Credo In Sanguinem

      Всё заканчивается так же стремительно, как и началось.       Знай он тогда, в двенадцать, что пещера с фледером приведёт к вот этой минуте, едва ли Геральт пошёл бы на звук воды. Может, он бы вообще не стал выходить из ниши. Лучше попробовал бы проснуться что есть силы... Чёрт, нет, совсем не лучше.       Как бы то ни было, а вообще-то Геральт не привык жалеть о содеянном. Так что и в ту секунду, сразу после, он не жалеет. Даже тогда, когда нащупывает на шее две глубокие кровоточащие раны, отзывающиеся ослепительной вспышкой жара по телу. Регис всё-таки укусил его, сколько ни уверял в своей безобидности, да и, холера, в самом деле превратился в бестию под конец. Ещё и такую, которую кто угодно другой напугался бы так, что схватился за сердце. Вот только Геральт быстро ловит себя на мысли, что ему на это отчаянно, бесповоротно плевать, потому что ещё немного, и улетит прямо на небеса от чувств.       Его любят. Его, седого дурачину из Каэр Морхена, перебивающегося случайными заработками и то и дело смывающего с себя чьи-то кишки. Причём любят так сильно, что хочется орать об этом на весь мир. Растрезвонить каждому встреченному идиоту; и в то же время молчать, как могила, лишь бы никто не посмел запятнать это чувство. Самое дорогое, что есть. Невозможное. Осознание захватывает нутро и кружит голову, вконец стирая остатки рассудка, и уже спустя час Геральт снова взывает к связи, лишь бы скорее встретиться с тем, кто...       ...С тем, кто больше не отвечает ему ни один раз.       Обнаруживается это быстро. Загадочная связь, должно быть, вовсю смеётся над ними обоими, потому что после той ночи – и какой ночи – с Регисом Геральт перестаёт его слышать. Вообще. Он даже не может больше послать, как прежде, мысль в собственной голове, потому что все его крики и зовы звучат, как лихорадочный бред. Не так, как прежде, когда он отрекся от связи после медведей; не как после Скеллиге и даже не как после Рысьей Скалы. Во всех этих случаях было что-то, что не покидало его никогда: ощущение неуловимой нити, то самое тянущее чувство в районе пупка. Связь, неподвластная простым ссорам и обидам, которая сейчас... исчезла. Напрочь.       Так, что, когда он это осознаёт, по спине начинает бежать сразу сотня колючих мурашек.       Нет, этого просто не может быть, проскакивает первая мысль. Не могли же они нарушить что-то в порядке этой странной магии? Могли ли быть в ней какие-то запреты, о которых они оба не знали? Впрочем, как бы непредсказуемо она ни работала, а после дня у озера всё вернулось к привычной рутине, хотя тогда он точно так же летел обратно в реальность через слепящую темноту. Не может же дело, в конце концов, быть именно в близости. Чёрт, и ещё эти челюсти, подспудно напоминающие о далёком кровавом месиве... Бред или нет, а выглядело это жутко – и почему-то сейчас глубинным чутьем заставляет подумать о наказании.       Наказании за что? Где и каким образом сказано, что именно может привести к таким последствиям? Зараза, да если бы было известно, с чем они имеют дело, он вмиг бы добрался до истины. Разбился в лепёшку бы, но добрался. Чародейские трактаты Геральт тоже читать не дурак, вот только из всего, что он знает, ничто не напоминает произошедшее. Похоже, единственный, кто может найти хоть какую-то причину тому, что случилось – его чёртов вампир, который всегда знает всё, что нужно, и даже больше. Его Регис, которого теперь нет рядом. Который не отзывается и не появляется, как ни пытается он представить привычные для них поля и луга.       Знай он тогда, что больше его не увидит, он бы... Дьявол, нельзя об этом думать. Нельзя. Слишком больно, мелькает как-то вспышкой в голове. Прежний Геральт, наверное, дал бы себе пинка под зад за такую патетику; нынешнему Геральту уже всё равно.       Если когда-то он и представлял себе расставание, или как это ещё называется, то вовсе не так. Первое время на душе так хреново, что он просто беспробудно пьёт. Месяц или два проходят в пустой трате денег; потом, кажется, его вышвыривают на улицу за неуплату жилья, и он просто куда-то бредёт, взяв Плотву под уздцы. Сам не зная куда... Да и уже плевать, куда. Дни смешиваются в сплошное бесцветное месиво, так что его просто носит по окрестностям Вызимы в бесцельном блуждании, мрачного и пустого, как старый холщовый мешок.       По счастью, находится пара заказов на ослизгов. Потом, кажется, выпадают утопцы и туманники – или это были накеры? Он уже не помнит, как и многого из того, что происходит после. Только движется вперед по своему осточертевшему Пути, навстречу мнимому Злу, которое и Злом-то теперь назвать сложно: неясно, зачем вообще оно, это Зло, существует. Скорее, его попросту нет, как и Добра. Нет больше ничего. Как и его самого, Геральта, тоже больше нет.       Он мёртв, и никто уже не вытащит его с того света. Не явится за ним, вытаскивая из лап экиммы, и не зальёт вампирскую кровь ему в горло, бормоча вереницу лекарских терминов. Не заглянет ему в глаза сияющими алыми радужками, наполняющими живительным пламенем изнутри. Не коснется щеки ласковой рукой в кожаной перчатке, и не...       Мысль об этом причиняет боль такой силы, что в какой-то момент он уезжает на Плотве подальше вглубь первой попавшейся чащи и – просто кричит в пустоту. Отчаянно, надрывно, выплескивая злость на всё. На собственное бессилие, на то, что не может сделать ровным счётом ни хрена, потому что не знает ни слова, ни одной фразы из учебников о подобной магии. На саму эту магию и чёртового вампира, который сломал, скомкал и изорвал в нём последние остатки сердца, лишив даже права на то, чтобы всё изменить.       В самом деле, Регис ведь сам говорил, что связь ему подвластна. Отчего тогда он не может вернуть прежние видения? Или он, Геральт, своим поведением испортил что-то окончательно, и это вампир так оборвал всё своими хвалёными чарами?       Тогда зачем это было нужно? Зачем?       Крик звенит в лесной тишине, отзываясь эхом по стволам деревьев, и быстро срывается на хрип. Кажется, даже Плотва, испуганно фыркнув, поджимает уши. Чёрт, лучше б он был таким же простым, неразумным животным, или бы сдох тогда, от рук упырицы в Залипье. Или, что лучше, на Испытании травами, чтобы сразу лишить возможности впутаться во всю эту муть. Ярость боли прожигает грудную клетку не хуже любой кислоты, и от жжения Геральт закусывает губу, чувствуя, как под рёбрами растет дыра. Чудовищных размеров дыра, сквозь которую теперь проносится всё, чем он наполняет – нет, пытается наполнить жизнь.       Той зимой он даже не приезжает в Каэр Морхен. Почему-то кажется невозможным оторваться от окрестностей Вызимы: словно, если он отсюда уедет, то избавится от последних остатков надежд – и, холера, этого Геральт боится больше всего. Обманываться оказывается легко, но это единственное, что может теперь успокоить; хоть немного притупить леденящие уколы пустоты внутри.       Не думать о том, кого обрёл и сразу же потерял. Кого любит. Одна эта мысль заставляет горло сжаться так сильно, что раз за разом он задыхается, только изредка перебиваясь на то, чтобы залить удушье какой-нибудь особенно паршивой водкой в очередной пустой комнатёнке.       Чёрт знает, сколько он так мотается по трактам, в конце концов осознав, что в Вызиме ловить больше нечего. По безудержному порыву перед тем, как уехать, он надирается до синих чертей, и утром у Геральта случается такое похмелье, какое не бывало ни от одной попойки в Каэр Морхене. Пусть. Дурнота позволяет немного отвлечься от жжения в груди, и он ей, наверное, даже рад. Рад вообще всему, что кажется мерзким и поганым: чудовищам, которых убивает, немытым и сварливым кметам, прогоняющим его с дороги, зараза, даже промозглому снегу, быстро превращающемуся в холодный дождь. Чему угодно, хоть немного не напоминающему о том, как могло бы...       Ты же обещал, что никогда не оставишь меня, однажды с позорным надрывом думает он, и в этот раз всё-таки наврал.       Что хуже, он даже не может работать, как раньше. После убитых бестий на ум приходит то, как он по привычке делился рассказами о поединках. С ним, с вампиром, который больше его не слышит – и сам не расскажет о своих буднях. Холера, да Геральт готов уже слушать про что угодно, про гной, дерьмо и самые жуткие травмы, лишь бы у него в голове вновь появилось хоть что-то из прежнего; того, что давало какой-никакой зыбкий смысл.       Даже нелепо вспоминать о том, как там, в Элландере, он думал, что переживает боль утраты. Тогда как у них ещё была возможность всё вернуть; ещё было то чувство тепла и тянущихся нитей, которому не страшна никакая ссора. Чувство, которого больше нет.       В какой-то момент, вынырнув из потока сожалений, он даже предполагает, что Регис мёртв.       Осознание застигает врасплох после очередного заказа на призраков в какой-то усадьбе, прошибая холодным ужасом с ног до головы. Пусть высших вампиров почти невозможно убить, но... Мог же ведь Регис опять что-то сделать с магией крови? Правда, неясно, что и зачем, но, зная его, мог. Особенно, если дело касалось его, Геральта, защиты от чего-то, о чем он, конечно, не знал. Вмиг вспоминаются те же гигантские челюсти – и клятвы горячечным шепотом, от которых дыра в груди сразу начинает гореть по краям. Так, что лучше бы он этого не вспоминал.       Потому что в ту же секунду понимает, что пришло время искать, и неважно, какой ценой. Уже наплевать на туманные разговоры, тем более, если смерть может угрожать одному из них. Что бы его ни убило, сначала он найдёт Региса и убедится, что с ним всё в порядке. Там – будь что будет, пусть хоть гонит его куда подальше, только бы его чёртов вампир был жив. Только бы дело не касалось кровавых ритуалов, или что они делают там со своей магией.       Всё остальное решаемо. Как только он доберется до Региса, всё будет решаемо, потому что они команда. Соединённая Предназначением, которое уж точно сильнее любых, даже самых ужасных челюстей. Так что Геральт найдёт его, того, кого любит, хотя всегда считал, что вообще не способен любить. Пока вампир не выкинул ещё какой-нибудь ерунды из исключительно благих побуждений, пожертвовав на этот раз собой.       Пусть сраная связь засунет себе все ограничения, куда захочет. То, что он чувствует, важнее и сильнее любых связей, и дать себе право об этом забыть сейчас сродни предательству – как Региса, так и его самого.       Поразмыслив, он наконец решает, что ему нужен план.       По счастью, очертания этого самого плана начинают проявляться довольно быстро. Всё, что, в общем-то, по рассказам Региса Геральт знает о вампирах – то, что в большинстве они все друг друга знают: чувство стаи и прочее, которое сейчас оказывается так кстати нужным. С этого-то он и начинает, прислушиваясь к разговорам в корчмах и рыща, как коршун, в поисках заказов на упырей. Неплохо бы наткнуться на альпа или, ещё лучше, бруксу; конечно, хорошо бы ещё не откинуться по ходу, но то дело десятое. Да и не то, чтобы Геральт боялся такой эфемерной чуши, как смерть. Особенно теперь.       Сначала он выяснит, откуда начинать поиски, а там всё встанет на свои места.       Злая ирония не заставляет себя ждать. На бруксу Геральт натыкается почти случайно, в одном из кварталов Марибора, где осел на зимовку. В иных бы условиях он, может быть, даже бы удивился странному совпадению – нечасто поймаешь бруксу в городе, да ещё и зимой – но теперь ему уже не до этого. Поговорив со стражей и прикинув частоту нападений на окраине квартала, он сразу убеждается в том, с кем имеет дело, и начинает готовиться. Неясно, к чему: к битве или допросу с пристрастием, но скорее всего к паре отменных царапин на теле. С которыми, впрочем, он разберётся позже. Когда узнает хоть что-то.       Так и случается, что, выпив Чёрной крови и как следует смазав маслом меч, Геральт выходит на охоту. Как волк, притаившийся в сумраке лесных крон; как дикий кот, приметивший утку в зарослях камышей. Как хищник, которым всегда умел быть лучше других.       Как чудовище, которое должен теперь отыскать, несмотря ни на что.       Чёрную, едва заметную фигуру в плаще он ловит краем глаза за углом одного из покосившихся домишек, и успевает среагировать быстрее, чем сообразить. Брукса прыгает на него моментально, одним движением, грациозная, как пантера. В любую другую секунду он бы, может, и восхитился красотой её движений; но не сейчас. Сейчас за него говорит серебряный меч.       Взмах лезвия, поворот, удар. Вёрткая тварь, ускользнув от его руки, переходит на беспроигрышный приём: ужасающий, пронзительный крик. Режущий по вискам и раскалывающий череп шипами боли, он даже успевает оглушить на долю секунд, но Геральт сильнее боли. Иначе не смог бы больше существовать. Сжав зубы, он отскакивает от волны крика – и медленно, медленно обходит бруксу по кругу, чтобы броситься на неё вперед. С выпадом, наотмашь рубанув мечом по воздуху, он делает финт и уходит вбок, опасаясь нового звукового удара.       Тут же на собственную удачу подмечая рваную рану у бруксы в боку.       Впрочем, ещё нельзя расслабляться. Ослабшая, она всё равно может прикончить его в любой миг – и быстро подтверждает эту мысль. У неё даже хватает сил исчезнуть в ночном воздухе; правда, на то у Геральта для неё припасён Ирден, вспыхивающий лиловыми знаками на брусчатке. Брукса выскакивает на него из темноты, метнув когтистой лапой в отчаянной атаке, юркая, стремительная, как тень... И – вдруг коротко вскрикивает, обмякая в бессилии на острие его серебряного меча.       Что ж, всё идёт по плану, с облегчением думает Геральт, а теперь пришло время поболтать по душам. Сплюнув накопившуюся от жара боя слюну, он чуть проворачивает в грудине бруксы меч и смотрит на неё внимательным, долгим взглядом.       – Что... тебе нужно, чародей, – раздаётся неожиданно в его голове женский голос, сиплый, надрывистый от потери крови. Полосы её так и растекаются по серебру ровными росчерками, светясь в ночи блестящими дорожками; безмолвное напоминание о том, что времени у него осталось совсем немного.       – Откуда такие мысли? – прищуривает глаза он. – Не думаешь, что я просто довольствуюсь моментом превосходства? А, бестия?       – Я... чувствую. След собрата. Того, кому... ты принадлежишь.       Дьявол, не сейчас, не об этом... Против воли он вздрагивает, чувствуя, как прохлада ночи щекочет рану на шее, и с усилием прогоняет непрошеный мороз по позвонкам прочь.       – Возможно. Я ищу его, – торопливо говорит Геральт. – Тебе известно имя Эмиеля Региса, вампирка? Равный тебе, если не превосходящий...       – Отс-с-ступник, – вдруг шипит брукса, и на губах у неё начинает пузыриться пена. – Позор рода... Отс-с-ступник...       Значит, догадки о вампирском сообществе были верны. Теперь осталось не упустить последний шанс. Неважно, что там с позором, ему нужно знать только одно. Только одно.       – Где мне его найти? – встряхивает он её за плечи, – Говори, быстро!       Всхлипнув, брукса обхватывает когтистыми руками лезвие меча, будто пытаясь с него соскользнуть. Но не может. Нанизанная на серебро, она только бьётся в агонии, как бабочка, насаженная на иглу, и издает болезненный, надсадный хрип.       – Цин... тра... – едва шевелятся окровавленные губы, и этого достаточно, чтобы вытащить лезвие и бросить тяжёлое тело на землю, тут же коротко вздрогнувшее и замершее в оцепенении навсегда.       Стылый свет январской луны едва освещает узкую мариборскую улочку, заставшую поединок ведьмака и чудовища. Вздохнув, Геральт с усилием отирает меч о ближайший сугроб и поднимает глаза к небу, задумываясь о том, какие сведения приобрёл. Цинтра. Регис в Цинтре. Его чёртов вампир, которого знают подобные смертоносные твари, не ведающие сострадания... Всё это время он был в Цинтре. Там, куда, видно, теперь и лежит его, Геральта, путь.       Кажется, в этот-то миг пустота в груди начинает затягиваться, пощипав по краям, как давно не заживавшая рана, и впервые за долгое время ему удается свободно вздохнуть.       В словах бруксы он не сомневается. Какое дело умирающей вампирке до лжи? Странно, конечно, что Региса назвали отступником, но, очевидно, всему виной его образ жизни без крови. Или же что-то иное... Но вот о том, что именно, Геральт узнает лично – сразу, как только заглянет в знакомые антрациты глаз.       После того, как сделает всё, чтобы они полыхнули багровым пламенем.       Что ж, Цинтра, так Цинтра. Правда, с дорогой у Геральта поначалу выходит непросто. Раны от боя, хоть и не смертельные, требуют перевязок и эликсиров, так что, выходя на большак, он не забывает об остановках. Дни тянутся медленно и тоскливо, принося с рассветом студёный пар изо рта и покрасневшие от мороза руки, а с приближающимися сумерками заунывно воющий свои песни ветер. В Майенне ему удаётся прикупить для Плотвы тёплую попону, потратив последние из отложенных сбережений, и грошей остаётся теперь, пожалуй, разве что на перекус и кров. Так даже лучше, рассеянно думает Геральт, укрывая как следует лошадиную спину, будет, как он бы сказал, дополнительная мотивация торопиться.       Иногда ему даже кажется, что он по-настоящему сходит с ума. Не в прежней степени, пугаясь лишь ненадолго голоса в голове и в конце концов приняв его за забаву; теперь иначе. Так, что больше не владеет своим рассудком, ведомый каким-то глубинным чувством правоты. Справедливости, что ли. Надежды на то, что это самое верное, что он может сделать.       К концу января он добирается до Бругге. Здесь уже ощутимо теплее, чем в Мариборе: чувствуется приближение южного климата, заставляя вспомнить видения с лугами и буйством трав. Чёрт, и как он раньше не догадался? Конечно, это и не могло быть ничем другим, кроме Цинтры – ну, из того, что Геральт представляет о её окрестностях. Холмы и широкие поля, даже далёкие горы... Впрочем, названия Горгоны он точно раньше не слышал, но, холера её знает, может, там есть и такая. Ещё немного, и он спросит об этом подробнее. Как только передохнёт, даст передышку Плотве и подлатает себя как следует.       Что ни говори, а рана на шее со временем вызывает настоящее беспокойство. Заживает она как-то с трудом, видно, из-за вампирской слюны, и временами зудит, напоминая о кметских байках. Тех, что об обращении в упыря через укус, страшилок для непослушных детей. Хотя, наверное, Геральт был бы даже не против... Если б только не хотелось царапать каждые пять минут края подсыхающей корочки. Причём размокающей по ночам, так, будто кровь и не планирует сворачиваться как следует.       Словом, на середине пути к Яруге он понимает, что неплохо было бы заглянуть к лекарю. Какому и где, неважно. Настолько, что на развилке дороги к переправе он лихорадочно перебирает в памяти ближайшие поселения – и замирает в осознании.       Диллинген.       Точно. Маленький городишко совсем поблизости, где напоследок можно наведаться к медику и разобраться с уже раздражающей раной. Да и парочка дней задержки особой погоды не сделают; особенно, если может пойти заражение, а этого он боится больше всего. Чёрт, ни одно создание не кусало его так сильно, не говоря уже о неизвестных последствиях, так что он даже не оставляет себе времени на раздумья.       Стремительно развернув Плотву, Геральт сворачивает направо по тракту и резвым галопом несётся к далеким огням Диллингена, изо всех сил надеясь, что успеет найти себе комнатушку на ночлег.       Вот с этого-то момента его и начинает преследовать странное везение, которое иначе, как чертовщиной, не назовёшь. Кров и в самом деле удаётся найти без труда, и ночь проходит относительно спокойно. Устроившись в какой-то дрянной корчме, он долго ворочается перед сном, исподтишка почёсывая шею и чертыхаясь на своего вампира. Своего дорогого вампира, которого скоро найдёт и которому здорово отомстит за этот укус – желательно ртом.       Ну, прежде чем он подлечится, пока есть время. Везение или нет, а в Цинтре всё правда может выйти из рук вон плохо, так что лучше обезопасить себя на случай, если сразу придётся искать возможность подзаработать. В поисках лечения Геральт утверждается так крепко, что видно, его слышит даже само Предназначение.       Так, что дорогу к медику ему даже не приходится искать самому.       – Тяжкие, видно, настали времена, – участливо замечает хозяйка корчмы, когда он спускается вниз за завтраком в наспех наброшенной рубахе. – Укус-то у вас, мастер ведьмак, страшенный. Бестия какая сцапала? – Можно и так сказать, – невесело хмыкает Геральт, кивнув, когда на его стол ставят тарелку с чем-то, напоминающим яичницу. Во всяком случае тем, что должно было быть яичницей, но теперь выглядит как бело-жёлтое месиво с кусочками мяса.       Пусть. Настроение у него спросонья чуть менее поганое, чем обычно, и он даже позволяет вовлечь себя в разговор. Да и хозяйка корчмы, полноватая и румяная, отчего-то напоминает Нэннеке – и потому легко располагает к себе.       – Так вы б к лекарю нашему заглянули, – всплеснув руками, говорит она, – Не иначе, как нам его боги послали-то. Умный страсть, что твой профессор, на ноги всех поднимает, кто в беду попал. Агнешку мою с того света вытащил, – и она испускает тяжелый, полный усталости вздох, – На сносях была, надорвала там чего, я уж не спрашивала. Кровишши было – ужасть! Ничего, не дрогнул даже. Золото, а не лекарь.       Вот так раз. Кажется, ехать в Диллинген было ещё одним из не самых плохих решений. Видно, этот медик и в самом деле что-то должен соображать в лечебном деле, раз его хвалят даже простые кметы. Рассеянно жуя яичницу, Геральт склоняет голову с затаённым любопытством, которое, впрочем, хозяйка корчмы принимает за недоверие.       – Сходи-то к нему, мастер ведьмак, сходи. Нехорошо твой укус выглядит, – кривит сухие губы она, – Видала я такие. Не ровен час, какая дрянь из него польётся. Ты не смотри, что я баба простая, – добавляет она, сложив пухлые руки на груди, – Слов на ветер не бросаю, хошь верь, хошь нет. А лекарь наш тебя так примет, без платежу. Он и денег-то не берет, вишь какой.       – Вот как, – неожиданно удивляется Геральт, – Прямо акт милосердия, не иначе.       – Ото ж. Говорю тебе, золото, а не лекарь, – кивает хозяйка корчмы, – И не смотри, что молодой. Своё дело он знает. Как пойдёшь к площади, сверни направо, там лавку его найдёшь. По запаху, – и она неожиданно улыбается добродушной улыбкой без двух зубов, – Нести-то будет, что у зубодрала. Аптеку он держит или чевой ещё, не знаю, как по-умному называется. Сходи, мастер ведьмак. Потом ещё спасибо скажешь.       Чёрт, а везение и правда будто идёт к нему в руки само собой, и от удивления Геральт кое-как сдерживает довольную ухмылку.       – Да и сейчас скажу, – поразмыслив, кивает он, – За добрый совет грех не поблагодарствовать.       Расплатившись за завтрак, он наконец решает найти аптекарскую лавку. Утренний Диллинген встречает его свежим морозцем и затянутым пеленой серым, унылым небом, сквозь которое едва проглядывает мерцающий диск солнца. Городишко оказывается на редкость славный: чистый, уютный и мирный, даже немного сонный, что ли... или это его самого клонит в сон от долгой дороги и беспокоившего ночью укуса.       Стоит надеяться, кстати, что этот лекарь не будет совать нос не в свои дела и не начнёт расспрашивать о причинах и обстоятельствах. Умный страсть, что твой профессор, напоминает голосок в голове, отзываясь нехорошим предчувствием внутри. Знавал он таких, особенно въедливых, которые душу вытрясут, лишь бы докопаться до сути травмы. Ну, с этим умником Геральт церемониться уже не будет: не то, чтобы у него осталось настроения на разговоры.       Разобраться бы побыстрее с раной и в Цинтру, пока он не потерял лишнее время.       Как и обещала хозяйка корчмы, лавка находится по запаху. Да, такое не обнаружил бы только совсем безносый: Геральт улавливает душистый аромат трав ещё в начале улицы. Пахнет... кажется, зверобоем, камфорным базиликом и шалфеем – словом, каким-то знакомым лечебным сбором. Настолько, что сомнений не остаётся, и неторопливым шагом он движется по его следу, плотнее запахнув тёплый плащ. Зараза, холод сегодня выходит обманчивый: он и оделся-то налегке, не став парить кожу стёганым поддоспешником и выбрав тонкий, привычный для тела. Хорошо, тепло продолжают хранить рукавицы и плотная ткань грубых штанов.       Ну, в любом случае он не задержится здесь дольше положенного, так что, поёжившись, Геральт сильнее кутается в шерсть плаща и наконец приближается к небольшому деревянному домику в конце улицы.       Двухэтажный, выкрашенный в серо-голубой цвет, он выглядит слишком уж ухоженным для привычных ему халуп. Тихо скрипит несмазанными петлями калитка, и он входит во внутренний дворик, ступая по явно недавно расчищенной от снега тропинке. Видно, местный лекарь ранняя пташка. Да ещё и, похоже, жуткий педант: вдоль тропинки тянутся небольшие, ровно расчерченные грядки, на каждой из которых стоит деревянная табличка с приписками на латыни. Явно названия будущих саженцев трав. Всё любопытнее и любопытнее, думает Геральт, уже приближаясь к крыльцу.       Ладонь касается ручки двери так легко, будто он здесь бывал уже сотню раз, но, не обращая внимания на странное чувство, он просто распахивает створку и решительно входит внутрь.       Что ж, обстановка в лавке оказывается уютнее, чем он ожидал. Выкрашенные в белый стены и потолок увешаны целыми россыпями пучков засушенных растений, при том, что деревянный прилавок убран и тщательно вычищен. В доме натоплено, где-то вдали булькает котелок и шипит едва слышно пар. Засмотревшись, невольно Геральт тянет носом, вдыхая что есть силы приятный запах трав и цветов. На душе – до непонятного скоро – становится тепло и мирно, так, словно стоит осесть здесь на пару часов и подремать у стенки.       Дьявол, а он-то уже и забыл, что пришёл по делу.       – Эй, хозяин! – отрывисто зовет Геральт в пустоту прилавка, – Есть здесь кто?       В ожидании ответа он так и стоит, разглядывая аккуратные ряды пучков. Быстро обнаруживаются камфорный базилик и шалфей, но к ним прибавляются и другие растения, некоторые из которых внезапно вызывают вопросы. За каким-то бесом тут висят не только обычные полевые цветы, не только полынь, аренарии и ромашки, но и... феаинневедд. Маленькие фиолетовые шапочки он замечает у самого подоконника. Феаинневедд, сохнущий в естественных условиях, который другие по обыкновению сушат в печах. Так, что...       –...Геральт?!       Оборачивается он молниеносно, быстрее, чем успевает догадаться – и всё равно не верит своим глазам. Потому что перед ним стоит Регис. Собственной персоной, в своем привычном сером балахоне и с завязанными волосами, приоткрывший от шока рот. Настоящий, мать его, Регис.       Тут же растворяющийся в облаке фиолетового тумана без следа.       – Какого... – только и успевает задохнуться от неожиданности Геральт – и сразу оглядывается по сторонам.       Это не бред, не галлюцинации. Не видение. Это его Регис, его чёртов вампир, исчезнувший куда-то в порыве испуга, и вот теперь его надо найти прежде, чем они оба начнут думать. Стремглав Геральт выбегает из лавки, прислушиваясь к чутью. Медальон даже не дрожит, вися на шее бесполезной побрякушкой, так что приходится ориентироваться на всё, что он знает о высших вампирах. Особенно конкретно о вот этом, который вот-вот обязательно навоображает себе невесть что.       Краем глаза он каким-то чудом успевает заметить фиолетовую дымку за углом дома и мгновенно бежит к ней, короткими прыжками пересекая задний двор. Холера, к такому бестиарий не готовил. Дымка стремительно тянется к концу улицы, мечась по сторонам, будто Регис пытается на него оглянуться – или он что, решил в догонялки поиграть?       – А ну стой! – оглушительно орёт Геральт ему вслед, – Стой, кому сказал!       Но толку-то. Не отставая ни на шаг, он несётся за дымкой куда-то к окраине квартала, к лесу, куда, видно, чёртов гад решил его завести, чтобы запутать окончательно. На шум в соседних дворах просыпаются куры и гуси, гогоча и кудахча на все лады, заливаются звонким лаем собаки, проносясь вдоль кривых заборов ему вслед. Ни дать, ни взять, комедия наяву, вот только Геральту что-то совсем не смешно.       Дьявол, и как же трудно в это поверить. Регис, его Регис... Фиолетовое облако маячит перед глазами, как укор собственной слабости, и, выбравшись по сугробам на опушку березняка, в два прыжка Геральт наконец настигает её, выбрасывая Аксий.       – Остановись, – запыхавшись, приказывает он, сконцентрировав остатки усилий, и, о чудо, дымка и в самом деле останавливается на месте.       Так, чтобы медленно приобрести очертания знакомой фигуры в сером балахоне, поднимающей на него блестящие антрациты глаз.       – Как бы ни было неуместно сейчас заниматься развеиванием мифов, - наконец устало произносит Регис, – Но, к сожалению, на меня не действуют подобные чары, Геральт.       Настоящий, чёрт возьми, Регис, в абсолютно привычном жесте обхватывающий себя руками, от которого вмиг вспоминается, что они стоят на опушке леса. В сугробе. В январе. Соображает Геральт теперь совсем рефлекторно, потому что от невероятности происходящего теперь, кажется, в голове не осталось ничего, напоминающего мозги.       – Иди сюда, – торопливо произносит он, снимая плащ, и в одно движение набрасывает его на худощавую фигуру, прижимая её к своей груди.       Ох, и всё-таки это отличается. Обнимать реального Региса, не из видений, ощущается иначе: как-то... отчётливее, что ли. Хоть тот и стоит, замерев от изумления, неподвижный, как статуя, всё равно от живости прикосновений по телу сразу пробегает мелкая дрожь. А ещё вдруг выясняется поразительный, совершенно новый факт, о котором Геральт и знать не знал.       Потому что даже не представлял, чем Регис пахнет. Теми самыми травами, что висят в его лавке. Шалфеем, камфорным базиликом, полынью и зверобоем. Уютом натопленного очага. Домом.       Зараза, он и есть диллингенский медик с золотыми руками. Оказавшийся вовсе не в Цинтре и вообще разбивший до конца последние возможные ожидания. Особенно, когда стоит чуть расцепить объятия и приподнять пальцами его подбородок, заглянув в лицо и рассмотрев, как следует. Настоящего, тёплого, ужасно живого и по-прежнему бесповоротно утягивающего в глубину бездонных омутов глаз, округлённых от изумления.       Так вот ты какой на самом деле, рассеянно думает Геральт, у тебя есть родинка на виске, которую я не помню. И седая прядь побольше, чем казалась. Всё-таки видения исказили некоторые черты, хотя не сильно, так, мелочи. А ещё ты пахнешь, как целая чёртова аптека. Потому что и живёшь в аптеке на краю какого-то захолустья. И всё это время ты был здесь. Прятался от меня.       – Прошу тебя, не стоит, – внезапно одними губами произносит Регис и, вырвавшись из его рук, делает шаг назад.       Всё в груди мгновенно холодеет от неожиданности. Медленно пятясь дальше в чащу, вампир не отрывает от него обеспокоенного взгляда. Темноволосый, худой, весь напрягшийся до невозможности... и всё равно свой, привычный до каждого движения. Настолько, что под кожей мигом начинают ворочаться сотни знакомых чувств, и приходится уцепиться за них, как за последнее, что хоть немного держит в разуме.       Пусть и не без пришедшей тревоги, которая наконец заставляет реагировать.       – С чего это? – прищуривается Геральт и молниеносно хватает узкое запястье, – Мы уже встретились, Регис. Как видишь, никто не умер на месте. Или что, будешь дальше пугать меня россказнями про связь?       – Пожалуйста, Геральт, – вздрогнув, сдавленно отзывается вампир, – Этого не должно было... Ты не... Боги, это опасно!       – Вот как? А ты не хотел спросить, есть ли мне до этого дело? Или снова приятнее решать за двоих?       С силой дёрнув Региса к себе, он заглядывает в чёрные омуты глаз и от горечи в их глубине невольно сжимает зубы. Да какого же чёрта всё выходит наперекосяк, проносится в голове мысль, будто мало последнего... а сколько времени-то прошло? Месяц? Полгода? Бледная ладонь крутится в хватке его рукавицы, пытаясь вырваться – глупый, бессмысленный жест для того, кто, чёрт возьми, может оборачиваться туманом. И всё же Регис это делает, словно показывая, что он, Геральт, его мучает.       Словно не мучал его сам.       – Холера, я думал, что потерял тебя, – горько выдыхает Геральт, наблюдая, как ещё больше округляются и без того большие глаза, – Думал, что с тобой случилось... Как-то уже не до твоих отговорок, Регис. Особенно сейчас.       Наклонившись вперёд, он уже хочет поймать Региса в хватку объятий, но не успевает – всё-таки выдернув руку, тот легко уворачивается, скользнув вбок с таким выражением на лице, будто увидел собственного палача.       – Ох, дело отнюдь не в этом, – сдавленно произносит он, – Боюсь, что ты не...       –...Не понимаю? Вот только идиотом меня выставлять не надо. Не после того, что произошло, – сухо добавляет Геральт, – И я сейчас не про твою спальню.       В чёрных глазах напротив мелькает вспышка тревоги – и выглядит это так явственно, что поневоле по спине пробегает волна колючих мурашек. Будто всё вот-вот закончится, здесь и сейчас. Будто сбываются самые худшие из опасений.       Так, что уже невозможно сдержать непрошеную злость.       – Скажи мне правду, – глухо говорит Геральт. – Если это устроил ты, Регис, просто скажи, и я от тебя отстану. Я пойму, если надо. Пять минут объяснений теперь уже ничего не изменят.       Тишина на лесной опушке вмиг воцаряется долгая, мертвенная, тяжёлая до невыносимости. Затаив дыхание, Геральт ждёт, заглядывая в антрациты глаз и слыша, как медленно бьётся напротив нечеловеческое сердце. Совсем в том же ритме, что он помнит. Настолько же невыносимо спокойно.       Вот и он, момент истины. Всё это время, похоже, ему морочили голову, и пока он, дурак, шатался по большакам, никто на другой стороне Предназначения в нём не нуждался. Правда, тогда неясно, на кой хрен нужно было тянуть с этим так долго. Чёрт, стоит об этом подумать, и дыра в груди начинает снова жечь, так сильно, что теперь едва ли можно вздохнуть. Словно в ответ ей лицо Региса вдруг искажает гримаса внезапной боли – слишком похожая на ту, что он, Геральт, уже видел десятки раз, каждый в случае ухода от правды; и вот её он рад видеть сейчас меньше всего.       До тех пор, пока вампир не начинает говорить.       – Ох, нет, – отрывисто выдыхает он, – Я... Нет, Геральт. Никогда по собственной воле я не стал бы противодействовать связи, – и мягким движением он берёт Геральта за руку, – Тем более, как ты верно подметил, не после того, что произошло.       Дьявол. Пульс мгновенно подскакивает, ускоряя бег крови по венам от вспыхнувших чувств, и, видят боги, чудовищными усилиями приходится напомнить себе о прежнем вопросе. Который всё ещё волнует не меньше, чем оглушительная волна осознания – и вмиг разросшегося тепла в груди.       – Пусть так, – медленно кивает Геральт, – И всё равно что-то ты не бросаешься мне на шею. Не объяснишь, почему?       От простого вопроса вампир позволяет себе тихий, полный печали вздох.       – Потому что всё действительно не должно было случиться сейчас, мой дорогой. Не вопреки Предназначению. Не тогда, – с тоской в голосе поясняет он, – Когда мне хотелось бы разделить с тобой радость встречи, которую вместе с тем омрачает беспокойство за твою жизнь.       Где-то в глубине рощи начинает отчетливо тенькать дрозд. Мелодичная трель его вмиг разносится по окрестностям, заставляя обоих замереть в короткой секунде восхищения. И нового удивления тому, насколько всё это реально. Так же реально, как стылый ветер, забирающийся под самую кожу и треплющий края серого балахона. Как тонкие завитки прядей, выбившиеся из аккуратно собранного пучка и падающие на бледное лицо. Как шум голых березовых крон, протянувших к небу костлявые чёрные ветви. Как серое, туманное небо, за которым едва виднеется диск солнца, самого будто покрывшегося корочкой льда.       Как облегчение, мгновенно вспыхивающее в груди, потому что, кажется, его всё же ждали. Наперекор всем переживаниям и противоречиям вот в этой темноволосой голове.       – Регис, – помолчав, с усилием говорит Геральт, проглотив в горле горячий комок. – За мою жизнь буду беспокоиться я сам. Предназначение или нет, а мы уже его похерили, как могли. И теперь, – твёрдо добавляет он, – Будем разгребать это вместе.       – Вместе? – глухо отзывается Регис, – Геральт, я...       Вдруг он зажмуривается с такой силой, будто одна мысль об этом причиняет ему боль не хуже зубной. Боль, точно слишком тяжёлую для того, чтобы вынести её в одиночку. Плотно сжав губы, Регис медленно делает долгий выдох – и наконец распахивает веки, поднимая взгляд. В котором внезапно светится отчаянная, до странности хрупкая надежда, и от этого вида сердце сжимается в неясной ломоте.       – Вместе, – наконец тихо повторяет Геральт. – По крайней мере, если тебе это нужно. Что, даже не захочешь со мной как следует поговорить?       Может, это Предназначение и привело меня сюда, проскакивает в висках короткая мысль, навстречу тебе и против всех треклятых страшилок. Из головы постепенно начинают испаряться остатки прежней печали, растворяясь в морозном воздухе, и теперь он просто ждёт. Ждёт долго, терпеливо, и уже не болезненных откровений; скорее, решения, которое должен принять не сам. Так, что невольно вздрагивает, когда неожиданно Регис вздыхает с совершенно уставшим видом – и делает шаг навстречу. Неторопливо он подходит ближе, поднимая взгляд чёрных глаз, светящихся неприкрытым волнением... но, в конце концов, и не только им.       В них искрит и ласковая, неизбывная нежность, знакомая до каждого оттенка. Тепло сердца того, кто в нём нуждался, и кого всегда было так мало. Молчаливый вопрос о принятии и открытое желание принимать в ответ.       Любовь.       –...Боги, Геральт, – шёпотом произносит Регис и медленно, невыносимо медленно касается ладонями его плеч.       Наконец позволяя утянуть себя в крепкую медвежью хватку. Быстро и легко, как и всегда, когда его нужно успокоить. Мягким движением Геральт прижимает вампира к себе, касаясь щекой тёмных завитков волос – и выдыхает с облегчением.       – Так-то лучше, – негромко бормочет он, – Ну, здравствуй, господин лекарь. Не ожидал тебя здесь найти.       Бес знает, сколько они так стоят посреди занесенного снегом березняка, сцепившись в отчаянном объятии непрошеной встречи. Встречи, которую Геральт ждал так долго и теперь совсем и не знает, чего ожидать дальше. Зараза, все планы, что оставались, рухнули в один миг. К ногам вот этого чёртового вампира, во власти которого он сам – до последнего дюйма тела и рассудка. Того, ради кого готов забыть о целом мире в ответ.       К несчастью, в отличие от самого вампира.       – И всё-таки мы не должны... – бубнит мягкий, до невозможности печальный голос ему в плечо, – Ты зря позабыл о предупреждениях, dragul meu. Кажется, я упоминал о том, что это...       –...Я помню. Ради всех блядских религий мира, Регис. Давай ты сейчас не будешь думать, – выдыхает Геральт, касаясь губами тёплого виска. – Хотя бы минуту. Или мне с тобой поторговаться?       Мне так тебя не хватало, добавляет тихий голос под рёбрами, одного тебя. Из всего огромного Континента, где столько красивых баб, да и, на худой конец, мужиков тоже, я думал только о тебе, несчастный ты кровопийца, и теперь не позволю испортить момент.       – Не стоит, – тихо фыркает Регис в ответ, прижимаясь лбом к кольчуге его наплечника. – Я тебя понял, мой дорогой. Однако вместе с тем нам всё же нельзя забывать, к чему может привести эта встреча. К сожалению, даже на минуту.       – Ну, сейчас она приведёт только к обморожению, – ворчит Геральт. – Тебе-то, может, всё нипочем, а мне не слишком нравится вести разговоры в сугробе. Пойдём в дом, Регис. Там будем решать, что должны, а что не должны. Что скажешь?       Н-да, вот и ещё одно отличие. Видно, его дар убеждения распространялся только на видения, потому что этот Регис, знакомый и незнакомый одновременно, торопливо расцепляет объятия и позволяет себе невесёлый вздох.       – Послушай, Геральт, – осторожно произносит он, – Как бы я ни был рад тебя видеть, мне не кажется благоразумной эта идея. Я... Меня крайне заботит...       – Зараза, – сердито хмурится Геральт в ответ. – Определись уже, а то я ни хрена не понимаю. Так мне уйти или нет?       На мгновение Регис замирает, крепко о чем-то задумавшись, и кажется, будто в антрацитовых радужках так и мечутся тысячи разнородных сомнений.       – Вовсе нет, dragul meu, – наконец отзывается он, – Однако...       –...Тогда или ты прекращаешь болтать, или мне придётся понести тебя силком. На руках. Ты этого добиваешься?       Что ж, а вот угрозы – сомнительного, кстати говоря, качества – срабатывают моментально. Ошеломлённый, Регис умолкает так быстро, будто по чьей-то воле его лишили дара речи, и только потешно сверлит его взглядом чёрных глаз в совсем привычной гримасе недоумения и растерянности.       С той, что, слава богам, Геральт умеет разбираться мастерски.       – Пойдём, – твёрдо говорит он и берётся за узкую ладонь. – Заодно блеснёшь своим гостеприимством. Ну, Регис, показывай дорогу. По-человечески, – нахмурившись, уточняет он, – Мне на сегодня уже хватило фокусов.       Чего он не ожидает, так того, что получит в награду мягкий, невероятно знакомый смешок.       – Что ж, не премину. И прости мне этот порыв, друг мой, – произносит вампир, и в голосе его неуловимо начинает оттаивать холод беспокойства. – Впрочем, как я уже говорил, рядом с тобой, Геральт, моё поведение зачастую становится для меня вовсе нехарактерным. Что, в свою очередь, безмерно удивляет и меня самого.       – А уж меня-то как удивляет, – подхватывает Геральт. – Вампирское или личное?       – Пожалуй, вампирское с элементами личного, – и Регис пожимает плечами. – Конкретно касаемо окраски тумана, которая, как ты мог догадаться, индивидуальна. Полагаю, её цвет зависит от некоторых личностных качеств, скажем...       –...Дай угадаю, твоей бесконечной скромности?       Оттого и фиолетовый, один из самых дорогих цветов в ходу, весело добавляется в мыслях, для тебя-то в самый раз. Краем глаза он вдруг видит едва заметную улыбку на тонких губах – и от этого вида нутро мгновенно окатывает волна восторга. Потому что, чёрт возьми, всё наконец-то начинает напоминать их прежние перепалки, становясь до смешного привычным.       – Честно говоря, я собирался сказать об ином, – негромко отзывается Регис, и вот теперь – наконец-то! – антрациты глаз начинают, как обычно, сверкать лукавыми искорками. – Однако тут, скорее, придётся довериться мнению со стороны. В свою очередь, твоей бесконечной, – выделяет он голосом, усмехаясь, – Внимательности к моей персоне, душа моя. Которой мне, признаюсь, не хватало больше всего.       Внезапная искренность ударяет по и без того обострённым чувствам так сильно, что Геральт замирает, прислушиваясь к ощущениям. Тело пробивает на тёплую дрожь, и остатки дыры в груди начинают затягиваться, возвращая прежнее ощущение владения рассудком. И постепенно укладывающееся в голову осознание всего, с чем им придётся теперь разобраться. Вместе.       Потому что Регис всё-таки ему рад. Его вампир, оказавшийся медиком в крохотном городишке у переправы Яруги. Живой и реальный, тот неторопливо ведёт Геральта по брусчатке дороги в сторону своего лекарского домика, отчаянно сжимая его ладонь так сильно, будто боится, что сейчас он исчезнет без следа.       – Рад стараться, – наконец неловко говорит Геральт, чувствуя, как начинают гореть кончики ушей. – Холера, у вас всегда здесь такой собачий холод?       – Хм-м, я бы так не сказал, – невозмутимо отзывается Регис, уже распахивая дверцу калитки. – В большинстве своем в Диллингене довольно тёплые зимы, как и характерно для местного климата. Подозреваю, что здесь дело в твоей личной восприимчивости к низким температурам, душа моя.       Нашёл, кого спрашивать, тут же проносится в голове, ему и плащ-то твой на плечах ни к чему – так, покрасоваться. Впрочем, съязвить в ответ Геральт не успевает: отвлекается на грядки, уже до того приковавшие внимание.       – Аренария, – вдруг узнаёт он, – А у тебя и правда неплохое хозяйство, как я смотрю.       – Приятно знать, что ты оценил, – с улыбкой кивает вампир. – Как видишь, я не лгал тебе и в этом. Собственно, всё, что меня занимало до недавнего времени помимо работы – предстоящая посадка этих образцов в различных условиях. У меня в распоряжении оказалась многолетняя разновидность, так что...       ...Умолкает и в этот раз он поразительно быстро, потому что Геральт невзначай проводит свободной рукой по стройной, чертовски прямой для обычного лекаря спине.       – Вот оно что, – негромко хмыкает он. – Значит, только о них ты и думал? Какой серьёзный подход. Достойный уважения, не иначе.       Не без довольства он наблюдает, как почти незаметно вздрагивают худые плечи, и, открывая ему дверь, Регис чуть закусывает губу, будто силясь сдержать какой-то ответ. Вот только вместо этого говорит он другое.       Впустив Геральта внутрь и дав время стряхнуть снег и стянуть рукавицы, он тут же замечает рану на его шее.       – Ох, боги всемилостивые, – тяжело вздыхает вампир, – Всё оказалось ещё хуже, чем я предполагал.       Твёрдой рукой Регис поворачивает его к свету, в этот раз проводя к подоконнику с висящими пучками ромашки, свисающими так низко, что ещё немного, и начнут щекотать макушку. Расслабленный, Геральт просто подставляет себя его рукам, поднимая глаза и как следует привыкая к обстановке дома. И как он не заметил, как сильно здесь всё похоже на Региса. Только он мог обставить обычную лачугу с такой ненавязчивой простотой, в то же время наполнив её изяществом. Чистотой и спокойствием, ароматом душистых трав и теплом нагретого где-то недалеко очага; ещё немного, и можно представить себе знакомый плеск воды с хлором.       Интересно, и где же он делает все свои медицинские процедуры? Чёрт, вмиг становится интересно узнать всё, до каждой глупой мелочи. Окунуться в этот незатейливый быт, уже кажущийся родным, потому что всё в этом доме напоминает о том, что Геральту стало дорого. Теплота, искренность и забота. Изысканность без излишнего фанфаронства. Аккуратность и выдержанность до последней детали... Всё, что делает Региса Регисом.       В отличие вот от этой скорбной мины напротив, совсем незнакомой, потому что такого раскаяния, кажется, Геральт ещё не видел.       – Мне так жаль, – тихо и горько произносит Регис, опуская глаза к деревянному полу. – В самом деле искренне жаль, Геральт. Хотя, пожалуй, на моём месте попытки просить прощения могут казаться и оскорбительными. По крайней мере со стороны того, кто требовал к себе безоговорочного доверия.       Ещё один из сотни сегодняшних вздохов, в этот раз полный сожаления. Осторожно вампир поднимает на него взгляд, и в глубине чёрных омутов плещется что-то, похожее на... стыд.       – Как ни хотелось бы это считать иным, в определённый момент я потерял контроль над ситуацией и позволил себе... – он запинается, подбирая нужное определение, – Поведение, недостойное разумного создания. Настолько, что считаю целиком и полностью виновным себя в произошедшем. В особенности испытанной тобой боли, мой дорогой, которую в последнюю очередь хотелось бы причинить.       Щеки вдруг касаются длинные пальцы, и с удивлением Геральт подмечает, что они холодные с мороза. Холера, с того мороза, который он костерил утром, даже не зная, к чему придёт. К кому, мысленно поправляет он, прикрывая глаза и наклоняясь к прикосновению, чёрт, знал бы, не стал бы протирать штаны ни в Майенне, ни в Бругге.       К вот этому, настоящему Регису. Который сейчас в ненависти к себе на каждую крошечную деталь совпадает с Регисом, ему известным – настолько, что от раздражения невольно сводит зубы. Тем более, что за укус-то Геральт давно его простил, потому что и не мог иначе. Не после того, что было между ними. Да и ещё тот голос, просивший его впустить в себя... Как можно было не впустить? Словом, ему и думать, в общем-то, было нечего, и потому Регисово сожаление падает на сердце, как неприятный груз.       Впрочем, для вампира, похоже, всё имело совершенно иной смысл, особенно зная его зависимость – и заставляя невольно думать о срыве. Чёрт, а ведь всё и правда могло зайти слишком далеко. Смог бы он простить уже нечто подобное? Если бы последние остатки разума Региса вконец перестали существовать, обнажая настоящую, жуткую суть? От одной только мысли на долю секунды под ребрами холодеет, и он невольно задумывается, внимательно вглядываясь в черты лица напротив.       И вдруг вспоминает.       – Регис, – неторопливо начинает Геральт. – Понимаю, что ты сейчас думаешь о другом, но я... Говорил о тебе. С бруксой в Мариборе. Между прочим, она намекнула, что это, – и движением головы он указывает на укус, – Имело какой-то смысл. Ты не хочешь мне рассказать, что произошло на самом деле?       Тот, кому ты принадлежишь, быстро мелькает фраза в голове, отзываясь непрошеным жаром по коже, и, кажется, будто её вампир тоже считывает, мигом меняя скорбное выражение лица до почти напряжённого.       – Что ж, даже так, – настороженно произносит Регис, – Тогда, пожалуй, я поясню, в чем заключалась неправота моего поступка. То, что я сделал, вовсе не несло за собой намерения пить твою кровь, dragul meu, как бы ни казалось иначе. Дело в ином, – и он вдруг мягко касается его, Геральта, ладони. – Видишь ли, у представителей моего рода помимо всех прочих традиций существует и ещё одна. По моему мнению, ужасно старомодная и отчасти даже варварская, однако совпадающая с самой сутью нашей природы. Что-то вроде... нанесения метки.       – Точно, – спохватывается Геральт. – Про что-то такое она и говорила. Только не метка, иначе...       –...След, Геральт. Это называется след.       Внезапно Регис отрывается от него и в несколько коротких движений запирает двери, вешая на них какую-то табличку.       – Прежде чем я всё объясню, – между делом бросает он, – Не хотелось бы, чтобы нас побеспокоил кто-то посторонний. Благо, пока у меня не приёмные часы, но всё же...       – И не хватятся? – с любопытством спрашивает Геральт, – Не поверишь, как тебя тут нахваливают, Регис. Золото, а не лекарь, – хмыкает он себе под нос, – Похоже, ты обзавёлся неплохой репутацией.       – О, я подозревал, – мягко усмехается вампир, возвращаясь и жестом показывая следовать за собой. – К слову об этом. Не буду спрашивать, каким образом ты попал в Диллинген, но смею предположить, почему оказался здесь. Ты верно сделал, что решил обратиться за медицинской помощью как можно скорее, – и он тихо добавляет: – Позволишь помочь тебе, душа моя?       Позволю, мастер Регис, тут же ехидно отзывается голосок в голове. Чёрт, а ведь его и правда теперь можно так называть, особенно сейчас, когда тот собрался лечить свой же собственный укус. От невозможности всего происходящего хочется смеяться в голос, но Геральт не успевает: Регис уже начинает удаляться куда-то за прилавок, так быстро, что только и остается торопливо шагать за ним следом.       Зато удаётся осмотреться по сторонам. Пока вампир возится с деревянной дверцей в углу, пытаясь отпереть её связкой ключей, Геральт с интересом разглядывает скрытый до того беспорядок. За обманчивой аккуратностью прилавка оказываются горы наваленных склянок и там и сям разбросанные холщовые мешки. Ха, даже в этом чувствуется дух Региса, склонного к так тщательно скрываемому им безрассудству. Которое, на самом-то деле, никуда уже и не денешь, и которое, видно, сослужило службу и в этот раз.       Правда, думать о том, хорошую или не очень, Геральт быстро перестаёт, как только заходит в ту самую импровизированную приёмную.       – О, – невольно срывается с губ само собой.       Здесь оказывается ещё удивительнее, чем в крыле, отведённом под лавку. Потому что, как ни крути, а медик из Региса строгий и, очевидно, дотошный – иначе всё не было бы в таком идеальном порядке. Чистая, просторная комната, тоже выкрашенная в белый, на редкость пуста: здесь только две деревянные кушетки и широкий стол с множеством отсеков, над которым возвышаются три массивных полки. Приколоченные на гвозди, они заставлены разнообразием стеклянных бутылок и колб, каждая подписанная так же, как грядки во дворе: на общей речи и на латыни. Хм, а вон в том углу...       –...Садись, мой дорогой, – прерывает его наблюдения Регис, мягко, но настойчиво подталкивая к одной из кушеток, и Геральту ничего не остаётся, кроме как подчиниться воле его руки. Ну, и вернуться к теме их разговора, пока вампир уже начинает возиться с отсеками стола, извлекая на свет колбы с какими-то эликсирами.       – След, Регис, – напоминает он. – Так и что это такое? Дай угадаю, очередная вампирская магия, о которой никто ни сном, ни духом?       Неторопливо смочив чистый бинт какой-то зеленоватой жидкостью, Регис задумчиво сжимает губы – и медленно подходит к Геральту, склонившись и внимательно разглядывая укус.       – В некотором роде, – вздохнув, соглашается он. – Сейчас будет немного щипать, dragul meu.       – Да сколько можно говорить, будто я...       Прикосновение влажного бинта к шее внезапно сбивает все прежние мысли. Чёрт, как больно; больнее любого ожога или яда.       – С-сука, – дёрнувшись, шипит Геральт. – Немного щипать? Это что ещё за хрень?       – Одна из моих личных разработок, которая, судя по всему, в очередной раз подтверждает свою эффективность.       Смерив его внимательным – вот это точно рабочее – прищуром чёрных глаз и, видно, оставшись довольным результатом, Регис снова возвращается к столу. Сжав зубы от боли, Геральт быстро проводит рукой по всё ещё горящей коже, уже собираясь возмутиться...       И вдруг обнаруживает, что мокнущая корочка начинает зарастать на глазах.       – Холера, Регис, – невольно произносит он, ещё раз пощупав шею, – Что ни говори, а, похоже, я был прав. Ты всё-таки чародей, не иначе.       – Ещё никто в такой лаконичной форме не выражал мне профессиональную благодарность, – обернувшись, улыбается тот в ответ. – Что ж, еще пара дней, и регенерация восстановится окончательно. Надеюсь, теперь ты сможешь простить мне это бездумное поведение?       – Только после того, как ты объяснишь, что всё это значило. Насчёт этого вашего следа.       Возврат к прежней теме отчего-то заставляет Региса скривиться в невесёлой гримасе, и, вздохнув, он разворачивается, оперевшись поясницей на край стола.       – Верно, след. Мои современники прибегают к подобному архаизму крайне редко, потому как наносится он, согласно традиции, в точно определённые моменты. В случае бракосочетания, – ох, дьявол, и почему от этого по коже тут же начинают бежать мурашки, – Либо в случае смертельной угрозы. Насколько мне известно, к чему-то подобному прибегали ещё в нашем родном мире, чтобы отследить своего... кхм-м, – и отчего-то Регис отводит в сторону глаза, – Партнёра в случае необходимости защиты. Что, вероятнее всего, мне и пришлось совершить. Не знаю, почему именно, но... Возможно, инстинктивно это казалось правильным, хотя я вовсе не ожидал, что моё подсознание вспомнит о столь давней практике.       – Чёрт возьми, – поражённый, вскакивает с кушетки Геральт и в один миг подбирается к вампиру.       Значит, он всё-таки сдержал слово; он, его Регис, в очередной раз попытался уберечь его от опасности, и ещё неясно, какой ценой. Сердце в груди сжимается с такой силой, что, кажется, он вот-вот лопнет от распирающего изнутри тепла, и в голове... В голове, кроме вмиг начавших вопить сопливую чушь голосов, с ошеломительной быстротой проясняется всё.       Особенно то, от чего именно его пытались защитить.       – Те пасти, – мгновенно вспоминает он. – Значит, они были реальны. Не менее реальны, чем мы с тобой, так? Выходит, и видения прекратились, – и он снова указывает на заживающую рану на шее, – Из-за всего этого?       – Отчасти ты прав, – подняв на него глаза, сдержанно произносит Регис. – Однако всё же в силу природы связи я склонен думать несколько иное. Сомневаюсь, что точно могу подобрать объяснение, но больше всего это похоже на то, что сработали некие...       –...Ограничения? – быстро перебивает Геральт, – Зараза, я тоже предполагал нечто подобное. Что, ты и правда не знал, что такое возможно?       Вот оно что, быстро пролетает в висках мысль, какая-то вампирская ерунда, но магического рода. Значит, однозначно объяснимая. Неплохо бы, если объяснимая конкретным вампиром, стоящим так близко – теперь с бесконечно несчастным видом.       Правда, явно снова что-то недоговаривающим.       – Лишь позволял себе некоторые предположения, – наконец произносит тот и медленно оглаживает его, Геральта, плечо. – Впрочем, подтвердившиеся совсем иначе, чем я ожидал. Как видишь, в подобных аспектах мне известно о связи не более, чем тебе, dragul meu. О чём я, безусловно, сожалею.       На мгновение повисает короткое, невесёлое молчание, полное новых осознаний и вопросов. Дьявол, даже если всё так, как говорит Регис, это не объясняет того, почему пасти возникли именно в тот момент, глубоко соединяющий их обоих. Что, вообще-то, должно только укрепить связь. Всё выглядит так, будто странная магия противоречит сама себе, и при этом...       Регис пытался спасти его. Защитить любой ценой, как и обещал. Притом, что был едва ли в рассудке, если вообще можно предполагать наличие рассудка в той его форме. Плевать, кто именно из них виноват в том, что всё прекратилось. Плевать даже на Предназначение и связь, если она ещё осталась – хотя уже неясно, связывает ли их та самая магия или... нечто большее.       В целом мире у него есть тот, кто готов пожертвовать ради него жизнью, и он будет полным дураком, если сейчас будет обращать внимание на остальное.       – Регис, – опомнившись, выдыхает Геральт и перехватывает узкое запястье. – Заканчивай с муками совести. Случайно или нет, а ты уже сделал всё, что мог.       – Лучше бы я не делал ничего, – коротко отзывается вампир. – Мне действительно стыдно, душа моя. Особенно с точки зрения существа, накопившего столь обширный опыт владения собой. Нам не стоило изначально приступать...       О, а вот это-то знакомо, как никогда. Невольно вспоминается роща на Скеллиге, и во рту внезапно появляется непрошеная горечь. Холера, пусть Регис жалеет там себе сколько угодно. Вот только после всего... Неторопливо Геральт склоняется к его лицу, сжав запястье покрепче, и вдруг понимает, что сейчас точно должен доказать его неправоту. Правда, чуть иначе, чем в тот раз. Как нельзя кстати на ум приходит чушь про любовь и войну, так что пусть выходит и то, и другое; и неважно, что о военном деле Геральт знает чуть больше, чем ни черта.       Зато тактику сбивать противника с толку в Каэр Морхене он выучил назубок.       – Зря ты так, – медленно произносит он, намеренно сделав чуть ниже голос, – Видишь здесь то, чего нет. Между прочим, я тебе благодарен. За всё. Кстати говоря, за лечение в том числе...       И наконец с маленькой ухмылкой добавляет то, что хотел сказать с того самого момента, как они сюда пришли:       –...Мастер Регис.       Тут же понимая, что эта фраза действительно ждала своего часа. По крайней мере, она стоила того, чтобы тащиться через грязь и сугробы в чёртов Диллинген, заливая теперь далёкую боль дешёвым пойлом и морозя зад на трактах. Потому что реакция вот этого, настоящего Региса, оказывается бесценной – и поразительно новой.       Тот просто-напросто краснеет. Едва заметно на острых скулах в самом деле появляются два крошечных пятнышка румянца, которые Геральт уж точно не видел в видениях, да и вообще не ожидал когда-либо увидеть. Вот и ещё один удивительный факт о высших вампирах, который он вряд ли сможет понаблюдать на ком-то другом. Который, между тем, ужасно хочется проверить ещё один раз – так, чтобы убедиться, что ему не померещилось.       Протянув руку, без раздумий он быстро обхватывает талию Региса в кольцо объятий. Всё такую же узкую, гибкую талию, скрытую под дурацким балахоном, и оттого ещё больше манящую к себе.       – Так-так, – хмыкает он себе под нос, касаясь ладонью чуть порозовевшей щеки, – Вот это новости. Чего не ожидал, того не ожидал.       – О чём... Ох, боги, – неожиданно понимает Регис – и, холера, краснеет ещё сильнее.       На свою беду, потому что теперь дразнить его вмиг становится интереснее в десятки раз. В притворном удивлении Геральт округляет глаза, неотрывно следя за выражением лица напротив.       – Да тут, похоже, целое открытие. Выражаясь вашими словами, мастер Регис, – повторяет он и хитро прищуривается, – Неординарное и совершенно беспрецедентное. Надо думать, тоже вампирское? Или... – и он наклоняется уже ближе, касаясь большим пальцем тонкой нижней губы, – Личное?       И запинается вмиг, потому что видит, как в антрацитах глаз мелькает сотня противоречивых эмоций. Волнение, невозможность поверить в происходящее... и желание. Без сомнения, это оно. В глубине чёрных омутов вспыхивают те самые, долгожданные красные искры, как по приказу отзывающиеся волной жара по животу.       Впрочем, привычки думать головой они у вампира не отнимают.       – Геральт, – с усилием сглотнув, почти шепотом произносит Регис, – Мы встретили друг друга полчаса назад. Поверь мне, ты и понятия не имеешь, что из этого может выйти. В силу своей природы видения смягчали некоторые особенности моей физиологии, и, если я верно понимаю твои намерения, тебе стоит быть...       Ох, опять эта болтовня, а он ведь даже по ней скучал. Как и по всему Регису, невыносимо сильно. Холера меня побери, если я сейчас этого не сделаю, думает Геральт и, не дав вампиру и пикнуть, порывистым движением – наконец-то – целует узкие губы.       Вот только не успевает их распробовать, как вздрагивает: рот прошивает острая боль, отзываясь металлическим привкусом на языке.       –...Осторожнее, – договаривает остаток фразы Регис и смотрит с очень знакомой укоризной. – Ну вот, поцарапался. Погоди, я обработаю рану.       Не без труда выпутавшись из объятий, вампир отворачивается обратно, уже перебирая склянки на полках. Смочив новый бинт в каком-то растворе, он подбирается ближе и мягко проводит им по его, Геральта, окровавленной нижней губе. В таком ласковом жесте, что невольно перехватывает дыхание – от всего: близости реального Региса, неприкрытой заботы, тепла дыхания на губах совсем рядом... И запаха, от которого грудную клетку знакомо щекочет греющее тепло. Запаха, которым пахнут известные до каждого дюйма длинные пальцы, удивительно осторожные в каждом движении.       Запаха его Региса, который даже не дал толком себя поцеловать.       – Рану, – вспомнив замечание, коротко прыскает Геральт. – Ещё скажи, боевое ранение. Полученное в поединке с исключительно опасной бестией, – и он всё-таки хватает узкое запястье, касаясь губами прохладных кончиков пальцев, – Чудищем, наводящим страх и ужас, не меньше.       Которое, чёрт возьми, умеет краснеть, отмечает голосок в голове, и, будь он проклят, но уже становится интересно, до каких пределов может дойти эта способность.       – На твоём месте я отнёсся бы к ситуации серьёзней, друг мой, – тихо выдохнув, отзывается Регис наперекор розовым щекам. – Тем более, что мы и без того находимся в положении, не слишком подходящим для шуток. Так или иначе, связь всё ещё существует, Геральт, и неважно, прервались видения или нет. Существует в том числе и с возможно опасными последствиями нашего нынешнего общения.       – Ты так уверен?       Вопрос застаёт Региса врасплох, да так, что у него сильно вздрагивает рука с зажатым в пальцах бинтом, и он быстро отводит взгляд в сторону.       – Как я уже упоминал, я осведомлён об этом слишком давно, чтобы в том сомневаться, любовь моя.       Обманчивая нежность обращения даже успевает обжечь теплом в груди, правда, вмиг сменяясь нехорошим предчувствием. Осведомлён, значит. Сразу же вспоминается разговор у озера о моменте встречи, который явно должен был быть не сейчас – и том ритуале, из-за которого Регис теперь заматывает в пленку предплечья. О котором так и молчал всё это время, оставив последние, прежде не заданные вопросы. Те самые, которые бередят душу больше всего. Все сходящиеся в один, самый короткий и ёмкий.       Откуда ты взялся в моей жизни, Регис?       Думать об этом сейчас кажется до нелепого издевательским. Они только нашли друг друга, и на самом-то деле не слишком и хочется выяснять подробности загадочной вампирской магии. Не сейчас, не в уюте этого дома. Дома его Региса, который всегда был здесь. Куда возвращался из пещеры фледера и со Скеллиге, вымокший до нитки; из Дол Блатанна в треклятой батистовой рубашке и с той поляны, где приобрёл седую прядь. Отовсюду, где был с ним, Геральтом, вдвоём, возвращаясь в звенящую пустоту одиночества. Которого больше не будет, потому что едва ли теперь он отпустит вампира, будь хоть четырежды смертельна эта грёбаная встреча.       Вот только всё же неплохо бы выяснить, почему Регис так убеждён в её мнимой угрозе. Прежде, чем Геральт обоснуется здесь как следует, потому что вряд ли он уберётся отсюда по своей воле.       – Нам нужно поговорить, – наконец медленно произносит он.       И это правда так. Напряжение в воздухе повисает такое, что, кажется, можно резать ножом, и совсем неудивительно, откуда оно взялось. Как бы сильно он ни был рад обнаружить Региса, всё же вопросов между ними всегда оставалось куда больше, чем ответов. По счастью, тот улавливает его настрой на лету, с усилием кивнув, и тёмные пряди волос качаются в такт.       – Верно, нужно. Так или иначе, при всех совершённых нами ошибках это не могло длиться вечно, – как-то мрачно говорит он. – Впрочем, для подобных разговоров куда больше подойдёт моя спальня, чем рабочие помещения. Пойдём, душа моя, – и он позволяет себе едва заметную улыбку краешками губ, – Кажется, настало время проявить то самое гостеприимство, которое ты от меня ждёшь.       Спальня, ударяет в виски совершенно идиотская мысль, в которой, вообще-то, тоже не разговаривают. Ох, чёрт, он что, совсем с ума сошёл? Как малолетка, в самом деле, с этими непрошеными сальностями в голове. Будто мало было похабных картинок перед...       –...Идём, – торопливо согнав воспоминания, отзывается Геральт и берётся за протянутую узкую ладонь, позволяя увести за собой.       Снова невольно чувствуя, как от реальности Региса всё в голове плывёт, захваченное звенящими искрами радости. Просто от осознания мысли, что происходящее больше не оставляет простора на фантазии или бред. Былые мысли о будущем, казавшиеся до того зыбкими и расплывчатыми, как туман, неожиданно становятся чётче, приобретая точку опоры. В виде вот этой фигуры, которая ведёт его через приёмную к какой-то двери – и, открыв её, демонстрирует узкий коридор с лестницей наверх. В свою, чёрт возьми, спальню.       Прекрати, сердито приказывает себе Геральт, изо всех сил стараясь отвлечься на коридор, и неожиданно в самом деле находит повод зацепить на чём-то внимание. На целом ряде рисунков, украшающих стены и что только не изображающих.       – Картины? – удивляется он, – Вот уж чего вовсе не представлял, Регис. Значит, всё это время ты был ценителем изящных искусств?       – Не совсем, – обернувшись, фыркает тот. – Помнится, я упоминал при тебе, Геральт, что у меня есть близкий друг. Он увлекается живописью, и, как видишь, весьма успешно. Только взгляни, – и, тронув его за плечо, Регис указывает на одну из картин в тонкой раме.       Ту, которую Геральт узнает мгновенно.       – Дол Блатанна, – выдыхает он. – Там, где...       –...Верно, dragul meu. Отчасти я даже считал должным показать тебе это место, – мягко произносит вампир, – Потому как бывал здесь не раз и, думаю, считаю эту долину одной из самых красивых на Континенте. И дело не только в сборе трав, – усмехается он себе под нос. – В Дол Блатанна можно часто наблюдать одно явление удивительной красоты. Посмотри на вот эту работу, Геральт. Пожалуй, моя любимая.       Повернувшись в другую сторону, он указывает на маленькую картину рядом. Что ж, даже странно, что Геральт не заметил её первой. Не то, чтобы он был силён в живописи, но это и правда красиво: разноцветные очертания неба и стеблей травы изображены на редкость приятными мазками, и так и хочется рассмотреть их как следует. Если бы не одно но, что важнее всего остального. То, что вспыхивает в голове коротким воспоминанием, заставив сердце пропустить удар.       Дол Блатанна на картине полна цветущих маков, рассыпанными по зелёному простору обилием пятен, алых, как кровь.       Почти как тех, что он когда-то видел в другой обстановке – в букете, зажатом в длинных пальцах. Предложение любить друг друга вечно, тут же мелькает в голове, это было уже тогда? Разом всплывает в памяти и низкий тон голоса, и изменившийся вид Региса, которого он впервые увидел тогда другим. Большим, чем просто друг. Правда, было тогда и ещё кое-что: неясное чувство, отразившееся в глубине бездонно-чёрных радужек, всё ещё слишком сложное для понимания, даже в памяти. Многослойное, что ли. Будто в тот далёкий вечер вампир видел в нём кого-то... другого. Не просто мальчишку из Каэр Морхена, ещё не получившего медальон. Того, кем он мог стать, хоть это и...       А невозможно ли?       – Регис, – внезапно охрипшим голосом зовёт Геральт и медленно поворачивается, чтобы поймать взгляд знакомых глаз.       Напряжение нарастает так, что становится уже сильно, сильно не по себе, и отчего-то кажется, что спроси он простой, глупый, даже сопливый вопрос, все подозрения вмиг уйдут. Как всегда уходят рядом с ним, с его чёртовым вампиром, с которым с самого начала на душе было тепло и безмятежно. Легко так, словно он был рождён для этой дурацкой...       Что за... По затылку начинает ползти целая лавина мурашек, постукивая по рассудку каким-то смутным осознанием. Будто он и без того его знает, но никак не может понять, как знакомый текст на неизвестном языке.       – Да, мой дорогой? – на миг сбивает беспокойство Регис, ласково огладив большим пальцем его ладонь. – Ты что-то хотел спросить?       –...Как давно?       Слова срываются с губ, как откровение, ждавшее своего часа, и Геральт ловит себя на мысли, что сделал всё правильно. Потому что, как ни сжималось бы всё внутри от звенящей щекотки и ни кружилась бы голова, остатки разума мигом начинают перебирать в памяти детали.       С самого начала. Невесть откуда взявшееся ощущение доверия ещё в пещере у фледера. Общение с ним, ещё юнцом, почти на равных, но в неких рамках, и при этом моментальная смена отношения после его взросления. Даже то, что Регис постоянно безмолвно улавливает его мысли. Чувство связи, которое внезапно – холера, снова! – снова тянет возле пупка приятным теплом... Всё начинает казаться куда большим, чем просто неизвестная форма магии. Будто нечто предопределило их друг другу, и Регис, конечно, об этом тоже знал. Предназначение или нет, но он сделал всё, чтобы расположить к себе именно поэтому: потому что был уверен, что связь придёт к этой минуте. Подошедшему времени открытия истин, в котором всё одновременно так, как должно быть, и вместе с тем – не должно.       Во всяком случае, не сейчас. Не тогда, когда Регис цепенеет в судорожном напряжении, с силой сжав его руку – и делает глубокий вдох.       – Дольше, чем ты можешь предполагать, – наконец едва слышно отзывается он, – С чего, как ни странно, я и хотел бы начать.       Фраза падает в тишину, как первый камень из горного обвала. Почти та же, что и в разговоре об эльфах и старом видении. Первая полуправда, которая давно перестала ей быть, как обречена каждая из полуправд. Наверное, из-за неё по затылку снова бегут ледяные мурашки, отзываясь неясным покалыванием в животе... а может быть, дело и в чём-то ином.       Правда, в чём именно, он так и не успевает понять, потому что, толкнув дверь спальни, едва заметно Геральт улавливает ощущение надвигающегося конца.