Автостопом по фазе сна

      Месяц пролетел, как один миг.              Инженеры Зое вовсю трудились над воссозданием винтовки с чертежа, разведчики тренировались, Йегер посвящал Армина в особенности владения титаном – последний, кстати, со дня на день должен был попробовать обратиться на полигоне, что находился в отдаленности от людей, домов и животных. Лембек делала успехи: как и обещала, не ныла, не просила поблажек и даже смогла уговорить Марло стать её подопытным по скручиванию суставов. Сегодня, однако, прийти он на тренировку не смог – зачем-то отправился убирать еще не занятую комнату. Девчонка схватывала на лету, но стремительно мрачнела каждый раз, стоило мне начать рассуждать насчет уровня подготовки в кадетском корпусе.              — Да Рин меня зовут, ёлки-палки, сколько можно, скоро мозоль на языке будет!! — выкрикнула Лембек, снося точным ударом голову манекену.              Это было своего рода развлечением – продолжать называть её полным именем. Все разведчики уже давно перешли на сокращенную форму, и только я намеренно бесила девчонку, забавляясь бурной реакцией. Ну, и Жан: несмотря на то, что Лембек каким-то неведомым образом умудрилась больше всего сблизиться именно с этой неразлучной троицей, Кирштейн в минуты зашкаливания душевных острот нарочно произносил именно полное имя. Еще и по слогам. Блондинка моментально вспыхивала и зачастую тут же давала подзатыльник, если могла дотянуться – мне она его дать не могла, так хоть на бедном Жане отыгрывалась.              — Вот добьешься хороших результатов, тогда и буду называть тебя так, как тебе угодно, — лениво потянулась я, наблюдая за девушкой, — Хоть золотцем. Так что тренируйся, Викторина, тренируйся…              Вымотанные и мокрые, спустя час мы лежали на сырой траве, стараясь отдышаться. Достав из-за пояса изрядно помятую пачку, я достала сигарету, приподнимаясь.              — Ладно. Приподними завесу тайны – может, и перестану так тебя звать. Чего так бесишься?              Лембек помрачнела, моментально принимая сидячее положение. Нахмурила брови, уставившись на забинтованную руку.              — Меня мать так звала.              — И? — вопросительно выгнув бровь, я выпустила сизый дым, — Скучаешь, что ли?              — Нет.              Блондинка не отрывала взгляд от грязных тряпок. Взгляд, полный неистовой злобы.              — Ненавидишь? — так и не дождавшись продолжения, наугад спросила я.              Плотно сжав челюсти, Рин молчала. Спустя несколько секунд она всё же выдохнула, отвечая.              — Ненависть – сильное слово. Но в данном случае, — ладонь Лембек моментально сжалась в кулак, — Недостаточно сильное.              И, встав на ноги, девушка вернулась к уже покалеченному манекену и продолжила его избивать.              Любопытно. Что ж ко мне вечно тянет людей с тяжелым прошлым?.. Или, наоборот, это я к ним автоматом притягиваюсь. Ха! Рыбак рыбака видит издалека, так, что ли?              Что странно, новости о смерти Гольштейна не приходили. Хотя понять это можно было: вряд ли Ханджи приказала Йеллесу уведомлять её о каждом изменении состояния заключенного. В любом случае теперь наконец можно было вздохнуть спокойно: мало того, что теперь на одну проблему стало меньше, так еще и новое оружие вскоре появится.              И всё же такое обманчивое затишье настораживало. Слишком всё было нормальным, слишком спокойным в отличие от предыдущих месяцев, и воспаленный мозг без устали искал хоть что-нибудь, за что можно было зацепиться. Как говорится, кто ищет – тот всегда найдет, поэтому своё обостренное внимание я сосредоточила на Петре.              И с ней творилось что-то странное. Рал больше не забрасывала меня глупыми вопросами и не обижалась, что предпочитаю тренироваться с Рин, а не с ней; всё свободное время рыжая проводила либо в компании новых разведчиков, либо на полигоне. И вроде как я и радоваться должна, но какой-то мерзкий червячок неправильности, ненатуральности такого поведения успел пробраться в голову.              Да и, что уж таить – порой не хватало её такой детской наивности в общении.              — Ли-и-ис!              Зое усиленно махала из своего окна, показывая руками что-то вроде «ты, я, кабинет, пойдем». Вздохнув, я бросила напоследок пару замечаний Лембек и направилась в сторону логова командующей.              Ни минуты покоя.              В кабинете по классике собрались сама мадам командующая, чуть ли не подпрыгивающая от нервного нетерпения, Аккерман, скучающе поглядывающий в окно, и я, ожидающая хороших и плохих новостей в равной степени.              — Чаю?! — Зое вскочила с кресла, потягиваясь за чашками, но, увидев наши синхронные отрицательные качки головами, плюхнулась обратно, — Хотя да, лучше, наверное, не стоит… Тогда, может, по настоечке?              Приподняв бровь, я вопросительно посмотрела на Леви, но он так же находился в точно таком же недоумении.              — Ладно, тебе наливать не буду, мистер педант, — пробурчала Ханджи, щедро плеснув в два мутноватых стакана, — Хотя вообще-то нам есть, что отметить!              Хитро улыбнувшись, она всучила мне напиток. Резкий запах спирта тут же ударил в нос, а темно-красный цвет буквально кричал о том, что кисло-сладкие ягоды были выбраны не случайно, а чтобы замаскировать явно большой градус самого алкоголя. Кисло, излишне сладко, терпко, горячо и бьюще по горло – такие напитки не входили в мой личный топ, так что пробовать это нечто желания не было. Прокрутив стакан в руке, я поставила его обратно на стол.              — Мы так долго старались воссоздать вживую ту штуковину из чертежей, но всё время что-то шло не так, чего-то не хватало! Я уж начала думать, что надул нас этот твой Гольштейн… Но! — Зое сняла очки, протерла единственное рабочее стекло и тут же снова их надела, — Я, значит, решила – была не была! И поехала с последним вариантом навестить этого в тюрьме.       Ухмыльнувшись, я подумала, что, если выпить нужно за теперь официальную смерть Гольштейна, может, я даже и сделаю пару глоточков. Ну, или нет… Слишком большие жертвы для такой занозы в заднице.              — И он мне быстро объяснил, в чем наша ошибка! Оказывается, всё дело в газовой каморе и её отверстиях, из-за чего и не получалось правильного воздействия на газовый поршень, а он, в свою очередь…              Глаза неотрывно смотрели на Ханджи, увлеченно рассказывающую всю историю их ошибок в процессе создания снайперской винтовки, но уши не слушали. Внутри что-то с треском оборвалось, рухнув вниз и оставив вместо себя ледяную засасывающую пустоту. Должно быть, лицо моё стремительно побледнело, потому что Леви нахмурился и придвинулся ближе, и только благодаря этому звук снова начал проникать в мозг.              Не может быть. Как это вообще возможно?! Я использовала достаточное количество яда, он всё съел, цербера полностью усвоилась, как он, черт побери, может быть жив?! Но раз Гай не мертв, получается, он знает, что я пыталась сделать?              Хуже живого Гольштейна может быть только Гольштейн, который стал твоим врагом.              Хотя, может, всё же есть вероятность, что это и была-то вовсе не цербера? Просто что-то похожее, но не смертельное? Тогда Гай даже и не подозревает ничего…              Но раз палка стреляет, значит, он скоро выйдет. И что, спрашивается, мне с этим делать?              Не дожидаясь конца речи Зое, я схватила стакан и одним махом осушила его. Дыхание перехватило от такого количества алкоголя, еды поблизости не оказалось, поэтому я быстро поднесла руку к носу, сглатывая, но это не особо помогло, так что я тут же закашлялась.              Сильный удар от Аккермана по спине привел в чувство и даже не вызвал никакой злости.              — Ха-ха, Лис, ну ты даешь! Её ж нужно постепенно пить, — весело воскликнула Зое, смахивая слезы, скопившиеся в уголках глаз то ли от восторга проделанной работы, то ли от смеха, — Я так рада, что всё получилось! Теперь мы сможем наладить производство этих винтовок, а вскоре попробуем сделать и другое оружие. Каундер говорил что-то про какой-то автомат…              — Это.. Это действительно прекрасные новости, — отмерла наконец я, вымученно усмехнувшись, — Нужно теперь отобрать самых метких солдат и научить их стрелять из снайперской винтовки...              — Да! Сможешь этим заняться? Умеешь стрелять из неё?              — Был опыт, — продолжать диалог не было никакого желания, но понимание того, что ноги предательски дрожат, заставляло оставаться на месте и шевелить губами, — Я не эксперт, конечно, предпочитаю холодное оружие, но подготовку проходила.              — Отлично! Тогда, когда изготовим еще два образца, будешь объяснять все тонкости. Поверить не могу! Если у нас будет такое оружие, наши шансы возрастут в несколько раз, и…              — Ханджи. Когда я договаривалась о сделке, условием было то, что после изготовления снайперской винтовки Гольштейна отпускают.              И страшно, и нужно узнать все подробности. Червячок надежды на то, что Зое не имеет достаточных полномочий, чтобы выпустить Гая из тюрьмы, непослушно вертелся внутри, заставляя кончики пальцев подрагивать в нетерпении.              — Да-да, был такой разговор! Конечно, без сложностей не обошлось, но, когда я показала Закклаю результат… Реакция была ого-го, я вам так скажу, — девушка ухмыльнулась, допивая настойку и ставя стакан на стол с громким стуком, — Так что, в конце концов, Дариус дал своё согласие.              — Хочешь сказать, что вы с главнокомандующим мило побеседовали и решили выпустить волка на свободу, а контролировать его, как всегда, мне?              Недовольный голос Аккермана спас меня от необходимости отвечать и фальшиво радоваться. Конечно, этот спокойный месяц не мог и дальше продолжаться. Затишье перед бурей, выстраданный отдых, необходимая передышка, во время которой я всё равно продолжала тревожиться.              И, как оказалось, не зря.              — Не бурчи, — отмахнулась от него Зое, посерьезнев, — Мы все будем следить за ним, благо, ехать никуда не придется – Гольштейн будет жить с нами, в одной из свободных комнат.              — Это её Марло сегодня прибирал? — безразлично спросила я и, получив кивок, достала пачку, — Я закурю?              — Да-да, только окно открой.              Встав и похвалив себя за то, что ноги уже снова крепко держали на весу, я медленно подошла к ставням, впуская свежий прохладный воздух внутрь. Совсем скоро начнется зима. Холод по ночам уже доставлял беспокойство, заставляя кутаться в одеяло и еще дольше задерживаться в душе, но скоро… Как тут с продовольствием в зимнее время года? Сомневаюсь, что так же, как у меня дома. Не отморозить бы почки себе…              — А раньше нам об этом рассказать было не судьба? — мрачно спросил Леви.              Делая сильную затяжку, я взглянула на небо. Серое, хмурое, грозовое – сейчас оно полностью отражало внутреннее состояние. Пару черных птиц, лениво доедающих что-то на земле, резко склонили головы, прислушиваясь, а затем испуганно взлетели, шумя крыльями.              — Я хотела, но если бы рассказала тебе, ты бы передал Лис, а ей знать об этом заранее не нужно было… Не обижайся! — хихикнула за спиной ученая, — Гай попросил, чтобы я держала его приезд в тайне от тебя, вроде глупость, да? Даже думала послать его к чертям сначала, но потом он объяснил, зачем. Гай сказал, что ты любишь сюпризы.       Повозка, что спугнула птиц, послушно остановилась прямо перед штабом. Из неё плавной неспешной походкой выскользнул человек с уже обрезанными и уложенными седыми волосами.              — Я-то? — бесцветно отозвалась я, делая последнюю затяжку, — Просто обожаю.              Когда всё же удалось избавиться от разговоров в кабинете, я вышла в коридор и завернула за угол, прислоняясь к стене. Значит, он уже здесь. Выпитая одним махом настойка даже не ударила в голову. Для чего было всё это представление? Всё-таки знает, что я сделала, или просто ведет бессмысленную игру? Разбираться в мотивах и причинно-следственных связях в поведении Гольштейна всегда было заведомо проигрышным делом. Не каждое его действие имело смысл и преследовало конкретную цель – часто это были поступки лишь для извращенного веселья самого Каундера.              И, пока ситуация развивалась подобным образом, мне оставалось лишь надеяться на это. Надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.              От пытливого взгляда Леви, конечно же, не укрылось мое состояние – поэтому во мне не было удивления, когда глаза вместо лицезрения стены наткнулись на лицо мужчины. Как обычно хмурое и бесконечно усталое – за пределами его кабинета оно зачастую выглядело именно так.              Ха. Должно быть, это даже забавно – то, как все мои попытки достичь именно своих целей раз за разом терпят крах в этом мире. Не смогла вернуться в свой мир, не смогла убить Аккермана – я хотела этого, так что это же считается?.. – и, наконец, не смогла прикончить Гольштейна. Если так посмотреть, то я круглая неудачница! Здесь.              — Давай не будем, — устало-предупреждающе бросила я и оторвалась от стены, намереваясь всё же дойти до своей комнаты.              — Тц. Я ничего и не говорил.              — Слушай, Леви, — развернулась напоследок я, понижая голос, — Гольштейн не должен знать о том, что между нами происходит. Поэтому пока он здесь – считай, что меня нет.              — Как и всегда.              — Вот, правильный ответ, отлично.              — Отлично.              Лампочка в коридоре, как на зло (или на счастье), перегорела, и мы стояли в метре друг от друга, не решаясь ни подойти, ни разойтись. Я знала, что предлагала – полный отказ от всего, не только обычное сокрытие. Никаких больше разговоров, совместно выкуренных сигарет, теплой ванны – хотелось думать, что именно по ней я буду скучать больше всего, но не получалось, – случайных прикосновений, взаимных острот; одним словом, это будет даже не наше первоначальное общение, полное презрения и подозрений – это будет полнейшая отстраненность, это будет… Как у обычного капитана с обычной подчиненной.              Невольно подумалось, что теперь из оставшихся мне людей, больше всего я буду общаться с постоянно занятой Зое и Рин. На губах появилась вымученная усмешка – может, это знак снова сблизиться с Рал?              — Этот отброс пробудет здесь не неделю и не месяц, — наконец мрачно заметил брюнет.              — Я знаю, Леви.              В этом-то и проблема.              Недовольство мужчины можно было прочувствовать всеми органами чувств, но иначе нельзя. Я не знаю, что задумал Гольштейн, а даже если и пока что ничего, то что он может придумать, увидев такой идеальный инструмент для манипуляций, как мои отношения с Леви. Полностью все признаки всё равно не удастся убрать, но пусть лучше думает, что я просто «раздвигаю ноги, ведь командирам тоже трахаться нужно», чем поймет, что сможет надавить на меня через него.              — Ладно, — небрежно произнес Аккерман, будто речь шла о походе в столовую, — Нужно идти встречать нашего героя.              — Нет. Не могу, — поспешно замотала головой я.              — Надо.              — Не сейчас. Я не могу сейчас, я не готова, понимаешь?! Мне нужно взять себя в руки и…              Замолчав и закусив губу, я кивнула мыслям в голове и наконец шагнула навстречу Леви, обвивая того руками. Мужчина тут же сомкнул меня в объятиях, зарываясь в волосы.              Последние минуты. Последний глоток свободы. Хотя бы чуть-чуть… Почувствовать его тепло снова, эту крепость и даже легкую грубость, которые внушали ощущение, что еще не всё потеряно.              Что я не одна.              — Ты что-то сделала ему? Тогда, в тюрьме.              Тихий, но безапелляционный вопрос неизбежно нарушил то молчаливое спокойствие, и вот мне захотелось поскорее выбраться из этих объятий, оказаться на расстоянии вытянутой руки, а лучше двух, отвернуться, поскорее уйти.              — Нет.              Ложь легко соскользнула с языка, подобно капле росы, что скатывается по стеблю растения.              — Хорошо, — Леви слегка отстранился, заключая моё лицо в ладони и заглядывая в глаза, — Тогда всё нормально.              Гипнотичность голоса брюнета и уверенность в глазах должны были, по всей видимости, подействовать на меня успокаивающе, но ожидаемо оставили гадкий след в душе. Как бы ни старалась, я не могла не думать, что произойдет, если он узнает правду; коробило не то, что приходится лгать и скрывать – в этом, по сути, нет ничего плохого, – но, зная Аккермана, я смутно догадывалась, какая реакция последует, когда тайное станет явным.              Однако сейчас это не было проблемой. Стоило сосредоточиться только на Гольштейне, а уже потом приниматься за решение более мелких неприятностей.       

***

      Гай непринужденно беседовал с Ханджи, не обращая никакого внимания ни на напряженную атмосферу вокруг себя в лице подозрительно поглядывающих на него солдат и прожигающего взглядом Аккермана, ни на кандалы, что по-прежнему обвивали его запястья грубым ржавым металлом и спускались тяжелой толстой цепью вниз. Задержавшись в дверях, я не спешила выходить на улицу и приветствовать свою новую проблему, пока просто наблюдая.              — Это че за хрен? — подошедшая Рин благоразумно решила держаться на расстоянии от новоприбывшего и сейчас подкралась ко мне со спины.              Не было ни малейшего понятия, как именно Ханджи будет преподносить Гольштейна разведчикам, поэтому я пожала плечами, но так и не смогла удержаться от комментария:              — Держись от него подальше.              — Я и не собиралась с ним дружбу заводить – староват для меня.              Так и не набравшись сил для того, чтобы сделать шаг вперед и обратить на себя его внимание, я ожидаемо так или иначе попала в поле зрения Гая, который, приметив меня, чуть склонил голову вбок и приподнял уголки губ. Улыбкой это назвать было нельзя – скорее оскалом; опущенные брови и тяжелый взгляд придавали его лицу образ хищника, что наконец вышел на охоту.              Зная не понаслышке, что страх только подстегнет его, я расправила плечи и отсалютовала мужчине, ухмыльнувшись. Пусть думает, что всё идет по плану. Что я безумно счастлива тому, что мы теперь оба практически свободны. Внутри бесновалось, копошилось комком нервов, страхов и предчувствий, из-за чего тело зудело и пыталось заставить делать хоть что-то: перебирать пальцы, менять позы, постукивать ногой; но я упорно глушила все эти позывы, оставаясь неподвижной и держа на лице маску ленивой заинтересованности.              Наконец Зое махнула рукой, приглашая пройти в здание, и Гольштейн с выражением полного превосходства направился вслед за ней; Леви что-то негромко бросил ему, на что тот лишь кивнул с легкой ухмылкой. Я же поспешно освободила проход, не желая сталкиваться с ними в таком тесном пространстве. Разведчики тихо переговаривались между собой, любопытно таращась на гостя, но, как только вся троица вошла в помещение, послушно замолчали и выпрямились. Ханджи объявила, что расскажет обо всем позже и дала им час свободного времени, на что Саша заговорщически подмигнула Конни, Рин бросила цепкий взгляд на Марло, а Жан явно с облегчением выдохнул, стирая какое-то пятно с пальцев.              — Харрис, чего застыла, — небрежно бросил Аккерман, кидая на меня недовольный взгляд, — Ты с нами.              Пробормотав непривычное «есть!», я поднялась по лестнице вслед за Ханджи, капитаном и Каундером. В целом, пока начало хорошее, ничего подозрительного. Опасения вызывала только Зое: зная её натуру истинной и страстной ученой, я вполне могла предполагать, что изобретения Гольштейна, которые он непременно захочет продемонстрировать, приведут девушку в неописуемый восторг, который может неминуемо смыть покров настороженности. На возможность такого исхода намекало уже то, что Ханджи согласилась на абсолютно бредовую и странную просьбу заключенного держать меня в неведении о своей судьбе.              Но с этим можно и нужно справиться с помощью Моблита, что неусыпно следит за безопасностью своей начальницы, а с недавних пор, похоже, и возлюбленной.              Заходя уже второй раз за день в кабинет командующей, я порадовалась тому, что Зое так и не удосужилась закрыть распахнутое мной окно – благодаря ему из помещения пропал запах спирта, пыли и трав. Было бы лучше, если бы в кабинете еще и убрались, чтобы у Гольштейна точно появилось понимание, что вся его дальнейшая судьба зависит именно от командующей, и что она человек серьезный и педантичный, но… Ханджи есть Ханджи.              — Если вы не против, я был бы рад избавиться наконец от этих тяжелых украшений, — прошелестел Гай, одаряя Зое улыбкой, — Хорошие чертежи сложно сделать, когда руки в прямом смысле связаны.              — Тц, заткнись и молчи, пока тебя не спросят, — тут же оскалился Леви, не сводя с мужчины тяжелого взгляда.              — А вы, должно быть, тот самый капитан Аккерман? — Каундера нисколько не покоробило такое обращение с ним; напротив, он пробежался оценивающим взглядом сверху-вниз по брюнету, после чего снова вернулся к лицу, чему-то удовлетворенно ухмыляясь.              Реакция Леви не заставила себя ждать: моментально выхватив лезвие, он запустил его в сторону Гольштейна – то вонзилось в стену буквально в сантиметре от головы мужчины.              — Будешь так на меня глазеть, отродье – отрежу ноги. Для чертежей они явно не понадобятся.              Нотка удовлетворения тут же потонула в волне негатива: смотреть на унижения Гая хоть и было приятно, но вот к чему всё это может привести… В прежнее время я могла бы окликнуть Аккермана, бросить что-то саркастичное, но сейчас всё, что оставалось – это молчать, недовольно поджав губы.              — Леви! — Зое предупреждающе посмотрела на капитана, и тот нехотя, но отступил. Не забыв, конечно, в процессе вынимания лезвия из стены прожечь дырку в Гае, который, несмотря на мельком проблеснувший страх, по-прежнему с блаженством наблюдал за действиями всех, — Ты, — Ханджи вернула себе строгий вид, указывая на Гольштейна, — Не забывайся. За пределами тюрьмы ты находишься в подчинении меня и капитана. Тебе запрещено общаться с другими разведчиками, запрещено покидать свою комнату после отбоя, выходить из штаба также строго запрещено. Всё необходимое для работы тебе купят и доставят. Запрещено брать в руки какое-либо оружие – если будет такая нужда в процессе изготовления образцов, то только в присутствии и под надзором капитана Леви. Всё ясно?              — Ну хоть с Лис-то можно общаться? — недовольно протянул Гольштейн, — Поможет мне приспособиться.              Ханджи внимательно посмотрела на него, потом на меня, но, понимая, что объективных причин для отказа нет, кивнула. Взгляд Гая тут же, со скоростью гончей, перекинулся на Леви, и так же быстро вернулся к командующей. Как именно отреагировал Аккерман, понять было сложно – я специально встала так, чтобы он не попадал в мой обзор.              — Лис поможет определить, какое оружие нам необходимо прежде всего. После вы приходите ко мне со списком нужных запчастей, и я уже решаю, стоит ли тратить время на чертеж. Думаю, говорить о том, что никто не должен знать, что вы не из этого мира – излишнее, но, если проговоришься – спишем всё на безумие, и опять отправишься в тюрьму.              — Я умею держать язык за зубами, командир Зое, — спокойно кивнул Гольштейн, — Можете не волноваться и, гарантирую, вы не пожалеете.              — Очень на это надеюсь. Лис о тебе хорошо отзывалась, так что … — вздохнула Ханджи, — Ладно. Леви, проводи Гая в его комнату и объясни, что к чему. А, и кстати – столовую посещать ты также не можешь. Еду будут приносить к тебе в комнату.              Гольштейн на это всё же соизволил выразить удивление, приподняв брови, но промолчал, чему-то кивая. Подошедший Аккерман заставил мужчину начать двигать ногами, и, когда они проходили мимо, Каундер недвусмысленно посмотрел на меня. «Жду тебя в комнате». Невероятным усилием воли заставляя взгляду выражать спокойное удовлетворение, а не напряжение, я медленно моргнула, давая понять, что скоро буду.              Теперь, когда они шли рядом, разница в росте казалась невероятной: это было почти что то же самое, как когда Смит стоял близко к Леви. Собственное сравнение отозвалось внутри нервной ухмылкой – теперь хотя бы не нужно будет опасаться сопротивления Аккермана, как это было с Эрвином.              И всё же… Как бы я мрачно ни радовалась тому, что бывший глава Разведкорпуса мертв, трудно было отрицать тот факт, что в плане стратегий Смит был великолепен, а значит, было какая-то веская причина, которая заставила его скрыть ото всех Гольштейна и не идти на риск, предлагая сделку. Уж что-что, а риск Смит любил, да и, судя по его удаче, риск любил его; что же такое он понял за эти несколько встреч, что решил полностью отказаться от своей идеи? То, что Гольштейн настолько слетел с катушек тогда, что не попытался выбить шанс на плюс-минус нормальную жизнь, не верилось; значит, что-то произошло, и что, рассказать теперь может один – тот, кто еще жив.