Разделяющие сопредельность (Запертые)

Титул, три недели назад — Да, это наш клиент. Посмотрите, вот здесь, — я ткнула пальцем в экран, — как вздыхает. Он как будто не может признать то, что они хотят. Но смотрит на них так, словно правда на его стороне. Признает вину, будто это неизбежно. Хотя доказательств против него нет. — Выгораживает? — обернулся один из двоих ребят, одетых в форму отряда быстрого реагирования. — Определенно. Берёт всю вину на себя. Дальше вот тут — провокация, фото. А он? Вот здесь. Смотрит и пусто. Нет в глазах злобы, хотя тут она точно должна быть. — Похоже. А что если надавить? — Да нет, не надо. Сломается раньше времени. Лучше упакуем, доставим, приручим, а там разберемся, что он скрывает. — Что-то не нравится мне эта затея. Вас и так уже четверо… — засомневался второй. Но я уже все решила: — Малыш не в счет. А мы потеснимся. Выпиши ещё одно спальное место да и все. Минимум затрат, зато пользы от такого тела будет — прилично. — Тело отличное, с этим не поспоришь. Поработать можно. Но я ещё не принял решение. — Ладно, тогда смотри дальше. Сейчас будет страх. Промотай на окончание суда. Вот, смотри. Приговор. Видишь? Момент осознания что его ждёт: рот открыл, паника, взгляд мечется, не знает за что зацепиться, как исправить положение. Так держался, чтобы не выдать, а про себя забыл — не подготовился, и вот результат. — Даа, если сыграть на этой ситуации, какое кино красивое выйдет: губы, рот, наручники… — протянул первый. Второй перебил: — Вы сейчас мне здесь все слюнями зальёте! Ну-ка замолчали оба! Дайте подумать. Блин, я сам завелся. Хорошо, разузнаю, почему на суде у него никого не было. Проблем нам не надо только из-за красивого зада. Внутри разливалось ликование, но внешне надо было сдержаться. И я только невозмутимо кивнула, мол правильно, проверь. Главное, чтобы мне его привели — а там все получится. Я прокрутила множество сценариев и уверена, что доведу это дело. Парень с записи казался самоотверженным, стойким, он умел держать себя в руках, очень смело. И вдобавок хорош собой. Все это пригодится, если он станет моим. А подход к нему я найду — это ведь лучшее, что я умею. *** Настоящее время. Никита. Я опять проснулся первым. Дернулся и резко пришел в себя. Часто снится зал суда, меня уводят, когда вырываюсь запястья ломят от наручников. Машинально растираю руки и убеждаюсь, что следов нет. Они сошли здесь, примерно за неделю. Вроде никого не разбудил. Пытаюсь успокоить сердечный ритм, но безуспешно — перед глазами картинки одна за другой, как меня выводят из здания и пихают в машину. Или как огромная пасть пошарпанного тюремного здания поглощает меня. Реже — что я просыпаюсь в камере, иногда среди неизвестных мужиков, а иногда с молча смотрящей в упор Титул, и страх сковывает конечности. Холодный пот прошибает ещё во сне, ноги начинает трясти точно как тогда, в ожидании, на скамье в мрачном коридоре. Только в тот день до камеры меня так и не довели — двое, чьих лиц я не видел за черными масками, спокойно, будто так и надо, сняли наручники, вывели из здания тюрьмы. Надели повязку на глаза, предварительно показав на своей экипировке оружие и сказали, чтобы не думал рыпаться, притащили сюда. Здесь — понятия не имею где это. В лифт меня втолкнули не снимая повязки. Понял только, что многоэтажка — уши заложило при скоростном подъеме. Про себя я назвал это место клеткой. Как только дверь захлопнулась с лязгом и сигналом электронного замка, я чувствовал себя загнанным в угол диким зверем. Несмотря на то, что внутри все выглядело комфортабельно, я не мог привыкнуть к отсутствию окон. Их не было вообще нигде. Небольшой холл: слева сплошной ряд шкафов с выделяющейся на их фоне синей дверью, а справа перед висящей на задней стене плазмой, белый диван с классическими округлыми подлокотниками, у его ножек ковер–имитация шкуры белого медведя, на котором частенько устраивается Малыш, удобно прислонясь спиной к мягкому сиденью и откинув голову, чтобы хозяйка могла поглаживать его шевелюру. Диван отделял от холла зону кухни со встроенной техникой и тем самым столом, и Титул, стоило ей только обернуться с дивана, могла видеть чем заняты остальные. Между кухней и синей дверью был проход в спальню, перед ней дверь в ванную комнату, в которой сперва шли раковина и шкаф с полотенцами и пижамами, напротив них тесная кабинка туалета и чуть просторнее душевая. А за ней, мать её, «зона релаксации», в которую меня запихнули против моей воли в первый же день. Понятное дело, что я там далеко не расслаблялся. Но если туда меня ещё смогли воткнуть (в это гребаное джакузи) в состоянии аффекта, то в синюю дверь я не позволю им даже под страхом смерти (…а что, я разве не сказал что там за ней? Да-да, именно то, о чем вы сейчас подумали, комната ужаса, с шумоизоляцией и всякой свисающей хренью на стенах). Мне одной секунды увиденного через дверной проем хватило, когда в неё уводили Влада, чтобы понять, что я буду драться до последнего. Если подойдут парни — вырублю нахрен кулаками. И даже если Титул применит электрошокер, корчась на полу, буду хоть зубами упираться, но живым затащить туда не дам. Синее пятно с наружной стороны будет последним, что я увижу в последний миг… Однако, пока Малыш Эндрю сопит где-то рядом, у меня пока есть шанс прожить еще один бессмысленный день. Вернее, как сказать прожить — пережить. С**ка, как же время до завтрака течет бесконечно медленно… *** Никита, Три недели назад — Сними повязку — холодный женский тон. Я снял и проморгался от света помещения. Непонимающе озираться мне долго не позволили. — Раздевайся! — приказ резанул по нервам. Я вздрогнул, и во мне закипело. Обведя всех присутствующих взглядом, ища объяснения этому бреду, заметил только, что другая девушка, молчавшая в сторонке, потупила взор и отвернулась. — Нет! — коротко и ясно. Я уже понял, что бесполезно, но по-другому ответить не мог, не умел, да и не хотел. Обладательница холодного тона продолжала стоять не шелохнувшись, и со мной заговорил один из парней, тот что был покрупнее. Хотя до моих мышц ему было ещё далеко: — Ты осужденный? — Да. — Тебя приговорили? — Да. — Голос сник и как будто стал не мой. — Так приступай к исполнению! Если бы он был на шаг ближе, я бы уже отметился кулаком на его физиономии. Я сжался в пружину, когда раздался непонятный треск. Резко перевел взгляд на брюнетку, поднявшую руку в перчатке с электроникой. Она еще раз продемонстрировала электроразряд: — Или помочь?       Я помню, как рванул на самого щуплого: он стоял аккурат посередине, а за его спиной я видел кухню. А кухня — это нож или хоть что-то. Но пока я летел плечом в худого (кстати реакция у него была прекрасная — успел-таки отскочить) меня и подсекли и успели поймать за робу, чтобы я не распластался по полу. Заломили вдвоем руки, как при аресте, профессионально, и втолкнули в ванную. Я инстинктивно рвался обратно в холл, хотя это было бессмысленно. И вдруг отпустили и даже оба вышли. Вошёл худой парнишка. Это меня обескуражило, однако тот спокойно заметил: — Бежать здесь некуда, так что заканчивай и лезь в душ, — при этом протянул мне новые боксеры-плавки и отошел на пару шагов. — Что им от меня надо? — спросил, всё еще не видя в худощавом для себя никакой угрозы. Даже промелькнула мысль взять его в плен, но осмотревшись убедился, что и это не выйдет: никаких тяжелых предметов, полотенец, и даже шланг в душевой отсутствовал. — Чтобы ты помылся. А потом мы познакомимся. Я кстати Малыш. — Не сомневался, — буркнул я, переодеваясь. Напрасно я думал, что плавки меня защитят от обозрения и домоганий. В этот вечер лучше бы они мне вообще не снимали повязку с глаз. Ибо после душа, сев в теплое джакузи, я понял, что буду в нем не один: вся странная компания, кроме Малыша, в купальниках опустилась в воду рядом. Круглое пространство не было таким уж большим, и любой, если бы протянул руку, мог до меня достать, как бы я не вжимался в борт. Эта сопредельность бесила. Мне было плевать на тихую музыку, и на шампанское, которое отчаянно пыталась влить в меня брюнетка. Она улыбалась на все мои увертывания подбородка и сжатые губы. Меня тошнило от всего, что я видел: как горели глаза Влада, кусавшего Викки за вишневый верх купальника (скромность её куда-то улетучилась после шампанского), удерживая при этом под бедра, как отдавала приказы Титул, а Малыш услужливо приносил закуски на изящном подносе. На нем кроме плавок были одеты ещё воротничок и манжеты официанта — и это было также пошло, как то, что она смачно шлепнула его по ягодице, когда наконец разрешила их снять и присоединиться к ней. А он с**ка не стеснялся ее облизывать и нырять к району пупка. Я отворачивался, когда она томно выгибалась, закатывая глаза, но это не оставалось безнаказанным: меня щипали и трогали, заставляя повернуться обратно. Так продолжалось бесконечно, либо мне приходилось тошнотворно смотреть на начинающуюся оргию, либо снова лапали за грудь или зад. Когда перед глазами уже поплыло, я вцепился в край, чтобы не сползти под воду и не захлебнуться. В ушах все слилось в непонятный шум, тело стало ватным и все перевернулось. Очнулся наверно спустя минут двадцать, лежащий на дне уже осушенного джакузи, но хотя бы один, завернутый в плед. Наверно ушли продолжать в спальню, а мне хотелось лишь одного: забыться и все это из памяти стереть. *** Титул, настоящее время. Какого хрена все не спят в шесть утра? Один дерганый был, так теперь ещё второй завертелся. Ведь не тронула его вчера, даже наоборот. Придется сменить тактику и вымотать сегодня так, чтобы спал без задних ног. Вишня из-за него же проснулась. Где там мой Малыш? Наверняка тоже слышит как все зашуршали. Да, увидел мой знак рукой, наблюдательный змееныш, несёт халат. Надеваю и ухожу в ванную молча. Распоряжений не даю: все вышколены режимом, а Малыш сам займется кофе — знает какой я предпочитаю после душа. Только вот я, не успев раздеться, слышу стук в дверь и затем вижу в проеме его голову. — Можно? Не дожидаясь даже кивка бесцеремонно входит. Это что ещё за новости? Бровь поползла наверх, но в остальном не подаю знаков и стою в ожидании. Подходит, осторожно заглядывая в глаза: — Помогу расслабиться? Может массаж? — Если захочу — попрошу! — коротко высказываю неодобрение. Но он не уходит. — Ну Ти, я же вижу, как ты напряжена. Выспаться не дали, меня ты прогнала на свою кровать. А что Волчонок смотрит на тебя волком — так это у него пройдет… Мне никогда не доводилось бить Малыша по лицу — всегда считала пощечины признаком неуправляемого внутреннего гнева, который берет над человеком верх. Это не спарринг и не тренировка, где соперник тебе равен, и навесить ему значит защитить свою честь и одержать чистую победу. Совсем другое, когда перед тобой существо младше и слабее, и при этом не только не пытается напасть, а из кожи вон лезет угодить. Но сейчас (хотя он прав, все из-за Волчонка) руки так и чесались. Но я ничему не позволяю брать надо мною верх: ни гневу, ни чувствам, ни кому бы то ни было. Еле сдержав минутный дикий порыв, резким выпадом хватаю запястье Эндрю, выворачиваю почти до хруста, и не жду, пока он вскрикнет от неожиданности, шепчу в ухо, оказавшееся почти у моих губ в его невыгодном положении: — Не смей делать выводы за меня, — между каждым словом я сделала выразительные паузы. Затем ослабив хватку добавила: — Я захотела душ, твое дело — приготовить кофе. А потом, когда я выйду, вытереть здесь пол. Всё. Отпускаю его руку. Он наконец, поджав губы, выходит. Какого хрена все начали отбиваться от рук? Хотят показательное выступление? Сегодня они его получат! — встаю под струи и продумываю наилучший план.