By feel (На ощупь)

После очередного напряженного дня, кучки неясных больных, которые медленно, но уверенно трогаются мозгом, все, чего хочется, это снять с себя пропитанную чужими проблемами одежду, переодеться в мягкие домашние вещи и устроиться с кусочком мяса и бокалом вина на диване у камина. И смотреть, смотреть на огонь, пока блики в глазах не заиграют. Дом. Тепло. Уют. Этот дом не теплый и не уютный. В его понимании. Много интересных вещей сделано своими руками, все расставлено в соответствии с предпочтениями, сохраняя прелесть эстетики. Но это не уют. Это не тот дом, куда хочется вернуться, где хочется задержаться, о котором хочется сказать «МОЯ КРЕПОСТЬ». This HOUSE is not a HOME Воистину так. Это дом, просто дом, коробка, однотипных которому рядом еще десятки. Это не Дом. Но и тут ему пока относительно спокойно. Доктор Оливер Тредсон возвращается в дом, не домой. Он прокручивает в голове заново самые интересные из моментов сегодняшнего приема, стараясь не слишком задумываться о том, какая отвратная погода вне автомобиля, согретого печкой. Дождь. Он ненавидит его. Кто-то в детдоме говорил, что дождь – это слезы ангелов по нашим душам… либо слезы Господа. Ересь верующих. Он же – атеист. После получаса езды по городу, он заезжает в недавно отстроенный квартал и едет в самую его глубь. Раз, два, три… отсчитав двадцать шесть домов по левой стороне, он сворачивает на гравиевую дорожку к гаражу и достает зонтик из бардачка. Выскочив из машины он быстро открывает ворота гаража, поднимающиеся наверх, и, вернувшись назад, загоняет машину. Спокойно вздохнуть он дает себе уже только будучи под спасительной крышей. - Чертов дождь… Опустив ворота и закрыв на замок, Тредсон стряхивает с зеленоватого пиджака капельки воды, достает свой портфель и идет в основную часть дома. Что кажется ему странным в первую очередь, так это запах. Он немного другой. Совсем чуточку, но достаточно, чтобы уловить присутствие другого человека. Уже потом он замечает, включенный в коридоре свет, сброшенную пару грязных туфель на коврике… аккуратно сброшенных и поставленных на краюшке так, чтобы грязь и вода не стекали на паркет из мореного дуба. Предусмотрительно. Оставив свою обувь, портфель и пиджак в прихожей, Оливер тихо крадется, следуя за включенным светом и влажноватыми пятнами на полу. Судя по тому, куда всё это вело, сегодня будет заготовлена кожа на еще один абажур. По пути в гостиной он захватывает острую на конце кочергу, чтобы расправиться с незадачливым грабителем. В мастерской что-то громыхает и кто-то тихо ругается. Решив больше не медлить, и мысленно обратившись уже в убийцу, он распахивает дверь и… замирает. Светловолосый, промокший и лохматый парень стоит расставив руки в стороны. «Он смотрит, но не видит», понимает Оливер по тому, как бегают его яркие голубые глаза, незрячим взглядом, чисто инстинктивно, обшаривая все вокруг. - Простите… - парень очень неловко улыбается. – Я, похоже, перепутал свой дом с Вашим. В грозу сложнее ориентироваться. А планировка одинаковая… Я не ударился ни об одну стену и рассчитывал тут найти кладовую с чистыми полотенцами… а нашел, видимо, что-то другое… Извините. - Вторжение в частную собственность карается законом, - только и умудряется выдохнуть Оливер и буквально жадно впивается глазами в каждый жест. Необычно. - Простите… - снова виновато улыбается «нарушитель». - Вы слепы или так плохо видите? – интересуется с профессиональной интонацией психиатр. - Плохо от слова «совсем». Я слеп от рождения – недоразвитый, - вздохнул все еще растягивая губы в приветливой лыбе парень. – Я… Денни Валдессеки. Видимо, Ваш сосед. И, осмотревшись, тянет руку, ориентируясь на то, откуда он слышал звук. Видно, что он искренен, ему нечего таить. - Оливер Тредсон, - доктор пожимает протянутую руку и сам улыбается чисто по привычке общения с пациентами, но тут же себя одергивает. Его же не увидят все равно. - Я тут ничего не раскидал Вам, Оливер, вы же позволите себя так называть? – и снова улыбка и взгляд шарит по сторонам. - Только свалили раму, на которой я шью абажуры, - Тредсон поднимает каркас и откладывает на стол кочергу. – Пойдемте, я напою Вас чаем и дам полотенце. Простудитесь, а я лишусь соседа…это будет не этично. Парень на это кивает и молча следует за психиатром, а тот и доволен таким раскладом. Он понимает, что парень слеп и ничего и не мог даже додумать. И радуется этому как ребенок. Оливер отводит гостя в гостиную. На столь кратком пути следования он позволяет себе усомниться в том, что тот действительно слеп. По нему этого не скажешь. Но парень ему не врет. И глаза…так не сыграет даже лучший из актеров Голливуда. - У тебя нет собаки поводыря, трости, ты ничего не видишь… - усаживая парня на диван и придвигая ему весьма специфическую конфетницу, напоминающую отрезанную крышку черепной коробки (которой, кстати, она и является), хмурится доктор. – Как ты так выживаешь? Как передвигаешься? - Мы уже на «ты»? – удивленно изгибает брови Денни. - Ты не на много младше меня. На пару лет, самое большее, - пожимает плечами Оливер и легонько улыбается сам. Садится напротив и смотрит, внимательно. Вежливость – психологически удобный ход, чтобы расположить человека и выведать таким образом все, что необходимо. Улыбка – тоже чудное средство! Даже если ее не видно, то слышно в голосе – интонация меняется. С этим человеком достаточно просто – не нужно контролировать выражение глаз, а это самое сложное. - Хорошо, будем на ты… Мне нравится твой голос, - парень чуть склоняет голову набок и старается смотреть ориентировочно на Оливера все с тем же дружелюбным выражением лица. Замечание как бы мимоходом, но отражающее отношение. – Я слеп от рождения и мне помогали понять, какой мир. Брат, например, всегда в шутку учит… учил меня общению с девушками. Все попусту. Я всегда оставался посмешищем. Ходить мне без поводырей и палок привычно до такой степени, что я даже не шатаюсь при ходьбе. Ориентируюсь на свои ощущения. Даже на то, как дует ветер – помогает определить расстояние до ближайшего здания. Запахи, звуки, прикосновения… При упоминании о прикосновениях Тредсон будто в защитном жесте поднимает плечи. Детдом, суровая, основательно зажравшаяся нянечка с указкой в руке, которая лупит по рукам и спине – вот и весь тактильный контакт с ребенком. Не дай Боже избаловать! Он ловит себя на этом воспоминании, жесте и тут же возвращается в нормальное состояние. - У тебя очень красивые глаза, - «возвращает» ему комплимент хозяин дома. – Мне всегда было интересно, как живут люди на ощупь… И, не сочти бестактностью, но поясни, почему ты исправил себя на прошедшее время, когда говорил о своем брате? Вы в ссоре? Денни замирает, и взгляд уходит вниз, на его собственные руки. Ну, это если бы он их видел. Именно из-за таких инстинктивных поведенческих моментов он и не кажется слепым. - Нет, мы не в ссоре. Просто больше я никогда не смогу его увидеть. И папу. И маму. И даже сестренку… Оливер сразу же предполагает худшее. Воображение пририсовывает маньяка к эфемерным Валдессеки. Только потом он вспоминает, что один его пациент-параноик, который попал к нему из другого города, показывал ему вырезки из газет с катастрофами. Об этой семье там была тоже заметка. «Машинист с семьей погиб под колесами поезда на железнодорожном переезде». Вот же черт. Какая милая ирония судьбы! Ну и парень тоже сирота, хоть и не отказник. Но он совершеннолетний, явно… рос в опеке и тепле, не понимал, каково это - не знать ничего о своих родителях. У него они были, а теперь нет. Вот, пусть ему будет больно, больно, больно. Мы еще поскоблим запекшуюся кровь на ране! От злого ехидства Тредсон отвлекается только тогда, когда слышит тихий всхлип. Этот мальчишка ревет, вытирает и так мокрыми рукавами грязной бежевой куртки нос и глаза. - Если бы я тогда не попал в больницу, не сделал бы такую глупость… Они были бы живы. - Денни… Успокойся… - он не прикасается к открытым участкам кожи соседа-потеряшки, нет, только приободряющее хлопает его по плечу. - Да… да… - гость все больше только шмыгает носом и поднимает глаза на Оливера. Тот не может оторвать от них взгляд и решает: все, завтра надо купить что-то в дом такого оттенка голубого. Нравится. До непристойного нравится! – Прости… развел тебе тут влажности больше, чем положено… - О, поверь, по специфике моей профессии я очень часто выслушиваю многих истериков. Ты милый и безобидный, поверь мне! И даже излишней сырости не развел, - и Тредсон абсолютно искренен. – Я – доктор-психиатр. - Спасибо моему лечащему доктору, психиатров я недолюбливаю. Вы правда все сексуальные извращенцы? Денни обезоруживающе прост. Прост до вышибания воздуха из легких, падения челюсти на пол. Бедный доктор только и хлопает глазами и силится выдать что-то членораздельное. Ну, вот и в каком месте он слепой?! Ах, да… в глазах. Но не в том, когда дело доходит до человеческой сути. Да! Ни один психиатр не является адекватным полностью человеком. У каждого есть свои тараканы. Ну или хоть один тараканчик. Маленький, беленький пруссачонок, который по своей колоритности запросто перевесит полк своих толстобрюхих американских собратьев. И у многих психиатров большие проблемы с сексуальностью. И реализацией желаний. О психологах и говорить нечего. Оливер старается кашлянуть как можно более мягко и нервно, натянуто улыбается. - Нет, мы не все сексуальные извращенцы. Если у тебя негативный опыт, то не надо переносить его на всех, - веско заключает он. - Она меня домогалась, решив, что именно она должна помочь мне расстаться с девственностью. Но я не настолько пал духом, чтобы покушаться на пожилую леди, - Денни краснеет до кончиков ушей. Воистину, милый и невинный ребенок, которого отлупила жизнь со всех сторон. Может быть, и сам доктор мог бы быть таким, если бы в свое время не оказался в детдоме. Ну а стукнуться затылком так, что периодически садилось люто зрение, он мог и дома. Так, стоп. Хватит. - А как зовут твоего доктора? – интересуется Тредсон. - Уже никак. Нет у меня доктора, я имею в виду, - мягко смеется потеряшка. – Я сейчас не хожу ни к одному врачу. Даже к мозгоправу, не в обиду. Я боюсь людей в белых халатах и со сдвигом. Да всех людей в белых халатах. - Почему? – поняв, что парень подсознательно вышел на линию доверия, он начинает задавать вопросы. Ему интересно. - Мне нравилась девушка, - начинает издалека тот. – Но она была помолвлена. Я заявился на помолвку, попытался отговорить ее от такого неудачного во всех смыслах брака отнюдь не по любви, а она наговорила мне столько гадостей, что я не выдержал и попросту там же вскрыл себе вены осколком двери, которую случайно разбил. Меня отвезли в госпиталь. Мои близкие ехали ко мне, но машина заглохла на железнодорожном переезде. Ирония судьбы – отец был машинистом именно на этой линии. Я остался один. А еще искренне возненавидел женщин. Они лгуньи. Корыстные. Мерзкие. Вот вам и простачок-дурачок. А с ним поработать можно и нужно. Очень нужно! Тредсон ловит себя на том, что полностью расслабился. Расслабился в обществе с кем-то. Для него это дико. Ладно. Есть мысль. - Денни, хочешь, я буду твоим… домашним доктором, скажем так? По-соседски ты можешь приходить ко мне в гости, мы будем беседовать, а ты будешь избавляться от своих страхов и комплексов. И да, я не ношу белый халат, - он улыбается как-то торжественно в конце своей маленькой, но очень «подкупающей новизной», речи. - У меня нет денег почти, - пожимает плечами в ответ тот. – Все, что я получил от государства, от продажи дома и от родственников я потратил. Я проплатил обучение в колледже до конца и купил домик. Там раньше мой друг жил, но он уехал учиться в Нью-Йорк, а мне его продал очень-очень дешево. Ем я на пособие по инвалидности. Даже собаку мне кормить нечем. Какие уж тут доктора. - А я и не говорил, что я буду брать с тебя деньги. Не говорил? Не говорил. Я сказал «По-соседски». Значит, ты будешь со мной вместе просто приятно проводить время. У меня как-то особо некого пригласить на бокал вина и кусочек мяса вечером. И Тредсон снова предельно честен, чему удивляется сам. Ну, что делать, если уж так вышло, что действительно нет никакой компании, с кем бы он мог проводить вечера. Денни хмурится подозрительно. На лице легко читается весь мыслительный процесс в стиле: «То ли он идиот, то ли я настолько идиотом выгляжу». - И как это вообще смотрится, док? – спрашивает, наконец, он. - Оливер, называй меня Оливер, - поправляет его тот. – Пусть это будет бартер – я тебя кормлю и выслушиваю, ты – проводишь тут вечера и рассказываешь мне все, о чем думаешь. У тебя очень интересное восприятие. - Ладно, - соглашается Валдессеки. – Пусть так. Только… можно я останусь тут на ночь? Я компактно размещусь на диване – по такому дождю я свой дом не найду… да и потом простужусь. Ненавижу дождь. И доктор психиатр разрешает ему остаться. Он тоже ненавидит дождь. Вечером, уже засыпая, он ловит себя на том, что лежит с идиотской улыбкой на лице и думает, что приготовить на завтрак. __________ Если Вас, дорогой читатель, удивляет, как Денни очутился в доме Оливера, то говорю сразу: относительно новый квартал, застроен однотипными домиками, которые штамповали с одинаковой начинкой и так далее. Ключи подходят - Денни заходит. И свет он включает по привычке оставшейся от жизни с родителями, а так же для того, чтобы грабители не лезли - какой грабитель в своем уме полезет в дом со всем горящим светом?