Автостопом по фазе сна

      Пробраться в комнату к Гольштейну удалось лишь ближе к полуночи. До этого всех разведчиков ждало объявление от командующей, которая заявила, что этот человек отныне будет помогать Разведкорпусу, однако всем необходимо соблюдать предельную бдительность по отношению к нему; не вступать в диалог, не делать одолжений, даже вроде бы пустяковых; даже ночное дежурство теперь представляло собой более ответственную миссию, заключающуюся не только в бездумном глазении на горизонт, но также и слежке за тем, чтобы никто – читать «Гольштейн» – не покидал штаб. Мне даже начало казаться, что переживания насчет Ханджи были излишними. Так или иначе, вечер был забит постановками правильных ударов Викторины, выкуриванием сигарет и мыслями, размышлениями о том, как бы поскорее успокоиться и вести себя нормально.              Только после отбоя, когда все разведчики послушно разошлись по комнатам, а Ханджи и Леви заперлись в кабинете командующей, что-то обсуждая, я смогла незаметно прийти к Гаю. Конечно, общаться мне с ним никто не запрещал, однако всё же упорно не хотелось, чтобы кто-нибудь знал о нашем тет-а-тет.              Когда я бесшумно открыла дверь, проскальзывая внутрь помещения, Гольштейн стоял у окна, разглядывая местность. Комната его разительно отличалась от обычных, тех, в которых обитали разведчики: вместо второй кровати стоял довольно большой стол, на котором уже лежали свернутые в трубочку чистые листы; линейки, карандаши, ручки, даже транспортиры разных размеров, лупы различной дальности… Одним словом, всё было приготовлено для того, чтобы он как можно скорее приступил к работе. Неподалеку расположился и небольшой круглый стол, предназначенный, видимо, для пищи. Комната его находилась на втором этаже на самом краю, рядом с уборной, что, очевидно, по задумке Зое должно было на максимум сократить возможность контакта с рядовыми разведчиками, которые все поголовно пользовались душевыми и туалетами на первом этаже. На второй они забредали либо по вызову капитана или командующей, либо из необходимости что-нибудь протереть в рамках своего дежурства.              — Я уж думал, ты совсем позабыла обо мне, рыбка.              Размеренный голос разрезал ночную тишину, и Гай повернулся ко мне, удовлетворенно ухмыляясь и указывая рукой на стул, приглашая присесть.              — Как я могла, — хмыкнула я, неспешно подбираясь к столу и опираясь о него бедрами, — Какой замечательный сюрприз.              — Был не в силах удержаться, — блеснул глазами Гольштейн, свысока смотря на меня, — Всегда имел слабость к представлениям.              Удивить у него действительно получилось. Теперь он совсем не походил на того полусумасшедшего заключенного, встреченного мною в Подземном городе: лицо больше не обрамляли грязные седые патлы – они превратились в коротко подрезанные и зачесанные на бок чистые волосы. И, хоть худоба по-прежнему выбивалась из его привычного облика, скоро это недоразумение явно будет исправлено. Единственное, что отличалось от его тюремного образа в худшую сторону, это белки глаз – теперь они были слегка желтоватого цвета, но я всё списывала на тогдашнее плохое освещение. Взгляд невольно зацепился за его руки: пальцы левой небрежно прокручивали кольцо на указательном правой руки; сейчас оно сидело неплотно.              — Это же…              — Да, — довольно кивнул мужчина, — Как видишь, мне наконец вернули мои вещи.              Кольцо это было из чистого палладия, и выполнено было в крайне минималистичном стиле. Широкий простой ободок, в середине которого вместо драгоценного камня находилась прямоугольная печатка с едва видной руной Кеназ, которая не выделялась никаким цветом, а просто была выгравирована по палладию. Каким бы рациональным ни казался Гольштейн, а в руны он верил, да еще как, и именно поэтому выбрал Кеназ, которая, судя по писаниям, должна была обеспечивать ясность ума и пробуждать аналитические способности, давать просветление. Мне лично это всегда казалось глупостью и невежеством – рассчитывать на каких-то богов и магические символы, однако я никогда не спорила, когда Гольштейн начинал рассуждать о силе и богатстве старшего футарка. Себе дороже, как говорится. Да и судя по тому, как в конечном итоге сложилась судьба Гая, просветления он так и не достиг.              В былые времена это кольцо неизменно покоилось на его пальце; где бы он ни находился, оно всегда было при нем.              — Не думала сделать себе подобное? Тебе бы подошла руна Хагалаз или Иса… Нет, всё же лучше Хагалаз.              — Я ничего в этом не смыслю, ты же знаешь, — отмахнулась я.              — Зря, очень зря, — склонил голову на бок Гольштейн, а затем хлопнул в ладоши, принимая идентичную моей позу, только опершись уже на подоконник, — Ладно, не будем разглагольствовать. Времени у нас не особо много. Мне нужны от тебя следующие вещи…              — Постой-ка, — нахмурилась я, — Раз вещи тебе вернули, значит, мы можем наконец свалить отсюда?              — Терпение, — цыкнул Каундер, — Если ты не слышала, то мне нельзя покидать эту халупу; сначала я должен добиться хотя бы этого. А то вдруг ты упорхнешь без меня, а, рыбка?              Это прозвище начинало бесить всё сильнее. Не было ни одной объективной причины, почему он звал меня именно так, но это началось с самой нашей первой встречи и длилось до сих пор. Рыбу я терпеть не могла. Ну, разве что семгу могла есть с плюс минус удовольствием, но в этом мире приходилось довольствоваться всякой речной дрянью с кучей костей. Её мерзкий вкус еще долго чувствовался во рту, но отказаться от подобного яства было нельзя, иначе из более-менее питательного я бы получала лишь редкие куски мяса.       Я выдохнула, сдерживая раздражение, прошлась взглядом по кабинету и обнаружила на столе два маленьких черных прямоугольника размером с половину ногтя.       — Это же… — восторженно вскочила я, — Они, да? Микро-диктофоны?       Казалось, прошло уже сотню лет с тех пор как пользовалась ими, хотя на самом деле не более полугода. Эти малыши занимали чуть ли не первое место в топе моих любимых вещей: записывали долго и качественно, почти намертво приклеивались к любой поверхности, из-за чего случайно смахнуть их было бы невозможно; но стоило только правильно взяться за корпус, как тут же послушно ложились в руку.       Что же еще из полезного было в его вещах?       — Не отвлекайся, — одернул меня Гольштейн, подходя к столу и забирая микро-диктофоны, — У нас не так много времени.       — Ладно, — выдохнула, сдерживая раздражение, — И что же тебе нужно?       — Первое, и самое важное: за исключением этого разговора, мы не остаемся наедине. Ты не можешь приходить ко мне в комнату – хотя я, конечно, был бы только рад, — ухмыльнулся Гольштейн, — Но нельзя, чтобы кто-то заподозрил, что мы с тобой что-то планируем. Если и общаемся, то только на виду у всех. Это ясно?              Я кивнула, стараясь не показывать своего облегчения. Этот пункт полностью совпадал с моими желаниями.              — Второе: подготовь для меня досье на командующую и, конечно, капитана. Как можно более подробное. Я хочу знать всё – что они любят из еды, как проводят обычно день, какие у них идеалы, что они ненавидят, с кем дружат, с кем спят и так далее.              Шпионаж. Это уже попахивало определенными проблемами, но пока вроде ничего противозаконного, тем более, я могу слегка исказить факты; мне только на руку, что этим буду заниматься именно я, а не он собственной персоной. С другой стороны, Гольштейн ведь и так, скорее всего, знает достаточно о них; он наверняка уже успел узнать их личности до сегодняшнего дня… Может ли это быть проверкой?              — Ну, чего ты так нахмурилась? Обычный сбор информации, тебе не привыкать.              — Окей. Это всё?              — Всё. Пока что, — мужчина протянул мне один из свертков бумаги, — Возьми. Подозреваю, тут тебе нечасто приходится просить чистые листы, так что… А, и да: это, конечно, очевидно, но, мало ли, вдруг ты сноровку растеряла – используй невидимые чернила. Только те, для проявления которых не нужны какие-то особые средства, поняла, рыбка?              — Была бы на седьмом небе от счастья, если бы ты перестал общаться со мной, как со слабоумной, — скривила губы я, пряча сверток под куртку, — Дней через пять постараюсь передать. Явно не раньше, — цокнула я, замечая недовольное лицо, — Мне же еще и написать это где-то в одиночестве нужно будет.              Язвительно поклонившись на прощание, я прислушалась к звукам из коридора, и, так ничего и не услышав, со спокойной душой открыла дверь, выскальзывая наружу. Невидимые чернила… Легко сказать! Это мало того, что нужно продумать, из чего их сделать так, чтобы пропажу ингредиентов не заметили, так еще и писать придется кое-как. Итак, необходимо, чтобы Гольштейн смог проявить их простым нагревом от свечи… Самый простой вариант: сделать чернила из сока лука, лимона или яблока. Лук отметаем сразу – слишком неприятен сам процесс изготовления. Лимонов и яблок у нас сейчас не особо много, могут заметить пропажу, но зато будет легко спихнуть на обычный голод и кражу ради бедного пустого желудка. Хотя объяснить, почему я вдруг решила съесть лимон, а не обычную картошку… Ладно, значит, только яблоко.              Но его оставим как запасной вариант – выдавливать из твердого фрукта сок может оказаться занятием долгим и кропотливым, а соковыжималок тут не водится. Если пробраться в лабораторию и позаимствовать оттуда хлористый кобальт, а затем смешать его с водой, получится наиболее приемлемый вариант – чернила при проявлении в таком случае будут ярко-синего цвета.              Кивнув выбранному способу, я бесшумно спустилась с лестницы – и тут же наткнулась на Петру. Точнее, на её внимательный взгляд, который буквально просканировал меня с ног до головы, особо задержавшись на лице.              — Ты чего так пугаешь? — хмыкнула я, обходя Рал и уводя ту в сторону нашей комнаты, — Еще и не спишь в такое-то время…              Девушка охотно проследовала за мной, закусывая губу и явно о чем-то напряженно размышляя. И правда, чего это она вдруг не в постели? На часах уже давно за полночь, а одежду по-прежнему не сменила…              — Я… Никак не могла уснуть, — наконец пробормотала Петра, — Из-за того человека.              Звучало как отговорка, да еще и плохо придуманная. С чего бы вдруг рыжей так переживать из-за Гольштейна? Она же даже не знает и половины того, чего он из себя представляет.              — И ты решила прогуляться и понаблюдать за лестницей, если он вдруг решит спуститься? — скептично уточнила я, пропуская девушку первую в комнату.              — Эм… Ну да, — нервно хихикнула она, усаживаясь на кровати, — Ты была у командующей?              Я на секунду застыла, зажигая лампу и озаряя пространство теплым светом. Сверток лучше положить в подушку – проверка комнат в ближайшее время вроде не планировалась, но подстраховаться не помешает.              — Нет, — тяжело вздохнула я, растормошив волосы, — Если честно… Я пыталась подслушать, о чем говорят Зое с Аккерманом.              — Лис! — воскликнула возмущенно-удивленно Петра, прижимая ладонь к рту, — Как тебе в голову это вообще…              — У меня были на то причины, — поморщилась я, подходя ближе к девушке, — Слушай, рыжая… Этот тип, что прибыл сегодня – из моего мира. И по сравнению с ним я просто белая овечка, понятно? Я… Не хочу, чтобы его недооценивали.              — Подожди, что значит, из твоего?! Как это возможно?              — Долгая история, если хочешь, спроси у Леви, — отмахнулась я, присаживаясь на корточки напротив неё и заглядывая в глаза, — Но, Петра… Знаю, мы в последнее время не особо ладили – я всё время была занята, да и у тебя дел по горло с новенькими; но мы всё равно товарищи и братья по оружию, поэтому, пожалуйста, доверься мне, ладно? То, что говорила Ханджи – не простое предупреждение. Этот человек правда опасен. Не разговаривай с ним, даже по пустякам, не смотри на него, не подходи к нему, не давай ему заметить, что следишь за ним. Будь невидимкой, ладно?              Девушка пораженно хлопнула округлившимися глазами. Потом еще раз. Затем нахмурилась, что-то обдумывая, а после хмыкнула:              — Сильно же тебя прибило, раз такое говоришь! Братья по оружию… Скорее уж сестры, — Петра вскочила с кровати, направляясь к зеркалу и покачивая головой, — Знаешь, когда ты такое говоришь, волей-неволей настораживаешься.              И почему каждый раз, когда я пытаюсь разговаривать нормально и на их языке, то всегда достигаю противоположного эффекта?.. По-хорошему встряхнуть её надо было, и сказать, что такая, как Рал – просто лакомый кусочек для Гольштейна.              — Думай, что хочешь, — помрачнела я, — Но от него держись подальше. Это тебе и Зое, и Леви подтвердят.              Петра взяла гребень, расчесывая волосы с самым блаженным видом. Махнув на неё рукой, я направилась к шкафу, собирая вещи для купания. Моё дело – предупредить, если не хочет слушать, то это будут уже её проблемы, а собственных забот мне и так хватает по горло.              — Я всё никак не могу понять, — окликнула меня Рал уже возле двери, — Почему все считают меня такой слабой? Знаешь, Лис, я, в отличие от тебя, не в трех схватках с титанами была. И даже не в пяти. На моем счету семьдесят четыре убитых титана, из которых в одиночку я прикончила двенадцать. А сколько на твоем? Десять? — девушка со злостью швырнула расческу на своё законное место и захлопнула тумбочку, — Я не какая-то… глупая дурочка! Я знаю сильные стороны командной работы, знаю слабые; мы втроем почти схватили Женскую Особь! И мне, в отличие от тебя, хватает смелости и храбрости нестись на титанов, не заботясь о собственной шкуре, а думая об общей цели. Да, может, когда Разведкорпус скрывался в лесах, я валялась на больничной койке, но это не вычеркивает меня из списка сильнейших в отряде капитана Леви! Так что не смей считать меня… слабой. Поняла? Меня не так-то легко одурачить.              Я молча кивнула, с интересом разглядывая чуть трясущуюся от гнева фигурку девушки. Удивительно. Простое предупреждение оказало такое влияние на неё? Но это было хорошо – наконец-то рыжая вспомнила, что нашла себя не на мусорке, и собралась с духом. Правда, обвести её вокруг пальца всё еще слишком легко, но... Главное, чтобы Петра помнила, что общая цель сейчас – это держать Гая в узде.              Надо же, семьдесят четыре титана… Я никогда не задумывалась, сколько Рал служит в разведке, но выходило, что, помимо Зое, Леви и Моблита, она – самая старшая среди нас.              Но вслух я лишь произнесла:              — Хорошо, если это так.              ***       За шесть дней мне удалось полностью составить нужные досье. Так нужный хлористый кобальт добыла из лаборатории – благо, он лежал на видном месте, да и запасов его хватало, чтобы пропажу не заметили, – но основная сложность была еще впереди. Насущный вопрос, где писать, казался нерешаемым: кабинет капитана, как самое надежное место, отпадал по понятным причинам; в комнате это было тоже делать невозможно, так как ночью, включая свет, я неизбежно будила Петру, а без света… ну, понятно дело, без света никак; практически все комнаты для солдат уже были заняты, а если и было пару свободных, то в них то и дело заглядывали другие; столовая ночью также была часто посещаемым местом, а встретить там Леви, решившего заварить чай в три часа ночи, крайне не хотелось. Итого у меня оставалось всего два уединенных варианта: конюшня, в которой начнется переполох от разбуженных лошадей, и дежурство.              Хвала богам, организм от стресса и напряжения снова перешел в режим повышенной готовности, так что вместо сна я занималась более важным делом, сидя на крыше с то и дело желающей скатиться миской с невидимыми чернилами. У Аккермана даже не возникло вопросов, с чего это я вдруг решила добровольцем четыре дня подряд нести ночное дежурство – он это списывал на то, что я желаю лично проследить, что Гольштейн никуда не улетит. Поэтому с полуночи до трех, пока не придет смена, я старательно выводила буквы. Основные черты личности пришлось оставить без изменений, так как они и так были слишком очевидными и бросающимися в глаза, и, как бы я ни старалась, не смогла заставить себя расписать прошлое Леви, непонятные отношения Ханджи и Моблита; по итогу сочинение получилось слишком хорошее. Упоминание очень тесных и дружеских взаимоотношений Закклая и Зое должно было хоть ненадолго притормозить Гая и задуматься о последствиях, но это всё, на что меня хватило.              Это было похоже на хождение по минному полю: напишу про чувства Петры к капитану – дам весомый рычаг для давления; напишу про любовь к чаю – мало ли, яд подсыпать решит; упомяну любовь Зое к непроверенным изобретениям – значит, ждать ЧП в лаборатории. В конечном итоге, подробному и правдивому описанию были подвергнуты лишь взаимоотношения Смита и Леви (не считая, конечно, аккерсвязи).              Нервы были практически полностью истрачены на это занятие, так как писать подобным образом настолько неудобно, что на вторую ночь я просто смахнула к чертям эту миску и чуть не разорвала все листы, но вовремя опомнилась. Оставалось лишь передать высохшие свитки, над которыми я впоследствии еще немного поколдовала, перестраховавшись на будущее, Гольштейну. Но и это, благодаря счастливой случайности, удалось сделать легко – возвращаясь из кабинета Зое, где мы с ней обсуждали условия будущих тренировок по стрельбе, я встретила Гая, выходящего из уборной. Не сказав ни слова, мы произвели обмен; теперь можно было передохнуть – до следующей просьбы, естественно.              Через неделю Ханджи вручила мне две снайперские винтовки и группу из четырех человек: Жана, Конни, Саши и Микасы. Эрен и Армин опять были отправлены на свои титанические разборки, так что мне предстояло обучить эту маленькую группку стрельбе. И поначалу всё шло хорошо – расставленные мною банки были поражены мною же со сто процентным попаданием, что зарядило разведчиков боевым духом и желанием поскорее сделать так же, а Жан даже вспомнил, что у них, вообще-то, уже есть опыт стрельбы благодаря Кенни, – но затем появился Гольштейн.              Он спокойно наблюдал за тем, как Микаса, которую я попросила быть первой, попала по четырем банкам (шесть первых, правда, остались стоять на том же месте, но для первого раза результат был отличным); ни слова не сказал, когда Жан, тут же спохватившись, подбежал к девушке и принял из её рук оружие, явно намереваясь превзойти успех той. Короче говоря, до того момента, как первый круг был полностью отстрелен, Гай хранил чуть ли не священное молчание. Однако всё хорошее, как известно, имеет свойство быстро заканчиваться.              — Я смотрю, палки стреляют, и даже очень хорошо, — прошелестел мужчина у меня за спиной, присоединяясь к наблюдению за целящейся Сашей.              — Зрение тебя не обманывает.              Браус стреляла отлично и умудрилась обойти даже Микасу, на которую лично я ставила, что было удивительно – судя по характеру девушки, она не была расположена к такой кропотливой работе, но, видимо, нигде не без сюрпризов. Когда будем распределять позиции, этой точно стоит отдать снайперскую.              — Досье, что ты мне подготовила… Весьма суховаты. Я всё это и так знал.              — Неужели? — невозмутимо произнесла я, заставляя себя спокойно стоять к нему спиной и не оборачиваться на инстинктах, — А ты чего хотел, чтобы я расписала, на чью фотографию молятся?              — Было бы неплохо, потому что складывается впечатление, Лис, — Гай слегка сжал мою кисть, — Будто ты намерено избегала личных вопросов. Неужели за эти полгода совсем ничего не нарыла? Сложно поверить.              — А ты думаешь, мы с ними лучшие друзья? — парировала я, — Я тут старалась не высовываться, вообще-то. Чего и тебе советую.              — Ты? Советуешь мне?.. — едва слышно хохотнул мужчина. — Надеюсь, ты не забыла, что…              Фраза была прервана громкий возгласом Саши, которая стояла в победной позе и показывала язык Конни и Жану.              — Видели, как я отлично стреляю?! Лучше вас, дураков! Так что пари за мной…              Каундер тут же выступил вперед, и, не успела я опомнится, как он галантно выхватил винтовку у меня из рук и встал напротив девушки.              — Отлично стреляешь, говоришь? — Браус тут же затихла, окидывая мужчину подозрительным взглядом, — Лис, подойди к дереву, пожалуйста. И банку захвати.              Кровь отхлынула от лица быстрее, чем он закончил фразу. Ему запрещено брать оружие в руки, если рядом нет Аккермана, но сейчас у Гая заряженная винтовка, и непонятно, что он собрался делать с ней, если я не подчинюсь. Остальные разведчики, смотря на мое каменное лицо, расслабились, полагая, что раз я ничего не делаю, то и им не нужно; Микаса так вообще теперь стояла в метрах десяти от нас, разглядывая небо и, видимо, напрочь отключив слух. Глазами я прожигала дыру в Гольштейне, на что он лишь миролюбиво улыбнулся и слегка поклонился, приглашающим жестом рукой указывая на дерево.              Глубоко вздохнув, на почти ватных ногах я подошла к обозначенному месту, взяв в руки жестяную банку. Спокойно, это лишь демонстрация силы, недовольства теми бумагами, что я отправила; он ничего мне не сделает, не посмеет, потому что знает, чем это ему грозит. Если не свихнулся, конечно.              — Отлично. Поставь, пожалуйста, на голову. И стой смирно, не хочу промахнуться.              Будто в замедленной съемке я установила днище себе на макушку, задерживая дыхание. Мужчина удовлетворенно кивнул и припал к винтовке, прицеливаясь. Казалось, словно весь радиус моего зрения сузился лишь до Гая; не было видно ни остальных разведчиков, ни того, что творится по бокам; все силы ушли на то, чтобы сконцентрироваться и держать лицо невозмутимым. За эту выходку он всё равно получит. После и не от меня.              Выстрел прозвучал гораздо более оглушающе, чем все до этого. Едва вздрогнув, краем глаза заметила, как падает подстреленная жестянка. Подбита практически по самому дну. Что было бы, дернись у него рука хоть на сантиметр, думать не хотелось; хотя картина должна была выйти потрясающей: мои стекающие по дереву мозги, орущие разведчики, невинно разводящий руками Гольштейн…              Слегка трясущимися руками я подняла банку, возвращаясь обратно и забирая у него винтовку. Гай выхватил свою мишень и отправил её прямиком в ладони затихшей Саше.              — Вот, что значит отлично стрелять. Сможешь так?              — Не обращай внимания, Саша, ты молодец, — подбодрила я девушку, всё еще не переставая хмуриться.              — Показушник, — обиженно буркнула Браус, поворачиваясь к друзьям, которые до сих округлившимся глазами пялились на Каундера.              Кажется, воцарившаяся тишина наконец заинтересовала Микасу, и она даже соизволила повернуться, вопросительно оглядывая всех.              — Ладно, на сегодня хватит, — я предусмотрительно тут же вынула патроны из винтовок, — Будете так практиковаться каждый день, и…              Договорить помешал раздавшийся за спиной громкий звук чего-то упавшего. Прикрыв на мгновение глаза и понимая по лицам ребят, что именно произошло, я всё же мысленно молилась, чтобы это было не так; но стоило мне развернуться, как все надежды были разрушены: Леви стоял над Гольштейном, мрачно пронзая того взглядом и занося руку уже для второго удара.              — Ты глухой или тупой? — ледяным тоном осведомился Аккерман у мужчины.              Гай что-то промычал в ответ, извинился – это ожидаемо не удовлетворило капитана, и он пнул его еще разок, напоминая про правила. Гольштейн на секунду открыл глаза, и, кажется, уже второй раз за день сердце куда-то ухнуло: в них стояла такая ненависть, такая животная злоба, что я слегка отшатнулась. Леви окликнул Микасу и приказал той увести мужчину к себе в комнату и дожидаться там его; девушка кивнула, легко поднимая Гая с земли и заламывая руку.              Вскоре с горизонта пропали и остальные разведчики, отосланные капитаном еще по каким-то делам. Всё это происходило где-то вне; я прикладывала все усилия, дабы ровно и невозмутимо стоять, и на осознание реальности сил уже не оставалось.              — Вот же… — Аккерман грязно выругался и подошел ко мне, касаясь руки, — Порядок?              — Зачем ты вмешался?! — в ту же секунду накинулась на него я.              — Надо было дождаться, пока он решето из тебя сделает?              Резко выпустив воздух, я отвернулась, стискивая зубы. Ну всё, пиздец. Мало того, что теперь Гай получил по лицу (что, конечно, приятно, но…), так он еще увидел многое благодаря этому представлению.              — Он ничего бы мне не сделал! Это была просто… провокация. На которую ты повелся.              — А ну-ка пошли, — Леви схватил меня за руку и потащил в сторону конюшни.              Кое-как волоча за ним ноги, чтобы поспеть за быстрым темпом, я радовалась, что ему хотя бы хватило мозгов зайти туда, где не будет свидетелей неподобающего разговора между капитаном и подчиненной. Если бы мы начали ругаться прямо на полигоне…              Не обратив внимания на Ворона, что заинтересованно двинул мордой в сторону хозяина, Аккерман прошел вглубь и, наконец, остановился.              — Ты мозги где-то потеряла или что?              — Хочу спросить тебя о том же, — прошипела я, — Какого черта ты его ударил? Думаешь, он не сможет сложить дважды два?              Леви застыл, рассматривая меня и что-то агрессивно соображая. Я же не могла понять: ну как можно было так просто купиться на такое?! И для чего, спрашивается, были все эти разговоры, в которых мы решили, что я для капитана отныне невидима? Вот уж картина теперь выходит! Подкатывающая паранойя начала шептать, что вся эта сцена с банкой на голове и изначально была придумана-то совсем не для того, чтобы припугнуть меня и напомнить моё место, а для того, чтобы посмотреть на реакцию Аккермана. Как же всё, черт побери, сложно! Мало того, что мне нужно контролировать себя, так еще и следить, чтобы другие люди не наделали глупостей.              — Ты дура, — вдруг объявил Леви, обреченно закатив глаза, а затем взял меня за предплечья, слегка приближая к себе, — Этому придурку нельзя брать в руки оружие, если я за ним не слежу. Тем более, нельзя стрелять, подвергая опасности других. Он нарушил условия – я его ударил. Не потому, что он выбрал именно тебя мишенью.              Губы разомкнулись на секунду, а затем сложились в удивленное «о». С этой стороны я на ситуацию не посмотрела.              Секундочку, я что, настолько зациклилась на всем этом, что теперь рассматриваю каждое действие Леви как направленное персонально на меня? Вот уж, действительно, дура…              — А… — наконец смогла вымолвить я, — Хорошо.              — Ну, поэтому тоже, конечно, — тут же посерьезнел Аккерман, — Но выглядело всё именно так, как я сказал.              Тепло от его ладоней на моем теле спустя эту долгую напряженную неделю были сродни глотку свежего воздуха. От которого опять придется отказаться. Выдохнув, я несколько раз кивнула, успокаиваясь. Я была так осторожна все эти дни, так аккуратна, исполняла роль солдата так послушно, как никогда до этого – и это ожидаемо меня вымотало. Легкой отдушиной теперь служили тренировки с Рин, и сейчас я была благодарна этой девчонке за её настырность.              — Ты прав. Я идиотка.              — Я не говорил, что ты идиотка, — хмыкнул Леви.              Развернувшись, я достала сигарету из пачки, хмурясь. Всё-то оно, конечно, так, но… Жить в таком стрессе будет невозможно. Сколько это еще продлится? Полгода, год, больше? Надо с этим завязывать. Избавиться от Гольштейна, как только нарисует еще пару чертежей. Сымитировать драку и прирезать его – а там дальше пусть Зое сама разбирается. Пусть хоть в тюрьму меня отправит на несколько недель.              — Тц, хочешь спалить конюшню? Тут сплошное сено, — недовольно протянул Аккерман, потянувшись к сигарете, зажатой между моими губами, но я тут же увернулась.              — А еще тут несет лошадиным дерьмом, но это не мешает курению.              Мужчина закатил глаза, оставив свои бесполезные попытки отговорить меня от такого «опасного» занятия, и прислонился к деревянной балке, смотря куда-то вдаль.              — С этим нужно что-то сделать.              — Согласна. Но что? — выдохнув сизый дым, я пожала плечами, — Воля командующей есть воля командующей. Он полезен – сам видел.              — Полезен… — дернул щекой Леви, — Я ему не доверяю. Того и гляди, что-то выкинет.              — Это Гольштейн может. Но меня интересует другое – как он оказался на улице, если без сопровождающих ему никуда нельзя?              — Ага, ведь он совсем не может нарушить запрет, — хмыкнул Аккерман, следя за входом в конюшню, — Вышел из комнаты сам, вот и всё.              Либо нашел кого-то, кто его провел. Так гораздо безопаснее. Но кто мог сделать подобное? Новенькие разведчики вряд ли рискнули бы нарушить прямой приказ Зое, а вот старожилы…              — Это отродье не пыталось поговорить с тобой? — после минутной тишины спросил мужчина.              — Нет, — задумчиво ответила я, — Не считая сегодняшнего шоу.              — Объяснишь, наконец? Для чего всё это надо было.              — Разве не очевидно? Демонстрация силы. Ты делал тоже самое.              — Не сравнивай нас.              Я пожала плечами, тщательно туша окурок. А разница? Что сейчас, что на показательной тренировке… Суть одна.              — Не буду, — хмыкнула я, проходя к выходу, — Тебе тогда никто не врезал.