Под керосиновым дождем

      Рассвет Каз встречает полностью одетым и нервно расхаживающим по комнате. Точнее, это ещё даже не рассвет, а тонкая красная полоска над морем и темно-сизое небо, подернутое белыми облаками. В окно видно, как медленно ширится алая полоса под мерное тиканье часов.       Инеж оказывается на подоконнике, когда стрелка подползает лишь к половине пятого. Каз знает, что она уже тут, но все равно не успевает внутренне подготовиться. Она как всегда появляется из ниоткуда, не скрипнув ни одной черепицей, но он чувствует, как что-то неуловимо меняется в комнате и в самом воздухе.       Каз оборачивается. Инеж улыбается одними глазами и поднимает руку, чтобы убрать с лица шарф. Она предпочитает прикрывать лицо, когда гуляет по крышам.       Каз до сих пор не уверен, какой из этих её обликов завораживает его больше. Когда не видно остального лица, взгляд способен обжигать и манит неразрешимой загадкой. Уличные мошенники и гадалки пользуются этим, закрывая лицо вуалью и закапывая в глаза травяные экстракты, заставляющие радужку становиться ярче. Каз и сам когда-то прибегал к этому приему, и глаза потом чертовски болели на ярком свету. Впрочем, афера того стоила.       Инеж экстракты не нужны, чтобы приковать к себе его взгляд. Хотя он до сих пор с замиранием сердца вспоминает те образы, в которых она представала перед ним. Облаченная в прозрачные шелка и наряженная в тяжелые одежды состоятельной керчийки, дышащая свежестью и обращающая его душу в смятение жгучим взглядом подведенных черным глаз. В тот последний раз он был очарован ей.       И это чувство до сих пор никуда не делось.       Сейчас ему что-то нужно сказать или сделать. Или не говорить ничего, или…       — Что случилось, Инеж? — спрашивает он хрипло. Голос после долгого молчания совсем не слушается.       Она на мгновение опускает взгляд и улыбается — чарующе, лукаво.       — Есть то, что я хотела бы показать тебе. Пойдешь со мной?       Когда она вскидывает лучистый взгляд обратно на него, Каз чувствует неясное томление в груди и отчаянно стыдится его. Ей достаточно лишь поманить его, чтобы он пошел куда угодно, не задавая вопросов, надеясь неизвестно на что.       Он чуть заметно кивает и вскидывает брови в немом вопросе.       — Тогда встретимся на кривом перекрестке, — Инеж одаривает его ухмылкой, явственно позаимствованной у него. — Не задерживайся!       И она исчезает за окном так же внезапно, как и появилась. Каз втягивает воздух поглубже в грудь, подхватывает трость и шляпу и в последний момент, повинуясь внезапному порыву, оставляет перчатки на краю стола. Почему-то ему хочется, чтобы Инеж увидела его старания, чтобы оценила их, чтобы похвалила…       Каз закрывает дверь, прерывая поток неуместных мыслей. Он даже не подозревал, до какой степени скучал. До этого момента. В голове слишком много желаний и совсем мало сосредоточенности на деле. Он не хочет говорить ни о кораблях, ни о махинациях, он хочет заманить Инеж обратно на чердак, прижать к себе и целовать столько, сколько получится, сколько она позволит ему.       Не стоит только забывать, чем это кончилось в прошлый раз, после чего Инеж избегала его ещё несколько дней — вплоть до вчерашнего вечера.       Даже не верится, что ещё недавно он и подумать не мог о том, чтобы коснуться её руки, что он месяцами не замечал её отсутствия, погрузившись в собственные дела, запрещал себе думать о ней.       Сейчас кажется, что он не выдержит и месяца без её присутствия рядом. Каждый поцелуй, каждое прикосновение привораживает его, привязывает всё крепче и крепче, сковывает цепями, из которых он не хочет выпутываться. И это большая ошибка, если задуматься.       Каз выходит на крыльцо, привычно придерживая за собой дверь, чтобы не скрипнула. Утренняя сырая свежесть касается его щек прохладной ладонью, игриво скользит ей под воротник.       Кривой перекресток располагается сразу за Клёпкой. Обычно перекрестки подразумевают под собой пересечение хотя бы условно перпендикулярных линий, но именно в этом месте обе улицы виляют и делают резкий кривой изгиб, поэтому перекресток больше похож на неаккуратный росчерк, увенчанный жирной кляксой громадной грязной лужи, в которой мечтательно отражаются облака, а одно время даже грела щетинистые бока бурая толстокожая свинья, пока городское управление не распорядилось убрать животных с улиц.       Каз помнит эту лужу и свинью лучше, чем хотел бы. Волчата Птенцов как-то устроили здесь знатный переполох, в очередной раз сорвавшись с привязи и умчавшись за своими хозяевами. Путь привел их визгливую тявкающую стаю прямиком в лужу. Свинья, обычно отличавшаяся флегматичным и незлобливым нравом, в тот раз яро возмутилась захватчикам и пошла в атаку всей своей центнеровой массой. Каз и Джаспер в тот момент, к сожалению, имели несчастье возвращаться в Клёпку вдвоём, и при виде воцарившейся суматохи сначала наивно надеялись шугануть царящую свару, но оказались быстро втянуты в бесславную погоню. Причем роль преследователей им не грозила.       Не передать, в каком виде они вернулись в Клёпку. Выведенный из себя Джаспер громогласно пообещал пристрелить любого, кто только заикнется о своих любимых волчатах. Правда, сочившаяся грязной водой кобура наводила на справедливые сомнения в реальности его намерений.       Каз хранил мрачное угрожающее молчание и мечтал лишь добраться до собственной комнаты. В тот раз он ухитрился повредить ногу так, что потом действительно почти не мог ходить несколько дней и держался на затейливой смеси из юрды и мака. С тех пор он терпеть не мог Кривой перекресток, нога сразу начинала тоскливо поднывать. По крайней мере, до недавнего времени, пока его здоровьем всерьез не занялись Нина и привезенная Инеж девчонка. Как её? Малена?       Сейчас вместо боли он чувствует в глубине души зарождение робкой недоверчивой благодарности.       Горевшая в душе безотчетная ревность вроде бы понемногу улеглась. Каз стыдится признать это даже перед собой самим, но неприязнь к команде Инеж, к этой девочке и даже к далекой семье Инеж, ему практически не подконтрольна. Он не любит новых людей рядом с ней, словно все они представляют особую, леденящую кровь опасность. И вовсе не для Инеж.       Для него.       Эти благополучные чужаки не знают опасностей Бочки, не знают беспринципности и отчаянности Каттердама, не знают, какой скудный выбор он предоставляет порой. Убить или сдохнуть в канаве, быть ничтожеством или замарать руки в кровавой грязи по самые плечи. Они любят рассуждать о том, о чем не имеют ни малейшего понятия, они захотят забрать Инеж от него, захотят для неё совершенно другой, обеспеченной и спокойной жизни, в которой не будет места ему.       Он боится, что однажды они окажутся слишком убедительными, что они сумеют найти правильные слова, устроят грамотную провокацию и покажут Инеж, с каким ничтожеством она связалась — с грязным беспризорником из сточных каналов Каттердама, который видел цирк разве что издали и в другой жизни.       Проклятый Кридс в очередной раз оказывается прав. Казу было бы спокойней, если бы он сумел занять в этом городе достойное место, чтобы, рассказывая о его личности родным, Инеж могла не отводить глаза каждый раз, когда подбирает приличную ложь. Чтобы больше никто не посмел назвать её шлюхой Бреккера — ни прилюдно, ни наедине.       В Каттердаме никого не интересует, как ты занял своё место, если оно уже твоё. Всем плевать, что Ван Эки в прошлом трудились на сахарных плантациях едва ли не на положении рабов, плевать, что Ван Бюррены пасли скот, Наасы торговали нитками, а Хендриксы произошли от каэльских пиратов. За это Каз обожает и ненавидит Керчию — за её беспристрастность, за её равнодушие.       Это страна золотарей, мусорщиков и рыбаков, страна тех, кто хватался за всё, что приносило деньги, рвался к образованию, покупал и продавал те знания, что у них были, менялся и менял, стремясь всегда быть на острие нового времени. Это земля, где беспризорник имеет право держаться на равных с князем, если добился состояния и уважения, и Казу нравится осознание, что он уже принадлежит тем, кто этого добился.       Осталось только, чтобы это признали все остальные — и не только в криминальной зоне Каттердама. А лучше за пределами Керчии на множество морских миль — до самой Фьерды.       Каз знает подоплеку вражды между старым Сфорцей и остальными купцами Торгового совета. Первый — потомок кого-то из предприимчивых шуханских князьков, в незапамятные времена переселившегося из-под крыла шуханской империи в места, где дышалось посвободнее. Род Сфорца кичится древней благородной кровью. Некоторые языки даже утверждают, что там затесалась примесь боковой ветви королевской семьи Шухана. Куда уж до этого величия простым рыбакам и фермерам? Тем глубже эта пропасть между происхождением и реальностью — власть в Керчии принадлежит не тем, кто владеет ей по праву крови, а тем, кто не побоялся взять её в руки.       Шахтеры, фермеры, рыбаки и металлурги — один за другим входили в заманчивый таинственный мир цифр, надевали приличные костюмы и, перебирая в узловатых пальцах векселя и акции, застегивали на шее этого мира надежный поводок взаимных долгов и условностей. На смену им приходили их дети, а затем дети их детей — они и составляют цвет общества современной Керчии.       Каз мог бы войти в их число однажды. На своих условиях.       Он видит фигурку Инеж, ждущую его на углу, хмыкает себе под нос и идет по узким деревянным мосткам на сухую часть улицы.       Весь этот взлёт будет иметь смысл, только если она будет с ним. Если Инеж согласится пройти с ним этот путь до конца, тогда Каз будет готов побороться за место в этом городе — уже не в тени, а на свету, достойное и заслуженное место. Благо первые шаги сделаны: компания “Бреккер&Фахи” работает негромко, но неустанно.       Каз всерьёз подумывает спихнуть её целиком на плечи Джаспера — пусть поучится чему-нибудь разумному. Но пока ситуация требует его собственного надежного пригляда, а количество бумаг на его столе лишь множится и растет в геометрической прогрессии.       Даст Гезен, они с Инеж не поссорятся сегодня, и у него выдастся время передышки, когда он сможет не думать о делах. В последнее время он устает всё сильнее, тщательно скрывая это даже от самого себя. Глубокой ночью он без сил падает в кровать и ещё долго не может заснуть, бессмысленно вглядываясь в темноту, а наутро чувствует себя настолько плохо, что хочется просто незатейливо сдохнуть. В эту ночь Каз едва сумел заставить себя заснуть хотя бы на три часа, но вместо отдыха мерещилась лишь какая-то тяжелая выматывающая муть.       Инеж ждет его, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к фонарному столбу, шарф мягко стекает по её плечам, колышется легкой голубоватой дымкой. При виде него она отрывается от столба, кидает короткий взгляд на его оголенные ладони, но никак это не комментирует, лишь кивает головой в сторону ближайшего переулка:       — Пойдем.       И первой делает шаг. Каз следует за ней.       — Сегодня ты на редкость таинственна, — произносит он нейтрально.       — Учусь у лучших, — хмыкает Инеж, и по тону её отчетливо чувствуется, что раскрывать карты она не намерена. — Как ты себя чувствуешь?       Отвратительно, как и все последние дни после их размолвки и беспорядков в Каттердаме, но Каз лишь пожимает плечами.       — Сносно.       — Я про твою ногу, — Инеж наконец оборачивается и одаривает его пристальным взглядом. — Возможно, придется кое-куда взобраться.       — Значит, взберусь, — Каз непроницаемо смотрит на неё в ответ. — Не поведаешь, куда мы идем?       — В любом случае, оружие там не понадобится.       Игру в гляделки Инеж освоила на должном уровне. Он не может прочитать по ней, что происходит. Она слишком расслаблена и весела для разведки и слишком взвинчена для беззаботной прогулки.       — Тебе стоило сказать об этом заранее, — Каз усмехается и сдвигает полу пальто, показывая край кобуры. — Рискуем попасть в неловкую ситуацию.       — В наше время оружие на улице лишним не бывает. Идем, осталось немного, — философски заключает Инеж и с трудом сдерживает проказливую ухмылку.       Такую он чаще видел на лице Джаспера. В исполнении Инеж она слегка пугает и не слегка настораживает. Хотя… Каз бы не отказался, чтобы эта ухмылка означала её желание поцеловать его в любом мало-мальски подходящем для этого закутке Бочки. На редкость дурацкие мысли, но сейчас в предрассветной полутьме они всё ещё уместны.       Правда, высказать их вслух он вряд ли когда-либо осмелится. Не после той реакции Инеж на его прикосновения. Он и сейчас чувствует эту неловкость и неуверенность между ними, не зная, что ему стоит или не стоит делать.       Возможно, ему просто стоит держать руки в карманах, а рот закрытым — и всё будет хорошо. Он неплохо справлялся с такой ролью все прошлые годы.       Небо светлеет с каждой секундой, озаряется рыжим светом скорого восхода. Инеж оглядывается на него, улыбается и манит его за собой.       — Идём! Ну же!       Она шутливо ударяет его по рукаву и тут же отскакивает. Каз прищуривается и слегка ускоряет шаг, а заодно прячет подбородок за воротник, чтобы не выдать невольной улыбки.       — Знаешь, что случилось с теми, кто так делал? — спрашивает он с должной степенью укоризны.       — Чтобы я узнала, разве ты не должен сначала меня догнать? — Инеж вскидывает брови, оборачивается к нему полностью и некоторое время идет спиной вперед.       Она определенно смеется над ним. Каз разглядывает её невозмутимое невинное лицо и заодно бросает взгляд в перспективу тянущихся впереди улиц. Он не сомневается, что с чутьем Инеж застать её врасплох почти невозможно, но они всё ещё на улицах Каттердама.       С другой стороны, они всё ещё на его территории. Сюда не заходят те, кому дорога жизнь, а узкие переулки между главных улиц редко хранят в своих недрах случайных свидетелей…       — Разве найдется тот, кому под силу поймать Призрака?.. — спрашивает Каз, нарочно замедляя темп. — Простому человеку это неподвластно…       Он резко выбрасывает руку, почти успевая схватить Инеж за тонкое запястье, но она утекает из-под его руки неуловимым дымом, проскальзывает рядом, задевая его щеку краем шарфа.       — А разве ты простой человек? — Инеж останавливается у одного из заброшенных зданий, выложенных светлым кирпичом, проскальзывает под арку входа. Когда-то здесь были складские помещения, а затем аренда стала невыгодна. — Ну же, Каз Бреккер, у тебя есть все шансы!       Она хочет, чтобы он догнал её?.. Дыхание тяжелеет само собой даже не от мысли, а от мимолетной череды образов. В этом есть нечто почти животное — но теперь ему действительно хочется догнать её, поймать, сделать своей… что бы это в итоге ни значило. Даже если придется просто стоять поодаль, касаясь её лишь взглядом.       — А зачем бы мне это делать? — он следует за ней на полутемный двор. — Что получит тот, кто поймает Призрака?       Инеж нигде не видно, но воздух отзывается тихим смешком, и Каз вскидывает голову. Здесь вдоль стен тонкой извилистой вереницей тянутся лестницы, ведущие до самой крыши. И Инеж стоит на одной из них. Каз делает шаг к первой ступеньке и ловит её взгляд. Эта игра начинает занимать его.       — Так какая выгода от того, что я поймаю Призрака? — спрашивает он и поднимается на ступень выше.       Вместо ответа Инеж стягивает с шеи шарф и поднимает его на вытянутой руке, пуская один конец колыхаться на ветру — обманчиво близко от головы Каза. Он делает ещё несколько шагов, не отрывая взгляд от её лукавого лица.       Небо белеет на их головами, рассвет совсем близко, и голубой шарф развевается всего лишь в паре метров от его лица… Каз поднимается всё выше. Каждый шаг дается непривычно легко без боли, и за одно это он готов принять любую игру, которую ему предложит Инеж.       Она следит за ним с тревогой в прищуренных глазах. Каз чувствует её готовность прекратить в любой момент, если ему станет плохо, и в нем вдруг просыпается особый азарт. Он прекращать уже не намерен. Куда им только ни приходилось залезать за время их прошлых махинаций — эти лестницы по сравнению с теми местами, просто легкая прогулка.       Он ловко ловит край полупрозрачной ткани и быстро обматывает его вокруг запястья.       — Кажется, поймал!       — Ты так в этом уверен? — Инеж отступает, улыбаясь, заманивает его всё выше. — Но по крайней мере, ты начал!       — Моя жадность не может отказаться от того, что само идет в руки, — усмехается Каз и половчее перехватывает трость. Он не опирается на неё, но бросать её там, внизу — чертовски плохая идея, если он не хочет платить создавшему её фабрикатору по второму разу. Впрочем, это последняя его трезвая циничная мысль.       В эти минуты город для него исчезает. Исчезает Кридс с его интригами, Сфорца с его продажностью, исчезают вражеские корабли, бесконечные бумаги и опротивевшая усталость. Каз чувствует прилив сил и какого-то трепетного предвкушения. Всё отходит на второй план, пока они здесь — балансируют на узкой лестнице, связанные этой тонкой голубой нитью. И от этого ему по-настоящему хорошо.       Он минует один лестничный пролёт за другим, стараясь не думать о том, как будет спускаться вниз.       Инеж продолжает игру: откидывает с головы капюшон, и распущенные волосы тут же поддаются власти ветра, позволяя ему свободно развевать в воздухе отдельные черные пряди.       Они поднимаются всё выше, далекая земля скрывается в серой полутьме, а озаренное ещё не взошедшим солнцем небо всё ближе. Инеж ускоряет шаг и тянет Каза за собой всё настойчивее. Каз сам не понимает, когда он начинает по-настоящему смеяться и на самом деле бросается в погоню.       Он хочет поймать Инеж до того, как взойдет солнце. Если он успеет это, то она останется с ним навсегда. Дурацкая мысль наполняет тело щекочущим азартом, и оставшиеся два пролета он преодолевает за какую-то минуту.       Но в последний момент Инеж отпускает свой край шарфа и свободно выпархивает на крышу. Каз, чертыхаясь, следует за ней. Голубая ткань бестолково развевается на его запястье, когда он быстро и ловко выбирается с лестничной площадки на плоскую крышу, по дороге пристроив трость к кирпичной трубе.       Небо залито золотисто-розовым заревом, и на фоне его тонкая фигура Инеж кажется болезненно хрупкой. Она стоит спиной к нему, будто бы не замечает вовсе. Каз резко шагает вперёд и невесомо кладет ладони на её плечи, осторожно сжимая пальцы.       — Задам вопрос по-другому, — шепчет он ей на ухо. — Какая выгода Призраку от того, что его поймают?       Инеж вздрагивает, но вместо того чтобы отстраниться, подается к нему всем телом, откидывая голову на его плечо.       — Возможно, Призрак хочет заманить свою жертву туда, где их никто не найдёт, — выдыхает она. — Ради этого Призрак не побоится оказаться пойманным.       Непостижимая женщина. Каз качает головой и не может отказаться от искушения зарыться носом в её волосы. Инеж тихо вздыхает, но не протестует, напротив прижимается ближе и расслабляет плечи.       — Так значит, я жертва? — спрашивает Каз лукаво. — Какой коварный Призрак…       Инеж издаёт смешок и доверчиво трется затылком о его плечо. Каз втягивает в грудь побольше воздуха, но не делает больше ни одного лишнего движения.       Внезапно ему хочется поддержать эту затею. В конце концов, ему не впервой притворяться беспомощной жертвой ради собственной игры, и если от этого Инеж легче, то почему бы не пойти у ситуации на поводу.       Как показывает недавний опыт, чем больше власти оказывается у Инеж, тем неожиданней и поразительнее результат. Даже если она наказывает его, то этим всё равно награждает.       — И зачем же меня заманили сюда? — интересуется он. — Для чего маленький Призрак решил поймать меня?       — Какая любопытная жертва… — в тон ему отвечает Инеж, и он слышит её теплый солнечный смех.       Он бы хотел сцеловать его с её губ…       — Смотри! — Инеж поднимает руку и мягко касается его щеки, побуждая повернуть голову. — Там, в море!       Отсюда видна череда бесконечных разноцветных крыш Кеттердама, а за ними широкая полоса сине-зеленого моря, сливающаяся с горизонтом. Солнце поднимается из его глубин, заливая мир расплавленным золотом, а в небе…       — Белые киты! — выдыхает Инеж, пока он на мгновение теряет дар речи, завороженный открывшимся видом.       Белоснежные облака, похожие на гигантских рыб, переливаются радужными боками, словно громадные мыльные пузыри. Ветер несет их над морем, будто бы заставляя медленно шевелиться огромные неуклюжие хвосты.       Каз не может оторвать глаз от этого зрелища. Сознание будто бы раздваивается, откуда-то из глубин памяти всплывает голодный тощий мальчишка, точно так же стоящий на краю крыши и вглядывающийся в небо. Он уже стоял однажды здесь, отчаянно желая добиться своего и не веря в то, что когда-нибудь вырастет.       Каз оставляет Инеж и завороженно шагает ближе к краю. Это он! Он жив и живет! Он сыт, носит хорошую обувь и не испытывает нужды практически ни в чем. Он отомстил за Джорди, добился всего, о чем мечтал тогда. Он превзошел задиру Яна, научился всем карточным трюкам и выжил во всех потасовках, он добился уважения всей банды и возглавил её!       Всё чего желал мальчишка Каз, ещё не приобретший новой фамилии, осуществилось. На его месте ныне стоит Каз Бреккер, и у него есть всё, что он когда-либо загадывал. Даже новая шляпа.       Он замирает в каком-то необъяснимом восторге и запрокидывает голову, позволяя ветру трепать его волосы и вдыхая пропитанный морской солью и керосиновыми парами воздух.       Самое высокое здание в окрестностях Клепки. В его детстве оно не было заброшенным, и ему приходилось проскальзывать мимо охранников, высчитывая время между сменой караула, чтобы попасть на крышу. Потом он вырос и разочаровался в рассветах, с тех пор предпочитая выгадывать лишний час сна или тренировок на ловкость пальцев.       Он даже не вспомнил этого здания, пока не оказался на том самом месте, где когда-то стоял.       Теплое колыхание воздуха рядом подсказывает ему о приближении Инеж. Он наконец вспоминает о её присутствии. Знала ли она?.. Едва ли. Но именно она привела его сюда, будто бы призывая поставить точку в предыдущей истории.       И начать новую.       Он осторожно берёт руку Инеж в свою и тянет на себя, прижимая её ладонь к солнечному сплетению. Он не умеет просить о таком, не знает, как выразить своё неравнодушие, благодарность. Получается нелепо, глупо, неправильно…       Её руки мягко обхватывают его поперек груди, а теплое тело прижимается к спине. Инеж обнимает его так нежно и бережно, словно он может разлететься вдребезги от любого движения.       Каз смотрит на город, на кружащих вдалеке чаек, привычно считает снующие в туманной дымке корабли и чувствует, как теплая волна зарождается где-то в груди и захлестывает его с головой. Женщины и дети в такие моменты начинают рыдать, а у него просто перемыкает в горле и он рвано выдыхает, чувствуя, как хватка Инеж становится крепче.       — Когда я смотрю на рассвет над Каттердамом, я начинаю думать, что этот город и впрямь достоин спасения, — тихо произносит она. — Высота делает всё иным.       — Опасная красивая иллюзия, — так же тихо отвечает Каз. — Ей слишком легко обмануться.       Он не говорит, что боялся этого всегда и боится до сих пор. Каттердам слишком коварен и многолик, он найдет способ сокрушить тебя, если доверишься ему хоть на миг.       — Этот город не нуждается в спасении, — произносит Каз задумчиво.       — Но ты — да.       Руки Инеж скользят по его груди, и Каз медленно оборачивается, ловя её взгляд.       — Ты достоин большего, чем быть чудовищем, таящимся в его недрах, — Инеж смотрит пристально, безжалостно. — Это твой город, Каз. Ты достоин того, чтобы видеть его с высоты тогда, когда этого захочешь именно ты. Ты достоин того, чтобы чувствовать радость, силу, гордость или наслаждение. Именно ты, не кто-то другой!       — Я чувствую всё это, — откликается Каз. — Особенно когда одерживаю победу или получаю хороший куш.       — А тебе достаточно этого, Каз?       На этот вопрос у него ответа нет. Он осторожно отстраняется, Инеж не удерживает его и позволяет отойти на несколько шагов. Каз не отводит глаз от далекого моря и плотно сжимает губы.       Достаточно ли ему того, что он имеет? Конечно же нет! Заповеди Гезена не для него, он не умеет довольствоваться малым. В нём по-прежнему кипит эта жгучая вязкая жадность, которая желает большего, которая всегда желает большего.       Власти, могущества, надежды, уверенности в завтрашнем дне, женщины, которая остается рядом с ним лишь до тех пор, пока хочет этого сама. Он желает, чтобы она всегда выбирала именно его, чтобы она хотела быть рядом, чтобы она любила лишь его одного.       А ещё он хочет совсем странных вещей: смеяться, радоваться солнцу, небу и её улыбке, позволять себе то, от чего всегда сдерживался, делать что-то именно для себя, а не для очередного плана или дела.       — Нет, — он и сам не сразу понимает, что говорит это вслух. — Мне не достаточно!       — Знаешь, что такое счастье в моей религии? — Инеж подходит ближе. — Это подарок. Нежданный, незаслуженный подарок! Ты ничего не сделал, чтобы получить его. Счастье не покупают и не продают, его невозможно заслужить или обменять, у него нет мерок и цены.       — Звучит достаточно несправедливо.       — В Керчии за счастье принято биться едва ли не насмерть, верно? — Инеж печально улыбается. — Вот только когда победа уже в твоих руках, чувствуешь ли ты себя счастливым?       — Иногда, — Каз протягивает к ней руку и несмело касается локтя. — Хотя чаще за победой открывается новая бездна проблем. С другой стороны, подаркам в этом городе доверять тем более не стоит.       — Подарки нам дарит судьба, а не люди, — Инеж медленно ведет ладонью по его рукаву. — Мы можем лишь жить этим моментом счастья, либо принимая его, либо отвергая вновь и вновь. Мы не знаем, когда придет наша пора покинуть этот мир, Каз. Нельзя все время откладывать жизнь на потом!       Каз вздрагивает, когда её теплые пальцы касаются его запястья.       — До сих пор это было залогом нашего благополучия, — упрямо произносит он. — Где бы я был, если бы ждал подарков судьбы?       Инеж улыбается с той ласковой мудростью, с которой, верно, улыбаются Святые своим прихожанам, и осторожно берет его ладонь. Каз бездумно любуется искорками солнца в её волосах. Инеж тянет его ладонь на себя, и он поддается каждому её движению.       — Я не знаю такого человека, кто бы был их достоин больше, — тихо выдыхает Инеж. — Не жди ничего, Каз, но и не отвергай то, что получаешь…       Она прижимает его ладонь к своей щеке, так что он ощущает подушечками пальцев бархатистость и нежность её кожи. Каз замирает, наслаждаясь каждой секундой этого рассветного чуда. Сейчас озаренная лучами восходящего солнца Инеж действительно кажется святой, пришедшей к нему откуда-то из другого мира.       Дыхание перехватывает, когда Инеж кидает на него испытующий взгляд из-под ресниц и медленно прижимает его руку к своим губам. Казу кажется, что мир расплывается и тускнеет, проваливается куда-то в небытие, оставляя лишь их двоих в этом странном невероятном единении.       Голубой шарф развевается на ветру, когда он берет её свободную руку в свою и так же медленно подносит к своему лицу, целуя её хрупкие сильные пальцы.       Даже если это очередное испытание Каттердама, даже если это лишь иллюзия счастья, Каз никогда не сможет найти в себе сил его отвергнуть. А если всё это действительно подарок судьбы, то он все равно не сможет объяснить себе, чем заслужил его.       Он просто благодарен Инеж за эти краткие мгновения безоглядного искреннего счастья, пусть и не знает, как выразить это словами или же без слов.       Но кажется, она понимает.       Солнце выходит из моря и занимает свое законное место на небе, заливая светом полусонный тихий мир. И первые чайки оглашают город сварливыми громкими воплями.       Инеж ослепительно улыбается Казу, и он несмело улыбается в ответ.       — Это ещё не всё, — она качает головой. — Пойдём!       Рядом с кирпичной трубой постелен старый клетчатый плед, явно позаимствованный из Клёпки. Дорожная сумка с торчащим оттуда термосом выглядит здесь донельзя естественно.       — Я подумала, что позавтракать будет неплохой идеей, — легко произносит Инеж и первой усаживается на плед. — Будешь яблоко?       Он следует её примеру, чуть морщась, когда приходится согнуть колено, и занимает место напротив неё, машинально принимает яблоко и надкусывает его. А затем внезапно издает смешок.       — Это выглядит так, будто мы — дети, тайком сбежавшие из Клёпки, пока Хаскель и остальные не видят. Не хватает только горсти юрды и окурка сигары.       — И что бы ты сделал, если бы мы были этими детьми? — Инеж смотрит на него с улыбкой. — Научил бы меня жевать юрду?       — За яблоко? Возможно! — Каз прислоняется спиной к кирпичной кладке и вытягивает ноги. — Или я мог бы показывать фокусы за награду!       — Это уже интереснее!       Инеж придвигается ближе и выжидательно смотрит на него. Каз неторопливо приканчивает яблоко и приподнимает брови в немом вопросе.       — Что?       — Я жду обещанные фокусы! — Инеж жеманно надувает губы, но, не удержав эту маску и нескольких секунд, заливается смехом.       — Извольте!       Каз проказливо ухмыляется, тянется рукой к её щеке, бережно касается волос тыльной стороной ладони, скользит ещё ниже… и торжественно достает у неё из-за уха огрызок яблока.       — Каз!       Она отталкивает его руку и несильно ударяет по плечу. Каз бесстыже смеется, запрокинув голову.       — Каз Бреккер!       — Это была бесплатная версия! — сквозь смех выдавливает он. — За остальное я требую со зрителей плату!       — Ты уже получил яблоко!       — Настоящие артисты за еду не работают!       — Ты не артист, Каз, ты жулик! — Инеж смеется тоже. — Бессовестный!       — Тебя это удивляет? — хмыкает он самодовольно.       Инеж вдруг стремительно наклоняется к нему и оставляет невесомый поцелуй на краешке его верхней губы, а затем так же быстро возвращается на свое место.       — А теперь покажи мне фокус!       Каз щелкает пальцами и протягивает ей возникшую будто из ниоткуда пуговицу. Она давно валялась в его кармане без дела.       — А ещё?       Каз удивленно приподнимает брови, Инеж закатывает глаза и вновь наклоняется к нему с поцелуем.       На этот раз пуговица исчезает в его руках, чтобы возникнуть вновь у Инеж в кармане.       — Ещё? — спрашивает Каз насмешливо и ухмыляется, когда Инеж кивает.       Он намеренно приоткрывает рот, когда она целует его в следующий раз и на этот раз сам вовлекает её в поцелуй, прикусывая её губу и проскальзывая языком в её рот. Как ни странно, Инеж не имеет ничего против. Наоборот обнимает за шею, позволяя ему целовать её всё жарче и дольше.       Когда она всё же отстраняется, её дыхание заметно тяжелеет, как и у самого Каза.       — Теперь ты должен мне по-настоящему особенный фокус!       — Ну… я могу добросить огрызок вон до той крыши! Устроит? — Каз делает вид, что замахивается.       — Эй, так нельзя!       Инеж с возмущенным восклицанием оглядывается, давая Казу возможность незаметно перекинуть кое-что из одной руки в другую.       — Ладно. Если нет, то может быть тебе понравится такой фокус?       Он щелкает пальцами, и крохотный огонек загорается сам собой над указательным пальцем, точно огонек свечи.       Инеж невольно ахает и завороженно смотрит на дрожащий язычок пламени.       — Быть может, во мне внезапно открылись силы инферна, что думаешь? — невинно произносит Каз. — В темноте, правда, было бы эффектнее.       — Что это?       — Немного специфической химии и фокус, который лучше проворачивать в перчатках, — Каз морщится и быстро дует на пальцы. — Знакомый факир научил, а я позаимствовал у купчика парочку ингредиентов.       — Я даже не сомневалась, — Инеж качает головой, наблюдая, как он сует покрасневшие пальцы в рот. — Ты собирался притвориться инферном?       — Скорее иметь возможность быстро что-нибудь поджечь, — Каз усмехается. — Просто приятный фокус, которому я научился заодно. Глотать отмычки было сложнее.       — Оу…       — Я бы не рекомендовал интересоваться, как именно я пронес их в Ледовый Двор, — Каз с прежним интересом заглядывает в сумку. — Аппетит отбивает на раз.       — Ну, явно не тебе, — замечает Инеж при виде того, как Каз выуживает из сумки сверток с бутербродами и без зазрения совести присваивает его себе.       Каз философски пожимает плечами и вгрызается в душистый хлеб. Он от души наслаждается этим утром и не намерен отказывать себе в простых радостях жизни. Инеж решительно отбирает у него второй бутерброд, разворачивает его, но не ест, а лишь озадаченно водит языком по губам и хмурится:       — Опять этот вкус... С каких пор ты пьёшь по утрам, Каз?       Он замирает внутренне, но отвечает с небрежным спокойствием:       — Просто заливал порез. Наверное, что-то попало на губы, а то негоже ведь хорошему виски пропадать.       Инеж хмыкает и принимается за еду. Каз переводит дух и заставляет себя держаться естественно. Он чуть не допустил ошибку. В следующий раз придется прополоскать рот одеколоном. Это в любом случае проще объяснить.       Лечение Нины помогает, несомненно. Оно облегчает восприятие, заставляет воду отступать, отгоняет призраков подальше. Прикосновения перестают быть мучительными, и он всё чаще находит в них нечто приятное.       Но он всё ещё не уверен в себе, все ещё боится реакции собственного тела. Алкоголь отгораживает его призраков невидимым барьером, делает его неуязвимым для прежних страхов. Каз уже вычислил, что полбокала крепкого виски делает больше, чем самое сильное самообладание, которое он проявляет сам по себе. Чтобы безбоязненно целовать Инеж, проводить с ней время, держать её за руку, хотеть её, нужно всего лишь немного подкреплять тот эффект, который у него уже есть. Для подстраховки.       Обычно он успевает выпить нужную порцию перед тем, как она появится в его окне, или прямо при ней, если позволяет случай. Это немного, это не наносит ему вреда, но позволяет чувствовать себя свободно и раскованно. С Инеж мир расцветает, становится ярче и притягательнее, и Каз не хочет от этого отказываться.       Тяжелее всего, если он не знает, когда она придет в следующий раз, как было в последние дни. Первые несколько вечеров он ещё надеялся, а затем махнул рукой и ложился спать без всякой подстраховки. Всё стало тусклым и серым без Инеж, и Каз каждое утро с трудом преодолевал усталость, когда раздражала буквально каждая мелочь.       Сегодня всё изменилось, и он снова почувствовал интерес к жизни. Каз знал, что она придет к нему, и успел принять меры. Он не хочет, чтобы Инеж знала, насколько он не уверен в себе. Это просто его страховка, что он не оскорбит её вновь, не отторгнет невольно, но отвратительно. Алкоголь — всего лишь инструмент, позволяющий ему добиваться цели.       Рано или поздно Каз перерастет стадию страха и откажется от всего лишнего. А пока пусть будет так. Так надежнее.       Он всегда успеет бросить. Это легко.       — В итоге Призрак похитил босса Бочки, показал ему рассвет и накормил завтраком, — невозмутимо произносит он. — Неплохое начало дня!       — Рада слышать, — Инеж улыбается. — Последнее время хорошего случается немного. Я хотела, чтобы это изменилось хотя бы сегодня. В нашу прошлую встречу…       Каз поднимает руку, прерывая её.       — Я хочу, чтобы ты кое-что знала! Можешь задолжать мне деньги, виски, хоть все пуговицы с пальто Джаспера, но не это.       В кармане лежала ещё и монетка, но Каз сознательно выбрал пуговицу. Деньги и поцелуи — не те вещи, которые должны пересекаться. Не в случае Инеж. Не в его случае.       У Инеж растерянный вид, и Каз спешит продолжить:       — Мне ничего не нужно. Я не хочу ничего, если ты делаешь это через силу, и я не буду настаивать на продолжении, которого ты не хочешь.       — В нашу последнюю встречу я кое-что поняла, — мягко произносит Инеж, когда он замолкает. — У меня… действительно бывают плохие дни. Я не знаю, почему так среагировала на тебя тогда и почему сегодня реагирую иначе. Но, возможно, мы изначально выбрали неправильный путь…       Каз внимательно слушает её.       — Такое чувство, что мы действительно пытаемся равняться на Пима, — Инеж усмехается. — За несколько дней перейти к главному, не теряя темпа и скорости.       — Сомневаюсь, что его возможно догнать, — хмыкает Каз. — В Бочке всё происходит быстро. Здесь так заведено.       — Но мы не обязаны быть такими, какими нам предписано, — Инеж опускает взгляд. — В это утро ты был счастлив куда больше, чем во все наши прошлые ночи. И я тоже.       С этим трудно поспорить. Каз не хотел бы сейчас возвращаться в своё жилище, даже вместе с Инеж. Он бы предпочел в принципе забыть про реальный мир.       — Пожалуй.       — Возможно, нам нет нужды спешить, — Инеж ловит его взгляд. — Мне нравится, когда ты рядом, Каз. Когда ты смотришь на меня, когда говоришь со мной, улыбаешься мне, смеешься, рассказываешь истории или просто молчишь.       Каз не знает даже, что на это сказать, он отводит глаза, закусывает губу и с трудом выталкивает относительно подходящие слова.       — Мне тоже… нравится.       Инеж задорно подмигивает:       — Как насчет того, чтобы добавить в нашу жизнь чуточку счастья? Если тебе понравилось это утро, разумеется.       — Что ты имеешь в виду?       — Мы не знаем, что готовит нам будущее, — Инеж осторожно касается его ладони. — Мы оба изменились, Каз! Мы больше не те дети из недр Бочки, мы больше не Отбросы, ненужные ни одной живой душе. Давай позволим себе то, что никогда не позволяли раньше! Будем проводить время вместе, не пытаясь превзойти Пима и Джеса вместе взятых — скажем, пойдём по дороге традиций, если уж порядки Бочки нам не подходят.       Слово “традиции” Казу уже не нравится. Где начинаются традиции, там неизбежно появляются и “приличия”, Гезен прости! Та вещь, о которой он не имеет ни малейшего понятия, кроме обрывочных знаний, почерпнутых из книг и скопированных из манер знакомых ему людей.       Та вещь, которая чертовски плохо сочетается с выживанием и чрезвычайными ситуациями.       — Предлагаешь перестать встречаться по ночам?       Каз очень старается не выпустить в голос ни толики разочарования.       — Вот ещё! Я предлагаю сделать эти встречи интереснее, — Инеж улыбается ему. — Раз уж мы привязаны к Каттердаму, мир сходит с ума, а война уже стоит на пороге, то мы имеем право исполнить хотя бы несколько своих желаний! Вместе.       — Желаний?       — Есть много вещей, о которых я мечтала на протяжении многих лет, — Инеж отворачивается. — И поверь, я мечтала не о ножах и драках. Я хотела встречать рассветы, слушать музыку, собирать цветы. Думаю, и ты хотел многого, не связанного с бумагами и бандитскими разборками, но никогда даже не пытался воплотить.       Каз молчит. С одной стороны, ему хочется отмахнуться от всего этого. Он давно разучился хотеть что-то… настолько несерьезное. С другой же — это так созвучно его недавним мыслям, когда он сидел на каменных ступенях и смотрел на темную мутную воду.       Он никогда бы не сумел предложить это Инеж, не сумел бы даже сформулировать, но она в который раз опередила его.       — Ты это сделала сегодня? Исполнила моё желание?..       Инеж пожимает плечами и в этот момент кажется странно уязвимой.       — Я запомнила, что ты когда-то любил высоту.       Пим бы от души посмеялся над ней и над этой затеей, и всё в Казе сейчас требует того же. Они уже не дети, у нет времени на эти детские игры, нет светлых надежд, нет радости. Бочка давно убила в них возвышенность души и веру в чудо. Это несерьёзно, глупо и… он этого хочет. Он действительно был счастлив этим утром, и он хотел бы увидеть такое же счастье на лице Инеж.       — Какие у тебя желания? — спрашивает он с любопытством. — Лучше, конечно, чтобы они включали в себя вооруженные налеты или ограбления…       — Ты невыносим!       Она смеется снова, и Каз внутренне слегка расслабляется. Когда на лице Инеж улыбка, у него просыпается надежда, что он хоть что-то делает правильно. Пим что-то говорил о том, что девушек нужно смешить.       — Я хочу послушать керчийскую оперу! — заявляет Инеж, но не успевает Каз на ходу продумать план, как отправить её туда в сопровождении купчика, как она мстительно добавляет. — Без посторонних.       Всех активов Каза определенно не хватит для того, чтобы убедить главу оперы дать представление на пустой зал для одного зрителя. Эту задачу нужно решать как-то иначе.       — Допустим. А ещё?       Детали он продумает позже. Это можно сделать по уму, не привлекая внимания. И быть может, он даже отправится с ней. Каз — не поклонник высокого искусства, но если они должным образом замаскируются, то у него будет возможность ещё раз полюбоваться на Инеж в образе дамы из высшего света.       — Твоя очередь.       Что-то подсказывает ему, что лучше не афишировать желания, связанные с Инеж непосредственно, а заодно стоит удержаться от привычного сарказма. В голове нет ни единой толковой мысли, а хрупкий миг взаимного доверия слишком краток, и каждая секунда молчания разрушает его всё сильнее.       — Море, — выпаливает он, не дав себе труда задуматься. — Теплое море на побережье. Я когда-то плавал в таком — в детстве. Хочу побывать там ещё раз.       Это самое нелогичное, что он мог бы захотеть с его-то опытом. Разве не он плыл в холодных волнах Каттердама в окружении трупов? Разве не он почти утонул в подземной реке во Фьерде? Какого черта творит его язык?       В принципе если взять с собой на побережье Нину, то всё должно получиться. Вдвоём с Инеж они сумеют откачать его от воды и унять последующий приступ паники. Каз опасливо косится на Инеж, пытаясь считать её реакцию, но она лишь кивает, принимая к сведению. Каз делает приглашающий жест, предлагая ей продолжить.       — Хочу провести с тобой целый день, украв тебя у всей твоей работы и банды, — Инеж лукаво склоняет голову набок. — Считай, что сегодня это проба пера!       — Тогда я просто хочу украсть тебя, — Каз на мгновение задумывается. — И отвести туда, куда ты захочешь!       — Ловлю тебя на слове, — Инеж подмигивает ему. — А потанцуешь со мной?       — Если увижу тебя в платье, — Каз ухмыляется в ответ. — Я подберу подходящее в оперной костюмерной!       Многозначительное постукивание пальцами по рукояти ножа показывает, что Инеж оценила шутку. В платья оперных див обычно можно уместить как минимум трех Инеж. А ещё у Каза никогда не получалось в былые времена подбирать для неё одежду размер в размер, даже когда он находил для них с Джаспером костюмы для маскировки.       — Я, конечно, ценю твою деликатность в подборе слов, что ты хочешь увидеть, как оно с меня свалится, но имей в виду, что я могу пожелать что-нибудь не менее интересное, — с ласковой угрозой произносит Инеж. — Твоя очередь желать.       Что поделать, желания у Каза не отличаются духовностью и высокой моралью.       — Нормально поесть в хорошем месте, — честно говорит он. — Чтобы быть сытым, чтобы было спокойно, никто не трещал над ухом, и не было необходимости закрывать глаза, когда погружаешь ложку в тарелку.       Инеж понимающе кивает. Это редкое удовольствие в Бочке. Здесь спокойствие — отдельная награда, а есть приходится на бегу и что придется. Особенно Казу с его образом жизни. Иногда кажется, что он живет на кофе и нескольких сухарях. Одно время Нина всерьез пророчила ему язву желудка, но Каз отмахивался от её беспокойства так яростно, что та, в конце концов, оставила его в покое.       — Думаю, это можно реализовать, — отзывается она со смешком.       — Нас могут убить в момент исполнения любой из этих прихотей, — не без веселья замечает Каз.       И это правда. Они собираются вдвоем плясать на проволоке и сейчас рисуют у себя спине яркую мишень. С другой стороны, у них есть весь их богатый опыт воровства и самых рискованных авантюр, чтобы догнать эту жизнь и успеть украсть у неё хотя бы несколько крох счастья. Каз доселе никогда не рассматривал концепцию кражи именно с этой точки зрения. А между тем афера имеет все шансы стать не менее захватывающей, чем все, которые он проворачивал до этого.       — По крайней мере, мы будем хоть сколько-нибудь довольны жизнью в этот момент, — философски откликается Инеж. — Будет не так обидно, согласись.       — Аргумент, — соглашается Каз и протягивает ей руку. — Значит, желание на желание? Сделка есть сделка.       Инеж торжественно пожимает его ладонь.       — Сделка есть сделка.       Прежде Каз никогда ещё не закреплял сделки поцелуями, но что-то подсказывает ему, что это может стать приятной традицией.