Жизнь после жизни

В каком возрасте начинается жизнь? Вопрос странный и несомненно философский. Когда человек начинает по-настоящему жить? Быть может сразу, когда рождается? Или выпорхнув из-под родительской опеки, ощутив на вкус опьяняющую свободу? Или, может, человек начинает по-настоящему жить, когда влюбляется или когда качает на руках ребёнка — своё продолжение? Когда начинается эта самая жизнь — в семнадцать, двадцать пять или в сорок, на пороге зрелости? Наверное, каждый назовёт свою цифру, потому что возраст есть именно цифра, а вот жизнь это понятие обширное, не точное, его нельзя уместить в конкретное число. Для одних жизнь — это бесцветная вереница серых монотонных дней, для других — яркий калейдоскоп. Одни проживают долгую, но ничем не ознаменованную жизнь, тянущееся бессмысленное бытие. А кто-то живет мало, но ярко, как вспышка, понимая весь смысл жизни и счастья. Счастье… Возможно, оно и есть определяющий элемент в вопросе «когда начинается жизнь?» Ведь мы ассоциируем жизнь именно с теми моментами, когда мы были счастливы, пусть иногда и осознаём это, к сожалению, непозволительно поздно. Если жизнь это счастье, следовательно жизнь может начаться и в двадцать, и в сорок и даже в шестьдесят, случилось бы счастье… — Андрей, перестань! Люди же смотрят! — Катя шикнула и очаровательно вздернула нос, ловко увернувшись от очередного поцелуя Жданова. — Пусть смотрят, — невозмутимо промурлыкал Андрей, не в силах оторваться от губ любимой женщины. Они сидели на ступенях собора Священного Сердца и целовались. Катя смущалась и краснела — прелюдные нежности в их-то возрасте, но Андрея это никак не останавливало. Ему словно опять было пятнадцать и он, как мальчишка, был по уши влюблён и самозабвенно счастлив с той, которую ждал всю жизнь, с той, которую вырвал из цепких лап самой смерти. Он не видел смысла прятаться и скрываться. Наоборот, ему хотелось петь, как эти парижские уличные музыканты на площадке собора, хотелось кричать о своей любви на весь мир, ведь, наконец-то, он был по-настоящему и абсолютно счастлив. Андрей поймал в объектив фотоаппарата Катю и, затаив дыхание, сделал несколько снимков. Она была такой нежной, такой воздушной в этом легком кашемировом пальто и аккуратной шляпке. Перед операцией ей пришлось отстричь свои шикарные каштановые волосы, что спадали крупными буклями ниже плеч. Сейчас Катя носила строгую, короткую стрижку, с которой выглядела утонченно и смело. Многие связывали такую резкую смену имиджа с разводом, только лишь самые близкие знали, что последние два года Катя отчаянно боролась за жизнь. Опухоль оказалась доброкачественной, но довольно разрослась и находилась в неудобном для хирургического вмешательства месте. Жданов не терял времени. Он сдержал своё слово и нашёл для Катерины лучшую клинику в Израиле, где заслуженный профессор кафедры нейрохирургии, известный практикующий нейрохирург Ян Робкин, провёл сложнейшую двенадцатичасовую операцию, которая завершилась успехом и благоприятными прогнозами. Андрей тогда снова не отходил от Катиной постели ни на шаг и неустанно молился. Вера в ее выздоровление была непоколебимой. Он не допускал ни единой мысли, что женщина всей его жизни может умереть. Он был настроен так воинственно, что, наверное, даже высшие силы отступили и капитулировали под его нерушимой верой и чёткой убеждённостью — он ее не отдаст. Никому. Михаил дал Кате развод сразу. Не было смысла возрождать их семью. Ее ведь по сути никогда и не существовало. Были лишь его жалкие попытки заслужить расположение женщины, которая никогда его не любила. Сейчас, оглядываясь назад, он это остро понимал, но уже ничего не мог изменить. Зато он мог помочь Кате. Помочь в благодарность за все, что она сделала для его бизнеса, за то, что подарила ему прекрасного сына, с которым, к слову, Мише, наконец, удалось наладить отношения. После того, как Михаил обналичил внушительные накопления и продал нескольким контрагентам право использовать бренд Мармедадoff почти в десятке городов России, он направил все вырученные деньги на лечение бывшей жены. Со стороны Серёжи это было воспринято как шаг к примирению. Катины родители и все их друзья восхищались его благородством, только он один знал, что это была лишь самая малость из всего того, что он должен был сделать для Кати, чтобы искупить все потерянные годы рядом с нелюбимым человеком, оставив любимого там, за несколько сотен километров. Конечно, она могла уйти в любой момент и, наверное, порой искренне хотела сделать это, но Миша, словно чувствовал всякий раз порыв жены, старался предотвратить расставание любыми способами. Он искусно давил на жалость, на привычку, на чувство долга, а потом Катя забеременела и после рождения сына окончательно смирилась со своей участью. Сейчас Михаил решил начать жизнь с чистого листа. Он порвал с любовницей, нанял команду управляющих для своих ресторанов в Питере и Москве и обосновался на юге Италии. Несколько месяцев назад он встретил Терезу, знойную итальянку с лазурно-голубыми глазами и чёрными, как смоль, волосами, и успокоился в новой любви. — Андрей, ну перестань меня фотографировать! — Ты даже не представляешь, сколько раз я видел это во сне, — мечтательно закрыв глаза, ответил Жданов. — Ты, я, Париж и много-много совместных фото. — Какая осень в этом году, — пощурившись на ярком октябрьском солнцем, отозвалась Катя. — Чудесная, — кивнул Жданов и, заговорщически улыбнувшись, запустил руку в карман плаща. — Кольцо? — Катя распахнула удивленные глаза и застыла перед красным бархатным футляром. — Ты выйдешь за меня? Ты станешь моей женой, Кать? Я должен был сделать это раньше, двадцать лет назад. Я знаю, но… Не могу этого объяснить, но все, что произошло, помогло мне многое осознать. Мы оба совершили чудовищную ошибку — мы оба позволили себе думать, что можем друг без друга. — Я выйду за тебя, — кивнула Катя, даже не делая многозначительных пауз. — Я теперь знаю цену жизни и цену времени. И сколько бы мне ни осталось, я хочу прожить каждую минуту с тобой. — А я с тобой, — Андрей взял Катину правую руку и с благоговением надел на палец кольцо с сияющим сапфиром. — Хоть и уверен, что впереди у нас целая вечность. Ведь нас нельзя разлучить. Я уверен, что мы всегда будем вместе… Даже на небесах. — Я тоже уверена в этом… Катя устроилась в его тёплых объятьях и, прикрыв глаза, растворилась в блаженстве. Как долго она ждала этого ощущения чуда и восторга. Как долго уверяла себя, что жизнь закончена, хотя она даже не начиналась, а началась только сейчас, рядом с ним…

***

Уж сколько их упало в эту бездну, Разверстую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли. Застынет все, что пело и боролось, Сияло и рвалось. И зелень глаз моих, и нежный голос, И золото волос. И будет жизнь с ее насущным хлебом, С забывчивостью дня. И будет все — как будто бы под небом И не было меня! Изменчивой, как дети, в каждой мине, И так недолго злой, Любившей час, когда дрова в камине Становятся золой. Виолончель, и кавалькады в чаще, И колокол в селе… — Меня, такой живой и настоящей На ласковой земле! К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры, Чужие и свои?! — Я обращаюсь с требованьем веры И с просьбой о любви. И день и ночь, и письменно и устно: За правду да и нет, За то, что мне так часто — слишком грустно И только двадцать лет, За то, что мне прямая неизбежность — Прощение обид, За всю мою безудержную нежность И слишком гордый вид, За быстроту стремительных событий, За правду, за игру… — Послушайте! — Еще меня любите За то, что я умру. © Марина Цветаева