***
Ростов закашлялся и попытался присесть, но приступ тошноты и головной боли не позволили ему это сделать. Он приоткрыл глаза - было чертовски тяжело совершить это банальное действие. Голова раскалывалась, а всё вокруг было ещё немного мутным. Николай лишь помнил, как спустился в то подвальное помещение и... Всё? Нет, наверное, что-то ещё было, только сейчас пытаться вспомнить - было мукой. Рядом кто-то сразу подскочил и стал носится туда-сюда. Граф перевёл взгляд на это странное пятно, когда он смог сфокусироваться, он понял, что это Ильин. Молодой человек выглядел очень напугано и всё повторял один вопрос: "Как вы?" — Терпимо, - хрипло отозвался Ростов и поморщился. - Я ничего не помню, как я смог сюда добраться вообще? — Ничего не помните? Совсем ничего? - Ильин как-то потускнел и сник - не хотел о чём-то рассказывать. — Да, точнее... - Николай запнулся, в голове на секунду мелькнул эпизод, как его кто-то тряс за плечи и, Боже, знакомое обещание. Ростов замолчал, сосредоточенно обдумывая обрывки и сопоставляя их. Что-то начало проясняться и он не хотел упустить эти моменты из памяти. — Долохов, - наконец произнёс граф. - Он меня сюда притащил, верно? — Верно, я очень испугался за тебя, мне на секунду показалось, что ты сейчас умрёшь, - Ильин кивнул, очень грустно посматривая на него. — А где он сейчас? Вышел куда-то? - вдруг уже бодрее спросил Николай и легко улыбнулся. Ильин сделался совсем убитым - его вид не предвещал ничего хорошего. Ростов нахмурился, все эти умалчивания, явно, не к добру. Сейчас ему стало гораздо лучше и он смог присесть. Николай серьёзно посмотрел на молодого человека и тихо продолжил: — Ильин, где Фёдор? — Фёдора Ивановича арестовали жандармы. Его подозревают в содействии тайному обществу и в каком-то плане, я обрывками услышал, - наконец выпалил тот и несчастно посмотрел на графа. Ростов побледнел и схватился за голову: "Идиот..." Это была единственная мысль в его голове. Идиот. Идиот. Господи, какой же он идиот. Как же так? Почему-то, услышав о Пьере, он решил, что больше ничего никому из близких не будет. Николай не знал, почему он был так уверен, что на этом всё закончилось. В плане Безухова он не сильно переживал, Пьер был наивен и достаточно добр, его должны отпустить или, в крайнем случае, оправдать. Если что, он обещал Наташе сходить к императору и за того ручаться. Граф не переживал за того, ведь знал, что достаточно одной беседы с Безуховым, чтобы увидеть кто тот на самом деле. А вот Долохов... Ростов горько закрыл лицо руками - вот это уже плохо. С Фёдором тоже хватает одного разговора, чтобы понять кто он. И, к сожалению, в этом случае это играло против того. А если поднимут все дела? Долохов ведь участвовал в куче интриг, дуэлях, обманах. Он был даже отставным офицером и, наверняка, в его характеристике присутствуют пункты "балагур" и, что он "жестокий человек". Фёдор Иванович Долохов по записям не был, в отличие от Пьера Безухова, чист. Когда Николай был адъютантом, как-то ему попались на глаза записи по делу Долохова. Вроде бы он что-то натворил или... Или устроил дуэль, когда был на войне на юге России. В общем, он видел на момент 1810 года записи о том, и уже тогда всё было не очень хорошо. Граф понял, что пора ему действовать. Он встал, несмотря на протесты и просьбы Ильина, оделся и вышел. Нет, ему нельзя было медлить. Нет-нет-нет, сейчас каждая секунда на счету, он знал это. Надо было в третье отделение канцелярии, надо туда, к шефу жандармов, кем бы тот не был. Ростов совершенно не был в курсе теперь кто кем был в аппарате государственного управления, поэтому шёл буквально в неизвестность. Конечно, это была плохая идея - выглядел он крайне плохо, но уверенность... Прохожие отходили, пропуская его, уж слишком "этот бледный молодой человек" был куда-то устремлён. Николай не знал, каким именно образом он собирается ратовать за Фёдора Ивановича Долохова и пытаться что-то доказать, но он шёл.***
— Мне нужно к шефу жандармов, - выпалил он громко с порога. Все люди удивлённо посмотрели на него, не зная чему больше удивляться - наглости или как тот оказался здесь, потому что вход был не с этой стороны. Николай Ростов уже собрался с силами и, хотя ещё выглядел неважно, взгляд его опасно блестел. Какой-то солдат, с грязными рукавами крикнул ему: — Ваше Благородие, вы входом ошиблись. Другие сразу закивали и поднялся гомон: все наперебой начали шуметь и что-то выкрикивать. Николай не сдвинулся с места и лишь громко сказал: — Я знаю. Мне нужен шеф жандармов. Атмосфера стала накаляться, кто-то из солдат стал хвататься за свои шапки и другие предметы, очевидно, думая прогнать Ростова, ну, или может тоже арестовать. Кто знает, что случилось бы, но за спиной у всех послышались чёткие щёлкающие шаги и раздалось: — Николай Ильич Ростов, давно я вас не видел! Тут граф растерялся и на секунду перестал выглядеть так уверено. Солдаты тоже замерли и сняли шапки, кто-то тихо объяснял ситуацию. Когда рассказ закончился, Ростов тихо произнёс: — Приветствую Вас, Александр Христофорович Бенкендорф. Тот усмехнулся и по-доброму сделал пригласительный жест, сказав: — Предлагаю пройти в мой кабинет, раз у Вас есть ко мне дело.***
— Итак, у Вас есть ко мне дело, не так ли? - Бенкендорф приветливо улыбнулся, протягивая Ростову чашку чая. Граф растерялся, почему-то он не ожидал встретить старого знакомого, да и он как-то не продумал план действий. Теперь Николай почувствовал себя глупо, да уж, с чего он подумал, что всё можно решить как-то так просто. Наверное, это осадок после дурацкого опиума. К чёрту, надо просто действовать, верно? В конце концов, кто кроме Ростова сможет помочь Долохову теперь? По крайней мере, так казалось. Правда, интересно, а в силах ли он как-то помочь и повлиять? Николай с одной стороны был рад, что шеф жандармов его старый друг, с другой стороны тот имел знакомство с Фёдором и оно было не очень благополучным. Так или иначе, Ростов решил, что нельзя опускать руки. — Да, я пришёл по делу. К вам попал мой хороший друг Фёдор Иванович Долохов... - уверенно начал граф, но остановился, заметив как тот помрачнел. — Верно, попал - верно подобранное слово, - медленно протянул мужчина, повернувшись. - Значит Вы с ним до сих пор имеете близкое знакомство? Я думал, Вы говорили, что вам с ним не по пути. — Было дело, но мы с ним многое прошли, война, знаете, - тихо продолжил Николай. — Я много что знаю на самом деле. У Вас была дочь, Ростов. Я сожалею вашей утрате. Мне кажется, всё это должно было вам показать, что дружба с Долоховым - не самое лучшее, - заметил Бенкендорф, качая головой. — Это теперь неважно. Не может быть ошибки, что его взяли? - уже помрачнел граф, отставляя в сторону чашку. — Мы с вами хорошо знакомы, Ростов, ошибки нет. На него написал донос из своей камеры сам Павел Иванович Пестель, - ответил шеф жандармов, отводя взгляд. Николай замер: "Как же так? Почему же эти люди так поступают? Разве это по чести сразу всех участников закладывать ради слепой надежды о помиловании?" Нет, Ростов не мог представить, как можно так легко быть готовыми разрушить жизни стольких семей. Он собрался с мыслями и продолжил: — Но ведь это только на словах... Нет ведь доказательств, что он собирался это сделать? — Пока нет, не обессудьте, но в вашем доме проводят прямо сейчас обыск, может найдётся что-то, - спокойно сказал мужчина. Граф, ликуя, думал о том злосчастном листке, который он сжёг когда-то и запретил подобное хранить у них дома. Он очень надеялся, что Долохов действительно такого больше у них не прятал, иначе сейчас это знатно может всё испортить. — Его отпустят, если не будет доказательств? - еле сдерживая радость, выпалил Николай. Бенкендорф с болью в глазах посмотрел на своего товарища, который с трудом сдерживал счастье, а в его глазах блестела надежда. Он понимал, что Ростов не очень разбирается во всех этих делах, было очень тяжело лишать того этого лучика веры. — Николай... Там ведь не только донос Пестеля, там много что есть. Много свидетелей, он много о чём говорил и, Николай, готовься к худшему, - Бенкендорф подошёл и положил руки тому на плечи. — Как это "есть что-то ещё"? Я не понимаю, - Ростов посмотрел испуганным напряжённым взглядом. — Николай, его скорее всего казнят, у него плохое дело по всем меркам, - тихо и чётко произнёс тот. В ужасе граф вскочил и отшатнулся. В голове было только одно: "Нет. Нет. Нет. Нет! Нет! НЕТ!" Он в отчаянии воскликнул: — Его ведь только вчера взяли, как можно так быстро выводы делать? Нет, это невозможно. Он сражался за Родину, он ведь прошёл ни одну войну, так нельзя! — Не один день его дело ведётся, надо это понимать, - тяжело вздохнул Бенкендорф, уже не смотря на графа. — Неужели ничего нельзя сделать? Пожалуйста, что-то же можно, - еле сдерживая дрожь во всём теле, выпалил Ростов. Его старый знакомый покачал головой: обнадёживать того - безумие, но и сказать что всё безнадёжно - разбить человека. Надо было выдержать линию и поступить правильно. Не хотелось причинять Николаю столько боли одними словами, но и врать нельзя. Наконец он повернулся к тому и тихо произнёс: — Приезжайте через две недели, я посмотрю, что можно сделать, но ничего не обещаю. Ростов вышел медленно из кабинета, поблагодарив Бенкендорфа и чувствуя, что кошмар лишь начинается.***
Всё это время он жил у Ильина, потому что, как выяснилось, дома находиться стало невыносимо. Николай приехал и, увидев весь дом в некоторой разрухе после обыска, не выдержав, разрыдался. Он посидел в коридоре несколько часов, собираясь с духом, а потом уехал. Не мог он находиться там, где всё напоминало о когда-то счастливой жизни. В общем, в итоге граф просто слонялся по столице, не замечая странных взглядов со стороны. Самое обидное - это первая реакция Ильина, который предложил "оставить Долохова в прошлом". Ростов в этот момент очень разозлился, правда, они с парнишкой быстро помирились. Однако, ситуация оставила осадок. Было очень больно, даже одна мысль об этом причиняла такую боль, что, казалось, тяжело дышать. Николай не знал как с этим справиться, не знал, как пережить всё это. Ему оставалось только ждать. Нет ничего хуже ожидания и неизвестности, он знал это как никто другой. Две недели тянулись невыносимо долго, каждая минута тянулась так долго для него. Николай просто хотел, чтобы весь этот кошмар закончился.***
Какой-то жандарм хлопнул в ладоши и, что-то сказав своему товарищу, насмешливо спросил: — Какие у вас отношения с Николаем Ростовым, он ваш пособник? Долохов, с трудом держа себя в руках, смеётся. Его смех холоден и жесток, его глаза смотрят с высокомерием на этих людей. Губы растянулись в кривой усмешке и он протянул: — Да вы с ума сошли? Этот наивный парень был просто удобен, чтобы его использовать. Он был так добр, что позволил жить у него, это было забавно. Ах, да, у него даже портрет покойного государя Александра Павловича¹ есть, уж больно он монархию любит. Какой из этого дурачка пособник? Те переглядываются и переходят к другим вопросам. Внутри Фёдора что-то наконец смогло расслабиться хоть немного, так-то он знал, что не скоро сможет отдохнуть. Для этих людей он теперь равен грязи, хотя, как думать иначе о крысах, которые только и могут, что стучать друг на друга. Горе-революционеры, которые проповедовали высокие идеалы, дело чести и о жертвах, теперь сидели в камерах с пергаментом и пером. Каждый из этих руководителей до первого опроса согласился рассказать обо всём и теперь пишет. Пишет свои мерзкие строчки, как же люди низки. Они рассчитывают на помилование, не понимая, что этими действиями копают себе могилу всё глубже. Низость, какая же это низость! После допроса, Долохов оседает на пол: "Господи, прости меня, Николай, прости, прости меня. Только бы тебя не приплели, прости меня за эти слова!" Он так устал, как о многом теперь предстоит сожалеть. Всё этого того не стоило. Больше всего Фёдору хотелось обнять Ростова и никогда больше не отпускать. Хотелось прижать того и шептать извинения и, Боже, как он его любит. Долохову было невыносимо думать, как тому от этого всего должно быть больно. Он с одной стороны боялся, с другой надеялся, что тот сможет жить без него. Наверное, для Николая было бы лучше жить теперь без Фёдора, хотя тот ещё грешил тем, что в душе надеялся на воссоединение. Долохов горько посмотрел в маленькое окошко под потолком: звёзды. Вот бы это было хорошим знаком. В остроге по ночам не очень-то тепло. В остроге по ночам кто-то умирает, кто-то пишет донос, а ещё молится. Бенкендорф в это время же с тяжёлым сердцем листал дело Долохова, понимая, что скоро придётся отвечать перед Николаем. В итоге дело Фёдора Ивановича Долохова затянулось дольше, чем на две недели.***
— Окончательный приказ приговаривает Долохова к казни. Я устрою вам встречу, возможно, последнюю для вас обоих, - серьёзно произнёс Бенкендорф, глядя Ростову прямо в глаза. Николай нервно следовал за ним по острогу, он был разбит. Такие пустые и грустные глаза шефу жандармов приходилось видеть не первый раз. Даже если бы это был сотый раз - легче не становилось. Ростов шёл понуро, но в то же время постоянно озираясь и иногда пытаясь заглянуть вперёд. Бенкендорф жестом указал на дверь, что-то сказал солдату снаружи и открыл, позволяя Николаю зайти. Он услышал перед этим со стороны служащего: "Только вы аккуратнее, Ваше Благородие, он порой буйный..." Граф сглотнул, чувствуя невыносимую тяжесть внутри. Фёдор стоит у стены, глядя на маленькое окошко под потолком, очевидно, он не особо замечает что-либо. Он думает о чём-то, его руки в кандалах, так как "буянить нечего так много". Это случилось после того, как какой-то из солдат в шутку сказал, что может стоит всё-таки допросить Ростова, ведь "московский скандал мог и не пройти бесследно". Долохов был тогда в бешенстве, он не мог поверить, что эту мерзость готовы поднять с тех времён из-за того, что он оплошал. Вот, он и разозлился, что поделать. Николай замер в дверях, чувствуя себя так странно. Они не виделись точно месяц, а может и больше, он сбился со счёта в один момент. Наконец Фёдор повернулся и уже он уставился на того. Не сдержавшись, Ростов бросился к Долохову и крепко обнял. Граф начал что-то быстро-быстро шептать о том, что это не конец, он пойдёт к императору и обязательно Фёдор будет жить. Тому лишь оставалось грустно вздохнуть и начать гладить дрожавшего Николая: — Ох, ну и зачем ты пришёл, не дай Бог тебя будут подозревать. Ростов поднял на него глаза полные слёз, из-за чего Долохову стало ещё паршивее, он нежно поцеловал того в макушку и прошептал: — Прости меня, конечно, я знаю почему ты пришёл. Прости меня за всё, я знаю приговор, всё хорошо. Конечно, он врал, ничего не было "хорошо". Как может быть "хорошо", если тебя приговорили к казни? А ещё сейчас в камере тебя обнимает самый дорогой и любимый человек, который, наверное, так старался попасть к тебе и увидеть. Фёдор понимал, что сейчас, наверное, тот самый переломный момент в жизни. Наверное, если бы ему дали шанс, то он, наконец, смог бы быть достойным партнёром для Николая. Он ведь никогда не был достоин этого чистого человека, который любил его несмотря ни на что. Любил, хотя, конечно, Долохов не заслуживал такой преданности со стороны Ростова. Казалось, что время остановилось. Внезапно раздались звонкие шаги, какой-то человек в дверях что-то обсудил с Бенкендорфом, а потом, стоя в дверях громко объявил: — Его Величество император Николай Павлович¹ объявляет о помиловании² Фёдора Ивановича Долохова и о замене смертной казни на пожизненную ссылку в Сибирь. Николай, переполненный эмоциями, вскрикнул и буквально сполз наземь, начиная целовать руки Долохова, не прекращая рыдать. Фёдор невидящим взглядом посмотрел вслед этому человеку, который, вероятно, не мог даже представить, что испытывают осуждённые и их близкие. Он посмотрел на Ростова, который не обращал внимания на солдата в дверях, который чувствовал себя, очевидно, очень не комфортно и на Бенкендорфа, который тоже отвёл взгляд и постарался отойти из поля зрения. Долохов отдёрнул руки от Николая, качая головой, мол, не надо. Внезапно он понял, что и сам дрожит. Так они молча и смотрели друг на друга, понимая, что теперь они справятся со всем остальным. Фёдор был уверен, что он может преодолеть ради Ростова всё, всё, кроме смерти. Теперь он понял, что они смогут всё наладить.***