Два Кота, Крепость и Кар

      Марек проснулся от большого неудобства. Глаз раздирался с неохотой, но и без него было понятно, что лежит Яр скрючившись, подогнув всё что можно, в тёплой тесноте. С одной стороны даже с натяжкой комфортной. Глаз он предпочёл закрыть — всё равно кроме чумазой шеи Гаэтана ничего видно не было: Марек свернулся в его объятиях. Оба они свернулись в объятиях Кар. Задвинув нытьё конечностей куда-то на фон, Марек поспешил заснуть обратно, а во второй и окончательный раз проснулся от копошений и стонов Гаэтана. Когда открыл глаз, видел уже его спину.              — Угх, — Гаэтан мусолил чёрными руками лицо. — Я что, в крови?              — Ты в хрови, — положительно пробубнил Марек, распрямляя конечности.              Кар сквозь сон подтащила его ручищей к себе поближе.              — Кажется, у меня сломан нос…              — Хажется, я, — зевок, — фписал тефя ф стену фщера.              — Хорошо, что я не помню обстоятельств. Чёрт, вспомнил. Прости, Йо… Марек.              — По ходу, мы хвиты.              — Ты выглядишь целым.              — Хажется, у меня фнутреннее… хроф… хрофотещение.              — Твою-то мать. Вот почему с тобой всегда так.              — А щего со мной-то. Не я у себя перед носом пылью размахифал…              — И жрал её не ты, и грибов к столу принёс не ты, и эликсирами запить не ты предложил.              — Мошет, я и, — зевок, — исфолнитель, но ты по-люфому соущастник. И профохатор.              Гаэтан вздохнул с хрипотцой и уковылял из общей комнаты. За дверью что-то затрещало и посыпалось на пол — Гаэтан выругался и болезненно заскрипел.              Кар мощно зевнула за спиной Марека, и он окончательно проснулся от звука и запаха.              — Возьмак сладко спать… Кар не будить…              — Ухум.              Марек выполз из-под тролльих ладоней и потянулся уже всем телом.              Не считая колкой тянущей боли в животе, огня в шее, многочисленных синяков и царапин, день он начинал бодро. Как и всегда с Гаэтаном, потому что с ним Яр не успевал напичкать себя и половиной «нормы» — вечно их культурные посиделки сворачивали куда-то не туда на полпути.              Соучастника Марек нашёл в банях, идя по следу битого гипса. Тот сидел перед разложенными бинтами и миской глины, оттирался грязной водой из ванны, потому что другой не было.              — Где мой Мёд? — поинтересовался Марек, отлично зная где.              — Я его съел, — Гаэтан обернулся на злой хрип. — Мне нужнее. Возьми мою Ласточку.              Марека устроил бы такой расклад, не возьми он гаэтанову Ласточку ещё по дороге в баню. Осталось вздохнуть и пойти забрать из его сумок ещё что-нибудь для порядку. К сожалению Марека, ничего интересного там больше не завалялось. Кроме каких-то своеобразных заготовок для бомб и писем, что были прочитаны ещё лет тридцать назад и перечитывались на каждой встрече, будто могло в них появиться что-то новое.              — Марек, свали, пожалуйста.              Яр собрал тряпье, нервируя Гаэтана каждой секундой задержки, и вышел.              К своему собственному удивлению, он отправился во внешний двор сделать зарядку. Принялся тяжело вспоминать всё, что только мог: каким стойкам учили детей впервые, как тогда было легче дышать, в каких положениях он делал успехи и о каких рассказывали, захлёбываясь ажиотажем, другие мальчишки. Он пытался вспомнить, как класть знаки. С нуля, с того начала, когда они казались высшим мастерством и когда им мешали малейшие дуновения ветра.              Сейчас Мареку ничего не мешало, но знаки не клались. Ни слабого блеска Ирдена, ни крохотной искры Игни, ни даже узлов напряжения и тепла в пальцах, внимание на которые давно не обращалось. Сейчас их не хватало, будто самих пальцев. Марек на всякий случай прощупал каждую фалангу, размял и погнул как должно, но результатов это не дало.              Ему отвечал только странный, будто свёртывающийся зуд в предплечье.              Яр начинал нервничать.              — Всё. Конец. Мне пизда.              — Драматизируешь, — отозвался Гаэтан из главных ворот.              Он ковылял к брату в обновлённом, местами влажном гипсе и с забинтованным лицом, а ещё парой сигар в зубах, заметно повеселев. Марек прищурился, прикрываясь от солнца: нет, это были не сигары. Две палочки костей с жиденьким слоем мяса. Трость батьки, раненную вчера по стволу, Гаэтан тоже успел подлатать — установил на месте скола штифт из осколков ведра и ржавых гвоздей.              — Мне конец без знаков, Гат. Я живу на одном Аксии.              — Руки на месте? На месте. Всё. Я не знаю ни одного ведьмака с руками и пальцами, который разучился бы класть знаки.              — А покусанных ярчуками ты много знаешь ведьмаков?              Гаэтан пожал плечами. Марек выдохнул и опустился на корточки. Скрючился, складывая пальцы на заросшую брусчатку, ни на что уже не надеясь. Ничего и не случилось. Только в голове на секунду-другую разлился молочный пар да стянуло изнутри стенки черепа. Знакомые ведьмакам ощущения, если они неумело обращаются с Аксием. Марек обращался с Аксием умело и клал вовсе не его.              Желания и сил даже скрипнуть несчастно у него не оказалось. Он скрючился, обняв колени, тупо глядя в землю. Она загрохотала — это Кар вывалила во дворе новую груду камней. Яр даже не пытался держать равновесие и завалился на бок.              — Кар кончить уборкар! — сообщила троллиха.              Гаэтан поднял Марека за шкирку и тряхнул. Что-то где-то там щёлкнуло не очень здоровым звуком, лицо скривилось, и плечо со стороны пореза на шее дёрнулось, но Яр не сопротивлялся и даже удержал себя на ногах. Гаэтан сунул ему в рот сигару, и Марек рефлекторно зажевал. Реакция хорошая.              — Спасибо, Кар…              — Теперь свадьба!              — Нет, погоди. Мы ещё не проснулись. И э…              — И нефесте надо пфиодеться, — предложил Марек, сдирая зубами с кости мясо жёсткое и хрупкое, будто было оно в пустыне иссушено. — Этого помыли, теперь тебя надо украсить.              Кар оглядела Гаэтана, который явно был сегодня грязнее вчерашнего.              — Мы же хотим прафильную сфадьбу, Кар.              — Хотим…              — Вот и сделай себе платье с фатой. И жениху не забудь. А мы пока пойдём, поплачем перед венцом. Не спрашивай даже, это наше всякое, человечье. Без троллей должно проходить.              Кар кивнула, озадаченно почёсывая щёку.              — Слушай, Гат, — Марек развернулся к жениху, — это что за мясо?              — Оленина твоя тухлая.              Яр задумчиво перебрал языком ломоть.              — Это не оленина.              — Что ж ещё, я из котла достал. Кстати, не так страшно, как я думал. Суховато, конечно, и купоросом отдаёт, но…              — Это человечина, Гаэтан.              — Чего?              — Это человеческое мясо.              — Нет…              Гаэтан уставился на жующего Марека — тот закивал. Ведьмаки развернулись к троллихе.              — Кар? Откуда в вашем хрючеве людь?              — Людь? Людь нет.              — Там только олень?              — Олень. И тело.              Гаэтан сглотнул и, судя по лицу, тут же об этом пожалел.              — Тело людя?              Троллиха пожала плечищами.              — Не низушек. Не накар. Длинный тело.              — Гаэтан, я тебе говорю, что это человек. Полукровок, может.              Гаэтан скорчился, глядя на смакующего как ни в чём не бывало Марека.              — Я сейчас блевану…              — Да ну. Не ты ли со мной на спор корягу с термитами жевал.              Гаэтан подавился пустым воздухом и замахнулся на Марека тростью. Яр отшатнулся не столько от удара, сколько подальше от Гаэтана, который был готов вывернуться.              — Кар-кар, где ты взяла тело? — обратился он к троллихе.              — Кар взять тело в уборкар. Под кармень. Кар не травить возьмак жених! — троллиха недоверчиво покосилась на скрючившегося Гаэтана. — Кар пробовать. Тело сухой. Вкусный тело.              — Тело в завале… Ё-ма-на, я что, батьку жую. Или…              Гаэтана стошнило. Страданий было больше, чем результата — в нём со вчерашнего вечера не осталось ничего, кроме желудочного сока, Мёда и пары кусков человечины.              — Да брось, это просто мясо. Кожа в основном.              Злые глаза сверкнули на Марека. В этот раз удар обещал быть не предупредительным.              Марек успел отшагнуть.              — Я, — кхк, — не понял, тебя ещё раз носом приложить?              — Выплюнь.              Коты уставились друг на друга и замерли.              Секунда, две, три.              Третий раз в жизни Марек видел границу в глазах Гаэтана.              Обычно провоцировать его совсем не хотелось, но сейчас, когда это было так легко, когда он был открыт для удара, когда было видно, куда бить…              Хватит с него одного психоза за сутки.              Марек едва улыбнулся. Почти осторожно, почти без насмешки. Просто чтобы потревожить эту границу хоть на секунду. Если не поднять волну, то хоть пнуть ногой по штилю. Выплюнул ошмётки мяса, которые содрал и не успел проглотить.              Брызги бездумной ярости, поднятые чужой улыбкой, исчезли из кошачьих глаз вместе с морем темноты, но Гаэтан не расслабился.              — Возьмак не драться? — неуверенно спросила Кар. — Вчера возьмак драться, и Гатан некарсивый для свадьба. Лучше б Марик некарсивый для свадьба, никто б не заметить…              — Когда Кар… успела закинуть тело в котёл? — перебил её Гаэтан.              — Ночь. Возьмак забыть Кар, возьмак шуметь. А Кар убирать кармень. Кар найти тело в кармень и решить: о, ещё еда в картёл!              Гаэтан помял пальцами переносицу.              — Гатан отравиться? Перед свадьба плохо…              — Не. Взгрустнулось ему, Кар. Это тело кого-то из возьмаков, — Марек усмехнулся. — Считай, твой будущий родственник по линии Гатана.              Троллиха стояла озадаченная и открыла было рот, но Гаэтан перебил:              — Его надо похоронить.              — Для начала достать из харчей.              — Ой, мать…              Останки из гастрономического произведения вытащили силами главного повара. Он от работы даже не отнекивался — на него самого напал интерес. Стряхнув с очередного куска оленье мясо с панировкой, Марек замер. Поднял в сторону отошедшего брата сапог. Гаэтан прикрыл глаза.              — Кар не смочь снять лапоть, — пожала плечами троллиха, стоящая неловко поодаль.              — Не в этом дело.              В чём — никто ей не пояснил. Сапожек был маленький, синий в белые звёздочки, на безумно длинном каблуке.              Тело в кашу Кар покрошила. По крайней мере, поломала, поэтому собирать его пришлось как мозаику на земле. Волос и одной руки по локоть уже не было, как и нужды у Марека и желания у Гаэтана спрашивать, куда троллиха их дела. За несколько часов в казане кожа останков сморщилась и размякла, местами начала сходить с костей, но в целом мумия оставалась мумией, хоть и мокрой. Ведьмакам даже казалось, что в лице её, тощем, как никогда прежде, давно уже простом черепе, угадывались знакомые черты. Помятые острые ушки с серьгой в правом сложно было не узнать.              — Надо же, иссохла, а не сгнила. Как думаешь, это из-за среды или…              — Мне плевать. Надо сжечь.              — Пусть просохнет. А мы, может, там ещё и… остальных найдём.              — Г-х. Кар, там были ещё тела?              — В кармень нет. А дальше Кар не ходить. Дальше кармень нет.              Наказав младшему повару не трогать сохнущий пазл, ведьмаки направились в крыло чародеев. Завал, к которому Коты успели привыкнуть, теперь отсутствовал: тролльские усердие и исполнительность расчистили проход от малейшего камешка. Только мусор со второго рухнувшего этажа и горка тряпок лежали в пустом коридоре с обгоревшими от прицельных магических ударов стенами. Гаэтан предпочёл игнорировать тряпки, а Марек присел на минуту исследовать. Полуистлевшее рваньё: полосатая юбка, потрескавшийся одеревенелый корсет и сыплющаяся в пальцах рубашка — одежда Войцехи, которую троллиха всё-таки сумела сорвать. Груда волос с сухой коркой скальпа тут же. Марек запустил в них пальцы, затаил дыхание. Не нащупал ни уголька, ни мармеладки — ничего.              Догнал Гаэтана, стучащего тростью по камню уже в глубине крыла.              — Воняет, — процедил тот, щурясь от дурного воздуха.              — Из лабораторий. Чему-то там истёк срок годности.              — Примерно всему. Поможешь найти?              — Источник вонищи?              — Формулы. И…              — Помогу. Ты тогда ярчуков смотри.              Ведьмаки встретились через полчаса.              — Нашёл.              Морда Марека высунулась из дверного проёма. После переворота чародейских палат в окружении недоброго химического душка он думал, нюх его отомрёт, но Гаэтан нашёлся именно по запаху — факел его источал ещё более недобрую, ещё более химическую вонь и разбрасывал белые искры. Стоило Яру войти в лаборатории, затрещала и его лучинка.              — Рецепты?              — Батьку.              Гаэтан затих на мгновение, затихли в нём мысли, пустотой отразившись в глазах. Марек дёрнулся в ответ лицом, поймав и сдавив ухмылку. Надобности в этом не было — Гаэтан его не видел, но спугнуть не хотелось. Давно Яр не видел в его лице этой холодной, как камень Юхерн Бана, пустоты. Когда-то Гаэтан учился ей нарочно, натягивал, чувствуя приближение волны. А потом исчезли волны, исчезли приливы, а выражение осталось, только уже не нарочное, не искусственное. Кажется даже, сам Гаэтан не отдавал себе отчёта в том, что оно сохранилось в его наборе эмоций, если отсутствие таковых можно считать эмоцией.              Гаэтан моргнул, и лицо его снова обрело живость.              — А я — Мурру, — кидать в сторону трупа ладонь было необязательно, Марек и так видел скелет посреди комнаты. — А ещё кучу пепла от бумаг.              Гаэтан пнул один из холмиков на полу. Разбил упругую чёрную корку, ребристо накрывшую все поверхности здесь, особо центрируясь на скелете и столе, перед которым он лежал. Из-под носка ботинка, из многолетней тюрьмы высыпалась зола.              — Допустим, он сжигал любовные письма.              Гаэтан поднял палочку, в которой еле угадывался, благодаря торчащему из неё рванью, держатель свитка. Судя по горстке чёрной скорлупы на столе и ножу в руке, Гаэтан счищал с него налёт.              — И его любовные письма начинались с «мут», «ген» и «рег».              — Мутно бытие мое без гения музы твойной, о Регина, окх…              Марек закашлялся, отхаркивая кислую мокроту. Гаэтан сплюнул, видно, вдохновившись.              — Пошли отсюда, пока к старшему не прилегли.              Марек вёл в чародейские спальни. Более того, в самую знакомую всем Котам и котятам спальню. Сразу видно было, кто осматривал эту часть крыла: полки выдвинуты, шкафы нараспашку, вещи раскиданы и разрыты, будто копошился в них медведь, если не шарлей.              — Даже я не догадался фолианты в чародейском исподнем искать.              — А зря, там столько всего интересного.              Гаэтан поймал вещицу, кинутую Мареком.              — Какая-то приблуда магическая? — закрутил странную палку, будто пирамиду из шариков.              — Подсказка, — Марек указал на один из открытых ящиков.              Гаэтан заглянул и ещё с секунду изучал его содержимое, пока среди всего разнообразия форм не получил наводку в виде деревянного фаллоса.              — Ой, — ведьмак положил пирамидку «к своим» аккуратно, будто могло приспособление взорваться. — Вот же Войцеха, вот чародейка. Целого замка членов ей, значит, не хватало…              Марек взял из кучки какую-то абстрактную фигуру.              — Ну, таких в замке точно не водилось. О, глянь, волколачий.              — Погоди… О-о!              — А ты рад его видеть.              — Да иди ты. Я вспомнил, что… видел его уже. Вон там он стоял. — Гаэтан кинул ладонь в сторону туалетного столика с единственным на всю крепость зеркалом, не считая осколка ведьмачат, поверхность которого потемнела и замутилась, даже взбухла. — Точно, и вот эти раньше на видном месте лежали. Я ещё спрашивал, что это вообще за штуки, а Войцеха смеялась и говорила, что плохо кто-то на уроках слушает. А я и забыл.              — Спустя столько лет стоишь и ностальгируешь по волчьим писькам.              — Слова выбирай, у меня факел в руке.              — А у меня хуй.              Этот бой Марек заранее выиграл.              — И чего она свою коллекцию попрятала?              — Не она, наверное. Последний жилец её комнаты.              Марек кивнул на широкую кровать в дальнем конце покоев. Там, под почти нетронутыми временем слоями балдахина, спал ещё один скелет. Под форму тела, которое некогда было у него, провалились матрасы, потемнели пятном, будто тело сгорало.              Гаэтан приподнял тонкие тряпки, оглядел таз чуть внимательней всего остального: под ним лежали в ряд лишние косточки хвостового отростка. Да и медальон среди рёбер с позвонками валялся конкретный.              — Батька, — кивнул Гаэтан. — Ты смотри, и этот тут.              Гаэтан с Мареком уставились на груду крошечных косточек в скукоженной шкурке у изножья кровати. Это кот свернулся в ногах ведьмака.              — Как думаешь, сам пришёл?              — Говорили, что из наших он только батьку не боится, но… Я их вместе не заставал.              — Теперь застал, — кх-кхм. — Интересно. Войцеха с котом мумифицировались, а от этих одни кости остались.              — А ты видел когда-нибудь, как разлагаются ведьмаки?              — Неа. Ты?              Гаэтан отрицательно мотнул головой.              — И почему они оба полу… — кх-кх, — голые…              — На стены глянь. Подтёки конденсата. Да и тепло тут до сих пор. Это когда в замке вообще было тепло? Кажется, Мурра устроил тут химическую баню.              — Одна себя погребла, второй, — Марек снова подавился, — организовал камеру пыток… Это не считая прирезанных солдатами и исчезнувших. Что за кх-хрень. И стоило оно того?              — Ведьмачьи секреты остались секретами даже для ведьмаков. Не знаю, что там Мурра делал, кажется, просто перестарался, как и Цеха. Как и все остальные.              — Батька зато нигде не напортачил, по ходу. Пришёл умирать на лучшую в замке кровать, падла-кх…              — Эх, а я, вообще-то, рассчитывал сюда переехать, как завал разгребём.              — Я как услышал, что вы его разгребаете, тоже, — Яр снова закашлялся. — Но что-то уже хочу, — кх-кхк, — свалить отсюда. Бестиарий только найду какой-никхбудь…              — Не, валим. Вернёмся, как проветрится хоть немного.              Марек охотно согласился. Ведьмаки покинули чародейское крыло, но смрад преследовал их, куда бы они ни шли. Придя к тому, что он въелся в носы и одежду, они решили снова отправиться к Бурчанке отстирываться. И правда: вернувшись через пару часов, вони в общих и ведьмачьих коридорах они не обнаружили, зато во внешнем дворе их встречала гора перьев. Это Кар вернулась в платье невесты.              — О! Кар бояться, что возьмак Гатан сбежать!              — Что ты, Кар, от такой-то невесты никому не сбежать, — кха-ха.              — Я за мечами.              — Погоди… — Марек кинул троллихе жест и отвёл Гаэтана в сторону. — Не руби с плеча, Гат.              — Это был изначальный план, забыл?              — Успеешь ещё. После свадьбы давай.              Гаэтан вывернулся из-под марековской руки.              — Так. Какая твоя в этом выгода…              — Никакой.              — Ага?              — Ага. Ну, разве что охота мне поглядеть, как жених целует невесту. Погоди, стой. Если серьёзно, она-то обещание выполнила. Нехорошо невест обманывать, Гаэтан. Где все проклятья и призраки неупокоенные? После войн-то, если не больше даже. В любовных делах, Гат, кх-кхм…              — Ты мне чем тут угрожаешь, старик? Тем, что в замке огроидный призрак заведётся?              — Я тебе угрожаю только тем, что дела свои надо кончать, а за слова платить. А то будешь как старик.              Марек сложил железные пальцы, сложил живые и послал Гаэтану в лицо два пустых знака. Тот вздохнул.              — Про что ты мне вчера только ни плёл, а про философию свою новую забыл. Ладно. Будет тебе представление. А ты мечи держи, пока не дам сигнал.              — Не, кхе-хе, я буду дружкой.              — Только попробуй потом нашим это всё пересказывать.              — Не волнуйся, мне и так никто не верит. Притащить грибочков для настроения?              — Чтоб я хоть раз ещё из рук твоих что-то ел, — вздохнул Гаэтан, почёсывая повязку на лице. — Хотя… к вечеру рассосётся?              — Не.              — Тогда обойдусь.              — Возьмак! — гневно позвала троллиха. — Свадьба! — и топнула ногой.              — Идём-идём. Жениха наряжать будешь?              Кар важно закивала.              — И Марик брат накряжать.              — Чёрт.