***
Со времени разговора Чону и Доёна прошло примерно двенадцать часов. Где-то в одиннадцать утра, Чону медленно и с улыбкой направляется в ту часть дома, где располагались рабочие помещения. Когда Чону заходит в кабинет брата Доён стоит около шкафа, до отказа набитого книгами, держа в руке одну из них и, по всей видимости, читает. Однако младшего это нисколько не смущает, поэтому он прерывает спокойствие Доёна своим голосом. — У меня есть идея. Доён вздыхает, но не отрывается от книги, спокойно спрашивая: — Какая? — Как избавиться от Лилии не убивая её. — На этот раз Доён поднимает голову на Чону, но ни слова не говорит, ожидая, пока брат сам додумается поделиться своей задумкой. И Чону это понимает, однако специально выжидает. — В общем, сделаем так, чтобы Джемин сам забыл о ней. Доён захлопывает книгу и ставит обратно на полку. — Как? — обходя Чону, направляясь к столу, садясь на кресло. — Включи голову! — хмурясь, раздраженно взглянув на брата, говорит младший, хватая ту же книгу с полки, намереваясь запульнуть ту в старшего, однако не делает этого. — Способность Джемина заставляет людей забыть о чём угодно, Так? Что, если заставить его использовать способность на себе? Доён не отвечает, несколько минут проведя в раздумьях. Всё это время, Чону стоял, спиной подперев книжный шкаф, лениво листая книгу. — Это может сработать, но... Джемин не доверяет ни одному из нас. Вряд ли он пустит кого-то в свою комнату. Младший кивает, переставая страницу и замирает, видимо, читая. Чону подходит к столу, за которым сидит Доён и берёт из стакана с канцелярией карандаш. Доён не останавливает его, наоборот, с интересом наблюдает за братом, который что-то выделяет в тексте и загибает верхний уголок страницы. Карандаш возвращается на место, книга с глухим стуком захлопывается. Чону оставляет своё занятие, опираясь обеими руками на стол, возвращая своё внимание на брата. — Я разве сказал, что это сделает кто-то из нас двоих? Доён приподнимает бровь, скептически смотря в глаза парню. — Ты вообще ничего не сказал, — язвительно замечает старший. — Что ты тогда предлагаешь? Чону загадочно улыбается. Точнее, так может казаться со стороны, но Доён, живя рядом с этим человеком всю свою жизнь знает, что может означать эта улыбка. Младший всегда так улыбался, после фразы «тебе это не понравится». Сейчас происходит то же самое. Чону подвигает книгу ближе к брату и говорит: — С кем из нашего окружения Джемин ещё не общался так близко, как с нашей семьёй? — И с кем же? — Доён даже не потрудился предположить, потому что не мог поставить себя на место того мальчишки. Ким никогда не чувствовал тоску и потерянность, что его отличало, и очень сильно, от Джемина, бросившего родную страну, друзей и свои планы на будущую счастливую жизнь. — Еын. — Что? — только от одного упоминания этого имени в Доёне закипала ярость. Нет, это не старые обиды, не ревность. Пожалуй, это была самая настоящая ненависть в чистом её проявлении. Он ненавидит эту девушку так сильно, что лучше бы выжег себе глаза, чем ещё хоть раз взглянул на неё. — Ты хочешь поручить дело этой...стерве?! — За языком следи, братец. Предупреждаю в последний раз: ещё хоть одно ругательство в её адрес и я самолично сделаю так, что ты никогда в жизни не займёшь место отца. — Угрожаешь мне? — хмыкает старший. — Да она дурит тебя как идиота, а ты ведёшься, потому что именно идиотом ты и являешься. Не разбрасывайся такими угрозами. Доён уже был готов закончить разговор, но холод во взгляде Чону не дал старшему вот так просто уйти. — Ты бы доверил такое дело идиоту? — хмыкает Чону, но его усмешка выглядит только пугающе, с этим взглядом. — Просто доверься мне и жди, а когда всё закончится — насладишься результатом. Чону выпрямляется и покидает комнату. Доён провожает его взглядом, после чего он падает на книгу....все государства миролюбивы и все готовятся к войне.
Так звучит фраза, которую подчеркнул Чону. Доён улыбается. — Ну пусть будет по твоему.***
Становится всё труднее дышать. Будто бы горло что-то сковывает, но на нём нет удавки. Джемину мерещится музыка.... Точно... Точно мелодия скрипки... И тот, кто её играет, яано в руках держит этот инструмент очень давно. Все ноты отточены и льются бесконечно долгим потоком. Джемин видит юношу: каштановые волосы, строгий костюм. Взгляд стеклянный, пустой и пугающий. Он что-то говорит, но толку нет... Джемин не слышит... Он падает на колени, пытаясь вдохнуть и...открывает глаза.
Джемин понимает, что заснул, пока смотрел какой-то американский фильм, сути которого он уже не понимает. Стук в дверь. Так вот, что его разбудило. Джемин выключает влкадку и закрывает крышку ноутбука, поднимаясь с кровати. На пороге оказалась высокая девушка: блондинка с длинными ногтями. Джемин вспоминает, что видел её в первый день на банкете. Она напилась и что-то кричала, а потом Чону унёс её. — Привет, — улыбнулась Еын. — Здравствуйте. — Можно без официоза, — Ын подмигивает, проходя в комнату Джемина, присаживаясь на кровать. — Мы же теперь одна семья. Джемин хочет возмутиться, мол, никакя он им не семья, но, забегая вперёд, он знает, что незванная гостья это проигнорирует. — Ладно, — пожимает плечами Джем, прикрывая дверь. — Ты что-то хотела? Еын по-кошачьи наклоняет голову вбок, рассматривая мальчишку перед собой. — Да, — наконец выдаёт она. — Мне одна птичка напела, что ты умеешь мысли стирать, это правда? Вопрос неожиданный. Джемин даже хмурится. Его возмущает не столь безтактность девушки, сколько то, что о нём говорят в этом доме. И ладно бы, если он сделал что-то героическое или наоборот — мега тупое, но нет. О нём разговаривают как о вещи. И, чувствуется, это всё просто так не забудется. — Не совсем, — говорит тот, садясь на кровать, но отодвигаямь от Еын на полметра, пока не врезается спиной в изголовье кровати. — Я могу заставить тебя забыть о чём угодно насовсем. Еын улыбается. — Так даже лучше! У меня есть к тебе просьба, касательно твоей способности. Эта девушка не перестаёт удивлять. Джемин даже брови вскидывает, подозрительно посмотрев на неё. — И какая просьба? — Мне нужно забыть мать, — не думая, выпаливает Еын. Джемин вздыхает. Пора перестать удивляться странностям этой семейки. — Я хочу обойти Доёна. Хочу встать во главе, потому что знаю, что я буду лучшем лидером для этого клана. Единственная приграда, которая мешает мне пойти по головам — это моя, слишком правильная мама. — Еын фыркает. — Она вечно пытается меня образумить, наставить на истиный путь, — Ын показала кавычки в воздухе. — Самое странное — я начинаю задумываться над её словами. Это тянет меня назад, но! Я не могу отступить. Не сейчас, когда я так близка к своей мечте. Джемин кивает. Он даже не подозревал, что творится за закрытой дверью его комнаты. Будь он писателем, несомненно бы сравнил эту ситуацию с трагедией "Гамлета", Уильяма Шекспира, но... К счастью или сожалению (решать не ему), он не писатель, поэтому он молчит, смотря на свои руки, нервно ковыряя ногти. Еын терпеливо ждала, пока парень что-то ответит, а пока изучала взглядом комнату. — Ты... Ты хочешь, чтобы я помог тебе забыть маму? Ты уверена в том, что это хорошая идея? — решает на всякий случай уточнить Джем. Еын ненадолго задумывается, в это время доставая из кармана маленькое круглое зеркало. На оборотной стороне его был нарисован красный трёхглавый дракон. По краю его обрамляли лепестки сакуры, а на ручке высечен герб клана. Ын, посмотревшись в него, поправила несколько прядей за ухо. — Ну, с точки зрения морали — это плохо, — говорит она, не отрывая взгляд от зеркала. — А с моей точки зрения, это единственный выход из ситуации. Ты поможешь мне или как? Джемин поджимает губы, но кивает. Пусть он и не понимает, как можно вот так просто отказаться от родного человека. Хотя это Кимы... Джемину кажется, что их он никогда не поймёт, даже если будет пытаться изо всех сил. Еын вновь выжидающе смотрит. — Ладно? — пожимает плечами мальчишка. — Отлично. Что я должна делать? — спрашивает та, откинув волосы рукой, разворачиваясь в пол оборота к Джемину. Он подтягивает колени к себе, облокачиваясь спиной в изголовье. — Ну, ничего... Просто смотри мне в глаза не отводя взгляда, — просит Джем, а сам формулирует мысль, чтобы правильно сказать, не опозорившись перед челеном клана (это первое, а то, что она девушка — это второе, согласитесь, опозориться перед девушкой это такое себе). Ын кивает и переводит пристальный взгляд на Джемина, от чего-то сжимая в руке зеркало. Он думал, что она просто сомневается в правильности своего решения и хотел ещё раз спросить не передумала ли она, но остановился. Еын уже решилась, сама пришла к нему... Джемин хотел бы быть таким же решительным. Выдохнув, он посмотрел ей в глаза в ответ. — Забудь всё, что связано с твоей матерью... После этого, он видит лишь отблеск жёлтых глаз в зеркале. После этого наступает темнота.***
Джемин открывает глаза и тут же хватается за голову. От чего-то она так сильно болит, будто бы готова в любую секунду взорваться. Ему снился странный сон: он стоит посреди громадного по своему размеру поля, вокруг множество цветов, всевозможных диких ягод, но он не может их сорвать. Он просто стоит и не может пошевелиться. А ещё голос. Какой-то женский голос звал его по имени, с каждым разом всё тише и тише, и вот когда голос совсем затих, Джемин смог двигаться, он упал на траву и открыл глаза уже наяву. Осмотрев свою комнату, Джемин замечает две фигуры, которые пока-что не может узнать. Однако, присмотревшись по лучше, Джем узнаёт в них своего сводного брата и свою сводную двоюродную сестру. Конечно, если так можно сказать про них. Чону сидит рядом с кроватью, смотря в свой телефон; Еын стояла около стола, явно что-то выискивая на его столе. Джемин пытается спросить что они делают в его комнате, но понимает, что не может говорить. Неужели это всё ещё продолжение сна? Джемин щипает себя за руку и айкает. Это замечает сидевший рядом Чону. Оторвавшись от телефона, старший смотрит на недовольную гримасу Джемина. — С тобой всё хорошо? — спрашивает Чону, протягивая руку, чтобы потрогать лоб Джемина. — Что ты делаешь? — как-то резко и зло фыркает Джемин, дёрнувшись от протянутой руки Чону, вставая с кровати. — В начале обходишься со мной как со слугой, а теперь спрашиваешь всё ли со мной хорошо?! Чону молчит и выжидающе смотрит на Джемина ожидая ответа на свой вопрос, но, видимо Джемин ещё не переступил черту подросткового максимализма. — Видимо, тебя не учили в детстве манерам. Как минимум, отвечать вопросом на вопрос — не культурно. — Меня некому было учить! Я сирота! И то, что вы, вдруг решили взять меня под крыло ещё ни о чём не говорит! И тут, весьма неуместно, в комнату заглядывает какая-то женщина, при виде которой, у Джемина от чего-то сжимается сердце. — Сынок? Джор...Точнее Джемин. У вас всё хорошо? — Обеспокоенно спрашивает Лилия, заглянувшая в комнату. — Я услышала крик и... — Кто вы? — хмурясь, говорит Чону, поворачиваясь, холодно смотря на женщину. — Как вы сюда попали? В глазах Лилии читается шок, боль и непонимание одновременно, а Джемин хмурится, не понимая, почему эта женщина зовёт его по старому имени. Он ненавидит Британскую версию своего имени, потому-что она ассоциируется с холодом, болью и одиночеством и... Почему-то, смотря в глаза этой женщине, Джемин ощущает эти эмоции. Джемину кажется, что он испытывает это снова, от этого и так больно, но нет... Ему больно потому, что тело, не успевшее ещё подстроится под замутнённый разум — реагирует само по себе. — Чону... — голос Лилии дрожит. — Что ты такое говоришь? Это же я... — Кто? — голос Кима становится грубее и настойчивее. — Я вас впервые вижу. Лилия непонимающе хлопает ресничками, а в уголках глаз собираются слёзы. Она смотрит на своего родного сына, но в ответ получает только глухое равнодушие. Её сын, тот, кого она рожала с болью несколько часов подряд, сейчас смотрит на неё так, будто она чужой человек. — Ч-что вы с ним сделали? — плачет Лилия, заходя в комнату, пытаясь подойти к Джемину. — Охрана! — Кричит Еын. Спустя несколько минут, в комнату влетают несколько охранников, что собственно, и срывает у Джемина тормоза. — Да что вы все делаете в моей комнате?! Бесите! Бесите! Бесите! — кричит он и выбегает наружу. Он бежит по коридорам, пытаясь найти выход на улицу, но в итоге, останавливается в одной из комнат, падая на кровать, обнимая себя руками, только сейчас понимая, что он всё время плакал, пока бегал. Еын, в чью комнату мальчишка и забежал, тихонечко прикрыла дверь, поворачиваясь к Чону. — Думаю, сейчас лучше не трогать его, — говорит она, вздыхая. Чону кивает, переводя взгляд с двери на девушку. — Кстати, хотел у тебя спросить. Когда ты была с Джемином наедине... Что ты видела? Еын хмурится и облизывает губы, нервничая. — Глаза Джемина. Они блеснули не красным и даже не голубым. Они жёлтые, — Чону, не ожидавший этого услышать, вылупил глаза на неё, будто бы призрака увидел. — И ещё кое-что. Тогда, когда Джемин упал, я чувствовала присутствие ещё кого-то, но в комнате, могу поклясться, были только я и Джемин. — Тэн? — предполагает Чону, но Еын мотает головой. — Нет. Кто-то другой. Тэна бы я почувствовала, но... Там была другая энергетика, намного сильнее, чем у кого-либо до этого. — Даже Тэна? — В том числе его, — кивает Еын, заглядывпя в глаза Чону. Видит, что тот беспокоится. — Чтож, — протянул Чону, — Надеюсь он нам не враг.***
— Итак, — разрывает тишину скрипучий от старости голос. — На прошлом собрании, нам так и не удалось выстроить какую-нибудь стратегию против нависшей угрозы в лице Юнциня, который является старшим ребёнком главной семби клана и кровным братом Джено. Старейшина встаёт со своего мета, окидывая взглядом всех присутствующих в зале. Не сказать, что он оказался доволен тем, что видел: мрачные лица мужчин и мальчиков. На них читалось рассеянность и скорбь, на каких-то присутствовала и вина. И лишь два лица, как всегда были спокойны — Хэчан и Марк. Этим двоим как-будто было наплевать на угрозу. Сказать по-честному, Тэна они не воспринимали как угрозу. Скорее как божество, о чём открыто говорили. Джено же с отцом сидели ниже травы тише воды. Они чувствовали вину за то, что случилось с женщинами. Пусть, это и не они держали нож, но, ребенок именно их семьи перерезал пол клана... Джено, почему-то, помимо вины, чувствовал страх. Он сковывал его горло, сердце, грозя вывернуть внутренности наружу. Старейшина говорил о чём-то, но Джено не слышал. Он будто в вакуум погрузился и не хочет от туда вылезать... — Мне кажется, в начале мы должны понять что движет Тэном. Скорее всего, это месть, но... Почему он мстит и... — Месть? — заливисто смеясь, переспрашивает Хэчан, перебивая Гонхака. Ли Гонхак — сын Ли Шинхи, который всего на год младше Хэчана. Он один из тех детей из клана, который ни разу в жизни не видел Тэна вживую. Гонхака воспитали историями о безжалостном убийце Ли Юнцине, который пойдёт на всё, лишь бы убрать с дороги неугодных ему людей. — Вы все глупцы, если думаете, что Тэн мстит! — довольно громко говорит Хэчан, вставая со своего места и подходя к старику, а за ним, по пятам его верный пёс. — Нет. Это ты глупец! — Гонхак тоже встаёт с места, однако, замечая взгляд Марка, выходить к ним не спешит. — Глупец и безумец, если смеешь защищать этого монстра! Хэчан наклоняет голову в бок, поднимая бровь. — Тэн не монстр и не убийца. Он гений, монарх! Нет. Он Бог этого мира! Семое властное и опасное Божество! — Хэчан вскидывает голову. — Он несёт нам просветление, а вы, в виду своей необразованности, не понимаете этого! Не успевает старейшина как-то отреагировать на дерзость Хэчана и Марка, как дверь в зал открывается и на пороге стоит тот, чьё присутствие было самым нежеланным, даже для этих двоих. — Что ты тут.. Забыл!?! — с ни чем не прикрытой ненавистью рычит на него Хэчан. — Не помешал? — спокойно спрашивает Доён. — Я не займу много времени. — Это не отменяет вопроса, — копируя интонацию голоса Кима спрашивает Марк. — Я пришёл поговорить со старейшинами... Насчёт переезда Ли Джено в мой особняк для обеспечения безопасности будущему главе. В зале поднялся шум, но быстро смолк из-за поднятой руки старейшины. Лишь упомянутый Доёном Джено, непонимающе смотрел на незваного гостя. Старик осмотрел своих подчинённых, родственников и перевёл взгляд на Кима. — Насколько мне известно, в Вашем особняке тоже не всё гладко с системой безо... — А! — перебил его Доён. — Вы о случае с покойной Ким Дженни? Доён опустил взгляд в пол, изображая скорбь и печаль. — Мои соболезнования. — Благодарю. Моя семья и клан скорбим по ней... — Ким сделал паузу. — Но позвольте вас уверить, я лично усилил систему безопасности. Теперь, даже крохотная песчинка не упадёт на наш газон без моего ведома. — Вот как, — скептически произнёс Хэчан, всё это время с усмешкой слушая Кима. — Тогда почему бы тебе не забрать с собой и остальных членов моего клана? М? Почему лишь Джено удостоен такому преимуществу? — Потому, что клан жив до тех пор, пока жив его глава. Насколько я осведомлён, именно Джено является наследником, — говорит Доён, наконец удостоив взглядом телекинетика. — Да что ты? — ядовито прыскает Хэчан. — Произошли кое-какие события, теперь у нас двое претендентов на этот титул. Обоих заберёшь или всё равно только Джено? Хэчан медленно подходит к Доёну, вставая прямо напротив него. — Двое? — недоверчиво переспрашивает Доён. — И кто же второй? Хэчан хмыкает и дерзко улыбается, указывая указательным пальцем на себя. — Если со мной что-то случится, то во главе встанет Джено, а пока... Я могу спокойно прогнать тебя из своего клана, не боясь никаких последствий. Это у меня, ты должен спрашивать, можео ли Ли Джено поехать с тобой, или нельзя, но... — Хэчан, хватит! — внезапно кричит Джено, подскакивая со своего места, — заткнись! Ты не имеешь право мне что то запрещать или разрешать! Доён наблюдал за тем, как разьяренный Джено, поблескивая своими голубыми глазами, смахивает с плеча голубое оперенье своей «связи», приближался к двоюродному брату. Марк улыбался, а Хэчан, его хозяин, со скептицизмом повернулся к Джено, при этом далеко от Кима не отходя. — И что ты сделаешь? Твоя палочка дирижерская осталась в классе, а твой инструмент слишком большой, чтобы вечно его таскать за собой. Джено ничего не ответил. Минуты, наверное, три они стояли друг напротив друга, не предпринимая никаких попыток разговаривать или драться. Наконец, Джено прикрывает глаза и складывает крылья, которые растворяются в воздухе, стоит. только Ли деактивировать свою «связь». После, Джено повернулся к старейшине. — Я принял решение, что хочу пойти с Кимом. Зал погрузился в полную тишину, даже Доён с присущей ему от рождения наглостью — молчал. — Ну, раз ты так решил, то я не смогу тебя удержать, зато могу предостеречь: не всё добро делается во имя добра и не всё зло творится во зло. Этим же днём, Джено собрал свои вещи и, вместе с Доёном покинул поместье. Этим же днём, из музыкального класса не доносились звуки фортепиано. Инструмент остался стоять в гордом одиночестве, облитый золотом заката, ожидая своего часа — часа, когда его хозяин вернётся.***
Не всё добро делается во имя добра, и не всё зло творится во зло.
***
Первое, что отправился проверять Джено, прибыв в особняк Кимов была музыкальная комната. Это была просторная комната, правда в преобладающе красных, агрессивных тонах. В этом были все Кимы, агрессивные и опасные. Этим они и привлекали Джено, точнее, его привлекал только Доён. — Тебе нравится? — спрашивает Доён, прислонячсь к косяку двери. Джено кивает. — Этот зал больше моего раза в два, по-моему. Вот только мне не нравится этот мрак. Доён, не сдвинувшись с места, складывает руки, наблюдая как Ли носится от одного окна к другому, открывая их. — Вообщё, эти тёмные шторы нужно снять и повесить более лёгкую тюль, чтобы развивалась на ветру, — сообщает Джено свои требования Доёну. — Хорошо, — кивает Ким, — только что мне за это будет? Джено фыркает, складывая руки, копируя позу Доёна. — Считай, что это твоя отработка за все твои опоздания на мои репетиции. Доён кивает и поднимает руки вверх, сообшая этим жестом о полной капитуляции. Это забавно. — Хочешь посмотреть свою комнату? — спрашивает Доён, подходя к парню. — Почему бы и нет, — пожимает плечами Джено и направляется за Доёном. Пока они шли по пустынным коридорам огромного как замок помемтья, Джено так и не увидел ни одного человека. Поместье Ли только слегка уступает по размерам поместью Кимов, но там никогда не будет так тихо и безлюдно. Доён открывает перед ним дверь и пропускает во внутрь. И вот опять, комната просторная, но тяжелые занавески мешают лучам солнца спокойно проникать внутрь. — Не плохо, — оценивает Джено помещение. — Но зачем мне столь огромная комната? — Потому что, это и моя комната тоже, — отвечает Доён. Джено удивленно смотрит на него, но всего пару секунд. В какой-то мере это было ожидаемо. — Не сказать, что я сильно удивлен. Раз я буду жить с тобой, то разложи мои вещи по полкам, — Джено улыбается и направлчется к двери. — Я пойду настрою фортепиано. Рано не жди. — Мне прийти на твою репетицию? — спрашивает Доён. — Нет, — отрезает Джено, а после усмехается. — Но если опоздаешь на следующую, то я вернусь домой. Мне теперь даже не нужно обыгрывать тебя в пейнтбол, чтобы что-то требовать!***
Слоняясь по коридорам от скуки, Джемин доходит до кабинета, откуда слышит музыку. Человек, явно, играет на фортепиано, но вот, что он играет Джемин не знал. Он не разбирался ни в нотах, ни в самой музыке. Раньше Джемин мог нарисовать музыку перенеся свои эмоции на холст. Если это позитивная мелодия, то на холсте обязательно будет жёлтая, оранжевая и красная краски. Если же мелодия тоскливая, или даже грустная — то преобладать будут холодные тона. И таких примеров можно привести огромное множество. Любопытство берёт верх и он приоткрывает дверь в комнату, откуда слышна музыка. Его глазам предстаёт спина юноши. Он сидит в четырёх метрах от двери и его пальцы бегают по клавишам, иногда он раскачивается на стуле: то откидавается назад и запрокидывает голову, то наоборот слишеом близко наклоняется к инструменту. Этот парень наслождается тем, что делает, совершенно не замечая всего того, что происзодит у него за спиной. Вдруг, его пальцы замирают. Джемин выпрямляется. Навернре его присутствие всё же заметили. Минуту они находились в тишине и, честно сказать, Джемин уже хотел тихонько уйти. Но в этот самый момент, юноша за фортепиано вновь начал играть. И вот тогда, сердце Джемина уходит в пятки. Музыкант начинает со спокойной мелодии, но иногда зажимает "тяжёлые" клавиши, вызывая тем самым чувство какой-то тревоги. Джемин как завороженный стоит в дверях, пялясь на спину музыканта и не может пошевелиться. В горле застрял ком, а в голове лишь одно желание — пусть этот парень не останавливается. Не помня себя и не понимая своих дествий, Джемин толкает дверь и заходит в комнату. Музыкант не останавливается, но всё равно замечает присутствие постороннего. Джемин понял это по повернутой в бок голове парня. Но, видимо, ему всё-равно. Подходя ближе, Джемин чувствует в груди какое-то сдавленное чувство, а потом оно растекается болью по всей груди. Больно так, словно от него оторвали кусок души и выкинули в мусорку, перед этим хорошентко растоптав. Но он не может понять, почему. Ещё бы немного, и от этой боли, Джемин расплакался бы. Однако музыкант перестаёт играть и поворачивается лицом. Теперь Джемин может разглядеть его лицо: карие глаза, черные волосы, будто нарисованные углём и точеные скулы. Юноша красив, но взглядом может прожечь дыру. Хорошо, что не буквально. — Привет, — первым затянувшуюся тишину нарушает Джемин. — Привет, — кивает тот и они снова замолкают. Только сейчас, Джем выдет, что на фортепиано не стоит журнал с нотами. Выходит, это всё была импровизация? — Прости... Я, наверное, помешал твоей репетиции. — Нет, — отвечает юноша и улыбается, наклоняя голову немного вбок. — Нисколько не помешал. Даже помог. — Помог? — в недоумении спрашивает Джемин, но пианист никак не поясняет свои слова, отворачиваясь от него и продолжая нажимать клавищи в рандомном порядке, только вот так казалось только Джемину.***
Шаги Тэна всегда были бесшумными, впрочем это раз не юыл исключением. Его выдало дыхание, которое Джено как раз таки услышал. Шаги друг друга они помнили ещё с детства. Тэн стоял сзади и никак не шевелился, плэтому Джено решил порвать тишину: – А скажи, какого это превращаться в туман, рассыпаясь на мельчайшие частицы? – восторженно спрашивает младший. Сидя за фортепиано, он нежно, даже любовно поглаживает клавиши, но не нажимает на них. – Отвратительно, – Тэн кривит лицо смотря в спину Джено усталыми глазами, – но оно того стоит. Тон голоса Тэна выражал холод и не заинтересованность. Сам парень казался холодным и не заинтересованным, в этом разговоре, в парне напротив. В жизни. Даже для того, кто может по щелчку пальцев рассыпаться, обращаясь в густой белый пар, таящий в себе угрозу, он выглядел слишком не живым. Повернувшись, Ли младший внимательно следил за изменениями на безразличном лице брата, пытаясь уловить хоть какую-то нотку эмоции, чтобы сыграть мелодию для Тэна, загипнотизировать и взять под контроль... Однако клавиши остались не тронутыми. – Брат, – зовет Тэн Джено, вставая рядом с его инструментом. – Разве ты не должен бояться меня? Джено отворачивается обратно к клавишам, зажимая до и ре. Звук вылетает из-под пальцев пианиста, ударяясь о деревянную поверхность инструмента, разлетаясь во все стороны как зерно и умолкает, спустя несколько секунд. Забавно, что звук подобен туману. Точно так же, как и белый пар, звук может освежать, возникая из неоткуда, вызывать улыбку на лице, заливистый смех и желание отдаться ему, растворяясь, уносясь сознанием в астрал. Но, он так же бывает густым и тяжёлым, от которого появляется дрожь во всём теле и желание убегать. Закрыть уши, зажмуриться, чтобы никогда более не слышать его и не представлять жуткие картинки в голове, которые так любезно рисует воображение. – Кто сказал, что я не боюсь? До этого дня Джено слышал в людях отголоски обоих звуков. Они переплетались между собой, создавая красивые переливы, и из них складывались мелодии. Одни завораживали своей загадочностью, другие – оживлённостью. Каждая из них была индивидуальна, но в то же самое время безумно схожая с остальными. Эмоции – очень мелодичны и в этом их красота для Джено. Он слышал их и мог ими управлять посредством музыки. Люди даже не замечая этого поддавались гипнозу Ли, уносясь в танец. Но Тэн… Он звучит совсем по-другому. Его эмоции беззвучны, если они есть вообще. – Совсем ещё ребёнок, – тон старшего не меняется, оставаясь ледяным, но Джено не холодно. Руки у Тэна до безумия горячие. Ими он перебирает волосы младшего, прямо как в детстве. Тогда они ещё не были озабочены своими предназначениями и просто играли во дворе дома в песочнице. Их мать, как и подобает чистокровной аристократке сидела на веранде в чёрном кружевном платье и наблюдала за своими мальчиками. Она, в отличие от их отца, не была наделена никакой способностью. – Ли Юнцинь! – зовёт она сына, обращая на себя взгляд карих глаз. Тэн, на тот момент Юнцинь, поднимает на маму взгляд, отстраняясь от младшего брата, а секундой позже уже оставляет его одного возиться в песке, подходя к женщине. – Я слышу насмешку… – Её тут нет. И вновь Джено касается клавиш фортепиано, зажимая только две клавиши, но на этот раз до-диез и ре-диез. – Десять секунд, – Джено растерянно смотрит в лицо брата, оборачиваясь. – Только десять… Лицо Тэна всё ещё выражало безразличие, а глаза изучали вазу с белыми розами, которые существенно выделялись на красном фоне комнаты и всего интерьера. К слову, из значимых деталей в комнате присутствовали только круглый винтажный стол из красного дерева, черный диван эпохи рококо и, непосредственно, фортепиано Джено. Одно единственное окно и было источником света, остальные Джено предпочёт закрыть. Причём как днём – лучи солнца пробивали тонкую ткань занавесок, которые Ким всё же перевесил, колыхаемую теплым ветерком, и обжигали пальцы Джено; так и ночью – когда луна светила своим холодным светом, вваливаясь в комнату через распахнутое окно, принося за собой лёгкий прохладный морозец. Только спустя несколько секунд Джено понимает, что никогда не приносил цветы, тем более ненавистные розы, в комнату. Ваза стояла на крышке фортепиано, не соскальзывая и цветы не падали из неё так, как будто были приклеены. – Их тут не было, – с полной уверенностью в голосе говорит Джено, тыкая на вазу. – Их тут и нет. Тэн закрывает младшему глаза ладонями, а когда открывает – ни вазы, ни цветов нет. Будто их действительно никогда не было. – Иллюзия? – с неприкрытой опаской спрашивает Джено, отодвигаясь от брата. – Почти, – Тэн кивает, вытаскивая из-за спины такую же розу. – Только в отличие от иллюзии то, что делаю я весьма осязаемо. – Он протягивает младшему Ли цветок, а тот, как заворожённый, тянется к розе. Но стоит Джено только коснуться цветка — острый шип, на подобии иглы впивается в кожу. Младший тут же отдёргивает руку, шипя, смотря на то, как цветок падает и, готов поклясться, слышит целую сонату. – Больно? – интересуется Тэн, с врождённой грацией аристократа перехватывает розу, не давая цветку упасть на пол. – Как тебе может причинить боль то, чего не существует? В этот миг вся симфония звуков в ушах Джено резко обрывается, и он шарахается от брата, испуганным зверьком таращась на него. – Да кто ты, чёрт возьми! – повышает голос Джено, зажимая в трясущихся руках дирижёрскую палочку. Стоит ему ею взмахнуть, как вся мощь оркестра обрушивается на Тэна проточной рекой. Это убийственное заклятие Джено сносит всё на своём пути, разрывая в начале ушные перепонки, проникая в мозг, превращая его в кровавую кашу, которая вытекает из ушей и носа. Шанс выжить после этой атаки – нулевой. Но Тэн другой… Не успевает Джено отойти от паники, как его сковывает страх, не давая сдвинуться с места, заставляя в ужасе смотреть на живого Тэна. Его не то, что даже не поцарапала – даже на миллиметр не сдвинула с места звуковая волна Ли младшего. – Я же сказал, что ты ещё совсем ребёнок. – Тэн неспешно подходит к брату, укладывая свою ладонь на его щёку. Джено ужаса не скрывает. Хочется расплакаться, но статус не позволяет ему проявить такую слабость. Не смотря на то, что Тэн чудовищно силён, он не тронет Джено. Не сейчас. – Совет от старшего брата: научись слышать чувства, а не слушать. Я скоро вернусь за тобой. Будь готов. Джено не знает что чувствовать, когда открывает глаза, оказываясь в собственной комнате в постели. – Лишь сон? – хмурится Ли, вспоминая что он делал до того, как заснуть. «…В отличие от иллюзии, то, что делаю я весьма осязаемо…» – вспоминаются слова брата и Джено смотрит на руку, которой хотел схватить розу, где сейчас красуются красные точки, что оставили в качестве подарка после себя цветы. Джено скидывает с себя одеяло, бежит на улицу прямо в сорочке, босыми ногами по влажной от утреней росы траве. Вдалеке виднеется туман, который медленно карабкается на вершину сопки, чтобы раствориться там. Джено стоит посреди двора, руки расслаблено болтаются вдоль тела. А обычно, проницательный взгляд Джено, меняется на немигающий, полный сожаления и скорби. – Он был тут? – со спины откуда-то материализуется Доён, опуская свою ладонь на плечо Ли. Доён прижимает младшего к себе со спины, смотря в даль на сопку, наблюдая как густой утренний туман рассеивается, рассыпаясь песком, а после, и вовсе исчезает.