Они оба, сами того не зная, двигались друг другу навстречу, ведь ехали с одинаковой скоростью в одно место, но всё же расстояния между ними были разные и так уж вышло, что первым домой приехал Лу. В этот момент его не особо интересовало, почему сидящий в тени деревьев Сюмин как-то загадочно улыбается, поэтому и не заметил, как садовник быстро что-то напечатал в телефоне, стоило Ханю скрыться в доме. А уже через пару минут к дому подъехал Сехун. Неторопливо загнав машину в гараж, вышел в сад, подкидывая ключи на ладони. Он махнул рукой Киму, едва успел заметить, после чего также размеренным шагом прошёл в дом и также спокойно поднялся по лестнице на второй этаж. Попутно немного осторожно оглянулся вокруг, нет ли поблизости кого-то, и лишь после этого вошёл в приоткрытую дверь библиотеки... ...И тут же застыл, замечая стоящего всего в паре метров от него Лу. Их растерянные взгляды пересеклись только на миг, а у младшего будто земля уходила из-под ног. Он инстинктивно сделал шаг назад и обернулся к двери, которую буквально перед носом захлопнул Ифань, ещё и уверенно перекрыл единственный путь к отступлению. — Даже не думай, Хун, сбежать не получиться. — Эй, гэ, это не шутки! — возмутился О, боясь снова обернуться. — А я шутить и не собирался. Не я же вас сюда позвал, — Ву сомкнул руки в замок и кивком указал куда-то в сторону. Из другого угла комнаты за ними молчаливо наблюдал Тао. — О чём ты хотел поговорить со мной, Тао? — совершенно спокойно спросил Хань, никак не выдавая своего волнения. — А ты сам не догадываешься, Лу? — всего за миг они поравнялись и смотрели друг на друга практически в упор. Пронзительный взгляд заставлял несколько заволноваться, но Лу всё же не оборачивался, упрямо пытаясь игнорировать присутствие объекта своей тайной любви так близко. — Не уверен... Что правильно понимаю причину. — На самом деле, мне стоило сказать тебе это раньше, но никак не представлялась такая возможность. Лу, пожалуйста, прости мне мой эгоизм. — Почему... За что ты извиняешься, Тао? — совсем неожиданно для самого себя, Хань ощутил, как от этих слов что-то внутри с громким хрустом ломается. Вполне возможно, что это были его защитные стены, выстроенные в сердце. Кулаки сжались до предела, будто пытаясь хоть как-нибудь сохранить видимость спокойствия, что уже дало трещину в виде дрогнувшего голоса. — Тебе ведь не за что извиняться... — Думаешь не за что? Лу, мы выросли вместе, я знаю тебя всю жизнь. Не думай, что я не замечаю ничего. Именно поэтому я хочу, чтобы ты знал... Тебе совсем не нужно закрываться от меня, как и от других тоже. Из-за меня тебе пришлось отказаться от своей мечты и мне жаль, что после смерти родителей мы только больше отдалились, хотя должны бы сблизиться. Поэтому, пожалуйста, Лу, перестань винить себя в том, что не можешь быть идеальным. Ты уже лучший, я это точно знаю. — Я совсем... совсем не лучший... — Лу Хань сделал шаг назад, едва ответив надломленым голосом. Почему так больно было слышать эти слова, если именно из-за недосказанности и возникли эти чёртовы стеклянные стены между ними? Наверное, эти стены стали слишком уж привычными и удобными, чтобы теперь их покинуть, а может... Может было что-то ещё... Что-то, что Хань боялся сказать сам, но уже не мог сдерживать в себе от переполняющих его чувств. И эти чувства захлестнули с головой, точно огромные смертоносные волны снося все барьеры на своём пути. — Я совсем не лучший и никогда не был сильным! Никогда! — на одном дыхании отчеканил Лу, оседая на пол. Слёзы застилали взор, а тело перестало быть ему подвластно, пока загнанный в угол разум переставал быть хранилищем тайн. — Я... Я правда хотел быть тем, на кого ты всегда можешь рассчитывать. Думал, что могу быть таким же сильным, как отец, ведь только так всё будет как раньше... Но ничего уже не будет как раньше! Потому что я уже не смогу быть таким как раньше! — уже даже не пытался сдерживать слёзы, но продолжал говорить. То, что так долго запирал от самых близких людей. — Я сам... Сам сломался. Я сломанная скрипка, которая никогда не будет звучать как раньше, Тао! Когда... Впервые... Когда я впервые через месяц после случившегося вернулся домой и снова взял в руки скрипку... Я совсем ничего не почувствовал. Как будто это больше не часть меня. Я не смог услышать мелодию, которую пытался сыграть, хотя знал эти ноты до самого последнего лада. Мне было страшно и больно от того, что я перестал слышать музыку... Мама была тем, кто подарил мне мир музыки – она была моей музой и моим идеалом. Без неё в этом больше нет смысла!.. Я и сам не понял, как разбил скрипку. Да я даже хотел сломать себе пальцы, ведь я в любом случае больше не смогу играть! — его буквально трясло в истерике, которую ничто не могло сдержать. Или почти ничто... — Хани, пожалуйста, хватит, — Сехун опустился на колени рядом с ним и осторожно коснулся покрасневшего лица, стирая его слёзы. Лу даже не сразу понял, что происходит, когда вновь оказался в таких тёплых и желанных объятиях. Младший прижимал его к себе, словно пытался спрятать от всего мира, и тихо прошептал на ушко: — Для меня совсем не важно, может ли твоя скрипка играть прекрасные мелодии. Я согласен послушать твою тишину, это ведь тоже музыка. Только позволь мне остаться в этой тишине, Хани, даже если ты не любишь меня также, как люблю тебя я. — Люблю... — тихо и хрипло ответил Хань, цепляясь за ткань его пиджака, и всё ещё неровно дыша. — Я люблю тебя даже больше, чем ты, Сехун. И боюсь этого. Но люблю...