Разделяющие сопредельность (Запертые)

Никита       Ужин проходил спокойно и почти молчаливо, однако это не мешало мне сидеть как на иголках. Я спешил первым закончить трапезу и ретироваться с посудой к мойке — стоя спиной к ней, можно перестать «держать лицо» и слегка выдохнуть. Этой уловкой я пользовался довольно часто — словно интерес к моей персоне, намывающей грязные тарелки, снижался. Она, будто соревнуясь со мной в терпении, с маской безразличия поднесла к губам чашку, делая вид, что не просекла моих маневров. Хотя я уверен, что такие вещи замечает на раз. Видимо, относительно меня у неё зреет другой план, знать который я не хочу. Провоцировать — тем более не намереваюсь.       Малыш Эндрю закончил вторым и, подхватив свою тарелку вместе с ее посудой, отправил все ко мне в раковину вдогонку. Когда из-за стола начал подниматься третий парень, она озвучила мягко, но с требовательной интонацией: — Влад, останься и оголи торс.       Оставалась ещё Викки — последняя представительница нашей компании под её надзором. Она подошла к вставшей из-за стола девушке, растерянно хлопавшей ресницами, с застывшим вопросом в глазах, и подмигнула, словно давая понять: «Ничего необычного, не переживай». Затем развернула ее за плечи и подтолкнула в сторону спальни. Разве что по ягодицам вдогонку не шлепнула. А меня передернуло ещё на слове «оголи». Я жаждал лишь одного — удалиться за дверь и ничего этого не видеть. Вот только Малыш, как ни в чём не бывало, собрал со стола сервировочные салфетки, а потом поднял, сложил и убрал в шкаф за кухонной зоной сброшенную Владом кофту. — Руки! — коротко бросила строгая дива, коснувшись края стола, и полуголый парень послушно положил ладони на поверхность. Хотя бы лица его мне не было видно, только спину. Я не хотел представлять, что он сейчас чувствует. Мои челюсти и так сжались до предела. Я быстро дотер и расставил посуду, и нас с Малышом, наконец, отпустили умываться перед сном. Обычно, переодевшись в ночные футболку и пижамные штаны, я отмечал мысленной галочкой, что очередной мучительный день завершён. Я его пережил и можно отдохнуть. Для меня, конечно, и сегодня было так. Но только не для Влада. Мы с Малышом прикрыли за собой дверь в просторной ванной комнате, и я, как обычно, встал со своей зубной щёткой от раковины справа, так, чтобы вторая часть этого помещения, где за душевой кабиной находилось ещё кое-что, оставалась за спиной. Меньше всего хотелось в эти минуты уединения (Малыша Эндрю я помехой уже не считал) воспоминаний о том, что там находится за кабиной, и свой самый первый отвратительный день прибытия в эту закрытую «клетку». И также мне пришлось задвинуть куда подальше своё отвращение и брезгливость к этому худощавому высокому мальчишке, натирающего зубы рядом со мной. Во-первых, если рассуждать здраво (а в этом месте можно было запросто лишиться рассудка), чем дольше она играет со своей любимой игрушкой, тем дольше времени пройдет, пока не возьмется за меня. Под игрушкой подразумевался Малыш Эндрю, которому по всем параметрам всё нравилось, как безмозглому извращенцу. Однако, или во-вторых, имелась одна причина почему я терпел этого паренька, подающего мне посуду и спящего на соседней койке. Эта, мать его, хозяйская подстилка, смогла как-то раз отгородить мою шкуру от нехилых ударов, поймав собой большую их часть и взывая к благоразумию свою госпожу. И потом ещё, когда от постоянного нервного напряжения я выронил на кухне чашку (разумеется, вдребезги), Малыш одним прыжком оказался рядом со мной, и когда она повернулась, ожидая объяснений, я ещё не успел сообразить, он громко отчеканил: — Мы тут случайно чашку грохнули… — Что значит мы? — высверлила она взглядом сначала его, потом меня. — Да одновременно к ней потянулись, ну и… — Убрать! — коротко отрезала и отвернулась к тому, от чего её отвлёк шум. Даже не записала провинность в табель, за что я мысленно воздал хвалу всей высшей справедливости и подмигнувшему мне пацанёнку. Этот парнишка вселил в меня надежду, что я хоть немного продержусь в этом сумасшедшем доме. Конечно, он больной на всю голову, но… хороший.       Андрей — так звали его в прошлой жизни. И иногда так величала хозяйка, когда тот впадал в немилость — собственно, таким образом я его имя и узнал. В остальное время и для всех здесь он был Эндрю (или Малыш, наверно в силу юного возраста). Я — Никита, чаще просто Ник. Девушка в спальне именовалась Викки (или Вишня, как обожала её называть она). Парень у стола — Влад, или Волчонок. Может потому, что у него очень быстро росла серебристая, как мех, щетина? Или по другой причине, кто ж разберет дикость мыслей этой горгоны. А как на самом деле звали эту самую дивную в обратном смысле хозяйку клетки, кажется, не знал никто. Она просила называть её Титул. *** Несколько минут Титул оценивающе рассматривала спину Волчонка. Красивую, не такую худую, как у Малыша, но и не такую накачанную, как у Ника. — Как прошла смена? — наконец осведомилась она. — Нормально, без происшествий, — Влад ответил коротко и угрюмо. — Хорошо, — она подошла, по-хозяйски обвила руки вокруг его торса, и положила свой подбородок ему на плечо, — следующая во вторник. — Я помню, — снова слишком формально констатировал Влад, и Титул, вздохнув, отстранилась от него. — Ложись! — с нескрываемым разочарованием велела она. Когда парень опустился грудью на стол, провела рукой по его стриженным волосам, повела подушечками пальцев по шее и ниже по спине. Его руки с аккуратными налитыми бицепсами выразительно отражались на холодном глянце поверхности. Залюбовавшись на линии, она отвлеклась лишь на вышедших из ванной Малыша с Ником. Те быстро прошмыгнули в спальню, получив её одобрительный кивок. Оставшись снова наедине, Титул облокотилась на стол рядом с Владом и расположила голову на локтевом сгибе его руки, желая получить хоть крупицу той отдачи, которая была раньше. Она даже провела пальцами по щеке: — Тебе снова пора бриться: щетина. — Хорошо, утром побреюсь. От его безучастного тона Титул зашипела и резко поднялась, качнув черными волосами, убранными в высокий хвост. — Выпрямись, — приказала она, и Влад поднялся. Титул протиснулась между ним и столом, присела на край и, разведя колени, притянула Волчонка к себе, касаясь бедрами. Тот не стал обнимать в ответ, даже убрал руки за спину. Это предельно возмущало, но "марку держать" она умела. Надевать перчатки с шокерной защитой или использовать другие средства устрашения, коих имелся целый арсенал, не хотелось: Влад хоть и удалялся от контроля — не собирался поступать опрометчиво. Теоретически, он мог бы прямо сейчас отомстить Титул. Ведь она не была спортивнее, у них был примерно одинаковый рост. Но физически он был сильнее — все-таки мужчина. Хотя какой смысл ему об этом размышлять, если это подобие квартиры нашпиговано камерами, прослушкой и различными видами подачи сигнала о нарушении правил. Поднять бунт на корабле значило бы подписать себе приговор. Притом даже не смертный, а гораздо хуже. Безопасность этой привлекательной особы приравнивалась к безопасности всей системы их содержания. — Посмотри на меня, — негромко, но холодно приказала Титул. Влад молча посмотрел в её карие глаза, тяжело и устало. — Так и не успокоился после того раза? Ты тогда преступил черту и понимаешь, за что я была вынуждена применить всю строгость. Парень скривился и резко задышал, сдерживая поднявшуюся в нем волну эмоций от воспоминаний, пока она продолжала: — Не создавай себе дополнительных сложностей. Отпусти это. Иначе тяжело придётся — тебе ещё здесь долго тусоваться. Слова прозвучали как угроза, и выражение безысходности скользнуло по лицу Влада. На щеке дрогнула мышца. Титул протянула к ней руку и провела пальцем успокаивающе: — Придется постараться вернуть все как было, — добавила она тише. — Я и так стараюсь! — вырвалось у Волчонка.— Я спокоен! И работаю и здесь, и там. — Тише, тише, спокойный ты мой! Да, вижу, ни одного нарицания в табеле — и эти старания я ценю, — она взяла его лицо обеими руками: — Но ты же знаешь, что мне этого не достаточно… Она выразительно заглянула будто внутрь Влада, ожидая осмысления своих слов. И наконец, увидев то, что хотела, отпустила его. — Иди, готовься ко сну.