***
Пять башен Харренхола подпирали собою хмурое осеннее небо. Дом всегда был для Осмунда местом, что принадлежит другим. Сначала родительское гнездо в Долине, где командовала мать. Затем шальные годы в Эссосе, когда он засыпал на постоялых домах, в бараках и подворотнях. Затем работа на Бейлиша, чужие замки и охотничьи хижины, и наконец — Красный замок, где он был ходячим оружием в красивом плаще. Потом был Риверран, что тоже, очевидно, не принадлежал ему. И вот, на излёте третьего десятка своей жизни, Осмунд обрёл Харренхол. Небольшой городок, ютившийся под чудовищными чёрными стенами замка на берегу Божьего Ока, был снова населён людьми. Они начали возвращаться сюда некоторое время спустя после сожжения семьи Ланнистеров — из лесов, где они скрывались, из дальних краёв, из той же Каменной Септы, давшей приют стольким беженцам. Сначала несмело, боязливо они тянулись сюда, но затем всё решительней, всё больше становился этот ручеёк возвращающихся домой крестьян, пока не превратился в поток. Словно Ланнистеры были гнилью, отравившей благословенные воды озера, коростой на лике земли, и стоило выжечь их, как в мире начал восстанавливаться естественный порядок вещей. Осмунд воображал, что такой же подъём переживает сейчас Королевская Гавань, что она словно пробуждается ото сна, с облегчением осознавая, что сгинул её многолетний насильник. Может, теперь она сможет вылезти из болота нищеты и злобы, перестанет, наконец, быть Королевской Гадостью? Скорей всего, пожалуй, что нет. Осмунду пришлась по вкусу роль лорда. Он объезжал свои владения, судил и постановлял, защищал и взимал пошлины. В то же время, его лихие ребята совершали набеги на чужие земли, пока их лорды сидели в страхе по своим замкам, гнили в кандалах в столице или собачились друг с другом. Свои крестьяне были ресурсом, чужие — добычей. Бандитская вольница на Божьем Оке не признавала ни закона, ни короля. Только волю лорда Кэттлблэка. Отец всегда говорил: «Чтоб пробраться на вершину, сначала нужно проплыть по реке дерьма». Кажется, Осмунд наконец переплыл свою реку. Харрентон располагался у самого озера сразу к западу от замка. Обитатели его, сновавшие по грязным улицам, расступались перед верховой процессией, почтительно кланялись: Осмунда подданные уважали, хоть он и правил-то ими всего несколько месяцев. После пережитых ужасов они особо ценили порядок, будь он даже суров и груб. Но что-то в его спутниках возбуждало в них неожиданную неприязнь. Не во всех, но Осмунд отчётливо заметил, что почтительное выражение лица сменялось испугом или ненавистью, стоило глазам зевак скользнуть с Осмунда дальше вдоль колонны. Иные вздрагивали или спешили скрыться, кто-то плевался. Через некоторое время он понял, что неприязнь вызывали новые рекруты, которые теперь горделиво ехали вместе с другими, в доспехах мертвецов и на лошадях мертвецов. Это было необычно. В гарнизоне Харренхола уже были дезертиры из армии Запада, решившие не возвращаться на родную землю, и обычно их вид не вызывал у крестьян подобной реакции. Видимо, эта шайка как-то особо отличилась. Осмунд повертел вопрос у себя в голове и отложил на потом. Массивные чёрные ворота медленно открылись, пожирая их небольшой отряд. Надвратная башня Харренхола была крупнее иных замков, что Осмунд повидал, и проезд через неё каждый раз напоминал ему мрачный чёрный тоннель с далёким светом в конце. В чёрном камне над ним зияли дыры бойниц и окошек, готовых встретить любых захватчиков градом стрел и кипящим маслом. Проезжая каждую, Осмунд непроизвольно вжимал голову в плечи. В такие моменты он сомневался, что по-настоящему владеет этим замком. Разве можно владеть такой громадой? Внешний двор наконец встретил их солнечным светом. Пожалуй, в нём легко поместилась бы половина Риверрана, а ведь это был всего лишь один из главных дворов чудовищного замка. Крытая галерея, бежавшая от одной башни к другой, отделяла его от среднего двора, в центре которого помещалась яма с медведем, а в глубине прятался ещё и внутренний. Их уже встречали. Среди вояк Осмунд быстро обнаружил того рыцаря, чьё имя он всё никак не мог вспомнить, а также длинную серьёзную физиономию Осфрида с вислыми, словно у сома, усами, и гладко выбритую рожу Осни, смазливую и наглую. Он обнял первого, похлопал по плечу второго. У обоих братьев, как и у него самого, были длинные угольно-чёрные гривы, и за последние несколько месяцев они изрядно одичали, лишившись столичного и риверранского лоска. И вправду, не перед кем было красоваться в этой глуши: деревенские девки и замковая челядь раздвигали ноги перед братьями безо всяких церемоний. Осмунд и младший Осни частенько устраивали вылазки в ближайшие деревни, потискать местных потаскушек. Других забав тут особо не было. — Красавцы какие! — усмехнулся Осни, кивая на притороченные к седлу головы Лима и тирошийца. Комканная кровью зелёная борода забавно пушилась на ветру, поддувавшем сквозь открытые ворота. — Это они тебя вешали? — уточнил Осфрид, сдержанный как всегда. В его ухе красовалась позолоченная серьга, снятая с чьего-то трупа. Осмунд потрепал волосы мертвецов. — Они, родимые. Лим Желтый Плащ и этот… э… э… — Пелло? — наморщил лоб Осфрид, — Полло? — Труполло! — радостно объявил Осни, всегда охочий поглумиться. Воины залились хохотом. — Да никто нахер не помнит его имени, какая разница. Кстати, Осни, — Осмунд улыбнулся, — У меня подарочек для тебя. — Подарочек? Надеюсь, это пятнадцатилетняя дворяночка, пахнущая лавандой и мылом. — Почти. Позволь представить, — Осмунд сделал жест рукой в сторону подходящих новобранцев, — сержант Сраный Рот! Когда улёгся хохот, все знакомства были сделаны, и братья отправились по своим делам, Осмунд смог наконец заняться пленными. Троих пленных воинов Братства, мрачных и молчаливых, он повелел повесить на замковых стенах. Это снова разозлило девчонку Арью, она принялась ругаться и вырываться. Безымянный рыцарь сжал её предплечье. — Девочка будет слушаться, — сказал он очень ровно и очень мягко. Арья вздрогнула и подняла на него взгляд. Она обмякла, будто из неё разом вышел весь воздух. — Отведи её в приличные покои во Вдовьей Башне, — приказал Осмунд, — Эта леди — наша гостья. Пусть её приведут в порядок и накормят. Обращаться почтительно, но следить строго… чтоб не потерялась. Арья Старк смерила его долгим спокойным взглядом. — Не волнуйтесь, милорд, я знаю этот замок как свои пять пальцев. И с этим она без препирательств дала рыцарю себя увести.***
Каждая из пяти башен Харренхола по толщине могла сравниться с Твердыней Мейгора, но была значительно выше. Осмунд поселился в башне под названием Королевский Костёр, самой крупной из них. Здесь располагались покои, в которых когда-то жил король Харрен Чёрный, и многие лорды этих земель после него. Здесь он и сгорел вместе со всей своей семьёй, когда Эйгон Таргариен высадился в Вестеросе. Верхушка этой башни больше всего пострадала от огня Балериона Чёрного Ужаса, а на стенах до сих пор были заметны подтёки расплавленного камня. Несмотря на всё это, покои лорда были вполне себе удобны и пригодны для жизни. Здесь были камин, спальня с большой удобной кроватью, матрасом, простынями и всем остальным, тяжёлый деревянный стол — свой собственный, наконец-то! Слуги приходили убраться и приносили еду, кланялись, называли его лордом. Он ел с разукрашенных блюд, пил из массивного позолоченного кубка, украшенного рубинами и эмалевыми драконами. На донышке кубка было что-то написано. Осмунд показал надпись мейстеру, которого они захватили и притащили в Харренхол во время одной из вылазок. Как оказалось, кубок был имуществом принца Деймона Таргариена, который какое-то время жил здесь. Правда, имя «Деймон» было зачёркнуто, а поверх него нацарапано «Эймонд». Мейстер объяснил, что Эймонд по прозвищу Одноглазый тоже был таргариенским принцем, который держал замок после Деймона. Оба летали на драконах и убили друг друга над озером прямо у Харренхола. Все последующие лорды, которым довелось занимать эти покои, так гордились этим артефактом, на котором отметились своими писульками целых два драконьих всадника, что сохранили его до нынешних времён. Из недавних, по словам слуг, позолоченного кубка касались губами лорды Тайвин Ланнистер и Русе Болтон. Теперь из него пил лорд Осмунд Кэттлблэк, внук походного повара и шлюхи. Было тут и зеркало, редкая роскошь, доступная лишь для господ. Хоть оно и имело большую трещину наискось и несколько мелких, это было настоящее сокровище, в позолоченной раме, которая сохранилась почти идеально. Это зеркало когда-то принадлежало леди Данелле Лотстон, колдунье, которая убивала девственниц и купалась в их крови. Прямо в этом замке, в сохранившихся до сих пор купальнях. По крайней мере, так говорили. В любом случае, теперь оно отражало физиономию Осмунда Кэттлблэка, исхудавшую, обветренную, заросшую косматым чёрным волосом сверху и снизу. Самому себе он напоминал медведя, вроде того, в яме внизу, только тощего и злого, будто только что проснувшегося после зимней спячки. И немудрено — последний раз брадобрей касался Осмунда в Близнецах несколько месяцев назад. Грязь, пыль и обломки сухих листьев застряли в его спутанных лохмах, а неухоженности бороды мог позавидовать сержант Сраный Рот. Конечно, Осмунд мог в любой момент приказать нагреть воду для купален и привести себя в порядок… но зачем? Для кого? Людям, что окружали его, было плевать на опрятность. Женщины, с которыми он спал здесь, были едва ли чистоплотней его самого. Засим, Осмунд приводил себя в порядок не чаще раза в месяц, да и то с большой неохотой. Его жизнь в Харренхоле была хороша и без этого. У него были кровать, и стол, и кубок, и зеркало. У него были воины и крестьяне. У него были братья. К нему даже вернулся его валирийский кинжал. Почему бы ему не быть счастливым? В дверь постучали. Дождавшись позволения своего господина, вошёл мальчишка-слуга в красной ливрее с тремя чёрными котелками, вышитыми на груди. — Леди Арья Старк, милорд, — объявил он сидящему за столом Осмунду. — Впускай. Теперь она снова была похожа на девочку. Пиа искупала её, вычесала волосы, дала ей своё детское платье. Сколько там ей, двенадцать? Десять? Девчонка была очень худой — сказывалось плохое питание — волосы, грубо обрезанные ножом, не доставали даже до плеч, круглые взрослые глаза цепко осматривали всё вокруг, будто выискивая опасность. Во всех её манерах было что-то дикое, настороженное, что-то от маленького хищного зверька, загнанного в угол. Выискивающего слабость, чтобы нанести удар и сбежать. Осмунд не даст ей такой возможности. — Садитесь, миледи, — указал он. Леди Арья утонула в облезлом кресле, вцепившись в подлокотники. — Ваши намерения написаны у вас на лице, миледи, — сухо заметил Осмунд — Я уверяю вас, — он сложил ладони домиком на столе, — у вас нет никакой нужды избегать нашего гостеприимства. В Харренхоле вы не будете ни в чём нуждаться. — И вы не позволите мне уйти, — она сердито сверкнула глазами. Осмунд вперил в неё любопытный взгляд. — И куда бы вы пошли, миледи? Ваша семья перебита, войска Старков разгромлены, Север — под властью Болтонов, а Риверран осаждается войсками королевы Ширен. На её маленьком личике появилось упрямое, непроницаемое выражение. — Я не леди. И вы убили моих друзей. — Долина, — сказал Осмунд, проигнорировав её последние слова, — Тётушка Лиза и дядюшка Петир. Она промолчала. — Отлично. Меня это устраивает, — произнёс Осмунд будничным тоном, будто из её молчания всё стало понятно, и решение было принято, — Вы можете идти, миледи. Леди Арья не двинулась с места. Она сидела, наморщив лоб в недоумении, очевидно сбитая с толку поведением Осмунда. — Почему вас это устраивает? — сдалась она наконец. Осмунд откинулся на спинку стула. — Потому что после того, как они выкупят вас, я раз за разом буду представлять физиономию лорда Бейлиша в тот момент, когда он осознаёт, что должен отдать круглую сумму денег мне. И каждый раз это будет приводить меня в неописуемый восторг. Лёд был пробит: девчонка усмехнулась. — Почему вы ненавидите друг друга? Осмунд почувствовал, как против его воли его лицо ожесточилось. — Он заставил меня навредить тому, кто был дорог мне. Взамен я забрал то, что принадлежало ему. — Вы бы хотели убить его? — спросила она с серьёзностью, жуткой в детском голосе. — Я практичный человек, миледи. Я срываю только те, плоды, которые могу достать. — Значит, моя сестра была доступным плодом? Осмунд замер с разинутым ртом, чувствуя, как в нём разгорается злость. Ему хотелось вмазать малявке по зубам, указать ей её место. Но что-то остановило его. Взрощенное в нём с младых лет почтение перед знатными? Уважение к семье своей потерянной возлюбленной? Простое человеческое нежедание причинять боль маленькому ребёнку? Дети… Зелёное… По телу Осмунда прошла судорога, но он быстро взял себя в руки. — Не суди о том, чего не знаешь, ребёнок, — произнёс он глухо, но твёрдо. Её внимательный взгляд будто изучал его, стараясь проникнуть вглубь и узнать содержимое. — Вы любили её? — Да, — сказал Осмунд без раздумий. — Тогда почему вы оставили её? — требовательно осведомилась девочка, — Почему не отправились на Север, вызволять её из рук Болтонов? Эти Болтоны, они… они… Они жестокие! Злые! Они мучают её! — И как вы себе это представляете, миледи? — Осмунд снова перешёл на уважительный тон; он откинулся на спинку кресла, обнажив пожелтевшие зубы в горькой улыбке, — Благородный рыцарь в одиночку отправляется в незнакомые земли, чтоб вызволить даму из набитого врагами замка? — он фыркнул, — Какая чушь! Мы не в сказке живём, юная леди. Я не успею и шагу ступить на Севере, как меня прирежут. Если я доберусь до первого встречного человека живым. — У моего отца много верных знаменосцев, — упрямо сказала леди Арья. — Каждый замок на Севере присягнул Болтонам, каждый! Исключая те, что держат железяне, конечно, но я же не буду просить помощи у них?! — Мой брат Джон Сноу служит в Ночном Дозоре! — воскликнула она, — Он должен помочь! — Во первых, нет. Не должен. Дозорные отрекаются от семьи. А во-вторых, больше не служит. Новости со Стены, миледи. Армия Одичалых атаковала Ночной Дозор. Ваш брат вышел к их королю, якобы на переговоры, но вместо этого убил его прямо посреди лагеря. А потом убил себя, чтоб не попасться им в руки, — он покачал головой, — Мне жаль. Леди Арью будто ударили. Она дёрнулась всем своим телом, побледнела, вжалась в кресло. Затем решительно стиснула зубы. Её маленькое личико ожесточилось. — Тогда вы должны были пойти один, — тихо произнесла она, — Вытащить её любой ценой. Или погибнуть. Это уже не лезло ни в какие ворота. Осмунд стукнул кулаком по столу. Он был зол на самого себя за то, что позволил втянуть себя в эту игру. — Я не обязан, — прорычал он, — отчитываться в своих действиях перед маленькой девочкой. В глазах леди Арьи блеснул шальной огонёк. — Но вы уже… — Заткнись! Леди Арья замолчала. Некоторое время она просто сидела, подтянув тощие ноги на кресло и изучая ногти на руках. Почему-то Осмунд не спешил прогонять её. Будто сам чувствовал нужду оправдаться за свой выбор перед кем-то, близким Сансе, убедить в правильности своих поступков, хоть сам и не признавался себе в этом. — Я думала, вы рыцарь, — сказала она наконец, — А вы не рыцарь. Вы обычный бандит. Осмунд безрадостно улыбнулся. — Мир, — сказал он, — полон разочарований, дитя. Ты вот тоже не вполне образец добродетели… Ласка. Девчонка резко взглянула на него. Конечно же, Осмунд уже знал эту историю. Слуги узнали леди Арью, когда он её привёз, и поспешили рассказать ему. В первый раз она попала в Харренхол под личиной оборванки по имени Ласка. Ланнистеры притащили её сюда вместе с толпой перепуганных крестьян. Пока вокруг бушевала война, сестра короля Севера и Трезубца, никем не узнанная, скребла полы, таскала воду, терпела пинки вышестоящих — ровно до того момента, когда лорд Тайвин Ланнистер со своей армией покинул замок, оставив кастеляном сира Амори Лорха, одного из своих цепных псов, опустошавших Речные земли. Что произошло дальше, было не совсем понятно. Кто-то говорил, что леди Арья убедила жуткого наёмника Варго Хоута (Осмунд встречал его в Эссосе, и жалел об этом) предать лорда Тайвина и вырезать людей Лорха посреди ночи. Другой человек утверждал, что девчонка самолично спустилась посреди ночи в подвал, где держали пленных северян, с котлом горячего супа, ошпарила стражников до смерти и освободила пленников, которые, в свою очередь, захватили замок именем короля Робба. Как бы то ни было, Харренхол перешёл под контроль лорда Русе Болтона, тогда ещё верного Старкам, а сира Амори Лорха живьём скормили медведю. Арья же, скрыв своё имя от лорда Болтона — зная последующие события, её было сложно в этом винить — стала прислуживать ему в качестве чашницы, а когда это ей надоело — сбежала, убив стражника. Девчонка опустила взгляд. — Лаской звали маленькую девочку, которая прибилась к нам на дороге. Ланнистеры что-то сделали с ней. Она ничего не говорила, только постоянно плакала. Потом нас схватили, а она убежала в лес и пропала. Чтоб не называться Арьей Старк, я взяла её имя. Осмунд подумал об Ари. — Она мертва, — убеждённо сказал он. Леди Арья пожала плечами, затем неожиданно возмущённо зыркнула на него. — И что, что мы убили тех солдат? Они были врагами, а нам нужно было выжить. А сир Амори вообще тварь. Он убил моего друга Йорена, и многих других! Мы просто хотели пройти на Север, а он напал на нас! И эти деревни, которые он разорил! Сколько невинных людей они убили! — Положим, сир Амори и его люди заслужили смерти за это. А что насчёт других? Кит, к примеру, тоже разорял деревни? Она наморщила лоб. — Кто такой Кит? Осмунд тонко улыбнулся. — Конюшонок из Красного замка. Леди Арья Старк вздрогнула, затем снова опустила взгляд, густо краснея. — Он умирал много дней, — нажал Осмунд, будто проворачивая нож, — в страшных мучениях. Его старуха-мать была… опустошена. Кроме него у неё никого не было, знаете ли. Вы обрекли её на одиночество и страдание. Леди Арья будто вся сжалась в кресле, уставившись на свои ногти, съёжилась от нахлынувших на неё чувств: вины, запоздалого раскаяния в содеянном, стыда за то, что кто-то уличил её в её злодеянии и ткнул в него лицом. Теперь Осмунд был удовлетворён: Арья Старк больше не сможет попрекать его тем, что он бросил Сансу. Видишь, видишь! Ты ничем не лучше меня! Лорд мысленно поблагодарил покойную Ари за её давнишний рассказ. И тут леди Арья снова подняла взгляд, будто вспомнив что-то. — Вы говорите, что сир Амори заслужил смерти за свои преступления. — Так, — лицо Осмунда стало суровым, — Я видел эти сожжённые деревни. Видел реки, запружённые трупами. Я многое повидал, но это… — он покачал головой, — Война не должна выглядеть так. — Тогда почему вы приняли к себе людей Горы? Осмунд опешил. — Людей Горы? Он слышал, конечно, о злодеяниях сира Григора Клигана. Знал, что обезлюдевшая земля была его рук делом, а его собачья стая славилась своей жестокостью даже среди воинов Запада. Помнил он и леди Джейн Бракен, чью жизнь Клиган разрушил, и буйную радость простого люда там, на площади в Каменной Септе, когда под ним разожгли костёр. Григор Клиган был чудовищем даже по меркам этой войны — любой войны. Бешеный пёс, уничтожавший всё на своём пути: мужчин, женщин, детей, деревни и посевы. Даже для чёрной души Осмунда это было слишком. Глаза девчонки хищно блестнули. — Ваши новые друзья. Те самые, которых Лим хотел повесить, а вы освободили. Разве вы не знали? — Они как-то забыли упомянуть об этом, — буркнул Осмунд. Леди Арья выпрямилась в кресле, опустила ноги на пол. Слова полились из неё с горячной поспешностью. — Это они нас привели в Харренхол, меня и моих друзей. Они убили нашего друга Ломми, потому что он был ранен, Дансен забрал шлем Гендри, который он выковал для себя, вообще-то, а Полливер забрал мою Иглу! Осмунд скосил глаза на сверток с чудным маленьким мечом, лежавший на столе. — Эту иглу? — Это мой меч, Джон Сноу подарил мне его! Братство разбило людей Горы, и Полливер погиб, и мой меч вернули мне, а ты его снова забрал! Ненавижу тебя! Осмунд вздохнул. Этот упрямый визгливый ребёнок уже успел утомить его сверх всякой меры. Но, видимо, девчонку послали боги. Людей Горы ненавидели по всему Трезубцу. Не узнай он вовремя, что они просочились в ряды его людей, дело могло закончиться поножовщиной. А то и его собственные крестьяне отвернулись бы от него, переметнувшись к ненавистному лорду Берику. Ведь именно благодаря их доверию он смог поставить силки, в которые угодил Жёлтый Плащ, а лишившись их поддержки, он сам протянет недолго. Осмунд должен был действовать. Но для этого нужно было сначала разобраться в ситуации как следует. — Я не знал, что это люди Горы. Расскажи мне больше о них, — он подался вперёд через стол, — Расскажи мне всё.***
Отпустив девчонку, Осмунд некоторое время сидел в раздумиях. Настроение его было приподнятым. Да, Арью Старк определённо прислали к нему боги. Всё выглядело даже слишком хорошо. Не было ли тут ошибки? В конце концов, могут же разные люди иметь одинаковые имена? Слишком много «но», но он всё выяснит. В голове Осмунда, подобно изящному цветку беладонны, уже распускался план. Подошло время ужина. Трое братьев принимали пищу вместе, как у них повелось. Осфрид ел сосредоточенно и методично, будто выполнял намеченный ранее план. Кончики его вислых усов, длинных и неряшливых, нет-нет да и попадали в тарелку с супом. Осфрид аккуратно убирал их и продолжал есть. Осни, младший и самый дерзкий, исправно брил лицо начисто, но в остальным был неряшливее других. Его и без того грязная рубаха быстро покрылась свежими брызгами и каплями, но Осни этого будто не замечал. Он ел жадно, торопливо, смакуя, будто хотел поскорее добраться до каждого вкусного кусочка и получить от него всё возможное удовольствие. С тех пор, как они сбежали из Королевской Гавани, Осни пусть и с неохотой, но признал главенство старшего брата. Однако же, Осмунд хорошо знал его характер. С младшеньким всегда нужно было держать ухо востро. Им накрыли стол в одной из комнат лордских покоев, и Красотка Пиа прислуживала им. Эта девица была знаменитостью Харренхола, неутомимой труженицей. За последние пару лет огромное количество служивых людей с разных сторон конфликта побывало в стенах этого замка. Кажется, Пиа успела раздвинуть ноги перед каждым из них. Рыцари Уэнтов и латники Ланнистеров. Заморские наёмники и бородатые северяне. Пиа давала всем. Кажется, никогда ещё одна-единственная вещь не объединяла самые разные народы и армии так же верно, как это делала потёртая промежность одной пустоглазой дуры. Как-то в Эссосе один умник сказал Осмунду, что он может оказаться знакомым с любым человеком в мире через несколько рукопожатий. Кэттлблэки нашли путь покороче. Пиа была одета в короткое платье, едва прикрывавшее бёдра. Уличив момент, когда она была рядом, Осни запустил руку ей под юбку и принялся грубо мять её ягодицы. Пиа продолжала разливать вино так, будто ничего не происходит. — Ты помылась сегодня, как я тебе говорил? — спросил Осни, ухмыляясь. — Да, млорд, — тихо сказала она, пряча глаза и краснея. Она всегда была такой рядом с Осни. — Отлично. Встав из-за стола, Осни пристроился к девушке сзади, пахом прижимая её к краю стола. Пока одна его рука развязывала штаны, другая мацала её груди. Осмунд поглядывал на них молча, продолжая есть свой куриный суп. Осфриду было глубоко насрать. Пиа тяжело дышала, пока сначала рука Осни властно схватила её за горло, а затем его губы впились в её шею, спустились ниже к плечу, оттягивая ворот простого платья. Вот Осни развязал штаны, задрал платье Пиа, нагнул её и принялся приходовать. Трапезная наполнилась их пыхтением и вздохами пополам со скрипом старого стола. Осмунд улыбнулся с набитым ртом, предавшись сладким воспоминаниям. Видно, любовь к столам у Кэттлблэков в крови. Может, их дед-повар и шлюха-бабка зачали старого Освелла прямо на столе, на котором дед месил тесто и потрошил рыбу, рядом с большим, покрытым сажей и копотью походным котлом, что он взял себе за герб при посвящении в дворянское достоинство. Честно говоря, это многое бы объяснило. Осмунд встал. Обойдя стол и оказавшись на противоположной от голубков стороне, он схватил Пиа за обе руки и, потянув, распластал шлюху поперёк столешницы. Её рот оказался прямо у его взбугрившейся промежности. Быстро освободив себя от штанов, Осмунд схватил голову девки обеими руками и засадил ей. Пиа без лишнего промедления начала сосать. Её губы привычно нашли чувствительную область прямо под головкой и принялись жадно ласкать её. Осмунд стонал от удовольствия. — Эй, Осфрид! — рассмеялся Осни, — Не хочешь кусочек этого пирожка? В этой девке три дырки, выбирай любую! Осфрид смерил его бесстрастным взглядом. — Благодарю. Я сыт. Невозмутимо встав из-за стола, он удалился. Осни рассмеялся пуще прежнего. — Вот же септон! А бывало, в Королевской Гадости малышку Данси ходил драть через день! Ладно уж, нам же больше достанется. Правда, Пиа? Пиа не могла ответить, потому что как раз в это время Осмунд перехватил инициативу и принялся насиловать её рот. Она могла разве что жалобно стонать сквозь набитый рот. Некоторое время Осмунд долбил её голову в своё удовольствие, затем насадил напоследок по самый корень и держал, пока Пиа не начала давиться и вырываться, глядя на него с мольбой в глазах. Тогда он медленно вытащил. Пиа бессильно обмякла на поверхноссти стола, но Осни, не обращая на это внимания, продолжал пользовать её меж бёдер. — Меняемся, — объявил ему Осмунд. Братец не возражал. Стряхнув с ног портки, Осмунд перешёл к другому краю стола. Теперь ягодицы Пиа были перед ним, круглые, белые и крепкие, выдержавшие тысячи шлепков и щипков. Осмунд не торопился входить в неё. Вместо этого он принялся нежно поглаживать бледную бархатистую кожу её ягодиц, а затем от души шлёпнул. Пиа ойкнула, но как-то отвлечённо: она была занята другим. Схватив налитый кровью ствол Осни, она поцеловала его в головку, в самый кончик, а потом стиснула его своей умелой ручкой и принялась яростно наяривать. Кажется, Осни был для девицы особенно желанным гостем. Но и Осмунду нашлось место если не в сердце Красотки, то в ней самой точно. Пристроившись к её бёдрам, Осмунд вошёл. Вязкая сладость женского лона каждый раз наполняла блаженством его чёрную душу. И как могло быть иначе? Не для того ли боги создали людей, чтоб те сношали друг друга? Осмунд лишь следовал своей природе. И природа раз за разом вела его в одно и то же место. Теперь они снова обрабатывали девку вдвоём. Пиа была распластана на столе, и пока Осмунд колотился в неё сзади, юркая головка девки с видимой охотой ублажала Осни. Жар в трапезной можно было черпать ложкой, на заднице Пиа алмазной россыпью блестели капельки пота. Осмунд шлёпнул её снова, затем схватился за её ягодицы, будто за штурвал корабля, стиснул, чувствуя скользкую влагу огрубевшей кожей ладоней. Головка Пиа на другом конце стола ходила вверх и вниз, стянутые платьем острые ключицы двигались в такт её работе. Не выдержав, Осмунд нагнулся, наваливаясь на бедняжку своим мощным телом, схватил её за одежду на плечах и, не прерывая толчков, разорвал платье вдоль спины. Изношенная дешёвая ткань легко поддалась, открывая взору Осмунда желанный изгиб девичьей спины. От неожиданости Пиа прекратила сосать Осни, но тот такого своеволия не стерпел, грубо насадил её головку и стал держать. Пиа терпела, стараясь не издать ни звука: с Осни она всегда была особенно покорной, всегда исполняла его прихоти и старалась избегать его неудовольствия. Осмунд меж тем вынул, немного отстранился и нагнулся, чтоб слизать пот вдоль её хребта. Посмаковав солёный вкус на кончике языка, Осмунд разогнулся и ещё раз от души хлопнул Пиа по заднице. Она вздрогнула так сильно, что даже Осни отшатнулся, и его член наконец вывалился изо рта девки. Осмунд расхохотался, и Осни расхохотался вслед за ним. Пиа воспользовалась этой передышкой, чтобы отдышаться, громко хватая ртом вожделенный воздух. Осни поднял палец вверх, будто ему в голову пришла примечательнейшая мысль. — Чуть не забыл кое-что. Братец, меняемся! Девка, переворачивайся! Не дожидаясь реакции Пиа, они схватили её — Осмунд за бёдра, Осни за плечи — и перевернули на спину. Осмунд стянул с неё останки разорванного платья и швырнул их на пол. Заняв своё место у рта служанки, Осмунд стянул с себя через голову остатки одежды. Лицо Пиа под ним немедленно расплылось в глупой восхищённой улыбке: обычная реакция женщины, увидевшей его без рубахи. Хоть что-то хорошее в нём ещё осталось. Осни последовал его примеру, и у раздвинутых ног Пиа он теперь также стоял голышом. Жилистое сильное тело, покрытое множеством шрамов, в полутьме блестело от пота. Тело скорее ловкое, нежели сильное, как у Осмунда. Волосы стянуты лентой на лбу, на подбородке и верхней губе — ни единого волоска, взгляд не пронзает, а будто прощупывает мягкой кошачьей лапой, ища лазейку. Всегдашняя улыбка легка и бесстыжа — с такой улыбкой он и забирал жизни. Даже в душе Осмунда каждое убийство оставляло отклик, в этой же — нет. Осни не был воином, как его братья. Осни был профессиональным убийцей. Осмунд не спешил снова давать Пиа в рот, поглощённый интересом к действям брата. Одну ладонь тот положил на внутреннюю сторону бедра девицы, по-хозяйски поглаживая нежную кожу большим пальцем. Другой большой палец скользнул по розовой промежности Пиа, затем ниже, к другому отверстию. Двумя пальцами Осни растянул его, не проникая внутрь, будто оценивая. — Там тоже помыла? — требовательно спросил он. Пиа спешно закивала. — Да, млорд! Как вы и просили! — Хорошо, — он приставил член. — Милорд, — простонала она, — пожалуйста, только не больно! — Ну-ну, Пиа, не в первый же раз. — Каждый раз, когда вы так делаете, мне больно. Пожалуйста, мой милый господин, ебите меня нежнее! — Хорошо, — ухмыльнулся Осни и вошёл в неё. Он солгал. Не тратя времени, Осни сходу принялся энергично долбить задницу Пиа. Та верещала так, будто её режут. Осмунду, меж тем, надоела роль наблюдателя. Перегнув голову Пиа через край стола макушкой вниз, старший Кэттлблэк засадил ей, с каждым толчком проникая по самое горло. Крики перешли в глухое, жалобное чавканье. Тёмные волосы девицы свесились через край стола, спина выгнулась, очерчивая рёбра, а округлые груди подпрыгивали в такт беспощадным толчкам с двух сторон. Осмунд слегка наклонился вперёд, сгрёб в каждую руку по сиське, сжал. Его пальцы игрались с сосками, крутили их, щипали. Приятно было Пиа, или нет, её никто не спрашивал. Да она б и не смогла ответить. Наконец, Осни перестал пыхтеть и подал голос: — Братец, ты скоро? Потому что я скоро! — Понял. Осмунд медленно вытащил агрегат из бедного горла Пиа. Та была едва жива, глаза блестели от слёз. Осмунд протянул левую руку, чтоб нежно погладить девушку по голове, в то время как правой он резво наяривал свой ствол. Пиа таращилась на нависающий над её лицом член, продолжая тоненько всхлипывать с каждым толчком Осни, которые в преддверии конца стали ещё грубее и быстрее. Младший брат кончил первым. Закатил глаза, застонал и, наконец, остановился. Пиа вздрогнула всем телом в тот миг, когда горячее семя наполнило её зад. Осмунд отстал ненамного, и вслед за братом густо излился девахе на лицо. Вязкая прозрачная субстанция покрыла её лоб, щёки, язык. Пара капель попала на шею. — Ладно, — сказал Осмунд, отдышавшись, — Это было неплохо. — У-у-ух!!! — Осни счастливо рассмеялся. Подняв останки платья Пиа, он тщательно вытер ими член, затем бросил их обратно на пол. Не обращая более никакого внимания на Пиа, он оделся и покинул зал. Девчонка, сидя на столе с запачканным лицом, проводила его тоскливым взглядом. Осмунда всегда удивляло это свойство, столь присущее многим женщинам: беззаветная привязанность к человеку, что вытирает о них ноги. Таких хоть силой тащи прочь, всё равно вернутся. Должно быть, Пиа была искренне убеждена, что не заслуживает ничего получше, не заслуживает вообще ничего хорошего в жизни. Неудивительно, учитывая её историю. Как она, должно быть, ненавидела сама себя! Девчонка соскользнула со стола. Не глядя на Осмунда, она тщательно отёрла лицо порванным платьем, о которое Осни только что вытер член. Семя младшего брата стекало тонкими серебряными струйками по внутренней стороне её бёдер, но на это Пиа будто не обращала внимания. Затем она нахмурилась, рассматривая платье на вытянутых перед собой руках: должно быть, прикидывала, как она в этом теперь будет ходить. Осмунд почувствовал лёгкий стыд. — Я принесу тебе другое, — сказал он, — Посиди пока в моих покоях. Теперь, выплестнув возбуждение, он будто протрезвел на краткий миг. От его голоса Пиа вздрогнула. Она обернулась, взглянула на Осмунда через стол с выражением безразличной рабской покорности в глазах. — Благодарю вас, млорд. Теперь Осмунду было почти совестно за свой замысел. Но он должен. Должен. Усилием воли Осмунд вызвал перед глазами знакомый образ. Это придало решимости. — Пиа, — голос Осмунда звучал менее уверенно, чем он хотел бы, — мне нужно, чтоб ты кое-что для меня сделала.***
Под ночь внутренний двор замка наполнился кострами и пьяным весельем. Воины Осмунда праздновали победу над Братством Без Знамён — хоть и не окончательную, но блистательную, без сомнения. Мясо жарилось на вертелах над кострами, эль и вино из замковых погребов лилось рекой. Харренхол гулял. Осмунд не особо задерживался у весёлых костров. Он постоял, попивая свой эль, у одного огонька, у другого, порассказывал о засаде, переврав половину деталей в процессе, посмеялся над пьяными шутками. Осфрид следил за поросёнком, жарящимся на вертеле перед ним. Осни успел усадить к себе на колени хорошенькую служанку, имя которой Осмунд не помнил. Когда он то и дело угощал её из своей большой деревянной кружки, вино стекало по её подбородку и капало в вырез на объёмной груди, к неистовой радости окружающих. Рыцарь, чьё имя Осмунд тоже не помнил, молча точил кинжал с черепом на посеребрённой рукояти, изредка улыбаясь удачной шутке. Блики от пламени костра, отражаемые лезвием, играли на его лице. Новые рекруты тоже были здесь, конечно. Вгрызались зубами в сочные куски мяса, запивали их вином, братались с людьми Осмунда и заливистым хохотом отгоняли призраков, бродящих во тьме по закоулкам Харренхола. Сержант Сраный Рот отошёл к стене проблеваться, и половину рвоты, разумеется, оставил на своей бороде. Солдат по имени Дансен, верзила с тупым лицом, хвастался перед новыми знакомыми своим боевым шлемом с бычьими рогами, так чудно подходящим ему. — Сделано в Королевской Гавани, верно? — спросил Осмунд, рассмотрев шлем, — Это клеймо мастерской кузнеца Тобхо Мотта. Дорого он с тебя содрал? — Что вы, милорд! Я не заплатил за него ни гроша! — Дансен рассмеялся, и Осмунд рассмеялся вместе с ним. — И с кого содрал? Наверное, тот парень был настоящим бычарой, раз такую дуру на голове носил. Снова смех. — Этот козёл со своей шайкой напал на нас, когда мы стояли в деревне, на западном берегу. Мы тогда ещё ходили под Ланнистерами. С ними была эта девчонка, дочь десницы… Один из товарищей пихнул Дансена под бок, и тот пристыженно замолк. Наступило неловкое молчание, но Осмунд будто не заметил его. — Так вот кто приволок негодницу в Харренхол? — рассмеялся он, легко и непринуждённо, — Ну ничего, во второй раз она отсюда не сбежит. Не сбежит, парни? — Будем охранять, как свою неверную жёнку! — пламенно пообещал один из пьяных соратников Дансена, и остальные подхватили. Осмунд ещё немного поболтался с новобранцами, рассеянно оглядывая темноту. Они все были у костров, все, кого Осмунд нашёл в повозке с мешком яблок. Все, кроме одного. Наконец, Осмунд покинул всеобщее веселье. За пределами света костров Харренхол утопал во тьме. Дворики, портики, башенки и хозяйственные помещения, чёрные на чёрном, вырастали из неё, будто живые растения, будто выступающие из земли корни чудовищного, искривлённого дерева, подпирающего небеса своими пятью стволами. Задирая голову вверх, Осмунд видел их силуэты на фоне звёздного неба, и не мог стряхнуть с себя тревожного чувства, что он лишь жук, копошащийся в грязи, маленькая пылинка во власти смутно различимых великих стихий. Осмунд вздрогнул, и отнюдь не от осеннего холода. Затем он услышал звук. Осмунд нашёл их в маленьком дворике, примыкавшем к среднему двору. Маленьким он был лишь по меркам Харренхола, конечно — в Красном замке или Риверране он вполне мог бы быть основным. Парочка копошилась на куче тряпья, расстеленной прямо на земле, рядом стояла полупустая бутылка. В свете луны лицо Пиа было бледным, почти белым. Когда её глаза встретились с глазами Осмунда, тот приложил палец к губам. Служанка покорно молчала, пока мужчина на ней, ничего не замечая, делал своё дело. Наконец, вояка испустил стон и остановился. Продлевать свою вежливость дальше этого момента Осмунд не намеревался, поэтому он втянул в себя добрый глоток эля из резной деревянной кружки, которую притащил с собой, и громко, от души присвистнул. Мужчина вздрогнул, неуверенно приподнялся со своей подружки, неловкими пальцами ища ножны с кинжалом на распущенном поясе, но в итоге умудрился лишь уронить бутыль с вином, разливая красноту по земле. Его красивое лицо уставилось на Осмунда с выражением злобы, звериной, но какой-то тупой. Он был пьян, и пьян изрядно. Осмунд шутливо поднял руки. — Пршу… прщнья… Не хотел вас беспокоить… — он пошатнулся для пущей убедительности, затем миролюбивейшим жестом протянул мужчине кружку, — Эля? Не сразу, но взгляд мужчины, затуманенный вином и притуплённый темнотой, узнал лорда. Черты лица его разглядились, злоба сменилась весельем. — Млодр! А мы тут… эээ… — с трудом встав, вояка принялся завязывать штаны, — Пошла, дура! — Иди, Пиа, — сказал Осмунд, не глядя на женщину. Пиа поспешно удалилась, опустив глаза. Проходя мимо Осмунда, служанка обдала его запахом мужского перегара и мужской любви. Её спутник тут же забыл про неё и, с готовностью приняв кружку Осмунда, принялся пить. На вид ему можно было дать около тридцати. Был он длинноволос, широкоплеч, строен, лицо его для вояки-простолюдина действительно было весьма красивым, хоть красота эта и была какой-то грубой и жестокой. Это был тот самый наглец, что жевал яблоко голышом сразу после спасения от неминуемой казни. — Ладная девка, да? — подмигнул Осмунд, кивая в ту сторону, где растворилась в темноте Пиа, — И безотказная, как водяная мельница. Сколько раз я её имел! Его собеседник рассмеялся пьяным смехом. — Ваша правда, млорд. Мы драли эту шлюху ещё до того, как вы заселились сюда. Когда мы были тут. Да всё её драли. Осмунд мягко улыбнулся. — Прогуляемся? Лорд должен знать своих бойцов. Кроме того, сегодня хорошая ночь, чтобы обсудить общих знакомых. Красавчик отдал пьяный салют. — Готов служить вам, млорд! — Чем я люблю войну, — разговорился Осмунд уже на ходу, — никаких проблем с бабами! Не то, чтоб у меня были какие-то проблемы… Ну, ты понимаешь… — Да что вы, млорд, я не смел и подумать! Вы мужик хоть куда! — Так вот… Вечно у них какие-то скандалы, какие-то требования… Женская херня. Оба поморщились и неодобрительно покачали головой. — Эти бабы! — с чувством произнёс красавец. — А на войне… на войне всё просто, — Осмунд расплялся в улыбке, — Что возьмёшь, то и твоё. Для сильного всё просто и хорошо. Война стирает понятие «согласие». Собеседник уставился на него с детским недоумением в глазах. — Что такое «согласие», млорд? Осмунд ласково потрепал его по плечу. — Неважно, неважно, — он наморщил лоб и ткнул в собеседника пальцем, — Кстати, как тебя… эээ… Полливер? Тот рассмеялся. — Полливер сдох, млорд. Суки нашпиговали его стрелами. А меня зовут Раффорд, млорд. — А! Кажется, я вспомнил. Это тебя ещё называют Раффом-Красавчиком, да? — Так точно, млорд! Осмунд радостно улыбнулся, отхлебнул из кружки и свободной рукой крепко обнял вояку за плечи. — Хорошо. Очень хорошо, — Осмунд сунул ему кружку, — За красоту! Раффорд выпил. — Так вот, Красавчик… Я же могу тебя так называть, да? — Как вашей милости угодно, млорд… — Ага. Так вот, Красавчик, ты же понимаешь, о чём я говорю, да? Пьяная физиономия собеседника снова выразила тупое недоумение. — А о чём вы… ик… говорите? Я забыл. — Ну же, Рафф. Мы говорили о бабах, и о том, что на войне… — Ааа! — глаза Раффорда осветились радостным пониманием, — Конечно, млорд! Это дело мы всегда… Когда мы были под сиром, мы так славно повеселились в Речных землях… ик… Столько девок… И только бы они пискнули против! Сир их сразу… утихомиривал. О, сир это умел. — Сир? Слушай, друг… ик… теперь мне стало любопытно. Что это за сир такой, под которым вы служили? Раффорд метнул пьяный взгляд по сторонам. Рядом никого не было: все празднующие оставались во внутреннем дворе, во внешнем вышагивали дозорные, средний же двор утопал в темноте и тиши. Раффорд прильнул к Осмунду, переходя на громкий доверительный шёпот. — Сраный Рот настрого запретил нам говорить кому, но вы… Я вижу, что вы мужик нормальный, млорд. Вам можно доверять. — Я мужик нормальный, — серьёзным тоном подтвердил Осмунд, — Мне можно доверять. — Ну вот. В общем, млорд… ик… мы служили под началом сира Григора Клигана, самого сильного рыцаря королевства. — Гора, Что Скачет. Так что ж ты сразу не сказал! — Осмунд весело тряхнул Раффорда и снова всучил ему кружку, — Вот это был мужик так мужик! Жаль, что попался. — Да, жаль, что попался. С другой стороны, млорд… — Раффорд тряхнул головой, пытаясь сформулировать путающиеся мысли, — Если б мы с ним не разошлись, мы бы не попали к вам! — Действительно. Если б не это, ты бы не попал ко мне. Да, такой рыцарь был… ик… Слышал, он повеселился при взятии Королевской Гавани, когда Тарга… Таргор… Таргарин… Таргарянов свергали, вот! То-то, должно быть, была потеха: брать такой богатый город! Столько добра — бери, не хочу! Столько баб только и ждут, чтоб им задрали юбку! Ты был с ним? Раффорд покачал головой. — Не с ним, млорд. Но я был там. Тогда я служил… Тогда я служил… — внезапно почти потухшие глаза Раффорда осветились, он гордо вскинул подбородок, — Я, млорд, служил в домашней гвардии лорда Тайвина Ланнистера, ик! В глазах Осмунда загорелся живейший интерес. — В гвардии самого лорда Ланнистера? Да ты хорош, мужик! Раффорд весь зарделся от гордости, будто девица. — Не стоит, млорд… Меня туда пропихнул мой дядюшка… Да и… э… меня потом выгнали… за… за… — он нахмурил лоб, — Не помню. — Да и неважно, — сказал Осмунд, пока Раффорд допивал остатки эля, — Главное, что ты служил там! Служить лорду Тайвину! Я помню гвардию Ланнистеров по Королевской Га… Гавани. У них же ещё такие шикарные красные плащи? — О, красные плащи, да… — И шлемы с позолотой, в форме львиных голов. Наденешь его — и будто у тебя голова льва, — оба расхохотались, — Я бы хотел себе такой… У тебя не остался? Раффорд сделал огорчённое лицо. — Забрали. Когда выгнали. — Жаль. Ну, так расскажи про потеху в Королевской Гавани. Меж тем, они в обнимку добрались до круга из каменных скамей, рядами спускавшихся вниз. В центре их зияла чернота. Когда они начали спускаться, Раффорд несколько раз запнулся о край скамьи и чуть не упал, но Осмунд поддерживал его твёрдо. — Значца, — начал Раффорд, и язык его уже откровенно заплетался, — Зашли мы в домишко. Там все в крик, мужик на нас с ножом, ну мы его и… ик… потом сыновей. Жёнку мы… нас там двое было… Я и Тигетт… Славный парень был, Тигетт… — Был? — Помер. Кровавый понос. Жалко. — Жалко. — Значит… Потом жену тоже в расход. Стали… там, серебряные вилки, золотишко… Ну, мы… шуруем, то есть… Всё за пазуху… — Дело известное. — Я и говорю!.. Ик… А тут хнычет… под кроватью. Глядь — девка, мелкая. Ну, а нам что? Они остановились у края ямы. Осмунд осторожно заглянул внутрь, но ничего не увидел. В темноте лишь слышалось мерное сопение. — Он ещё там? — спросил Раффорд. Он немного пошатывался, стоя в шаге от ямы. — Отдыхает, сука, — Осмунд горестно вздохнул и развёл руками, — Не боится нас! — Не боится? — Раффорд возмущённо раздул ноздри, дыхнув перегаром, — Не боится?! Непорядок! Должен бояться! — он сделал решительный, но нетвёрдый щаг к краю ямы, нагнулся и заорал: — Эй, медве-едь! Медведь, с-сука! Я т-тя саж-ру!!! Осмунд поставил опустевшую кружку на камень у своих ног, выпрямился и похлопал в ладоши. — Смело. Смелых я люблю. Так что там с девочкой? — А, ну так мы с Тигом её и на пару… Её и того… Ревела… Я ей на лицо в итоге… Потом мы дом тот подожгли. Вот и вся история с… с той девкой, ик. — Ари, — произнёс Осмунд очень тихо, — Её звали Ари. Раффорд, однако, услышал его. — Ари? Ху-я-ри! — и он залился радостным пьяным смехом, довольный собственной шуткой. Осмунд подошёл ближе, заглянул через плечо Раффорда в зияющую черноту ямы. — Он так и не проснулся. Твои крики не могут его разбудить. Это нехорошо. — Не… хорошо? — выражение красивого пьяного лица Раффорда стало жалобным, — Но млорд… что же… что же мне теперь делать? Осмунд улыбнулся. Положив обе руки на плечи Раффорда, Кэттлблэк прильнул к его спине и наклонился к самому его уху, чтоб нежно прошептать: — Сдохнуть. Пьяное тело совсем не сопротивлялось, когда Осмунд толкнул его обеими руками, но он всё равно добавил ногой. Раффорд даже не закричал: он не понял, что произошло. Внизу, во тьме, послышался мягкий удар от падения одного тела на другое. Затем низкий, недовольный рык разбуженного зверя. Затем крики. Стоя на краю ямы, Осмунд мог очень смутно видеть происходящее — полагаться приходилось исключительно на звук. Но и этого было достаточно, чтобы всё понять. Осмунд расстроенно покачал головой, наморщил лоб. В конце-концов, Рафф-Красавчик умудрился обмануть его. Он не сожрал медведя.