Нас двое

Синеглазый черт Гриша выходит на улицу, оглядывает двор шкодным хозяйским взглядом и отправляется чудить. На повестке дня у него подергать Катьку за волосы, толкнуть щуплого очкастого Илюшу Горюнова в лужу, благо недавно прошел ливень и наварил грязной каши везде, где не положили асфальт, и камнем выцарапать на капоте чьей-нибудь машины три сакральных буквы. Гриша Измайлов — катастрофа одиннадцати лет от роду, но это, конечно, только с виду. На самом деле синеглазый черт Гриша гораздо старше, чем считает его временная мать, и зовут его, естественно, иначе, но здесь, в человеческом мире — так. Хотя ему, в общем-то, все равно, как зовет и кем считает его кто бы то ни было. Он слишком занятой, чтобы успевать задумываться о таких вещах. У синеглазого черта Гриши есть приятель по имени Петя Хазин. У Пети Хазина темные глаза, породистые черты лица и симпатичная подружка Нина, рядом с которой он корчит крутого пацана, очень этим смеша Гришу. Трудно быть крутым, будучи из низшей касты духов-вредителей и внешне напоминая кого-то вроде сатира, только без волосатой жопы. Нина, впрочем, видела Петю симпатичным человеческим мальчиком и не понимала, отчего Гриша хрюкает от смеха, как поросенок. Но, как бы то ни было, с Петей, было сподручнее проказничать, чем в одиночестве. Коэффициент причиненного вреда прилично так возрастал, когда они работали вместе, да и попросту веселее было, а все, что они делали, в общем-то, было как раз для смеха. «Без нас Вселенная совсем скучная бы была», — думал синеглазый черт Гриша, старательно выцарапывая слово «хуй» на чьей-то Ниве сливового цвета и высматривая по сторонам палку, которую можно было бы приспособить под рогатку. Работу свою он любил, да и людей тоже — они были такие нелепые и беспомощные, что у Гриши иногда живот от рвущегося наружу хохота начинал болеть при общении с ними. Особенно он любил дразнить смурфиков — у них сознание размягчалось от алкоголя, становилось податливое, как пластилин, и предстать перед ними в своем истинном облике, не открываясь при этом остальным, было легче легкого. А главное, рассказам смурфиков все равно никто не верил — прохожие почти всегда смотрели на них с такой же брезгливостью, с какой демоны смотрели на их с Петей породу. Куда уж чертям до высших, действительно. Пфф. Не очень-то и хотелось. В общем, Гриша считал себя другом всех окрестных бомжей и алкоголиков (пусть они и крестились каждый раз, когда видели его, и кидались в него камнями и бутылками). Петя, в отличие от Гриши, предпочитал кормиться не пьяным животным страхом, а семейными ссорами. Ссорить людей Петя умел мастерски, практически одним лишь своим присутствием, так что голодать ему не приходилось. Хотя люди и без его помощи справлялись прекрасно, скандалили будь здоров — только успевай ловить расплескивающуюся во все стороны обиду, злость, раздражение, ревность, громкие оскорбления. А на десерт у них с Гришей был Игорь из серенькой пятиэтажки — сердитый четырнадцатилетний мальчик с вечно разбитыми костяшками. Он регулярно подкармливал их своим чистым кипучим гневом, ослепительным, как блеск молнии, густым, как черничный кисель, сладким, как подножка, подставленная летящей на высоченных шпильках красивой женщине, отправляющая её прямиком в грязь. Игоря за его вспыльчивость и мешающее жить обостренное чувство справедливости они любили больше других, а он их взамен так страстно ненавидел, что это, по мнению Гриши, было уже почти неприлично. Редко у кого им с Петей удавалось вызывать такие яркие сочные эмоции. И если бы не вьющийся вокруг него крылатый, они бы давно уже прибрали его к рукам, а так им приходилось довольствоваться редкими стычками. Но они, конечно же, не собирались сдаваться и упускать из рук такой сладкий кусок. Они были шутами, а не глупцами.