Брошь с аметистом

Пахло терпкой лавандой, табаком и лимонным маслом. Тьма окончательно развеялась, уступив место сияющим люстрам. Звенели бокалы на серебряных подносах, тут и там шуршали платья. Эмили видела краешком глаза, как справа от неё остановился человек, но не оборачивалась. Нет, там под ёлкой, среди пушистых ветвей, полных свечей и орехов, кто-то был, она знала это. Но кто? Её тронули за плечо. Эмили нетерпеливо повернулась и почти сразу же задохнулась: мужчина с чёрными, как уголь, бакенбардами, выдохнул струйку дыма ей в лицо. Табак въелся в лёгкие и царапал горло. Она попробовала сглотнуть, но от этого только стала подниматься тягучая тошнота. Кашель — сухой и надрывный — ударил по ушам. Эмили даже не сразу поняла, что кашляет она. Осознала это, только когда согнулась пополам от резко закончившегося воздуха. Она раскрыла потрескавшиеся сухие губы, чтобы позвать кого-то — того самого, что почему-то до сих пор прятался в тёмной зелени, — но почти сразу же зажала рот ладонью, стараясь успокоиться: плечи её тряслись от кашля. А потом отняла руку — по пальцам стекали густые красные капли. Она проснулась, в точности как легла до этого: сжавшаяся на кровати, с часто, почти больно, бьющимся сердцем. Попыталась пошевелиться — слишком горячее, слишком тяжёлое тело; пальцы покалывало. Эмили медленно перевернулась на спину. Из мыслей не уходило имя. За окном разлился сизый плотный сумрак, на стекло налипли дождевые капли. Шторы были такие длинные, что тёмно-зелёный бархат безжизненными складками лежал на полу, и таким же мертвым хвойным оттенком отдавал балдахин над головой. Эмили прикрыла глаза, одновременно желая поспать и опасаясь, что сон повторится, но всё никак не могла уснуть. А ещё с каждой минутой в комнате становилось всё холоднее, и совсем скоро в камине остались только тлеющие угольки. Когда там уже завтрак? Она вздохнула и закуталась в одеяло до самых глаз. От подушек пахло высушенной лавандой, и Эмили опять вспомнила свой сон, потрогала пальцы, убедившись, что они не покрыты вязкой тёплой кровью. Она в безопасности и в любой момент может надеть шерстяное платье, выпить горячего чая или попросить разжечь огонь. Если она всё же заболеет, о ней позаботятся. Если она заболеет, как случилось в первую же осень в этом поместье, ей приготовят наваристый куриный бульон или дадут выпить настой из бузины и мяты. Но, а что, если… Все детали того кошмарного дня хлынули, как сквозняк сквозь разбитое стекло. Серое платье миссис Роджерс и чёрный платок, который она набросила на плечи. Аккуратная стопка из простыни, наволочки и пододеяльника на пустой кровати по соседству. Она уткнулась носом в подушку, чтобы не вспоминать смолистый запах похоронных венков. Воздух куда-то делся, но Эмили не поднимала головы. А потом эту кровать, как ни в чём не бывало, отдали Гарри Стаббсу, словно она не проводила десятки вечеров, шепчась с Колином и согревая дыханием замёрзшие руки. Тогда из-за Гарри она научилась спать, отворачиваясь лицом к стенке и почти не шевелясь до утра. Отдали, словно это было неважно, так, мелочи, которые каждый день случаются. Ей не было до них дела, пока эта мелочь не случилась с ней. Когда вошла Ханна (когда это было, спустя десять минут или целый час?), лицо Эмили было мокрым. Она бы и не заметила этого, если бы горничная не подняла в сочувственном удивлении брови и не начала говорить о планах на день с излишней бодростью, чтобы заполнить молчание. Не заметила бы, если бы не поймала своё отражение в зеркале — с покрасневшими веками и немного слипшимися ресницами. Эмили одним движением стёрла слёзы с щёк, проклиная свою несдержанность. — Я могу забрать письмо? — почтительно спросила Ханна. — Письмо? — непонимающе повторила Эмили. — Вчера вы велели принести мне бумагу и перья, мисс. Эмили покосилась на столик, где до сих пор стояла чернильница, но смятых листов не было и в помине. Когда она успела их выкинуть? — Оно ещё не готово, Ханна. — Как скажете. Господин приглашает вас после завтрака покататься на лодке. — В такую ужасную погоду? Ханна вместо ответа повернулась к окну: дождить перестало, но двор затянул белёсый туман. Эмили поёжилась, представив, как на улице холодно. — Сомневаюсь, что на это приглашение можно ответить отказом, — резче, чем рассчитывала, сказала она. — Я позавтракаю здесь? — Разумеется. Я приготовлю пальто. Через пятнадцать минут подали завтрак, Ханна занялась камином, и скоро уютно затрещали только подброшенные в огонь дрова. Эмили, вяло прожевав овощи, так же медленно приступила к яблочному пудингу. Чай и вовсе она отпивала редкими глотками, то и дело бросая взгляды на окно в неясной надежде. Алоис не должен видеть её сейчас, потому что она непременно чем-то себя выдаст: именно сегодня держать лицо было почему-то труднее обычного. Она добавила в чашку ещё сахара, и ложечка чуть не выскользнула из её пальцев. Обычно она одевалась сама, Ханна только помогала ей с пуговицами на спине и волосами, но в этот раз она вся словно одеревенела. Чулки жали ей, платье стянуло тело жарким и плотным коконом. Когда Эмили, уже одетая в пальто, спускалась по лестнице, то едва не повернула обратно, увидев в холле знакомую фигуру. «Просто возьми себя в руки!» — Доброе утро, — первой поздоровалась она. — Доброе, — оглядел её Алоис. Эмили попыталась улыбнуться ему, чтобы он не заметил её бледность, но улыбка вышла скорее неловкой, чем приветливой. — Клод нас ждёт, — отвернулся он и зашагал к двери. — Клод? Разве они не собирались к пруду в конце парка за поместьем? Эмили догнала его на крыльце. — А почему… Но не успела она договорить, как Алоис, словно прочитав её мысли, только и сказал: «Дурочка, там разве поплаваешь?» Уже устроившись в карете, он продолжил: — Недалеко есть озеро. Тебе там понравится. «Ты думаешь?» — мысленно спросила Эмили, но вслух ничего не сказала. Только прислонила голову к стенке, но совсем скоро отказалась от этой затеи — экипаж потряхивало, — и облокотилась на подушки. Она чувствовала на себе пристальный взгляд и намеренно его избегала, даже прикрыла глаза с самым уставшим видом, который могла принять. Алоиса это не обмануло. — Что это с тобой? — Немного устала, — ответила она. Признаться в кошмаре значило заранее подписаться на презрительную насмешку и очередное обвинение в излишней чувствительности. — Правда? Что-то в его тоне заставило её приоткрыть веки. Алоис вынул из жилета карманные часы и нарочито долго в них всматривался. — Девять двадцать четыре. Двадцать пять. — Я всего лишь не выспалась, — решилась Эмили на полуправду. — У тебя, видимо, поэтому глаза как у кролика бегают. Сердце забилось быстрее. — Ты никогда не говоришь мне ничего, Эмили, но не думай, что я не вижу тебя насквозь. — И что же ты видишь? — торопливо спросила она, прекрасно зная, что пожалеет об этом вопросе. Спокойный, уверенный в своей правоте, Алоис разглядывал её из-под полуприкрытых ресниц. Хотелось бы ей иметь хотя бы толику этой уверенности. — С чего мне об этом говорить? Просто не пытайся ничего от меня скрыть: знаешь, в моём доме у меня есть и глаза, и уши. Не делай глупостей, и всё будет хорошо. Она выдохнула: одновременно облегчённо и разочарованно. Что вы, сказать напрямую — слишком скучно. Но это ведь хорошо, правда? Она всё равно бы не сумела подобрать нужных слов. Эмили никогда не могла найти внятный и чёткий ответ, из-за чего почти всегда чувствовала, что должна объясниться. Ехали дальше молча, наконец вышли — и от свежего, пронзительно чистого воздуха закружилась голова. Эмили бы непременно споткнулась о пружинистые мшистые кочки, если бы Алоис цепко не придержал её за локоть. Стройные вековые осины тянулись ввысь. Листьев на них ещё не было, и голые ветки испуганно дрожали на ветру. Эмили подняла повыше воротник пальто. — Идём. Вот она, видишь? Она не сразу поняла, что он говорит о лодке в серо-коричневых зарослях ракитника. Клод притянул лодку к кромке воды — на мокрой земле, которую без угрызений совести можно было назвать грязью, остался широкий след, — и подтолкнул её вперёд. Алоис ловко, словно кошка, забрался первым. Эмили, присобрав платье, пыталась не запачкать туфли и мялась на берегу. Клод посмотрел на господина с молчаливым «Позвольте мне», получил кивок, подхватил её на руки и опустил в лодку. Эмили отвернулась. От этого грубого, почти липкого касания её передёрнуло. — Спасибо, Клод. Жди здесь. Алоис взялся за вёсла. Небо набухало тучами. Осины медленно отдалялись; вот из-за поворота показался другой берег, ещё более безрадостный и пустынный, с редкими чахлыми кустиками багульника. Она бы и рада была не смотреть на своего спутника, но окружающий пейзаж был настолько противен, что взгляд нет-нет да возвращался к знакомому до тошноты лицу. Щёки его порозовели от холода и ветра, грёб он сосредоточенно и быстро, и в какой-то момент Эмили пришла безумная мысль, что её вот-вот сбросят в воду. Она покачала головой, надеясь вытрясти из неё эту глупость. — Эмили, я бы не стал себя так утруждать, — засмеялся Алоис. Неужели всё и вправду написано у неё на лице? — Я уже сказал тебе кое-что. Считай, что я тебя чувствую. Так, кажется, пишут в твоих книжках? — Зачем мы сюда пришли? Он пожал плечами. — Полезно иногда выбираться на природу, разве нет? В душных помещениях за зиму у юных леди иногда сдают нервы. Обычно она могла сделать каменное лицо, будто её совсем не задевают такие слова, но тут к глазам подступили слёзы. — Алоис, перестань. — Ну-ну, ещё расплачься. Ты же уже не маленькая девочка, Эмили. Или я ошибаюсь? «Только не вздумай плакать». Она отвернулась, и ветер взметнул её волосы. Почему он всегда хочет довести её до слёз? И главное: почему раньше она могла держаться, а сейчас и правда готова разрыдаться, как пятилетний ребёнок? Эмили незаметно ущипнула себя за внутреннюю сторону ладони, чтобы прийти в чувство, и подняла подбородок. — Я подумал, что тебе скучно дома и решил сделать сюрприз. Разве тебе не нравится? — Очень… нравится, — пробормотала она. — Всегда к вашим услугам, — любезно поклонился Алоис. Они выплыли на середину озера. Вода, тёмная, как старинное серебро, тихо плескалась о борт лодки. Алоис вдохнул полной грудью и огляделся. — Красиво, правда? Эмили не ответила ему. — Кстати, не помню, если спрашивал, ты ведь умеешь плавать? Эмили замерла. Он просто шутит, как обычно, да? Плавать она не умела, а в тяжёлом пальто и платье, которое намокнет в считанные секунды, у неё не оставалось ни единого шанса. Она с трудом покачала головой. — Глупая, я же сказал, что не собираюсь ничего делать, — с досадой нахмурился Алоис. — Летом тут ещё красивее. Я тебя научу: в этом нет ничего сложного, даже ты быстро справишься. — Просто бросишь меня на середине озера, правда? — нашла в себе силы усмехнуться Эмили. — Как-то так и работает жизнь. С'est la vie. Думаю, ты это и без меня знаешь. — Ага. Эмили чувствовала, как сырость пробирает её до костей, натянула рукава до самых ногтей и опустила голову. Алоис взглянул на неё и снова взялся за вёсла. Нет, всё же слишком опрометчиво с её стороны считать, что она знает наизусть все его слова. Каждый раз он просто сбивает её с толку, и Эмили не сомневалась, что её растерянность доставляет ему огромное удовольствие. Потерла покрасневшие ладони и только сейчас заметила, что лодка уже несколько мгновений плывёт тяжелее, словно вот-вот наткнётся на мель. Устал? Эмили даже моргнула несколько раз от удивления, когда подняла глаза: они как раз собирались пристать к берегу, откуда отправились совсем недавно. Недавно же? А вот и Клод в привычной до отвращения траурно-чёрной форме. Эмили отвернулась. Клод уже известным способом поставил на землю сначала её, а потом и Алоиса. Когда он взял её за руку, Эмили даже не отняла её. — Да ты как ледышка, — хмуро бросил юноша и потянул её к карете, стоявшей невдалеке на просёлочной дороге. Наконец она могла прилечь в тепле. Кости почему-то болели. Когда она дважды чихнула, Алоис снял с себя шерстяной пиджак. — Держи. Да сними ты сначала пальто, потом наденешь его сверху. Хочешь опять простудиться? Эмили послушно накинула на себя пиджак, и от ощутимого тепла, накрывшего её, захотелось свернуться клубочком и заснуть. Она подняла глаза с почти жалобным «спасибо», но вовремя отвела взгляд. Почему иногда она настолько… Эмили решила не продолжать, потому что характеристика явно не собиралась быть лестной. «Может, сказать? — вдруг вспыхнуло в голове. — В конце концов, он точно знает лучше, что делать». Но она не сказала. Глухо шлёпали копыта по размокшей дороге, ей наконец стало тепло, и лёгкая тряска убаюкивала. Эмили зевнула и поплотнее завернулась в пальто. Она отдохнёт и подумает об этом позже. Кажется, ей даже удалось задремать, потому что несколько раз она проваливалась в сон, как в бездонную толщу воды, а когда приоткрывала глаза, то всё так же видела перед собой Алоиса, наблюдающего за чем-то в окне. Когда она так открыла глаза в последний раз, то над ней оказался широкий резной потолок гостиной, и Эмили, как часто делала, прошлась взглядом по гипсовым завитушкам. В комнате было темно; она подумала, что уже наступил вечер, но потом поняла, что шторы просто были задёрнуты, и заметила Алоиса в кресле слева. Эмили тихо приподнялась на низенькой тахте, на которой лежала. — Проснулась? — скорее сказал, чем спросил Алоис. Она не ответила, да и этого не требовалось. — Сколько я спала? — Пару часов. Сейчас четыре часа дня, и ты пропустила обед. — Прости, — дежурно отозвалась Эмили. — Я распоряжусь, чтобы тебе разогрели луковый суп, если ты хочешь есть. Она не была голодной, но всё равно кивнула. В камине ярко пылал огонь, было тепло — даже жарко. Эмили сонно протёрла глаза и обхватила руками колени. — Мне нужно уехать, — вдруг нарушил тишину Алоис, глядя, как с треском вылетают багровые искры. Эмили подняла голову, ожидая продолжения, но его не последовало. — Хорошо, — слабо пожала она плечами и спросила, потому что того наверняка требовало приличие: — Когда ты вернёшься? — Не знаю. Через неделю или больше. У неё почти вырвалось изумлённое «так надолго?», но она вовремя закрыла рот. — Хорошо, — повторила она. Алоис кивнул ей. «Вы вольны оставить это письмо без ответа. С глубочайшим уважением, Уильям Карр». Судя по всему, всё складывалось так, что маркиз получит ответ.