Свою душу отдам тебе...

*** Небо вновь светло, новый день занимается… Но не ясный день… Тоскливый день да пасмурный, дождливый… Снова… Хмурое небо низко висит, дышать мешает. Нет радости от такого рассвета. Как и от вчерашнего… Уж не вспомнить, когда солнце землю радовало… Позабыл отец Красно-солнышко дорожку в земли эти… А ведь когда-то на залитых солнцем лугах звучали смех и песни… Куда же все ушло… И вновь день как день, как вчерашний день, как и месяц назад. Идут и идут жалельщики, просят-молят о помощи, чтоб под крылышко княжеское от бед укрыться-схорониться. Не откажешь им. Всех привечаешь. Уже скоро в палатах княжеских беженцы поселятся. Невесел князь сидит. Худо все. Потянулся народ простой прочь с земель родных… Что проку с друзей-советников, не подмога они в делах божьих… Да, был знак… Проснулся лес по весне… Но лучше б дальше спал. Вместе с лесом лихо пробудилось… Звери хищные, злые… Навь ночная… Хуже быть не может… И никак не разойдутся просители, все об одном твердят: защити, помоги, охрани, княже… Никому не откажешь… Не вина их в том, что лес да боги гневаются… Вдруг потемнело в тереме, сгустились тени, как живые, из углов тьмой тянутся… Во дворе вскрикнул кто-то тонко, не утерпел князь, к окну метнулся. А над теремом тучи темные, ветер, и так еле заметный, затих, умолк совсем… Ночь в одночасье день светлый сменила. Народ заголосил, запричитал опасливо. Бабы-девки по домам побежали, от страха ни живы, ни мертвы. Умолкли жалельщики, тихо за спиной князя, так тихо, что слышно, как треснул платочек шелковый в руках жены. Резко развернулся князь. И замер. Тени сплелись посреди зала, фигура человеческая из тьмы в хоромы княжеские ступила. Челядь молчит, от страха трясется, просители по стенам хоронятся… Княгинюшка белее снега, руки в кулаки сжала, из последних сил крепится. Невольно зауважал её князь ещё больше, что не выкажет страха. А гость молчит. Страшный гость. Темный волос, длинный да спутанный, чела не видать, будто мраком укрыт, только губы тонкой ниткой сжаты, щеки впалые, кожа как снег бела, руки тонкие, что лапы птичьи, да и сам гость – кожа да кости, ключицы-то над воротом резко выступают. Но силен гость… Сама тьма его как кошка ручная слушается… Выдохнул князь, плечи расправил. Ждал он гостя. Ждал. Знал, что необычный гость придет. Всем сердцем чуял… Одна надежда, что поведает гость ночной, в чем провинились они перед богами. Уж не поскупится князь, все отдаст, но вину загладит, чья бы она не была. Али он не князь? От окна отошел, поклонился гостю в пояс. - День добрый, гость уважаемый. Не желаешь ли отдохнуть с дороги, лицо умыть? Али отобедать с нами за одним столом? Гость молчит, только губы скривились в усмешке колючей. Головой покачал. - Не желаешь ли назваться, уважаемый? Или же Тороком, Безымянным кликать тебя? – осторожно поинтересовался князь. Гость лишь подбородком острым дернул, чуть кивнул через миг. - Как пожелаешь, Торок, – кивнул князь. – Меня Радомир зовут, но ты, я думаю, о том ведаешь? – выпрямился гость, глазами черными сверкнув, усмехнулся недобро, руки тонкие на груди сложил. Ушла тень с чела, но в глаза смотреть ему мочи нет… Словно в колодец ледяной да бездонный ухнуть… Воистину, Навь ночная… Скрепил сердце князь, продолжил вежливо: – Ждал я тебя, каждый день ждал… Знаю, что виновны мы, богов прогневали. Но уволь, не ведаю, в чем оступились. Не откажи, поведай, что привело тебя к нам? - Долг… – прошелестел голос негромко, словно листья в лесу всколыхнулись. - Долг? – удивился князь. – Всего-то? Но в чем он, поведай! Все отдадим, без утайки! Не со зла, поверь, задолжали тебе! Да и не ведал я, что долг на мне. - Не ты, – мотнул головой, – она! – тонкая рука указала на жену, хоронящуюся за князем. - Ярга? – удивился князь, невольно на неё обернувшись. И воскликнул неверяще: – Да будет тебе! Как баба может быть тебе, Торок, должна? Да она же из палат княжьих не выходит, даже лекарствует там же! - Она, – вновь указал Торок, прищурился хищно. – Она знает, поверь, о чем долг… Она должна вернуть! – прошелестел голос спокойный, да не вяжется огонь безумный в глазах и речи ледяные. Невольно страх по спине княжеской ползет, липкий да колкий. Ох, да, знает он, кто гость его, но не прогнать прочь… Его князь ждал… Его… Но не успел князь слово молвить, как Ярга из-за спины мужниной выступила, зашипела кошкой дикой: - Изыди, Навь! Не твое, не отдам! Прочь, Кощей, иди костями других пугай! – да закричала пуще, рукой на гостя махнув: – Не видать тебе его как своих ушей! - Не отдашь сама – всё едино ко мне вернется! – так же спокоен голос его, холодны речи. – Все за грань уйдут, я же рядом с ней подожду. Один раз отвел – и еще раз уведу. - Прочь! – воскликнула Ярга. – Не бывать этому! - Обожди! – перехватил ярящуюся жену за пояс, прижал крепко. – Как «все за грань уйдут»? Прошу, Торок, разъясни непутевому. Но не к нему гость обратился. Словно и не слышал его: - Время до новой луны тебе, жена князева. Верни долг, или же все за грань уйдут. И я долг сам заберу… – спокойно ответил Торок, поворачиваясь к князю спиной. Следом тени сгустились, посередь зала заклубились. Через миг тьма рассеялась, гостя с собой забрав. …Тихо в тереме. Просители смотрят тревожно, вести невеселые принять пытаются. Челядь дыхнуть боится. Княгинюшка столбом соляным стоит, не шелохнётся… Гневается князь. Яростно очами сверкает. Стоит, кулаки сжимает. Кабы не прибил в запале. - Все прочь… – тихо повелел он. Не помня себя от радости, народ из терема княжьего ринулся. – Ярга, жена моя, останься. У самой двери замерла княгиня, не посмела мужа ослушаться. Через миг князь с женой наедине остался. - Я слушаю, – спокойно, как змей ледяной, молвил он, подходя к окну, хмуро глядя на небо темное… Так и не вернулся день ясный, ночь-полночь стоит, хоть глаз выколи. - О чем желает слушать мой князюшка дорогой? – залепетала княгиня, нервно пальцы переплетя. - Долг. Ты должна? Кому и что? – всё смотрит во двор широкий, не в силах на жену взгляд перевести. – Тороку должна? - Никому я не должна, полно тебе! – отшутилась она, да в голосе-то страх слышен, живой, нешуточный. – Ужель будешь верить нечисти поганой? Кощей проклятый соврет, недорого возьмет! - Не нечисть это… – покачал головой, не желая ложь жены слышать. – Не по силам им погоду править! – развернулся Радомир, на Яргу смотрит. Знает она гостя. Отчего-то Кощеем его окликнула… Сама проговорилась, непутевая. Нахмурившись, продолжил выпытывать: – Так что ты должна ему? Отчего Кощеем назвала? Знаешь его? Откуда, скажи. И не лукавь, Ягуша, мне не ври. - Я не… - Не ври! – твердо повторил. Со вздохом молвил: – Стала ли ты слепа и не видишь, что с землей нашей творится? Будто прокляли нас, хоть и твердят старцы, что проклятия нет. Но зол на нас Даждьбог, Перун-отец и вовсе видеть не желает… Обходит нас солнышко стороной… Если твой долг тому виной – прошу, расплатись, я помогу, чем смогу… Верю, что не со зла ты оступилась. - Я не должна! – продолжала настаивать на своём княгиня. – Я свое забрала! – рука невольно ко рту дернулась: проговорилась в запале. - Так что же? - Я… – замялась она, взгляд потупила. Вот только князево терпение на исходе. - Не скажешь? – руки скрестив, над женой навис грозно. – Так я сам попробую угадать. Лес отвернулся от нас, когда я вновь княжество принял… До ранения моего все как встарь было, солнце ясно светило. Ты меня выхаживала, с тобой я к людям вышел. После мы не разлучались, ты в лес более не хаживала. Так что же, голуба моя, скажешь? Ты что-то забрала из леса, когда мы вдвоем уходили? И не вернула? - пристально за Яргой следит. Кусает та губы, в глаза смотрит жалобно, рукав нервно теребит. – А просили? – внезапно спросил Радомир, а княгиня вздрогнула, да не успела глаз отвесть. – Так просили, да? – она нехотя кивнула, на мужа не глядя. Не ждал такого князь, ой, не ждал. – Ужель тебе эта вещь столь дорога, что ты ради неё поступилась счастием людским? Ведь знаешь же, что голод кругом, земля не родит, а ты на своем сидишь? – разозлился он. – Нет в тебе жалости, нет добра! Да как ты смеешь лЕкарством прикрывать свое сердце поганое!! - Не поганое! Не поганое! – разрыдалась Ярга, в ноги мужу упала. – Но едино не могу отдать, не проси! – всхлипнула она, головой мотнув, растрепались косы. - Так что же это? – нахмурился князь, всем сердцем желая вырвать требуемое от жены и хозяину вернуть. Не стоит горе одной бабы голодных людских смертей. - Не что… – едва слышно шепчет, князь нахмурился, лицо её за подбородок приподнял, бровь задрал. - Не «что»? Как так? - Кто… - Кто? – опешил князь. – Ты зверушку из леса забрала? Обидела хозяина лесного? Но нет, погоди, – он нахмурился, переносицу пальцами сжал, пробормотал негромко: – Ты тогда и сумы не взяла, у меня вещей и в помине не было… Налегке мы ушли, чтоб скорее домой вернуться… Только я с тобой был… – умолк, озаренный догадкой: – Это что же… Этот кто-то – я? Но как? - Не знаю, – шепнула Ярга, глаза отведя. - Не ври мне! Врешь ведь! Я чую!! – вскрикнул Радомир, жену от себя отталкивая. – Ты же виновна в гибели сколького люда! Да как ты смеешь по земле ступать, а не валяться, простоволосая, посередь поля, прощения у земли-матушки вымаливая! А ты врешь!! – бушевал князь. Никогда не видала Ярга мужа любимого в таком гневе, никогда он на неё руки не поднимал. Да, знала, видела, что не люба князю, из долга замуж взял, но он ласков был с ней, детей полюбил… Ей и этой малости было довольно… Сейчас же не ударил лишь оттого, что она в тягости, дитя пожалел… Испугалась княгиня, до дрожи… А как не сдержится Радомир? - Умер ты… – всхлипнула она, руками лицо закрыв. – Хозяин леса тебя вернул. Он выходил. Я лишь по дому помогала ему… Я тогда в лесу плутала, отчаялась выжить. Он меня приютил… Я помогала за тобой смотреть… И полюбила… – отчаянно на князя глянула, закричала, всю душу выплескивая: – Всем сердцем полюбила!!! Тебя, княже мой!! Тебя, сокол мой ясный, тебя… – потянулась к мужу, ноги его обнимает, в глаза заглядывает, всё твердит горячо: – Решила, что не должно князю быть игрушкой духа лесного! И мы ушли! Вдвоем ушли! Ты сам так решил, помнишь? Замер князь, оглушенный воспоминаниями. Да, ушел с ней… Потому как помнил руки заботливые, голос ласковый… Решил, очнувшись и её увидев, что она его спасительница, и в благодарность обещался женой взять… А это не она выхаживала… Лишь рядом была… Обманула… - Как умер? – глухо переспросил князь. Руки женины от себя отцепил, отошел прочь. В окно темное смотрит. - Умер… – тихо ответила она, голову свесив. – Для мира умер… – и чуть слышно добавила: – Он тебя из-за грани вернул, я видела… Как кости вновь соединились, как плоть нарастала… Как кровью своей тебя поил… Душу надвое делил… Обряды рядил, богов молил, просил, уговаривал… Ложе с тобой делил, грел тебя в ночи… - А ты? – не смотрит на жену, моченьки нет… - Я… Я в щелочку глядела… Прости… - Как простить-то тебя, дуреха… – покачал он головой, тяжело на лавку опустившись. – Теперь понятно, отчего мы в немилости у богов… Видели же, что по своей воле покинул спасителя… Отчего же он раньше не появился? Уверен, он не стал бы так долго ждать… Ярга? – глянул он пристально, а жена лишь побледнела пуще прежнего, губы закусила до крови, руки в кулаки сжала. Голову склонила, косы на грудь полную упали, руками себя обхватила. – Что ты сделала? – подскочил, вцепился в плечи ей. – Что? Говори! Не поверю, что Хозяин вдогонку не кинулся!! Не верю, что просто так отпустил! Вздрогнула княгиня под руками мужниными, подняла глаза безумные, расхохоталась: - Он отпустил? Да кто его спрашивать будет! – скинула руки князя, вскочила на ноги: – Зря я, что ли, все лето по лугам ползала, траву погибельную собирала? Зря в могильнике забытом меч-кладенец откопала? Зря пять телег соли тайком привезла? Ничего не зря! – хохочет Ярга. – Не спасли его чары лесные, не уберегли от яда, не сносил головы кучерявой!! Сама, сама ручками его в соль закопала!! Нет его в живых! Нет!! – довольно воскликнула она, в ладони хлопнув. – Так и не должна я никому!! Не должна!! Слышишь? – и пальцем погрозила: – А нежить ночная, Навь проклятая может убираться откуда пришла!!! И ты не должен! Живи как жил, меня люби… – прильнула к мужу. – Слышишь, сокол мой? Не должна я, и ты не должен никому… Покричит и перестанет, что силы у тати ночной? Так, пошумит и буде, а там, глядишь, и солнышко вернется… – ластилась Ярга кошкой домашней. Но отшатнулся Радомир, воскликнул, не в силах в такую подлость поверить: - Что ты сделала? Леля убила? Ты… – вспомнил все, что сквозь сон видел, имя любимое, голос нежный, руки крепкие. – Так не сон все? – спросил себя, не веря ещё. – То не сон был… Он рядом был… А ты… Чернавка, девка на побегушках… Руку поднять осмелилась… - Радомир, сокол мой… – руки протянула, хихикнула, косы пригладила, глянула игриво: – Ну, о чем же ты… Какой Лель? Сказки все то… Наслушался, поди, что я деткам сказывала! - Прочь! – отбросил руки её, к окну подошел, сердце успокоить пытается. – Не тронь меня, – глухо Яргу попросил. – Поди к себе пока. Утро вечера мудренее. Ярга встала, гневно подол отряхнула, на мужа глазами сверкнула. - Иду уже, сокол мой… – прошипела она, дверями хлопнув. Невесел князь сидит. Думы тяжелые голову кручинят… Дурашка Ярушка и не дурашка вовсе, обманщица коварная… Убийца… Как же мог довериться ей? Как не признал руку чужую? Как мог позабыть его? Того, кто жизнь вернул? Кто кровь разделил? Его тоже чем опоила, змея-женушка? - Валодар! – окрикнул дядю Радомир, решительно встав. Не о чем думать. Решено все давно. Его жизнь за жизнь Леля. Все по справедливости. А жене боги судья. Не в праве он ребенка еще и матери лишать. Разве что замуж надобно её выдать, да чтоб рука мужнина тверда была, да характер железный… Уж знает он, как хитра его Ярушка. Но о том дядя озаботится. - Что, княже? – не замедлил откликнуться старый друг. Вот скала-человек! Уж пятый десяток разменял – а кремень мужик! - Проследи, чтоб княгиня покоев не покидала. И к детям охрану приставь, людей надежных… Не пускай к ним никого… Ни княгиню, ни людей её, – перечислял князь. – Понял? Сам последи уж за детками, чай, не велика забота… - О чем сказ, княже, – улыбнулся он. – Как за своими смотреть буду! – и нахмурился: – Но не рано ли ты всполошился? - Ничего не рано… – покачал головой. – Боязно мне, кабы беды не приключилось. Ведь все слыхали, что в бедах наших княгиня повинна… За детей переживаю. - Эх… Да… Беда… Баба-дура… Что хоть вернуть-то надо? - Не могу молвить, не проси. Не по тебе ноша та. - Но вернуть-то надо! - Надо, – кивнул князь. – Я сам пойду. Не княгине же в путь-дорогу собираться… - Ох, Радомир… - Не кручинься, друг мой… Теперь все хорошо будет. Вернем оброк, солнце вернется! – твердо пообещал князь, хоть и не было в сердце веры в то. Всю ночь до рассвета думал князь. Хотя… Что тех дум-то… И так вестимо, что вернется в лес. Пусть Ярга Хозяина лесного убила, но и на нем вина великая… Не разобрался, не понял, с ней сам, по своей воле ушел… Только не покинуть терем, не попрощавшись. Да и напутствия следует передать. Не вернется он, хоть и не стоит о том родным знать. А потому о них озаботиться надобно. Молод еще княжич, десяти весен нет. Наставником ему Валодар будет, это несомненно. Кто же лучше дяди подскажет, как быть-то… Но править он вдругорядь не возьмется, и так в прошлый раз рад был-радехонек передать бремя княжества. Брат младший слишком спесив и горд, не будет от него прока, не сдюжит землю поднять после голода. Сестрица старшая мудра и рассудительна… Выйдет из неё хорошая княгиня… Лишь бы муж не воспротивился. Десять лет – это не раз чихнуть, долгий срок. Да и пока еще княжич созреет для княжества, тут не десять, поболее лет-то минет. Так и станется, решил князь. Быть его сестрице Зимушке княгиней, пока сын не подрастет. А ему поспешить надо. До нового месяца лишь две седмицы и осталось. осталась последняя глава. Немного печально вышло, но ХЭ гарантирую)) А кто угадает, кто есть Лель - печеньку с барского плеча презентую!!! Корзинку печенек!