Сквозь барьеры

      Не знаю, что подвигло меня на это, но на следующий день после учёбы я стояла на крыльце больницы. Я переминалась с ноги на ногу, не зная наверняка, что и зачем творю. Моя благоразумная сторона молила развернуться и уйти, но другая, более влиятельная, безумная, любящая абсурдности и необдуманные поступки сторона решила сделать шаг вперёд, и я вошла.       Оказавшись снова у кровати мужчины я улыбнулась. Теперь его не окружали всякие трубки, а аппарат хоть и стоял в палате, но лишь у стены.       На тумбочке всё так же стояла моя роза. Разве что теперь она стояла не в кружке, а в такой же небольшой прозрачной вазочке, как у всех. Улыбка озарила моё лицо второй раз.       — Так-то лучше, товарищ, — вслух обратилась я к мужчине.       Когда-то я слышала, что люди в коме на самом деле помнят всё, что им говорят. И помнят, как люди вокруг них молчат. Как сознание их пребывает в собственной же клетке, под названием тело. Наверно это напоминало сонный паралич, когда мозг уже проснулся, но не тело, а ты не можешь пошевелить ни одной своей конечностью. И тебя быстро затапливает волна паники, накатывающая снова и снова. Было ли такое со мной? Да. Наверное поэтому я здесь. Потому что хоть на какую-то долю процента понимала его.       Хотелось что-нибудь сказать ему, но даже учитывая то, что он никак не осудит меня и не упрекнёт, я всё равно не смогла этого сделать.       Ещё немного постояв у его кровати, будто ожидая чего-то (я всё гадала, от него или от себя?) я развернулась и вышла. При выходе из общей палаты я наткнулась на Лиссу.       — Что ты здесь делаешь? — Она была явно удивлена. А потом принялась осматривать мои руки, и когда не обнаружила в них еды для себя (нет, ну а вдруг я решила стать примерной сестрой?) она удивилась ещё больше.       Я придумала какую-то глупую отмазку, что я потеряла свои ключи от дома и мне нужно было забрать её, а на телефон она не отвечала (опустим то, что я и не звонила), и мне пришлось приехать лично. Она бросила на меня подозрительный взгляд, уверяя, что я оказалась в этом крыле здания явно не потому что снова заблудилась. Я уверяла её в обратном, хотя мне ли врать о том, что я не запомнила дорогу, когда я знаю и помню все маршруты, по которым проезжала или проходила хоть раз.       Она молчала весь путь, что мы шли к её вещам, чтобы забрать у неё ненужные мне ключи, как она резко остановилась, а я, заплутав в своих мыслях, споткнулась об неё, и мы обе чуть не распластались на кафельном полу.       — Придумала! — воскликнула она, и её интонация мне не понравилась.       Я с опаской посмотрела в её горящие идеей глаза.       — Ч-что?       — Ну мы же не могли придумать, как я могу повлиять на тебя, так? — я медленно кивнула. — Теперь я придумала. Мы запишем тебя в волонтёры больницы.       Сказать, что я была в шоке — ничего не сказать.       Я? Волонтёр? В больнице? То есть… Работать? Бесплатно? Подтирать старичкам задницы?       Всё это я и высказала Лиссе.       — Ну да, бесплатно, но это пойдёт в твоё резюме и будет только плюсом в академии.       Я вперила в неё настойчивый взгляд, так как она ответила лишь на один вопрос из тысячи и не ответила на самый меня интересующий.       Она вздохнула.       — Не придётся тебе никому подтирать зад. Если от этого тебе станет легче, то это моя забота. А дело волонтёра это… Разговаривать с пациентами, быть на подхвате у медсестёр, иногда делать массаж.       — Массаж? — вспыхнула я.       — Тут есть профессиональный массажист, но иногда бывает, что от постоянно лежачего положения у пациента затекают мышцы или что-нибудь ещё, и они могут попросить размять их. Но на тебе даже не будет никакой униформы, так что вряд ли кто-то посмеет попросить тебя об этом. Тем более если у тебя будет такое лицо, как сейчас.       Выражение лица у меня и правда сейчас было не самое доброжелательное. Я бы даже сказала, что оно излучало столько праведного гнева, насколько я была вообще способна.       Снова эти умоляющие щенячьи глаза уставились на меня, а я показушно отвернулась, всерьёз обдумывая её слова.       Если иного способа продлить оплату за своё обучение, — а значит перестать беспокоиться по этому поводу — нет, то это должно быть единственный способ. Я повернулась к ней и ангельски улыбнулась.       — Может всё же лучше макраме и йога?       Но сестра уже всё решила и настойчиво тащила меня к стойке регистрации в приёмной. И тогда прозвучали роковые для меня слова:       — Эта девушка хочет записаться в волонтёры.       Спустя ещё какое-то время тихой ненависти к Лиссе я всё же смирилась с её решением, приняв тот факт, что она оказалась сообразительнее меня (что изначально ещё больше подогревало мою ненависть). Подписав соответствующие бумаги, я обязала себя являться в больницу дважды в неделю в определённое, назначенное для меня время. Сказать честно, я никогда не работала, но лучше бы я нашла действительно неприятную, но оплачиваемую работу, чем это.       — И что, значит, ты будешь зависать с Лиссой теперь не только дома? Везучая, — протянул Кристиан, когда мы остановили свои байки на обочине, чтобы попить воды.       — С моей везучестью на лотерею лучше не тратиться, — ответила я.       — И в какие дни ты теперь на каторге? А как же академия?       — Каторга по вечерам, каждый вторник и пятницу, с академией проблем возникнуть не должно. Они, как назло, всё сделали слишком удобно, — недовольно проворчала я.       У парня сделалось задумчивое лицо.       — Чего это ты?       — А да так, представил тебя, катающую старичков на инвалидных креслах по парку и обсуждающую с ними, как прекрасно поют птички и как паршива экономическая ситуация в стране.       — Паршивец, — брюнет получил заслуженный удар в плечо. — Что у вас с Лиссой?       Я всегда была прямолинейна и не любила ходить вокруг да около в вопросах не касающихся меня лично, так что Кристиан не удивлялся моей манере вести разговоры, но перед тем как ответить замялся и неуверенно потёр шею.       — Ты не говорила, что твоя сестра такая классная, она дала свой номер, мы общаемся иногда и всё.       — То есть это с тобой она трещит вечерами по телефону? А ничего что у неё уже есть парень?       Он как-то странно ухмыльнулся.       — Ну это пока что.       От его слов я фыркнула. Неужто друг настолько положил глаз на мою сестру, что собирался отбить её у другого парня.       — Серьёзно?       От удивления рот мой так и не хотел закрываться.       — А почему нет? Как там говорят? За счастье нужно бороться?       — О Господи, — я закатила глаза, — ты знаешь её меньше недели и уже влюблён по уши.       — И ничего я не влюблён, просто она классная, я классный, будут классные дети.       — Уже о детях думаешь? Ну уж нет, не желаю становиться тётей в двадцать один.       Друг засмеялся.       — Не переживай, уверен, Лисса станет тётей раньше, чем ты, — издевательски произнёс он.       — Размечтался, — я надела шлем и газанула, не давая другу опередить себя на дороге.       В течение этой недели я посетила больницу дважды. На меня налепили дурацкий бейджик с моим именем и огромной надписью «Волонтёр», который мне велели не снимать. В основном всё, что я делала — это помогала медсёстрам, выполняя работу что-то вроде «принеси-подай», и иногда разговаривала с пациентами, которые слишком переживали перед приёмом или операцией. Моей обязанностью было успокаивать их разговорами, но, кажется, после коротких бесед со мной, они нервничали ещё больше, и меня попросили больше этого не делать. Массаж меня пока делать никто не просил, и ничей зад подтирать пока не пришлось.       За эти дни я ни разу не заходила к неизвестному мужчине, решив, что почему-то испытываю какую-то неловкость рядом с ним, будто он уже знал обо мне что-то такое, чего не знают другие. И нет, ничего такого не было, я действительно не видела его раньше, но какое-то странное чувство не покидало меня, когда я думала о нём.