Нас двое

Игорь скучал по тем временам, когда можно было спать вместе с Максом в одной кровати и не вызывать этим неудобных вопросов. Игорь всегда спал спиной к стенке и обнимал брата, как плюшевого медведя. В отличие от него, Макс, почему-то, не боялся, что из-под кровати вылезет чудовище. Возможно поэтому он всегда засыпал быстро, а Игорь тыкался носом в его кудряшки и старался не думать-не думать. Чтобы отогнать страх, он представлял, что зубастая тварь — всего лишь картинка, и мысленно сжигал её вместе с другим рекламным ворохом ужасов, захламившим его глупую кудрявую голову. На несколько мгновений становилось легче. Потом тварь снова вставала перед глазами во всей своей черноглазой красе и улыбалась ему по-акульи тремя рядами игл-зубов. Игорь начинал сначала. Снова чиркал воображаемой спичкой о воображаемый коробок и смотрел, как воображаемый огонь медленно пожирает его невоображаемые страхи. Но тварь не была картинкой, она была вирусом в его компьютерном коде, и как бороться с ней по-настоящему он не знал. К счастью, мучило это его только по ночам. Поэтому просыпался он раньше Макса и всегда с радостью. Так хорошо было не бояться, не видеть, не думать. Макс по утрам его радости не разделял — недовольно мычал, когда Игорь начинал его расталкивать, и прятал голову под подушку. Макс вообще был тот еще соня, на самом деле. Может, снилось ему что-то хорошее — светлое, как он сам. Игорь никогда не спрашивал, чтобы не завидовать, а брат не рассказывал — он никогда не думал о чем-то слишком долго и многое забывал. Даже отца их второго забыл, как сон. Игорь не мог. Он все свои кошмары помнил досконально, и в этом, наверное, была его проблема. Макс всегда жил линейно и двигался вперед, пока Игорь кружился вокруг своей оси обезумевшим волчком, иногда заваливаясь набок. Когда отец решил, что им с братом пора уже спать раздельно, стало хуже. Пока Макс был щитом между Игорем и чудовищем, было, конечно, страшно, но чувствовалось, что прикоснуться оно к Игорю не может — чудовище боялось света, а Макс был весь из него соткан. Когда Игорь остался один на один с тварью, появилось ощущение, что он оказался в открытом космосе без скафандра. Игорь прятался под одеяло с головой и жмурился до цветных точек перед глазами, а космос наваливался сверху, прощупывая на предмет трещин. Признаться, что ему страшно спать одному, Игорь не мог ни отцу, ни Максу. Все-таки, он был альфой, а альфы не плачут, не боятся воображаемых чудовищ, и вообще сделаны из стали — так ведь принято считать? Игорю очень хотелось быть бесстрашным и сильным, поэтому он молчал. К восьми годам подкроватное чудовище исчезло. Должно быть, Игорь перерос его, а может, перетерпел. Настолько привык его бояться, что почти перестал, и оно ушло. Но не зря говорят, что свято место пусто не бывает. В их коридоре поселился оборотень. Облезлый, с длинной клыкастой мордой, узкими глазками и скрюченными когтями — он стоял за дверью на задних лапах, подпирая сгорбленной спиной потолок, и ждал, пока Игорь выйдет. Игорю очень хотелось в туалет. Сердце стучало бешено, и от подступившего к горлу страха тошнило, но чем страшнее становилось, тем нужнее было выйти в коридор. Головой Игорь понимал, что оборотня там быть не может. Ох, как легко было бы жить, если понимать головой было бы достаточно! Игорь смотрел в темноту широко распахнутыми глазами, и всем своим существом чувствовал, что он — там. В коридор Игорь нырял, как в ледяную воду. Коридор был совершенно обычный, но казался бесконечно длинным. Дверь в туалет захлопывалась перед самым носом у оборотня. Игорь смотрел на задвижку, и ему казалось, что он слышит, как зверь скребет когтями по дереву. Чтобы выйти, надо было представить, что коридора нет. Вместо коридора — комната, светлая, просторная. В этой комнате на лимонно-желтом диване сидят его друзья. Они разговаривают друг с другом и звонко смеются. Они ждут Игоря. Представлять их было почти физически тяжело. На свет воображения не хватало, но Игорь старался. У воображаемых друзей Игоря не было лиц, зато они улыбались. Этого было достаточно, чтобы заставить себя открыть дверь. Утром он почти забывал, как мучительно проходила ночь — до вечера. На следующую ночь все повторялось снова, но страх от этого, почему-то, не выцветал, будто каждая такая ночь была первая. Как-то в третьем классе Игорь возвращался со школы один — Макс заболел и отлеживался дома с температурой и книжками. Пришел апрель, и дни были подтаявшие и светлые. Игорь шел привычным путем, и чувствовал, что что-то не так. Причины бояться не было, но ему было почти по-животному страшно, и он смотрел в землю, усилием воли заставляя себя не срываться на бег. Оборотень шел к нему пружинящим шагом — Игорь видел это краем левого глаза. Бежать было глупо и некуда, и Игорь остановился. Оборотень опустился на передние лапы, став больше похож на зверя. Отчего-то сейчас он был черный, хотя в темноте Игорь всегда был уверен, что он серый. Но в темноте Игорь никогда не смотрел на него — только чувствовал. Воспринимал не глазами, а всем существом. Сейчас — смотрел. И говорил себе: «Его нет». Если бы оборотень мог, он бы, наверное, засмеялся и сказал, что нет Игоря. И было бы неясно, кто прав. Игорь отвернулся и пошел дальше, медленно, будто очень не хотел домой. Шел и представлял, как над ним вырастает прочный прозрачный купол, похожий на мыльный пузырь — глянцевый, радужно переливающийся на солнце. Солнца в тот день не было, так что купол был просто стеклянно-прозрачный, но это было не важно. Оборотень разбежался и кинулся на него: Игорь наблюдал за ним боковым зрением. Кинулся и разбился о купол, распавшись на черный дым. Страх отступил. Темные всполохи налетали на купол с разных сторон, растворяясь прежде, чем Игорь успевал фиксировать их черты. Стало весело: это была его первая победа над страхом. Игорю было девять, и он был герой. Еще через девять лет выяснилось, что он проиграл. Монстров больше не было снаружи — все они переселились в его голову. И уже готовили документы, чтобы выселить из неё Игоря. * Во дворе было душно, пыльно и пахло сиренью. Макс перебирал пальцами струны, сидя на нагретой солнцем скамейке, а возле него стайкой собрались дети возрастом от семи до четырнадцати, и подпевали разноголосо тексту Кормильцева. Макс улыбался, делился светом и музыкой, и очарованные ребята липли к нему, как мотыльки к огоньку свечи. Игорь сидел на земле возле Максовых ног и чувствовал себя его холодной глубокой тенью. Хотелось радоваться теплому майскому вечеру, ускользающей юности и тому, что «ты спишь и не знаешь, что над нами километры воды…», но Игорь чувствовал только скребущуюся в груди удушливую жадность и закипающее раздражение, готовое переплавиться в злость. Было невыносимо от того, что Макс снова был не его, а общий, от того, что он за просто так любил всех этих нелепых незнакомых детей, от того, что они были непозволительно близко, смеялись слишком громко и радостно, трогали за руки, плечи и волосы и просили спеть еще. Хотелось зарычать и разогнать их всех, и от этого было тошно тоже, потому что Игорь прекрасно понимал, что это неправильно, но ничего не мог с собой поделать. Ревность кромсала его изнутри, и было тяжело дышать, будто дыхание у них с Максом взаправду было одно на двоих, и все свое он отдал ему, решив захлебнуться в темноте. Игорь не решал, но этого и не требовалось — судьба за него все решила распрекрасно. Поэтому оставалось сжимать кулаки и задыхаться от беспричинного гнева, стараясь удержать океанически-темное внутри и не расплескать его по светлому благоухающему двору. Хотя бы потому, что Макс заслужил этот беззаботный вечер. Появление новых персонажей на площадке Игорь, даже несмотря на свою отрешенность, заприметил сразу. Один был рыжий, как апельсин, в красной футболке, с собранными в хвостик волосами и красивым острым носом, а другой — угольно-черный, с настороженно-цепким, как у зверя, взглядом и кулоном в форме клыка на шее. У них была одна на двоих сигарета и одна же банка газировки. Максом они заинтересовались синхронно, и Игорь напрягся, заочно их обоих возненавидев. Докурив, подошли ближе. Рыжий уселся на землю, улыбнулся и сказал: — Меня Сережа зовут. А это — Олег. — Нам по… — начал Игорь сердито, но Макс пихнул его коленом, и пришлось перефразировать, сделав скидку на обилие детских ушей вокруг, — …нятно. — Приятно познакомиться, — отзеркалил Сережину улыбку брат. — Я Макс, это — Игорь. Ребята, а ну-ка представьтесь. Дети загалдели наперебой, а Игорь исподлобья уставился на разглядывающего его с любопытством Олега. — Че пялишь, — спросил. — Очень интересно? — Очень, — невозмутимо отозвался Олег. — А ты вежливый, я смотрю. Игорь резко втянул носом воздух и поднялся с земли, сразу став почти на голову выше. — У тебя претензии какие-то, я не понял? — Игорь, — осуждающе протянул Макс. — Давай не начинай. Олег прищурился. Сережа кашлянул и повернулся к Максу. — А «Черную луну» можешь сыграть? — спросил. Тот кивнул и начал подбирать нужные аккорды. — Отойдем? — негромко предложил Олег. — Отойдем, — процедил Игорь. Перспектива разбить ебальник приятно освежила душный майский вечер. Игорь хрустнул пальцами. Ушли с площадки, встали под аркой. Огляделись на предмет лишних глаз, будто стиляги, решившие обменяться цветастыми галстуками. Предвкушение драки привычно разлилось по венам Игоря лихорадочным восторгом. Олег окинул его странным внимательным взглядом, а потом вместо того, чтобы ударить, вдруг спросил: — Очень штырит, да? Как водой ледяной окатил. Игорь нахмурился, сбитый с толку. — О чем ты? Олег медленно шагнул ближе и осторожно положил ладонь ему на плечо, будто собаку бездомную приручал. Игорь сжал челюсти, но не дернулся, и Олег рывком развернул его к выходу из арки. С их позиции было видно край детской площадки и облепленных детьми Макса с Сережей. По спине Игоря пробежал неприятный холодок. — Мне вслух сказать? — спросил Олег. Мыслей в голове Игоря вдруг стало так много, что в висках заломило. Самая страшная шла рефреном, пульсируя красной кнопкой сигнализации в такт бешено застучавшему сердцу. Задергался глаз. В левое ухо настойчиво шептали, что выход у Игоря только один, если Олег действительно все понял. — Звереешь ты, — сказал Олег прежде, чем Игорь успел развернуться и вырубить его, долбанув головой о бетонную стену арки. — Но я могу помочь. — Что? — опешил Игорь, оглянувшись через плечо. В голове вдруг прояснилось. Ощущалось это так, будто все это время над ухом у Игоря шипел поломанный радиоприемник, а тут кто-то выдернул шнур из розетки, и наступила блаженная тишина. Тишина была звонкая и чистая, как родник, мысли о котором отменяют тошноту. Олег кивком головы указал на площадку, и Игорь послушно повернулся. Картинка особо не изменилась. Дети устали сидеть и разбрелись по площадке. Те, что были помладше, теперь носились друг за другом. Девочка в розовой куртке лет десяти на вид крутилась на скрипучей зеленой карусели. Белобрысый мальчуган в клетчатых шортах залез на башнеобразную крышу горки и ждал, пока другой мальчишка — смуглый и узкоглазый — докинет до него мяч. Сережа сидел на скамейке рядом с Максом и о чем-то с ним разговаривал. Игорь смотрел и пытался понять, на что намекал ему Олег. А потом плечо обожгло острой болью, и он взвыл от неожиданности. — Ты че творишь?! — спросил охреневший Игорь, схватившись за прокушенное плечо. Олег ухмыльнулся. — На что похоже? — На хуйню! — Злишься? «Конечно!» — хотел ответить Игорь. Но осекся, так ничего и не сказав. Злости не было совсем. Страха, раздражения и тошнотворного полуапатичного отвращения ко всему — тоже. Было только удивление, огромное, как небо. Игорь оттянул ворот футболки и поглядел на четкий отпечаток чужих зубов. — Больно пиздец. — А ты чего хотел? — хохотнул Олег. — Со зверем только так. Пойдем, наши уже беспокоятся. Хлопнул между лопаток, подтолкнув, и Игорь послушно пошел в сторону площадки, все еще охуевая от произошедшего. Плечо жгло отрезвляюще. Майский воздух был сладкий, как мед. Игорь дышал.