***
— Готовишь? Чимин вздрагивает. Он так глубоко ушел в себя, что не услышал шаги в коридоре, и Намджун застигает его врасплох. — Мне Хосок разрешил. Он сказал, что я могу иногда брать продукты и… — Перед тем, как пойти в душ, ты тоже просишь разрешения? — перебивает Намджун без тени улыбки. — Это уже смешно. Я ведь говорил: делай и бери, что захочешь. Не оправдывайся передо мной за каждое свое действие. — Прости. Чимин замешивает тесто, и его руки двигаются на автомате. Было глупо говорить про Хосока, как будто в противном случае Намджун мог запретить ему приближаться к плите. Но Чимин не привык поступать иначе: ему нужно перед кем-то оправдываться, спрашивать разрешения, подчиняться, бояться. Иначе он не может. — Так что ты готовишь? Намджун ставит чайник и достает из шкафчика банку растворимого кофе. Три ложки с горкой в кружку с Чипом и Дейлом. Они часто сталкиваются на кухне, и Чимин знает, что ни количество кофе, ни кружка никогда не меняются. Он еще давно хочет спросить, смотрел ли Намджун «Чипа и Дейла», но боится показаться ребенком со своей любовью к мультикам. — Черничные маффины. Я нашел черничное варенье. Такое вкусное. Чимин попробовал всего ложечку. От этого ничего не будет. Но руки так и чешутся наплевать на всё и съесть всю банку, залезть в нее пальцами и слизать до последней капли. Сладкое — как наркотик. Всего одна капля, и Чимин готов на стенку лезть, чтобы получить больше. — Не знал, что ты любишь маффины. — Я не люблю! Я такое не ем. Но я подумал, может, кто-нибудь съест их, если оставить тут. Просто мне нравится готовить. Это успокаивает. Когда печешь, нужно потратить время и силы, и сам не замечаешь, как отвлекаешься от всех проблем. Чимин и сам не знает, почему его так тянет на такие маленькие откровения, но ему кажется, что Намджун действительно выслушает и поймет его. В очках и домашних футболке и шортах он выглядит таким уютным, обманчиво безобидным и невольно вызывает доверие. — Надо тоже попробовать. Давненько не готовил. — А как же завтрак? — Я имел в виду, для удовольствия. Правда, в выпечке я полный ноль. Вечно всё жесткое, как камень. Чимин смеется и раскладывает тесто по формочкам. Намджун разливает кипяток по кружкам. Кофе для себя и зеленый чай для Чимина. Он всегда делает это, даже если Чимин не просит. Но такие маленькие жесты радуют каждый раз, как в первый. — Это совсем несложно. Хочешь, могу как-нибудь научить? — Давай. Чимин садится за стол напротив Намджуна и притягивает одно колено к груди, опираясь на него щекой. Кто бы мог подумать, что он будет находить покой в вечерних посиделках на кухне наедине с человеком, который перевернул его жизнь вверх тормашками. Но Чимин, в общем-то, не жалуется. — Попробуешь потом? Конечно, не обещаю, что получится супервкусно, я давно не готовил, но я старался, — Чимин смотрит, как Намджун, прислонившись затылком к стене, сидит с закрытыми глазами. Наверное, устал. Ему бы лечь спать или отдохнуть, а не глушить усталость кофе. — Обязательно. Оставь здесь один. Я зайду сюда перед сном. — Я принесу. Ты же всё равно чуть ли не до утра сидеть будешь, — Чимин не хочет звучать осуждающе, но на месте друзей Намджуна он бы обратил внимание на его режим сна. Намджун почти допивает кофе, и Чимин знает, что он будет делать дальше: помоет кружку, сделает еще кофе, пожелает спокойной ночи и уйдет в кабинет. — Ребята сказали, что ты против, чтобы я вам помогал, — тихо начинает Чимин, желая получить ответ, пока они сидят рядом. — Я не понимаю, в чем проблема. Разве я вам не полезен? Я могу что-то знать, но вы ни разу ничего не спрашивали. Это ведь в ваших интересах. — Конфликт интересов, — отвечает Намджун. — Минсок — твой муж. Сейчас ты можешь быть зол на него, но потом ты можешь винить себя во всем. Ты много с ним прожил, и ты его любишь, я понимаю. Тебе сложно пережить это предательство, но я не уверен, что ты можешь сейчас здраво оценивать свои действия. — Скажи прямо, ты считаешь меня истеричкой, — Чимин сжимает кулаки так сильно, что на коже отпечатываются лунки от ногтей. — Ты ничего не понимаешь. — Может быть, и так. Послушай, ты очень нам помог. Лишний скандал отвлечет внимание Минсока. Но больше ничего не делай, хорошо? Тебе лучше не играть с огнем. Мы готовы рисковать, привыкли уже, но с тобой всё иначе. Тебе не стоит лезть во всю эту грязь. Чимин — просто никчемный омега, который ни на что не способен. Намджун этого не говорит, но ему и не нужно. Его мысли читаются между строк. Чимин просто хочет сделать что-нибудь значимое, помочь. По ощущениям он сидит в особняке сотню лет, ему выть охота от своей бесполезности. Но Намджуну этого не понять.***
Чимин почти забывает про видео, которое они сняли с Чонгуком и Тэхёном. Он мало сидит в интернете, предпочитая больше времени проводить на свежем воздухе, читать или готовить. По телевизору он смотрит только романтические комедии, дорамы и мультсериалы. Он не избегает любых контактов с внешним миром, во всяком случае, специально. Проходя мимо столовой, Чимин видит, что Юнги сидит за столом, а остальные столпились за его спиной, и из любопытства подходит к ним. Чонгук замечает его первым и увлекает в крепкие объятия. — Мне так жаль, — шепчет он. — Почему? Ничего ведь… — Чимин осекается, ловя на себе взгляды, полные искреннего сочувствия. — Малыш… Ты только не… Постарайся не принимать близко к сердцу. Это полнейший бред, — Юнги сложно подобрать слова, поэтому он поворачивает ноутбук с открытой статьей. Чимин рад, что Чонгук обнимает его, потому что перед глазами плывет, как только он видит фотографию с собственной свадьбы. «Наркотики, алкоголь, измены: Пак Минсок раскрывает скандальную правду о том, что скрывалось за красивым фасадом его семейной жизни». Чимин пробегает глазами по статье. — О боже… — шепчет он и срывается в свою комнату. Его никто не останавливает. Чимин включает ноутбук. Его руки так трясутся, что еле попадают по клавиатуре, когда он вбивает в поисковике свое имя. На него обрушиваются десятки свежих статей. Он открывает одну за другой, и его бросает в жар. Это всё ложь. Конечно, ложь, но Минсок говорит так убедительно, так искренне сожалеет, что ему трудно не поверить. Даже его родители, и те подтвердили, что Чимин злоупотреблял алкоголем и наркотическими веществами, постоянно пропадал в закрытых клубах и вел разгульный образ жизни, а Минсок, бедная невинная овечка, был вынужден мириться с таким омегой из-за слепой любви. Чимин готов разбить ноутбук от ярости. Но вместо этого он бессильно плачет. Его жизнь разрушена, репутация растоптана, имя смешано с грязью. Всё, ради чего он жил, старался, изводил себя, теперь не имеет никакого значения.***
Намджун решает дать Чимину побыть одному, но проходит час, затем еще один, а из соседней спальни доносятся горькие рыдания, которые разрывают сердце каждого, кто проходит мимо. — Чимин? — Намджун осторожно стучится в дверь и, не получив ответа, заходит в комнату. — Уходи, — Чимин лежит под ворохом одеял и подушек, и его голос почти не слышен. — Оставь меня в покое. Намджун тяжело вздыхает и садится на край кровати. Было бы хорошо послать сюда Юнги, которому всегда есть, что сказать, или Хосока, который по части поддержки лучше всех, потому что сам Намджун понятия не имеет, что нужно говорить в таких случаях. — Минсок не заслуживает твоих слез. Никто не поверит в этот бред, что бы он там ни говорил. — В него уже все поверили! — Чимин вылезает наружу, весь мокрый и красный от слез. — Ты ничего не понимаешь. Люди готовы поверить любому грязному слуху, а у Минсока все доказательства. Я сам готов ему поверить! И мама с отцом. Не могу поверить. Они… Они все… Чимин шумно всхлипывает, пряча лицо в ладонях, и взрывается новым приступом рыданий. — Я хочу исчезнуть. Я так долго старался быть идеальным и счастливым. Чтобы все видели, какая у нас прекрасная семья. Для его же имиджа. Я всегда так старался, а теперь обо мне будут помнить как о… Не существует емкого слова, которое сможет передать, насколько сильно Чимин ненавидит себя в эту секунду. Ему хочется выплеснуть все собравшиеся внутри эмоции, и плевать, что Намджун вряд ли горит желанием выслушивать его истерики. — Почему всё это происходит только со мной? — произносит Чимин чуть тише. — Что со мной не так? Я всех раздражаю. Так всегда было, но раньше меня хотя бы в интернете любили. А теперь… Теперь нигде. Что я ему сделал? Я… Я не понимаю, за что он так. Он знает, что я жив, знает, что я это всё увижу, почему он это сделал? — Чимин, стой, подожди. Почему ты думаешь, что сделал что-то не так? В этом нет твоей вины. — Потому что такое могло произойти только со мной. Если бы я всё делал так, мои родители не стали бы говорить, что я наркоман и шлюха, а мой муж хотя бы попытался спасти меня из рук бандитов. — Что за бред? — слова Чимина настолько абсурдны для Намджуна, что напоминают плохую шутку, вот только Чимин говорит слишком искренне. — Ну-ка посмотри на меня. Ты последний, кого можно обвинить в чем-то настолько грязном. Минсок использовал твое имя, чтобы замять конфликт. — Я… Я не хочу больше жить, — шепчет Чимин, поднимая на Намджуна широко раскрытые глаза. — Чимин, нет. Ты говоришь так потому, что тебе больно и ты сильно расстроен. — Неправда. Я долго терпел, а теперь больше не хочу. Для чего мне жить? Раньше меня хоть кто-то любил. А сейчас… я потерял всё, но хуже всего — я потерял самого себя. Я не знаю, кто я без своего инстаграма, без этой роли идеального мужа. У меня нет своей личности, никаких увлечений, желаний, друзей, вообще ничего. Я живу в чужом доме, ношу чужую одежду, ем чужую еду. Я бесполезен. Все только и ждут, когда я отсюда исчезну. Особенно ты. — Это не… — Это так, — Чимин не дает Намджуну сказать ни слова. — Я же вижу, как ты на меня смотришь. Вы все стараетесь, чтобы мне было лучше, но я просто обуза. Ты же сам устал со мной постоянно возиться. Я приношу вам слишком много проблем. Пожалуйста, убей меня, просто убей и покончим с этим. Я устал так жить. Чимин падает на подушку и закрывает глаза. Он много думал о самоубийстве. Его успокаивала мысль, что любой кошмар можно закончить быстро и навсегда. Но только теперь единственное, что отделяло его от этого шага, больше не пугает. Смерть закончит его бессмысленное жалкое существование. — Пойдём со мной. И надень обувь. Она тебе не помешает. Чимин удивленно вскидывает голову. Намджун встает с кровати. По его непроницаемому лицу сложно понять, что он замышляет, но Чимин с сомнением надевает шлепанцы и следует за ним в столовую. Намджун просит немного подождать и через пару минут приносит гору тарелок, такую высокую, что Чимин бы не поднял ее за раз. — Ты решил показать мне свою посуду? — растерянно спрашивает он, беря в руки одну из тарелок. Она красивая. Голубая с синими цветочками по краям. Если Намджун хочет похвастаться своими сокровищами, он выбрал подходящие тарелки. — Спасибо, конечно, но сейчас не лучшее… — Бей. — Что? — Хорошенько замахнись и разбей. — Но… Зачем? Они же такие красивые. — Это самые старые и ужасные тарелки, что я смог найти. Ими уже давно никто не пользуется, — Намджун видит его сомнения и продолжает. — Давай, выпусти пар. Плачь, кричи, бей тарелки. Тебе нужно что-нибудь разгромить. Ты зол, Чимин. Так возьми и позлись. — Не могу же я просто взять и… — Чимин никогда не разбивал посуду просто так. Только случайно. — Конечно, можешь. Чонгук с Юнги так часто ездят в Икею, что бей хоть всё в этом доме. Только не поранься. Чимин вертит в руках тарелку. Намджун так удивил его, что в глазах высохли все слезы. — Смотри. Я тоже сейчас жутко зол. Потому что вокруг полно идиотов, которые не могут выполнить простейшие задания. А ещё поставки из Вьетнама пришлось прекратить, и у нас снова проблемы с Китаем. И всё это никогда не закончится. Иногда я дохожу до той точки, когда хочется все бросить и сбежать куда-нибудь подальше. Намджун швыряет тарелку о стену. Осколки летят в стороны. Чимин вздрагивает от громкого звука. — Твоя очередь. Что тебя злит? — Меня злит Минсок, — смущенно говорит он. Намджуна такой ответ не устраивает. Чимин прикрывает глаза и делает глубокий вдох. Хорошо. Возможно, ему это и правда нужно. Возможно, ничего страшного не случится, если дать волю разрушительным эмоциям. Он хочет что-нибудь разрушить, хоть раз позволить себе злиться. — Я ненавижу его. Я все эти годы так старался ради него. А он… Он просто взял и все разрушил. Ему что, больше заняться нечем, кроме как постоянно портить мою жизнь? Я… — Чимин не договаривает, потому что это уже неважно, он изо всех сил бросает тарелку на пол, затем берет ещё и снова швыряет её, чувствуя, как с каждым осколком его злость получает выход. — А ещё я злюсь из-за того, что родителям бизнес важнее, чем я. Как они могли? Они прекрасно знают, что я не такой, но все равно сказали все, что потребовал Минсок. Они как его послушные овечки. Что он скажет, то и сделают. Ненавижу их. Чимин даже не замечает, как повышает голос, но наконец он застывает, держа в руках идеально белую тарелку. — Но больше всего ненавижу себя, — говорит он совсем тихо. — Боже, я всё в себе ненавижу. Меня раздражает это тело. Оно слишком тяжелое для меня. Я постоянно это чувствую. Хочу весить меньше, но мне кажется, я поправляюсь даже от воды. Хочу быть привлекательным. Хочу перестать быть зависимым от своей внешности. Я как чёртов нарцисс. Постоянно смотрюсь в зеркало, и я ненавижу это. Чимин никогда не произносил этого вслух, и теперь его пугает собственная откровенность. Он слышит шаги на лестнице и роняет тарелку совершенно случайно. — Что вы тут расшумелись? — ворчит Юнги. Следом за ним заходит Чонгук. Чимин не успевает смутиться, потому что Намджун отвечает за них обоих таким тоном, словно бить посуду самое обычное занятие. — Просто злимся и избавляемся от хлама. Хотите с нами? — Надо позвать Тэхёна. Он меня пиздец как бесит в последнее время. С этими словами Юнги уходит наверх, а Чонгук забирает тарелку из рук Намджуна. — Дай попробовать. Меня ничего не злит. Я просто хочу разбить что-нибудь. — Играй по правилам, — качает головой Намджун. — Подумай лучше. Что-то должно злить. Чонгук оглядывается, проверяя, не возвращается ли Юнги, и хихикает. — Ладно, хорошо-хорошо, тогда меня злит, что Юнги вечно во сне стягивает с меня одеяло. Серьезно, он постоянно забирает всё себе! И еще сталкивает меня к самому краю. Ужасно! По счастливым глазам Чонгука так и не скажешь, что его всерьез это злит, но он разбивает тарелку. — Чонгук, радость моя, знаешь, как можно решить эту проблему? — смеется Намджун. — Ты тоже думаешь, что нам нужна кровать побольше? — Думаю, что тебе пора ночевать в своей комнате. — Ну теперь меня злишь ты, хён! На шум приходят все обитатели дома, и Намджуну приходится принести еще партию ненужной посуды. И то, что казалось полнейшим абсурдом, становится групповой терапией. Только чуть более веселой. В конце концов всё это превращается в обычное битье тарелок, пока на столе не остается ни одной. Пол усыпан разноцветными осколками, а Чимин чувствует себя умиротворенным. Ему хочется смеяться. Он разбил по меньшей мере шесть тарелок. Просто так. Потому что злился. Такая мелочь, но она дарит ему ощущение свободы. Он чувствует, как с него слетают оковы. Дома он ни за что бы не позволил себе такой роскоши. Он весь трясся, даже если разбивал что-то случайно. Но Чимину больше не хочется называть тот безликий коттедж своим домом. Сокджин и Чонгук уходят готовить ужин, и Чимин будет совсем бессовестным, если откажется. — Спасибо тебе большое, — Чимин улыбается, подметая мелкие осколки. Они с Намджуном остались вдвоем наводить порядок после погрома. — Мне было так плохо, а теперь я ничего толком не чувствую, просто устал. Правда, тарелки жалко, такие красивые. — Купим новые, такие же. Главное, что тебе стало лучше. Если захочешь снова побить что-нибудь, зови. В гостиной работает телевизор, который никто не смотрит. Милки выпустили из комнаты, и теперь он лежит под столом в надежде, что кто-то угостит его чем-то вкусным. Голоса похожи на умиротворяющие морские волны, они сливаются воедино, стоит только ненадолго задуматься. Чимин — единственный, кто не пьет, но он так устал, что в голове шумно. Он сидит на своем привычном месте около Намджуна и иногда осторожно поглядывает, как он ест. — А Минсок же неправду сказал, да? — вдруг спрашивает Чонгук и получает толчок в бок от Юнги. — Ну что? Спросить уже нельзя? — У тебя хоть какие-то границы есть, м? Человеку и так плохо, а ты ещё лезешь со своими вопросами. Чимин чувствует, что все взгляды обращены на него. На него смотрят, как на бомбу замедленного действия, кажется, вот-вот рванет, а когда именно не знаешь. — Нет, ничего, — спешит сгладить углы Чимин. — Вообще-то я и сам не хочу, чтобы вы думали, что я такой. Понимаю, у меня нет доказательств, и вам будет трудно мне поверить, но всё это ложь. Честно. Мне нельзя пить из-за таблеток, и Минсок бы меня убил за такой образ жизни. Да он меня даже из дома почти не выпускал, только по мероприятиям. Боже, всё это звучит так нелепо, но честно, я бы никогда не сделал ничего подобного. — Значит, это клевета, — Сокджин первым нарушает молчание. — Ты можешь подать на него в суд. У него хорошие адвокаты, но у тебя будет лучший. Мы поможем тебе добиться справедливости. Чимину страшно даже представить себя в суде напротив своего мужа. Даже под защитой Сокджина он не справится. Куда лучше, чтобы все продолжали думать, что он умер. — Всё в порядке. Я просто хочу, чтобы хотя бы вы знали, что я не такой, — тихо говорит Чимин и чувствует, как Чонгук поднимается и крепко его обнимает. — Какой кошмар, — грустно бормочет он. — Мы и так не сомневались в тебе, Чимин. Человек, который готовит такие вкусные булочки, не способен ни на что плохое, — улыбается Хосок и треплет его по волосам. — Точно, малыш, неважно, кто и что о тебе говорит, теперь ты с нами, а значит, на твоей стороне всегда будут как минимум шесть человек. Что бы ни случилось, — говорит Юнги, и Чимину кажется, что этот особняк он вполне может назвать своим домом.