Ateez and noona

Это уже вошло в привычку. Взаимовыгодное сотрудничество, заключающееся не в командной работе, а в совместном процессе снятия трудового стресса. Вот так банально, без романтики, все, как часто бывает у взрослых людей. Разница в возрасте незначительна, так даже лучше: больше понимания всех возможных рисков, больше ответственности и сознательности. Никаких обязательств, никаких обещаний. «21:48» — услужливо мигнуло на часах, когда Хонджун перевел воспаленный взгляд в нижний угол монитора. Он знал, что нуна Хаён всегда приходит в десять вечера в среду, отложив работу до следующего дня. Обычно Ким за несколько минут до ее прихода сворачивал вкладки на компьютере, шел быстро умываться, чтобы чуть освежить потрепанный внешний вид, а потом расслабленно усаживался в кресле, смежив тяжелые веки, и ни о чем не думал, наслаждаясь мимолетными мгновениями тишины, давая ушам, уставшим из-за постоянного давления наушников, наконец-то отдохнуть. Чтобы потом отчетливо услышать, как тихо приоткрылась дверь, впуская легкую и юркую фигурку в полумрак студии. Прямо как сейчас. Но Бён Хаён пришла раньше обычного с двумя стаканчиками холодного крепкого кофе, прекрасно зная, что им обоим сегодня не до сна. — Ты сегодня рано, нуна, — Хонджун развернулся в кресле. Сил едва хватило на то, чтобы улыбнуться ей, когда Хаён подошла к его столу, попутно скидывая осточертевшие туфли с нескрываемым вздохом облегчения. — Хотела сбежать как можно скорее, — честно призналась Бён, сняв тонкие очки, и со стоном потерла переносицу, зажмурившись, словно от нестерпимой головной боли. Он даже боялся представить, какую кипу бумаг ей пришлось разгребать за весь день. — Еще бы чуть-чуть и я бы их всех покусала… Рр!.. — рык вышел неубедительным, но очень искренним. Хаён работала личным секретарем их директора, через нее проходило сотни звонков в день и столько же людей. Хонджун не считал правильным сравнивать их работу, однако понимал, что его уединенное времяпровождение в студии всяко лучше, чем постоянное поле боя с посетителями разной степени адекватности. И он честно до сих пор никак не мог понять, как все же их пути пересеклись, почему они оба обратили друг на друга внимание, каждую среду томительно ожидая долгожданного воссоединения. Но Хонджун чувствовал, что этим поздним вечером его не хватит на эту необходимую слабость. Все его тело превратилось в сплошное сосредоточение усталости, накопленной месяцами изнуряющей работы, репетициями выматывающей хореографии и прогона песен до идеала. Он не помнил, когда нормально спал и появлялся ли вообще в общежитии на этой неделе; про прошлую и говорить нечего — вылетело из головы, потому что все дни превратились в сплошные покадровые моменты, частично отложившиеся в памяти. А Хаён вновь одета как с иголочки в строгую офисную юбку и белую блузку, безукоризненно хороша даже с таким же ужасным недосыпом, проступающим на лице сквозь умелый макияж, призванный сохранять свежий цветущий вид. — Все хорошо? — спросила она, заметив, как долго он смотрел на нее нечитаемым пустым взглядом, надолго уйдя в себя. Хаён всегда чутко чувствовала его настроение, словно умела угадывать мысли. И сейчас подошла к нему вплотную, встав между разведенных бедер и наклонившись к его лицу. Бён старше его всего на два года, а глаза такие серьезные, проницательные, как будто прожила уже несколько долгих жизней. И Хонджуну определенно нравилась ее понятливость и довольство их неоднозначными отношениями, которые существовали только в пределах его студии. Ни у кого не было времени на свидания, долгие ухаживания и подарки. Но потребность в объятиях другого человека, в тепле тела, порой доходила до такой крайности, что хотелось по-волчьи выть. И как же хорошо, что в этом они нашли друг друга. — Нет, — выдохнул Хонджун, не скрывая досады, и рассматривая ее так внимательно, как только мог, чтобы надолго запомнить вечер, когда добровольно отказался от близости с этой изящной женщиной, — ты, как и всегда, такая красивая, а у меня нет сил даже на то, чтобы возбудиться. Хаён недоверчиво вздернула точеные брови, пытаясь понять, пошутил ли он или нет. Но никак не могла вспомнить случая, чтобы Ким хоть когда-то отступал, когда она оказывалась рядом с ним. Бён протянула руки, бережно ладонями обхватила его лицо, чуть приподняв подбородок, и заставила заглянуть в свои глаза, полные тоски и томления. Неделя тянулась так долго: с прошлой встречи она носила в своем сознании воспоминания их близости, его жаркие прикосновения, каждый раз заставляющие ее трепетать, как в первый. Ей вновь необходимы были эти руки, всегда знающие, на какую точку на ее теле следовало нажать; эти поцелуи, заставляющие отдаться чувству с головой, поверить в то, что это не уединение на час, не побег от иссушающей действительности. — Хонджун, — низким грудным голосом, выдающим ее нетерпение, произнесла Бён, подушечками больших пальцев ласково поглаживая его по линиям очерченных скул, заставляя его невольно вздрагивать от каждого касания. — Я ждала неделю… чертову неделю… Ты не представляешь, как был мне нужен, и в каких подробностях я представляла сегодняшний вечер, — шептала Хаён подобно искусительнице, вливая завлекающие речи ему в уши, продолжая неотрывно смотреть ему в душу темным взглядом, подернутым поволокой нескрываемого желания. Бён наклонилась и жадно припала к его губам в нежном просящем поцелуе; запутывала пальцы в коротких волосах, массируя напряженный затылок и скованные из-за долгого сидения плечи. Сама тесно прижималась к нему, высокой грудью вжимаясь в его грудь, давая понять, что ни за что не уйдет, не получив долгожданной разрядки. Он сейчас ей так чудовищно нужен, что она впервые готова нажать на горло своей человечности и эгоистично истощить его еще больше, насильно возбудив и заставив забыться с ней. Хонджун со сдавленным стоном, преодолевая себя, отвечал ей, приобняв за стройную талию, беспощадно комкая ткань безукоризненно белой блузки, судорожно выпутывая края из-под узкой юбки. Ладони обдало жаром ее тела, призывно прильнувшего к его холодным рукам. Хаён зашипела, как кубик льда брошенный на раскаленную плиту, и, задрав юбку до самой груди, прильнула теснее, разведя ноги, уселась к нему на бедра, чувствуя, как под ними просело кресло. Но не ощущая от него такого же сокрушительного возбуждения… — Хонджун?.. — она с неохотой оторвалась от его губ, смотря недоверчиво и с надеждой. Не верила, что действительно уйдет ни с чем, оставшись с невыносимым томлением в теле, чудовищно чувствительным к каждому прикосновению, к каждому вздоху, опаляющему неприкрытую кожу. — Не сегодня, Хаён, — Ким грустно улыбнулся, сам внутренне поразившись тому, что произнес. Разочарование на лице Бён проступило просто непередаваемое. Тонкие пальцы отчаянно впились в плечи Хонджуна, темные глаза, подернутые пеленой возбуждения, смотрели неверяще. Ей очень хотелось моргнуть, чтобы в одно мгновение все слова вдруг обернулись шуткой. Еще бы секунда и она сорвалась бы с места, прижав ладони к вспыхнувшим от обиженного негодования щекам, но он оказался быстрее, чутко ощутив момент, когда все стало бы безвозвратным. Хонджун крепко обнял ее, прижал так тесно к себе, что неровный стук обоих сердец стал единым; зарылся носом в пышные волосы, упорно держащиеся в тугих завитых кольцах даже к концу дня. И сладко поцеловал у уха, обдав горячим дыханием, заставив Хаён затрепетать от робкого ожидания. — Давай по-другому, — с придыханием произнес он, понимая, что никогда себе не простит ее разочарования. Пребывая в некой прострации, Бён не сразу поняла, как они поменялись местами: неожиданно сильные руки крепко обхватили ее за талию, сорвав с распахнутых губ судорожный вздох. Она все так же надежно держалась за плечи Хонджуна, чувствуя неутолимую физическую потребность ощущать его во всем. — Хонджун, — прошептала Хаён, осознав, что он собирался сделать. Достаточно было только оказаться в его кресле, таким чудовищно удобном, что можно откинуться на спинку и расслабиться от тяжелой работы. Но ни о каком расслаблении не могло идти и речи, когда ноги обхватили под коленками и развели их в сторону, оставив в самом беззащитном положении, какое только можно представить. Сколько бы ночей она не провела с ним, но контакты такого типа до сих пор вызывали в ней волну удушающего смущения, делающего обычно бледные щеки трогательно-нежными от вспыхнувшего румянца. Это было подобно лихорадке, когда высокая температура поднималась от деления к делению, затуманивая разум, делая движения ленивыми и томными. И теперь градус нарастал с каждой секундой, с каждым робким взглядом, которыми Хаён одаривала его, случайно сталкиваясь с озорной теплотой его глаз. Первый поцелуй нежной кожи сквозь тонкий капрон вызвал уже столько эмоций, что она вновь задохнулась, поджав пальцы на ногах. Его руки скользили по ее телу, дразня и волнуя, с каждым разом заставляя надеяться на большее. Второй поцелуй еще ближе, дольше и чувственнее вперемешку с его тихим взволнованным вздохом. Хонджун теперь уже не смотрел на нее, с закрытыми глазами исследовал любимое тело, которое, казалось бы, успел выучить до самых ноготочков, но с каждым разом открывал все новые грани, подбирал ключики к какой-то новой особой страстности. С ней всегда было интересно, волнительно, так, что хотелось запомнить на всю жизнь. И ему тоже хотелось ей запомниться, доставить столько удовольствия, сколько невозможно представить. Аромат ее разгоряченной кожи сводил с ума. Все сложнее было держать себя в узде, чтобы не приступить сразу к главному. Даже невыносимая усталость на время сдала позиции, позволив пробудиться энергии откуда-то из глубин, стянуть с нее наконец-то осточертевшие колготки, аккуратно оголяя каждый сантиметр кожи, покрывающийся мурашками от его хаотичных прикосновений и неровного дыхания. И следующий поцелуй — самый непристойный, самый волнительный и жадный. Она застонала, откинув голову назад, положила дрожащую ладонь на его взъерошенную голову, что обосновалась у нее между бедер. Короткие волосы щекотали чувствительную кожу, реагирующую на каждое прикосновение, словно на внезапный удар заряженного тока. Острый язык жарко и влажно прошелся по распахнутым складкам: она не шутила, когда говорила, что хотела его и изнывала целую неделю, день ото дня представляя все в мельчайших подробностях. И теперь не могла сдержаться, когда желание начало столь прекрасно осуществляться. Хонджун ласкал ее исступленно, самозабвенно, полностью отдавшись чарам ее вкуса. Гибкий язык обольстительно скользнул выше, зацепив и взволновав набухшую вершину клитора. Хаён тихонько зашипела от невообразимого удовольствия, сжав ладони в кулак. — О-ох… — Тш-ш, — негромко прошептал Ким, улыбаясь краем блестящих от смазки губ и вновь приникая к ней, становясь смелее в движениях с каждым разом. Она не сразу заметила, как его пальцы оказались у входа, скользя мягкими кончиками подушечек и волнуя, грозя оказаться внутри нее и подарить еще больше удовольствия. Острые зубы игриво куснули клитор, заставив Бён содрогнуться всем телом и выгнуть спину, чтобы оказаться к источнику ласк еще ближе. И тогда она почувствовала, как Хонджун вошел в нее, погружая фалангу за фалангой издевательски медленно, будто специально сводя ее с ума от нетерпения. Ким усмехнулся, поразившись тому, насколько нуна готова принять его, какая она разгоряченная и страстная перед ним. И он, как идиот, думал от этого отказаться, сославшись на слабость и усталость. Сейчас и капельки этого не осталось, был только дикий жар в груди внизу живота, теснота в любимых черных джинсах. Кажется, он не сдержится и «по-другому» все-таки будет не так долго, не до конца. Хонджун готовил ее к тому, на что уже настроился сам, ощущая сухость во рту и жгучее желание поскорее подхватить Хаён под коленками и притянуть ближе к себе, прижаться пахом к ней, проникнуть до упора, прочувствовать ее каждой венкой. Пальцы утопали в мягкости ее плоти, нарастая темп, погружая комнату в симфонию шлепающих звуков, в которых Ким находил некоторую музыкальность, вдохновившись на новую композицию. А главной частью в ней будет голос — стонущий голос нуны, настолько приятный его слуху, что иногда казалось, будто бы он оказался в раю. — Извини меня, — сказал он, останавливаясь, чувствуя, как внутренние стенки влагалища плотно обхватили его пальцы, готовясь к приближающемуся оргазму. — Что? — совершенно невминяемым голосом спросила Хаён, с трудом приподняв голову, не осознавая, что произошло. — Что случилось?.. — Я сегодня обманщик, — он улыбнулся и приподнялся, оперевшись на ручки кресла, чтобы нависнуть над ней и ласково поцеловать в нос. Она обескураженно сморщилась, тяжело дыша, не в силах даже шевельнуться, как он припал с поцелуями к ее шее, оставляя россыпь быстрых жалящих укусов, чуть прихватывая кожу зубами. Его пальцы, еще сохранившие на себе ее влажный запах, судорожно повыдергивали пуговицы из петель блузки, освобождая взволнованную грудь. Все происходило очень нервно, быстро, будто бы кто-то мог застать их и потревожить. Страстные поцелуи и укусы смешались друг с другом, легкая боль стала наслаждением, а наслаждение болью, отзывающимися в их разгоряченных телах. Хаён сама не заметила, как стащила с Хонджуна футболку, огладила ладонями подтянутое тело, запоминая пальцами рисунок мышц, волнующий мягкий рельеф. Он ласкал ее грудь, освободив от оков клятого бюстгальтера, вырвав из горла Хаён одобрительный стон, который тут же поймал своими губами. Упругая грудь утонула в ладонях, затвердевшие соски чувственно терлись об кожу, словно прося больше внимания, отвлекая от того, как Бён потянулась к его джинсам, сквозь ткань погладив возбужденный член. В глазах потемнело от животной похоти, накрывшей ее с головой. Хонджун тихо рассмеялся, когда она сквозь зубы ругнулась, сломав ноготь об чертову бляшку, самолично расписанную Кимом. — Я подберу тебе один из своих лаков, — пообещал он, мягко убирая ее руки и расправляясь со своенравным аксессуаром сам. — Да ну тебя… — буркнула Хаён, смешно хмурясь, но тут же замолчала, когда он прислонил указательный палец к ее рту. — Уверена? — Ким лукаво прищурился, легонько оттянув ее нижнюю губу, и проник внутрь. Вместо ответа Бён прикрыла глаза и приласкала палец языком так развратно, что Хонджун почувствовал, как у него закружилась голова. — Понятно, — заключил Хонджун хрипло, быстро поцеловав ее в щеку, и подхватил Хаён за бедра, подтянул к себе. Он вошел легко, плавно проскользив по разработанному входу, резко выдохнул сквозь сжатые зубы, с толчком выбив из себя часть жаркого воздуха. Хаён застонала прямо возле уха, так сладко, зазывающе, что он уже ни секунды не медлил, с каждым разом сильнее вбиваясь в нее, заполняя собой до упора, сливаясь с нею, становясь единым целым. Было чудовищно неудобно: кресло страшно скрипело, грозясь рухнуть прямо под ними или завалиться на бок, заставляя Хонджуна постоянно цепляться то за стол, то упираться в стену, то стирать колено, прижатое к полу. Только они не чувствовали боли или неудобства, полностью погрузившись друг в друга, отдавшись другу другу взмокшим телом и разрозненными мыслями. Хаён целовала его грудь и плечи и отчаянно держалась за него, крепче прижимая к себе за талию, вокруг которой обвились ее затекшие бедра. Она чувствовала каждой частичкой его внутри себя и как он напрягся, сбился с темпа, срываясь на отрывистые резкие толчки. И чертова усталость и напряженный график все-таки взяли свое, не позволили растянуть удовольствие еще на несколько заходов. Тело словно закаменело, выдавливая из себя последние крупицы энергии, ставя финальную точку. Хонджун с очень тихим приглушенным стоном кончил и, не в состоянии отдышаться, рухнул прямо на нуну, зарывшись носом во влажную грудь. — Я хочу умереть прямо здесь, — хрипло прошептал он, целуя вершину груди, и почувствовал, как пальцы Хаён запутались у него в волосах и ласково погладили за ухом, словно успокаивая. — Тогда родственникам будет проблематично почтить твою память, — пошутила Хаён в ответ, теперь уже нисколечки не чувствуя разочарование. — Ты меня тоже извини, я — эгоистка, — призналась она, наконец осознав, что, возможно, стала последней каплей перед тем, как Хонджун окончательно себя угробит. Он глухо рассмеялся и нежно обнял ее, кое-как приподнявшись. — Обманщик и эгоистка — отличная парочка.