В отражении красной луны

      — Какая жуть! Он, наверное, сидел в тюрьме, и там его так изуродовали?       — Да о чем ты? Это ж модно сейчас. Делать себе шрамы, жуткие линзы вставлять, татуировки. Обычный панк!       — От него просто мурашки по коже, его ж дети испугаются. Кто его сюда пустил?       — Кажется, он пришел за своим ребенком…       — Ребенком? На месте воспитателя я бы десять раз подумала, прежде чем отдать бедного малыша типу с такой свирепой мордой. Он, наверняка, уголовник!       — Точно, нормальный человек такое с собой делать не будет.       В раздевалке детсада было шумно, как обычно. Ога со скучающим видом пялился в окно, где на площадке еще бесилась младшая группа. Кота и Бесопуз завели всю толпу, устроив визгливые догонялки, и воспитательница безуспешно пыталась собрать расшалившуюся ребятню в кучу. Ога улыбнулся уголком рта: Владыка Тьмы есть Владыка Тьмы — даже в детском саду устроит хаос и заставит взрослых ползать на коленях, отлавливая детей.       За его спиной послышался новый шквал родительского шушуканья, и Ога закатил глаза. В школе козырять своей наполовину жуткой дьявольской рожей было круто. Вся чертокаменская шайка еще больше зауважала его, прослышав, что Ога получил свои шрамы в супермахаче с супердьяволом. Не говорить же им, что он получил их от самого себя, словив позорное заклинание в лицо.              Подруга Рыжего не смогла ему помочь. В тот день, когда она отвела его в комнату и начала лечить, Ога сразу понял, что что-то пошло не так. Чувствительность возвращалась к его мышцам и коже, зрение начало проступать на левом глазу, но Орихимэ с каждой секундой становилась все более испуганной, пока ее рука не дрогнула. Ога схватил ее за запястье.       — Продолжай, это работает.       — Но ты… твоя кожа…       — Не важно, верни мне глаз. Потом разберемся.       Взять в руки зеркало в тот момент было страшновато. Конечно, Ога не особенно трясся над своей внешностью, а шрамы и вовсе считались доказательством мужественности. Но это выглядело по-настоящему жутко. Куда хуже чем то, что сделал Форкас…       Его зрение вернулось. Оно было даже лучше, чем до лечения. Спустя время Ога понял, что видит этим глазом куда лучше всякую демоническую хрень, чем обычным. Чужие потоки силы, духовную энергию, молниеносные движения противника. Стоило ему сконцентрироваться, как глаз помогал узреть то, что в обычное время Ога не замечал, как человек.       Единственным недостатком глаза оказалось то, что его радужка стала ярко-красной. Дьявольщина какая-то! При виде его глаза Саотоме вытаращился на него, как на чумного. Другие были озадачены, и только доктор Форкас выдохнул, отведя взгляд в сторону.       Глаз можно было прикрыть линзой, чего Ога, конечно же, делать не стал, но вот все остальное линзой прикрыть было невозможно. Кожа вернула чувствительность, но покрылась жуткими шрамами вперемешку с чернильными нитями проклятья. Половина Огиного лица напоминала скорее уродливую маску монстра Франкенштейна, чем лицо обычного юноши. Мышцы двигались исправно и его, к счастью, не перекосил паралич, каким грозил доктор Форкас, так что жаловаться по сути было не на что. Подумаешь, шрам и красный глаз… Его злобное отражение постаралось на славу: проклял так, чтобы Ога никогда не забывал о том, что случилось.       Орихимэ, расстроенная результатом, принялась извиняться, но Ога ее остановил.       — Чего рассыпаешься в извинениях, дура? Разве я не просил вернуть мне глаз? Ты его мне и вернула. И кожа у меня больше не резиновая, гляди, — он подергал себя за щеку, ощущая под пальцами грубые шрамы.       — Но ты… твое лицо…       — Похож на дьявола? Так я и есть папаня дьявола, не так ли? — он улыбнулся ей, сверкая дьявольским глазом и такой же жуткой улыбкой.       Она в слезах выскочила из комнаты. Нехорошо как-то вышло, Ога даже думал догнать и извиниться, но в этот момент вошел Ичиго, держа в руках Бесопуза.       — Эй, ты что сказал Иноуэ?! — он хотел, было, наехать, но Ога обернулся, и Куросаки охнул, тут же хмуря брови. — Не сработало? Что случилось с твоим лицом?       Ога пожал плечами, снова отворачиваясь и глядя на свое отражение. Бесопуз в руках Рыжего заерзал, стремясь выбраться из чужого захвата и протягивая руки к родителю, но Ога не спешил брать его на руки. Так-то мелкий любил всякую страсть, но кто знает, как отреагирует на Огино лицо.       — Возьми его, — Рыжий сделал пару шагов вперед, протягивая Бесопуза, но Ога отступил, все еще отворачиваясь лицом в сторону.       Не хотелось бы, чтобы малой разревелся тут, устроив концерт. Чо делать-то? Снова замотать морду бинтами и ждать Форкаса: вдруг тот что исправит?       Но Бесопуз был не готов ждать, вольтанув Рыжего, он скатился на пол по его ногам и быстро пополз к Оге.       — Э, чо творишь?! — отворачиваться теперь было затруднительно.       Малой вскарабкался по его одежде, усаживаясь у него на локте и с интересом разглядывая родительское лицо. К счастью для Оги он, кажется, не собирался ни пугаться, ни рыдать. Ткнул пальцем ему в щеку, подергал за бровь, вцепился в уголок рта и вдруг довольно рассмеялся, сверкая очарованным взглядом и тянясь обниматься.       — Эй, а малому нравится, — Ога улыбнулся.       Судя по выражению лица Рыжего это выглядело довольно стремно, зато Бесопуз пришел в полный восторг, пища, прыгая на руках у родителя и тычась лицом ему в щеку.       — Па! Дя-бу!              В школе все пришли в священный трепет перед жутким Огиным видом, но в других общественных местах люди начали шарахаться от него еще больше. Не то чтобы Оге было до этого дело, обычно он не обращал внимания, но иногда раздражало. Его лицо привлекало больше внимания, чем хотелось бы. Порой незаметность для них с Бесопузом была самым желанным подарком от общественности на Земле и в Демонии. Но рассчитывать на нее не стоило.       Вот и нынче все то же самое. А ведь ему сюда каждый день приходить. Чертовы мамаши в садике… Но главное, что Бесопузу тут нравилось, и Ога наконец мог побыть хоть половину дня наедине с собой. Правда, они приходили только третий день, кто знает, что будет, если Бесопуза обидит какой-нибудь ребенок или случится еще что-то, и он вольтанет на всю округу. Так что Ога или Хильда пока болтались где-то поблизости, на случай катастрофы. Хотя куда уж ближе, сад и так был на соседней улице.       — …его ж проверяли органы опеки, вдруг он бьет свою жену и ребенка?       Спасибо Аой за то, что пошла с ним в первый день и сгладила острые углы, а то бы Огу точно решили проверять какие-нибудь опекуны: так таращилась на него заведующая садика. Но Бесопуз показал себя с лучшей стороны, а встретив в саду Коту, и вовсе обрадовался. Если не знать всей правды: обычный ребенок же.       — А жена его красавица, как только вышла за такого панка-уголовника…       Опять Куниеде объяснять, что она не мать и не жена. Но это уже не Огины проблемы.       Группу шумных детей ввели в здание сада, а значит, его страдания у этого подоконника и шипящего серпентария закончены. Галдящая толпа под надзором воспитательницы ввалилась внутрь. Дети побежали к своим родителям, но Ога прям спиной чуял, что мамкам сегодня не до своих чад. Все пялились на него со священным ужасом в глазах, ожидая, что вот сейчас-то они точно смогут исполнить свой священный гражданский долг и вызвать полицию, пожаловавшись на жестокое обращение с детьми.       Увидев Огу, Бесопуз оставил Коту и пару девочек, что затеяли с ними шумную игру на площадке, и рванулся через комнату к родителю. К счастью, в последнее время им удалось приучить юного господина к одежде и теперь на одну претензию со стороны мамаш стало меньше.       — Папа!       Ога наклонился, протягивая ладони, и Бесопуз на всей скорости влетел к нему на руки, радостно вопя в ухо.       — Я нашел в траве…       Ога мысленно взмолился: только бы не собачье дерьмо, дохлятину или жвачку. Обычно это вызывало у всех вокруг столько отвращения и воплей негодования, что его можно было жрать из воздуха ложкой.       — …какую-то пувицу!       «Че?»       — Че нашел? Просил тебя не подбирать всякую гадость!       Научившись говорить, Бесопуз трындел без остановки, но некоторые слова Ога все еще не мог понять.       — Пувицу! — он сунул руку в карман и достал обычную серебряную пуговицу, видимо, оторвавшуюся от пальто воспитателя или кого-то из родителей.       — Пуговицу, — Ога встряхнул его на локте. — Пу-го-ви-цу. Говори правильно, а то тебя никто не поймет.       — Пу-пу-ли-цу, — нарочно коверкая слова, он расхохотался, обнимая Огу за шею и показываю за его спиной пуговицу кому-то из детей.       — Засранец. Идем домой. Слезай, давай, ты весишь тонну, — Ога попытался спустить его на землю, но Бесопуз обхватил его ногами в грязных ботинках и плотнее вцепился в шею, прижимаясь холодным с прогулки ухом к Огиной щеке.       — Нет, я скучился. Хочу идти домой на тебе, — зажав в пальцах находку, Бесопуз оставался у него на плечах.       — Скучился? Я тебя сюда три часа назад привел, когда успел?       — Не три, а сто три, — он отклонился, чтобы посмотреть родителю в лицо, серьезно хмуря брови. — Тебя не было сто тыщ лет, папа.       — Да-да, конечно, — Ога усмехнулся, забирая сумку с его вещами из шкафчика. — За эти сто тыщ лет твой папа не успел даже сделать ни хрена, что собирался.       — Потому что ты тоже по мне скучал, да? — Бесопуз самодовольно улыбнулся, пытаясь прыгать у Оги на плече.       — Ага, только и думал, как бы ты че не учудил тут. Госпожа Юми, — Ога окликнул воспитательницу, которая привела детей в раздевалку, — он хорошо себя вел?       Госпожа Юми — самая молодая воспитательница в детском саду, — улыбнулась им и потрепала Бесопуза по голове.       — Вельзи чудесный мальчик, хотя и любит пошуметь.       Ога посмотрел на красные уши смущенного Бесопуза, спрятавшего лицо у него на шее, и подумал, что этой дамочке стоило бы посмотреть, что вытворял этот «чудесный мальчик» своими истериками дома, пока не перестал бить Огу током, пока Ога не научился управляться с его переходным возрастом и возросшими силами и потребностями.       — Говори «до свидания» и пошли домой. И пуговицу воспитателю верни, — для верности Ога шлепнул его по заднице, и Бесопуз оторвался от него, снова оборачиваясь к госпоже Юми.       — До сдания. Вот ваша попалица.       — Спасибо, Вельзи, точно моя! — госпожа Юми помахала им рукой на прощанье.       Они покинули раздевалку.       — Что за «попа лица», а? Нарочно меня позоришь, засранец.       — А ты купишь мне мороженое?       — Будешь есть суп и кашу, и учить слово «пуговица», а потом я подумаю над мороженным.       — Пуговица.       — Я так и знал, что ты надо мной стебешься!       — Пошли за мороженым!       — Только после супа.       — Ну, па-а-ап!       — Неа, нет. Даже не проси. Хильда обидится, если ты не будешь есть ее шедевры кулинарии.       — Купим и Хильде тоже!       Шедшие позади мамки продолжали шушукаться, глядя, как Ога уносит Бесопуза из садика на руках. Правда, на этот раз они звучали раздосадовано.       — А вот мой муж никогда из сада ребенка не забирает.       — Моего играть с малышом не заставишь, все только занят работой да работой. Придет и спать.       — Я развелась со своим мужем, он поднимал на нас с дочкой руку, негодяй.       — Мне бы мужа, который бы занимался с малышом, а не только учил его играть в приставку…       Болтая с Бесопузом ни о чем и прислушиваясь к чужим разговорам, Ога думал, что едва ли эти женщины понимали, что сравнивать отцовство над темным владыкой и их возню с обычными детьми невозможно. Пока их отцы дарили детям подарки, Ога бил морды очередным демонам пришедшим по душу младшего принца, пока их отцы работали и играли с детьми в приставку, Ога тренировал бесенка высвобождать свою силу, когда надо, и сдерживать во всех остальных случаях. У Бесопуза не было матери, и он вис на руках у своего единственного родителя, с которым все еще не мог надолго расстаться, рискуя случайно выплеснуть неконтролируемые силы.       Жизнь Оги однозначно была бы скучнее, если бы он растил обычного ребенка, да.       Он позволил метке Зевула запульсировать, высвобождая с самой поверхности их связи часть сдерживаемой Бесопузом силы, которую он копил с утра и держал при себе все три часа в садике. Для простых смертных его манипуляции не были заметны, никто не видел, что их окружает легкое марево дьявольской силы.       Бесопуз притих, и Ога улыбнулся. Нет, он бы ни за что не променял своего дьявольского подкидыша на обычного ребенка.