Бездна

Гарри — Что, Потти, жалко эту сучку стало? Наш Золотой мальчик! Надежда мира! Вечная надежда убогих, таких же убогих, как ты. Вечная мессия для ничтожных, таких же ничтожных, как грязнокровки и предатели крови! Так и надо было Кэти Белл, чтобы больше никогда не совала свой нос в чужие дела. Она поплатилась за любопытство! Жалко только, что гриффиндорская сука не сдохла. Ну, ничего — зато умрешь ты, чудо-мальчик. Сегодня. И больше не будет никакой надежды, никакой пощады для недостойных. Умрешь по той же причине, по которой Белл чуть не рассталась с жизнью, за дурацкое любопытство. Не надо было ходить за мной по пятам и все вынюхивать! На седьмом этаже, в туалете для мальчиков, Малфой выдает эту убойную тираду. Он выглядит измождённым, а на лице застыла ужасная маска, из злобы и страха соткана эта маска, и она ему не к лицу совершенно. — Я был уверен, что это все ты и не ошибся. Какая же ты гнусная, мерзкая тварь... неужели можешь убить человека?! — мой сиплый голос буквально режет на куски напряжение возникшее между нами, между двумя врагами. А враги ли мы? Он смеется, и этот смех как будто дает хлесткую пощечину. Никогда нельзя забывать, кто он, кем является. Никогда. Больше. Нельзя. Тешить. Себя. Надеждами. — Ты же знаешь, кто я? Конечно, знаю: пожиратель. — Для таких, как я, убийство — это ничто. В его руке быстро оказывается волшебная палочка, выхваченная точным, привычным движением из кармана дорогой мантии. Впрочем, движение не настолько быстрое, чтобы я растерялся. Заклятие отражаю довольно слабым Экспеллиармусом и его палочка вылетает из рук метра на два. Не могу сделать ему больно даже после всех гадостей, что пережил из-за него, даже после этих суровых слов, брошенных в мужской уборной. От ощущения безоружности передо мной Малфоя охватывает ярость, достойная самого Ареса, и он кидается на меня, как остервенелая собака в бой. Умом понимаю, что надо отбросить от себя, не дать повалить на спину, не позволить сесть на мой живот, прижав тем самым к мокрой холодной плитке. Нельзя ему душить меня! Но все позволяю. Фактически потому, что Малфой физически сильнее меня, а волшебная палочка, на этот раз моя, выпала из руки при нападении. И — черт возьми! — несмотря на удушение и близкую при таком темпе кончину, тело реагирует неправильно. Оно блаженствует. До этого момента никогда не прикасался к Драко. Никогда. Ничем. Никогда не чувствовал его тело. Может, именно поэтому он для меня неземной? Потому что не ощупывал его на наличие плоти и крови? А тут он. В этом дурацком порыве меня прикончить и ему даже не важно как, магией или голыми руками. Он настолько сильно хочет моей смерти, что это желание затмило все остальные. Странно как-то. У меня уже начинает кружиться голова, то ли от нехватки воздуха, то ли от распаленного, твердого тела Малфоя. Хотя для меня он все равно неземной, и все равно упиваюсь близостью. Что же, если мне и суждено умереть, то пусть умру от сильных рук, от его сильного захвата. Это лучше, чем сдохнуть от Авады урода Волдеморта. Я готов к смерти, круги перед глазами… нужны воздух и тело. Ближе. Сильнее! Полнее! Ну же, убей меня! Давай покончим с этим, покончим с моим сумасшествием. Лучшая смерть от рук того кто сердцем правит… я покорен и смирен… Все прекращается. Руки перестают душить, а через секунду и вовсе оставляют пострадавшую шею. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Еще не понимаю, в чем причина перемены (неужели одумался?), но уже судорожно рваными хриплыми глотками наполняю легкие воздухом. Дышать — это так прекрасно. И распахиваю глаза. Малфой все еще сидит на мне и смотрит растерянно, удивленно, с безграничным ужасом на красивом лице. Момент. Еще момент и понимаю, что вогнало в ступор. Моя твердая «палочка» упирается ему в мягкое место. Ну почему?! До этого я успешно скрывал свою неправильность, свою извращенность по отношению к Малфою ото всех, а теперь все в тартарары! Смог скрывать это годами, и ни одна живая душа не знала о том, что, кроме девочек, я люблю еще и Малфоя. Только Малфоя. Только его. — Поттер? Ты мазохист? — свистящий шепот из еле шевелящихся припухлых губ. — Н-н-нет. — Тогда почему у тебя встал? — медленно, с нажимом на каждое слово. — Я-я... — я чувствую что горю. Ощущаю, как красные пятна стыда и позора расползаются по щекам и шее. Лучше бы сказал, что мазохист, потому что признаться, что гей — это немыслимо. Хотя я не гей. Мне нравится Чжоу, и Джинни, и Мэг из Райвенкло, а Малфой мне не нравится. У меня от него крышу сносит. Когда вспоминаю его или вижу, у меня сердце начинает стучать, как будто хочет выпрыгнуть из груди, и ладони начинают потеть, как у первокурсника на уроке Снейпа. «Нравится» — это слишком слабое слово, чтобы описать, что чувствую к нему, даже «люблю» не передает все эмоции, связанные с ним. Слово «обожаю», наверное, все же лучше характеризует мою зависимость от Малфоя. Зависимость. — Ты гей? — снова шепчет тайная страсть. В конкурсе на самое воспламененное лицо я бы занял первое место, оставив Рона далеко позади. Бездонные глаза мучителя расширились, а я все молчу. И тут он улыбается. Как паук, увидевший попавшую в сети муху, как паук, убедившийся, что она никогда оттуда не выберется. Малфой наконец встает и поднимает свою палочку. Я делаю то же самое, практически полностью повторяя его действия. Хочется бежать. Убежать от позора к себе в комнату, задернуть полог и впервые в жизни осознанно заплакать. Нарыдать целый океан, утонуть в слезах унижения, и забыться, захлебнувшись в собственном бессилии. Громкие, четкие слова Малфоя настигают у выхода из этого ада. — Собираешься дать деру? А я и не догадывался, что Золотой мальчик, Герой, Спаситель, мальчик-который-выжил, легенда Волшебного мира предпочитает мужской пол. Я разворачиваюсь лицом к своему демону и на его лице самая ядовитая улыбка из всех, что я когда-либо смел видеть. Такая у него была всего один раз, на моей памяти, в начале этого курса, этого проклятого шестого курса, он тогда открыл купе, где я сидел с друзьями, и с этой воистину дьявольской улыбкой пропел «Сдохла твоя блохастая псина». За эти слова он получил два мощных заклятия и одно проклятие. От Рона, Джинни, и, как ни странно, Невилла. Малфой тогда с оглушительным звуком вылетел из купе, даже его громилы ничего не сделали. А я, кстати, даже не вытащил тогда палочку. Меня как будто вывернули наизнанку его слова, превратив все внутренности в комок из крови и нервов, и я все равно не смог на него напасть. — Малфой, я… я, — наверное, в этот момент выгляжу растерзанным, ведь именно так себя чувствую. — Что, Потти? А Дамблдор знает? Знает, что его гордость любит сосать члены? А? А друзья? Друзья знают это? — рассмеялся, задирая голову, и показывая сильно выпирающий кадык. Смех, как вой волка над телом поверженной жертвы, вой волка, прежде чем разодрать брюхо и сожрать потроха. — Наверняка знают. Да я уверен, что пол-Хогвартса знает. Ох, надо было раньше разнюхать о твоей личной жизни, узнать о твоих предпочтениях, и я смог бы раньше прижать тебя к стенке. Раньше растоптать тебя. Но ладно уж, лучше поздно, чем никогда, верно, Потти? — глаза лихорадочно заблестели. — Прекрати, пожалуйста, Малфой, — произношу, соскребя собственные останки со стен уборной. Снова смех хриплый и обезумевший, он сошел с ума. — Еще чего, Поттер! Дал мне такой козырь, и теперь думаешь, что буду молчать?! — оскалился. — А знаешь, почему я сказал, что пол-Хогвартса точно знает? А? — усмешка. — Потому что наверняка тебя перетрахали все в этом замке, все, кто имеет член. Я думаю, ты даже Филчем не побрезговал. Какая разница, чей член, да, Потти? Лишь бы большой был, да? Лишь бы трахал подольше… Хотя не уверен, что старый хрыч смог тебя хорошо выебать, но, думаю, остальные преуспели в этом. Сколько в тебе членов побывало, а, золотой мальчик? — Заткнись! Замолчи! Не смей! — кричу на грани. Его слова на какое-то мгновение опустошили, избавили от всего ненормального, что чувствую к Малфою. Но только на мгновение, которое быстро прошло. — Что, неприятно, правда? — снова оскал. — Это неправда! — действительно неправда, я никогда не спал с мужчиной. — Да у тебя даже на врага встает! — он в азарте прикусывает нижнюю губу и показывает белоснежные, ровные зубы. — Какая же ты шлюха, если хочешь чтобы тебе даже враг засадил! Знаешь… — гнилая усмешка заполнила специально выдерживаемую паузу, — у меня вот, никогда не было желания лечь в постель с парнем. От одной мысли хочется блевать, но… — и вновь специально выдерживает драматичную паузу. — Только честно, Поттер, сколько раз тебя пускали по кругу? Навскидку раза три, но может и пять. — Заткнись! Замолчи! Ты ничего не знаешь и не надо так говорить. — Глаза наполняются печалью, горечью, стыдливой водой, и ощущаю, как слеза скатывается по левой щеке, оставляя мокрый след сожженных последних надежд, утешений и мечтаний. А Малфою все мало. Ему мало меня униженного и полностью поверженного, мало меня сломленного. Ему мало моей боли. Мало. — Ага, конечно. Ничего не знаю, но я не тупой, чтобы не догадаться. Хотя вообще, на самом деле, мне просто будет приятно об этом всем растрепать, — кончик языка проходится по пересохшим губам, но он даже не замечает, что делает. — Представляю лица профессоров, когда они узнают, что их любимчик обожает ебаться в задницу. Представляю вытянувшиеся лица твоих так называемых друзей, когда я сообщу им, что ты гей. Представляю лицо твоей Уизелетты, когда она узнает, что ты дрочишь не на нее, а на мускулистого парня с обложки «Ведьмополитена». — Малфой прикрывает глаза. — Ох, не завидую тебе, золотой мальчик. Как же несладко тебя придется, когда весь магический мир узнает, что их кумир — грязный, развратный педик! Я не выдерживаю. Не могу совладать с собой, не железный ведь. Не могу вечно слушать его отвратительные слова, фразы, которые подобны хлыстам, рассекающим спины каторжников. Рассекающим до мяса… и начинает литься алая кровь из неимоверно глубоких ран. Палочка дрожит в руке. Меня вообще всего трясет, ведь знаю, что собираюсь произнести. Ужасное заклинание от врагов. «А враги ли мы?» Теперь вижу, что враги и нет у нас будущего. Смотря на поднятую в неуверенной руке палочку, Малфой с исказившимся до неузнаваемости лицом кричит: — Круци… — Сектумсемпра! — заклинание вертелось на языке, оставалось озвучить. И воздух начала рассекать кровь. Из прекрасного тела, красивого лица полилась, из бесчисленных полосок ран, оставленных невидимым мечом мести. Малфой обессилено покачивается и падает с громким плеском на залитый водой пол. Палочка выскальзывает из обмякшей правой руки. Кровь, бегущая из ран, разукрашивает воду, везде теперь она, везде, кажется, кровь. «От врагов» «А враги ли мы?» Нет, не враги. Он никогда не был и не будет моим врагом. Кем угодно, только не врагом, потому что врагов надо убивать, а его смерть я сам не переживу. Бросаюсь к нему. Трогаю раны, будто пытаясь заживить их. Чем? Целебной силой? Какой? Любви? Любви неуместной, неправильной, любви навсегда безответной. Совершенно не знаю, что делать, не знаю, как ему помочь и это сводит с ума. На глазах рушится мир. Смерть Драко сведет меня в могилу. Любовь к Драко одним махом срубит мою глупую голову с плеч. Любовь к Драко похоронит вместе с ним. А может, оно и к лучшему? Может, в том, другом мире Драко мог бы быть со мной? Малфой из последних сил всхлипывает, пытается дышать, скребет пальцами по полу и запрокидывает голову в беззвучных криках. Мучения. Страшные мучения крушат и рвут неземное тело. Хватаюсь за голову и рыдаю. Я ничего не могу сделать против невидимого врага, мною же посланного. Позади хлопает дверь, но не оборачиваюсь. Затем меня резко отпихивают от умирающего, моего и только моего…возлюбленного. Кое-как фокусирую внимание на пришедшем. Снейп. Бледнее, чем обычно, профессор Защиты от Темных искусств незамедлительно начинает исцелять Малфоя. Шепча какие-то магические формулы, водит палочкой по глубоким ранам, и раны, повинуясь, начинают затягиваться. Кровь перестаёт вытекать из полумертвого тела, останавливается, застывает. Драко приходит в себя и мое сердце начинает биться снова. Снейп что-то тараторит. Улавливаю главную мысль: он уводит Драко в больничное крыло. А я остаюсь в туалете один. Один на один с перенесенным кошмаром, который мог разрушить мою жизнь до конца. А может, кошмар только начинается, ведь когда Драко выйдет от мадам Помфри, то расскажет все всем?.. * * * Не помню, как шел по темным коридорам и не помню, как добрался до портрета Полной Дамы. Не помню, как назвал пароль и не помню, как дошел до спальни. Ступор и нереальность происходящего поглотили меня. Проигнорировав всех и вся, ложусь на кровать и закрываю полог. Укрывшись одеялом до самой макушки, вздрагиваю, боясь представить, чем сегодняшний вечер обернется в будущем.