Каждому нужен хозяин

Реабилитационный центр едва ли не буквально поворачивает Джесси через мясорубку. Эмпатия возвращается циклично, как обычно после трипов, когда решаешь начать с чистого листа — внезапными порывами сострадания и полнейшего безразличия. Но она учится ходить заново, не иначе: шаг за шагом, сантиметр за сантиметром. Учится сажать растения, ухаживать за ними, хотя, если честно, она даже не знает, что именно сажает: лук, помидор или дерево, а может вообще ландыши. Простая доведённая до автоматизма работа механической памяти. С тем же успехом она могла бы варить мет с мистером Уайтом в их трейлере, но возится в земле, потому что это — часть терапии, на которую Уайт её запихнул. Значит, надо пройти её до конца. Шаг за шагом. И Джесси проходит. Для этого лишь пришлось столкнуться с потрясением, инсайтом, взъебавшим её до основания: её девушка умерла от передоза, а наставник переехал собственную дочь на автомобиле. Это её немного отрезвляет. Самую малость, потому что когда мистер Уайт забирает её из рехаба, она не оборачивается и даже не бросает короткий взгляд в боковое зеркало, прощаясь с целым жизненным этапом. Не говорит ни слова по теме, но замечает разбитое к хуям двумя пулями стекло на его тачке, и типа, всё в порядке вещей: просто школьный учитель и его маленькое интересное хобби в свободное от работы время. Так похуй. Джесси, она даже не удивляется этому. Как не удивляется и тому, что Уайт привозит её к себе домой. Нет, не к ним со Скайлер и новорожденной дочерью — это был бы перебор; но к себе, на съёмную, и говорит, будто оправдываясь: — У нас… небольшие разногласия в семье. Определённо временные. Мы лишь немного отдохнём друг от друга. Ну, ок. — Это твой. — Бросает жест в сторону дивана. Ну, ок. Джесси похуй. Джесси кристально похуй на то, что он там бормочет, вещает ей, про авиакатастрофу, про ответственность, которую не нужно на себя принимать, весь этот бред эмоционального паралитика. Конечно, у них со Скайлер временные трудности. Конечно, он к ней прибежит. Но он не понимает, почему Джесси ведёт себя так… спокойно? Без тонны неконтролируемых эмоций и драм. Она даёт ему поблажку, льдистыми голубыми глазами смотрит в его змеиный прищур, подаётся чуть вперёд и говорит: — Это связано с принятием себя. Я себя приняла. Уолтер с удивлением переспрашивает: — Ну, и кто же ты? Она с промёрзлым до костей хладнокровием не сводит с Уолтера взгляда, чуть-чуть приподнимает уголок тонких губ в сардонической усмешке, тянется через стол, единственным барьером вставшим между ними, и кладёт руку ему чуть выше колена. Джесси говорит: — Я — плохой человек. Уолтер думает: «А я ещё хуже» — и накрывает её руку своей. Это бесконечный поток хаоса. Первобытной, хтонической энергии, которая засасывает их в водоворот каких-то пиздецовых событий, потому что начинается это вполне невинно — попыткой выйти из дела, начать с нуля, и они оба пробуют по-своему, но если Скайлер решительно трахается с Тедом, чтобы избавиться от мужа, то Джесси игнорирует звонки, засыпая на холодном полу купленного тёткиного дома; но принимает оборот, к которому оба не готовы — рецидив за рецидивом, как не бывает бывших наркоманов, так не бывает бывших варщиков. Деньги снова начинают играть весомую роль. И снова попускают принципы. Вечное противостояние добра и зла в человеке, благодетели и искушения. Если нечего терять, то получается — и рисковать нечем? Джесси знает, как вернуть Хайзенберга в игру. Джесси — умная. Не ахуенно дальновидная, как Мистер Стратег Уолтер Уайт, но неплохо разбирается в мужиках. Сварить мет по старой памяти, просто чтобы не терять навык — и у Хайзенберга подгорает, как фитиль китайского фейерверка — с перебоями, но с мощным финалом (видимо, думает Джесси, это фишка Уолтера Уайта). — Это мой продукт! Это моя формула! Это моё, моё! — Это наш продукт! — Борзо откликается Пинкман, не упуская возможности выплеснуть пар в их обычных перепалках. — Я собиралась возобновить дела с тобой. — Нет-нет. Это я начал дела с тобой. Важный, как хуй бумажный. — В чём, чёрт возьми, твоя проблема? — Закатывает глаза Пинкман. — Я просто прошу назначить встречу. — Категорически нет. — Почему? — Потому что я не собираюсь предоставлять своё имя под низкокачественный продукт. Ты только посмотри на размеры. Что ты использовала для сокращения реакции? О, не говори мне. Диоксид платины. Верно? Ебать у него горит. — Нет. Ртутно-медную амальгаму. Диоксид очень сложно удержать в жидком состоянии. Сосни хуйца, Хайзенберг. Ладно, выходит вкусно. Но Уолтер говорит: — Ладно. Тогда ты сделала это неправильно. — Она видит, как шестерёнки в его голове соображают, к чему бы придраться. — Очень мутный цвет, у тебя проблемы с дистилляцией. На данный момент это очень дрянная работа, Пинкман. И вообще-то мне стыдно за тебя! Вот ты душный уёбок, Уолтер. Пиздатый же продукт. Вон как полыхнуло. — Что? Не может быть! Я раздавала образцы и все сказали, что это бомба! До капитуляции: три, два… Они срутся в тачке, но Уолтер не видит главного: Джесси спорит вполсилы. Джесси знает, что если и не хороша в одиночной варке, то хороша в том, чтобы довести Хайзенберга до белого каления и заставить вернуться в игру. Потому что это очень просто. Потому что она раскусила его очень, очень давно. И потому что, на самом деле, она чертовски устала быть одна. Тишина давит на неё, как небеса на плечи Атланта, но Уолтер всё ещё неподкупен, а ей некуда деть себя. Вернее, не так: ей некуда бежать от себя. А мистер Уайт, он отличный выход. Эмоциональные токсичные качели, прямое попадание в паутину созависимости. И они путаются в ней всё больше, сами того не замечая, пока, наконец, не является Паук, захлопнувший этот капкан и сделавший невозможным выход из этой системы. И имя ему — Густаво Фринг. — Жаль тебя расстраивать, Джесси, но наш общий коллега всего лишь использует тебя, чтобы добраться до меня. Эта пауза для Джесси длится секунд пять или целую вечность. Уолтер Уайт — мудила, каких поискать. — Видишь ли… Ему нужен кто-то компетентный. Кто-то, кто знает, что делает. Другими словами: ему нужен я. — Ты снова варишь? — Спрашивает она тихо — в надежде услышать отрицательный ответ. Она предлагала ему сотрудничать. Предлагала вернуться в игру, провоцировала. И стоило Гусу поманить косточкой этого дрессированного питбуля, что годится только для выставок, он сразу побежал к хозяину. — Я в игре, а ты нет. Шах и мат, Джесси. На что ты снова надеялась, Джесси? — Эй, Уолт, попридержи коней! — Сол врывается в диалог, как муха слетается на говно. У него безупречный нюх на бабло, но Джесси не желает ничего слышать. И всё же — приходится. — Три миллиона — за три месяца моего времени. И надо было видеть рожу Хайзенберга в тот момент, когда он толкал эту пафосную фразу. — Тогда попробуй меня остановить, сучка. — Бросает Пинкман, бодается плечом и убегает прочь из офиса Гудмана, этого меркантильного предателя. Внутри — всё клокочет от гнева, закипает. Это нечестно, нечестно, нечестно, блядь! Да что не так с этим старым пидорасом? В данный конкретный момент её голову посещает охуенная идея — лучшая из всех идей Джесси Пинкман, — это поднять булыжник весом с неё саму и с замаху въебать по только что заменённой лобовухе его ебучего «Ацтека». С размахом, с рыком, рёвом, роспись трещин по стеклу: пошёл нахуй, Хайзенберг. На что она надеялась? На то, что, как в старые добрые, они будут варить в трейлере на колёсах, словно и не выходили на региональный уровень, как какие-то губернаторы — солевые сомелье, блядь, — и вот теперь этот заносчивый, чванливый засранец, ущемлённый жизнью, ущемлённый ею и её приемлемым для рынка продуктом, возвращается в игру просто чтобы не дать ей спокойно заниматься тем, что она умеет лучше всего. Лучше, чем ебать мозги, к слову. Похуй, три миллиона за три месяца — он починит свою сраную тачку за день своей сраной работы. Она ещё не понимает, как сильно встряла, решив идти против Гуса. Это факт, и он точный: Уолтер Уайт мудак. Джесси убеждается в этом раз за разом, с каждым новым днём. Господи, да что с ней не так-то, в самом деле? Вот Барсук и Тощий Пит — возятся с ней с песочницы. С Питом они и вовсе на грёбанные танцы в школе ходили, а Барсук — будто бы она не видит, какие долгие взгляды на неё бросает этот милый парень в дурацкой шапке? Они друзья — кореша — навек, и никто эту грань не переходит. Но Джесси интуитивно и по-женски понимает: да любой из них был бы рад. Пит, с которым они по пьяни перепихнулись ещё в школе, или Барсук, который об этом в курсе. Но нет. Нет — Джесси Пинкман тянет на мудил, которые её не ценят. Как папа и мама, которые предпочли ей братика. Да тут сам бы Фрейд заплакал горькими слезами: девочка, да ты же его пациент, тебе бы к психологу, а не на реабилитацию. Не туда копаешь. Проблема не в наркотиках, проблема куда глубже. Ты выбираешь не тех. Выбираешь только тех, которые о тебя ноги вытирают. Снова и снова. Как мистер Уайт, например — вот уж хрестоматийный пример гиперфиксации, которую Джесси себе в голову вбила. Но только с Джейн не так было. Джейн её выбирала, её или мет и геру, но всё же… Единственная, кто не бежал от того, что Джесси отдавала — так искренне и естественно. Как тётке, о которой заботилась до последнего, когда та уже и есть не могла без посторонней помощи, потому что Джесси — добрая девочка, и другим отдавать готова то, что в свою сторону никогда не получала. Она никогда не получает того, чего желает. Вообще-то, всё было заебись до тех пор, пока на пороге её дома не появился мистер Уайт — и не принёс за собой тысячу проблем. …и одного ёбнутого копа из УБН, который объявил на неё охоту. Просто, блять, блеск! Она никогда в жизни так не ссала, как в тот день, когда Хэнк решил проследить за её тачкой и вышел на фургон. И никогда ещё не испытывала столько физической боли, что она впервые смогла заглушить боль душевную. У копа сорвало колпак, и это нихуя не оправдание всего того насилия. Когда Джесси очнулась на больничной койке и увидела свою фотку у пиздливого Сола Гудмана, всё, о чём могла думать — о возмездии. Было похуй на три миллиона Хайзенберга, на уничтоженную лабораторию на колёсах, на картель и на все явки и пароли. Она решила, что сотрёт Хэнка Шреддера в порошок и до конца жизни будет его самым страшным кошмаром. Прямо так и сказала мистеру Уайту. С оттяжечкой, как метафоричная пощёчина, стоявшая за всеми её фразами — не ядовитыми, нет, — колкими и болючими, как вся её жизнь с момента, как с ним связалась. Как почувствовала себя ничтожеством, как узнала себе цену (всё познаётся в сравнении, ха), как потеряла всё, что было дорого, как стала бесконечно одинокой — до Луны и обратно, так что пошёл ты нахуй, мистер Уайт, пошёл ты… — У тебя получился добротный продукт. Почти такой же, как у меня. И больше он ничего не сказал. Ни «извини», ни «всё будет хорошо», ни банального и желанного «ты нужна мне». И всё же этого было более, чем достаточно. Это было то, о чём она мечтала с первой его подъёбки её товара, разбадяженного перцем. Гениальный Уолтер Уайт признал её равной. (И даже не усрался.) Так что Джесси откинула крышку телефона и озвучила Хайзенбергу своё решение. А потом она увидела, как возмездие нашло агента УБН, изрешечённого пулями и чем бы то ни было ещё, но всё стало совсем хорошо, когда Гейл Боттикер, эта кучерявая ботанша средних лет, наверняка кошатница или натуралистка, у которой весь дом в цветах, задротка, поэмы Хайзенбергу читающая, увидела её на пороге мет-лабы. «Понимаешь, Гейл, я — классика, а ты — джаз. Джаз — это хорошо, но мне нужна классика». БАМ, сука. Дверь с ноги вышибается на раз, Джесси — видимо, та самая «классика» в чистом виде, — материализуется в лабе, как по волшебству. — Йоу! Воу, чувак! Это просто бомба! Джесси влетает в лабу, как в парк развлечений, как в «Диснейленд»; в футболке, свободных джинсах и цветастой кофте, с подбитым лицом и растрёпанными волосами, словно только что вышла из шахты, а не из больницы; влетает в подземную лабу — заполняет собой всё пространство, заливает светом, сквозит энергией, бодро к Уолту подходит, в упор не замечая ботаншу, и восклицает: — Чё каво, партнёр? Уолтер готов сгореть со стыда — не за Джесси. За классику. Классика — классике рознь. — Привет, я Гейл… Да похуй, милая, иди покури там, отдохни, выйди на пенсию. Пинкман носится по лаборатории и восторженно пищит, будто и правда в Диснейленде, а это грёбанное Рождество. И, воодушевлённая, Джесси позволяет себе поверить, что однажды и сам Гус Фринг снизойдёт до неё с личной просьбой работать на него. Потому что только так она докажет, что стоит большего, чем все — и конкретно мистер Уайт, — о ней думают. Да будет так. Судьба предоставит ей эту возможность достаточно скоро.