Хроники Золотой империи: Злодейка и Героиня

      Вечерняя столица по-особому прекрасна. Редкие кафе и таверны готовились к наплыву посетителей: работники протирали окна и двери, выносили на освободившиеся тротуары столики и стулья; по улице разносился запах свежей выпечки, пряных блюд и ароматных кофе и чая. Исчезла привычная дневная толкучка из сотен, а то и тысяч спешащих туда-сюда людей. Её сменили прогуливающиеся за ручку пары, дамы и господа с породистыми зверушками и просто возвращающиеся домой работники. Пока что, в пять часов вечера, их было немного, но примерно через полчаса улицы северного района столицы оживут, наполнятся голосами и смехом юристов, адвокатов, следователей и прочих трудящихся в этих местах «законников». Кафе и таверны будут забиты до отвала, наполнятся радостным, временами пьяным гулом. Быть может, какой-то счастливчик, выигравший дело или заключивший особенно выгодную сделку, устроит знатную попойку, и его с друзьями восторженные крики будут слышны в округе. А может, где-то засядут опытные работники и будут в полголоса обсуждать подробности какого-то дела, и тогда, если расположить их к себе, можно будет выведать у них интересные детали.       Как бы то ни было, а вскоре северный, юридический район столицы вновь оживёт, как и остальные четыре: южный, восточный, западный и центральный.       Андромеду несказанно радовало, что Элизабет выбрала именно это время для встречи: когда нет дневной спешки и толкотни и можно без проблем найти друг друга, но вместе с тем, легко слиться с неторопливым, расслабленным потоком людей, затеряться в толпе. Андромеда спокойно вышагивала по мощёному тротуару, рассматривая вывески. Где-то неподалёку должно располагаться старое и довольно престижное адвокатское агентство, возле которого её поджидала Элизабет.       Наконец взгляд остановился на нужной, чёрной с золотыми витиеватыми буквами, вывеске, и Андромеда немного ускорила шаг, пытаясь отыскать знакомую, ярко-красную макушку. Лишь несколько мгновений спустя она осознала всю бессмысленность этих попыток. Усталый мозг подшутил над ней в очередной раз.       Аурум, она же сама предложила перекрасить волосы Элизабет.       Внезапно, приветливо размахивая рукой, из толпы вынырнула невысокая девушка, прячущаяся под широкополой шляпой, и двинулась навстречу Андромеде.       — Не узнали? — усмехнулась она, приблизившись. Элизабет — а это была именно она — сняла шляпу и, прижав её к груди, присела в реверансе. Её волосы — теперь русые и едва касающиеся плеч — пушистым облаком разметались вокруг лица. Нарисованные веснушки добавляли ей озорства, а едва заметный макияж делал её моложе на вид. Если бы не голос и знакомая манера исполнения реверанса, Элизабет было бы не узнать.       — Да что вы себе позволяете! — вскинулся следовавший тенью за Андромедой рыцарь. Угрожающе звякнули ножны.       Андромеда приподняла руку, останавливая его, и бросила на него предостерегающий взгляд. Рыцарь сник, приоткрыл рот, словно собирался возразить, но вмиг передумал, махнул головой и отступил на шаг, смиряясь. Вот и отлично.       — Мисс Харбор, смею предположить? — приветственно кивнула Андромеда.       Элизабет на миг непонимающе подняла брови, но буквально в следующую секунду в её глазах вспыхнуло осознание, и, обворожительно улыбнувшись, она ответила:       — Так точно, леди Стернбилд. Желаю служить на благо герцогской семьи.       — В таком случае, прошу за мной, мисс Харбор.       

***

      Андромеда задержала дыхание, ступив на порог столичного поместья Стернбилд. Аурум, сколько воспоминаний связано с ним? В нём она взращивала свои ненависть к Анне и боль от потери Сиона и строила планы по его возвращению. В библиотеке поместья она зачитывалась книгами по алхимии, разыскивая информацию о приворотных зельях. Именно в столичном поместье она впервые встретилась с грозой и одиночеством, и с тех пор они пугали её до дрожи. Навеки отпечатались в памяти ребёнка вместе с той напряжённой ночью, когда стены содрогались не от силы грома, а от десятков торопливых, бегущих шагов. Тогда умер бывший герцог Оденберг, погрузив империю в напряжённое ожидание бури, следующей за этим.       Бури, что на счастье так и не пришла.       — Добро пожаловать в столичное поместье Стернбилд, леди Харбор, — собравшись, проговорила Андромеда. — В сердце северного района столицы. Так что работы будет много, мисс Харбор. И вся она должна быть выполнена по высшему разряду. Впрочем, это мы обсудим чуть позже.       На встречу вышел немолодой дворецкий и почтительно склонился:       — Приветствую, леди. Как вы просили, мы подготовили Небесную гостиную.       — Благодарю. — Андромеда кивнула на приоткрытые нежно-голубые двери. — За мной, мисс Харбор. Я собираюсь поговорить с мисс Харбор один на один, так что прошу оставить нас, — добавила она дворецкому и рыцарю       — Слушаюсь, леди, — покорно произнёс дворецкий и, перехватив хмурящегося рыцаря под руку, потащил того к лестнице.       — Мисс Харбор, значит, — пробормотала Элизабет, стоило дверям Небесной гостиной закрыться за ней.       Андромеда молча опустилась на диванчик, взяла с кофейного столика чашку горячего — Аурум, благослови того, кто придумал заклинания, сохраняющие температуру — чая и жестом пригласила Элизабет сесть напротив. Та хмыкнула, но послушалась.       — Теперь мы можем поговорить, милашка? — вполголоса спросила она.       — Вы можете наложить на комнату звукоизоляцию? — также тихо уточнила Андромеда, скосив взгляд на дверь. В верности слуг поместья она не сомневалась, но перестраховка всё равно не бывает лишней. Пусть даже случайно, но они могли узнать то, что не следовало, и тогда… Андромеда думать не хотела о том, чем могла бы обернуться для всех ненароком раскрытая тайна. Враг слишком неуловим и осторожен, чтобы позволить себе ослабить бдительность хоть на миг.       — Разумеется, милашка. Дай мне только несколько минут. — Кончики пальцев Элизабет вспыхнули, и она, сосредоточено хмурясь, стала чертить замысловатый магический круг. Её движения неторопливые и неуверенные, неопытные, как у человека, мало пользующегося магией. Такие же были у Анны в тот день. — О, Оксидий, и почему, когда наблюдаешь за Оденбергом, магия кажется куда проще, чем в реальности? — возмутилась Элизабет, завершив магический круг. Он вспыхнул и волной света прокатился по комнате, покрыв её от пола до потока рябью, которая мгновение спустя потухла, не оставив после себя ничего. — Готово, милашка.       — Благодарю, мадам. — Андромеда отставила чашку и притянула на колени расшитую созвездиями сумочку, достала из неё стопку бумаг и передала её Элизабет. — Энн Харбор. Отныне это ваше имя, мадам. А эти бумаги — ваша новая жизнь. Я прошу внимательно ознакомиться с ними, чтобы в дальнейшем не возникли проблемы. Надеюсь, некоторые пункты не вызовут у вас затруднения, учитывая… род вашей деятельности, — едва уловимая нотка презрения всё же проникла в слова.       — Милашка считает, что я думаю только о сексе и чл…       — Мадам! — прикрикнула Андромеда и тряхнула головой, пряча уши под волосами. — Я и так отношусь снисходительно к вашей панибратской манере общения, так что прошу не переходить грань ещё больше. Какие бы отношения ни связывали вас с моим братом, вы всё ещё говорите с благородной леди, а не куртизанкой из вашего борделя.       Аурум, она и подумать не могла, что без герцога Оденберга и груза неприятных открытий общение с Элизабет вызовет затруднения. Но вот они остались одни, и Андромеда ощутила медленно разрастающиеся внутри непринятие вперемешку с отвращением. Годами она считала куртизанок грязными, порочными, ведомыми инстинктами. Она осуждала Асмодея за связь с ними, за то, что шёл на поводу у похоти, пусть и всё равно продолжала прикрывать его отлучки. Любовь к нему перевешивала неприязнь к женщинам, с которыми ей никогда не доводилось сталкиваться в реальности. Но вот одна из них сидела перед Андромедой и с понимающей улыбкой вертела в руках чашку. И была одновременно так сильно похожа и не похожа на созданный разумом образ, что внутри всё разрывало от противоречий.       В Элизабет Андромеда видела воительницу, несгибаемую и могущественную. Умную женщину, способную лавировать в хитросплетении подпольных интриг. Но в то же время её совершенно не заботили общественные нормы, статус и этикет. Они не интересовали Элизабет, не были ей нужны. И её почти идеальные — куда лучше, чем у Анны — реверансы всё равно отдавали насмешкой и пренебрежением. Андромеде, с самого рождения окружённой аристократичным лоском, приходилось снова и снова напоминать себе о том, что женщина перед ней, несмотря на все её достоинства, оставалась всего лишь куртизанкой. Да, в элитном борделе и отнюдь не рядовой, а самой мадам, но… это не отменяло низменности её положения.       — И всё же ты дочь своего отца, — хмыкнула Элизабет и беззвучно опустила чашку на блюдце. — Отрадно. Не будь, милашка, ты и твой брат внешне так похожи на отца, я бы подумала, что герцогиня Стернбилд не верна своему дорогому мужу. Но теперь я спокойна за честь рода Стернбилд.       — О чём вы? — изогнула бровь Андромеда, неотрывно наблюдая, как Элизабет с удивительным аристократизмом расправила платье. Мимолётное движение, продиктованное привычкой — та даже не взглянула на свои действия. Странно…       — Разве не очевидно? Благородная леди, дочь сноба Стернбилда — без обид, милашка, — будущая императрица и совершенно безразлично относится к проститутке? Это странно. И не смотри на меня так, милашка, — усмехнулась Элизабет, поднесла к губам чашку — и замерла, словно что-то осознала. Кивнув самой себе, она оттопырила мизинчик на манер крестьянок, пародирующих аристократок, и спокойно притронулась к чаю. Андромеда нахмурилась: она отчётливо видела очередную неразгаданную загадку, ответ на которую теперь хотелось узнать.       — Я знаю, как такие леди, как ты, относятся к таким, как я, — тем временем продолжала Элизабет. — И некоторые мужчины, такие, как твой отец, тоже. Словно к мусору под ногами. Так что ты неплохо держишься — невинная шпилька не самое страшное из всего, что мне доводилось слышать.       — Злитесь на это? Считаете, что такое отношение несправедливо?       — Считаю это лицемерием, — пожала плечами Элизабет. — И ладно мужчины — с идиотами, которые выходят с борделя и талдычат о грязи проституток, ничего не поделать. Но вот такие леди, как ты, милашка, — другое дело. Разве не глупо отрицать нашу схожесть?       — Схожесть? Говорите, что между мной и… и женщинами, продающими своё тело есть что-то общее? — вспыхнула Андромеда.       — А разве ты сама, милашка, занимаешься не тем же? — склонила голову на бок Элизабет. — Продаём тело… И то правда. Вот только мы хотя бы видим плату за это. А что на счёт тебя? Сколько тебе было, когда тебя обручили с принцем? Три? Четыре? Ты же даже не осознавала, что это значит, не так ли? — Она отпила чая. — Взрослые просто решили, что это выгодно. Тебя продали, милашка. И, в отличии от меня, без твоего на то согласия.       — Это не одно и то же, — прошипела Андромеда, вцепившись в чашку. — И Сион совершенно не такой, как все эти мужланы, ублажая которых вы зарабатываете на жизнь. В конце концов, в отличие от вас, на меня смотрят как на человека, личность, а не как на кусок мяса.       — Ой ли? — фыркнула Элизабет. — Милашка, я согласна — тебе повезло. Твой принц — солнце, если верить слухам. Но что, если бы он был тем ещё ублюдком? Бил бы тебя? Насиловал? Быть может, изменял бы? А если бы твой милый брат был чудовищем, которое не прочь позариться на собственную сестру? Или уважаемый герцог Стернбилд оказался не обременён моралью и решил, что юная красавица-дочка куда лучше приевшейся жены? Ты счастливица, милашка, потому что ещё не встречала плохих мужчин. Не встречала чудовищ в человеческом обличии. Но не всем повезло так, как тебе. — Она опустила взгляд в чашку, словно говорила о чём-то сокровенном, личном. Впрочем, быть может так и было. — Понимаешь, милашка, многие благородные леди в итоге попадают в лапы тех ещё моральных уродов. Терпят ужасную, полную боли и унижений жизнь. Рожают им детей, как породистые собачки. И так снова и снова, пока…       — Не утратят себя, — закончила Андромеда, вспомнив мать. Тусклую и серую, похожую больше на тень, чем на человека. Интересно, какой она была до встречи с отцом? — И тем не менее, я всё ещё не могу полностью согласиться с вашим утверждением. Это… то, что требует некоторых размышлений. Впрочем… — Она постучала по краю стола. — Вы правы, осуждать вас я не имею права. В конце концов, у вас вряд ли был выбор. Не думаю, что у одинокой женщины из Берга было много вариантов трудоустройства в империи.       — Особенно, если она не знала языка, — с выраженным бергским акцентом произнесла Элизабет и одним глотком осушила оставшийся чай. — Хах, выбор есть всегда. Разве не так говорят, милашка? — вновь на чистом аургентском продолжила она.       — Но не у всех, — вздохнула Андромеда. — Мадам, могу я узнать кое-что?       — Всё, что захочешь, милашка, — беззаботно ответила Элизабет, сложив руки на столе.       — Почему вы прибыли в империю? Берг суровая, холодная страна, так что мне казалось, что причины очевидны — в империи бедняку выжить легче. Но чем больше я наблюдаю за вами, тем отчётливее осознаю: вы были отнюдь не простолюдинкой. И теперь мне интересно: что могло вынудить дворянку стать куртизанкой в империи.       — А я-то всё думала, почему милашка прожигает меня взглядом? Молодец, милашка. Информация — это огромная сила, и нужно уметь собирать её даже о союзниках. Нет, не так. Особенно о союзниках. — Элизабет запрокинула голову и медленно выдохнула. — Что же, у меня нет причин скрывать что-то от тебя, тем более, что ты и сама сможешь докопаться до истины, если захочешь. Но учти, милашка, история не из приятных.       — Мне сегодня везёт на неприятные истории, — хмыкнула Андромеда. В памяти в миг воскрес разговор с Анной.       Вряд ли она услышит что-то хуже.       — Ловлю на слове. Что же… С чего бы начать? — Элизабет приставила палец к губам. — Раз уж герцогство Стернбилд граничит с Бергом, что ты думаешь о его нынешнем правителе?       Андромеда опустила взгляд, задумавшись. Не то чтобы ей нечего ответить — на самом деле об Андоре ІІІ она могла сказать многое. Даже очень многое. Вот только вряд ли нашлось бы хоть что-то приятное. Андор ІІІ славился дурным нравом и непомерными амбициями, из-за которых то и дело страдала союзная империи Калькулия. Аурум, сколько ресурсов ежегодно приходилось тратить из-за желания Андора ІІІ поиграть в войнушку! Вероятно, он был единственным человеком, за скорую смерть которого готовы помолиться и Андромеда, и Асмодей, и даже их отец. Ради благополучия родного герцогства.       Вот только могла ли она сказать всё это уроженке Берга?       — Ха-ха. Вижу, что знаешь. Он тот ещё ублюдок, не так ли? И как его ещё не свергли, м? Столько лет над этим думаю, а понять не могу. Впрочем, я отвлеклась. Главное — представление об Андоре у тебя есть. И определённо верное. Или близкое к истине, потому что поверь мне, милашка, — он куда хуже. — Элизабет сощурилась. — Уточню вот что: ты знаешь о кочевых племенах Берга?       — Немного, — честно ответила Андромеда. Она знала, что кочевые племена — исконные жители Северных королевств. Что, по легендам, они обладали особыми знаниями в магии: могли вселяться в животных, с лёгкостью влияли на погоду и владели силой вернуть мёртвого к жизни. Но самое главное — ныне они лишь пережиток прошлого, осколки былого, разбросанные по Северным королевствам. Некогда правители бескрайних ледяных пустынь теперь влачили жалкое существование, гонимые отовсюду. По крайней мере, так говорили торговцы с Северных королевств.       — Ну, не страшно, — развела руками Элизабет. — Просто запомни одно: уроженцы племён для бергцев не люди. И поверь, милашка, это не просто фигура речи. Впрочем, ты поймёшь позже. А сейчас… — Она вышла из-за стола. — Думаю, стоит представиться, как подобает. Элизабет Флисер, четвёртая принцесса королевства Берг, приветствует Андромеду Стерндбилд. — Элизабет присела в неглубоком реверансе.       — Вы… — озадачено вздохнула Андромеда. — Но… Как же? Разве… — Она зло сомкнула губы, призывая себя сосредоточиться. Если Элизабет не лгала — а что-то подсказывало, что так оно и есть, — то это значило лишь одно: по какой-то причине королевской семье Берга было легче объявить о смерти принцессы, чем устроить её поиски. Словно их совершенно не интересовало ни её благополучие, ни вероятность, что государственные тайны просочатся наружу. Словно принцесса была просто пустышкой.       — Сложно поверить в это, не так ли, милашка? Слабая и изуродованная болезнью четвёртая принцесса скончалась одним летним вечером четырнадцать лет назад. Кажется, такова официальная версия. — Элизабет сложила руки за спиной. — Что же, не так уж далеко от истины: четвёртой принцессы и вправду не стало в тот день. Осталась просто Элизабет. Как мне тогда казалось, свободная Элизабет. Наивное дитя, — покачала она головой. — Моя мать была родом из племени рофюль. Она зарабатывала на жизнь, нанимаясь разнорабочей. Служила истинным бергцам за гроши, лишь бы прокормиться. И однажды… Хах, однажды она попалась на глаза Андору и, ожидаемо, приглянулась этому развратнику. Так она попала во дворец и стала его любовницей. Одной из многих, но в то же время любимейшей. В конце концов, люди любят необычные вещи. Что уж говорить о женщине, способной превращаться в птицу? Или очаровывать кровавыми переливами волос и глаз? О, Андор был без ума от неё. Пока однажды мама не забеременела.       Думаю, милашка понимает, что со временем беременная женщина теряет привлекательность для большинства мужчин. Не встаёт у них на огромное пузо и отёкшие ноги, так уж вышло. Есть, конечно, исключения, но Андор в их число не входил. Впрочем, дело не в этом — законы Берга таковы, что любой королевский отпрыск обязан стать официальном членом королевской семьи. К детям любовниц это тоже относилось. А о связи Андора с моей матерью знали, без преувеличения, все бергские аристократы. А может и не только они. Так что у него не было иного выбора, кроме как признать меня своей дочерью и принцессой. Думая об этом сейчас… Быть может, таким образом аристократы хотели проучить его. Кочевница с королевской фамилией, чем не позор? Глупцы под стать правителю, если и вправду верили, что этот идиот образумится из-за такого. Впрочем, какая теперь разница?       Знаешь, милашка, несмотря на всё, что я расскажу тебе дальше, самым отвратительным в нём для меня было то, что он искренне меня презирал. Смотрел, как на мусор под ногами. Даже слухи о моём уродстве распустил, чтобы никто не видел «позор» королевской семьи. И ладно я, сдалась мне любовь этого урода. Дело в том, что также он смотрел на мою мать. Растяжки на её боках и животе казались ему не привлекательными. Как и несколько обвисшая из-за кормления грудь. Понимаешь, это ничтожество относилось к нам с матерью так, словно это мы виноваты во всём. Хах, сам захотел сунуть свой стручок — членом это назвать язык не повернётся — презренной уроженке племени, сам же не удосужился позаботиться о наличии противозачаточного зелья у любовницы, сам же в конце концов заделал ей ребёнка, но в итоге… В итоге козлами отпущения стали мы с мамой, а не он.       Когда-то это было больно, — усмехнулась Элизабет. — Теперь же просто смешно. От себя самой в первую очередь. Подумать только, в те времена я и вправду искренне не понимала, почему никто не хочет нас защитить, почему все закрывают на его действия глаза… Я была таким глупым ребёнком.       Андромеда приоткрыла рот, собираясь сказать что-нибудь поддерживающее, но ни одно слово так и не пришло на ум. Да и не было в этом никакого смысла. Вряд ли Элизабет нуждалась в жалости. Тогда, годы назад, возможно, но теперь — определённо нет.       — Когда мне было шесть — или семь, не помню точно — мама сильно заболела и умерла. На самом деле, удивительно, что она протянула во дворце столько, учитывая отношение к ней. В конце концов, в отличие от меня, у неё не было защиты титулом. Она так и оставалась никем…       Интересно, почему она не сбежала? Раз мне удалось, то ей тем более это было под силу. Да, со мной вряд ли, но она же просто могла бросить меня и спастись сама. Но сейчас это уже не узнать: дворец поглотил её многие годы назад. — Элизабет вернулась за стол и скрестила руки на груди. — Впрочем, то были неважные нюансы. Главное — после маминой смерти всё изменилось. До сих пор не могу точно ответить: в худшую или лучшую стороны. Наверное, в обе. Меня вдруг стали замечать, одаривать подарками, позволили изредка проводить время с братьями и сёстрами… Словно только мама мешала моей счастливой жизни. Как глупо это было.       Позже, почти через год после маминой смерти, для меня стали проводить уроки. Мне не передать словами, как я была этому рада. Меня учили счёту, письму, придворному этикету, игре на музыкальных инструментах… Уроков было так много, что я попросту не могла заметить, что что-то шло не так.       Меня не учили языкам, не учили политике или истории, зато детально посвятили в обязанности женщины перед мужчиной. Мне снова и снова говорили о том, почему во мне течёт грязная кровь и как мне посчастливилось, что Андор достаточно великодушен, чтобы оставлять меня подле себя. Тогда я не знала, что у этого ублюдка просто не было иного выбора, кроме как признать нас с мамой и оставить жить во дворце. Я не знала ничего о мире за замковыми стенами, впрочем, о мире внутри них я тоже знала ничтожно мало. Пока однажды, когда мне исполнилось тринадцать, не грянул гром… — Элизабет поджала губы, медленно вдохнула и выдохнула через нос. — Я предупреждала, что история не из приятных, милашка.       Андор позвал меня к себе. Ни с того ни с сего вспомнил о существовании своей четвёртой дочери. Впрочем, может никогда и не забывал. Я плохо помню, о чём мы говорили. Кажется, он то и дело повторял, что я очень похожа на мать. Может было что-то ещё, но я не слышала. Мне просто было страшно и холодно. Поздней ночью наедине с человеком, полные презрения взгляды которого всё ещё хранились в памяти. С человеком, который не раз причинял боль маме. Из-за которого мне доводилось слышать её слёзы и крики. Разве можно было придумать что-то хуже? Ха! Ещё как можно. Особенно, когда речь заходит о таком животном, как Андор. Помнишь, я говорила, что уроженцы племён для бергцев не люди?       Андромеда вздрогнула от обуявшего тело мороза и скованно кивнула. Она не только помнила вопрос, но и отчётливо ощущала, к чему вела Элизабет. К тому, что не хотелось произносить даже в мыслях. От одного лишь намёка на нечто столь чудовищно отвратительное, внутренности сковывало льдом. Хотелось тут же искупаться. Погрузиться в горячую, парующую воду и тереть тело снова и снова, пока не сотрётся фантомное прикосновение грязи.       Сегодня и вправду день отвратительных историй.       — В какой-то момент Андору, наверное, надоело изображать радушного хозяина. А может было просто не под силу. Иногда терпеть так сложно, знаешь, милашка. Так что он просто вдруг вскочил из-за стола, схватил меня за руку и потащил к кровати. Какое джентельменское великодушие, а? Решил в первый раз не брать прямо на столе. Тц, стоило, наверное, поблагодарить его за это, — саркастично усмехнулась Элизабет. — И если из разговора за столом я не помнила практически ничего, то с того момента, как оказалась под этим ублюдком на кровати, я помнила всё. Каждую фразу, каждый вздох, каждое прикосновение… И боль. Словно тебя изнутри разрывает на куски. И она не слабела, нет. Только становилась всё сильнее и невыносимее. Настолько, что хотелось умереть. А ещё… Ещё помню вкус пота с ладони, которой он зажимал мне рот. — Она приложила ладонь к губам, пародируя жест, о котором говорила. — Не стоит так смотреть, милашка. Это всё дела давно ушедших дней. К тому же, следующие разы я уже не помнила. Они просто стирались с памяти, стоило всему прекратиться. Он уходил, я собирала вещи и пряталась в своих покоях до следующего раза. И каждый день молилась. То ли о спасении, то ли о смерти — я уже и не вспомню. Быть может, обо всём. Потому что временами — ужасающе часто, на самом деле, — смерть казалась единственным выходом.       Но однажды мои мольбы были вознаграждены. Не знаю, услышали ли меня боги, сжалилась ли судьба или просто улыбнулась удача, но мне выпал шанс спастись. И, раз уж я теперь здесь, я воспользовалась им на полную.       В Берг прибыли купцы из империи. Я всё ещё помню те огромные корабли, от одного вида которых захватывало дух. Помню шумную пристань, запах рыбы и перламутровый блеск жемчуга, а ещё — ощущение первого в жизни полёта. То был вкус свободы, о которой я так мечтала. Не передаваемое ощущение, милашка.       Когда я увидела купцов и их корабли из маленького зарешёченного окна, я поняла — это мой единственный шанс. И я твёрдо вознамерилась им воспользоваться. Это было словно просветление перед смертью. Как когда прикованный к постели умирающий вдруг как ни в чём ни бывало вскакивает на ноги и просит принести его любимое блюдо. Я до сих пор не могу сказать, откуда у меня взялись силы, чтобы просто решиться на это. В то время мне казалось, что кроме отчаяния и боли в моей жизни не осталось ничего. Но, как оказалось, меня не так легко сломить. — Элизабет постучала кулаком в районе сердца. — В тот же день у меня созрел план. Набросок плана, если точнее. Потому что слишком многое зависело от банальной удачи. И от моей уверенности в себе. Это сейчас я могу превращаться, когда заблагорассудится, — и в подтверждение своих слов обернулась птицей, оставив после себя лишь сбившуюся одежду. Взмыв под потолок, она что-то крикнула и спикировала на подлокотник диванчика Андромеды. Взмахнув огромными крыльями, Элизабет перевоплотилась обратно и без капли смущения, немного поелозив, уселась поудобнее, закинув ногу на ногу.       — Может оденетесь, мадам? — уточнила Андромеда, кивнув взгляд на кучу брошенной одежды.       — Может… — протянула Элизабет, покачивая ногой. — Так на чём я остановилась? Ах, да. В то время я не могла перевоплощаться по желанию. Я вообще превращаться не могла, если честно. Но достаточно было отыскать, чем разжечь пламя, найти уверенность в своих силах, и всё вышло. Это как магический выброс, милашка. Только если для него достаточно любых сильных эмоций и с ним практически невозможно справиться самостоятельно, то для первого превращения племени рофюль необходима вера, цель. «Чтобы взлететь, нужны крылья, и лишь стремления способны дать их тебе», — так говорила мама. Правда поняла я её лишь годы спустя. Ну, такова жизнь, — пожала она плечами и соскользнула с подлокотника, грациозно, словно дикая кошка, прошла к своим вещам. — Как бы то ни было, а превращаться и более-менее летать я научилась. Собрала немного вещей, столько, сколько смогла бы поднять в птичьем виде, и единственный раз в жизни с нетерпением ожидала момента, когда Андор позовёт меня к себе. Думаю, ты и сама понимаешь, что окна на севере не в почёте, и покои Андора — одно из немногих мест, где они были. Думаю, нет смысла вдаваться в дальнейшие подробности, важно одно — в конце концов я смогла пробраться на корабль купцов. И, Метанум, никаких больше путешествий по воде. Телепортация не так ужасна, как это качающееся деревянное корыто! — возмутилась она, облачаясь в нижнее платье.       — Вот только знаешь, что я не учла в своём плане? Всего две вещи: первое, у моего превращения есть сроки, второе, на корабле от столицы Берга до столицы империи путь не близкий. Не настолько, чтобы можно было обойтись без еды. Так что ожидаемо меня поймали и едва не вернули обратно. Благо, мы к тому моменту преодолели границу, а я очень убедительно показывала своё нежелание возвращаться, чтобы меня всё же поняли и оставили. Но потратиться всё равно пришлось. И узнать, каково это — драить палубы. Впрочем, всё лучше, чем оставаться во дворце. По большей части.       Знаешь, милашка, когда радость побега стихла, уступив место реальности, я не раз думала: «А стоило ли оно того?» Каждый раз, когда стирала колени о палубу, а руки покрывались волдырями из-за постоянной влаги. Когда на грани голодного обморока бродила по столице, разыскивая еду — о культуре империи я не знала ничего, так что денег даже на еду у меня не стало очень быстро. Каждый раз, когда приходилось ковыряться в мусоре и пытаться красть, я думала и сожалела. Потому что, быть может, всё то, что делал со мной Андор, достойная плата за богатую жизнь во дворце? Сейчас я могу с уверенностью сказать: «Да, стоило». И ужасный корабль, и тяжёлый труд, и холод, и голод тех времён, всё это стоило того, чтобы покинуть Берг.       Однако тогда… Тогда я была практически в отчаянии. Сбегая из одного кошмара, попала в следующий. И в тот момент боги или судьба, не знаю, сжалились надо мной снова: я встретила мадам Фину, тогдашнюю мадам «Антимаха».       Она приютила меня, обеспечила едой и одеждой, кое-как обучала языку империи. Конечно, делала она всё это не за бесплатно, но ты не подумай ничего дурного! — спешно добавила Элизабет, отвлёкшись от зашнуровывания корсета. — Мадам Фина приставила меня и ещё нескольких детишек помогать с готовкой и уборкой ей и её работницам. Мадам бы никогда и ни за какие деньги не согласилась бы отправить нас, детей, удовлетворять клиентов. Даже в подполье, милашка, мало кто на самом деле абсолютно беспринципное дерьмо. Особенно, когда дело касается детей. Потому что, пусть в это и сложно поверить, но у многих подпольщиков тоже есть семья. И многие из них также испытывают ужас от мысли, что их ребёнок может оказаться на месте тех проданных в рабство или отданных шестёркам Риса на растерзание детей. Разумеется, есть и те, кто собственного ребёнка подложит какому-то богачу ради наживы, но они, как видишь, есть не только в подполье. Да и большим уважением не то чтобы пользуются. Впрочем, об этом я расскажу чуть позже. Если ты захочешь, конечно, — хитро прищурилась Элизабет и разгладила простецкую зелёную юбку. — Собственно, мадам Фина относилась именно к первому типу, к тем, кто видел в нас своих детей, а потому не хотел для нас вреда. Лишь несколько лет спустя я узнала, что когда-то у неё была дочь, которая скончалась от воспаления лёгких, и с тех пор мадам Фина не могла пройти мимо детей, примерно того же возраста, которого была её дочь. Оксидий, этот разговор напомнил мне, что я давно не посещала могилу мадам. И вряд ли посещу в ближайшее время, — обречённо вздохнула она, прикрыв глаза. — Что же, думаю, мадам Фина поймёт и простит меня за это.       Но я не могла вечно выполнять работу по дому у мадам Фины, как бы мне ни хотелось. С самого начала мадам предложила мне два пути: я могла остаться в борделе и после совершеннолетия, но тогда бы мне пришлось заниматься тем же, что и другие девушки, стать проституткой, если говорить прямо. Или же я могла покинуть бордель и устроиться на более приличную работу. Когда я только услышала варианты… Хах, милашка, я не думала и секунды, выбирая второй вариант! Разве могла я после всего вообще всерьёз рассматривать первый? Как иронично сложилась, однако, судьба, скажи? — завершила рассказ Элизабет и склонилась за чулками и туфлями.       Андромеда ничего не ответила. Лишь продолжила отстукивать какую-то мелодию по стенкам пустой чашки. Что она могла сказать на это? Что у судьбы и вправду странные шутки, раз после всего Элизабет осталась в борделе? Что то, что с ней произошло, — ужасно? Но Элизабет всё это и так знала. Более того, она, казалось, давно это прожила и отпустила. Она не кричала, как Анна, не сжимала чашку дрожащими руками. В её голосе не звенела боль. Только презрение, тянувшееся сквозь года, и обволакивающее тепло, когда речь заходила о мадам Фине. Так не говорили о человеке, причинившем боль. Так Сион отзывался об императоре — с сыновьими любовью и восхищением.       — Может ещё чаю, мадам Элизабет? — так и не найдя подходящие слова, спросила Андромеда. — А после, если захотите, расскажете, почему же вы решили остаться.       — Ладно, — пожала плечами Элизабет.       Позвать слугу и дождаться выполнения поручения — дело не долгое, но даже этих нескольких минут достаточно, чтобы собраться с мыслями. Стоило ли вообще продолжать этот диалог? Или, быть может, правильнее распрощаться с Элизабет, а не идти на поводу у любопытства? Да, стоило. Нет, не правильнее. С этого момента история Элизабет шла об империи и только о ней. И причины её выбора крылись не в ином мире или другой стране, а здесь. Андромеда не могла проигнорировать это. Как невеста кронпринца и дочь герцога Стернбилд, она не имела права закрывать глаза на тьму империи. Ведь невозможно исправить будущее, не учитывая ошибки прошлого.       — Пока мы ждём, — вдруг подала голос Элизабет, — могу я узнать вот что: ты рассказала своему принцу о «Розе Ветров»?       — Пока нет, а что? — выгнула бровь Андромеда. Она собиралась рассказать обо всём Сиону как можно скорее, но у неё совершенно не было на это времени. Да и у него, насколько она знала, тоже.       — Не говори ему, милашка. И не думай спорить — это для твоего блага, — предусмотрительно осадила её Элизабет. — Я не прошу тебя скрывать это от него. Если честно, мне совершенно плевать, что и кому ты говоришь, но это просьба Оденберга, так что не могу подвести старого друга. Милашка, ты же лучше меня знаешь, что к концу месяца император призовёт к себе герцогов, так что обо всём узнает не только твой ненаглядный принц.       — Понимаю. Но что значит «для твоего блага»?       — Просто перестраховка, на случай, если наши враги не идиоты. А в этом не сомневаемся ни я, ни Оденберг, ни, как мне кажется, ты, милашка.       — Глупец не смог бы провернуть незаметно нечто такое масштабное…       …и в мгновении ока погрузить Золотой город в Царство тьмы.       — Оденберг считает, что безопаснее сделать вид, что только он один осведомлён в деталях дела. Что информацию я искала для него одного. Это, кстати, обезопасит нас обеих — ты останешься в стороне от рисков, а меня будут безрезультатно искать во владениях Оденберга, пока я чудесно провожу время с такой замечательной особой, как ты, милашка. Я, конечно, хочу надеяться, что парнишки, преследовавшие нас, не шибко сообразительные, но… Метанум, вряд ли в империи есть ещё один сумасшедший, готовый в одиночку потащиться в трущобы ночью, — Элизабет многозначительно взглянула на Андромеду, — и способный совершить мгновенную телепортацию. Только абсолютный идиот не поймёт, что мне помог Оденберг. Сколько раз гово…       Её прервала открывшаяся дверь — пришла служанка. Зазвенела посуда, комнату наполнил цветочный запах чая. Андромеда глубоко вдохнула его, настраиваясь на ещё один виток тяжёлого разговора.       — И всё же, я ненавижу чай, — произнесла Элизабет, стоило служанке скрыться в коридоре. В уголках её губ залегла тень улыбки.       — Почему тогда не сказали об этом?       — Потому что этот разговор отлично подходит для чашечки чая, — туманно ответила Элизабет. — Ох, милашка, если твой отец узнает о том, что я тебе всё разболтала… Впрочем, ты будущая императрица, так что ради блага империи попросту обязана знать о таких вещах. Да, именно так. И пусть только попробует сказать что-то против! Хотя у Оденберга, наверное, стоило бы спросить разрешения. — Она запрокинула голову и приставила палец к губам. — Нет, глупости. Я в этом замешана ничуть не меньше него, так что пусть извиняет.       Ты хотела знать, почему я осталась в борделе, но, с твоего позволения, я начну несколько раньше. Изначально эту историю я подслушала в разговоре твоего отца и Оденберга, но со временем Оденберг рассказал мне полную версию.       Думаю, ты и сама знаешь, что в свои последние годы Кастрел Оденберг был мало заинтересован в делах герцогства и своих обязанностях. Ужасная халатность, но можем ли мы винить человека, утратившего сначала любимую жену, а после и ребёнка? Человеческие сердца часто слишком хрупки, так что не удивительно, что он сломался. Другой вопрос: имел ли он на это право?       Как бы то ни было, а нашлось множество людей, не упустивших возможность воспользоваться его слабостью ради собственного блага.       Но вот Кастрел умер, и титул перешёл не к регенту, а к его несовершеннолетнему сыну. Мне даже интересно, какое лицо было у несостоявшегося регента, когда заветный титул обошёл его стороной?       Как бы то ни было, мало кто воспринимал нового герцога всерьёз, и это играло ему на руку. Потому что те, кто воспользовался слабостями Кастрела, окончательно расслабились и стали допускать ошибки. Из одной из них всё началось, милашка.       Однажды Оденберг наткнулся на то, что вполне могло означать — на территории герцогства кто-то промышлял работорговлей. И делал это масштабно. Торопливые расследование и сбор информации, минимум задействованных в деле людей, чтобы ни крупицы сведений не попало не в те руки, и вот у Оденберга на руках предполагаемые место и время очередного завоза рабов. И самое главное — ниточка, связывающая это дело с его двоюродным дядей. Возможность одним ударом очистить герцогство от мусора и укрепить своё положение.       Вот только реальность часто куда хуже, чем можно предположить. С возрастом учишься искать подвох и ожидать худшего, но в шестнадцать… Оденберг не думал, что натолкнётся на рассадник детской работорговли. Помнишь, я говорила, что даже в подполье мало кто промышляет подобным? Что даже у подпольщиков есть принципы? Что же, Оденбергу посчастливилось наткнуться на тех самых беспринципных ублюдков, которых не заботит вообще ничего, кроме звона монет.       Думаю, милашка догадывается ради чего чаще всего покупали детей. В конце концов, они слишком слабы для тяжёлого труда, но вот для воплощения влажных фантазий богатых ублюдков… Хах, думаю не таким образом Оденберг надеялся получить подтверждение причастности «дорогого» дядюшки к этому делу. Уж, точно не спасая давящегося ужасом ребёнка от потенциального насильника. Впрочем, «спасая», вероятно, не совсем то слово…       — Простите, что прерываю, мадам, но почему я не видела никаких документов по этому делу? Я находила некоторые записи о судах над работорговцами и шестёрками Риса примерно того периода, но их было не так уж много и ни в одном я не помню упоминания… Аурум, как же его звали?       — Не важно. Не забивай голову всяким мусором, милашка. Что же до документов… Ох, к этому мы как раз подходим. Так на чём я остановилась? Ах, вот представь: у вас есть план местности, где обитают работорговцы, и ограниченное число людей. Какой лучший способ взять как можно больше виновных и собрать максимум улик? Сыграть на неожиданности, конечно же! Для опытных магов простая задачка, если есть точные координаты для телепортации. Целью Оденберга было место, где вероятнее всего заседали руководители. В конце концов, никто бы не рискнул посылать герцога прямиком к мелким сошкам — слишком уж они непредсказуемы.       И знаешь, Оденберг ведь не ошибся в расчётах. Просто он как-то не ожидал натолкнуться на мужика, сдирающего с мальчишки одежду. Знаешь, с этого момента я полностью понимаю Оденберга, и не только как женщина, бывавшая на месте того ребёнка, но и человек, ответственный за детей, нашедших приют в «Антимахе». Меня переполняет ярость только от мысли, что кто-то из моих детишек может оказаться в такой ситуации. А что чувствовал Оденберг, у которого была сестра примерно того же возраста, что и те дети? Быть может, он всего на миг представил её на месте того мальчишки? Или подумал о том, что и сам в любой момент мог оказаться на их месте? Я не знаю точно, а он никогда об не говорил об этом подробно. Впрочем, это и не важно. Куда важнее результат — Оденберг сорвался. Милашка ведь знает, что такое магический выброс? Конечно знает. Оденберг даже сейчас с трудом сдерживает свою непомерную магическую энергию, а что уж говорить о тех далёких временах?       — Имеете ввиду, что…       — Самосуд, до восьми лет строгого режима, если не ошибаюсь. Или убийство по неосторожности — до пяти лет общего. За какое из этих преступлений стоило бы судить Оденберга? У него не было права убивать без суда и следствия, как в Пии. По законам империи он должен был предстать перед судом, но… Оставить и без того ослабленное герцогство Оденберг без герцога, нарисовав на империи огромную мишень? Вряд ли император хотел этого. Да и подумай, какое это пятно оставило бы на роде? К тому же, вряд ли кого-то на самом деле заботила смерть шестёрки Риса. Не удивлюсь, если и император, и герцоги сами были не прочь сотворить с ним подобное. Однако закон есть закон — если открыть официальную «охоту на демонов», Оденберга придётся судить, ведь иначе будет поставлено под сомнение правосудие Стернбилд. Впрочем, ты и так это понимаешь.       Тогда было решено действовать скрытно, залучая в дело только герцогов и самых преданных им людей. Вот только для такого масштабного дела нужна приманка. И я по собственной воле стала ей.       Однажды к нам в бордель наведались герцоги Стернбилд и Оденберг собственной персоной. Они долго говорили с мадам Финой, а после позвали нас, бордельских детишек, к себе. Самых младших из нас сразу отсеяли, не став даже пытаться что-то объяснить, а потом рассказали всё, как есть. О том, зачем они пришли, кого придётся ловить и какие риски были у этой затеи.       Я была единственной, кто согласился. Через сковывающий тело ужас, через подкатывающую к горлу тошноту, я вызвалась помочь. Потому что было страшно от мысли, что кто-то может пройти через то же, что и я. Что кому-то может быть так же больно. Я не хотела этого даже для своих врагов. Поэтому я согласилась. Пусть после часто думала о том, что, возможно, это было неправильным решением, что стоило остаться в безопасности, не рисковать, не лезть на встречу с тем, от чего сбежала всего-то чуть больше года назад.       «На счастье» я была мелкой и тощей, так что выглядела младше своих пятнадцати. На меня вполне могли клюнуть всякие уроды. И они клевали. Летели, как холопайки на свежину. Я подрабатывала в тавернах, пекарнях, раздавала газеты или цветы на улицах столицы, а после и других крупных городов империи. Ловила сальные взгляды и ждала, когда же какой-то ублюдок, наконец, проглотит наживку. А когда это происходило, Оденберг или кто-то из его людей ловил их с поличным.       Иногда это было легко — помощь приходила в срок, а ублюдки действовали слишком быстро и явно. Но иногда… Ох, некоторые из них были ужасающе изворотливы, я бы даже сказала опытны. Не хочу и думать о том, сколько детей побывало в их лапах до меня. Они никогда не успевали зайти далеко, но это всё равно было ужасающе страшно. Каждый раз я боялась, что на этот раз помощь не успеет. Что всё вернётся к тому, от чего я бежала. В такие моменты хотелось бросить. Оставить беспокойство о чужих жизнях на кого-то другого и забиться в самый дальний угол, скрыться в объятиях мадам Фины.       Знаешь, почему я ненавижу чай? — Элизабет подняла чашку и замерла, разглядывая светло-зелёный травяной чай, прежде чем сделать медленный глоток. — Потому что Оденберг был слишком проницательным и ужасающе сильно любил чай. После первой такой «неудачной» — он едва успел обезвредить ублюдка до того, как тот стянул с меня одежду — вылазки проклятый Оденберг пришёл ко мне с этой тенезмовой чашкой чая и вопросом: «Как ты?» Метанум, я его придушить в тот момент хотела! Разве и так не понятно, что ужасно? Но это же он, Финикс Оденберг, наверное, самый упрямый человек во всей империи, так что было глупо надеяться, что он уйдёт, как только я его послала. Нет, он остался рядом, продолжая распивать свои чаи. И это его «Как ты?» так отчётливо висело между нами, что я и сама не поняла, в какой момент вывалила ему всё, что думала и о тех ублюдках, и о нём самом, и обо всей этой затее. Хорошо хоть об Андоре не сболтнула. Оксидий, тебе стоило видеть лицо Оденберга, когда я закончила говорить. Никогда больше не встречала у него такие яркие эмоции. Я думала, что он уйдёт. Быть может даже пошлёт куда подальше: я точно помню, что нелестных слов в его адрес была уйма. Но знаешь, что он сделал вместо этого? Он показал мне формулу простейшего режущего заклинания и спросил: «Знаешь, куда целиться?»       После этого я просто не могла относиться к нему так, как раньше. Хотя бы потому что до того момента я как-то не задумывалась, что он всего на год старше меня. Он вечно ходил с таким отстранённым, величественным видом, что начинал казаться таким же далёким, недосягаемым, как и твой отец, милашка. А в итоге оказался мальчишкой, очень правдоподобно изображающим взрослого. По крайней мере, тогда мне так казалось. Смотря на него сейчас, понимаю, что делал он это не так уж и правдоподобно. Но это не так уж важно.       Что важнее, в какой-то момент Оденберг с чашкой чая и раздражающим «Как ты?» стал неотъемлемой частью охоты. Уже не имело значения, неудачная вылазка или нет, он всё равно приходил, ставил передо мной каждый раз новый сорт чая и слушал. Не могу сказать, что я доверяла ему вначале. Скорее наоборот: мне постоянно казалось, что ещё немного и он вставит мне нож в спину. Но этого не происходило. И однажды я прямо спросила, зачем он это делал? И знаешь, что он ответил? «Какой смысл от меня и моего могущества, если мне не под силу вернуть свет в глаза такой прекрасной девушки, как ты, Элизабет?» Всё ещё не понимаю, как ему хватило сил сказать что-то подобное, не умерев при этом со стыда или не забыв человеческую речь от волнения. Впрочем, в том, как он комбинировал обезоруживающую прямолинейность и постоянный сарказм было что-то притягательное…       — Мадам, вы…       — Любила ли я его? — догадалась Элизабет. — Разумеется. Милашка, Оденберг был симпатичным шестнадцатилетним юношей, спасающим меня от опасностей — в которые, правда, сам и втягивал, но не суть, — и без осуждения относящимся к моему не самому приятному прошлому. Я не могла не влюбиться. Но не беспокойся — всё это давно в прошлом. Сейчас Оденберг не более, чем близкий друг.       — Вы говорили, что он был вашим постоянным клиентом, — напомнила Андромеда, выгнув бровь.       — Друг с привилегиями, — нашлась Элизабет. — Как и твой брат, впрочем. Что важнее: я отвлеклась. Отчасти. Потому что Оденберг заставил меня задуматься о том, ради чего я сбегала из Берга. О том, какую жизнь я хочу. Спустя год со встречи с мадам Финой я снова стояла на перепутье, вот только теперь я не торопилась с выбором.       Я всё также помогала с хозяйством борделя, участвовала в «охоте на демонов» и пила чай с Оденбергом. А ещё — в свободные минуты отрабатывала полёты и быстрые превращения в птицу. И вот однажды я увидела, что к нам одновременно прибыли все трое герцогов и зачем-то скрылись в комнате для особых гостей. Ох, мне было слишком любопытно, чтобы не подслушать. Но мадам Фина караулила у двери, так что я нашла отличный способ проверить свои способности. Знаешь, у огненных лезвий невероятно острые зрение и слух даже по меркам хищных птиц. Так что подслушать их не было проблемой, а вот то, что аургентский в то время я ещё знала так себе — вполне было. Не то чтобы это как-то уменьшило моё желание подслушивать чужие разговоры. Скорее наоборот — это такой азарт собирать информацию по кусочкам, составлять свою версию событий, а после предполагать, насколько же она близка к правде. Было невероятно весело.       А потом твой отец засёк меня, и мне влетело. Не только от него, конечно, но нотации твоего отца, милашка, запомнились больше всего. Настолько, что после я, вопреки обыкновению, целую неделю выбирала не его, а Оденберга.       — Вы что? — переспросила Андромеда, едва сдерживаясь, чтобы не зашипеть из-за обожжённой губы. — Что значит выбирали Оденберга, а не отца?       — Ммм? Ох, милашка, что за непотребства лезут тебе в голову? — Элизабет в притворном шоке вытаращила глаза и приложила ладонь ко рту. — Я говорила о телепортации. Какие бы чувства я ни испытывала к Оденбергу, а телепортироваться с ним в то время было сродни самоубийству — пространственная магия была его слабейшей стороной. Я и не перечислю каким количеством бранных слов оборачивалась каждая его попытка воспользоваться ею. Так что во имя собственной безопасности я телепортировалась с кем угодно, но не с Оденбергом. Жизнь мне была дороже влюблённости.       Андромеда не могла до конца поверить в услышанное. Из всего, что говорила Элизабет, только эти слова никак не укладывались в голове. Пространственная магия считалась одним из сложнейших разделов магии — сразу после исцеляющего и святого искусств священников. Не было ничего удивительного в том, что с её освоением возникали трудности — от одного только ознакомления с теорией у Андромеды пухла голова, а что уж говорить о магах, которым приходилось применять эту запутанную, полную условий, ограничений и опасностей информацию на практике? Даже создание портала — простейшей пространственной магии — часто требовало месяцев упорных тренировок. Всё так, вот только…       Герцог Оденберг отнюдь не обычный маг. И Андромеда не раз в этом убедилась. Так что было невероятно трудно осознать и принять, что у кого-то, кто мог телепортироваться за доли секунды, кто отмотал время на целых два года назад — а это считалось сложнейшим, практически недостижимым уровнем — могли возникнуть какие-либо трудности с начальными ступенями пространственной магии. Слишком выбивающееся из облика герцога Оденберга открытие.       — Сложно поверить? — понимающе улыбнулась Элизабет. — Он всегда был слишком упрям, чтобы отступить перед трудностями. И уж тем более в том, что касается его обожаемой магии. Метанум, в былые времена мне казалось, что он волне способен развязать войну за обладание каким-нибудь невероятно древним фолиантом с информацией о каком-то давно утерянном виде магии. Это не так, разумеется, — он их просто скупает, но всё равно мне всегда будет интересно, как далеко он пойдёт ради книжечки и новых знаний. Типичный помешанный на науке маг, что с него взять? Впрочем, я опять отвлеклась.       Итак, когда твой отец остыл после моей выходки с подслушиваниями, а герцог Алекто очень убедительно — Метанум, да у меня от одного его вида поджилки тряслись! — попросил меня рассказать всё, что я узнала, им троим пришла замечательная идея, как навесить на меня ещё больше работы. Кхм. Если точнее, то они попросили меня проследить за некоторыми подпольными авторитетами и разузнать, связан ли кто-то из них с группой торговцев детьми, с которой всё это и началось. Правда, для того чтобы от моего шпионажа был хоть какой-то толк, мне стоило подтянуть аургентский. Так что с тех пор без преувеличений каждый член нашей небольшой группы — герцогов и их доверенных людей — считал своим долгом помочь мне с изучением языка. Метанум, как вспомню уроки твоего отца, так вздрогну. У вас, Стернбилдов, слишком выразительные глаза — одного взгляда достаточно, чтобы понять, что ещё одна ошибка и мне конец. Даже Алекто оказался не таким жутким. Впрочем, он в целом только выглядел грозным, а на самом деле был милейшим дедом — постоянно рассказывал о своих внуках. Жаль, что он умер. Надеюсь, ему посчастливилось попасть в царство Оксидия, — покачала головой Элизабет. — Что же, так я стала изредка шпионить для герцогов. Но время шло, и спустя год пришла пора прощаться. К тому моменту охота прекратилась, и я продолжала только время от времени приносить им информацию о планах верхушки подполья. Однако, как бы нам того ни хотелось, а искоренить преступность невозможно. Она как сорняк — прорастала даже в самой непригодной почве снова и снова, сколько бы мы ни уничтожали её стебли. Знаешь, можно стереть подполье до основания, ужесточить наказания за нарушения законов, увеличить уличные патрули; можно создать богатейшую страну, в которой не существует бедности, можно сделать многое, но… Но преступления всё равно будут совершаться, просто потому что искоренить причину не удастся никогда. И в ответ на бескорыстное добро можно легко получить нож в спину, просто потому что такие ублюдки, как… кхм… не важно. Просто помни, милашка, — люди идут на зло без причины так же часто, как и от безысходности, от переполняющих душу боли. Так что иногда на вопрос «почему?» ты не найдёшь ответа, — печально проговорила Элизабет. — Это совет тебе, как будущей императрице. Мне нравится эта страна, нравится император — я встречала его всего дважды, но он со всех сторон чудесный человек, — нравятся люди, пусть и встречаются полные ничтожества, так что я хочу верить, что, когда придёт время, вы с твоим принцем станете достойными правителями, которые продолжат вести империю в светлое будущее. И поэтому я хочу, чтобы ты заранее осознала: не во всём творящемся вокруг дерьме виноваты вы. Иногда оно просто случается, как случились Пии. В былые времена я не смогла втолковать это Оденбергу, но, надеюсь, ты прислушаешься ко мне хоть немного. В конце концов, сколько бы сил и могущества ни было в твоих руках, невозможно предотвратить всё.       — Но можно попытаться, — уверенно возразила Андромеда, посмотрев Элизабет в глаза. Та на миг замерла, озадаченная, а после как-то странно улыбнулась.       — Какой знакомый взгляд, — ностальгически шепнула она, откинувшись на спинку диванчика. — Но да, попытаться и вправду можно. Поэтому я и осталась в «Антимахе» — просто поняла, что в нём я смогу сделать куда больше, чем где бы то ни было ещё. За тот год, что помогала герцогам, я многое поняла и узнала, но главное — осознала насколько важна информация. Намного больше, чем мне казалось поначалу. И так уж вышло, что секс и алкоголь — одни из простейших способов её добычи. И всё это есть в борделе. К тому же мне хотелось продолжить дело мадам Фины, но в несколько иных масштабах. Дать кров как можно большему числу детей, как когда-то его дали мне. «Антимах», милашка, для меня куда большее, чем просто бордель. Он — это труд моей жизни, моё драгоценное детище, с которым считается подполье. Никто в наших кругах не смеет игнорировать мадам борделя «Антимах». Потому что, кроме секса, я предоставляю ценнейшую валюту в подполье — информацию. И мне за неё прилично платят. Настолько, что я могу себе позволить вышвырнуть за дверь любого не умеющего вести себя в постели или с людьми идиота. В конце концов, безопасность меня и моих ребяток куда важнее. Да и не просто же так «Антимах» считается престижным заведением. Кому попало в него не попасть, а в особенности тем, кто не ценит моих ребят. Как-то так. Хах, тогда, сбегая из Берга, я и не думала, что моя жизнь обернётся таким образом. Но я ею совершенно довольна, даже несмотря на то, что не раз сомневалась в своих решения. Потому что, вопреки всему, это та жизнь, которую я выбрала и построила сама, а значит, она куда лучше всего, что мне могли предложить другие.       Надеюсь, я тебя не утомила, милашка, а то рассказ несколько затянулся. — Элизабет бросила выразительный взгляд на сгущающиеся за окном сумерки. — Впрочем, ты сама спросила, так что моей вины ни в чём нет. Но если честно, то я рада, что ты поинтересовалась. Всё же мы — ты, я и Оденберг — отныне одна команда, так что стоит знать друг друга поближе, чтобы после не было разногласий. Если это вообще возможно, конечно.       — Если герцог Оденберг будет держать язык за зубами — вполне.       — Тогда это невозможно — его не заткнуть. Впрочем, если это плата за то, на что ещё, кроме язвительности, способен этот язык, то я готова смириться, — задумчиво добавила Элизабет.       Андромеда озадачено склонила голову, пытаясь понять смысл её реплики. На что способен?       Аурум!       — Мадам, проявите хоть немного уважения — вы, в конце концов, говорите о герцоге империи, — осадила её Андромеда, надеясь, что волосы достаточно скрывали уши, а строгий тон звучал естественно.       — Уважения? Брось, милашка, это же всё равно останется между нами. Впрочем, Оденберг в прошлом. При всех его несомненных талантах, музыканты — вот кому в радость вручать своё тело. Ах, что они творят пальцами… А, уж твой братишка, без сомнений, лучший из лучших.        — Мадам… — обречённо вздохнула Андромеда, смиряясь с тем, что избежать подобных тем в разговоре с Элизабет не удастся. Впрочем, почему бы не дать ей поблажку на сегодня? В конце концов, с завтрашнего дня Элизабет придётся играть совершенно другого человека. И пусть Андромеда знала её невероятно мало, отчего-то не сомневалась — за этими смущающими разговорами она скрывала волнение. И оттягивала момент прощания.       Пусть будет так. Ведь такие бессмысленные разговоры тоже нужны, не так ли?