Credo In Sanguinem

      – Какой-то ты до паскудства довольный в последнее время. Бабу, что ли, завёл?       Зима в Каэр Морхене в этот раз выдается холодной, снежной, тягуче-долгой, повторяя дни друг за другом. Двадцать третья по счёту, она делится пополам традиционной попойкой по случаю очередного года на его, Геральта, счету – и, в общем-то, медленно катится к весне. По крайней мере, как от неё этого ожидают. Впрочем, это всего лишь зима, чёртово время года, которому до людских ожиданий дела нет, и оттого к концу февраля раз за разом их крепость утопает в новых сугробах, вызывая у всех её обитателей сонливую лень.       Или плохое настроение, как у Ламберта, потому что Ламберт снег ненавидит. В последнее время он вообще ненавидит всё, на что падает его взгляд: пару минут назад это был затупившийся меч, а сейчас по обыкновению – Геральт. Хотя к такому-то Ламберту не привыкать. Вопрос Геральт решает проигнорировать, потому что... Дьявол, потому что, и точка. В любом случае никто не должен об этом знать. Ни одна живая душа. Широко зевнув, он откидывается на спинку дубового стула, сложив руки за голову, и просто отводит глаза к высокому потолку столовой, разглядывая, как матово-белый свет обнажает трещинки в кирпичах. Настроение у него и в самом деле лучше некуда: в конце концов, он дома, в уютном, укрытом снегами замке, где не нужно думать ни о заказах, ни о чудовищах, ни о деньгах. Только тренироваться и изредка пить, прерываясь на рабочие байки, – словом, отдыхать как следует.       Правда, он здесь проводит время и по-другому, но об этом тоже непозволительно знать никому. Особенно Ламберту.       – Значит, завёл, – похмыкав каким-то своим подозрениям, продолжает щуриться тот, – То-то я думаю, что это у тебя рожа вся светится.       – Тебе-то какое дело? – лениво приподнимает брови Геральт, – Завидно, что ли?       Жёлтые глаза смеряют его нечитаемым взглядом. В проницательности другу не занимать, и, будь он проклят, если на секунду не замирает от крошечной искры волнения внутри. Чёрт, мог же Ламберт как-то...       – Держи карман шире, седой, – на счастье, только кривится тот в ответ. – Мне, в отличие от тебя, завидовать нечему. Даже представлять не хочу, что там за чудо-юдо на тебя позарилось.       От поразительной близости к истине хочется хохотать в голос. Чудо-юдо, насмешливо крутится мысль в висках спустя долгие часы, точно. Ох, как хотелось бы посмотреть в глаза Ламберту, знай тот правду на самом деле. Знай тот, от чего именно Геральт так ленится и подолгу торчит в спальне этой зимой, и откуда на самом деле на его лице неуместное выражение довольства.       Впрочем, быстро сменяющееся на радостный оскал, стоит, как и всегда, услышать в голове мягкий голос.       –...Чудо-юдо? Ты сейчас серьёзно, Геральт?       – Что, не нравится? – так и прыскает он на знакомые сердитые нотки, – Только не говори мне, что ещё и обиделся. Всё равно ни за что не поверю.       – То, что ты принимаешь за обиду, – мигом отзывается Регис, по обыкновению звеня какими-то склянками, – На самом деле не более чем оценка тонкости ваших ведьмачьих шуток, друг мой. Как бы я ни ценил твоё чувство юмора, в данном случае оно, пожалуй, оставляет желать лучшего.       Тон его голоса такой недовольный, что Геральт аж представляет, как где-то там возмущённый вампир задирает породистый нос – и от одной этой картинки, как и всегда, в груди поднимается тёплая щекотка.       – Осторожнее, Регис. Что, не ты нахваливал моё остроумие в Дол Блатанна? Ещё немного, и ты ранишь моё ведьмачье сердце. Так, что за последствия, – хитро ухмыльнувшись себе под нос, обещает он, – Я не отвечаю.       – Да как я смею? В свою очередь ты, душа моя, несомненно, принимаешь желаемое за действительное, что заставляет задуматься о другом. Кажется, из нас двоих обидчив вовсе не я, Геральт. Вовсе не я.       – Дьявольщина, какая же ты заноза. Интересно, ты и с больными так выкобениваешься? Или у вас иные подходы к лечению, – и Геральт намеренно понижает голос, – Мастер Регис?       В голове воцаряется такое долгое молчание, что на миг он даже хмурится, не понимая, что происходит – и вдруг слышит оглушительный звон бьющегося стекла.       – Это ты, что ли, что-то разбил? Чёрт, Регис, ты там в порядке?       –...Ох, да, да, мой дорогой ведьмак, – медленно и почему-то хрипло произносит вампир. – Признаюсь, твои вопросы несколько... застали меня врасплох. Особенно в отношении обращения. Пожалуй, не стоит называть меня так в рамках личных встреч, Геральт, – и тихо, совсем тихо он добавляет, – Иначе за последствия я... тоже не отвечаю.       И, холера его подери, но от этих фраз оскал на лице Геральта теперь становится таким нахальным, что зайди сейчас кто в его спальню и заметь это зрелище – точно посчитал бы умалишённым.       Что, в общем-то, так и есть. Теперь он точно сошёл с ума, да так крепко, что, видно, уже не сможет стать прежним. После экиммы в Залипье, за которую, кстати, он получил неплохую выручку, их общение с Регисом стало куда чаще, и уж тем более куда интереснее. Ну, если можно было назвать общением первые несколько дней, когда они просто не отлипали друг от друга, бормоча короткие извинения в перерывах между вереницами поцелуев. Всё изменилось в такую невероятную сторону, что голова так и шла кругом, и, как потом оказалось, не у Геральта одного.       Регис снёс его таким потоком нежности, что, кажется, будто берёг его специально для Геральта всю свою почти четырехсотлетнюю жизнь. Иначе это и не объяснить. И без того обычное дружеское благодушие теперь превратилось в целое море внимания, участливых вопросов и мягких прикосновений. Вот уж чего Геральт не ждал, что ему – ему, взрослому мужику! – внезапно будут целовать запястья так ласково, словно он не ведьмак, а какая-нибудь малахольная герцогиня или баронесса. Регис как-то сказал о том, что это, возможно... Нет, не так: я предполагаю, дорогой мой, что подобного рода жесты приняты среди моих собратьев в силу традиций, основанных на особенностях биологии. Короче, что-то там было про крылья и структуру тканей, но дальше Геральт слушать уже не стал.       Как-то не до того, когда у тебя на коленях, чёрт возьми, сидит целый настоящий высший вампир и вздыхает, подставляя шею твоим губам.       Кстати о шеях. И возможной близости к ним чьих-то клыков. Которые, как он и подозревал, умеют меняться, по ощущениям напоминая что-то вроде человеческих зубов – ну, это насколько стало понятно по движениям языка у Региса во рту. Природные вампирские особенности вообще оказались неожиданно настолько разнообразными, что в какой-то момент Геральт просто перестал удивляться. Сразу после того, как они прояснили вопрос с зависимостью, заставив Региса выдать такой рассказ, что, кажется, волосы по всему телу в тот момент так и встали дыбом.       –...Как я уже говорил, это не самая лицеприятная часть моего прошлого, – тогда вздохнул он так глухо и тяжело, что пришлось только обнять его в ответ, подавив внутри дрожь.       Принять это вышло с трудом. Вообще слушать о том, как Регис, его Регис, который и мухи не обидит, уничтожал направо и налево целые деревни, было... не то, чтобы гладко. Какое-то время Геральт и вовсе не отзывался на связь. Думал. Думал о том, правильное ли принял решение, доверившись тому, кто способен убивать людей с такой поразительной лёгкостью, и невольно погряз в целой туче сомнений.       Вот только, похоже, Регис уже сломал в нём что-то от ведьмака, потому что в конце концов он закрыл глаза и на это. Как назло, в тот миг на ум пришли ещё и слова Весемира о том, что не каждая тварь заслуживает быть убитой, особенно та, что никак не мешает жить другим. Тем более Регис не был тварью. Регис оказался добрейшим и благороднейшим из созданий, давно раскаявшимся в том, что делал, и на самом деле у Геральта попросту не было выбора. Наверное, потому он и вернулся к вампиру обратно, бледному, искусавшему губы от волнения, но – своему, заботливому и самоотверженному, и, чего греха-то таить, до боли родному. Пока у них ещё оставалось время этой долгой, но такой тёплой зимы.       Так и выходит, что той же зимой Геральт наконец-то отдаётся чувствам сполна – и впервые ощущает что-то, похожее на счастье.       Впрочем, в тот день, как обычно, ему вовсе не до того. Тогда он с какого-то беса вдруг понимает, что может и сам управлять иллюзией, и решает устроить им обоим что-то вроде сюрприза. В конце концов, хоть и наслушавшись от него рассказов, за все эти годы Регис так и не видел Каэр Морхена – лишь по его старой привычке бояться того кровавого месива. Вот только в тот день Геральту вдруг становится наплевать. После почти наступившей смерти последние остатки страха исчезли совсем без следа, и кажется, что сейчас он способен на что угодно, неважно, в мороке или нет.       – Я попробую сам, ладно? – на всякий случай предупреждает он опешившего Региса, прежде чем изо всех сил сосредоточиться на том, что видит всю эту бесконечную зиму, и крепко зажмурить глаза.       Первой рождается опушка леса, та, что недалеко от крепости. Живо он вспоминает сугробы по колено и вековые сосны с широкими тёмными лапами веток, и как по взмаху руки они возникают в пространстве, вырастая из ниоткуда четкими очертаниями. Управлять связью неожиданно оказывается так просто, что даже не верится собственным глазам: и всё это время он отказывался от этого? Деталь за деталью Геральт воссоздаёт привычный пейзаж, до мелочей уточняя его картину, и, оглядевшись, наконец остаётся довольным собой.       – Регис! – отрывисто зовёт он в темноту между деревьями и тут же замечает знакомый высокий силуэт.       Неторопливо пробираясь по сугробам, вампир идёт к нему навстречу, то и дело восхищённо осматривая окрестности, и его радость даже успевает польстить. До тех пор, пока вдруг Геральт не замечает, в каком виде Регис сюда заявился. Среди каэдвенской зимы он оказывается в простом, лёгком наряде – чёрной льняной рубашке и чёрных же брюках и ботинках, усеянных чем-то... это что, земля?       – Какого хрена, – в два шага подбирается к нему Геральт, снимая плащ и набрасывая на плечи, – Ты что, из Офира притащился? Февраль-месяц, Регис. Не май.       – И тебе доброго дня, душа моя, – даже его не слушая, отзывается тот, заглядывая в лицо мерцающими ониксами глаз, и Геральт сразу же забывает, о чем именно возмущался.       Потому что спустя секунду они уже находят губы друг друга, и единственное, что становится важно – то, как крепко его обнимают длинные руки, ласково поглаживая по бокам.       –...Как бы мне ни была приятна твоя забота, мой дорогой, – наконец оторвавшись от него, произносит Регис, – Всё-таки я считаю своим долгом напомнить тебе, как ведьмаку, что по сути своей природы я практически не ощущаю экстремумов температур. Собственно, большей частью мне безразлично, какое сейчас время года, – пожимает плечами он, – В любом случае восприятие вампирами холода сильно отлично от того, что характерно людям.       Дьявол. Как всё-таки легко иногда бывает забыть, что Регис не человек.       – Плащ всё равно оставь, – раздраженный своей недогадливостью, бубнит Геральт. – Что-то же ты да чувствуешь.       – Хм-м, разве что слабое пощипывание на коже, – рассеянно отзывается вампир и целует его в уголок губ, – И любопытство касательно того, почему мы оказались здесь. Признаюсь, ты здорово удивил меня, dragul meu. Надо думать, это и есть окрестности прославленной школы Волка?       – И как ты догадался, – ворчливо парирует он в ответ. – Ну, пойдем, что ли. Давно хотел... показать тебе это место.       Зараза, и откуда это смущение? Приходится побыстрее схватить Региса за руку и потащить его вглубь леса, лишь бы не отвлекаться на горящие кончики ушей. Что, он до старости лет будет чувствовать эту нелепость, как идиот? Кажется, что уже не мальчишка, что уже давно зарубил не первый десяток бестий, но нет, до сих пор не умеет владеть собой. Рассудок, а не эмоции, досадливо напоминает голос Весемира в голове, и, незаметно вздохнув, Геральт хватается за него, как за спасительный якорь, хоть немного успокоив ускорившее бег сердце.       Благо, они уже пришли. Холм у Мучильни оказывается один в один такой, каким Геральт его знает, и, притянув Региса к себе, он по очереди указывает на разные приметные части пейзажа. Первым делом, естественно, на крепость.       – Вот и Каэр Морхен. Видишь во-он ту башенку? Крайняя справа?       – Допустим, – отзывается вампир, приобнимая его за талию. – И что же там такое?       – Так, разное. Библиотека, кухня. Детское крыло тоже было там, – вдруг тихо говорит Геральт, – Там, где...       –...Ты впервые столкнулся с видениями?       – Вроде того. Сейчас я здесь, – и он переводит палец на основную постройку, – Как и все остальные. Ламберт, Эскель, Койон. И Весемир, конечно. Так и зимуем. Нравится, Регис?       Удивительно, но почему-то вампир долго молчит, положив голову ему на плечо и просто рассматривая открывшийся вид.       – Ох, Геральт, – спустя время мягко произносит он, – Никогда не думал, что, возможно, скажу подобное, но для меня это место и есть ты сам. Всё это, – указывает он жестом руки, – Крепость, горы, даже снег... В этом слишком много тебя, мой дорогой ведьмак. По крайней мере, духа того, что я связываю с тобой. Поэтому, безусловно, мне нравится. Всё, что я вижу, – и прохладные пальцы вдруг ложатся Геральту на челюсть, – Всё до единого.       Поцелуй застаёт его врасплох, но ненадолго. Регис умеет отвлекать на себя чертовски быстро – настолько быстро, что за долю секунды, кажется, им удается расстелить плащ на снегу и теперь уже точно забыть о разговорах. Что-то до дрожи искреннее есть в том, как они приникают друг к другу здесь, у окрестностей Каэр Морхена, Крепости Старого Моря. Места, против воли ставшего для Геральта домом, которым сейчас хочется так отчаянно поделиться.       Как и всем собой. Всем, что и без того Регис получил уже слишком, слишком давно, но о чем может до сих пор не знать. Так что Геральт рассказывает, правда, не словами. Прикосновения губ из нежных быстро становятся отчаянными, и, не теряя времени, он нависает над Регисом, заставляя его лечь спиной и обхватить его шею кольцом рук. Всё стирает оттенки и лишается красок: белый снег и его, Геральта, белые пряди, падающие на лоб, чёрная шерсть плаща, антрациты глаз и чёрные волны волос, разметавшиеся вокруг бледного Регисова лица. Кажется, будто все цвета в мире меркнут на неуловимый миг. Все, кроме одного.       Кроваво-красного пламени, вспыхивающего в радужках напротив и отзывающегося волной жара в низу живота.       – Tu ești totul pentru mine, – вдруг сипло говорит Регис неизвестную фразу, и Геральт так и замирает в удивлении в ответ.       – Че... го? Переводи, Регис, – растерянно просит он, – Не то буду гадать сам.       Осознание, что он только что подкинул этому хитрецу идею, приходит мгновенно – но всё равно не так быстро, как вампиру.       – А это, между прочим, мысль, – приподнимает брови Регис и улыбается ласково и расслабленно, так, что от этого вида в груди всё начинает звенеть. – По крайней мере, мне было бы крайне интересно послушать твои догадки.       – Холера, не знаю, – поджимает губы Геральт, – Что-то про то, какой я невероятный красавчик. Угадал?       Ответом ему звучит хриплый смех – неожиданно такой дразнящий, что жар в животе мигом становится еще более нестерпимым.       – Как бы мне ни хотелось потешить твоё самолюбие, душа моя, но в этот раз, увы, ты оказался далёк от истины. Впрочем, не буду тебя мучать, – тихо фыркает Регис, – С моего родного наречия это приблизительно переводится как то, что... Говоря простыми словами, я вижу в тебе весь смысл своего нынешнего существования, Геральт. Весь.       Чёрт возьми. На миг он просто застывает на месте, не в силах поверить в услышанное. Скажи ему такое кто-то другой, любая девчонка из Элландера, Геральт бы только покривился в ответ пошлости фразы. Но – это Регис. Создание, живущее в этом мире слишком долго, чтобы разбрасываться слащавыми словечками впустую. И чувствовать, что в тебе видит всю свою жизнь некто подобный, это...       – Всемилостивые боги, – уже доносится до него печальный вздох. – Пожалуй, я несколько поторопился с признаниями. Поверь, друг мой, эти чувства тебя ни к чему не...       –...Прекращай, – наконец-то соображает Геральт – и впивается в узкие губы так неистово, что почти чувствует, как мысли вылетают у Региса из головы.       Слава богам. Теперь надо бы как-то донести до вампира, что он чувствует то же самое. Нет, ртом, конечно, тоже выходит неплохо, но что-то внутри подсказывает, что о таких вещах нужно именно говорить: как есть, вкладывая все чувства, которых Геральту и без того хватает с лихвой. На миг затея попахивает жареным, но, впрочем, он и так сегодня рискует до конца. Только шут с ними, с красивыми словами. Вместо них сгодятся и комплименты, которые пока никто не отменял.       Понять бы ещё, с чего начать. Оторвавшись от зацелованных губ, он смотрит на Региса пристальным взглядом, оценивая обстановку. Лицо? Нет, банальщина какая-то. Волосы? Ха, будто он сам не знает. Шея... Хм-м, как вариант, но что-то бы поизящнее, без подтекста. Скажем...       –...У тебя охренеть, какие красивые руки, – додумывается он и осторожно берёт узкую ладонь в кожаной перчатке, касаясь губами тонких пальцев. – Как у барда. Так вроде говорят, да?       И это срабатывает. Холера, срабатывает, потому что алые искры вспыхивают чуть ярче, светясь согревающим теплом.       – Благодарю, dragul meu. Признаться, не ожидал, что ты посчитаешь эту особенность моего тела привлекательной, – тихо отзывается Регис, глядя на него из-под полуопущенных ресниц, – Но мне приятно твоё внимание.       – И ноги тоже. Длинные, – тем временем прибавляет Геральт и в подтверждение своих слов отпускает ладонь вампира, перенося руку ниже, на тёплое бедро, и с удовольствием его сжимая.       Н-да, а комплименты-то у него выходят один лучше другого. Руки, ноги... Осталось только добавить, что и голова у Региса красивая тоже, и будет полный набор. Суповой. Впрочем, того, кажется, всё устраивает – одна надежда, что вампир обращает внимание не на форму, а на суть.       Да и ноги эти в самом деле всегда Геральту нравились. Спорим, они будут неплохо смотреться у меня на спине, услужливо добавляет в голове мерзко хихикающий голос, почему-то слишком сильно похожий на Ламберта. Ох, чтоб этого Ламберта с его дерьмовенькими подкатами, на которые ведутся разве что совсем недалёкие... и как всё-таки хорошо, что вампиры не умеют читать мысли. По крайней мере, выражение светящихся красным глаз ничуть не меняется, продолжая источать неприкрытую нежность.       – Поразительно, – низким, тёплым голосом вдруг произносит Регис, – Слышать комплименты такого рода с твоей стороны. Должно быть, ты в свою очередь и в самом деле не осознаёшь, насколько привлекателен, Геральт. Как внешне, так и внутренне, – и, резко притянув его к себе, он обхватывает лицо Геральта руками, – Всё в тебе прекрасно, душа моя.       Тонкие губы касаются кончика носа, щеки, уже поросшей вконец заколебавшей щетиной, скулы, века, лба... Поцелуи щекочут кожу, словно крылья мотылька, и сердце так и сжимается в ответ, наполняя грудь тысячами звенящих искр. Ох, это определенно была хорошая идея. Одна из лучших, что приходили ему на ум.       – Нежничаешь, – довольно жмурясь, отзывается Геральт, перекатываясь на бок и нащупывая руками твердую грудь. – Вот уж не думал, что Каэр Морхен может сделать тебя сентиментальным.       – Что ж, в этот раз я только рад опровергнуть твои ожидания, – коротко усмехается вампир, – Однако, пожалуй, дело ещё и в том, что... – на миг он задумывается, закусив губу, – Я слишком давно не бывал в таких северных регионах. Думаю, отчасти снег вызывает у меня определённую меланхолию. С усилением сопутствующих чувств, что, впрочем, естественно для представителей моего вида.       – В каком смысле? Хочешь сказать, вампиры...       –...Склонны к чрезмерной эмоциональности, друг мой, только и всего. Особенности строения психики, – пожимает плечами Регис. – В сравнении с людьми мои собратья в какой-то мере могут показаться более порывистыми. Возможно, даже неуравновешенными. Как-то я даже встречал теорию на этот счёт, – хмыкает он, – Удивительно точную и простую для понимания. Всё дело в животной природе, Геральт. В бестиальной сущности, которая влияет на высших вампиров куда сильнее, чем хотелось бы. Это она определяет психологический спектр нашего существования и... в некотором роде даже вредит.       – Вот как, – удивлённый откровением, приподнимает брови Геральт. – Выходит, сопротивляемость к холоду и прочему, наоборот, обостряет душевную чувствительность. Верно?       – Именно, мой дорогой ведьмак, как бы престранно это ни звучало.       – Чертовски похоже на действие мутагенов, скажу я тебе. По крайней мере, одной из групп, – поразмыслив, произносит он. – Обычно с их-то пропорциями сложнее всего. Представляешь, как делают ведьмаков, Регис? Нам вливают в кровь эликсиры и яды бестий, чтобы выработать к ним устойчивость. Вся разница в соотношении, – невесело кривит он губы, – Одного вещества к другому. Добавишь чуть больше – сожжёшь внутренние органы, добавишь чуть меньше – вызовешь лихорадку. Добавишь в неправильном порядке... Создашь безумца.       – Прекрасно понимаю, о чём ты, – кивает вампир, – Во многом по собственному практическому опыту. Думаю, тебе должна быть известна фраза о том, что лекарство от яда отделяет лишь доза? В некоторых случаях эта доза так мала, что требует почти ювелирной точности. К примеру, при использовании определённых видов трав.       – Кстати о травах, Регис.       Смену темы Геральт тоже теперь устраивает иначе, просто-напросто отвлекая их на ещё один томительный поцелуй. Который – ох, чёрт – что-то затягивается уж слишком надолго, стремительно переходя в борьбу двух жадных ртов друг с другом и совсем не нежные объятия тел.       – Что... ты хотел спросить, душа моя? – с невероятным усилием отрывается от него вампир, сбиваясь на рваный вздох.       Дьявол, да что же он там говорил? Сосредоточиться уже так трудно, что, видно, вот-вот придётся вспомнить какую-нибудь считалку на Старшей Речи или ещё какую херню, лишь бы только держаться и дальше в руках.       – А, вот что, – наконец вспоминает Геральт – и мысленно отвешивает себе подзатыльник: из всех возможных тем за каким-то бесом его взволновало это. – Травы. Ты из-за них, что ли, весь в земле? Снова что-то собирал?       Вопрос почему-то удивляет Региса так, что он неожиданно вздрагивает – и резко садится, торопливо отряхивая брюки.       – В самом деле, – доносится его глухое ворчание. – И как же я... Что ж, отчасти ты прав, друг мой. Правда, с одной поправкой. Я решил восстановить свой собственный сад, Геральт, – и, обернувшись, он улыбается одними уголками губ, – Высадил для начала часть семян аренарии в темерской и восточной разновидностях. Чаще всего именно этих подвидов мне не хватает для эликсиров, так что, по-моему, весьма удобно иметь небольшую посадку под рукой.       – Какой хозяйственный, – фыркает себе под нос Геральт. – Даже интересно, что ещё найдётся у тебя под рукой.       Почему-то от вида деловитого Региса и крутящейся в голове нелепой мысли его начинает распирать такое ехидство, что он ждёт не дождётся, когда тот наконец поворачивается обратно, сверкнув удивлённым взглядом уже спокойных антрацитовых глаз.       – Позволишь узнать, что ты имеешь в виду, мой дорогой?       – Да так. Пришёл на ум список кое-каких алхимических ингредиентов. Слюну вампиров ты закупаешь или берёшь, так сказать, не отходя от рабочего места?       Ох, оно того стоило. Выражение лица Региса оказывается просто бесценным: он закатывает глаза с таким усердием, будто пытается заглянуть в собственные мозги.       – Порой мне кажется, что я зря внушил тебе уверенность в твоём невероятном чувстве юмора, Геральт. Эта шутка вовсе не такая смешная, как тебе кажется.       – Да ладно. Что, даже не можешь позубоскалить над самим собой?       – Отнюдь. И, поверь, тут дело вовсе не в самоиронии.       – А, по-моему, ты просто зануда, – прищуривается Геральт. – Первый вампир-зануда, которого я знаю. Или вы все такие? Живёте себе и занудничаете друг с другом. Так и вижу, – и, широко ухмыльнувшись, он меняет голос, передразнивая его на помпезный, гнусавый манер, какой, как ему кажется, характерен для высшего вампирского общества. – «О, милый друг, как мы славно полакомились этими кметами! В высшей степени восхитительные оттенки вкуса! Напоминает Шато-Манто сто тридцать пятого года по эльфскому летоисчислению, но какой букет, какие нюансы!»       Нет, в актёрском мастерстве у него всё-таки талант. Неспроста же Регис отворачивается, пряча лицо, и разражается сдавленным хохотом.       – Это просто ужасно, Геральт, правда. И совершенно не смешно.       – Чего ж ржёшь тогда? Я вообще-то всё слышу. Угадал, что ли?       Насмеявшись вдоволь, вампир поднимает на него взгляд, и в черноте глаз так и поблескивают искры смешинок.       – Мне лишь кажется забавной твоя манера импровизации. Кстати, к твоему сведению, нет никакого Шато-Манто. Даже не представляю, каким образом ты его выдумал.       – Ну, тебе-то виднее, – изгибает бровь Геральт, – С Эрвелюсом на досуге. Видал я на днях, сколько стоит твоё пойло. Не многовато для скромного лекаря?       Медленным, неторопливым движением, подобным грации ночного хищника, Регис приближается к нему вплотную, так, что почти нависает сверху, и позволяет себе хитрый прищур.       – Между прочим, – вкрадчиво произносит он, – Считать чужой достаток, Геральт, в рамках даже элементарного этикета считается дурным тоном. Кажется, ты об этом не знал?       – Не знал, – с готовностью подхватывает Геральт, не отрывая взгляда от антрацитов глаз. – Зато ты забыл, что рядом с тобой простой ведьмак. Этикету не обученный, – и исподтишка он проводит ладонью по тонкой талии, – Да и вообще жуткий грубиян. Издержки профессии, знаешь ли.       – Оправдания, мой дорогой. Оправдания. Раз уж на то пошло, позволь-ка тебе напомнить ещё об одном... – ухмыляется было Регис, уже собираясь выдать новую тираду, но не успевает.       Рывком Геральт подтаскивает его на себя, усадив на колени, и затыкает так, как умеет лучше всего. Просто и действенно, напористым движением губ. Холодные пальцы вцепляются в плечи, царапнув ткань рубахи ногтями, и от непрошеной боли так и хочется зашипеть, мстительно прикусывая тонкую губу.       –...Так и что же ты умолк? – на миг отрывается он, с силой сжимая упругие бёдра, – Я тебя внимательно слушаю, между прочим. Отвлекает что-то, что ли?       И чуть не теряет дар речи, глядя на картину перед глазами: вампира посреди зимнего леса у Каэр Морхена. Региса, встрёпанного и снова светящего алыми радужками, едва заметно сбившего дыхание – и вдруг расплывающегося в широкой, довольной улыбке с неприкрытым рядом клыков. Улыбке того, кто выглядит, мать его, так, словно готов забыть ради него, Геральта, целый мир.       Впрочем, ехидничать-то он продолжает по-прежнему.       – Если только... Самую малость, – отзывается хрипло вампир и тут же зарабатывает ещё один поцелуй. В наказание. Правда, потом уже становится вовсе не важно, за что именно, да и, в общем-то, всё равно.       Важно становится только то, что вот в эту минуту, кажется, сердце и пропускает удар, стукая кровью в виски так отчётливо, что Геральт на миг замирает, вслушиваясь в этот шум. Шум, который еле заметно шепчет тихим голосом в голове то, что и так было ясно, пожалуй, уже давно. Только сейчас этот шепот укалывает по телу тысячей игл – новым, неясным чувством, противным самой ведьмачьей природе, и всё же светлым, сладким, как летний мёд.       Счастьем. Рождающем в подсознании простые, опасные мысли, которые точно не должен знать никто. Даже он сам.       Я не хочу, чтобы это было просто видение. Сон, морок, плевать: я готов отдать всё, что угодно, лишь бы это не было им. То, что есть между нами, куда сильнее любых, даже самых смелых снов. Ты ведь тоже чувствуешь это, Регис. Знаешь, чего ты хочешь, и что может из этого выйти, вот только снова решаешь за нас двоих.       Прекрати играть с огнём, пока ещё можешь. С огнём, от которого я скоро сгорю дотла.       Потому что начну искать тебя – и уже ни перед чем не остановлюсь.

***

      Новое ощущение не покидает его даже тогда, когда наступает долгожданная весна и приходится выйти обратно на Путь.       Благо, в голову Геральту никто не лезет. Заказы он выполняет быстро и исправно, а то, что молчит, как рыба, не особенно интересует ни купцов, потерявших доход от ловли жемчуга из-за утопцев, ни крестьян, которых замучил взбесившийся леший. Что бы он ни испытывал, выработанных умений это не ослабляет, наоборот, будто питая его какими-то силами изнутри. Да и в опостылевшей рутине неожиданно появляется… смысл. Смысл вернуться из боя с отрубленной головой монстра, получить за неё плату и после долго делиться подробностями об очередном поединке с Регисом в своей голове, слушающим его, как и всегда, с уважительным любопытством.       Впрочем, ирония ситуации не остается в тени. Рассказывать бестии об убитых бестиях в чём-то кажется даже кощунственным, хотя он давно перестал считать вампира способным на прежние злодеяния. И всё же это тоже его меняет. Возможно, не в лучшую сторону для ведьмака, потому что порой Геральт ловит себя на мысли, что пытается встать на место тех, кого должен убить. Тех, кто обычно безвреден, но по какой-то причине мешает людям. Виверны, чье логово ненароком разворошили дети, и которая принялась за это мстить. Тролля, чью пещеру завалило обвалом и от безысходности тот устроился в старой горняцкой шахте. Холера, даже скоя’таэлей, которых приняли за чудищ в лесной чаще солдаты реданской армии, хотя уж от политики-то Геральт всегда старался держаться подальше.       Твой удел убивать тварей, сам себе напоминает он всякий раз в минуту сомнений – и всё чаще осознаёт, что едва ли может точно сказать, кого вообще можно определить тварью.       Да, видно, перевернув его мир вверх дном, вампир влез в его душу уже слишком, слишком глубоко. Мало того, что он поменял там всё на свой вкус, так ещё и осел, устроив себе основательное гнездо. Как гнездятся экиммы и катаканы, Регис тоже зарылся в его нутро, закопавшись как следует и грея теплом своего бесконечно огромного сердца. Иначе не объяснить, почему кроме кризиса убеждений Геральт иногда чувствует, что хочет остаться в видениях навсегда. Или... наоборот, не оставаться.       Чувств в какой-то момент становится так много, что порой он задумывается о том, что мешает ему найти Региса прямо сейчас.       В самом деле, всё, что их разделяет – только странные, загадочные опасения, которые Геральту, честно сказать, кажутся ерундой. Может быть, Регис и сам виноват, что дальше хранит молчание не хуже какого-нибудь жреца, принёсшего обет Мелитэле, вместо этого вызывая только целую тьму подозрений. Например, об ограничениях и якобы верной смерти. Если подумать, больше всего это похоже на всё ту же магию крови, которую вампир явно может видеть хуже, чем она есть, как и в целом склонен преувеличивать страхи. Ну, пусть так. Пусть Регис и дальше тревожится за них двоих.       У него, Геральта из Ривии, или, как его теперь иногда называют, Белого Волка, со страхами разговор короткий. Кровь или нет, а с магией он знаком не хуже других, и со временем Геральт только утверждается в собственных догадках. Особенно – вот уж совпадение – в день, когда Регису, его Регису, его вампиру исполняется... чёрт возьми, сколько ж там...       – Триста девяносто семь лет по традиционному человеческому летоисчислению, – говорит тогда тот в его голове, и, судя по тону голоса, улыбается широко и безмятежно.       Счастливо.       Ох, какой же это невероятный выходит день. Лето в тот год в Вызиме, где застревает Геральт, выдается дождливым и сумрачным, так что больше всего на свете ему хочется вообразить что-то ясное и радующее глаз. Тем более, что вампир обычно встречает его воспоминания только радостным изумлением, так что с его стороны даже грех обделить Региса приятной картиной. Хорошенько проверив, что никто его не потревожит, Геральт запирает дверь комнатушки, в которой ютится в тот вечер после одного из заказов, и представляет... озеро.       Жаркий, ласковый июльский полдень и прохладную водную гладь, искрящуюся в свете солнца. Он бывал здесь не раз, выбираясь с Эскелем и Ламбертом после тренировок, чтобы нырнуть в ледяные объятия волн – ледяные, потому что даже летом в горах Каэдвена кое-где не тает снег, чего уж там говорить об озерах и речках, не балующих теплом. Впрочем, им-то это было только на руку. Разве ж может быть что-то приятнее, чем остудить раскалённое пылом боя тело? Словом, вот это озерцо Геральт всегда любил, да и любит, наверное, до сих пор, и теперь ему интересно, что на это скажет вампир.       – Зараза, где ты? – кричит он, по нелепой, ещё детской привычке прикрывая глаза от солнца ладонью и оглядывая берег, и тут же слышит совсем рядом знакомый мягкий голос.       – Пожалуй, так в день рождения меня ещё никто не называл. Здравствуй, душа моя.       Оборачивается он мгновенно. Регис стоит у него за спиной, наклонив голову в ожидании, с привычным спокойным выражением лица. Вот только в остальном выглядит он ни хрена не привычно. На нём какой-то новый, незнакомый лиловый камзол, расшитый золотистыми и зелёными нитями так, будто увит невиданными цветами в обрамлении мелких листьев, и тёмные брюки в тон. Высокие, узкие сапоги до колен вроде бы тоже отделаны вышивкой. Но – самое главное – у него снова подведены глаза, да и волосы собраны в аккуратный узел, и сразу думается, будто сзади там обязательно будет какое-нибудь сложное плетение прядей. Такое, на которое стоит взглянуть хотя бы ради мастерства того, кто это сооружал.       Позже. Сначала Геральт соберёт остатки разума в кучу и подумает, как бы выразить то, что он, кажется, сейчас помрёт от этой красоты.       – Ты... – сипло начинает он, – Какого...       – Поздравления было бы достаточно, – усмехается себе под нос Регис и тут же целует его в уголок губ. – Чем обязан такой реакции, мой дорогой ведьмак?       –...Тем, что вырядился, как на хренов бал, – с трудом приходит в себя Геральт. – Или вы и балы устраиваете?       – Смотря какие, dragul meu, но всё-таки в большинстве это просто досадный стереотип. Хотя в моей семье подобные приёмы были обычным делом, – пожимает плечами вампир, – В отличие от многих других. В какой-то мере это определило мой круг общения и даже... хм-м... целый ряд эстетических предпочтений.       – Вижу. Чёрт возьми, повернись, мне интересно, что там сзади. В волосах, Регис, – поясняет Геральт, замечая лукавый прищур чёрных глаз, – Давай же.       Чутьё не подводит: причёска и правда оказывается сложнее, чем кажется на первый взгляд. От висков к затылку тянутся две тонкие косы, оплетая по кругу собранный узел, как хвосты крошечных змей, и выглядит это так изящно, так в духе Региса, что Геральт невольно касается аккуратных линий, запоминая пальцами каждый дюйм. Не остаётся без внимания и седая прядь, так и не ушедшая до сих пор, которую он, впрочем, запоминает уже губами, мягко целуя – и наконец обвивая руками виновника торжества.       – Так что, ты удовлетворил любопытство, друг мой? – интересуется вампир, сжимая его ладони в ответ.       – Не то слово. Тоже дань вашим традициям?       – Отчасти. Думаю, я бы назвал этот образ в каком-то роде симбиозом двух разных стилей. Как общепринятой моды людей, так и представителей моего рода. Сплетение двух миров, – тихо фыркает Регис, – Если ты простишь мне этот каламбур.       – Не прощу, – довольно отзывается Геральт и кладет голову на расшитое золотом плечо. – Я и так-то тебя не узнаю, а тут ещё и твоя мода. Холера, нельзя ж так выглядеть, Регис. Это нечестно.       – Кажется, ты перенял у меня дурную привычку говорить загадками, dragul meu. О чём ты?       Дураком не прикидывайся, раздражённо проносится в голове, и так вот-вот сведёшь меня в могилу раньше времени.       –...Будто сам не знаешь, – хрипло выдыхает Геральт и проводит носом по бледной шее, – Ну, с днём рождения тебя, что ли.       На мгновение ему даже становится интересно, будет ли Регис поддразнивать его и дальше, но только на мгновение. Потому что его уже берут в оборот, приникая губами к его губам и заставляя забыть о всем, что волновало прежде. Боги, он никогда не устанет от этих ощущений. Горячего рта, ласковых рук, худощавого тела в объятиях и стука медленного, не человеческого сердца... Сердец их обоих, бьющихся в такт друг другу. Но этого мало, теперь – уже мало. Так, что ему нужно куда, куда больше.       Опасные мысли захватывают рассудок так быстро, что он почти отвлекается, на короткий миг вздрогнув в объятиях и, видно, заставив этим вампира разорвать поцелуй.       – Благодарю, душа моя, – коротко выдыхает Регис, мягко проводя ладонью по предусмотрительно выбритой Геральтом щеке. – Признаюсь, сегодня я ждал нашей встречи особенно сильно. Потому как твоё внимание, Геральт, – ласково произносит он, мигом заставляя всё сжаться в груди, – Не сравнится ни с одним, даже самым роскошным подарком.       – Так бы и сказал сразу, – ворчливо фыркает Геральт, – Не пришлось бы копаться в воспоминаниях. Вообще-то это и есть мой подарок, Регис. Ты хоть заметил, где мы?       – Безусловно, – кивает тот, – И уже оценил по достоинству. Удивительно красивое место, мой дорогой. Смею предположить, ты бывал здесь довольно часто?       – Даже чаще, чем ты думаешь. Ну, идём. У воды будет всяко лучше.       С трудом расцепляя объятия, он ведёт вампира через песчаные тропки ближе к берегу, уже ощущая, как от озерной глади веет долгожданной свежестью, и на ходу стаскивает с себя тонкую рабочую куртку. Ну и жара же здесь, всё-таки. Надо было, наверное...       Точно, вдруг приходит в голову потрясающая идея.       – Знаешь, что, – медленно оборачивается он и ловит пристальный взгляд чёрных глаз, – А пошли купаться.       И, не дав Регису даже времени на ответ, в несколько быстрых движений стаскивает с ног сапоги, оставшись босиком. Так-то гораздо лучше. С нескрываемым удовольствием он проходится по сырому песку, пощупав пальцами ног кромку воды. Бр-р, холодная, как и всегда была. Вот и славно.       В самый раз для настоящего ведьмачьего подарка.       – Купаться? – слышится тихий голос, сквозя нотками – это что, смущение, что ли? – и чего-то ещё, похожего на неясное волнение.       Рассеянно ослабляя ворот прилипшей к телу рубахи, он поднимает глаза – и усмехается, видя, как всё ещё бесподобно идеальный Регис так и стоит столбом, вперившись в него вопросительным взглядом.       – Ну, вроде того. Или что, так и будем бродить по округе в ста одёжках? – изгибает бровь Геральт, – Холера, Регис. Жара же невыносимая. Что ещё делать?       – И снова ты забываешь, друг мой, что моё тело иначе воспринимает перепады температур, потому как я...       – Да-да, очень древний, очень опасный, очень жуткий вампир. Боюсь и преклоняюсь. Ты стесняешься меня, что ли?       Простая подколка вызывает у Региса удивлённую гримасу, и он подбирается ближе, теперь сверля Геральта такими глазами, словно тот по меньшей мере сбежал из лечебницы для душевнобольных.       – Дело не в этом, мой дорогой ведьмак. Что же касается твоего вопроса... Как ты считаешь, способно ли существо подобного мне возраста испытывать нечто, хотя бы отдалённо похожее на стеснение?       В подтверждение своих слов он вдруг начинает медленно расстёгивать пуговицы воротника. В ярко расцвеченных солнечными лучами суровых окрестностях гор насквозь пропитанный утончённостью Регис выглядит так непривычно, что уже невозможно оторвать взгляд. Тем более, когда его бледные руки раскрывают края камзола, освобождая шею и грудь от тесного плена одежд.       Так, что Геральт просто смотрит, как заворожённый, чувствуя, как начинают гореть щёки – и вовсе не от солнечного ожога.       – Я не беру тебя на слабо, – зачем-то бормочет он. – Если ты не хочешь...       Ответом ему служит мягкий смех.       – Геральт, я ценю твою заботу, но не стоит беспокоиться о моей поруганной чести. Тем более, мне и в самом деле стало любопытно, что же это такое, как ты выразился, купаться.       – Что значит, любопытно? – удивляется Геральт, продолжая следить за тем, как Регис снимает перчатки и стряхивает с плеч камзол, под которым оказывается простая белая рубашка, тонкая, почти прозрачная – и, стоит заметить очертания тела под ней, сердце пропускает пару ударов.       – То и значит, что доселе заниматься подобным мне не доводилось.       Вот тебе раз. Кажется, он так и раскрывает рот, поднимая глаза на Региса, абсолютно спокойного, без тени всякой насмешки на лице.       – Только не говори мне, что в вашей высшей вампирской среде никто не умеет плавать.       – Полагаю, ты прав, друг мой.       – Да не может этого быть, – фыркает Геральт, позабавленный внезапным фактом.       Смерив его ещё одним пристальным взглядом, Регис садится на берегу и, тоже стянув сапоги, зарывается пальцами ног в песок.       – Отчего же? Посуди сам, dragul meu. С практической точки зрения моим собратьям это умение ни к чему: для перемещения над водоёмами нам вполне хватает как бестиальной, так и прочих форм, – легко пожимает плечами он. – К фауне водных пространств интереса мы не испытываем. Впрочем, жаль. В рамках научных исследований такой потенциал...       Не веря своим ушам, Геральт мягко барабанит пальцами по плечу вампира, призывая встать.       – Так, всё. Я понял, – твёрдо говорит он, – Будем учить тебя, раз уж у вас, бедных кровососов, дела с этим плохи.       – Учить? Право, зачем?       – А что, предлагаешь скучать на берегу? Нет уж. Пока мы здесь, я иду туда, – и Геральт указывает пальцем в самый центр озера, – И ты идёшь со мной.       Вот сейчас и отметим твои почти четыреста лет, как следует, мелькает в голове весёлая мысль, чёрт, это даже лучше, чем любые попойки. Вкрадчивым жестом он берёт вампира за руку, притягивая к себе, и тут же в чёрных глазах проскакивает короткая вспышка беспокойства.       – Может быть, не...       – Стоит, стоит. Не бойся, не буду я тебя топить. Так, побрызгаемся на мелководье, а потом пойдём сохнуть и греться на солнышке. Ну, идёт?       Прохладная ладонь на миг отвлекает на новое ощущение обнажённой кожи, оглаживая его по щеке. Вздохнув, Регис поднимает на него взгляд – долгий, внимательный, будто на кону исключительно судьбоносное решение.       – Хорошо, душа моя, – наконец тихо говорит он, – Я тебе верю.       Выражение лица у него всё равно такое растерянное, что, не удержавшись, Геральт всё-таки его целует. Ласково, медленно, словно стараясь успокоить, так, что на время они забывают даже об озере. Вот только не засмеяться б сейчас собственным мыслям. Он, едва ли вышедший на Путь ведьмак, целует вампира, которому почти четыре столетия, на берегу иллюзии в их общем видении... Бредятина, да и только.       Но какая же всё-таки приятная.       – Вот и славно, – произносит Геральт, когда наконец они отрываются друг от друга. – Пойдём, Регис. Нечего терять время. Я только... хм... улучшу обтекаемость, – ухмыляется он собственной шутке и одним рывком стаскивает осточертевшую рубаху через голову, – И можно... Эй, а ты-то чего?       И вдруг замирает, как вкопанный. Потому что Регис, до этого исподтишка возившийся с какими-то пуговицами на груди, тоже избавляется от, впрочем, из без того ничего не скрывавшей рубашки. Так, что теперь жарко становится настолько, что, кажется, сейчас голову хватит удар.       – Идём же, – голос Региса он слышит словно сквозь плотную пелену. – Геральт?       О боги, теперь тот ещё и приближается к нему с обеспокоенным выражением на лице. Бледный, худой, весь точёный, как мраморная статуя, Регис кажется каким-то... божеством из другого мира, что ли. Такой он неестественно красивый. Неестественно другой, чужеродный для этого сурового пейзажа вокруг.       Твою мать, думает Геральт, изо всех сил стараясь смотреть Регису в лицо и чувствуя, как предательски тяжелеет внизу живота.       – О чём задумался?       Холодная ладонь снова касается бритой щеки, ненадолго приводя его в чувство. Ненадолго, потому что близость чужого тела рядом пьянит и сводит с ума, а взгляд всё-таки соскальзывает ниже. На плавные линии ключиц, на три чёртовых родинки, на плоскую грудь и поджарый живот. И ещё ниже. Туда, куда уходят две косые полоски мышц и тонкая дорожка тёмных волос, укрываясь под поясом брюк.       Нечеловеческим усилием он заставляет себя прекратить пялиться – и, подняв обратно взгляд, обнаруживает, что в чёрных глазах танцуют маленькие, едва заметные чертенята.       – Понравилось увиденное? – хмыкает вампир.       –...Сам как думаешь?       Похоже, Региса это веселит, потому что он начинает какую-то игру – подходит и мягко касается губами его, Геральта, плеча.       – И что, не хочется развить тему дальше?       – Как-то не до разговоров сейчас. Зато тебе-то, наверное, не терпится.       – О, мой дорогой ведьмак, – мочку уха обжигает тёплое дыхание, – В этом ты, как всегда, прав. Мне, в свою очередь, действительно хотелось бы описать собственные впечатления, но, боюсь, может не хватить слов.       – Так попробуй, – сдавленно выдыхает Геральт; от открытого, разгорячённого Региса становится пусто в голове, и собирать мысли с каждой секундой становится всё труднее.       – Что ж, не премину. Я... – и неожиданно на грудь ему ложится прохладная ладонь, острым ногтем царапнув старый шрам, – Не видел, – она спускается ниже, подушечками пальцев оглаживая мышцы торса, – Никого прекраснее, – и, когда он уже готов взорваться от нетерпения, большой палец оглаживает дорожку светлых волос на животе, – Тебя, душа моя.       В ушах стоит такой звон, что, кажется, он уже давно оглох, и смысл фразы до него так и не доходит: Регисовы ладони говорят гораздо красноречивее.       – Меня? – опомнившись, хрипит Геральт.       На мгновение Регис отстраняется от него и, заглянув в глаза, улыбается – снисходительно и нежно.       – Ох, Геральт. Иди сюда.       И, не дав опомниться, целует. Жадно, неистово, как никогда раньше. Регис вообще-то нечасто целовал первым, тем более вот так. Вот так, чтобы горячий язык быстро проникал ему, Геральту, в рот, сплетаясь с его языком в упоительном танце. Вот так, чтобы он вдруг услышал собственный тихий стон. Вот так, чтобы когтистые руки вцепились ему в голую кожу спины, грозясь оставить пару-тройку царапин.       –...лять, Регис, – поражённо выдыхает он, когда тот наконец отрывается от его губ и смотрит – уже алыми радужками, сияющими каким-то лихорадочным блеском.       – Снова забыл о манерах, милсдарь ведьмак? – негромко фыркает вампир, и от тепла его дыхания под рёбрами так и звенит привычная щекотка.       – Точно. Подрастерял, пока ты из меня чуть душу не высосал. Это что такое было?       – Попытка показать, что я испытываю по отношению к твоей персоне, dragul meu.       – Ты, – и Геральт хватает его за бока, что есть силы прижимая к груди, – Творишь чёрт знает, что.       –...Только скажи, и я прекращу, если тебе это не по нраву, – вдруг отзывается Регис, сникая на глазах.       Зараза, опять всё пошло куда-то не туда. Раздосадованный, Геральт вздыхает, стараясь унять сбившийся ритм сердца, и мягко проводит большим пальцем по тонкой нижней губе.       – Лучше не стоит, – наконец говорит он, закрепляя слова ещё одним быстрым поцелуем, и утягивает вампира уже к самой кромке озера. – А ещё лучше пойдём-ка в воду. Кажется, я задолжал тебе урок по плаванию.       – Не припоминаю, чтобы обременял тебя каким-то долгом, – мягко замечает Регис.       – Что, хочешь сказать, это была не предоплата?       В утихшем было пламени глаз вмиг вспыхивают искры знакомого лукавства.       – Удивительно, – усмехается Регис, – Стало быть, вот такие формы платежа принимает прославленный Белый Волк?       – И много других, не менее достойных, – подыгрывает Геральт, скользя ладонью вниз по изгибу плеча, – Давай-ка... Холера, а это ещё что?       Вот в этот-то момент всё и происходит. Пальцы замирают сами, останавливаясь у странной преграды, и, прищурившись, он переводит взгляд на Регисово предплечье, поднимая его к глазам. Чёрт, и как он раньше этого не заметил. Руки у Региса по локоть оказываются замотаны в какую-то плотную чёрную плёнку, не похожую ни на один знакомый материал. Шершавая и вместе с тем блестящая, она стягивает светлую кожу не хуже бинтов, наводя враз на сотни мыслей – одна хуже другой.       Как раз о магии крови, например.       –...Так, – осторожно произносит Геральт, – Только сейчас не юли. Эта хрень выглядит очень, очень нехорошо, Регис. С тобой всё в порядке?       Каким-то нутром он чует, что под плёнкой кроется что-то жуткое, и в животе сразу начинает досадливо жечь. Опять магия? Как часто Регис вообще это делает? Использует ли он вообще кровь для своих... Нет, тогда бы от него вообще ничего не осталось, выглядел бы, как полумёртвый дед. Да и не бывает настолько симметричных случайных ран, если только Регис намеренно не выровнял края плёнки друг под друга.       Впрочем, тот быстро рассеивает часть подозрений, как-то виновато улыбаясь в ответ.       – Старые увечья, душа моя. Того же характера, как и знакомая тебе отметина, – указывает он на седину, – Не беспокойся, они давно не причиняют мне никакой боли. Однако на всякий случай я всё же ограждаю их от излишних воздействий среды, – и, нахмурившись, он добавляет: – Признаюсь, мне известно не так много о свойствах подобных повреждений, так что их реакция на различные раздражители может быть несколько... непредсказуема.       Твою-то мать. Новых подробностей оказывается так много, что на миг Геральт даже теряется, не зная, что и думать.       – Увечья, значит, – наконец соображает он. – И ты, конечно, не горишь желанием рассказывать, как именно их получил.       – Ты, как всегда, на удивление проницателен, мой дорогой ведьмак.       – Давай-ка без дорогих и ведьмаков, – прищуривается Геральт. – Пытать я тебя не буду, так и быть. Всё равно бесполезно. Сделаем так, Регис, – понижает он голос, проводя пальцем по плёнке, – Я скажу, а ты подтвердишь. Да или нет, только и всего, и на том закончим. Идёт?       Воцаряется молчание, долгое, напряжённое; а потом вампир просто кивает, не отрывая от него немигающего взгляда чёрных глаз. Так, будто... встревожен по-настоящему. Беда в том, что Регисова тревога почти всегда приводит их встречи к абсолютно дерьмовому концу, и теперь-то Геральт точно настораживается, как хищник, уловивший запах добычи.       Впрочем, здесь, похоже, пахнет чем-то гораздо хуже.       – Начнём с того, – неторопливо заговаривает он, – Что эти раны должны быть старыми. Страшными и обширными, раз ты их так сильно прячешь. Плёнку, думаю, ты или придумал сам, или откопал где-то в ваших вампирьих запасах, не важно, – хмыкает он, закусывая губу. – Значит, подобные травмы должны быть созданы магией такой силы, что... могла, нахрен, и убить. Теперь соглашайся. Давай, давай. Я знаю, что прав.       Тяжело вздохнув, вампир закрывает глаза и снова покорно кивает, всё ещё не говоря ни слова. Отлично. Как, оказывается, легко выводить Региса на чистую воду: всего-то надо ослабить его бдительность, как следует. Интересно, а если его ещё и... Ох, дьявол, не до того сейчас – у них, всё-таки, серьёзный разговор.       – Так вот, магия, – расценив молчание как знак продолжать, снова говорит Геральт. – Вопрос в том, Регис, зачем ты её использовал, и сдаётся мне, что тут не обошлось без старого доброго Предназначения. Есть у меня несколько предположений, но я остановлюсь на двух. Первое, – выдыхает он, подбираясь ближе, – Ты хотел оборвать связь и собирался каким-то образом её остановить, раз уж тебе это подвластно. Очень, очень давно, и, конечно, без моего ведома. Второе, – и он касается ладонью бледной щеки, чувствуя, как вампир тянется к прикосновению в ответ, – Ты пытался как-то воздействовать на меня через эту связь. Зная тебя, наверное, от чего-то оградить. Или же...       – Ни то, ни другое, душа моя, – быстро перебивает Регис, и вдруг становится отчётливо слышно, как его обычно спокойное сердце ускоряет бег.       – Тогда почему говорил, что кто-то из нас может умереть?       В повисшей тишине безмятежные летние шорохи кажутся почти издёвкой. За спиной с тихим плеском раз за разом шелестят озерные волны, и где-то вдали гуляет свободный горный ветер, едва ощутимо ероша волосы. Здесь должно было быть тепло и покойно. Мирно, что ли. Не так невыносимо тяжело от мучительного ожидания ответа.       – Ох, Геральт, – наконец, сам устав от молчания, говорит вампир. – Раз ты требуешь от меня истины, я действительно могу тебе её предоставить... в какой-то мере. Только не проси от меня большего, – печально добавляет он, – Если не хочешь, чтобы всё снова закончилось плачевно. Не сегодня, dragul meu, пожалуйста.       Дьявол, а он и забыл уже, что у Региса, его Региса, вообще-то, всё ещё праздник, и вот сейчас Геральт, на самом деле, ведёт себя по-свински, портя настроение им обоим.       – Ну, хорошо, – мысленно себя приструнив, покладисто соглашается он. – Говори, как есть. Давай уже закругляться, а то... херовый у меня выходит подарок.       Что странно, в этот раз Регис даже не пытается, как всегда, его переубедить – только вздыхает снова. И начинает говорить.       – Если вкратце, то в некотором роде ты прав, – медленно произносит он. – Относительно второго предположения. Видишь ли, мне известны подробности о нашей связи не только опытным путём. Я знаком с теми, кто сталкивался с подобным, – говорит он неожиданное, – В том числе и с крайне негативным исходом ситуации, конкретно действительно смертельным. И не понаслышке знаю, к чему могут привести бездумные действия с каждой из сторон. Возможно, из-за этого, – и тут он кивает на замотанные предплечья, – В своё время мне пришлось прибегнуть к своего рода диагностирующей магии. Лишь для того, чтобы убедиться в том, что нельзя торопить события раньше времени, и по необходимости оградить тебя от ненужных порывов.       – Твою мать, Регис. Ты что, всё это время... знал, как мы должны встретиться?       – В определённом смысле, друг мой. Теперь, прошу, давай остановимся на этом. Боюсь, что на другие твои вопросы я уже не смогу ответить.       Кажется, у него отвисает челюсть от шока. Кажется, потому что Геральт уже ни черта не уверен, что вообще владеет рассудком после услышанного. На загривке встают волосы от глухой, холодной злости, от очередных тайн и... чёрт возьми, вот такой правды. На этот раз ещё и с примесью глупого трепета внутри, потому что – всё это время он знал. Знал и молчал, как скоя’таэль на допросе, и держался изо всех сил. Ради них обоих. Ещё и пошёл на какую-то страшную хрень, чтобы…       – Зараза, – не выдерживает он и просто целует этого чёртового вампира. Самоотверженного, заботливого и на самом-то деле безрассудного вампира, который, кажется, готов сделать что угодно, лишь бы уберечь его, Геральта, от всего дурного. Вмиг поганое настроение рассеивается без следа; длинные руки крепко обвивают его в мёртвой хватке, словно боясь, что он вот-вот растворится в воздухе, и он просто поддаётся им, чувствуя, что не в силах даже вздохнуть.       ...Вот тогда-то в его голове впервые зреют те самые три дурацких, всеми избитых слова, которых он внезапно пугается до дрожи.       Чёрт возьми, это что, вообще возможно, проскакивает в голове мысль, отзываясь холодком по коже, или я всё-таки схожу с ума. Нет, надо сказать Весемиру, что он напортачил с Испытанием травами, и так крепко, что теперь он, Геральт, будет разбираться с этим до конца времён. Времен, не жизни, потому что Регис его и с того света достанет – а уж он-то совершенно не будет против. Сердце ширится и пухнет, распирая грудную клетку до боли, и кажется, что ещё немного, и он попросту лопнет от чувств.       – Пойдём, – разорвав поцелуй, наконец говорит Геральт, прижимаясь лбом к прохладному лбу. – Хватит с нас болтовни. Больше никаких вопросов. И... спасибо тебе, что ли. Что не врал. Да и вообще... за всё.       Антрацитовые глаза смотрят на него в ответ с такой бескрайней нежностью, что ещё немного, и он, видно, расплавится от неё в лужицу.       – Признаться, не ожидал, дорогой мой, – мягко отзывается Регис, – Что сентиментальность, оказывается, бывает заразна. Я тоже ценю твою искренность, Геральт. Как и прочие качества, – и он вдруг сверкает короткой ухмылкой, – Например, поразительное, даже, можно сказать, несгибаемое упрямство.       – Вот это новости, – тут же скалится Геральт в ответ, не без радости отмечая, как обстановка быстро возвращается к прежней безмятежности. – Между прочим, у меня и другие качества неплохие. Скрытые таланты, – напоминает он, – Могу даже продемонстрировать, если хочешь.       – Будь так добр, душа моя. Кажется, ты меня заинтри...       Чудо, не иначе, что договорить Регис не успевает и в этот раз. Точнее, нет, не чудо. Сейчас Геральт благодарен Весемиру и всем своим рефлексам так сильно, что даже в мыслях отвешивает им поклон – и тут же, рывком сгребая Региса в охапку, сходу запрыгивает вглубь озёрных вод.       Наконец-то.       Нащупывая ногами дно, он отталкивается и замирает на поверхности, закрывая глаза и просто отдаваясь ощущениям. Прохладные волны окатывают всё тело, расслабляя и освобождая от жара, и невольно Геральт чувствует, как становится невесомым. Лёгким, словно ореховая скорлупка, которой нет дела ни до каких забот.       Ну, пожалуй, кроме одной.       –...Геральт, – звучит совсем рядом сердитый и взволнованный голос.       – Я держу тебя, – отзывается он, ленивыми движениями ног выравнивая положение тела на плаву. – Потерпи немного, мне нужно остыть от этого треклятого пекла.       – Ох, боги всемилостивые, – бормочет Регис, отчаянно вжимаясь в него всем телом и обхватывая руками за шею.       – Не дёргайся. Ну, Регис, в самом деле, уж кому-кому, а тебе нечего бояться.       – Мне... не нравится идея того, что я тебя, так сказать, утяжеляю. Но других идей, к сожалению, у меня нет. И ещё... Не хочется нагнетать обстановку, но какая-то тень шевельнулась в глубине, Геральт. Это мне тоже не очень нравится. Точнее, совсем не нравится.       Вздохнув, он наконец открывает глаза и видит перед собой вампира, мокрого и взбудораженного, с влажными волосами, налипшими, как диковинные водоросли, ко лбу и щекам. Н-да, обидно, что сложная причёска уже растрепалась, так, что тонкие косы выпутались из узла, теперь падая на лицо. Да и ровные линии подводки глаз расплылись, будто Регис плакал долго и безутешно, ещё и хорошо растерев чёрные дорожки по щекам.       Словом, от идеального образа теперь осталось одно название, и, чёрт возьми, так Геральту нравится даже больше.       – Рыбы, наверное, – наконец отзывается он, отвлекаясь от этого зрелища. – Чёрт с ними, пойдём поближе, чтобы тебя не нервировать.       – Я не... – на удивление спокойно возражает Регис и вдруг запинается. – Оно снова шевельнулось, Геральт. Нечто крайне массивное, там, в глубине.       Крепко ухватив его за талию и прижав к себе, Геральт оборачивается – но не видит ровным счётом ничего особенного.       – Ну, где? Нет там никого. Говорю же, рыбы.       Медальон не дрожит, так что поводов для беспокойства он не видит – и только гадает, отчего взгляд антрацитовых глаз кажется таким напряжённым. На всякий случай он отплывает поближе к берегу и, подняв брызги и шум воды, тащит Региса за собой. Тот подчиняется, так и не стирая с лица настороженного выражения; Геральт оглаживает его бледный лоб, убирая спутавшиеся прядки.       – Да что на тебя нашло?       – Честно говоря, и сам не понимаю, – тихо отвечает вампир, – Должен признаться, что с тех самых пор, как мы добрались до... более глубокой точки дна, меня не покидает одно крайне неприятное ощущение.       Осознание прошивает виски так быстро, что от удивления брови приподнимаются сами собой.       – Ты боишься? – медленно говорит Геральт, – Ты? Боишься? Глубины, что ли?       Задумавшись, Регис поджимает губы – и вдруг кажется таким родным, таким близким, что снова хочется его поцеловать. Но сперва выслушать, потому что для Геральта, честно говоря, вообще неясно, как высший вампир может чего-то бояться.       – Я бы не назвал это страхом, – внезапно твёрдо говорит тот. – Скорее, тревогой, если на то пошло. В какой-то мере это даже, пожалуй, забавно. Эволюционный рудимент, чудом оставшийся в результате естественного отбора, – хмыкает он, – Ныне только напоминающий о биологической подоплёке моей природы. Впрочем, в любом случае, Геральт, вампирам чуждо понятия страха в привычном для человека понимании. Так что, как бы тебе ни казалось обратное, подобного рода чувства я испытывать не способен. Не в той мере, в какой можно ожидать.       Боги, только Регис на простой вопрос может выкатить целую сраную лекцию, и он даже будет этому рад.       – Благодарю, – фыркает Геральт, – За подробное разъяснение. Весьма полезно и познавательно. Только у меня есть вопрос, господин лектор.       – Слушаю, – с готовностью отзывается вампир, изогнув бровь.       – Другие-то чувства вы испытывать способны?       Ответ не заставляет себя ждать – и, чёрт, какой же приятный это ответ. Не колеблясь ни секунды, Регис просто впивается в него ртом, так же страстно, как и до этого, и на какое-то время они опять забывают обо всём, сплетаясь мокрыми телами друг с другом.       –...В этом-то я как раз и не сомневаюсь, душа моя, – наконец отзывается тот и отклоняется, чтобы снова сверкнуть алыми искрами глаз. Что, конечно, означает, что эти самые чувства он испытывает. Испытывает слишком сильно.       Да так, что даже настроение у него, похоже, всё-таки улучшилось.       – Вот и отлично, – собравшись, наконец говорит Геральт. – Так что насчёт урока плавания?       Свободной рукой, той, что не обнимает вампира, он проводит по его спине – не спеша, словно боясь спугнуть. В воде двигаться труднее, но у него получается, и пальцами он чувствует гладкие, ровные изгибы позвонков и острые кончики лопаток.       – Предполагаю, что у меня нет выбора, – шутит Регис, расслабляясь под его прикосновениями, – Такое щедрое предложение наверняка не потерпит отказа, а я со своей стороны совершенно не вижу необходимости ему сопротивляться.       Н-да, хорошо, что переводом с этого наречия Геральт владеет в совершенстве, и у него давно не болит голова ни от одной из мудрёных фраз.       – Ну, тогда не будем медлить, – и он ослабляет кольцо объятий, выпуская вампира из рук. – Начнём. Сперва тебе надо расслабиться в воде, Регис. Почувствовать, что она выталкивает тело и заставляет его всплыть.       – Наглядное отражение закона о погружении объёмов в жидкости и газы, – согласно кивает Регис, – Фундаментальный физический принцип.       – Точно. Сейчас ты – послушай меня внимательно! – возьмёшь меня за предплечье и опустишь голову в воду. Оттолкнешься ногами от дна и задержишься на какое-то время. И расслабишь плечи, – в подтверждение слов Геральт касается этих самых плеч, несильно их сжимая, – Понял?       – Понял, друг мой. Кажется, ничего сложного. По крайней мере, на слух.       – Значит, давай пробовать. Берись за предплечье...       В горле неожиданно пересыхает, когда, улучив момент, из воды выныривают тонкие пальцы и пробегают по его груди.       –...Это не предплечье, Регис.       – В самом деле? Ох, прости мне эту невнимательность. Сожалею, но, кажется, ученик у прославленного ведьмака совершенно бездарный.       – Поговори мне ещё, – хрипло парирует Геральт, – Берись уже за предплечье. Ну, Регис, не тяни гуля за яйца!       В чёрных глазах напротив так и искрится озорство, и он было думает, что сейчас вампир опять позволит себе ехидную ремарку, но тот вдруг коротко кивает – и подчиняется, в самом деле крепко ухватившись за его, Геральта, руку, и с шумным плеском ныряет под воду.       Скоро в синеватой толще становится видно, как вытягивается во всю длину его бледный силуэт. Вроде расслабился, оценивает обстановку Геральт, наблюдая, как расправляются мышцы у Региса на спине. Что ж, получается совсем неплохо. Зависнув под водой, постепенно Регис всплывает вверх с лёгкостью поплавка и, подержавшись какое-то время, снова выравнивается по вертикали, резко подняв голову и окатив Геральта целым фонтаном брызг.       – Это... Нечто невероятное, – отряхиваясь от воды, выдыхает он, – Никогда не испытывал ничего подобного. Удивительное чувство лёгкости и вместе с тем – покоя.       Сейчас, мокрый донельзя, в свете солнечных бликов он особенно сильно напоминает какое-то морское создание, сирену или ундину. Правда, в более приятной их форме, той, что они используют для привлечения моряков. И, кажется, его, Геральта, тоже. Потому что в лёгких снова становится чуть меньше воздуха, а руки сами тянутся прикоснуться – и он хватает вампира за талию, прижимая к себе, скользкого и холодного, как лягушку.       – А ты ещё отпирался.       – Пожалуй, очередное упущение с моей стороны, – убирая волосы от лица, фыркает Регис. – Знаешь, Геральт, один добрый друг мне как-то сказал, что никогда нельзя отступать от уготованного, если оно неизбежно. Жаль, что я постоянно забываю о том, как он был прав.       – Погоди радоваться, – скалится Геральт. – У меня ещё много чего для тебя уготовано. Это даже не основная часть, а потом будут движения конечностями, повороты корпусом...       –...Признаюсь, звучит многообещающе. Кажется, мой учитель основательно подошёл к вопросу подготовки. Кто бы мог подумать.       Длинные пальцы чертят замысловатые узоры на его груди, и – ох, зараза – сердце снова пропускает удар.       – Твой учитель переплыл все озера в окрестностях Каэр Морхена, – сдавленно выдыхает он, надеясь, что Регис не почувствует, как у него скакнул пульс. – Правда, перед этим его чуть не потопили два говнюка, но, как видишь, твой учитель вышел из этой неравной схватки живым.       – Надо думать, отомстить за оскорблённую гордость ему тоже удалось?       Что ты делаешь, мысленно шипит Геральт, потому что внезапно мокрые подушечки пальцев касаются его затвердевшего соска – и этого достаточно, чтобы в голове начало гудеть, как после хорошей пьянки.       –...Само собой, – совсем тихо говорит он, – Помнится, как ясный день. Могу даже показать, каким образом, если тебе так интересно.       – Что? – рука на груди замирает, – Но разве я прови...       Правда, остаток фразы уже обрывается, потому что ведьмачьи рефлексы у Геральта, как ни крути, работают безотказно. Одним мощным рывком он перебрасывает Региса через плечо и, не выпуская из хватки, ныряет с ним на дно. Они ведь так никогда и не дрались по-настоящему – не самоубийца же он, в самом деле? – и чувствовать, как клубок скользких конечностей колошматит его по спине и рёбрам, дёргаясь в нежданном плену, оказывается неожиданно отрезвляющим. Холера, да чего он такой обманчиво сильный. Настолько, что, подождав пару секунд, Геральт быстро устаёт от этих тумаков и поднимается обратно на поверхность.       Впрочем, стоит ему отряхнуться от брызг, как он сразу же слышит ничуть не запыхавшийся недовольный тон.       – За что, друг мой?       А вот и оскорблённая гордость. Проморгавшись от мокрых капель, он открывает веки – и видит, как Регис усердно сжимает губы, с сомнительным успехом скрывая смешинки в глубине чёрных глаз.       – За то, что дразнил, – отзывается Геральт, – Тоже мне, ученик. Интересная у тебя методика обучения, хоть сейчас в Оксенфурт отправляй. Слышал я, как там сессии сдают, – криво усмехается он, – Так, что потом половина курса отчисляется с дитём на руках. Ты бы там отлично вписался со своими штучками.       Притворяться самой невинностью у Региса выходит очень даже правдоподобно. Чёрт бы его побрал.       – Какими, dragul meu? Твоим, бесспорно, справедливым обвинениям, кажется, не хватает конкретики. Прошу, избавь меня от лишних сомнений.       Что ж, не он это начал; не теряя времени даром, Геральт бредёт в воде, подбираясь к вампиру почти вплотную.       – Вот этими, – говорит он, теми же движениями обрисовывая на бледной груди мокрые дорожки, и в ответ получает короткий и нервный вздох. – Что, будешь спорить? Извращенец ты, вот ты кто.       О-хо, а вот на это любой здравомыслящий человек уже бы здорово оскорбился. Вот только Регис-то не человек, да и, пожалуй, не слишком здравомыслящий. По крайней мере, не сейчас. Широко сверкнув всем рядом клыков, он смеётся, открыто и легко, и под ладонью Геральт чувствует, как вздрагивает худое тело.       – Каюсь, милсдарь ведьмак, каюсь! И, однако, искренне восхищаюсь вашими дедуктивными способностями, – лукаво приподнимает брови он, – Как ловко у вас получилось раскрыть мои чудовищные мотивы! Можно даже сказать, обезвредить монстра.       – Обезвредить, – хмыкает Геральт и обхватывает его за талию, по-хозяйски проводя руками по пояснице, – Ну, коли так, для полного обезвреживания всё-таки кое-чего недостаёт. Видишь ли, ты, как монстр, древний и жуткий, должен знать, что я делаю с твоей братией напоследок.       Зараза, теперь они снова близко. Так близко, что пара дюймов, и губы коснутся других губ, слившись в сотом, наверное, за день поцелуе. Вот только, кажется, Регису куда интереснее продолжить его дразнить, потому что он даже не тянется навстречу. Только округляет в притворном удивлении глаза, большие и ясные, теперь лишённые последних остатков подводки.       И, чёрт возьми, до невозможности манящие.       – Боги всемилостивые! Я, конечно, наслышан о знаменитой ненасытности ведьмачьего цеха, но проделывать такое с бестиями...       – Дурачина, – тихо фыркает Геральт, – Я вообще-то говорил о трофее.       Сам он потихоньку пятится, уводя Региса за собой к берегу, потому что по телу уже начинают бежать горячие мурашки, возрастая в размерах с каждым шагом. Ох, если они продолжат, скоро разговор перейдёт в более интересное русло... Неплохо бы, если горизонтальное.       – Вот оно что, – прищуривается Регис, – Верно, какой же ведьмачий заказ без трофея. И как же ты заберёшь его в этот раз, Геральт из Ривии, прославленный Белый Волк?       Да просто, думает Геральт, очень, очень просто. Хотя с таким чудищем, как ты, похоже, придётся попотеть. По крайней мере, это последняя его внятная мысль, потому что в следующую секунду он уже сминает тёмные губы в поцелуе, находя руками узкие бёдра – и, толкая их на песок, нависает сверху быстрым рывком. В Каэр Морхене их учили не церемониться с теми бестиями, что предпочитают брать измором. Не то, чтобы Геральту такие встречались, но...       ...Да и, вообще-то, Регис не совсем бестия, но тихий, короткий рык из его груди на миг заставляет задуматься об обратном.       – И где... – с трудом выдохнув, хрипло произносит он, – Где же ты всего этого понабрался, душа моя?       – Сам как считаешь? – прищуривается Геральт, – На практике, как требует того дисциплина. Что, уже забыл, как мне это втолковывал?       Тут он, правда, немного кривит душой. В чём, в чём, а в таких-то вещах Геральт учился на девках, а представить себя с каким-нибудь парнем даже… странно, что ли. По крайней мере, пробовать с кем-то другим, кроме Региса, ему давно казалось неправильным, вот и... А, холера, будь, что будет. В груди всё равно уже все расплавилось в горячую кашу, которая, видно, выплеснулась прямо ему в мозги. Неспроста же каким-то чутьём он додумывается, что именно надо делать – так, что Регис, кажется, даже ведётся на его уверенный напор.       Особенно, когда стоит оценить обстановку на ощупь, проходясь ладонью по мокрой коже до самого пояса брюк.       – Какой, прямо скажем, прилежный... ученик, – сдавленно произносит вампир, срываясь на новый короткий вдох и – ох, дьявол, закусывает губу. С таким видом, что Геральт мгновенно решает это исправить, в который раз целуя его и заставляя откинуть голову, сам пытаясь распутать пальцами внезапно крепко завязанный узел волос.       – Не то слово, – деланно ровно отзывается он, – Учился, не покладая рук. Может, и с тобой поделюсь... знаниями.       Понять, что именно выдал, выходит не сразу – пока в мыслях он чертыхается на причёску, Регис вдруг начинает громко хохотать, вцепившись ему в бока, и его худощавое тело так и подрагивает от смеха.       – Серьёзно, Геральт?       Точно. Он, оказывается, пытается удивить своими умениями почти четырёхсотлетнее существо. Подловил, зараза.... Так, что ему снова хочется отомстить. Тем более, пока этот умник хохочет так заразительно, обнажая кончики клыков.       – Да всё, не смейся ты, блять, – ворчит Геральт, быстро склоняясь и прикусывая изгиб бледной шеи, и – неужели! – хохот теперь прекращается. Наконец-то его способ забрать трофей начинает работать, потому что он слышит в ответ тихий и сладкий стон, и мысли мгновенно улетучиваются из головы. Кроме одной-единственной.       Впрочем, это, наверное, и мыслью-то не назвать. Только страшным пламенем по всему телу, заставляющим прижаться к вампиру ближе и сорвать с губ ещё один поцелуй. Глубокий, неистовый, снова с борьбой двух языков и рваными вздохами в перерывах.       – Ох-х... Прости, – оторвавшись на секунду, говорит Регис, проводя по его спине руками, – Так и быть, мой дорогой, на первое время... поставлю тебе высший балл.       Удивлённый, Геральт даже хочет спросить, что тот имеет в виду про «на первое время», но вдруг резко становится не до этого. Не до мыслей и разговоров, и даже не до умений. Какое там: его вдруг рывком переворачивают спиной на песок и седлают сверху. Нет, не просто садятся на бёдра – седлают, неторопливо подавшись вперёд и затмевая силуэтом уже краснеющее в закате солнце.       Так, что Геральт осознает сразу две вещи. Во-первых, перед Регисом бесполезно изображать из себя героя-любовника, потому что герой-любовник здесь только один: тот, у кого годков опыта за плечами побольше раз в десять, чем Геральту лет. А, во-вторых... Во-вторых, их члены соприкасаются через ткань, и, стоит это почувствовать, как он тут же позорно стонет, невольно зажмурив глаза.       –...Так-то, пожалуй, лучше, – хрипло урчит вампир, оглаживая ладонями его плечи и грудь, отчего по коже мгновенно пробегает дрожь. – Как бы я ни ценил твоё рвение, Геральт, думаю, стоит тебе напомнить одну прекрасную фразу. В любви, как и на войне, без сомнения, все... средства хороши. Не уверен, к чему отнести конкретно наш случай, однако я не хочу войны с тобой, dragul meu, – добавляет он, – Но, может быть, её хочешь ты?       – В... смысле, – срывается сиплый шепот с губ, – Ни... черта не понял, Регис. Мне как-то... думать тяжеловато.       Тонкие пальцы скользят по его голому торсу, обжигая касаниями. Ниже, ниже, ниже – и наконец накрывают член по всей длине, выбивая из лёгких последний воздух. Не веря своим ощущениям, Геральт с усилием распахивает веки; и тут же об этом жалеет, чувствуя, как всё начинает гореть в груди. Потому что на нём сидит чёртов суккуб из его давних, далёких снов. Бледный и полуобнажённый, с разметавшимися по плечам мокрыми волосами и пронзительными алыми радужками, открывающий в хищной улыбке нечеловеческие, мать их, клыки.       – Отчего же, – произносит он, облизнув пересохшие губы, – По-моему, всё очевидно, душа моя. По крайней мере, могу рассказать, как вижу ситуацию я, как ты выразился, древний и жуткий монстр. Видящий перед собой, – и, ох, блять, пальцы проводят от основания до самой головки, так, что Геральт рвано дёргается навстречу, – Охотника на подобных мне, так и жаждущего забрать своё по праву. Сильного и опасного. Гордого, – ещё движение, быстрое, резкое, почти болезненное, – Даже, пожалуй, горделивого. Знаешь, чем отличаются между собой эти два качества, мой дорогой ведьмак?       Ничего он уже не знает и знать не хочет. Потому что чувствует, что больше ни над чем не властен, пока над ним издеваются длинные пальцы. И ещё чувствует... и другое. Как ему в бедро упирается твёрдый, горячий ствол, к которому так и хочется прикоснуться. Просто, чтобы поверить в то, что это не чёртов бред или что он не сходит с ума. Ну и узнать, умеют ли стонать суккубы, и сравнить с Регисом, который это умел.       Тот, кто сейчас сжигает его алым пламенем взгляда – не Регис. Потому что этого попросту не может быть.       – Б-блять, – всхлипнув, толкается он навстречу хватке своего мучителя. – Ре...       – Что ж, поясню. Гордость, друг мой, – невыносимо спокойно отзывается тот, – Разнится с горделивостью тем, что умеет вовремя уступать. Подчиняться тогда, когда нужно, в определённой... мере. Однако не целиком, иначе это уже не гордость. В свою очередь подчинение целиком, Геральт, как ты мог догадаться, следует... в рамках войны.       Воцаряется долгая, бесконечная пауза, и на секунду Геральт даже успевает отчасти прийти в себя, как вдруг – ебать всех блядских богов – с него снимают штаны.       И ничего не происходит. Ни-че-го. Так он и лежит, абсолютно беспомощный, голый, растерянный, как полный кретин, и молча таращится в багровый огонь глаз, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заорать от целого моря чувств, и пытаясь хоть немного понять, что происходит.       – В рамках войны, душа моя, – наконец повторяют тёмные губы, – Или любви. Собственно, потому мне так любопытно узнать, что выберешь ты. Готов ли ты подчиняться и подчинять, всецело и без остатка. Я действительно не хочу войны, Геральт, потому как, признаюсь, слишком устал бороться. В том числе с твоими... трогательными попытками поставить меня на место.       Странные фразы, кажется, и не доходят до разума, если, конечно, там, в голове, еще от него что-то осталось. Хотя и оно исчезает со скоростью молнии, потому что на его член уже ложится прохладная ладонь.       Без перчатки. Кожей к коже.       – Впрочем, их тоже можно понять, – тем временем продолжает чуть охрипший мягкий голос, – Потому как ты видел только одну сторону истины обо мне. Не спорю, в большей степени по моей вине, – движение вниз, резко обнажающее головку, – Но и по воле твоей горделивости тоже. Силы, так что боится ослабнуть... Даже на доли секунд. Верно, друг мой?       –...С-сука, – из последних сил шипит Геральт, – Пожа... луйста... Регис...       Длинные пальцы тянутся вверх, очерчивая контур головки по кругу, мягко, ласково – и вместе с тем требовательно. Подчиняя... Нет, приручая.       – Однако есть и ещё кое-что, мой дорогой. То, что возможно, ты сам осознать... не способен. В каком-то роде тебе повезло, Геральт. Повезло несказанно, – и узкая ладонь вдруг что есть силы сжимает его у основания, – Потому как твой собственный древний монстр может тебе показать, что такое уметь покоряться. Может тебя научить, если пожелаешь. Разве ты не хотел никогда узнать о подобном?       – Б-блять... Сделай же... Что-ни...       Тонкая кожа оттягивается вниз – медленно, невыносимо мучительно. С губ срывается дрожащий стон, такой, что завтра, вспоминая его, будет не по себе. Но не сейчас. Рука, лежавшая на его груди, вдруг скользит по коже, касаясь соска и обводя контур по кругу.       – А вот и снова твой пыл, – тихо, вкрадчиво урчит клыкастый рот, – Который из всех твоих достоинств, признаюсь, нравится мне особенно сильно. Знаешь, подобных мне нелегко впечатлить... Но у тебя удалось, dragul meu, и, к слову, не только этим.       – С-сраный... изверг, – надсадно хрипит Геральт, на что тут же зарабатывает кару.       Иначе это и не назвать: холодные пальцы сжимают его сосок, чуть потянув на себя, и, зашипев, он так и закатывает глаза от сладкой боли.       – О, прости мне эту жестокость, мой дорогой, – шелестит ласковый тон, – Возможно, я слишком долго отказывал себе в удовольствии... увидеть тебя в подобном свете. Но, кажется, мы отвлеклись, – и, твою-то мать, рука на члене снова начинает двигаться по стволу, – Конкретно от перечисления твоих занимательных качеств. Или, может, ты предложишь иную тему?       – Уб-бью тебя... Нахер... Быстрее...       Что ж, хоть в чём-то его мольбы слышат. Движения узкой руки и правда ускоряются, щедро размазывая смазку и проходясь по горящей коже. С беспощадной уверенностью того, кто знает, как именно доводить до края безумия. Непроста же, с трудом подняв веки, Геральт видит торжествующий оскал клыков.       – Как я и думал. Весьма иронично, что ты, душа моя, упрекал меня в желании дифирамб, тогда как сейчас будешь, видно, слушать их сам, – и мягкий голос вдруг издает тихий смешок. – Ты ведь куда... большее, чем просто ведьмак, прославленный Белый Волк. Знаешь, что именно я в тебе вижу, Геральт?       Секунда обманчивой передышки. Короткая, неуловимая... Чтобы отвлечь внимание – и задохнуться, когда и без того измученного соска касается горячий язык.       –...О-ох, Ре...       – Силу на грани с опасностью. Выдержку и отвагу, – перебивают его рваный вздох, опаляя кожу дыханием, – Благородное сердце, требующее чести любой ценой. То, что меня всегда в тебе восхищало, Геральт, возможно, заставив взглянуть на себя под другим углом, – ох, чёрт, рывки становятся ещё быстрее, – И... подчиниться. В рамках такой войны, что не пожелаешь, думаю, никому.       –...Ёбаный... мх-х... – выстанывает он, громко, уже не сдерживаясь, – Ре... гис...       Бёдра дёргаются навстречу сами, просто, легко, будто для того и были созданы. Жмурясь, Геральт вдруг чувствует, как шеи касается влажный рот, едва царапнув кожу клыками – дьявол, а так, ведь, наверное, и убивают вампиры. Без всяких сопротивлений.       – Терпение, мой дорогой. Собственно, потому я и говорю о той самой фразе. В отличие от меня, у тебя ещё остается выбор, Геральт, – на миг сбившись, бормочет дальше мягкий голос, – Которого мне не хочется тебя лишать. Так что задам тебе тот же вопрос снова. Как другу и отчасти, возможно, как ведьмаку. Что же ты всё-таки предпочтёшь – воевать со мной... или любить?       Молчание, невыносимое, долгое, выворачивающее наизнанку; всё утихает, даже биение сердца, оставляя только бесстыдные звуки скольжения пальцев по коже. Красные радужки смотрят, кажется, прямо в душу, выцарапывая на ней письмена на своём языке. Отмечая для всех, для каждого, кто хоть немного до этого его знал, кому он теперь принадлежит.       Одно-единственное имя. Длинное, сложное, и вместе с тем короткое. Дорогое.       – Ре... гис, – отрывисто выдыхает Геральт в ритм движениям руки, откидывая голову на песок, – Хва... тит... Я... хочу...       Того, что хотел всегда, вспышкой проносится в мыслях, слишком, слишком долго. Большего. Того, что сожжёт меня дотла.       Тебя.       –...Рад видеть, что мы с тобой в этом солидарны, dragostea mea, – почему-то меняется обращение, падая в гулкую тишину, но почему, он уже не в силах понять.       Мир останавливает бег, и кажется, даже время стирается без следа. С отчаянием Геральт поднимает молящий взгляд, прося, чтобы его мучитель сделал уже хоть что-то... По крайней мере надеясь, что это сработает.       И то, как это срабатывает, напрочь сносит ему мозги.       Потому что всё очень быстро превращается в стремительный темп рывков и его хриплые, бесстыдные вскрики. Плевать, что он прокусывает губы до крови; плевать, что в ноги, спину и зад впиваются сотни песчинок, что где-то вдали солнце уже окончательно садится за горизонт, заставляя воздух остыть. Плевать на всё. Есть только власть бледных пальцев, раз за разом напоминающих, кто на самом деле всё это время всегда был сильнее, кроясь за утончённой человеческой обманкой. Власть чужого дыхания и жадного языка, яростно вторгающегося в его рот и в чётком ритме проникая всё глубже. Так, что кажется, будто его подчиняют и здесь, всецело и без остатка. Будто присваивают его сердце – как и должно было всегда быть.       –...Регис, – раз за разом срывается судорожное, – Б-блять... Ре...       –...Я здесь, душа моя, – вторит ему мягкий голос, сцеловывая с губ стоны, – Я всегда здесь. Я всегда буду рядом. Всегда... Ох-х, Геральт...       Руки сами находят холодную спину, грудь, бёдра, чёртов член – и касаются всего, запоминая, отзываясь, лишь бы донести... Донести... Что же...       – Скажи... Имя, мой... дорогой, – требует клыкастый рот, – Имя...       –...Мх-х, Ре... гис... Не остана...       Рывок, ещё один, ещё сотня. На мгновение он открывает глаза и встречается взглядом с алыми радужками, так, чтобы видеть того, кто был с ним всё это время на самом деле. Демона из его снов, властного и безжалостного... И вдруг – в тот же миг – его лба касаются влажные от поцелуев губы, нашёптывая по кругу одну и ту же молитву. Бесконечно мощную, как заклинание, как клятву на языке мира, канувшего в небытие.       – Ești dragostea... vieții mele, – хрипло шепчет знакомый до боли голос. Преследовавший его слишком долго, в видениях и снах, в радости, успокоении и веселье, в боли и нежности, давно поделённых на двоих. В страшной, огромной силе, имя которой он знает уже давно, только никак не может признать.       Так что нужно донести о ней последнее, самое важное. Сказать не словами, потому что ему уже не подвластен рассудок. Не думая, Геральт просто хватает бледную руку, касаясь губами запястья над самой кромкой чёрной пленки, целуя – и слыша в ответ надрывный, гортанный стон. От простого, древнего жеста из другого мира; жеста преклонения и подчинения чужой, пусть и непрошеной силе.       Признания истины. От которой всё в голове сжигает слепящим огнём, и с последними двумя рывками он наконец видит чёрную пропасть оргазма.       – Никогда не оставлю... Тебя... Больше... Никогда, dragostea mea...       –...Да, да, ох-х... Ре... гис! – слетает с губ в отчаянном, страшном крике, и, падая в темноту, он летит, летит, летит...       Миг, и в секунду тело вываливается из видения обратно, на деревянный пол крошечной комнатушки на постоялом дворе.       Против воли и сбитого дыхания приходится сесть, ощупывая колкую от ощущений кожу. Твою-то мать, да он весь мокрый. Его накрыло так, что вспотело, кажется, всё до последней нитки – или не вспотело, вдруг неловко понимает Геральт, теперь чувствуя себя каким-то ополоумевшим юнцом.       ...Дьявол, это что, всё было на самом деле?       С трудом успокаивая бешено колотящееся сердце, он скидывает с себя прилипшие к телу тряпки и подходит к окну, прижимаясь лбом к холоду стекла. От досок пола и стен тянет плесенью и ночным дождём. Видно, завтра опять будет лить как из ведра, без малейшего проблеска солнца на небе. Впрочем, Геральт даже не знает, нужно ли ему теперь солнце – да и заказы, и деньги, и всё прочее, что теперь кажется шелухой.       Осознание наполняет его с такой гудящей мощью, что ещё немного, и пол под ногами заходит ходуном. Это... правда. Слишком настоящая, чтобы ей не быть, потому что с Регисом всегда так: нет ни полумер, ни размытых тонов. Только острые чувства под стать вампирской сути; чёрное с белым. Готов ли ты подчиняться и подчинять, далёким эхом отскакивают в висках отзвуки мягкого голоса, легко и ясно, будто они уже накрепко осели в памяти.       Не спрашивая, не утверждая. Просто существуя, и... Будь он проклят, но в тот же самый миг Геральт находит на них не только ответ. Причину – тоже.       По удивительному совпадению состоящую из трёх дурацких, давно избитых каждым придурком с лютней слов.