ONLY THE GOOD DIE YOUNG (Полная версия)

В моем саду мерцают розы белые, Мерцают розы белые и красные, В моей душе дрожат мечты несмелые, Стыдливые, но страстные... К. Бальмонт

Лондон, 1909 «…Англия... Почти что родина нашей дорогой мама, страна, о которой она всегда говорила с такой нежностью. Впервые я побывала там, когда мне было всего несколько месяцев от роду, и, конечно, ничего об этом путешествии не помню... Но по маминым рассказам эта страна представлялась нам почти такой же прекрасной, как Россия. Мы с детства говорили между собой по-английски. Первыми песнями, которые звучали над нашими колыбельками, первыми сказками, рассказываемыми на ночь, были английские песни и сказки. От них веяло ночной прохладой вересковых пустошей, туманами, тайнами и морем. Мы еще совсем малютками, затаив дыхание, слушали истории о юном Роланде и его сестре леди Эллен, о любимце Королевы Эльфов Там Лине и прекрасной Дженнет, о Рыжекудрой Мэри, дочери великана, о портном Джеке, который рассердил фей... И печальную песню-сказку о двух сестрах, одна из которых утопила другую из ревности – ее мы не любили. Как сказала Татьяна: это были какие-то ненастоящие сестры! И страшную до замирания сказку о Школе Чернокнижия. И о хитром купце, который обманул русалку, заставив выполнить три его желания. И о другой русалке, которая полюбила бедного рыбака и приносила ему из морских тайников сокровища... А он, когда разбогател, решил жениться на другой... Но русалка заманила его обманом в пещеру полную сокровищ и приковала там навеки цепью. Мне было его все же жалко, а Татьяна злорадно смеялась и говорила, что он получил по заслугам! И ему не на что жаловаться, ведь русалка честно подарила ему все сокровища моря! «Ты разорвал цепи нашей любви, но эти цепи тебе не разорвать никогда!» - торжественно повторяла она последнюю фразу сказки. Но ее самой любимой сказкой была история Дика Уиттингтона и его кошки. Еще бы – ведь она так любила кошек. - Как бы мне хотелось, чтобы это было взаправду! – воскликнула она однажды. Мама поцеловала ее в лоб и сказала: - Возможно, так оно и было. Кто знает? Это история так хороша, что могла бы быть правдой. Была еще сказка о двух сводных сестрах – Кэт и Энн. Обычно одна из таких сестер – мачехина дочка – злая и своенравная мучает свою сводную сестру наравне с мачехой... Но в этой сказке сестрица Кэт любила свою прекрасную сестрицу Энн, как родную. И когда мачеха хитростью заколдовала ее и превратила ее голову в овечью, Кэт поклялась расколдовать ее. Потом было много всяких событий и приключений, встреча с принцем – тоже заколдованным, троекратное посещение замка эльфов и многое другое. Это стало для нас больше, чем просто сказочной историей, мы с Татьяной целыми днями играли в двух сестер и в их приключения. Я была, как и положено, старшей, заколдованной Энн, а Татьяна – умной и отважной Кэт. Мы представляли себя двумя принцессами, прекрасными, как День и Ночь. В нашем воображении я обладала «волосами золотыми, как солнце, глазами голубыми, как небо и щеками розовыми, как рассвет», а Татьяна «волосами черными, как тени, глазами серыми, как сумерки и кожей белой, как свет звезд». Но друг для друга мы такими и были. Став старше, мы зачитывались Диккенсом, сестрами Бронте и книжками английских писательниц, таких как Фрэнсис Бернетт или Элизабет Мид-Смит, о девочках, наших ровесницах. Та жизнь казалась нам так похожей на нашу собственную. Эти девочки были словно нашими подругами, которых у нас никогда не было в России. *** Вот почему официальный визит в Англию был для нас событием таким интригующим и долгожданным. Нас представили нашим августейшим кузенам – Эдуарду, Альберту, Мэри, Генри и Джорджу. Альберт был моим ровесником, Мэри - ровесницей Татьяны. Генри был на год младше Марии, а Джордж – Анастасии. Еще присутствовал наш юный кузен, принц Людвиг Баттенбергский, сын маминой сестры принцессы Виктории. Угадайте, было ли нам весело? Еще как! Правда душка принц Альберт был слишком застенчивым и робким, к тому же ужасно заикался, а Мэри с большей охотой возилась с младшими и следила за порядком. Нами же с Татьяной занимался преимущественно Эдуард. Он был старше нас всех, и меня – почти на полтора года. Но он совсем не был заносчивым или гордым. Наоборот – ужасно милым. - Вы, кузины, можете звать меня просто Дэвид, - сразу сказал он. – Все друзья зовут меня так. - Но, может, мне лучше вас звать полным именем? Я ведь еще не вхожу в число ваших близких друзей? – спросила Татьяна церемонно. Глаза принца лукаво блеснули. - Мое полное имя Эдвард Альберт Кристиан Джордж Эндрю Патрик Дэвид, если хотите, можете звать меня так. Татьяна немного поразмыслила. - Лучше я буду звать вас «ваше высочество», ваше высочество, - сказала она. – Вы ведь будущий принц Уэльский? - Пока что принц Уэльский мой отец, - ответил Дэвид. – Я всего лишь герцог Йоркский. Мы пили чай в саду отдельно от взрослых, традиционный английский чай с молоком, к которому подавались традиционные английские яства: хлеб с маслом, пирог с патокой, сэндвичи с огурцом, какие-то особенные «домашние» лепешки и пышки. - Что бы вы хотели увидеть в Лондоне, кузины? – спросил Дэвид. Полагаю, вопрос был задан из традиционной, как чай, английской вежливости, наш маршрут был расписан заранее. Но Татьяна ответила, как всегда, прямодушно. - Я бы хотела увидеть тот самый сад, где растут ваши замечательные розы, - сказала она. - Те, с которых началась Война Роз. Ольга мне рассказывала, она уже проходила ее по истории. - Сад Тэмпл? – Дэвид немного смешался. – Вряд ли нам будет позволено его посетить... Кажется... я не уверен, что эти кусты до сих пор сохранились там! Кроме того, это не совсем историческое место. Этот эпизод с кустами роз, скорее всего, просто вымысел Шекспира, красивая легенда. Татьяна пожала плечами. - Мне все равно, даже если это просто легенда. - Но она так прекрасна, что заслуживает того, чтобы быть правдой, - добавила я. Дэвид покачал головой. - Вы слишком удивительные. Теперь я понимаю, почему Луи просто бредит своими русским кузинами. Татьяна фыркнула. - Он бредит Машкой. Кажется, он в нее влюбился! Ну что ж, теперь у него есть достаточно веский повод не отходить от нее! Надо сказать, что наш приезд в Англию был омрачен несчастьем, произошедшим с нашей дорогой Мари. Садясь в поезд, она замешкалась на подножке, и лакей, захлопнувший дверь, прищемил ей руку. Да так сильно, что поранил ее до крови. В Англии Мари появилась с ручкой на перевязи, вызывающей всеобщее сочувствие. Правда, сама она уже нисколько не переживала по этому поводу, резвилась и смеялась, как будто ничего не случилось. Но «кузен Людовик», проникшийся к ней глубоким романтическим чувством, обращался с ней так, будто она фарфоровая. Да и как было не влюбиться в нашу Мари? Золотоволосая, с огромными голубыми глазами, легкая и прелестная, она как никогда раньше напоминала ангела. Луи даже выпросил на память ее портрет! Татьяна оглянулась по сторонам. - Ну а в этом саду есть розы? – спросила она. – Красные и белые? - Конечно, есть, - оживился Дэвид. – С вашего позволения... Пройдемте, я покажу. Здешний сад совсем не был похож на петербургские сады – они никогда не становятся особенно пышны из-за нашего сурового климата, не был он также похож и на ливадийский эдем с его экзотической южной природой. Здесь все цвело и благоухало, но все же было строго, элегантно и немного таинственно. Мне вспомнился «Тайный сад» Фрэнсис Бернетт. Татьяна завороженно разглядывала кусты роз. Некоторые из них были так высоки, что напоминали цветущие беседки. - Красиво, - сказала Татьяна. – Могу я получить одну из них? Дэвид сорвал с куста белую розу и протянул ей. - «Я красную просил сорвать»... – пропела Татьяна по-русски из «Иоланты». Дэвид недоуменно вскинул бровь. - Ваше высочество?.. - Я бы хотела алую розу, - пояснила Татьяна. – А эту отдайте Ольге. - Это не каприз, - поспешила объяснить я. – Просто еще с детства... Когда мы играли в Белоснежку и Алоцветку, Татьяна всегда была Алоцветкой... Потому что она черноволосая, а я белокурая... Принц серьезно кивнул, как будто ему было интересно слушать о наших детских играх. - Я бы в любом случае выбрала красную, - сказал Татьяна упрямо. – Или вы считаете, что красные дарят только в залог любви, и потому хотели бы отдать ее Ольге, - добавила она насмешливо. Я ткнула ее локтем в бок. - Это что еще за разговоры! - Да ладно! Все уже знают. Что вы с его высочеством возможно обручитесь. - Это была бы честь для меня, - сказал Дэвид. - Но я считаю, что любовь просто так не возникает. А я могу жениться только на той, кого люблю. Мы внезапно очень сильно смутились – все трое. Татьяна первая оправилась и хитро прищурилась. - А как было бы удобно, верно? Нас четыре сестры, а вас четыре брата! Мы бы могли заключить четверной союз! - Боюсь, это никак невозможно. Сердце моего брата Альберта уже отдано малютке Элизабет Боуз-Лайон, с тех самых пор, как три года назад прелестная леди угостила его засахаренными вишнями с торта... Лицо Дэвида внезапно омрачилось. - Нас на самом деле пятеро братьев, - сказал он. – Просто Джона никому не показывают. Он болен. - Наш брат тоже не здоров, - сказала я. – Но его не прячут. - Кажется, родители стыдятся его болезни, - взгляд принца стал жестким. – Не пристало, конечно, осуждать собственных родителей, но... В любой семье такое может случиться! Мой брат замечательный, добрый мальчик... Очень любит музыку. Просто немного не такой, как все... И у него иногда бывают припадки. Очень редко, но все равно мои родители хотят отослать его в деревню. Говорят, воздух сельской местности ему будет полезен. Но разве ему может быть хорошо вдали от нас всех? Мы с Татьяной подавлено молчали. Я думала, а случись такое в нашей семье, разве кого-нибудь из нас, отправили бы в такую ссылку? Нет, даже представить себе это было невозможно! - Моя мама немного суеверна, - продолжал принц. – Говорит, не стоило называть сына Джоном. Английским монархам это имя приносит несчастье. Еще со времен короля Джона Безземельного. Татьяна вопросительно посмотрела на меня. Я растерялась. - Это... кажется, брат Ричарда Львиное Сердце? Но я что-то плохо помню, чем он себя прославил. - В том-то и дело, что ничем. Совсем наоборот. При нем Англия потеряла все наши французские владения... - Французские? – удивилась Татьяна. Принц гордо выпрямился. - Когда-то лучшие земли Франции, принадлежали английской короне, - пояснил он. – И даже на корону самой Франции у английских монархов были неоспоримые права, которые они отстаивали на полях сражений... - А! Столетняя война, да? – обрадовалась я, сразу почувствовав себя уверенней. – Об этом я знаю! - Столетняя? Сто лет воевать! – Татьяна закатила глаза. – С ума сойти можно... И кто победил в итоге? - прижимая розу к губам и пряча за ней улыбку, спросила она. Принц Дэвид скрестил руки на груди. - «Отпала Франция в разрухе дикой», - ответил он туманно. Мы с Татьяной не удержались и прыснули. - Англичане не отступают, - пояснила я ей шепотом. - Они просто уходят «по-английски», не прощаясь, - добавила она, и мы расхохотались. Дэвид с надлежащим настоящему британцу тактом рассмеялся вместе с нами. Я поставила свою розу в стакан с водой в нашей комнате, но Татьяна не выпускала свою из рук почти весь день. Потом, уже вместе с родителями, мы посетили все те важные места в Лондоне, которые обычно посещают: собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство... При входе туда Татьяна вдруг остановилась на пороге, словно споткнувшись, и запрокинула голову. Потом все же вошла – Дэвид наблюдал за ней. В аббатстве мы втроем немного отстали от остальных, задержавшись у королевского трона. От одной только мысли, что этот грубовато-величественный трон стоит здесь со времен средневековья, что он был свидетелем стольких коронаций стольких великих королей, мое сердце начинало учащенно биться. - И вы тоже будете здесь короноваться, Дэвид? - спросила я. - Когда-нибудь? - Надеюсь, это произойдет еще очень и очень нескоро. А хоть бы и совсем не произошло – я бы не огорчился. А вы, кузина, - обратился он Татьяне. – О чем вы подумали, когда входили сюда? Мне показалось – вы медлили. Татьяна кивнула. - Я подумала, что наверно... Ни один грешник не посмеет войти сюда. Этот свод его просто раздавит. Я испугалась и подумала, не грешница ли я? Или может, потому что я исповедую другую веру, мне нельзя сюда входить? Я решила посмотреть вверх, потому что если бы это было так, то... Я бы, наверно, не сумела поднять глаза. Дэвид озадаченно молчал. Я с трепетом прислушивалась к Татьяне. Я часто слышала фразу о том, что нельзя входит в храм Божий с нечистой совестью, но не думала, что это можно ощущать так буквально. Татьяна вдруг обогнула трон и положила свою уже поблекшую розу в изножье ближайшей усыпальницы. Мы с принцем смотрели на нее в изумлении. Татьяна смутилась. - Я подумала... Если уж я вошла сюда с цветком, странно выносить его отсюда... Разве в Англии не принято... Приносить цветы на могилы? - Это же не кладбище, - сказала я. - Думаешь, тем, кто лежит здесь, это неприятно? - Все хорошо, - остановил меня Дэвид. – Думаю это вполне уместно. Татьяна с облегчением улыбнулась и тут же снова нахмурилась. - Надеюсь только, это был Ланкастер, - сказала она. – Было бы неловко оставить красную розу Йорку. - О, да, - сказал принц. – Это был Ланкастер. Величайший из них. Мы с Татьяной вопросительно молчали. - Генрих Пятый, - произнес Дэвид, но увидев, что нам это ни о чем не сказало, пояснил. – Тот самый, о котором Шекспир написал свою бессмертную пьесу... Вы разве не читали?.. - Нет, - Татьяна запунцовела не хуже своей розы. – Мы еще не все читали из Шекспира. - О, но эту пьесу непременно стоит знать! Она отражает славные страницы нашей истории... - К сожалению, видите ли, - прервала его Татьяна, от смущения сразу становясь высокомерной, - мы еще не знаем историю и литературу Англии так хорошо, как хотелось бы. Дэвид почтительно наклонил голову. - В любом случае, я уверен, лучше, чем я - историю России, - сказал он. Татьяна ответила ему дружелюбным кивком и направилась к родителям, которые уже выходили из аббатства. Мы с принцем последовали за ней. - У вас необыкновенная сестра, - сказал мне Дэвид. - Я знаю. Для нас все наши обязанности цесаревен были немного в тягость. В раннем детстве мы относились к этому, как к игре, став старше – как к тягостной обязанности, для нас это была работа. Но Татьяна обладала врожденной царственностью. Она глубже и полнее нас осознавала свое положение и никогда не пыталась им пренебрегать. Даже сейчас, когда ей было всего лишь без малого двенадцать, это бросалось в глаза. И принц, сам обладавший королевской статью, не мог, конечно, этого не заметить. *** Тем вечером Дэвид читал нам вслух монологи Генриха Пятого из той самой шекспировской пьесы – он знал их наизусть. Мы все были его зрителями, даже маленькие Джордж и Анастасия сидели притихшие на полу. Кузен Людовик преданно стоял за спинкой кресла, в котором сидела Мария. Вряд ли он слушал с должным вниманием. В отличие от нас с Татьяной. Дэвид читал так вдохновенно, да и стихи были поистине прекрасны, и как раз то, что мы больше всего любили. Героические воодушевляющие стихи «О бог сражений! Закали сердца...» и «Сегодня день святого Криспиана...» - эти чувства были нам понятны и близки. Патриотизм был впитан нами с молоком матери. Истинный монарх не может не быть патриотом, и любой истинный патриот равен королю... На поле битвы во славу Отечества они равны, и следующий великолепный стих «Что ж, снова ринемся друзья...» так наглядно это иллюстрировал! На последних словах этого монолога - «Господь за Гарри и святой Георг!» - Татьяна зааплодировала. Мы подхватили ее аплодисменты. Дэвид церемонно поклонился. Следующий монолог «Для вас позор – о милости молить!» был совсем не героический, но от этого не менее волнительный. В нем король разоблачает заговорщиков, среди которых оказались его друзья и родственники. Как это должно быть ужасно, быть преданным близкими людьми. У меня даже в голове не укладывалось, как можно перенести такое. В стихах, которые читал Дэвид, было столько горечи и разочарования, что у меня слезы стали комом в горле. Но прекраснее всего мне показался последний монолог: - Все, все – на короля! За жизнь, за душу, За жен, и за детей, и за долги, И за грехи – за все король в ответе! Я должен все снести. О тяжкий долг! Чем дальше читал Дэвид, тем тише и печальнее становился его голос. Словно невыносимая тяжесть опускалась на плечи, пригибала к земле. Я невольно подумала о нашем отце, и уже не могла удержаться от слез. Я думала о тех людях, которые беспрестанно укоряют монархов за все их промахи и ошибки, не пытаясь понять и оценить ту ношу, которую они добровольно принимают на себя! Недалекие глупцы, которые полагают, что жизнь правителя это лишь почести и нескончаемый праздник! Ах, если бы они только знали! Татьяна сидела, потупив голову. - Вы так это прочли, - сказала она потом. – Я как будто и в самом деле пережила все это! Дэвид благодарно улыбнулся. - А ведь знаете, многие люди считают, что эти монологи напыщенны и скучны, - заметил он. - Наверно, очень глупые и пустые люди! – возмутилась Татьяна. – Которые в своей жизни не испытали ничего высокого и прекрасного! И, конечно, им не понять этого короля... так, как вам... Вы ведь, возможно, повторите его судьбу и станете великим! Дэвид покачал головой. - Вряд ли. Не думаю, что мне суждена стезя героя. - Почему? Вы разве не хотите быть военным? - Я бы с большим удовольствием стал художником, - признался Дэвид. – Прославиться можно только на том поприще, для которого ты создан. Ведь и Генрих стал великим воином и победителем потому, что в этом было его призвание. - Разве не долг для будущего короля важнее всего на свете? – спросила Татьяна. - А я думаю, что важнее всего на свете любовь, - ответил Дэвид. – Я не собираюсь пренебрегать своим долгом, вы не думайте. Но вот, например, жениться я смогу только по любви, в этом я уверен. - Но быть великим королем и воином, это так прекрасно! - воскликнула Татьяна. - Если бы это было не так, вы бы не смогли... Так вдохновенно читать об этом. - Но чтобы я мог читать о великом воине и короле, нужен и великий художник, такой как Шекспир, - возразил Дэвид. - Что ж, возможно, вы и правы... Но как вы думаете, много ли там правды? Или это все вымысел, легенда, как про те розы? - Я надеюсь, там все правда, - сказал Дэвид. – Как вы сами сказали – это достаточно прекрасно, чтобы быть ею... - Нам впервые мама сказала об этом. Когда мы были совсем маленькие, и она рассказывала нам сказку про Дика Уттингтона и его кошку. Я тогда жалела, что это не по правде было, а мама сказала, что если мне очень хочется, я могу верить в то, что это правда... Почему бы и нет? - Но ведь, это и было правдой! – воскликнул Дэвид. - Я, конечно, не уверен насчет кошки... Но Дик Уиттингтон действительно существовал, и был трижды мэром Лондона, и... Странно, что вы сейчас заговорили о нем! Он ведь был одним из тех, кто лично знал Генриха и помогал ему в снаряжении похода во Францию. Татьяна замолчала надолго, как всегда бывало, чтобы обдумать какую-то мысль прежде чем высказать ее. Я тут же пожалела, что с нами Дэвид, ведь при нем Татьяна, скорее всего, оставит свою прекрасную мысль в тайне. Но она все же сказала: - Вот как бывает... Веришь во что-то всем сердцем... Как в прекрасную сказку, хоть и знаешь, что это всего лишь сказка... Не реально. Но веришь, ибо это так прекрасно, что хочется верить! А потом узнаешь, что это правда. – Она обернулась ко мне. – Помнишь, я говорила, что увижусь когда-нибудь со всеми теми, кто жил задолго до меня, и о кем я знаю лишь по легендам и книгам... Но люблю все равно, что близких мне людей? Теперь я знаю, что это действительно так, и это сбудется! - Вы и в самом деле удивительная, - сказал Дэвид, не сводя с Татьяны восхищенного взгляда. – Вы обе. Жаль, что вам так скоро придется уехать! Я раньше думал, моя сестра Мэри единственная девочка, с кем мне горько расставаться на время школьных занятий... но и с вами теперь тоже. - Даст Бог, еще увидимся и не раз, - сказала я, чтобы его утешить. *** Мы виделись с Дэвидом с тех пор всего один раз, когда приплывали на нашем «Штандарте» на остров Уайт. Дэвид специально получил отпуск из военно-морского корпуса, где учился, чтобы встретиться с нами. Ждали еще и принца Альберта, но он не смог приехать из-за болезни. Мы очень мило провели время на нашей яхте и на морском побережье, правда, на этот раз вокруг нас было уж слишком много охраны! Времена менялись... По этой же причине нам не рекомендовали посещать Лондон, что нас очень опечалило. Особенно Татьяну, она жалела, что не рассмотрела как следует те гробницы в Вестминстерском аббатстве, но выразила надежду, что ей еще представится возможность это сделать. Пока не представилась. Через год после нашей последней встречи скончался король Эдуард, и Дэвид стал принцем Уэльским. А еще несколько лет спустя, во время войны, отец наградил его орденом святого Георгия. Мы еще долго переписывались с ним и с другими нашими английским кузенами. Особенно длинные письма посылала Дэвиду Татьяна, наверное, писала в них о легендах, королях и розах! Я иногда думаю, а что если и в самом деле так бы случилось, и я бы вышла за него замуж, как мне сулили в детстве? Он был красивым и умным, и в будущем, наверняка ему было суждено стать великим королем! А я могла бы стать его королевой. Королевой Англии. Или, быть может, Татьяна? Кто знает. Но не так уж нам этого и хотелось. Кто знает, действительно, каким бы Дэвид стал королем, каким он сделался, став старше. А мы запомнили его прекрасным принцем из сказки, и этот образ навсегда запечатлелся в наших сердцах ...