Тепло наших тел

Чтобы вновь осознать себя разумным существом, ему требуется около недели непрерывного рассматривания смутно знакомого лица в грязном зеркале женского туалета. Он смотрит на измазанные кровью щеки, кусочки чужой плоти, засохшие в волосах, на почти черные синяки под равнодушными глазами, и только тогда туман в голове немного отступает - он вспоминает причину этой смертельной бледности в отражении. Память — лоскутное одеяло, сшитое из украденных воспоминаний десятков людей. И дыр в этом одеяле столько же, сколько и вопросов у него в голове. Самый важный, как бы иронично это не было, вовсе не в том "кто он", а "какого черта забыл в, судя по автомату с тампонами, женском туалете"? К счастью или нет, ответ в самом прямом смысле лежит на виду, распахнув пустые безжизненные глаза и демонстративно сверкая зияющей дырой в черепе. Обездвиженный труп симпатичной брюнетки мягко намекает ему на свою причастность к его заточению. Он готов спорить на что угодно, что она, пользуясь нечеловеческим голодом, который он испытывал, коварно заманила беднягу в ловушку. С долей облегчения, он отмечает, что она покинула этот мир насовсем и им не придется ютиться в тесной уборной вдвоем. Случись иначе, кому-то из них точно пришлось бы убить другого. В конце концов, каждый имеет право на личное пространство. Мертвячку, в отличие от себя, ни капли не жаль. Ее воспоминания, на вкус, как полынь — горчат непролитыми слезами и оседают пеплом на языке. Уже в тот момент, когда она переступила порог этого торгового центра, она знала, что ее ждет. А вот он точно на такое не подписывался. Она эгоистично получила что и хотела, а он, будто какой-то извращенец, оказался в плену у унитазов. Пожалуй, все же не стоило есть ее мозг целиком. Если бы она вернулась, он бы ей все высказал. Но ее нет, ровно, как и выхода отсюда. Он совершенно один и все, что ему остается — слоняться от постера к постеру и пялиться на свое унылое отражение в зеркале, подмечая новые особенности внешнего вида. Например, помимо общей бледности (по известной причине), у него здоровенный укус на предплечье. Кусок плоти вырван напрочь и даже разодранный рукав грязной оранжевой толстовки не прикрывает проглядывающую белизну кости. Кто бы не оставил ему эту рану, видимо он неплохо подкрепился за его счет. Со всей заботой, он желает этой прожорливой скотине подавиться. Пистолет за поясом неприятно оттягивает ремень. Тяжелый, неудобный и нынче бесполезный, у него есть свой плюс — он добавляет владельцу загадочности и авторитета. Другие зомби, когда он еще не был заперт с мертвячкой, всегда смотрели на него с уважением и капелькой зависти. Пусть никто из них и не помнил своей прошлой жизни, но этот пистолет означал, что когда начался пиздец, он прожил чуть дольше остальных. Их вообще много в этом торговом центре. Хотя в этом мало удивительного. Кого-то апокалипсис застал здесь прямо во время шопинга с друзьями, кто-то пришел позже, в надежде достать немного еды и припасов, а кто-то, как туалетная девушка, сдавшись, пришел на смерть добровольно. Забавно, что в итоге только он один оказался заперт. Спасибо еще раз, мертвячка. Нутро неприятно скручивает от голода и он протяжно воет, бросая недобрый взгляд на бездыханное тело сожительницы. Проторчав тут пару недель, ему хочется есть, как никогда в жизни, а она заперла их здесь вдвоем, а потом эгоистично умерла. Самое раздражающее в этой ситуации то, что дверь закрыта просто на щелчок. Будь у него моторика получше, ему бы ничего не стоило открыть ее самостоятельно. Но правая рука почти не работает из-за укуса, а на левой пальцы попросту окоченели. Вынужденное заточение ужасно злит. Злит настолько, что хочется содрать с себя кожу, выломать дверь и убить любого, кто впредь попадается ему на пути. Без разницы, человека или зомби. Но конечно он так не делает. Потому что стать скелетом ему хочется в самую последнюю очередь. Может мертвячке ее жизнь и осточертела, но вот ему умирать пока не хочется. Поэтому он просто рычит в дверь и жалобно скребет по ней обломанными ногтями, прекрасно зная, что ждать спасения от собратьев не стоит. Злорадное рычание сопровождает каждую пару шаркающих ног, когда зомби случается проходить мимо. К счастью, не все такие. На исходе третьей недели, когда черный голодный туман перед глазами становится гуще, один из тех, кто живет в этом торговом центре и до сих пор не утратил хоть какое-то сочувствие к ближнему, выбивает проклятую дверь с помощью колонны продуктовых тележек. Наверное, это становится началом самой крепкой дружбы в посмертии. Зомби радостно рычат друг другу что-то приветственное, а затем новый знакомый делает невероятное. Негнущимися пальцами он с трудом выуживает из кармана черных офисных брюк здоровенный кусочек мозга и делит его пополам, предлагая большую половину новому знакомому, изнывающему от голода. Если бы зомби могли плакать, он бы разрыдался от признательности к этому странному здоровяку. После долгой голодовки эта половинка ощущается на вкус, как божественный нектар, как амброзия, как манна небесная. Перед глазами за долю секунды проносятся воспоминания о теплых летних днях и фейерверках. Замершее сердце делает тихий фантомный удар, прежде чем снова остановиться, а жестокое безумие на время отступает, позволяя наконец-то собрать остатки сознания в кучу. Нового друга можно было бы принять за очень крутого байкера. Вот только застрявшие в бороде маленькие желтые перышки и белая офисная рубашечка, пусть и залитая бурыми пятнами крови, сводят впечатление на нет. А вот именной бейджик, приколотый к нагрудному карману, привлекает внимание и его наличие впоследствии выводит их дружбу на уровень настоящего побратимства. Мозг зомби на чтение не заточен. На сонную рефлексию - да, на выслеживание добычи - еще раз да, на пожирание всего, что движется - тысяча “да”. Но может всё дело в свежесъеденных мозгах, а может в благодарности за освобождение из туалетного плена, он призывает на помощь всю мощь поглощенных им когда-либо мозгов и уверенно тычет пальцем в табличку с именем. Бейдж почти стерся от старости, кое-где и вовсе отсутствуют буквы, но он старается и старание дает свои плоды. Отложив все свои смертельно важные дела, зомби проводят несколько суток, просто стоя друг напротив друга. Он — сконцентрировавшись на плывущих буквах, и друг — затаив дыхание в томительном ожидании. Наверное они выглядят как придурки, неподвижно застывшие в самом центре фудкорта и обтекаемые толпами равнодушных собратьев. Но им плевать, потому что вскоре у него начинает получаться. Первые слова это бесполезные «ст..дия» и «арт......». Потом идет что-то сложное с кучей согласных. Наверняка фамилия. И лишь затем имя. К сожалению, кровь залила почти все слово и только первые две буквы остаются читаемыми. Он проговаривает их в голове по одной, связывая в слог, но он настолько короткий, что вовсе не похож на настоящее человеческое имя. Он ждет, что друг расстроится или даже разозлится от разочарования, но этого не происходит. Друга зовут «Па» и, от счастья, тот сжимает его в крепких медвежьих объятиях. Свое имя вспомнить сложнее. У него нет ни единой подсказки. Что-то теплое танцует на кончике языка маленькой назойливой искоркой, но, при попытке поймать, ускользает прочь. Он расстраивается совсем немного, но Па все же сочувствующе хлопает его по плечу, рыча что-то утешительное. Вместе они, медленно шаркая подошвами, бредут прочь, чувствуя как вернувшийся голод вновь накрывает разум густыми слоями тумана.