Управление

      Было душно, простынь путалась, цепляясь за джинсы, подушка под головой по ощущениям, была набита булыжниками. Соседка тихо посапывала, а Женя ворочалась и никак не могла устроиться поудобней. Сон не шёл. Время едва тянулось густое, как застывающая смола. Если вообще куда-то двигалось.       По потолку стелился неживой оранжевый свет уличных фонарей, но ниже всё растворялось во тьме. Она размывала границы комнаты и скрадывала углы. Женя представила, что вместе со всеми остальными, лежит на дне большого прямоугольного аквариума. Только вместо воды в нём чернила, а светящиеся полосы наверху – блики на поверхности. Она вытянула руку перед собой и поводила туда-сюда, почти ощущая сопротивление.       - Да куда ты, на ночь глядя? Выспишься и завтра с утра спокойно поедешь домой. Всё равно в воскресенье делать нечего! – возмутился Пашка, когда она вновь заикнулась о том, что ей уже пора.       Она дала себя уговорить и теперь жалела.       Обрывки образов, фраз и лиц в голове гудели встревоженным роем, наползали одно на другое, сплетались в бессвязные клубки. Женя закрыла глаза, пытаясь запереть мысли за глухой стеной. Но те пластичные и текучие находили мельчайшие прорехи и просачивались сквозь них подобно воде. Медленно нарастающая тупая боль сдавливала виски железными тисками, не желая уходить. Хотелось сдёрнуть их и провалиться в такой желанный и пустой сон.       Вова рассказал много интересного, но от этого яснее происходящее не становилось. Попытки вникнуть в тайны Управления выглядели так, словно за открывшейся дверью, вместо конца пути обнаруживаешь множество новых. Часть закрыта на ключ, и всего-то нужно отыскать подходящий. Другая – наглухо заколочена и по ту сторону мёртвая тишина. Некоторые открыты, вот только дабы осознать, что таится за ними необходимо понимать, как на это смотреть.       Некая сила нарушает ткань бытия и в самых тонких местах возникают нестабильные Сопряжения. Сопряжения, что всегда или почти всегда ведут в измерение Плесени. Но только здесь, в этой части земного шара, на другой его половине этого не происходит. Старейший Дом. Он не даёт? Мешает? Быть может, ему не нравится Плесень? Что вообще есть Старейший Дом?       Дерево с каменными корнями касалось облаков. Ветви без листьев, кора в глубоких трещинах. Она заглянула в одну и увидела, что сердцевину пожирает холодное пламя, отбрасывающее кровавые всполохи.       Ты червь сквозь время. Громовая песня искажает тебя. Счастье приходит. Белые жемчужины, но выглядят желтыми и красными. Сквозь зеркало, перевёрнутое делается правильным. Оставь свои внутренности за дверью...       Животный страх обрушился на неё хищным зверем, смял, сдавил глотку железными пальцами. Она отпрянула прочь, оттолкнувшись от холодной коры…       … и обнаружила, что лежит на диване и упирается ладонями в стену. Сердце бешено колотилось. Щеки были мокрыми от слёз, в горле стоял горький ком.       Вокруг была всё та же душная темнота, на потолке стелились полотна света. Вспыхивал и гас чей-то телефон. Кто-то из спящих на полу парней громко всхрапнул, заставив вздрогнуть.       Женя потёрла лицо горячими ладонями, пытаясь снять с головы липкую дурную паутину кошмара. В ушах затихал хор голосов – монотонных, равнодушных, расщеплённых:       Ты червь сквозь время. Громовая песня искажает тебя. Счастье приходит...       Всё дело в духоте, которая будто усугублялась с каждыми вдохом и выдохом. Разбавленная усталостью алкоголем на пустой желудок, она породила этот странный полубред-полусон.       «Надо поставить окно на микропроветривание, иначе к утру мы задохнёмся».       Она повернулась на другой бок и уставилась на пустую стену. До утра было ещё далеко – одинокий фонарь у крыльца приёмного покоя озарял палату оранжевым светом. На полу и стенах лежали резкие тени. Женя сделала глубокий вдох, но ощущение нехватки воздуха, что разбудило её, никуда не делось.       Она надела пластиковую маску, которая лежала на прикроватной тумбочке и, не глядя, потянулась к крану над кроватью. Повернула вентиль и приготовилась ощутить дуновение жизни и последующую лёгкость в теле, но ничего не произошло. Женя приподнялась на локте и озадаченно прокрутила кран до конца. Никакого эффекта.       - Неправда.       Она подпрыгнула от неожиданности. Одноместный бокс, здесь не может никого быть, тем более ночью. И этот голос… Женя резко обернулась.       В ногах кровати неподвижной статуей замерла женская фигура. Белые волосы, кожа и одежда словно впитали в себя свет фонаря, сливаясь с ним. Резко выделялась лишь синюшная маска чужого лица, сейчас казавшегося чёрным.       Женя уже встречала её. Только в другом месте.       Нет, постойте. Этого ещё не произошло.       Она словно во сне поднесла руку к глазам – искривленную под невозможными углами, с удлинившимися до бесконечности пальцами… Свет одинокой лампочки на лестничной площадке преломился и дал начало семи цветам спектра. А затем они все обернулись тьмой. Она залила всё вокруг, от чего пропали зрение и слух, а дышать стало почти невозможно. Попытки двигаться вперёд – как брести по колено в сыром тяжелом снегу.       Только «вперёд» - это куда?       То событие и Лиля, лежащая ничком. Сотрудники Управления снуют мимо. Серое облако пыли. Она знает, что оно таит в себе смертельную опасность. Пашка с пластиковым стаканчиком кофе. Бледно-голубые стены больничного бокса. Управление. Цепкий чужой взгляд за спиной, но если обернуться – там никого нет. Приторные духи психотерапевтки. Волосы прилипли к высохшей луже разлитого чая. Плесень серебрится на поверхности застывших глаз. Пластины глушилок безучастно смотрят, пока она лежит на дне земляной воронки. Женщина с перекошенным лицом на соседней каталке. Аня со смехом рассказывает про своих ухажёров. Белая незнакомка острыми ногтями срезает кожу с лилиного лица…       Яркие образы, как слайды в диапроекторе, быстро сменяли друг друга. У Жени закружилась голова. Невозможно. Она в инфекционной больнице, потому что у неё пневмония, вызванная каким-то особо опасным патогеном. Что происходит? Всё это…       - Подделка. – сказала неизвестная всё тем же индифферентным тоном.       Когда её губы шевелились, то кожа вокруг провала рта собиралась складками и перекашивалась. Но не это заставило Женю похолодеть. Запоздало она узнала голос. Свой голос.       - Кто ты? Что тебе надо? – воскликнула она.       Вернее хотела, но у неё вышло только открывать рот, словно выброшенная на берег рыба. Задыхаясь, уже не из-за пораженных лёгких, а из-за паники, она схватилась за горло, ощутив под пальцами выбухающий плотный рубец.       - Не коренное. Другое.       Неизвестная мягко обошла кровать, приблизилась и склонилась так низко, что Женя могла рассмотреть каждый залом на сморщенных лепестках сомкнутых запавших век. Глазные яблоки под ними, похоже, отсутствовали.       - Чувствовать ритм. Замысел ловить волны – пустое.       - Что? – беззвучно выдохнула Женя.       - Голод. Оголодать до костей.       И не дождавшись никакой ответной реакции, добавила:       – Всегда должен быть контроль. Иначе, бреши, прорехи, промоины.       Последняя фраза звучала до боли знакомо. Кто-то другой уже говорил её. Воспоминание об этом выскальзывало из пальцев, точно мокрое мыло.       - Утиль. Обглодать до остова. Заменить. Один, два, три, четыре, много – непригодно.       Не понимаю…       - Оставить. Осознать. Думать.       Она качнулась навстречу. Женя не успела отшатнуться, как острые ногти впились в виски, проникая глубже, сквозь мышцы и кости прямо в мягкую податливую ткань мозга.       - Нет! Нет, отпусти! Отстань!       - Женька! Женя! ЖЕНЯ! Да, прекрати ты так брыкаться!       Она открыла глаза и увидела перед собой покрасневшее и вспотевшее пашкино лицо. На носу алели свежие царапины. Навалившись всем телом, он прижимал её к дивану.       - Очухалась? Ты чего, блин? – пропыхтел Пашка.       - Я… я… - она замолкла, удивляясь тому, что голос при ней.       - Обещаешь больше не драться? Ну, смотри. – он отстранился и, протянув руку, рывком перевёл её в сидячее положение.       Из-за пасмурной погоды в комнате, как будто тоже была хмарь – от того сложно было понять ранее утро сейчас или разгар дня. Вокруг дивана столпилось несколько знакомых и незнакомых ребят. Перешёптывались и глядели – кто с любопытством, кто недоуменно, а кто испугано. Так смотрят на неприглядное, что с одной стороны не вызывает приятных эмоций, но с другой - отвести глаза всё равно невозможно. Женя встретилась взглядами с одной из девушек, отчего та сконфузилась и уставилась в пол.       Пашка махнул рукой.       - Всё нормально, расходимся, народ, смотреть тут не на что. – и, уже обращаясь к Жене, добавил. – Иди-ка, умойся и приходи завтракать.

***

      Забрызганное пастой и пеной для бритья зеркало отобразило осунувшееся лицо, размазанную тушь, покрасневшие глаза, всклоченные волосы. Краше в гроб кладут. Женя умылась холодной водой и снова взглянула на отражение. Лучше не стало.       Она присела на край ванны с ржавыми потёками и сколотой местами эмалью. Будь у неё такая возможность – осталась бы здесь до скончания веков. Выбралась в люди, называется. Что за хрень с ней творится?       Сон отпечатался в памяти яркий, как фильм. Белая незнакомка. Кто она? Нет, скорее что она? Чужое лицо, чужой голос. И главное – что ей, нахуй, понадобилось?       «Другое»       «Голод. Оголодать до костей»       «Утиль. Заменить»       «Всегда должен быть контроль»       - Иначе бреши, прорехи, промоины. – шёпотом закончила Женя.       Бреши, прорехи, промоины… Разломы. Их организация носит название Службы контроля. Отсутствие последнего порождает хаос. Разломы несут за собой хаос. Если Сопряжения представить, как мосты, соединяющие вместо берегов разные измерения, то Разлом – это верёвочный и гнилой мост. Можно попробовать перебраться, если очень хочется, но есть риск, что на середине пути он оборвётся, и ты сорвёшься в пустоту.       Пространство рушилось. Она пыталась удержать его, но оно расползалось в руках размокшей бумагой.       Ей внезапно почудилось, что одновременно она сидит в узкой ванной комнате хрущёвки и вместе с тем находится среди чёрных с золотыми прожилками ступенчатых обелисков. Бессилие и разбитость налетели ледяным ветром, разметали остальные эмоции, опустошили. В то же время, эти ощущения казались посторонними, не её собственными, словно каким-то невероятным образом она могла переживать чужие чувства. Женя зажмурилась и до боли в пальцах вцепилась в край ванны, пытаясь оградиться от всего инородного, пока выложенная разноцветным кафелем комната не стала единственной реальностью.       В школе её считали двинутой, из-за коллекционирования мёртвых жуков и бабочек, а как-то она принесла на урок биологии найденную по дороге дохлую сороку. Тогда ей показалось, что это будет отличная идея – узнать на практике, как устроены живые существа. Если представить её класс упрощенной моделью социума – с элитой, средним и низшими слоями, то в этой иерархии она играла роль местной сумасшедшей.       Надо выдохнуть. Успокоиться.       Она не ненормальная. Это… Это всё как-то связано с очередной тайной Управления. То, о чём не говорят. А если и говорят, то увиливают.        «Оставить. Осознать. Думать»       Когда это началось? «Год назад» - шепнул внутренний голос. Да… И нет. Недавнее ИМС – вот триггер, выпустивший зверя неприятных воспоминаний из подвала. Она упала в обморок. Что ей тогда сказали? Аллергия на Образец. Или это было нечто другое? Георгий Александрович говорил, что Образец подавляет параестественную активность. А что если… Женя поёжилась от собственной догадки. А что если из-за того события она сама стала чем-то параестественным? Что было между тем моментом, когда она выбежала на лестничную площадку и тем, когда обнаружила себя лежащей на земле рядом с руинами подъезда?       Глаза то ли ослепли, то ли вокруг непроглядная тьма. Рёбра стальными обручами стягивают грудную клетку, и каждый вдох даётся нелегко. Всё словно ночной кошмар во время лихорадки – душный, густой, липкий.       - Женька! У тебя там всё нормально? – раздался за дверью пашкин голос.       Наваждение рассыпалось в прах.       - Д-да… Да! Сейчас, иду.

***

      У мойки громоздились шаткие горы вымытой посуды. Бόльшую часть свободного пространства под столом занимали пустые бутылки. Без холодного электрического света кухня выглядела обычно и не сильно отличалась от её собственной, разве что была более захламлена. На широком подоконнике теснились банки, коробки, пакеты с крупой, электрический чайник и микроволновка. Шторы отсутствовали, хотя поперек оконного проема была натянута проволока. Из ноутбука на холодильнике доносилась музыка:       … демони-кати, демони-звірі       Де вони, де вони засіли?       Де я, де я?       І куди пішла моя остання фея?       Хто тут, хто тут?       Вір або не вір       В моїй голові віддає накази звір!..       Пашка убавил громкость и повернулся к Жене.       - Ну-с, что будешь? Чай, кофе, чего покрепче? Там, кажется, вискаря немного осталось. – с этими словами он нырнул в подстолье и зазвенел стеклом. – Да, где же он?       - Нет, благодарю, просто кофе. – заглянула к нему Женя.       - Как знаешь. – пожал он плечами и выбрался обратно. – Не уверен, правда, что у нас есть молоко…       - Главное, чтобы был сахар.       - Это всегда, пожалуйста! – Пашка легко нашёл среди беспорядка на подоконнике почти полную литровую банку и поставил перед ней.       - Однако.       - А то!       Он включил чайник, примостился на свободном краешке столешницы гарнитура и, скрестив руки на груди, и уставился на Женю.       - Ну?       - Что «ну»?       - Выкладывай.       - О чём ты?       - Слушай, Женька, я не дурак, то есть, может, быть и дурак, но не настолько. Думаешь, я ничего не замечаю? Тебя же кроет с того дня, как случилось последнее ИМС.       Она тупо смотрела на него и не знала, что сказать. Уверения, что всё не так, звучали неубедительно и как-то по-детски.       - Пашка! Мы пошли! – раздалось из коридора.       - Иду! – крикнул он в ответ и напоследок почти пригрозил. – Мы с тобой не договорили, сиди тут и никуда не уходи.       - Интересно, куда я денусь? Разве, что в окно. – попыталась пошутить она, но его мрачная физиономия заставила замолкнуть.       Он скрылся в коридоре откуда сразу же донёсся его голос, как по мановению ставший весёлым. Женя спрятала лицо в ладонях. Прекрасно. Просто, здорово. Похоже, Пашка всерьёз считает, что она способна наложить на себя руки.       Щёлкнул чайник. Она не без труда нашла среди завалов подоконника банку растворимого кофе, на глаз сыпанула в кружку и залила кипятком.       Прихлёбывая маленькими глотками, Женя бездумно смотрела в стену, оклеенную с обоями в цветочек. У стола они были потёртыми и засаленными, в одном месте отсутствовал кусок, обнажив нижний слой старых газет. Если приглядеться, то можно было рассмотреть отдельные отрывки какой-то статьи.       «…предотвращена крупная поломка…»       «…брешь в системе…»       «…быстро ликвидировали прорехи…»       «…возникшая промоина привела к…»       Она нахмурилась.       Бреши, прорехи, промоины. Всегда должен быть контроль. Всему свой предел.       Перед внутренним взором возникла пыльная мгла склада и выцветшие голубые глаза с побелевшими лимбами роговиц. Женя со стуком поставила кружку на стол, расплескав кофе.       Петрович.       Принадлежали те слова ему или его устами говорило нечто, что пробралось в её сны? Наверное, второе. Петрович на пару с Ангелиной работали в Управлении с незапамятных времён. Вероятнее всего, половину их памяти съела деменция, но, вдруг, удастся что-то выловить в мутной воде?       После ИМС она побежала к Ане, но невозможность рассказать всё оставило чувство неудовлетворения. Тревога, страх, непонимание, накопившиеся в душе, отравляли как застарелый абсцесс.       Кошмары прошлой ночи показали, что одна она с этим не справится. Встреча с подругой была лишь симптоматическим лечением, которое принесло временное облегчение. Чтобы стало лучше, необходимо было вскрыть этот нарыв и выпустить весь скопившийся гной.       За спиной раздались шаги – вернулся Пашка.       - Так, на чём мы там останови…       - Погоди, Паш. Я хочу рассказать тебе кое-что.