***
— Товарищ капитан, я вот тут подумал… Пацан заставал его врасплох уже не первый раз, но каждый из них Козлов вздрагивал и напрягался. Подумал он, ишь ты, — усмехнулся про себя. И повторил почти то же самое вслух: — А ты, шкет, и думать умеешь, оказывается? — Товарищ капитан, я ж со всей душой, можно сказать с серьёзными намерениями к вам. Отнеситесь по уставу-то, не обижайте… — По уставу?! — Развеселился Козлов. — По уставу я тебя сейчас задержу до выяснения личности и обстоятельств, сопутствовавших пропаже двух ваших красавиц и гибели твоего кореша за компанию с местным жителем. Это кудрявое недоразумение скривилось в ответ. Осоловевшие от местного «климата» глаза на пару мгновений обрели осмысленность. Кольцов всё ещё мялся на перепутье, до сих пор одной ногой тонул в болоте, а другой ходил по нему аки посуху. А ведь больше полугода прошло. Крепкий парень, цеплялся до последнего. И каждое напоминание о смерти друзей всё ещё дёргало его на поверхность, как рыболовный крючок. Козлов с надеждой вгляделся в подёрнутые речной ряской голубые глаза. — Так вот я о Дэнчике и хотел с вами перетереть… Я вот подумал… А почему я его спасать не полез?.. — и голос у него звучал до умиления растерянно. — Ведь можно же было, Соня-то выплыла, у Дэньки тоже был шанс. Я бы мог попытаться. И вы, товарищ капитан, могли бы… Последнее прозвучало совсем уж неуверенно, почти застенчиво. По календарю на дворе стоял февраль, но вокруг всё было зелёное и сырое, чуть тронутое увяданием, как в дождливом сентябре. Козлов обвёл взглядом подведомственную территорию, лишь бы не смотреть на парня и не мучиться, под ложечкой и так больно тянуло. — Ты на меня сто двадцать пятую УК, что ли, хочешь повесить? — Никак нет, товарищ милиционер, — Максим приложил ладонь лопатой к пустой голове. — Я вообще к чему это всё. Мне в последнее время снится… странное. Вроде я просыпаюсь, а у кровати стоит старик этот, муж бабы Нюры, который не ходячий. А в последние две ночи вместо него Дэнчик. В шубе этой, и с него течёт ручьём. А он стоит и смотрит. И вроде как сказать хочет: «Что ж ты, Максимка, мне не помог? Я, может, и умирал уже, но так закончить точно не заслужил». — Ты про то, что он сказать хотел, по его шубе понял или по тому, что с него текло? Кольцов в ответ притих, смущённо замялся, как ребёнок, которого поймали на вранье. Только капитан ему сейчас верил как себе, просто надежда в Топях — опасная штука. Очень уж не хотелось ему закончить башкой на пне и утащить за собой мальчишку. — Приходили, значит, к тебе, — подтолкнул его Козлов. — Оба. — Снились, товарищ капитан. — А не должны бы… Козлов покачал головой и тяжко вздохнул. Ему было страшно, и не за себя, а больше за кудрявого дурня, чьё упорство толкало на безрассудство и подвиги. Запалить огонь дело нехитрое, не сгореть бы обоим в пожаре, вот где действительно смекалка не помешает.***
Анна Петровна поначалу их даже на порог не пустила. Особенно Макса: смотрела на него волком и тихо и зло выговаривала что-то Козлову. Выговаривала долго и выражение лица у неё было такое, словно за спиной припрятан топор. Макс прислушивался, но разборчиво звучал только капитан. — Ты же в глубине души-то сама всё знаешь, Анна Петровна. — Он был такой серьёзный в этот момент, ни разухабистости, ни сомнительных смешков. — Не верю, что не шевельнулось ничего. Соню-то как тащила грехи замаливать? А теперь что? Хату свою крайней хочешь сделать? Так поезд-то по кругу идёт, где конец там и начало, знаешь же. Старуха молча пробуравила Козлова злым взглядом, потом ещё раз досталось Максу. Но дверь в дом всё-таки распахнулась, приглашая внутрь. — Есть будете? Капитан явно хотел отказаться, но у Макса вдруг так грустно заурчало в животе, что возражения сразу сошли на нет. Здесь ничего не изменилось с момента их недолгого квартиранства. И не изменится, понял Макс. Стены, пол, мебель, самодельные коврики, кухонная утварь останутся теми же, всё это не тронет время, потому что времени здесь нет. Как в стеклянном шаре со снегом — вечность, которая никогда не меняется, не-жизнь, застывшая в капле древесной смолы. — Вы зачем пришли? Ребёнка дёргать? — Анна Петровна со стуком поставила на стол заварочный чайник. И похоже дёрнулся от этого только уплывший мыслями в астрал Максим. — Ну так мне до зарезу с ним потолковать нужно, — напирал Козлов. — Не разрешу! — тарелки стукнули о стол ещё громче. — Мало вам было… Тоже мне… Я тебя породил, я и убью!.. — Ещё скажи не рада. — Козлов вальяжно откинулся на диване, возвращаясь в своё обычное амплуа. — Давай, посмотри мне в глаза и скажи, что не просила за него? На месте бабы Нюры Макс не стал бы смотреть Козлову в глаза. С такими глазами идут на большие жертвы, свои или чужие, не суть. Но по всей видимости, впечатлило это только Кольцова. — Рада, — зло выплюнула старуха и поставила перед Козловым чашку с чаем, щедро расплескав половину содержимого на стол. — Угощайся, Ирод. И иди. В комнате он, с Венечкой. — Вот спасибо, добрая женщина! — Козлов с ухмылкой опрокинула оставшееся одним глотком. — Вот благодарен тебе за хлеб-соль и гостеприимство. И Макс остался с Анной Петровной один на один. Она расставляла по столу оставшиеся тарелки, как нарочно шумя сильнее, чем нужно. Впрочем, из-за двери спальни всё равно ничего не было слышно, голоса сливались в единый неразборчивый гул. — Садись, ешь. — Она со скрежетом придвинула поближе к столу табуретку. — Что стесняешься? Как не своих людей с пути сбивать, так ишь какой был, лихой. А сейчас-то что? Язык тебе подрезали, притих? Так тебе и надо, пустое семя! Анна Петровна хищно усмехнулась, когда-то небесно-голубые, а сейчас по-старчески мутноватые глаза потемнели, сквозь привычную доброжелательность проступили острые и злые черты, проклюнулась застарелая душевная гниль. Макс сморгнул несколько раз от растерянности и всё пропало. Прежняя баба Нюра, ещё крепкая, заботливая, хлопотливая женщина, суетилась вокруг, стараясь пристроить Максу на тарелку самый вкусный кусок, параллельно журя его, как нерадивого внука: — И что тебе спокойно не сидится? Чем тебе с Аринкой-то плохо, бесстыдник? — Баб Нюр, вы о чём вообще… Про язык, если Максу не примерещилось, она, конечно, угадала. Журналист Кольцов, говорливый как вода в подтекающем смывном бачке, в последнее время получался какой-то слишком молчаливый и задумчивый. Впервые за всё время здесь, с Ариной, без ребят, Максу хотелось это исправить. Хотелось спрашивать, выведывать и искать. Поди туда не знаю куда… Но Козлов уже аккуратно прикрыл за собой дверь спальни и какое-то время смотрел на Макса, не видя ничего и никого и перекатывая желваки по скулам. — Ты поел, горе-журналист? — Наконец он отмер и посмотрел осмысленно. — Ждать не буду. И стремительно вышел в сырое, во всю разошедшееся утро своей походкой, будто не было у него за плечами двух тысяч квадратов территории, пропавших людей, утонувшего Хозяина… Макс брёл за ним как на верёвочке, прихватив с щедро накрытого стола хлеб с салом и пару огурцов. Откуда здесь, кстати, заводской хлеб, если в Топях нет магазинов, а по дорогам кроме как по кругу никуда не проехать и не пройти? Странное дело, — подумал Макс и, сам не ожидая, улыбнулся в ответ на улыбку Козлова. Оказывается капитан умел улыбаться, да так хорошо и ласково, что у Макса запекло где-то в затылке. И еда встала поперек глотки от неожиданности. — Слушай внимательно, горе моё луковое. — Козлов от души постучал Макса по спине. — Гелик твой около Арининого дома? Макс согласно промычал. — Плохо. Мимо ве… Аринки твоей муха не… — Ну да, — Макс расплылся в улыбке, даже не дослушав. — Она у меня боевая… Огонь просто… И почувствовал себя идиотом, потому что шёл по проторенной тропе. Не его тропе, он как дрессированный заводился на условную фразу, и весь абсурд ситуации до него начинал доходить только сейчас. — Товарищ капитан, а я вообще сколько здесь у вас уже? А то ну знаете, счастливые-то часов не наблюдают… Козлов уже шагал вперёд, уверенно огибая и оставляя за спиной свой УАЗик. Макс послушно плёлся следом, хотя давно потерялся в происходящем. — А сам как думаешь? — насмешливо поинтересовался Козлов, зыркая через плечо. — Играете со мной, това… А кстати, по имени отчеству вас хотелось бы называть, уж не откажите в просьбе, представьтесь по-человечески, а? Они почти добрались до Аришиного дома, который внезапно показался нежилым. Макс вдруг ясно осознал, что единственное место во дворе, не заросшее густой крапивой по самые окна, это клочок земли за домом с хилой растительностью на импровизированных грядках, да островок у крыльца, где стояла подаренная почившим Хозяином машина. И у забора, неизвестно откуда взявшаяся, красовалась чужая тачка. Тоже чёрный, но не Гелик, а патриотичный УАЗ вездеход. — Опаньки, — совершенно неискренне обрадовался Козлов и утащил Макса в ближайшие кусты за полусгнившим забором. — Гости дорогие пожаловали… Как, сука, чует… Они затаились в сырой листве, к Максу отовсюду потянулся запах плесени, гнили и запустения. А вот от капитана пахло хорошо. Живым теплом, табаком, бензином и свежим потом. — Мирон? — Макс, сам не до конца понимал, что творит. Губами он задел чужое ухо, Козлову явно было щекотно, но настолько не до этого, что он просто повёл головой, как собака, отмахиваясь от неожиданного прикосновения. — Какой ещё Мирон, пацан? — он всё-таки повернулся к нему и глянул исподлобья. — Мстислав? — мстительно предположил Макс. — Или Максим? Неужели тёзки? — Нашёл же время, дурной! — Так вы представьтесь, товарищ капитан, и дело к стороне, ну в самом деле… Макс и самому себе казался дурным, даже явление нового Хозяина на пороге Арининого дома его не остановило. Макс, как ни старался, не мог найти в себе даже желания бояться, не то что страха. Наследник был мало похож на родителя: охотой брезговал, рыбалку не уважал, а что порядок бдил и закон чтил, так это же хорошо. Это правильно. Да и Макс пока что ничего плохого не сделал. С Аришечкой жил тихо-мирно, с матерью ей помогал, с хозяйством… Его вдруг свело судорогой до тошноты. Он вспомнил почему он сейчас и здесь. Ночной кошмар, в котором из сгустка тьмы этой ночью соткался возле их с Ариной кровати Денис, потянувший из этой темноты тонкие, как ивовые веточки, щупальца к Максу, заставил его захлебываться чёрной речной водой, вперемешку с песком и илом. Ни крикнуть, ни сказать, только мычать что-то, кашлять, задыхаться, тонуть… И помочь ему было некому. Вместо Арины, его сладкой девочки с тонкими плечиками и белой кожей, над собой, как в перевёрнутом зеркале, в этой страшной и тёмной трясине Макс увидел её мать… Он, конечно, проснулся. Очнулся как всегда на рассвете живой и здоровый, но тот животный ужас, сжавший в челюстях его сердце, словно лиса цыпленка, погнал его прочь из дома, на воздух. На поиск того, кто мог бы вытащить его из этого болота. Почему этим человеком вдруг оказался Козлов, который в прошлый раз палец о палец не ударил, Макс не представлял. Но ноги принесли его к капитану в обход головы, лишь на одном едва осознанном желании обрести под ногами твёрдую почву. Почему он раньше не замечал, насколько зыбок стал его мир? Даже в Москве, в самые отчаянные времена, когда, казалось, мир вокруг рассыпался на части, Макс знал, что выкрутится. Что найдёт выход из лабиринта, главное всё время держаться левее. Здесь же нечто тащило его неведомо куда, водило кругами, толкало на несвойственные ему поступки. И скручивало его мышцы, сводило челюсти и пальцы, сгибало, прибивая к земле тоже оно, отчаянно не желавшее оставлять в покое свою жертву. — Эй, пацан, очнись, — зашипел рядом капитан. — Ну-ка, приходи в себя, давай, все нормально… От жёсткой оплеухи у Макса зазвенело в ушах, но стало лучше. Он тяжело привалился к капитану, уткнулся лицом в колючую от щетины шею и благодарно задышал чужим запахом, обхватывая его источник руками за плечи, наверное, чтобы не сбежал. Тот в ответ растерянно замер. Совсем как тогда, на краю ловчей ямы, когда Макс застал его врасплох, не позволив удержать лицо. Он сам не очень понимал, что на него нашло в тот момент, но будучи с собою самим честнее гораздо чаще, чем с окружающими, Кольцов точно мог сказать, что дури в этом было процентов сорок. Не больше. Сейчас, когда горячая, как печка, ладонь легла Максу на затылок, а потом запуталась в и так растрёпанных кудрях, её и вовсе не было. Макс с трудом задавил в себе желание потереться об это тепло, как кот о хозяйские ноги. Он по теплу этому соскучился страшно, Арина всегда была прохладная, как вода в лесном пруду. — Это хорошо. — Козлов тихо усмехнулся, где-то над его макушкой. — Это дурь из тебя выходит. Значит, есть надежда, что прорвёмся. И Макс согласно замычал в ответ. Хорошо так хорошо. Он и не спорил. Возле Арининого дома зарычал мотор, Макс краем уха услышал, как взвизгнули колеса на развороте и постепенно всё стихло. Можно было больше не прятаться и уж точно не жаться к чужому телу, ему уже совсем полегчало, но это ничего не меняло. Между ними по-прежнему было монету не просунуть, так тесно они сплелись руками, прижались и склеились. — Давай-ка. — Козлов зашептал ему в волосы и, кажется, невесомо поцеловал в макушку. — Давай, Максим, соберись. — Вспомнили-таки как меня звать-то, товарищ капитан, — пробурчал в чужой воротник Макс. — Или, может, вы Матвей? Козлов фыркнул и поднялся сам, несмотря на разницу в росте легко вздёрнул за шиворот Макса. Их всё ещё прикрывала разлапистая черемуха, ни из окон, ни с огорода не разглядеть, даже если Арина смотрела. — Ты сейчас идёшь в дом. — Козлов глянул без улыбки, очень серьёзно. — Заговариваешь Аринке зубы, забираешь незаметно ключи от тачки, выходишь. Я жду тебя на улице, чтоб не маячить и не наталкивать никого на мысли… — Какие же, товарищ капитан? — Разные, шкет, нехорошие… — Чё думаете, ревновать бу… Макс вдруг замолк. Он испугался сам себя, своего языка, который без костей, своих мыслей. Что-то крутилось в голове, что-то ещё менее правдоподобное, чем всё происходившее и происходящее в Топях. Что-то очень похожее на те выматывающие столкновения Макса с Денисом, когда одновременно хотелось и ударить, и вдавить в любую поверхность ладонью за горло с совершенно ясными им обоим намерениями. Макс судорожно сглотнул, пряча глаза. Козлов в ответ ухмыльнулся, одним взглядом приложив крепче булыжника, виртуозно придавив, не прикасаясь. — Да ладно, шкет, не раскисай. Говорю же, прорвёмся. Макс покорно поплёлся следом, к дому, такому знакомому и одновременно чужому. Здесь тоже ничего и никогда не менялось. Арина поила мать, та отворачивалась. Макс бы тоже отвернулся на её месте, вода здесь — отрава. — У нас гости были, Ариш? — Пей! — рявкнула Арина, вливая в расслабленный рот воду с ложки. — Были. Иван Витальевич заходил. Максу почему-то стало страшно и муторно. Не из-за Хозяина, да и с сыном его ему делить было нечего. Но ему всё равно было не по себе. С него очень медленно и неохотно сходила эта совершенно коровья похоть, он всем телом ощущал, что ему в тягость находиться рядом с Ариной. Но и уйти, пока не нашлись ключи, он не мог. Когда он вообще их видел в последний раз? Кажется, с тех пор как утонул Денис, и Макс, больше похожий на словившего трип наркомана, приехал к Арине, он за руль больше и не садился, а навороченный Гелик так и покрывался слоем грязи во дворе… Вместе с ключами, оставшимися в замке зажигания. С улицы донеслось отчётливое урчание мотора, и Макс радостно дёрнулся к выходу, но Арина уже стояла между ним и дверью. — Арин, я съезжу до Мудьюги, прокачусь, лады? — Зачем? — спокойно поинтересовалась Арина, и у Макса по спине поползли мурашки, так и хотелось поёжиться или почесаться. — Да не знаю, машина стоит и стоит, заржавеет так. Чего тебе привезти, цветочек аленький или черевички? — он выдавил из себя смешок. Заметил, как Козлов тихо зашёл в дом, взгляд у него был тревожный и острый. Арина подошла совсем близко, глаза у неё были спокойные, как замёрзшее озеро, от неё веяло холодом и пахло… старостью. Очень особенный запах увядания, почему он раньше не замечал? — Арин, я ненадолго. Аринина мать замычала и начала долбить ладонью по пластиковому пупсу, а Арина встала к Максу уже вплотную и запустила прохладную ладонь под футболку, погладила живот, прижала к голой коже холодное лезвие ножа. — Бросить меня вздумал? — выражение её лица не изменилось, глаза всё такие же спокойные, но Макс не сомневался, что стоит ему дёрнуться и лезвие окажется в его кишках по самую рукоять. Козлов медленно шагнул ближе. Макс качнул головой, пытаясь его остановить. Ему было не совсем понятно, почему он, взрослый здоровый мужик, не может дать отпор хрупкой девчонке ниже него на две головы? Но ему было страшно как никогда и одновременно очень обидно за этот непонятный страх. — Ну что ты, Аришечка, — промурлыкал Макс, всё ещё уверенный в абсурдности страхов и его и Козлова, на которого он отчаянно старался не смотреть. — Ну как я могу тебя бросить? Куда я пойду, я же здесь, с тобой, навсегда. — Мы оба знаем, куда ты пойдешь. — Макс почему-то был уверен, что это она не ему. Потому что Макс не знал. Он вообще запутался. — Нельзя было отпускать эту вашу юродивую. Себя отмолила, теперь за вас взялась. И на мента через тебя хватило. — Ариш, ну ты чего несёшь-то, я никуда от тебя не денусь. А Соня уехала давно, в Москву, помнишь? — Арин, я твоего орла заберу на пару слов, мне там помощь нужна… Козлов весело улыбнулся Арининой спине, но Макс очень ясно видел как тот напрягся, напружинился, готовый кинуться на Арину, если вдруг… Вдруг что?.. Арина не обернулась, но улыбнулась в ответ, одними губами, не размыкая их, резко и хищно. Нож вошёл в беззащитную плоть как в масло… И Макс проснулся.