Остролист снова в огне

      В озарённой солнцем комнате, на старой продавленой кровати, среди вороха несвежих простыней, сложив голову на тяжёлой полосатой подушке, спал парень. Волосы его, обычно уложенные и аккуратно расчёсанные, а сейчас больше похожие на один большой спутанный колтун, отдавали медью, переливаясь в солнечных лучах. В затхлом воздухе летали микроскопические частички пыли. Они оседали на старом комоде, стоящем у стены и пылящемся уже много лет, на сине-зелёной подушке, на которой в беспорядке разметались рыжеватые волосы обитателя комнаты, на книге, лежащей на полу у самого края кровати в раскрытом состоянии. По всей видимости, она выпала из рук, уставших держать её. Сама по себе книга была жутко старой, пропахшей тёплым запахом пожелтевших страниц, кое-где запачканных тёмными пятнами неизвестного происхождения. Этот сборник рассказов «Золотой жук» Эдгара Алана По был взят на время у одного хорошего знакомого, по совместительству одноклассника, да и просто классного парня по имени Кёрк Хэммет, который любил хрустеть яблочными карамельками, множество которых всегда водилось в карманах его чёрной, завсегда чистой и усыпанной разными значками, куртки. Ко всему прочему, Хэммет был просто катастрофически зацикленным фанатом мелких книжечек о путешествиях с картинками внутри, старых и не очень книг, цветных и чёрно-белых комиксов, научных и молодёжных журналов, утренних газет… В общем, он обожал всех «детей типографии», которые, как утверждал сам Кёрк, «Не дают порой покоя даже по ночам». Вообще, Кёрк — не самый плохой вариант для дружбы. Он милый, умеет шутить, вполне симпатичный, ещё и списывать даёт. Не всегда, правда, так как думает, что этим только оказывает «медвежью услугу» своему товарищу. Но всё-таки. В школе, в которой учился Кёрк, и все дети из города, было полно разных легенд, истории, страшилок и прочей словесной херни, к которой был равнодушен, пожалуй, только сам директор этого «учебного учреждения». Огромное количество проблемных подростков постепенно разрушало всю адекватность. Порой даже казалось, что у них в школе совсем нет нормальных людей. Но об этом чуть позже… Так вот, пыль была везде. Её никто не протирал уже неделю, а может и две. Никто точно не знал, когда в этой комнате вообще убирались, и убирались ли вообще, ведь испрещённая частыми длинными порезами и царапинами, оставленными канцелярским ножом дверь с чёрной кривой надписью «Не лезьте, суки» явно не располагала к знакомству. Часы на той самой двери громко чиркнули, будто кто-то невзначай решил поджечь спичку. Стрелка лениво переползла с одной чёрточки на другую, издавая неприятный щёлкающий звук. Солнечный луч, словно язычок пламени, начал греть левый глаз парня, заставляя его раздражённо фыркнуть, забыть, на какой стороне он спит, и перевернуться на другой бок, при этом свалившись с кровати с оглушительным и болезненным грохотом. Полное ненависти «Блять!», раздавшееся в ту же секунду, означало, что он явно не был готов к такому «пробуждению». В ужасе открыв глаза, он не выдержал и чихнул что есть силы, разогнав в воздухе ещё одну дивизию пылинок. Кряхтя и постанывая от неприятных остатков боли в ушибленной пояснице, рыжеволосый медленно поднялся с пола, отряхиваясь и тихо бурча что-то себе под нос. Обнажённое тело покрылось гусиной кожей и чуть дрожало от утреннего холода — любовь ко сну в неглиже и прохладный сентябрь никак не располагали к таким экспериментам с температурами. Зябко поёжившись, молодой человек с хрустом размял спину и подошёл к широкому зеркалу наверху комода. Бледная кожа с кое-где разбросанной россыпью веснушек была по-подростковому гладкой, но не самой чистой, огненная копна длинных волос частями сплеталась в отдельные кудри. Грубоватые, но красивые черты лица добавляли некой отточенной силы, а янтарные, с тёмным ободком по кругу глаза добавляли общему образу некие «лисьи» детали. Дэвид Скотт Мастейн, а в простонародье — Дэйв, в настоящее время осматривался в поисках одежды и опаздывал уже на пять минут. Поймав взглядом циферблат, Дэйв решил ускориться. Опоздать в первый день учёбы — та ещё новость. Он уже успел надеть белую футболку без принта, и отыскать пару своих потрёпанных кед. «Чёрт! У меня максимум три минуты до звонка! А до этой грёбаной школы бежать целых десять!..» — в панике подумал рыжий, натягивая старые чёрные джинсы и набрасывая дешёвую кожанку на плечи. Времени оставалось всего ничего, нормально позавтракать он явно не успеет, так что он решил, что перекусит где-нибудь в школьной столовой. Готовили там вполне нормально, и даже можно было есть, но зажав нос — на нижних этажах постоянно воняло тушёной морковкой и сладковатым подгоревшим луком. Схватив приготовленный со вчерашнего дня изношенный рюкзак, Мастейн быстро спустился вниз по лестнице, с ноги открыл дверь и со всех ног побежал к школе по уже знакомому за восемь лет учёбы маршруту. POVЛарс Мне снова снился тот самый кошмар. Опять. И каждый раз он пугает меня как в первый. Вот она. Эта церковь. Вот я, идущий вдоль одиноко пустующих длинных рядов блестящих от нового лака скамей, и проходящий мимо тяжёлых металлических подсвечников, в которых, как маленькие тощие монашки, жмясь одна к другой, теплились тонкие желтоватые свечи. Тут так тихо. И так страшно от этого одиночества, от этой неестественно идеальной тишины. Только стук моих башмаков с гулким эхом прокатывается по начищенному, как новому, бледно-чёрному линолеуму. Двигаясь всё дальше, уходя вглубь церкви, я медленно отдалялся от выхода. Медленно подходя к самому орга́ну, стоящему в конце церкви, тени становятся всё гуще, темнее и враждебнее. Они извивались ровными телами под стойкой, над колоннами, у краёв выбеленного потолка и походили на изломанные ключицы мертвецов. Я уже дошёл до огромных жезлов блестящих медных труб, когда вдруг услышал позади себя какой-то странный, непонятный звон. Жуткий, глухой такой звон. Как будто… Цепи стукаются друг об друга, гремя и раздражая слух своим тихим громом. Почувствовав мерзкое ощущение ступора во всём теле, я застыл около почти нетронутых, кипельно белых клавиш древнего, но сейчас будто только что купленного, инструмента. Попытавшись абстрагироваться от бравшего надо мной верх ужаса, я впился немигающим взглядом в чёрную «ля минор». Чья-то сухая ледяная ладонь легла на моё плечо, проводя по лопаткам. Я невольно вздрогнул, немного приходя в себя и будто отмирая. Превозмогая лижущий спину холодным языком страх, я обернулся… …И сел на кровати, проснувшись в холодном поту. Ещё никогда оно не подходило ко мне так близко. Обычно, во время нахождения в этот проклятом месте, это нечто просто могло стоять за моей спиной, но не прикасаться ко мне. Этот сон я вижу вот уже месяц подряд. Всё началось той следующей ночью после сутки, когда в последний день июля умерла моя бабушка. Я любил её, все её любили. Ей было всего шестьдесят семь, но врачи, приехавшие на звонок матери, заподозрившей неладное, когда утром бабушка не проснулась в десять утра, как обычно, установили, что в один момент её сердце просто остановилось. Ни предсмертных хрипов, ни стонов последних в жизни мук я не слышал. Бабушка ушла так спокойно и тихо, что мне даже подумалось, будто она сама этого захотела, завершила очередной пункт, как в чётко подстроенном плане. Затем я сразу же отдёрнул себя от таких мыслей, подумав чисто логически: ну зачем ей было это делать, если всё и так шло своим чередом? Сначала мне казалось, что это был такой же посредственный сон, как и все другие сны «приснилось-хер-с-ним-забыл» и не придал этому особого значения. Как же я ошибался…